Оэн и Эно продолжение Осколки

Оэн и Эно


Мужчина сидел у окна на стареньком табурете и курил папиросу, медленно затягиваясь. Физически ему не доставляло это никакого удовольствия, но сам процесс успокаивал. За окном была весна. Яркое солнце щедро покрывало землю и людей своей первой, чуть подогретой золотой пылью; и, радуясь ему, дети жили среди талых ручьев своей бесхитростной жизнью. Резвость, с которой девочки прыгали во дворе по расчерченным на земле квадратикам и звонкий детский смех раздражали его. Он старался не смотреть в их сторону. Однако, весенний щебет птиц и всеобщее оживление на улице, было настолько восторженно, что человек наконец не выдержал, встал и с силой захлопнул форточку. Настроение было испорчено. Рука нервным движением расправилась в пепельнице с начатой папиросой и тут же выдернула другую, судорожно лязгнув серебряным портсигаром. Мужчина прикурил, отошел в глубину комнаты, где поудобнее устроился на стареньком диване.
Через неделю ему исполниться пятьдесят, но так получилось, что люди, с которыми он общался на протяжении всей своей жизни, сами, не желая того, заставили его отвыкнуть от собственного имени. На службе он требовал, чтобы к нему обращались по должностному званию, близких друзей у него не было, а в семье обходились вариантами от лаконичных: «отец», «матушка», «малыш», да ещё «тень-на-пень» - вечная старушонка, которая приходилась тетушкой его жене.
Несмотря на свой никому неизвестный возраст, старушонка имела довольно озорной характер и добрую душу, но от рождения была абсолютно глуха и нема. Возможно, последнее явилось причиной того, что она не смогла создать собственную семью, поэтому и не без оснований считала племянницу родной дочерью. У нее была небольшая квартирка на окраине города, но каждый день чуть свет она незаметно появлялась в доме своей любимицы, чтобы помочь по хозяйству, присмотреть за малышом и снова с наступлением сумерек тихонько прикрыть за собою входную дверь. Нередко под вечер можно было услышать, как из кухни доносился тетушкин голос, который на одной низкой ноте монотонно повторял всегда одно и тоже: «Тэ-э-я-пэ-эй, тэ-э-я-пэ-эй…», что при длительном повторе было похоже на странную заунывную песню в одно слово «тень-на-пень». В семье знали о  ее тайном пристрастии к «кисленькому винцу», не осуждали ее, а только прозвище до последних дней заменило старушонке родное имя.
Тот, кого в семье называли Отец, за свои полвека настолько привык к безликому существованию, что даже с некоторым изумлением однажды произнес собственное отчество, когда двадцать шесть лет назад при рождении сына, вместе с женой они по традиции решили дать новорожденному имя деда.
В то время его жена была стройная, еще совсем юная девушка с неудовлетворенной красотой разгорающегося пламени, что неоднократно вводило в заблуждение многих молодых людей, которые принимали живую энергию созревающего тела за необузданную страстность. Иллюзия ее доступности была так притягательна, а решительные отказы настолько категоричны, что в конце концов нашлись «злые  языки» (конечно их «отказников»), и беременность девушки послужила поводом для грязных сплетен. Только замужество и благополучные роды смогли, наконец, опровергнуть ходившие вокруг нее недвусмысленные толки. Родившийся мальчик оказался на удивление копией своего родителя. Казалось, что каким-то непостижимым образом его отцу в свое время удалось сохранить в зазеркальном отражении прожитое детство, и теперь пришло время, когда зеркало разбилось, а отражение осталось. Еще более удивительным явилась в обоих схожесть характеров: полное равнодушие к окружающим людям. Годы шли, зеркала по-прежнему отражали закономерные изменения размеров и форм человеческого тела, лишь в глазах мальчугана оставалось неизменным унаследованное от отца выражение нетерпимости ко всякого рода проявлениям чужих страстей. Однако было между ними и различие. Если поведение старшего при любых обстоятельствах оставалось всегда невозмутимым, то молодость юного создания своим эмоциональным зарядом нередко являлась причиной острых вспышек раздражительности, которые навсегда затем оседали в глубинах его памяти. С детских лет мальчик скрупулезно, как неоплаченные векселя, стал собирать в себе нанесенные ему обиды, чтобы впоследствии когда-нибудь в подходящий момент предъявить их своим обидчикам. Терпеливо ожидать он научился у своей матери.
