2. Ворона из провинции

Московским воронам посвящается…

И все-таки она прилетела!

Славка возил ложкой по тарелке. Он уже проложил в геркулесовой каше целую систему каналов и возвел по ободу тарелки оборонительные сооружения,  а теперь старательно разрисовывал поверхность каши геометрическими узорами. Он изо всех сил тянул время, пытаясь в эти последние минуты завтрака изобрести повод, чтобы мама разрешила не идти в школу. А еще лучше, чтобы сама не пустила… Существовала, конечно, и настоящая причина, но она была какая-то не солидная – ему просто не хотелось туда идти. И всё…. А не хотелось, потому что диктант по русскому... А диктант по русскому, потому что Татьяне Сергеевне не понравилось, что почти половина класса на прошлом диктанте написала «виласипет» и «варона» вместо «велосипед» и «ворона». Славка-то как раз написал правильно, и ему теперь совсем не хотелось отдуваться за чужие ошибки. Но для мамы такое совершенно разумное и понятное объяснение не годилось, для нее надо было соорудить что-нибудь более возвышенное или же нечто страшно-опасное для здоровья.
– Хватит ковыряться в каше! Что ты там потерял? Быстро доедай и одевайся. Мне сегодня нельзя опаздывать.
Славка вздохнул: «Ну вот, ей сегодня нельзя опаздывать, а я еще ничего не придумал. Эх, плохо, что живот в этом месяце уже болел – это когда днем по телику гонки Формулы-1 показывали… Про зубы, вообще,  лучше не упоминать, а то сразу потащат к врачу, а там … бр-р-р. Тогда уж лучше диктант… Может  что-нибудь сломать? Например, ногу? Или просто сильно ударить? Но обо что? А вдруг будет очень больно?»
Так и не успев сочинить ничего путного, Славка все-таки начал – в надежде, что вдохновение и идея придут сами собой, если он начнет говорить.
– Мам, ты знаешь? Мне кажется, что у меня… Как-то мне сегодня не очень… И голова тоже…
Но он так и не успел дождаться вдохновения, потому что со стороны окна послышался четкий звук «Тук-тук-тук!»
– Славка, хватит барабанить по стеклу. Вспомни, чем это закончилось в прошлом году.
Несмотря на мамино предупреждение, стук повторился, потом к нему добавилось и цоканье птичьих коготков по оцинкованному подоконнику. Славка подскочил к окну, чтобы прогнать надоедливого голубя, мешавшего ему думать. Но голубя там не было…
– Уф, еле добралась, – проговорила Жозефина, как только Славка приоткрыл окно, и она немедленно протиснулась в образовавшуюся щель. Оказавшись внутри на подоконнике, она несколько раз переступила с ноги на ногу, словно стряхивая уличную грязь, и перескочила прямо на кухонный стол.
– Ты так бестолково объяснил дорогу, а начнешь спрашивать, так все шарахаются, – набросилась она сразу на Славку вместо приветствия. – А на указателях читать, как ты знаешь, я не выучена.
Все это время Славкина мама стояла совершенно неподвижно и только с изумлением переводила взгляд со Славки на ворону и обратно. Слегка отдышавшись, Жозефина бегло осмотрела помещение и, наконец, увидела застывшую от неожиданности женщину.
– Ах, сударыня, простите мою бестактность, извините, что не обратилась к Вам сразу, а потратила столько времени на Вашего, если не ошибаюсь, сына. Душевно Вас приветствую и заранее благодарю за гостеприимство, в щедрости которого у меня нет причин сомневаться, – несколько жеманно и слегка гнусавя произнесла Жозефина, и чуть-чуть причмокнула в конце фразы – для большего эффекта, как она потом призналась.
С легким стуком на пол упала чайная ложка, которую Славкина мама держала до этого в руке.
– Мама, мама, ты не бойся. Она не всегда так разговаривает, она и по-нормальному может.
– А что, по-твоему, у меня ненормально вышло? – Жозефина тут же развернулась к мальчику. – Да я эту речь последние двадцать  километров без антракта репетировала… А ты – ненормально!
И снова повернулась к Славкиной маме.
– Так на чем я остановилась? Ага, … нет причин сомневаться. Да-да…  Извините, сударыня, что врасплох, без предупреждения. Но я, Вы знаете, вообще люблю вот так, по вдохновению, экспромтом, знаете ли, не рассылая  заранее телеграмм… Нда… Надеюсь и даже уверена, что не очень Вас обеспокою своим присутствием… Ну вот, теперь все сказала. На мой взгляд, очень даже складно… Да Вы можете уже отмереть, хозяйка, я закончила.
Славина мама, действительно, после этих слов пришла в себя и, стараясь не глядеть  на ворону, накинулась на сына.
– Славка, что это за представление? Что ты вечно с утра устраиваешь? И так времени нет, а тут еще ты с … это…
Жозефина ничуть не была смущена.
– Да Вы продолжайте, продолжайте. Вижу, идет воспитательный процесс? Целиком одобряю. Пожалуйста, при мне можете не церемониться. Я вот тут пока перекушу с дороги. Спасибо. Не обращайте на меня внимания, я сама замечательно управлюсь. Надо полагать, мне сюда, – сказала Жозефина и подобралась поближе к тарелке с нарезанными сыром и колбасой
Мама, уставившись на ворону немигающим взглядом, продолжала все-таки обращаться только к Славке.
– Да, что же это такое! Славка, прекрати это немедленно. Убери… это.. отсюда! Пусть это… уйдет.. улетит… И вообще…
Славке пришлось приступить к более активным действиям в защиту Жозефины, которая безмятежно, вовсе не беспокоясь о производимом впечатлении, расхаживала по столу, изучая содержимое чашек и тарелок. Мальчик вывел маму в коридор и громко зашептал:
– Мама, это нечестно. Я же тебе рассказывал, ну, помнишь? Жозефина прилетела к нам в гости. И бабушка знает… Что она о нас подумает, если мы ее сейчас начнем выгонять…
– Но это же… это же ворона… Какие гости? – растерянно прошептала в ответ мама.
– Мамочка, как же ты не понимаешь…Как можно ее выгонять? Это же Жо-зе-фи-на! Ну, спроси у Тони, у бабушки… Она меня плавать научила и преступника нашла, дяди Пашиного… Она специально ко мне… к нам прилетела. Мамочка, ну, пожалуйста, давай, она у нас останется.
– Как это – останется? Одна? Мне на работу. И тебе тоже… Да она тут такого натворить может! Нет, одну я ее в квартире не оставлю. Пусть она…
Но Славка не дал маме договорить.
– Хорошо, не одна. Ладно, так и быть – я сегодня не пойду в школу, буду с Жозефиной, а потом мы что-нибудь придумаем. Да, мам?
– Ну, да-а, – не очень уверенно согласилась женщина. – Придумаем… И с паркетом, с паркетом, пожалуйста, пусть поосторожнее. И все… Я окончательно опаздываю, а вы тут… И никаких гуляний одному, ты знаешь... Сидите … сиди дома…. В общем, до проспекта и не дальше… И со стола убери, не забудь…
Из кухни раздался скрипучий голос.
– Не беспокойтесь, мамаша, можете спокойно оставить Вашего ребенка со мной. Безопасность гарантирую. Обещаю, что будем перемещаться строго в пределах обозначенных Вами границ.
Славкина мама в недоумении пожала плечами, хотела что-то сказать, но махнула рукой. И только перед самым выходом напомнила, чтобы Славка не забыл ключи…
Когда за мамой хлопнула дверь, Славка влетел в кухню.
– Ура-а-а! Ты прилетела, и я не иду в школу!
– И чему же ты больше радуешься: мне или возможности прогулять уроки?
– Тебе, конечно. Со школой я бы и так что-нибудь придумал… Знаешь, я тебя часто вспоминал. И всё ждал, когда ты прилетишь, хотя Тоня сказала, что это маловероятно.
– Мала она еще о вероятностях рассуждать, – удовлетворенно буркнула ворона. А Славка продолжал:
– Да, а если бы мама не разрешила нам остаться, я бы тебя с собой в школу взял.
– Неплохая идея! Я, пожалуй, рассмотрю твое предложение. Надо прикинуть, когда, у меня свободный день.
– Жозефина, ты по-прежнему самая… самая…И вообще… Ну, ты понимаешь? – Славка не мог унять свою бурную радость. Ворона великодушно согласилась.

