Воробей

Кажется, это снилось...
   Крещенские морозы крепчали день ото дня. Ночью, когда замирала вся жизнь, слышны были в тишине потрескивания. Что трещало, никто не знал, только догадывались, что это трещал холод. Как его только не называли, и собачий, и лютый и, еще, проклятый. А он трещал, смеялся своей сорокопятной минусовой температурой, хохотал, играл румянцем на щеках, белых отмороженных носах, заставлял укутываться, бежать и не задерживаться. Всем остальным было не до смеха, а особенно воробьям...
Воробьи рассыпавшись, прятались по щелям и только очень редко вылетали, все больше наблюдали. Высматривали: не пройдет ли кто, не проедет, не потеряет, уронит или рассыплет что-нибудь. Глубокий снег, стужа, пронизывающий ветер и вечный голод, которые делали жизнь воробья просто невыносимой, заставляли рисковать.
   Аэродром ревел моторами самолетов. Клубы пара поднимались к голубому холодному, зимнему небу и растворялись. Очищенные взлетные полосы чернели, манили воробьев, так как они знали, что только "чистая" земля может прокормить и утолить вечный голод. И они летели, летели, теряя страх, пренебрегая осторожностью, только бы выжить, перетерпеть эту страшную кару, зимнюю стужу..
   Открытый люк грузового отсека межконтинентального лайнера манил своим теплом и приятными запахами. Самый отчаянный молодой воробей, по имени Тимка, вспорхнул, уселся на край люка и бесстрашно юркнул во внутрь самолета. Это был поступок! Появлялись какие-то люди, перемещались тюки, ящики и ящички. Тимка затаился, забрался в какую-то щель. Сердце воробья колотилось и готово было выскочить из его воробьиной груди. Даже голод отступил от страха, стало жарко, хотя было тут минус десять, но все же это не минус сорок пять. Захлопнулись створы люка. Было непривычно темно, самолет начало трясти, шум раздирал воробьиную душу. Паника охватила Тимку.
   Сколько прошло времени, он не знал. Только все стихло. Медленно раскрывающиеся ворота в хвостовой части самолета стали пропускать свет, яркий солнечный луч ударил по левому глазу. Тимка втянул голову, закрыл глаза, глубоко вздохнул, с силой оттолкнулся от мягкого теплого, насиженного места и стремительно рванул к солнцу. Он был на свободе! О, чудо! Теплый воздух наполнял его легкие, он взмыл вверх и теперь с высоты птичьего полета мог наблюдать все, что ему открылось внизу. Чистая земля, зеленые газоны, деревья, стоящие в осеннем золоте, и вдалеке, черная пашня. У Тимки закралась мысль, что он попал в рай после ада, он не верил своим глазам. Ему хотелось быстрее опуститься, уткнуться своим клювиком в эту теплую землю, ощутить силу жизни, которая кроется в ней. От радости он камнем рухнул с небес, успев притормозить свой полет в последнюю секунду. Он сидел среди комьев черной прелой земли, вдыхал ее аромат, слезы текли по его слипшимся перышкам.
   Счастье, которое свалилось на Тимку, было безмерным. Он впервые за последние месяцы, наелся до отвала, сидел на жердочке и размышлял. Как же это так получается? Почему так происходит? И чем он больше размышлял, вспоминая своих собратьев и сородичей, то приходил к одному и тому же выводу: значит не просто так его звали отчаянным, сорви головой. Он был доволен собой. Почистив перышки, повертев головой, решил полететь в город. Все тут было рядом.
   Усевшись на ветку яблони в саду у красивого дома, заметил кормушку для птиц. Он помнил такие из своего прошлого, но, как правило, они были всегда пустыми, а тут наполненные до верху, да не одна, а несколько! На одной из них сидела, как показалось Тимке, красивая синица, вид ее был пышным, она нехотя поворачивалась, разглядывала зерна, изящно перебирала ножкой, вздыхала, как бы говоря, что опять насыпали не то...
Насытившись без разбора, Тимка тяжело опустился на тротуар, который протянулся теплой черной лентой через сочно- зеленый стриженый газон. Наш герой обалдел от того, что предстало пред ним. Длинный и жирный червяк, не менее двадцати сантиметров в длину, растянулся на теплом асфальте, нежился в лучах солнца. Тимка зажмурился, его дыхание стало учащенным, сердце забилось, ему даже показалось, что червяк просто издевается над ним. Да такой деликатес, там, в далеком холодном крае, можно было бы растянуть на неделю пропитания, а тут вот, лежит… Просто искушение какое-то едой! Тимка боком, боком приблизился к червяку. Теперь он смотрел на синицу, которая с такой же брезгливостью продолжала рыться в кормушке. Тут пришла ему совсем неожиданная мысль, почему так вольно ведет себя червяк, может, тут их не едят? И синица, может, и не знает, что червей едят. Мысли мыслями... Но, червяка он сглотнул одним махом.
   Шло время. Тимка все меньше летал. Теперь он сидел часами, чаще всего у кормушки, перья его блестели, тело становилось все тяжелее. Мысли о том, что где-то зима, вытеснялись другим. Он стал забывать то время, когда он мог так легко и стремительно летать. Навалившаяся сытная дрема сморила его, он не удержался и повалился на бок, сорвался с края кормушки и упал в траву под деревом. Кошка, которая так же часами следила за птицами, на этот раз была удачливее...
   Зубы больно вонзились в жирное тельце воробья. Вся жизнь промелькнула в мгновение. Стало горько и очень обидно. Вспомнился тот червяк. Еда... А как он был счастлив тогда летом, дома, среди своих. Странно, но сейчас эта лютая зима казалась ему гораздо милее и роднее, чем этот сытый, теплый край, где он забыл, что он воробей и ему нужна зима, как механизм, который помогает выжить.