Несмотря на внешний, столь яростный импульс красоты этой женщины, сила ее натуры заключалась в терпении – ежедневном отношении к близким ей людям, отсутствие которого она в первую очередь отмечала для себя «соринкой в глазу» чьей-либо неблагополучной семьи. С этой стороны свой собственный дом она всегда считала идеальным, и до поры до времени не задумывалась о том, что общий фон на картине повседневной жизни определяет лишь видимое благополучие. Так, например, живет человек, которому когда-то удалось приобрести бесценный шедевр (увидел, восхитился и приобрел), но уже не любуется им ежедневно, а просто живет с ним в одной комнате и знает, что он есть; но вот однажды, в очередной раз, протирая пыль, он устало бросает на него случайный взгляд и с ужасом понимает, что в свое время уплатил дорогую цену всего на всего за прекрасную копию с великого произведения. «Еще не вечер!»- не раз восклицали за ее спиной «доброжелатели», и с годами она не заметила, как случилось, что светлый день погрузился в сумерки, откуда выступили перед ней очертания остова развалившейся семьи. Сложенные столбиком лучшие молодые годы подвела черта израсходованных впустую сил, и на месте «Итого:..» двое ее мужчин одним взмахом расписались новыми именами.
Это произошло в тот день, когда «малыш», уже молодой человек, получил аттестат зрелости. Из документа следовало, что первая общеобразовательная стадия обучения была завершена им с равными успехами по всем предметам. По мнению преподавателей способности юноши «открывали перед ним широчайший горизонт деятельности», на котором «необходимо было лишь выбрать определенную цель» и «наметить единственно правильный путь для ее достижения». После радостных поздравлений выяснилось, что как таковой цели у юноши вообще никогда не существовало. Такое обстоятельство в первую минуту озадачило Матушку, но, помня об ответственности в жизни первого самостоятельного шага, она решила, что в более обстоятельной беседе на семейном совете ей удастся помочь ему разобраться в своих наклонностях и определить выбор будущей профессии. Еще более удивительным было поведение мужа, который на предложение задержаться после ужина, чтобы поговорить с мальчиком о его дальнейшей судьбе, заявил со свойственной ему невозмутимостью о «воспитательной роли преподавательского состава» и о том, что «у него нет времени заниматься чужим ремеслом». Она никогда не вмешивалась в дела своего мужа, впрочем, также как не имела особого влияния на подрастающего сына; ей всегда хватало хлопот по ведению домашнего хозяйства. Воспитание же мальчика было скорее самостоятельным: он просто старался во всем подражать своему отцу. Может быть впервые в жизни женщина проявила настойчивость, и семейный совет все-таки состоялся. Чтобы никто не смог помешать важному разговору, ей пришлось найти предлог и удалить тетушку, которая в этот день была более обыкновенного рассеяна и от чего-то особенно неохотно рассталась со своей племянницей.
Перед началом разговора Матушка с новым для нее чувством долгое время рассматривала обоих мужчин, снова и снова отмечая про себя их удивительное сходство. Лица обоих выражали полное безучастие к происходящему; будто собрались они  вместе только для того, чтобы в очередной раз выслушать бесконечно надоевшую всем историю. Рука мужа при этом ритмично выстукивала ложечкой тишину в подстаканнике с остывшим чаем. Женщина была первой, кто нарушила воцарившееся молчание. Она долго подыскивала нужные слова, но начала всё же, как ей показалось, слишком официально:
- Не скрою, малыш, весь наш предварительный разговор и твое жизненное кредо несколько озадачили меня сегодня,- сказала она, от волнения задохнулась, сглотнула, но тут же нашла отскочившую мысль и продолжала уже без запинки: - Еще утром, когда тебе с таким почетом вручали аттестат зрелости, я слушала похвалы преподавателей в твой адрес и бесконечно гордилась твоими успехами. В тот момент я подумала: мой мальчик на пороге великих свершений, и даже представила себе будущее, в котором ты смог реализовать себя среди благодарных потомков... Мы с отцом никогда не говорили с тобой об этом... Но для того, чтобы подняться над серой массой лентяев, которые многое хотят получить без особых усилий, начинать надо с малого: твердо намеченная цель, терпение и ежедневный труд – вот основа разумной деятельности человека.