Прогулки по местной местности

После завтрака, который так понравился Жозефине, что она несколько раз возвращалась на кухню, чтобы, по ее словам, «продлить незабываемые минуты», Славка показал вороне квартиру, наскоро пояснил, что и как называется и для чего служит. Правда, ознакомительной экскурсии слегка мешали люстры, особенно хрустальная в родительской комнате, но, к счастью, ни люстры, ни ворона от взаимного знакомства не пострадали.
Жозефина на все снисходительно и вежливо кивала, но особого восторга или удивления не выказывала. Напоследок Славка завел Жозефину в ванную комнату и тут в некотором смущении остановился, не зная, как приличнее объяснить своей гостье назначение унитаза.
– А это, Жозефина… ну, как это сказать…, – замямлил мальчик.
– Ладно, не маленькая – сама разберусь, – избавила его Жозефина от необходимости продолжать. – Вообще-то я устала. Может, мы еще раз позавтракаем, раз уж ты еще не убрал со стола?
Славка помчался на кухню. За спиной услышал звук смываемой в унитазе воды. Он был в восхищении: вот это ворона, она и это может!
– Миленький колодец, – подвела итог Жозефина, умостившись на краю кухонного стола рядом с масленкой. – Воду вы тоже оттуда берете?
– Воду? Оттуда? Да ты что! Это же… Хи-хи!  А, не, у нас еще один колодец есть. Здесь, на кухне. Пойдем, покажу…
Но Жозефина уже не слушала.
– Ну, что ж, продолжим. Итак, как ты будешь меня развлекать?
Славка почувствовал себя растерянным. Он впервые самостоятельно принимал гостя, то есть, гостью, и ему хотелось поразить Жозефину, продемонстрировать ей все чудеса городской жизни, которые только можно обнаружить в их квартире, но мысли сразу разбежались, а взгляд не мог остановиться ни на чем конкретном.
«Телевизор? Коллекция машинок? Папин новый тренажер? Телефон? Компьютер? Иркины постеры с автографами? Стоп! Новая игра… Вот чем можно ее удивить!»
Поначалу Жозефина заинтересовалась тем, что происходило на экране компьютера, и даже дала пару советов, но скоро остыла, заскучала и, пока Славка продолжал стрелять и взрывать, взлетела на подоконник и стала рассматривать происходившее за окном.
– Разве тебе не интересно? Это ж так весело, да? Ну, посмотри же – тут еще три уровня есть. А эти танки есть на вооружении. Офигенно.
– Миленько, да. Только это ж не настоящее. Нет, нет, я вовсе не хочу встречаться с этими чудовищами там, на улице, но и в этом твоем ящике… там же все такое неживое. И не поговорить… Слушай, а может туда, за окно? Полетаем, а?
… И на улице Славка изо всех сил старался удивить и развлечь долгожданную гостью. Он провел ее по скверу, потом вдоль Яузы до дальних гаражей и обратно, рассказал, как умел, историю строительства акведука, затащил на строительную площадку, на которой строился новый дом в целых сорок шесть этажей… Ну, конечно, не на саму площадку, а к забору, через который почти все было видно. Ну, не всё, а кое что… Еще он продемонстрировал, как меняют под землей здоровенные трубы. Несмотря на мамин запрет, он отвел ее и к железной дороге и заставил дожидаться, когда пройдет дальний поезд.
Но ворона ничему не удивлялась, на все кивала и только повторяла «Ну, что ж, неплохо, неплохо... Любопытно, знаешь ли. Миленько так…». А Славке в этих ее словах слышался вопрос «Ну и что? Что же здесь хорошего?», и на этот вопрос ответа в голове не было.
Когда они решили передохнуть в сквере, и Славка сразу плюхнулся на ближайшую скамейку, Жозефина, наконец, сама задала этот так пугавший мальчика вопрос.
– Что ж, общее представление я получила. Неплохо. Основательно. Даже, я бы сказала, с некоторым размахом, но…
Славка сперва расслабился, но после многозначительного «но» сразу напрягся.
– Но, – продолжила ворона после недолгого размышления на одной ноге, – есть ли у вас, что-нибудь эдакое… для вечности как бы. Ведь это-то все ненастоящее, не навсегда.
– Как это не навсегда?  Это такие толстые трубы – не навсегда? – возмутился Славка, и тут же запнулся. Действительно не навсегда, раз их сейчас меняют. И, если честно, уже не в первый раз. И дома… Вон Лешка Гольцов рассказывал, как ему сообщил по секрету его двоюродный брат, который сам от кого-то слышал, что в одном районе рухнул уже почти достроенный новый дом. В голову полезли всякие мысли об автомобильных и железнодорожных авариях, о пожарах, о прорывах водопровода. Он с тоской обвел взглядом свой город, который теперь показался ему призрачным и непрочным, словно построенным из детского конструктора.
– А что же тогда настоящее? – жалобно спросил он вслух.
– А вот этот сквер, деревья – настоящее. И еще вон там, я заметила, гнездо воронье на березе – настоящее. И дети в песочнице тоже вроде бы настоящие. Во всяком случае, производят такое впечатление. Вода в реке тоже кажется настоящей. Только такое и у нас есть…
– А как ты определяешь, что настоящее, а что – нет?
– Это не я, это мой внутренний голос определяет.
– Вот это да! У тебя еще и внутренний голос есть?! А ты можешь сказать сейчас что-нибудь… внутренним, а?…
– Без толку, ты же все равно ничего не услышишь.  Вот, если бы и ты умел, мы бы поговорили.
Славка совсем раскис. Ну вот, всё вокруг, оказывается, ненастоящее, и даже внутреннего голоса у него нет и летать он не умеет, и клад он так и не нашел, и даже крокодилы, как говорят, не поддаются дрессировке…

Перед тем, как зайти в подъезд, они задержались понаблюдать, как стайка разномастных птиц справляется с угощением, высыпанным на землю кем-то из местных бабушек-птицелюбов. Два голубя без остановки тукали клювами по большому куску белого хлеба, а рядом с ними крутились, безуспешно пытаясь подлезть и ухватить свою долю лакомства, еще пара голубей и несколько воробьев. Неподалеку другая голубиная команда «охотилась» за хлебной горбушкой: после очередного удара очередного клюва горбушка попрыгивала вверх и отскакивала в сторону, словно пытаясь удрать от своих мучителей – и каждый раз в непредсказуемом направлении. И голуби, всей кучей, толкаясь и мешая друг другу, снова бросались за добычей. Чуть подальше вокруг квадратика черного хлеба суетилось целая стайка воробьев, но при ближайшем рассмотрении было видно, что куском  владеет только один воробей – едва успевая сам отщипнуть хоть крошку, он все свои силы и внимание направлял на то, чтобы отгонять своих собратьев.
Вообще вся эта картина птичьей трапезы выглядела весьма бестолковой и глупой. И Жозефина, сидя на Славкином плече, пыхтела возмущенно ему прямо в ухо.
– Фи, городские называются… Никакого воспитания. У нас в деревне даже необразованные куры ведут себя приличнее…
А потом еще – после недолгой паузы.
– И где, спрашивается, ваша хваленая культура питания. Это ж просто неуважение к еде. У меня просто… ну, просто не хватает ваших человеческих слов.
И в подтверждение последней мысли она три раза презрительно каркнула. Затем неожиданно, обращаясь уже непосредственно к Славке, она заметила:
– Да, кстати о птицах… Я тут одну интересную вещь обнаружила... Заметил ли ты, что если двенадцать раз обойти по часовой стрелке вокруг песочницы на вон той детской площадке, то …, –  Жозефина не договорила, зацепившись взглядом за сидевшую на соседнем дереве синицу.
– Но ты не сказала, что то? – затормошил подругу Славка.
– Что что то?
– Что будет после двенадцати раз?
Но Жозефина его уже не слушала. Теперь уже она уставилась куда-то влево, туда, где в дружном соседстве росли две яблони и ясень. Под деревьями, на земле, уже изрядно прикрытой палыми листьями, две вороны сосредоточенно изучали обертку от шоколадки. Жозефина покачала головой, как-то по-особенному повела крыльями и вдруг спросила задумчиво.
– А как ты думаешь, Славка, у вас здесь прилично представляться первой?
– Не знаю, смотря кто и кому. А что?
– Да так… Ну ты иди, иди… Я скоро.

Новые знакомства

«Скоро» получилось не скорым. К ужину ворона не прилетела. Ночевать тоже не вернулась. И утром по дороге в школу Славка, как ни старался, как ни высматривал, как ни прислушивалась к птичьей трескотне, нигде Жозефину не обнаружил.
Всю арифметику вместо того, чтобы слушать Татьяну Сергеевну, он воображал себе ужасы и несчастья, какие могли случиться с бедной деревенской птицей, попавшей в большой и опасный город.
«Она же такая доверчивая… Такая общительная… ее так легко обмануть. Она и под машину могла попасть… И за провод зацепиться», – думал Славка на чтении, совсем не обращая внимания, как Ленка Прошина бубнит что-то из учебника.
А на рисовании ему стало совсем худо, когда учительница предложила тему для рисунков: звери в зоопарки. Славка уже представил себе Жозефину, понуро сидящую в клетке.
И только возвращаясь из школы домой, возле дома он, наконец, услышал знакомое карканье. Около самого подъезда опять собралась большая птичья компания. Тут были и голуби, и воробьи, а еще – три вороны, включая Жозефину.
Картина птичьей толкотни и гомона рядом с рассыпанными хлебными крошками и огрызками была бы самой обыкновенной и привычной, если бы… Если бы не царивший там почти идеальный порядок, которым руководила Жозефина собственной персоной. Славка сразу понял, что она тут главная, и это его совсем не удивило, хотя еще утром, в своих мыслях, он видел Жозефину беспомощной, неопытной, не способной за себя постоять …
Две другие вороны, вероятно, те самые, с которыми Жозефина намеревалась накануне познакомиться, помогали ей этот порядок поддерживать.
Приглядевшись, Славка приметил, как вороны, каждая на своем участке, следили, чтобы птицы не набрасывались все разом на один кусок, чтобы голуби не отталкивали беспорядочно друг друга, чтобы воробьи тоже успевали поклевать. Это было так необычно и забавно, что еще двое прохожих, мужчина и женщина, остановились понаблюдать, как клюнув кусочек хлеба, воробьи подталкивали его дальше, поближе к следующей птице; как голуби, выстроившись один за другим, не обгоняя и не отпихивая друг друга, по очереди клевали рассыпанную крупу, а затем даже расступились, чтобы дать припоздавшему воробышку тоже получить свою долю; как Жозефина что-то громко каркнула слишком наглому голубю, который собирался оттащить в сторону хлебную корку, чтобы ею заняться единолично, и тот сразу отпустил добычу и покорно стал в конец очереди. А потом она выудила из очереди какого-то особо бестолкового и невезучего воробья и стала подталкивать его вперед,  к свободным крошкам, валявшимся чуть-чуть в стороне от общей кучи.
Славка удовлетворенный и радостный помчался домой. А когда часа через два он снова вышел на улицу, чтобы вынести мусор,  возле подъезда уже были тихо и чисто – никаких крошек или объедков, никакого птичьего базара. Он внимательно осмотрел все вокруг и обнаружил всех трех ворон, сидящих чинно на козырьке над подъездной дверью. Славка помахал им рукой, и те, тут же, как по команде, взлетели, и, не сбивая строй, как самолеты на воздушном параде, сделали большой круг над двором и спланировали  вниз, приземлившись рядом со Славкиными ногами.
Жозефина первой вышла из строя.
– Познакомься, Славка! Это Мюрат. А это Кутузов. Хорошие ребята.
Славка вежливо кивнул.
– По городу меня поводили, показали там всякое. Объяснили, что к чему. И про порядки. В общем, оказали гостеприимство.
Славке послышался укор в его адрес. Он хотел было что-то спросить, но при посторонних постеснялся. Надо было сказать что-нибудь вежливое по случаю знакомства, но ничего не получилось. Он только и сумел выдавить глупое «А-а-а!». К счастью, необходимость вести светскую беседу быстро отпала – вороны явно собрались улетать.
– Пока, ребята! – Жозефина махнула им одним крылом и на прощанье коротко каркнула. Отчего-то Славка был уверен, что своим «ка-а-ар» Жозефина пожелала своим новым приятелям удачи. Он не удержался и сразу спросил ее об этом.
– Ну да, что-то вроде того
– А они по-человечески тоже умеют разговаривать?
– Нет, только Кутузов.
– А ты уверена? Ведь он же не сказал при мне ни одного слова. Даже не поздоровался, когда ты нас знакомила.
– Ну, Кутузов  – настоящий мужчина, а мужчины попусту не разбрасываются словами.
Славка запнулся, он хотел еще что-то сказать, но последнее замечание заставило его прикусить язык – еще бы, ему тоже хотелось быть, как настоящие мужчины…

Открытие

Успокоиться Славка уже не мог. Что это за открытие сделала Жозефина, о котором он, Славка, проживший в этом районе всю жизнь, не знает? Так что же будет, если, как сказала Жозефина, двенадцать раз обойти вокруг  песочницы в сквере возле дома? Да еще и по часовой стрелке? А если попробовать?..
В песочнице трое карапузов по очереди, с криками и плачем, отбирали друг у друга совочки, формочки для песка, машинки и прочие детские драгоценности, а их молоденькие мамочки тщетно пытались отвлечь их от детских разборок демонстрацией искусно вылепленных куличиков.
Славка глубоко вдохнул, выдохнул и пошел на первый круг. Песочница была большая, и Славка насчитал двадцать пять шагов  прежде, чем круг замкнулся. После этого он начал считать круги. На третьем круге у него слегка закружилась голова, и стали заплетаться ноги, на пятом он приноровился и мог теперь без труда сохранять равновесие, на шестом  одна из мамаш стала к нему подозрительно приглядываться, на восьмом – она уже в открытую заявила, что этого не потерпит, и велела ему убираться и издеваться над людьми где-нибудь в другом месте, на девятом Славка, не останавливая движения, как можно более вежливо объяснил ей, что таким способом он тренирует вестибулярный аппарат, что это задание им дали в школе и что он скоро закончит. На десятом круге у него стало перехватывать дыхание и захотелось прекратить все это, но на одиннадцатом появилось второе дыхание, и сбившееся первое дыхание стало уже не нужным. На двенадцатом круге он вдруг понял, что ему все это нравится и что хорошо бы еще вот так же кружочков шесть… Но, чтобы не нарушить условий эксперимента, пришлось остановиться.
Славка внимательно огляделся. Кажется, ничего не произошло. Так же сосредоточено возились в песке дети, так же болтали между собой их мамы, так же нехотя падали за землю листья,  также совершенно обычно хлопал  дверью ближайший подъезд, так же чирикали воробьи в бордово-буром кустарнике… Только в голове была приятная легкость, и ноги слегка гудели.
Прислушиваясь невольно к воробьиной трескотне, Славка вдруг понял, что они ждут, когда он, наконец, отойдет в сторону от рассыпанных кем-то чипсов, валявшихся возле его ног, чтобы они могли приступить к своему незамысловатому обеду. Он перешел поближе к скамейке, и тут же вся стайка шумно и беспорядочно накинулась на чипсы.
– Смешные какие, – подумал Славка. – Могли бы и «спасибо» сказать.
Над головой зазвенела синичка.
– Вот именно, мне тоже кажется, что они ведут себя не солидно, – Славка ответил ей вслух, и синичка, обрадовавшись единомышленнику, тут же добавила пару  выразительных  трелей о том,  как приятно  встретить такого понимающего человека.
Только у самого подъезда Славка вдруг сообразил, что он только что разговаривал с синицей. Практически, на ее языке… Неужели он стал понимать птиц? И словно в подтверждение его догадки, он услышал, как  около соседнего дома две чужие вороны затеяли громкую ссору, доказывая друг другу, в самых разных выражениях, свои права на ближайшую урну – Славка даже удивился, что можно так долго и глупо спорить из-за мусора…

Чем бы еще заняться …

Славка застал Жозефину в сквере, возле больших мусорных пакетов, плотно набитых опавшей листвой. Пакеты были черные и синие, туго затянутые сверху кусками веревки. Ворона же занималась тем, что перескакивая от мешка к мешку, протыкала каждый клювом. После такой хирургической операции она на несколько секунд застывала, прислушиваясь к чему-то, затем перемещалась к следующей жертве. Некоторые продырявленные пакеты обиженно расползались, и на землю с мягким шелестом вываливались сухие бурые и желтые листья.
– Жозефина, что ты делаешь? Ведь люди же старались, работали, а ты…
Славке вдруг стало жаль дворников, которые с раннего утра сметали опавшие листья со скамеек, выгребали их из-под кустов и из густой ещё травы, граблями собирали в кучки, потом с трудом запихивали непослушные листья в большие пакеты, стараясь набить поплотнее …
– Ну вот, всё испортил, – недовольно вздохнула Жозефина, а Славка и не понял, почему это вдруг он оказался виноват.
– Что испортил?
- Всё… Теперь так хорошо уже не получится… У тебя воображения нет. Представляешь: стоит себе пакет, весь такой надутый, толстый, как воздушный шар, сверху аккуратно завязан. А ты его так клювиком легонечко – «тюк!», а он в ответ – «пчмок!» Тюк! Пчмок! Красота! И тут приходишь ты и важно сообщаешь, что я что-то там не так делаю…
– Но ведь я же… а ты…, – Славка уже не мог удержаться от обиженных слез.
– Ладно, ладно. Не реви. Я и сама знаю, что плохо. Только я-то себе об этом не говорила, а ты пришел и сказал. И всё испортил. А так здорово было! Тюк – пчмок! Тюк – пчмок! Эх, да тебе и не понять. У тебя же и клюва нет.
Славка уже собрался окончательно обидеться, но передумал – клюва-то у него и вправду не было. И, кто знает, может этот «тюк – пчмок», действительно, обладает такой таинственной силой, что вынуждает такую достойную птицу, как Жозефина, творить такие безобразия?..

… А в  другой раз, спускаясь по лестнице, Славка услышал  доносившееся с улицы возмущенно-раздраженное карканье. Он вышел из подъезда, и карканье просто оглушило его. Он задрал голову.
– Жозефина! Что это значит? – крикнул он наверх. – Это ж просто невозможно!
– Вот и я хочу знать, что это значит? И ты совершенно прав – это прямо-таки невозможно.
Славка, недовольный тем, что Жозефина вернула ему его же  вопрос, не остановился.
– Нет, это я тебя спрашиваю, что это значит? Что это ты раскаркалась? И так громко, что уже и уши вспухли…
– Вот-вот… Ты бы сам закаркал, если человеческий язык  она не хочет понимать.
Жозефина сидела на ветке высокой крепкой березы, росшей рядом с домом. Примерно на уровне третьего этажа. А рядом, на соседней ветке, вальяжно растянулась кошка. Трехцветная с маленькой головкой и довольно крупными ушами. Она безмятежно лежала, уложив на вытянутые передние лапы свою милую мордочку. Задние лапы она подтянула под туловище. Глаза томно прикрыты, ушки расслаблены – Славка, наверное, не удивился, если бы услышал сверху довольное урчание. Умилительная картинка – совсем для фотки.
А вот Жозефину это явно не устраивало. Она балансировала на ветке, помогая себе крыльями удержать равновесие, и прямо-таки надрывалась, истошно каркая кошке почти в самое ухо. А кошке – хоть бы что, лежит, не шелохнувшись, глаза свои желтые щурит, и только кончик хвоста мягко подрагивает.
Вслушавшись в карканье, Славка уже и без всяких разъяснений сообразил, в чем дело… Без всякого перевода – ведь с недавнего времени… ну да, после путешествия вокруг той самой песочницы… он без каких-либо специальных усилий стал понимать птичий язык: и то, о чем чирикают воробьи, и то, о чем звенят синицы, и то, о чем воркуют между собой голуби.  Да, вот только с Тониным попугайчиком было пока сложновато – уж слишком путано он изъяснялся. Так что сейчас понять причину возмущения Жозефины было проще простого: ворона негодовала на то, что кошка, со всей своей кошачьей наглостью, расположилась там, где ей, кошке, располагаться было не положено. Птицам положено, а ей – нет.
– Ну, что ты привязалась к бедной кошке? Она же тебе не мешает. Лежит себе и лежит, – Славка попытался смягчить ситуацию.
– Как это не мешает!? Еще как мешает. Она всем мешает. И это ж просто возмутительно. С какой стати она устроилась на дереве? Деревья – не для кошек, деревья – для птиц. А для котов и кошек есть земля. В крайнем случае, заборы. У нас в деревне ни одна приличная кошка  не позволяет себе даже на крышу залезть, а тут – дерево. Никакого воспитания.
– Слушай, может она тебя просто не понимает? Не понимает по-птичьи? – предложил свою версию Славка.
– Глупости. Что значит «не понимает»? Тут даже примитивной курице всё было бы понятно.
– А если она глухая?
– Она не глухая, а наглая.
- Все равно, не понимаю…Что все-таки тебя не устраивает? Вот ты же ходишь иногда по земле, хотя ты и птица. Не только летаешь или на деревьях. А почему кошкам нельзя на деревьях? Вот если бы она вздумала летать, тогда, может быть… наверное…
– Ну, я… Я – другое дело. Ты со мной ее не сравнивай, – ворона продолжала спорить, но уже не так уверенно. – И вообще, что ты меня всякими пустяками отвлекаешь? Что ты, кошек, что ли,  на деревьях не видел? Хватит уже ерундой заниматься – пора обедать лететь. У нас, к примеру, к обеду всё готово?
– Да… Нет… Мама просила еще хлеба купить. И булочек.
– Ну, вот, булочек нет, а ты о каких-то кошках.
– Это ты сама… О кошках. А я наоборот…
– Ты всегда наоборот. И, вообще, хватит тут всякой ерундой заниматься. Заморочил мне голову какими-то кошками…
–  Я?  Я… Да, это же ты сама… А я … с самого начала…
– Вот, именно, я сама. Сама я, между прочим, уже не в первый раз хочу есть, а тебе кажется, до этого и дела нет...