При этих словах в глазах юноши произошло движение. Матушка сразу заметила его и продолжала:
- В твоем лице сейчас отразилась сожаление оттого, что ты уже вышел из возраста, когда детей учат прописным истинам. Так докажи нам, что ты способен мыслить взрослыми категориями. А пока могу лишь огорчить тебя: сегодня я слышала твой тихий, детский лепет... Задумывался ли ты когда-нибудь о том, что в ожидании нечто чудесного, что рано или поздно посетит тебя и увлечет к гению - твои слова!- возможно, пройдет вся твоя жизнь, и если даже предположить, что некая гениальность действительно найдет тебя, то на чем же она будет основана? Ведь изначальным знаниям, которые ты несомненно приобрел, необходима питательная среда – изучение опыта и знаний других людей; в противном же случае, должно быть тебе известно, что даже самый крепкий фундамент без построенных над ним стен дает трещины и разрушается. В чем же логика бесцельного ожидания?.. Я знаю, тебе не занимать трудолюбия и терпения. Не хватает лишь цели. Так что может быть проще? Цель необходимо выбрать. И если даже когда-нибудь выбор окажется неверным, тебе легко будет употребить накопленные знания в нужном направлении. Обучение должно войти в привычку. Ты понимаешь меня?
- Несмотря на обилие высоких слов, мне кажется, понятна ваша мысль, матушка,- четко выговаривая слова, произнес юноша.- Вы хотите, чтобы я закрепил свои знания в какой-нибудь определенной области?
- Именно так.
- Хорошо. Но я ведь не отрицаю разумности такого решения. Вопрос лишь в том, какую форму обучения вы имеете ввиду? Мне бы хотелось освоить самостоятельный процесс. И что плохого в разносторонних знаниях?- в тоне юноши явно проскочили нотки недовольства.
Его мать в поисках поддержки на секунду бросила беспомощный взгляд на своего мужа. Однако, ложечка в подстаканнике ни на секунду не изменила свой ритм:
- Дзин-дан, дзин-дан, дзин-дан...
- Извини... Значит, я не совсем верно поняла тебя. Мне показалось...
- Вы слишком быстро извиняетесь, матушка, - самодовольно заявил юноша, в свою очередь победоносно посмотрев на отца.
- Дзин-дан, дзин-дан, дзин-дан...
Мне бы хотелось, чтобы ты продолжил обучение в каком-нибудь высшем учебном заведении. Например, в Университете, - сконфужено заметила его мать. – И потом. Насколько я понимаю, разносторонние знания без определенной цели приводят к дилетантству – не что иное, как яркая наклейка на пустом сосуде. Твои способности я ставлю гораздо выше шутовства среди салонных невежд.
- Дзин-дан, дзин-дан, дзин-дан...
- Благодарю вас, матушка,- металлическим голосом произнес юноша. Его взгляд снова стал жестким.- Но все же на данный момент я не нахожу в себе призвания ни к одной из наук, где бы я мог реализовать свои уникальные способности,- на слове «уникальные» он сделал язвительное ударение,- Поэтому ни о каком учебном заведении речь в данный момент идти не может.
Матери почему-то сразу стало жаль своего сына, и как можно мягче она  произнесла:
- Мы с отцом...- взгляд в сторону.
- Дзин-дан, дзин-дан...
- Никогда не принуждали тебя делать то, чего ты вовсе не желаешь. Самообразование – это тоже очень хорошо. Однако я все же думаю, что преподаватели имеют методу – систематизированное обучение предметам. Надо обладать высокой степенью внутренней организации, чтобы самостоятельные занятия не завели в бессмысленный тупик, иначе ты рискуешь навсегда потерять интерес к учебному процессу. И потом, ты забываешь о коллективе. Вокруг тебя будут такие же молодые люди, как ты.
- Вот, матушка! Наконец вы и сами ответили на свой же вопрос,- горячо воскликнул юноша.- Главная причина моего нежелания посещать какие бы то ни было учебные заведения как раз и состоит в том, что каждый преподаватель не только имеет, но и старается навязать каждый свою собственную методу, тем самым, подавляя самостоятельность индивидуумов. На этой почве у меня уже не раз возникали конфликтные ситуации. А что касается коллектива... Все эти годы я мечтал об одном: когда в один прекрасный день все эти рожи с ранцами, набитыми бутербродами вперемежку с тетрадками, спичками и булавками, разбегутся каждый устраивать свою собственную судьбу. Наконец долгожданный день настал, и вы опять хотите загнать меня в общую столовую, чтобы сотнями ложек размазывать по одной тарелке манную кашу...