…И еще через пару дней…
Жозефина нетерпеливо стучала клювом по стеклу и по раме.. И едва только Славка приоткрыл окно, она сразу втиснулась внутрь и тут же затараторила.
– Давай, быстрей, быстрей. А то все перемешается.
– Что перемешается? Откуда ты прилетала, такая взъерошенная? – спросил Славка.
– Вечно ты меня заморочишь… Не отвлекай, а то главное забуду… Со станции прилетела, а до этого на вашей стройке была. Тащи бумагу и пиши…
–  Какую бумагу? Зачем? И что ты делала на станции и на стройке?
– И еще на автобусной остановке на проспекте… Что ты вечно задаешь какие-то глупые вопросы. У меня и так в голове уже все перепуталось, а ты такой бестолковый. Где бумага? Ручка?
– В клеточку можно? – Славка взял с полки тоненькую тетрадочку.
– Можно в клеточку, можно в горошек… Только пиши. Так… Сейчас. Пиши. «Информация»… Нет, лучше «Важная информация» Написал?
Славка нашел на столе школьную ручку, уселся и аккуратно открыл перед собою тетрадку.
– Не успел еще. Нам Татьяна Сергеевна так быстро не диктует. Вот, сейчас пишу… «Важ-ная ин-фар-ма-ция». Ага.
Жозефина слегка успокоилась и теперь, вскочив на книжный шкаф, сверху продолжила диктовку.
– Пиши. «За время с завтрака до…». Сейчас сколько времени?
Славка взглянул на свои часы.
– Пять часов двенадцать минут сорок две секунды…
– Так, пиши «…до полдника…» Кстати, а что у нас на полдник? – но увидев, что Славка дернулся было бежать на кухню,  его остановила.
– Ладно, ладно, потом. Так и быть, я потерплю. Сначала – главное! Итак, «за время с завтрака до полдника через железнодорожную станцию…». Как она называется? «Яуза»? «… через станцию «Яуза» проследовали 30 электричек в левую сторону и 30 в правую. Каждая состоит из десяти вагонов. Итого 300 вагонов влево, и 300 вагонов вправо». Записал? Ага… Дальше. «Кроме того, семь поездов дальнего следования с вагонами-ресторанами влево и шесть – в правую сторону». Справа – там у вас что?
– Вокзал, кажется, – не отрываясь от тетрадки, ответил Славка.
– Ага, значит, на вокзале есть одно свободное место еще для одного поезда. Так… Теперь на проспекте… Пиши… «Мимо автобусной, она же троллейбусная, остановки проехало автобусов 58 штук, троллейбусов 34 штуки. Из них останавливались 29 автобусов и 34 троллейбуса соответственно. За маршрутными такси и количеством пассажиров наблюдение не осуществлялось». Записал? Теперь внимательней и не сбивай. «На стройку за это время заехало десять машин с цементом и две с плитами, а также одна с неустановленным грузом»…
– Постой, постой. Не получается. Ведь пока ты была на стройке, то на станции, наверное, еще поезда были? И электрички? И автобусы с троллейбусами на остановке?..
– Что ты мне вечно голову морочишь? Как я могу быть везде одновременно? Что ты постоянно ерунду какую-то говоришь и по пустякам цепляешься?.
– Но ведь тогда получается, что твоя информация … ну, это… не совсем… – Славка так и не решился произнести слово «неправильная».
– Ну и что… То же мне – велика важность.
– Так ты же сама сказала – важная информация. Я так и записал. А теперь сама…
– Может и не очень важная, а так… просто. Какой же ты приставучий. Ну, скучно было, вот и решила чем-нибудь полезным заняться. Ну да, чем-нибудь заняться. Сижу я тут у вас без дела – вот и скучно. И слетать-то толком некуда…
Последние слова Жозефина уже почти завывала.
– Скучно? – не поверил Славка. – Да я… Да мне … Да, если бы мне не надо было каждый день в школу ходить, уж я бы нашел, как развлечься, куда полететь. Я бы… Или вот… Например, на …
И Славка вдруг понял, что и он не знает  … На Красной площади и в Кремле, куда водят всех туристов, он уже был – их в первом классе специально на автобусе возили. На Воробьевы горы они ездили с бабушкой и с сестрой – туда бы он бы слетал еще пару раз, но делать там тоже, в общем, нечего.
А Жозефина продолжала нудеть.
– Вот, у нас дома, в деревне… Как раз заканчивают заготовки делать, к зиме все готовятся. О себе-то я особо не беспокоюсь – для меня всегда еда найдется. А другим помочь надо. Советом, например, или эффективным руководством. Или просто подбодрить. Еще дупла, гнезда, норы на консервацию в это время ставят. А как же, надо ведь и территорию за собой закрепить. На полях тоже беспорядок наблюдается… И как они там все без меня? – совсем загрустила ворона. – Да я бы и здесь могла что-нибудь полезное сделать. А то вроде как я даром ваш хлеб ем. Могу, например, ковер в комнате почистить. Или клад отыскать.
– Кладов в городе не бывает
– Они везде бывают, надо только иметь воображение и.., – ворона скривилась, вспомнив, как в первый день она чуть не сломала клюв, пытаясь проковырять асфальт, – и специальное оборудование. Но я не настаиваю. Если клады здесь никому не нужны, то и я…обойдусь, пожалуй.

Крашеная ворона

В среду, когда Славка вернулся домой после школы и дополнительных занятий, Жозефина уже ждала его в комнате. За окном смеркалось, но свет в комнате не горел, хотя для Жозефины тюкнуть клювом по клавише на стене «Вкл.-Выкл.» не представляло никакого труда.
– А почему ты свет не включила? Или клюв боишься затупить? – хихикнул Славка, но не успел  он даже потянуться к выключателю, как ворона  его остановила жалобным тоном.
– Ой-ой-ой! Не включай, пожалуйста, а то видно будет … сразу. Уж лучше потом.
– Потом? Что потом? Но я же не могу без света – мне уроки надо делать.
– Уроки? Ну да, тогда ладно уж – включай, – протянула обреченно Жозефина. – Только не смотри на меня.
Пообещав не смотреть, Славка включил свет и всё-таки не удержался и скосил глаза в сторону притихшей в углу на полке вороны. Жозефина хоть и старалась прижаться поближе к книгам, но было видно,  как светились медью ее перья, а гладкая головка отсвечивала зеленоватым блеском.
– Ва-а-ау! Что это? В чем это ты? Что ты с собой сделала?
– Я… это… покрасилась. Ну, там, где женщинам волосы ножницами режут и красят их в разные цвета. Вот, и я решила… По-модному, по городскому что-ли… Чтобы современно… И вообще…
Жозефина начинала говорить медленно и как бы нехотя, постепенно успокоилась, и уже рассказывала в своей обычной невозмутимой манере.
– Они, конечно, сначала удивились, заахали. Минут пять ахали, ахали, а потом, ничего, успокоились. Клиент есть клиент. И зеркало там было. И щеточки, и расчесочки. И всякие штучки и фиговинки... Вообще-то, они сказали, что это самые модные в сезоне цвета.
– Но там же платить надо. Не могли же они бесплатно. Тем более, ворону.
– Вот именно «тем более, ворону». Я разрешила себя сфотографировать и вывесить мое фото в витрине как рекламу. Думаю, они-то на этом деле выиграли, а я… Нет, сначала,  в зеркале, я себе понравилась. Веселенько так получилось. Бодренько. Но потом на улице… О, это было ужасно! Все смотрели, пальцами тыкали. Зеркало же с собой не возьмешь, чтоб всем показывать… А потом, вообще … смеяться начали. Особенно одна галка…
Славка тоже начинал смеяться, но зажал рот руками, чтобы себя не выдать. И на всякий случай, поспешил выскочить из комнаты.
– Я на кухню, на минутку – буркнул он. И уже из-за двери услышал задумчивые размышления вслух.
– Одно хорошо – они сказали, что краска не очень стойкая. Восемь раз голову помыть…ну, то есть перья… и почти ничего не будет заметно. Я уже до твоего прихода пять раз под душ залезала – больше сил не было.

Ах, вернисаж, ах, вернисаж…

– А меня мой Кутузов водил сегодня на вернисаж, – ворона кокетливо подернула левым крылом.
– А…, – неуверенно протянул Славка.
– Да ты хоть знаешь, что это такое?.. Ну да, конечно, куда нам, сельским жителям, до вас, до городских и образованных? Вы-то можете себе позволить не знать, что такое «вернисаж».. Вам и так сойдет. А нам приходится соответствовать и равняться.
Славка пропустил мимо явную колкость и спросил.
– Ну и что это такое?
– Эх ты, двоечник... Слушай и учись! Это такое специальное место, где вывешивают картины разные нарисованные, фигурки металлические и деревянные и другие художественные разности, а потом друг друга хвалят, и еще гостей зовут, чтобы смотрели,  слушали и тоже хвалили. А кто хочет, может себе купить.
– Это как музей?
– Музей – не музей… В музей-то как раз нас не пустили – у них там с воронами, кошками, собаками и с мороженым нельзя. И на роликовых коньках тоже… А это рядом с музеем, на улице. Под навесами. Туда всем можно. Там картины, картины… И еще из соломы какие-то финтифлюшки. И металлические фиговинки. И из дерева тоже, разрисованные по-всякому. Круглые, как маленькие бочонки. На Марью Тимофевну похожие… Только зовут по-другому. Матрошки, что-ли?.. И еще … эти … инсоляции или что-то вроде … Только я так и не разобралась, причем здесь соль – там, в основном, всё железное было. И всё на тему «Угадай, что это такое». Но картин все-таки было больше. И цветы, и еда, и всякие виды с горами. И знаешь, что самое главное? Я поняла, что мне надо заказать мой портрет.
– Как это – заказать? Как пиццу, что ли? По телефону?
– Какая еще пицца? Не путай меня... Заказать – это значит попросить какого-нибудь выдающегося художника меня нарисовать. Для этой… для вечности, чтобы навсегда. Понял?  Но сама-то я это сделать, то есть попросить,  как ты понимаешь, не могу…
– Еще бы, – подумал Славка, – и какой это художник примет заказ от вороны.
Но Жозефина продолжила совсем о другом.
– Сама я не могу. Неудобно как-то, понимаешь, не скромно. А вот ты, как незаинтересованное лицо и мой друг, ты мог бы…
«Друг!» У Славки даже дыхание перехватило. Еще никто не называл его вот так –
ДРУГОМ. Были одноклассники, дворовая компания, мальчишки-приятели на даче – но то было другое, как бы не всерьез. А тут – ДРУГ…
Жозефина, впрочем, не дала ему додумать эту удивительную мысль и зачастила дальше.
– Я уже даже название для портрета придумала. Вот, слушай – «Моя любимая Жозефина». Или нет, вот так – «Жозефина премудрая». Или, может, «Жозефина – маркиза ворон»? Или …
Славка с любопытством смотрел, как ворона принимает перед ним различные картинные позы, отставляя в сторону то одну, то другую лапку, то склоняя томно голову на бок, то горделиво задирая вверх клюв… Славку все это показалось забавным, но деньги… Вопрос, где взять деньги? Вряд ли выдающийся художник будет рисовать бесплатно. Пусть даже и премудрую ворону.
– Жозефина, подожди. Ты знаешь, нарисовать целую картину, даже если там будет только одна ворона, это, наверное, очень дорого. А у меня нет денег, я же еще не нашел клад. И мама вряд ли даст… И папа…
– Не мешай… И не отвлекайся из-за ерунды. Лучше послушай, как звучит: «Жозефина в октябре». Сейчас ведь уже октябрь? Неплохо, да?.. Деньги – это ерунда… Ну, а если вот так? «Та самая Жозефина». А? Или можно по-научному: «Жозефина. Серая ворона. Семейство врановых. Подотряд певчих. Отряд воробьинообразных. Класс птиц. Подтип позвоночных»… Нет, длинновато, могут и не дочитать до конца.
– Кто … не дочитать?
– Будущие поколения. Ты не поймешь, маленький еще… Так вот, деньги… Кстати, где их тут у вас берут? Ведь откуда-то они появляются?

Откуда берутся… деньги

Славка набрал Тонин номер…
– А где еще можно деньги взять? Ну, думай же, у тебя по арифметике пять, – почти приказал Славка.
– Не знаю. Вообще-то у нас деньги мама с папой с работы приносят. И то – раз в месяц. А для меня, они говорят, работа – это школа. Но в школе нам пока еще ни разу деньги не давали. Пока только собирают: на оформление класса, учительнице на подарок, на охрану. А дают –  завтраки и обеды.
И у нас только собирают, – вздохнул Славка…
– Может быть, выиграть в лотерею? Купить лотерейный билет и выиграть? У нас одна мамина знакомая путевку в Грецию выиграла – предложила девочка.
– Да, как же, держи карман шире… Там на билете так сразу и написано, что он выигрышный, – не удержался и съехидничал Славка.
– Ну, тогда не знаю… - Тоня даже не обиделась. – А еще… еще можно объявить благотворительный сбор средств.  Вот у нас в школе на прошлой неделе собирали вещи на нужды малоимущих и многодетных семей.
– Многодетных – это как?
– Ну, там, где больше двух или трех детей. Я точно не помню. Или четырех?
Славка вдруг представил себя в окружении трех или даже четырех старших сестер, вроде Ирки, и поморщился.
– Да, – согласился он. – Многодетным помощь нужна.
– Ну, вот, – обрадовалась поддержке Тоня. – Давайте и мы объявим сбор средств для малоимущих ворон… Ой, наверное, не получится – все подумают, что это розыгрыш.
…Разговор с Тоней ничего не дал. Славка усиленно потер лоб в надежде, что может быть, с другой стороны вылезет какая-нибудь умная мысль.
– Еще я знаю, что деньги можно взять в банке, – неуверенно выдавил он.
Жозефина встрепенулась, глаза у нее загорелись.
– В банке? Это уже лучше. В какой именно? Стеклянной? Или из-под чая? Где стоит? Крышку снять сумеешь? Если что – можешь положиться на меня, я помогу…
– Да, не в банке, а … в банке. Например, в Сбербанке или еще есть Сити-банк. Или «Альфа-Банк». Это такие места специальные, где берут и дают деньги. Но там бумажка нужна особенная, карточка… У меня такой нет, только у папы… А ты говоришь – крышка…
– Вечно ты сам все запутаешь, а потом смеешься, – обиженно отвернулась ворона, но тут же снова  обратилась к Славке:
– А что там Тоня говорила про сбор средств? Это как?

Мобилизация

– Теперь надо устроить, чтобы мама отпустила меня одного на целый день. Или хотя бы на полдня.  Эх, это вряд ли…
– Как это – одного? Почему это – одного? Со мной. Скажи ей, что я прослежу за тобой. Ну, и вообще…
– Жозефина, ты только не нервничай. Понимаешь, она не очень верит в тебя. Она… – Славка не знал, как сказать, чтобы Жозефина не обиделась.
– Что значит – не верит?
– Ну, не верит, что ты на самом деле  разговаривающая, размышляющая и вообще…самая выдающаяся ворона в мире.
– Но я же, и правда, разговариваю…
– А она говорит, что это оптический и акустический обман. Я сам слышал, как она это папе по секрету от меня сказала.
– А папа? – с надеждой спросила Жозефина.
– И папа, – Славка вздохнул. – Папа согласился. Сказал, что у него тоже … это… акустический обман и что это, видимо, заразное.
– А ты? – в голосе Жозефина послышалось слезное дрожание.
– Что я?
– Но ты-то, ты веришь, что я…?
–  Ну, ты даешь! Еще и спрашиваешь! Да ты и оптически и акустически самая потрясающая ворона на свете.
– Вот, и славненько, – мгновенно успокоилась ворона. – А мама с папой потом еще будут гордиться знакомством со мной. Когда мой портрет увидят. В музее.
И тут же деловито уточнила:
– А, может, ты в школу не пойдешь? И мы тогда …
– Нет, я уже в этом месяце два раза пропустил. А у нас с мамой уговор, что только раз в месяц можно без уважительной причины. То есть, я уже как бы перевыполнил. Помнишь, я как раз не ходил в школу, когда ты прилетела? Это уже второй раз был.
– Значит,  это я – неуважительная причина?
– Так это для мамы. Она не понимает, я же тебе говорил. А для меня ты самая уважительная …
– Ладно, ладно, можешь не продолжать. Сама знаю… Ты давай думай, как нам без разрешения и присмотра выбраться на сбор средств?
Однако Славке не пришлось долго думать. В пятницу сразу после уроков он выскочил на улицу, где его, как обычно, уже поджидала Жозефина.
– Представляешь, мне сегодня в бассейн ехать, а мама позвонила и сказала, что со мной не может. У нее какое-то культурно-рабочее мероприятие, которое она не может пропустить. И она – ты представляешь – разрешила мне ехать одному. Это недалеко, но все равно надо на метро.
– Ура! Бассейн отменяется. Все силы и время на сбор средств. Объявляю общую мобилизацию! Сегодня или никогда! Ты скоро будешь готов? – спросила ворона.
– Через полчаса. Мне еще надо обязательно пообедать в буфете – мама проверяет. Она говорит, что у голодного больше шансов утонуть. Ты, кстати, не знаешь почему?
– Нет, я стараюсь не доводить себя до голодного состояния – у меня от этого портится настроение, и перья тускнеют. Только, по-моему, тонуть лучше голодным – не так обидно, что еда пропадет… И всё! Что ты мне голову опять морочишь? Хватит болтать. Мы же сюда не разговаривать пришли… Значит так – встречаемся напротив школы в сквере через полчаса. Надо еще Кутузова предупредить – будем работать под его прикрытием.
  … Славка устроился на корточках возле разлапистого клена и машинально считал падающие листья. Жозефина недалеко обследовала уже укрытую сухой листвой землю в поисках «чего-нибудь вкусненького». Видимо, тем же самым занимались рядом с ней и три голубя, но те просто и скучно переходили с места на место, тупо тыкая клювами в землю, тогда как Жозефина методично и последовательно, с сосредоточенным видом, двигалась от одного листа к другому, переворачивая их то клювом, то иногда помогая себе коготками, и внимательно проверяла все, что могло быть спрятано от глупых голубиных глаз.
На четвертой сотне Славке надоело считать, и он поинтересовался:
– Ты разве голодная? Ведь я же спрашивал за завтраком, не хочешь ли добавки. А ты – «Ах, нет-нет, я сыта»
– Ах, нет-нет, я сыта. А это… это для конспирации. Иначе, чем можно объяснить, что я уже полчаса здесь торчу без всякой цели. Еще немного и мне захочется выклевать у Кутузова и второй глаз – разве можно так заставлять ждать даму.
– Что даму! У меня самого уже …, – недовольно пробубнил Славка, а потом спросил с надеждой, – А, может, уже пойдем? Или отложим... эту мобилизацию и сбор средств?
Но тут как раз, почти над самым его ухом, раздалось приветственное «Каррр!», и рядом приземлился одноглазый приятель Жозефины.

Сами мы не местные…

– Славка, а ты умеешь играть на гармошке? С музыкой  было бы эффектнее.
– А, может, Тоню вызовем? Она в музыкальной школе на пианино учится. Можно было бы…, – но что «можно было бы» Славка не договорил, поскольку ворона его сразу перебила.
– Не женское это дело – деньги зарабатывать в поте … этого… лица…
– Но ты же сама…– хотел возразить мальчик, но осёкся – ведь в случае, если Жозефина согласится, что дело это, действительно, не женское, тогда ему придется идти вдвоем с Кутузовым, который, как настоящий мужчина, будет продолжать молчать, и все слова придется говорить ему, Славке. Да еще и просить, да еще при всех и совершенно незнакомых – это похуже, чем самому на уроке вызваться отвечать.
«Эх, только бы не встретить никого из наших, особенно Ленку Прошину – уж она-то всем растрезвонит», – с тревогой подумал Славка, когда они  вошли в вагон подъехавшего поезда.
Жозефина ткнулась клювом прямо Славке в ухо: «Ну, начинай!», и только тут Славка сообразил, что они забыли обсудить, что именно нужно говорить. Надо было что-то придумать прямо на ходу, но от стыда и ужаса из головы всё вылетело. Он только и смог прошептать-промямлить: «Уважаемые москвичи и гости столицы! Сами мы не местные…» И замолчал, глупо уставившись на свои ноги.
Жозефина еще раз  пронукала над его ухом, но, вероятно, сообразив, что происходит, бросилась исправлять положение. Она прокашлялась, потом, как перед проверкой микрофона, произнесла себе под нос «Раз, два, три…» и вдруг громко и визгливо запричитала.
– Граждане пассажиры! Сами мы не местные. В городе вашем оказались по злостной случайности. Денег на обратную дорогу нет. Кушать нечего. Жить негде. С нами малые дети…
Вдруг осознав, что с маленькими детьми  перегнула палку,  она опять закашлялась и продолжила уже не так уверенно, но еще более плаксиво.
– Помогите, кто сколько может. Не оставьте в беде сирых и голодных. Сердечно благодарствуем.
К великому Славкиному изумлению никто из пассажиров не удивился ни тому, что у него на плечах сидят две самые настоящие вороны, ни тем более тому, что одна из них просит у них денег. Какой-то мужчина, не отрываясь от газеты, сунул в приготовленный пакет десятку, другой ссыпал туда же ненужную в его кармане мелочь. Еще в конце вагона молоденькая девушка с длинной косой, смущаясь и краснея, протянула десятирублевую бумажку непосредственно Жозефине. Та аккуратно взяла ее клювом, благодарно кивнула головой и опустила в пакет. Остальные, кто недовольно, кто с равнодушным любопытством, провожали странную группу взглядом. Где-то в середине послышался детский голосок.
– Мама, а это вправду вороны? Они настоящие?  Не из мультика?
– Настоящие, настоящие…
– Которые летают?
– Конечно, летают.
– И каркают?
– Ну да, и каркают…
– А что они здесь делают?
– Не видишь разве – милостыню просят, – уже раздраженно закончил диалог  женский голос.
На остановке Славка  вышел, красный как … ну, как любимая папина футболка. Он хотел остаться на станции, чтобы перевести дух и немного прийти в себя, но Жозефина не дала ему расслабиться.
– Давай, быстрей заходи в вагон, а то уже «осторожно, двери закрываются»
Во втором вагоне Жозефина, уже вовсе не рассчитывая на Славкино участие, рассказала пассажирам, что им не хватает совсем маленькой суммы на приобретение специальной машинки для полировки клюва, который, то есть полированный клюв, совершенно необходим для правильной обработки пищи и ее последующего переваривания, а, следовательно, для поддержания выживаемости поголовья ворон, как санитаров крупного мегаполиса, и что они будут очень благодарны, если добрые граждане не оставят их в беде и окажут содействие в сохранении равновесия в экосистеме их любимого города…ну, и так далее, и так далее. И примерно такими же словами…. На машинку для полировки клюва отреагировал только стоявший у крайней двери парень в кожаной куртке, да и то только потому, видимо, что не слушал, о чем вещала ворона: в одном ухе у него застрял наушник от плеера, а в другом торчал почти такой же от телефона, и он сам, раскачиваясь в такт музыке, бормотал себе под нос «Ну да? Ну, ты чё? А этот? Ну, убойно, ты чё!».
В третьем вагоне Жозефина еще раз пожаловалась публике на бедственное положение приезжих ворон, но зато в четвертом она, кажется, превзошла самое себя. «Что мы, бедные родственники, попрошайничаем? Заработать не можем на кусок хлеба … с сыром?»
Однако зарабатывать по ее милости пришлось Кутузову. Когда они  вместе с какой-то неторопливой бабулей вошли в вагон, Жозефина прямо на плече у Славки церемонно поклонилась на три стороны и громко объявила:
– Внимание, внимание! Уважаемые граждане и господа! Наш передвижной цирк «Каркаролла» в рамках общегородской программы «Искусство цирка в массы народонаселения» предлагает вашему вниманию внеплановое выступление одного из лучших артистов нашей труппы… Прошу вас, коллега…, – обратилась она к Кутузову.
Тот, сначала поморгал недоуменно единственным глазом, потом, что-то сообразив, взлетел со Славкиного плеча и уселся на горизонтальные поручни, натянутые над сиденьями вдоль всего вагона…  Он прошелся по поручням до середины вагона, вернулся по другой стороне, затем в низком полете над головами сидевших пассажиров подхватил шляпу с головы одной из женщин и после зигзагообразного облета через весь вагон вернул ее на место. В заключение номера он исхитрился перевернуться в воздухе, и затем аккуратно приземлился  на многострадальном Славкином плече.
Как ни странно, но раздались даже чьи-то аплодисменты. Довольная Жозефина еще раз присела в поклоне и добавила.
– К сожалению, сегодня вы не сможете увидеть уникальное выступление с гармошкой нашего слона Тимоши. Он, к несчастью, серьезно болен, и для его исцеления необходимо дорогостоящее заграничное лекарство. И если вам дороги судьбы нашего циркового искусства… Давайте все вместе соединим наши усилия и поможем бедному слону. Прошу вас, коллега, – опять произнесла она, обращаясь на этот раз к Славке. Славка, с трудом сдерживаясь от смеха, но счастливый, что ему не надо ничего говорить или изображать, бодренько прошел вперед по вагону, подставляя пакет под летевшие с разных сторон десятки…
В следующем вагоне Жозефина совсем уж разошлась… Как только за ними закрылись двери, и поезд тронулся, она объявила занудно-монотонным голосом:
– Граждане пассажиры! Оплачиваем за проезд. Приготовьте проездные документики. Пожалуйста. У нас месячник контроля собираемости платы за проезд в метрополитене.
Вагон встревожено загудел. Люди задвигались, всполошились, засуетились, на лицах изобразилось недоумение и сомнение. Кто-то полез в кошелек, кто-то в карман. Наконец, справа раздался хриплый мужской голос.
– Постойте, я же при входе платил. То есть, нет – у меня же социальная карта. Что вы тут нас путаете? Что значит «оплата за проезд»? Какая еще оплата?
Послышались и другие возмущенные голоса. Явно готовился скандал. Славка, с застывшим на правом плече Кутузовым, на всякий случай смущенно отошел в сторону, а Жозефина, сидевшая на верхних поручнях, с мрачной усталостью произнесла:
– Ладно,  граждане пассажиры, что вы так разволновались – это же шутка. Юмор понимать надо. Хотелось вас повеселить. Ну, не получилось… На самом же деле мы собираем средства на обустройство специальных мест для проезда домашних и прочих животных. Исключительно добровольно. Только те, кто поддерживает наше начинание.
– Кто это – «мы»? Какая-такая организация? А разрешение администрации есть? – спросил тот же хриплый мужской голос.
– Мы – это Благотворительный фонд «За равноправие животных». Все по закону. И разрешение имеется. Вон, у товарища… Славка покажи им, – продолжала врать Жозефина.
Вранье – не вранье, но вагон облегченно выдохнул. Люди стали возбужденно переговариваться, стал слышен позвякивание вынимаемой из карманов и кошельков мелочи.
– Ну вот, а то уж и вправду подумали, что еще раз платить… И правда, смешно, как мы все…
– Совсем другое дело. Для животных – это надо.
– Какие молодцы! И о животных не забывают. И это в наше-то черствое время…
На остановке они перешли на противоположную сторону и поехали обратно, по дороге сообщив пассажирам о нелегкой жизни передвижного цирка, о последствиях плохой экологической обстановки в городе, о росте цен на лекарства в ветеринарных аптеках, о финансовых сложностях перелета на зимовку в Австралию, о засилье и неадекватном поведении голубей… В общем примерно через час пятнадцать они вернулись на станцию, с которой начали.
Они решили передохнуть и подвести предварительный баланс, как непонятно выразилась Жозефина. Для этого надо было найти хотя бы относительно спокойное место, и они, то есть Славка с двумя птицами на плечах поплелся вдоль перрона в поисках свободной скамейки. Спина и плечи у него ныли, в голове шумело, ноги были тяжелые, словно он весь день играл в футбол.