- Дзин-дан, дзин-дан, дан,- ложечка в последний раз свободно стукнулась в ободок тонкого стекла, звук прервался, но ритм его некоторое время еще продолжал оставаться в ушах собравшихся за столом. Мужчина ленивым движением закурил, и женщина почувствовала, как возникшая пауза тонкой струйкой едкого дыма проникла в ее сознание, чтобы через давно забытую брезгливость, подавившую когда-то чувство жалости, дать ей возможность найти как можно более простое и верное объяснение такого упрямого нежелания сына понять ее. За один короткий миг она вспомнила тишину за непривычно закрытой изнутри дверью в ванную комнату и маленькое окошко под самым потолком. Смешанное чувство тревоги, любопытства и стыдливости своего поступка; вид сверху большой просторной ванной, и в ней стройное, но по-мужски еще не развитое тело ее двенадцатилетнего сына, наполовину скованного гладью воды. Неподвижность позы и его закрытые глаза заставили ее тогда закричать голосом страха, но она тут же зажала рот рукой. Крик отозвался в теле испуганного мальчика всплесками воды, и только тогда она смогла заметить, как судорожными движениями рук он пытался скрыть от нее маленькие капельки мужского семени, разбрызганные на бледной кожице его живота.
Случай тот был давно забыт, и только по необходимости был извлечен из памяти вновь. Переосмысленное с годами событие не вызвало теперь в ее душе всей той вакханалии чувств оскорбленного сердца матери и ее женской природы. Она вспомнила его, как если бы за чашечкой кофе вдруг представила себе тот глоток черной горечи, который впервые ей предложили попробовать в детстве, оставив без ответа вопрос: когда же неприемлемый в детстве напиток перешел в категорию привычного ритуала. Так изо всех впечатлений, нахлынувших на нее из того дня, ей необходимо было лишь выражение глаз сына для завершения какой-то новой, пришедшей в откровении мысли. Она хорошо помнила, что когда вошла в кабинет мужа, где отец должен был в мужском разговоре с глазу на глаз разъяснить сыну и по возможности предотвратить развитие его дурной наклонности; то увидела там, как спокойно сидели они за шахматной доской; и поняла по лицу мужа, что такого разговора не было, да и быть не могло. Зато в глазах мальчика, обращенных к ней, стояла, нет, была вбита ненависть. И самое страшное заключалось не в самом взгляде, а в том, что он нисколько даже не пытался этого скрыть, как тот воин, который перед битвой скидывает с себя доспехи, тем самым показывая, насколько презирает смертельного врага.
За целый вечер семейный совет так и не пришел к единому мнению. Матушка настаивала на продолжении учебы в Университете, отцу было все равно, а сын упорствовал, возражая тем, что преподаватели подавляют его индивидуальность. И уже ночью женщина, от усталости обхватив лицо ладонью, тихо сказала:
- Господи, как же тяжело... Мы здесь, как расщепленный пень на гнилом болоте: вроде корень один, а все щепы порознь, да труха внутри...
Тогда сын, раздраженный настойчивостью, с которой по его мнению, мать пыталась разрушить его тайную мечту о безмятежной жизни, резко вскочил из-за стола и, отвернувшись в сторону, выпалил:
- Вы, матушка, всегда так: ищите причину непонимания только в других... Ручкой прикрываетесь? Вам бы сейчас в ладошку зеркальце вставить – может тогда бы увидели, что этот ваш пень начал гнить с корня.
Его мать посмотрела на своего мужа. Откинувшись на кресло и вытянув ноги, он с интересом рассматривал свои руки. Продолжая смотреть на него, она укоризненно сказала:
- У вас сын растет...- затем грустно улыбнулась и добавила, вкладывая в слова одной ей известный смысл.- НО и Он – тоже самое.
Отец и сын удивленно переглянулись, когда увидели усмешку на ее лице. С тех пор она так и звала обоих: ЭнО и ОЭн – по инициалам их имени и отчества.