Плюс Сережа

Около одного из проходов  с платформы в центральный вестибюль станции Славка заметил очень странного мальчишку, чуть постарше себя. Впрочем, заметил он его еще,  когда они были здесь в первый раз – тот и тогда стоял на этом же самом месте. И то, что мальчишка за это время никуда не ушел, не сдвинулся с места и, кажется, даже не поменял положение, показалось Славке в высшей степени необычным и подозрительным. Мальчишка застыл около стены в совершенно дурацкой и корявой позе: он стоял слегка наклонившись вперед и сильно направо, коленки его были сведены вместе и чуть согнуты, от колен ноги расползались в стороны так, что ступни уже были довольно далеко одна от другой, а ботинки были развернуты друг ко другу носами. Всем своим видом, нелепо расставленными ногами, об одну из которых Славка чуть не споткнулся,  он так разозлил Славку, что тот уже был готов сказать вслух что-нибудь эдакое пообиднее. Но тут он заметил, что лицо у парнишки совсем серое, а губы дрожат – вот-вот заплачет. И вместо обидных слов у Славки вырвалось:
– Ты чё? Тебе плохо, что ли?
– Не твое дело.  Иди, куда шел, – огрызнулся мальчишка. И говорил-то он также странно, как и стоял: не то чтобы заикался, но перед согласными вдруг останавливался, замолкал на долю секунды, словно эти звуки застревали у него в зубах или словно он сомневался, стоит ли вообще продолжать говорить.
Славка пожал плечами и пошел было дальше, но тут встрепенулась Жозефина.
– А? Что он тебе сказал? Что с ним? – переспросила она.
– А ну его! Прогнал. Сказал, что это не моё дело.
– Нет, мне это не нравится. Прогнал, а сам, смотри, чуть не плачет…
– Но ты же слышала: сказал, что это не моё дело.
– Правильно, что не твоё. Потому что моё. Давай, разворачивайся обратно.
Они подошли к парнишке, и Славка снова предложил помощь.
– Что вы привязались ко мне? Валяйте отсюда, пока …
После таких очевидных слов Славка уже бы точно не сомневался и ушел. Но для Жозефина ничего очевидного не существовало. Она терпеливо выждала, пока парнишка чуть успокоится, и начала наступление снова.
– Будем считать, что независимость и чувство собственного достоинства ты уже проявил. А теперь, давай по-честному:  что случилось?
– Да иди ты…, – выдохнул мальчишка, а потом вдруг добавил уже совсем другим тоном. – Мне бы до лавки добраться, один я уже не смогу. И стоять сил нет – ноги не держат.
…Мальчишка зацепился обеими руками за Славкин левый локоть и почти повис на нем. И хоть он был невысокий и очень худой, для Славки это была большая нагрузка – в дополнение к рюкзаку за спиной и двум откормленным воронам на плечах. Если бы с ним была одна только Жозефина, он бы непременно слегка поканючил на тему собственной усталости. Но рядом с чужим мальчишкой, да еще в присутствии «настоящего мужчины» Кутузова, терять авторитет не хотелось. Правда, Кутузов очень скоро соскочил со Славкиного плеча  на пол и зашагал впереди всей компании, мастерски маневрируя между ног других пассажиров. Жозефина сидела на Славкином левом плече и осуществляла общее (методическое, как она сказала) руководство передвижением, попутно давая указания и тем, кто попадался им на пути.
– Сейчас правее… Так-так. Теперь обойдите вот этого гражданина с цветочным горшком… Да не бойтесь Вы так – не повредим мы Ваш драгоценный куст…  Осторожно, не наскочите на тележку… Мамочка, ребеночка держите крепче – Вы не в парке… Так, теперь чуть-чуть в сторону, здесь слишком много народа… А Вы, товарищ, на лавку сядьте, если на ногах не стоите, не загораживайте движенье… А мы вот тут, бочком, бочком. Да, не зацепитесь вы за.. Вон, смотрите, там как раз скамья свободная. Давайте быстрее, а то займут…
Наконец, они добрались до скамейки почти в самом конце платформы. Оба мальчика облегченно опустились на сиденье.
– Меня Сережей зовут, – представился Славкин спутник. – А тебя?
– Славка, – и они по-взрослому пожали друг другу руки.
– Ты не обижайся, что я на тебя огрызнулся. Устал, понимаешь, до ужастиков, а идти сам уже не мог… Я с сестрой ехал, а потом мы поссорились. Она командовать начала. Так делай – так не делай. Иди туда – иди сюда… Ну, я и сказал, что без нее обойдусь. А она обиделась и ушла. И телефон мой у нее в сумке остался, – он помолчал. – Она вообще-то ничего, но иногда её заносит. Ну, что, мол, старшая и что лучше знает..
– Да, – понимающе вздохнул Славка. – Со старшими сестрами часто так…
– Кажется, тут забыли о хороших манерах, – громко возмутилась Жозефина. – Завели между собой практически чисто мужской разговор, а даме, видите ли, ноль внимания. Славка, представь меня, наконец, этому юному господину. Да поскорее, а то мне, в нарушение этикета, придется сделать это самой…
Представление было сделано по всем правилам. Только в конце церемонии Сережа слегка испортил впечатление.
–  А ты, что, дрессированная? – обратился он к Жозефине.
– Это еще не известно,  кто из нас больше дрессированный – возмутилась ворона. –  Тебя-то, похоже, плохо дрессировали – вон, еле шел. И ноги разъезжались как у новорожденного жеребенка на манеже.
Но мальчик ничуть не обиделся.
– Это от  голода. Я вообще-то нормально могу ходить. Ну, почти нормально. А когда есть очень хочется, то ноги начинает сводить. Тогда и вправду в раскоряку хожу. Слушайте, а может, у вас поесть что-нибудь найдется?
Но у Славки с собой была только небольшая бутылка простой воды. Ни Жозефина, ни Кутузов тоже с собой ничего съестного не прихватили.
– Эх, вы… Куда вы без меня… Ждите здесь, – и Жозефина, взмахнув к потолку, полетела по направлению стрелки «Выход в город».
Ребята ждали совсем недолго. Они только и успели выяснить, кто где живет, а ворона уже возвращалась. В клюве она держала прозрачный пакетик с двумя пирожками.
– Утащила?
– Украла? – почти одновременно выпалили мальчишки.
– Как вам не стыдно? Подозревать меня? И в чем? В примитивном воровстве…, – театрально возмутилась Жозефина, и тут же перешла на свой обычный тон.
– Не утащила и не украла – сами вручили. Я заработала. Ну, там прочитала пару стихотворений про любовь… Девушка хорошая, отзывчивая… Она готова была и стакан чая дать, да мне было как-то не с руки… не с крыла…
– Ничего себе! И чьи же стихи ты ей читала? Еще и про любовь…
– Как чьи? Свои, конечно…
– А ты и стихи?.., – Славка не мог даже продолжить от изумления. Сережа тоже застыл с открытым ртом.
– Да ладно, ладно, отомрите. Я пошутила. Не свои – АСПушкина.
– Но откуда же ты Пушкина знаешь?
– Вопрос расцениваю как бестактный. Каждая уважающая себя ворона знает Пушкина и Крылова, более образованные – еще и Блока, Маяковского и Некрасова. И довольно о литературе – давайте, ешьте уже…
… Руками Сережа управлялся так же коряво и неуклюже, как и ходил. Он долго пытался захватить пальцами пирожок, словно они были не на станции метро, а на морском корабле во время серьезной качки. Когда он, наконец, зацепил пальцами слойку, он еще какое-то время всё никак не мог её приподнять, а затем долго, какими-то мелкими рывками, подтягивал её ко рту.
– Это ты после болезни? – участливо, но осторожно, чтобы ненароком не задеть нового знакомого, поинтересовался Славка
– Не-е. Это сама болезнь и есть. ДЦП. С самого детства…. Детский церебральный паралич. У меня еще ничего, а бывает совсем худо – вообще только лежат и мычат.
– А-а, – понимающе протянул Славка, хотя сам ничего не понял и о такой болезни ничего не слышал. Ну, там, корь, ветрянка, ангина – это ясно. Воспаление легких, даже аппендицит – тоже. Про паралич он от мамы часто слышал, когда она на своего начальника папе жаловалась. А вот церебральный, да еще и детский… Славка вздохнул. Жозефина тоже вздохнула.
– Да… Тяжелая жизнь у вас в городе. Я тут видела ворону с оборванным хвостом – это ж стопроцентная инвалидность.

Чудеса дрессуры

– Что это вы тут расселись? Здесь вам не кафе и не зал ожидания. И животных прикармливаете, – к скамейке, на которой расположилась компания, неожиданно подошел полицейский и, обращаясь к Славке, спросил. – Это, что, твои птицы? Почему не в клетке, как положено?
– А тебе бы только за решетку всех упрятать? – тихо, но весьма отчетливо буркнула Жозефина.
Полицейский не понял, кто произнес эти слова, но сразу надулся, покраснел, и, не зная,  как правильно реагировать, выдавил из себя:
– Как? Что? Грубить при исполнении… И вообще, быстро… ваши документы…
Кутузов, не открывая единственного глаза, выставил вперед правую лапку, на которой чуть-чуть поблескивало металлическое кольцо с какими-то цифрами и буквами. Славка растерянно начал копаться в своем школьном рюкзаке, соображая, может ли какая-нибудь из подписанных его именем и фамилией тетрадей сойти за удостоверение личности. Жозефина спряталась за Славкиной спиной и оттуда стала пыхтеть и возмущаться недоверием,  негостеприимством, формализмом и вообще... И только Сережа спокойно и как-то даже привычно вытащил из нагрудного кармана какой-то пакетик, из него листок бумаги, развернул его, протянул полицейскому.
– Вот, это моя справка. Там, посмотрите, написано, что мне полагается сопровождающее лицо. Вот он, – и  мальчик кивнул на Славку, – и есть сопровождающее лицо. А вороны вместо поводыря.
– Какого еще поводыря? Что ты мне мозги мутишь? Ты же не слепой, – милиционер еще раз недоверчиво перечитал написанное в справке.
– Ну, да, не слепой. Поэтому у меня не собака, а вороны.
– А-а-а! Ну да, вороны… – растерянно протянул мужчина. – Так! А почему едим в неположенном месте?
– А мне надо питаться по часам. Вот и приходится нарушать... Извините.
Полицейский еще раз заглянул в справку, повертел ее в руках и нехотя вернул владельцу. Было заметно, что ему очень хочется к чему-нибудь придраться, но повод пока не находился.
– И все-таки, какие-то вы… это… подозрительные личности получаетесь, значит, – произнес он на всякий случай, чтобы потянуть время.
И тут же, как эхо в ответ на последние слова, Кутузов, до этого вялый и довольно безучастный, встрепенулся, оглядел своим единственным глазом присутствующих и произнес ровным баритоном, отчетливо и громко:
– Уважаемые пассажиры! При пользовании метрополитеном обращайте внимание на подозрительных лиц. При обнаружении в вагонах поезда подозрительных лиц просьба сообщить о них машинисту по громкой связи, а при обнаружении подозрительных лиц на станциях  и вестибюлях – дежурному по станции.
Голос у него оказался очень приятный, глубокий и с легкой картавинкой.
Полицейский, который, казалось, был уже готов развернуться и уйти, замер в недоумении, пытаясь определить, откуда прозвучали знакомые слова. Он несколько раз открывал рот, чтобы что-то сказать или спросить, но снова закрывал. Жозефина задумчиво уставилась в потолок, демонстрируя, что она-то здесь не причем. Мальчишки молча переглянулись. Сцена так бы и осталась немой, если бы Кутузов не продолжил.
– Осторожно, двери закрываются… Следующая станция «Комсомольская, Курская, Таганская, Добрынинская…».
Не сбившись, не перепутав, не пропустив ни одной, он почти на одном дыхании перечислил все станции кольцевой линии, завершив список  станцией «Проспект Мира», на которой они все сейчас и находились.
Полицейский, тяжело дыша, снял фуражку и вытер рукавом вспотевший вдруг лоб.
– Как же это? Запрещается…, – только и прошептал он.
Мальчишки смотрели на него с опаской и жалостью. А Кутузов не унимался. Он соскочил со скамейки и принялся расхаживать прямо перед зрителями, слегка раскачивая головой.
– Запрещается использование для транспортировки багажа колесных средств, за исключением чемоданов, хозяйственных сумок-тележек, размеры которых вместе с кладью не превышают по сумме измерений длины, ширины и высоты 150 сантиметров.
Славка и Сережа, не сговариваясь, быстро сдвинулись к краям лавки, чтобы освободить место для совершенно обескураженного мужчины. Тот, не отрывая глаз от Кутузова, тяжело опустился на сиденье между ребятами.
– Как же это? – повторил он несколько раз подряд.
Кутузов, польщенный произведенным эффектом и стремясь удержать общее внимание, начал легонько перескакивать по полу, то приближаясь, то удаляясь от края платформы.
– Не переходите за ограничительную линию, это опасно для жизни, – объявил он довольным голосом, а потом для убедительности добавил:
– При ожидании поезда отойдите от края платформы.
Жозефина вспорхнула Славке на колени и оттуда, сочувственно заглядывая в лицо полицейскому, спросила:
–  Вам нехорошо? Может, Вам помощь нужна?
Кутузов тут же подхватил:
– … пассажирам с детьми, беременным женщинам и инвалидам… Окажите им помощь…
Мужчина, развернувшись к Жозефине и обращаясь теперь только к ней, спросил, показывая рукой на Кутузова.
– Как вам это удалось? Вы из цирка? А чем вы его кормите? Сколько ж времени на это ушло?.. Ведь это же феноменальный результат. Просто офигеть… Нет, надо, чтобы об этом знали. В газеты надо написать. В «Жизнь» или «За рулем»…
– Будьте бдительны! Подобная реклама может содержать заведомо ложные сведения, – незамедлительно прокомментировал Кутузов. А затем радостно подытожил:
– Уважаемые пассажиры! Благодарим вас за соблюдение правил пользования московским метрополитеном!
– Ну и ну, это ж почище, чем в цирке Дурова или у Куклачева, – восхищенно выдохнул полицейский. – И кто же его так натаскал? Просто гений … этой, как её?.. дрессуры.
– Ну что Вы, что Вы, – тотчас ответила Жозефина, скромно опустив голову. – Вы явно преувеличиваете. Хотя… не стану упорствовать: кое-что и вправду удалось. Например, произношение…
– Да, это же чудо настоящее, – не унимался мужчина.
Само чудо перелетело на скамейку и уселось сверху на Славкин рюкзак у него за спиной.
– Чудес не бывает, – продолжила Жозефина. – Это дни и месяцы усиленных тренировок по специальному графику. Соблюдение режима дня и ночи. И, конечно, правильное и полноценное питание…
– Ну, вот же, вот же… – совсем оживился милиционер. – Вот, и я говорю – питание.  Вы, небось, мясом кормите? А они, дуры, нашего попугайчика Крошу травой и семечками пичкают. Я им твержу, что мясо нужно, причем сырое, тогда и результат будет. А так, он только «Кроша – хороший!» да «Здрасте-е!»… Значит, так, уважаемая, Вы мне про режим и питание продиктуйте, пожалуйста,  я запишу. Вот, и блокнотик есть…
Спустя пять минут вдогонку полицейскому, все-таки решившему вернуться к исполнению обязанностей, звучал жизнерадостный баритон:
– Ты молод, полон сил, перед тобой открыты все пути…Займись спортом! Поступи в университет! Создай семью! Живи без наркотиков!

Свидетели преступления

Все-таки надо было помочь Сереге добраться до дома. В общем-то и не особо далеко – три остановки  на метро по кольцевой,  потом две остановки на автобусе...
Кутузов затих в Славкином рюкзаке среди тетрадей и бассейновых принадлежностей, высунув наверх только голову. Жозефина лезть в рюкзак категорически отказалась, поскольку у нее в «этом вашем городе» уже и так началась боязнь замкнутого пространства. Она произнесла какое-то длинное и сложное слово, но Славка его не запомнил. Сережу они усадили рядом с дверью – какая-то женщина уступила место.
От нечего делать Славка рассматривал пассажиров. Те, кто сидел, ехали молча, со скучными лицами, погруженные в собственные мысли, книжки или телефоны. И только у дверей чувствовалась какая-то жизнь и взаимная заинтересованность: люди слегка толкались, готовясь к выходу, менялись местами, что-то спрашивали, переговаривались. Какой-то парень в серой бейсболке с оранжевым козырьком, стоявший с краю, как-то особенно напирал на стоящих впереди, ближе к дверям, видимо, опасаясь, что его не пропустят, и он не успеет выйти на нужной станции. И даже как-то уж совсем невежливо навалился на стоявшую рядом молодую женщину с висевшей на плече пронзительно голубой сумкой. Если бы не этот почти нереальный голубой цвет, Славка бы даже и не  обратил внимания, как толкая женщину, парень одновременно довольно странно хватался за эту сумку – то задевая ее, то убирая руку, то снова мягко касался  голубой кожи, словно поглаживая ее.
И тут Славка с изумлением заметил, как на очередном рывке вагона рука парня  оторвалась от сумки, и в этой руке Славка увидел голубой кошелек. Славка это хорошо разглядел, хотя кошелек и исчез сразу же у парня во внутреннем кармане. При этом сам парень смотрел куда-то в сторону, словно его произошедшее совсем не касалось, словно это не его рука проделала сейчас этот странный фокус.
Наверное, не будь кошелек такого же умопомрачительного цвета, как и сумка, Славка бы даже и не понял, что произошло. То есть, он и не понял сначала, а начал соображать, когда поезд затормозил, остановился, открылись двери, и вагон торопливо выплеснул пассажиров на платформу, а те сразу разделились на два потока, текущие в разные стороны – к выходу в город и на переход на другую ветку метро. 
И та женщина с голубой сумкой вышла. И парень в бейсболке тоже.
Еще не очень осознавая, что и зачем он делает, буквально в последнее мгновение перед закрытием дверей, Славка рывком стянул Сережу с сиденья и вытащил его за собой из вагона. Задремавшей на Славкином плече Жозефине чуть не прищемило дверями хвост, и она тут же принялась возмущаться.
– Ты что, с ума сошел? Это еще хорошо, что у меня такая реакция, а то бы…, – но, увидев круглые от ужаса Славкины глаза, сразу спросила:
– Что? Кто? Где? Когда? Говори быстро, коротко, без лишних эмоций и по существу.
Но Славка и не мог в этот момент с эмоциями. Да и по существу тоже не мог. Он вообще не в состоянии был сказать, что произошло, и только произнес, быстро и кратко: «Украл!»

Поймать и обезвредить!

Жозефина суетливо перескакивала под ногами у Славки и Сережи, демонстрируя сложные элементы слалома. Она тыкала клювом в плитку на платформе, прислушивалась, принюхивалась, вертела головой во все стороны. И раздавала противоречивые указания растерявшимся мальчикам.
– Не двигайтесь, а то спугнете преступника!
– Что вы застыли как статуи на выставке – надо же догонять и ловить?
– Ну, куда вы дергаетесь – вы же не знаете, куда бежать…
– Что вы молчите – мы сюда не молчать приехали. И почему я все время должна за вас думать?
– Не дергайте меня, дайте сосредоточиться…
– Осторожно, не затопчите следы!
Наконец, Славка не выдержал.
– Какие следы?! Все следы вместе с кошельком у него в кармане. А он сам… Вот, я даже не заметил, куда он пошел? Может, он вообще уже на улицу вышел…
– Может – не может… Но делать-то что-то надо!
– Я думаю, надо допустить, что он еще в метро и на одном кошельке не остановится. И тогда у нас есть шанс на него снова натолкнуться. Если мы тоже здесь останемся и будем ездить и выходить на всех подряд остановках, – Сережа говорил тихо, но уверенно.
Жозефина мигом его поддержала:
– Ну, и я о том же – надо искать, прочесать местность, отрезать ему пути к отступлению. И вообще…
– А может их там не один? А может их там целая банда? – Славке стало как-то неуютно и очень захотелось домой, к маме.
– Так и мы не в одиночку. Нас целых четверо, хоть и без одного глаза.
– А куда поедем? В какую сторону? – вздохнул Славка, понимая, что от погони не отвертеться – и перед Сережкой стыдно, и перед Кутузовым. И даже перед Жозефиной.
– Давайте размышлять… Вот, мы на какой сейчас линии? – уточнил Сережа.
– Ну, на кольцевой.
– Ну, на кольцевой, – передразнил Славку мальчик. – А кольцевая, она какая?
– Ну, коричневая, кажется – неуверенно ответил Славка.
– Во дурак – коричневая. Кольцевая – значит круглая. Значит без начала и конца. А движение по ней какое?
– Как это, какое? – совсем сбился Славка. Ему уже перестал нравиться этот допрос, словно Сережа учитель, а он Славка, должен как на уроке ему отвечать, – Чё пристал? Говори сам, если знаешь.
– Движение в обе стороны. То есть в одну и ту же точку кольца можно попасть, двигаясь и в одном и в другом направлении. То есть, мы можем догнать преступника, двигаясь ему навстречу. Если, конечно, преступник остался на кольцевой, а не перешел на другую ветку…
Подошел очередной поезд, и они вошли в вагон. Там было немноголюдно, и Сереже со Славкой даже нашлись свободные места рядом. Они стали внимательно рассматривать всех пассажиров, выглядывая серую кепку с оранжевым козырьком.  Но вора в этом вагоне они не увидели, зато обнаружили там беспризорного щенка-подростка породы «боксер» с черными восточными глазами. Щенок метался по вагону, подбегая ко всем по очереди, беспокойно обнюхивал обувь, суетливо заглядывал в глаза сидящим и тут же перебегал к следующему человеку, ни с кем рядом дольше одной секунды не задерживаясь. Некоторые из пассажиров пытались его приласкать, погладить, но щенок каждый раз испуганно отскакивал в сторону.
– Нехорошо собаке быть одной, – мрачно произнесла Жозефина. – Если меня спросят, то я скажу… Нет, не просто скажу, а сделаю официальное заявление. У каждой собаки должен быть хозяин! Вот так… А у вас, у городских, тут полнейшее безобразие творится: я пока изучала обстановку, столько одиноких, безхозяйных собак видела – у меня и перьев в крыльях меньше. Неправильно это!
– Надо найти его хозяина, – поддержал Жозефину Сережа. – Вон, у него на шее  ошейник с жетоном и оборванный поводок болтается. Значит, он просто потерялся. Давайте, мы его пока с собой возьмем, а если не найдем сразу хозяина, то… то еще что-нибудь придумаем.
Славка сразу бы придумал  – просто взял бы этого щенка себе, но мама уже не один раз категорически и однозначно говорила «нет» на все его просьбы завести собаку.
Пес словно подслушал их разговор, подбежал к Сереже, ткнулся быстро носом в его колени, а потом неожиданно вздохнул как человек и улегся обреченно на пол около ног мальчика. Все-таки лучше быть с кем-то, чем совсем ни с кем.
– Хозяин хозяином, а поисковая собака нам пригодится. – Жозефина критически осмотрела пса. – Эх, жаль, что следов у нас нет – нечего дать понюхать. Ладно, назначим его специалистом по устрашению.
– Да, он же еще щенок. Наверное, ничего не умеет.
– Вот у нас всегда недооценивают молодежь. Чуть что – он еще маленький, не умеет, не справиться… Сам-то тоже еще не старик. Да, ты посмотри на его морду – вылитый Пинкертон.
– Ни фига себе! Так ты, что, самого Ната Пинкертона видела? – в голосе у Сережи звучали одновременно и восхищение и недоверие.
– Какой еще Нат? Никакого вашего Ната знать не знаю. Моего Пинкертона Аланом звали. Вечно вы все поперепутываете, а мне разбираться…
– А это кто – Пинкертон? Это из какого-нибудь сериала? – Славка почувствовал себя недоучкой.
– Ну, ты даешь! Неужели не знаешь? – Сережа  сделал круглые глаза. – Да это был самый выдающийся сыщик в начале двадцатого века. О нем и книжки писали, и кино снимали.
– Ну, уж и самый выдающийся! Скажешь тоже… Впрочем… Впрочем, среди людей может и самый…
– Нет, ты скажи, он какой был? Ты его вправду видела?
– Ну, видела – не видела… Я много чего видела… А этот Пинкертон… он в молодости вон на него был похож, – и указала клювом на затихшего у Сережиных ног пса.
В этот момент Сереже удалось прочитать написанное на ошейнике.
– «Пинк». Наверное, кличка. Ух-ты, и правда Пинкертон. А дальше – «тел.» и цифры. Можно позвонить.
–  Еще успеем. Сейчас главное  – поймать и обезвредить.

Задержание при невыясненных обстоятельствах

Они решили проверять каждую станцию. Конечно, вероятность увидеть вора была крайне мала, но все-таки… Жозефина и Кутузов облетали вестибюли и платформы, рассчитывая, что сверху они скорее выследят преступника. Славка, придерживая Пинкертона за обрывок поводка, исследовал обстановку снизу, а Сережа, устроившись где-нибудь на лавке, внимательно разглядывал всех проходящих мимо. Но всё без результата…
Они вышли на станции «Комсомольская». Вороны сразу же вылетели на воздушную разведку, Сережа нашел местечко на скамейке в конце зала, а Славка с псом отправились «прочесывать местность».
Удивляться какой-то особой многолюдности  на станции, имеющей выходы к трем вокзалам, было бы странно. Но даже в этой толчее и привокзальной суматохе Славке сразу бросилось в глаза необычное скопление людей в середине зала, между двумя переходами в сторону Казанского вокзала. Человек тридцать или даже больше столпились, окружив кого-то в середине. Люди толкались, наседали друг на друга, кто-то даже подпрыгивал в надежде, что сможет разглядеть закрытую спинами причину столпотворения. Подходили все новые и новые любопытные, особенно активные старались протиснуться вперед, чтобы увидеть и услышать, что происходит. Славка тоже подошел поближе – из центра толпы стало слышно пронзительное всхлипывание и обрывки слов. На мгновение женский голос словно разрезал общий станционный гул, и Славка тут же скорее почувствовал, чем увидел, как вдруг напрягся Пинкертон, как он задышал учащенно, как сначала медленно, а потом все быстрее и быстрее задвигал задней частью туловища, что, видимо, заменяло ему виляние сильно укороченным хвостом, а потом рванулся внутрь толпы, протискиваясь между ногами и поставленными на пол чемоданами и баулами. Славка автоматически дернулся вслед за псом, надеясь тоже пробраться в середину, но в тот же момент замер и непроизвольно отпустил поводок: почти рядом с собой, среди других зевак и любопытных, Славка наткнулся взглядом на злополучную бейсболку с оранжевым козырьком. И, как в замедленном кино, увидел, что парень в бейсболке снова, как и тогда в поезде, слегка подталкивая стоящую впереди женщину, словно она мешала ему пробраться вперед, поближе в центру событий, одновременно каким-то даже вялым движением руки,  открыл ее сумочку и засунул туда пальцы. Ничего не соображая, Славка подскочил к парню и схватил его обеими руками за кисть. Парень дернулся в сторону, выругался, а Славка почему-то заорал «А-а-а-а!». Вокруг завязалась суматоха, шум, крики, карканье... Стоявшие рядом в испуге отскочили в сторону, другие же, наоборот, стали пробираться поближе. Откуда-то из-под ног вынырнул вдруг Пинкертон и с угрожающим рычанием схватил зубами парня за левую штанину. Сверху молча ухнул Кутузов и клювом вцепился в другую ногу. Жозефина с пронзительным карканьем налетала на парня, ударяя его клювом то в одно, то в другое плечо. Парень дергался, пытался увернуться, но атакующих было слишком много…
… Славка дернул полицейского за рукав, не зная, как правильно к нему обратиться.  «Дядя полицейский» звучало совсем по-детски. «Товарищ сержант»? А вдруг он офицер, обидится и разговаривать не станет. Поэтому Славка какое-то время просто теребил полицейский рукав, бурча себе под нос нечто вроде «Э-э-э…!» и «Ну-у-у..!»
– Ну, что тебе? – милиционер, наконец, обратил внимание на мальчика.
– Нам быстро надо. Мы там вора поймали. Он кошелек украл. Голубой, – зачем-то уточнил Славка и заторопился – Только Вы пойдемте скорей, а то он убежать может. Его Кутузов и Пинкертон за ноги держат, но Пинкертон может скоро перестать держать – он хозяйку нашел, а хозяйка важней, чем вор… Мне так кажется…
Полицейский, похоже, ничего не понял и хотел уже отмахнуться от назойливого просителя, но лицо мальчика показалось ему знакомым.
–- Ну-ка, постой! Где это я тебя видел? Ты у меня в кэпэзэшке, случаем, не отсиживался? Ты тут чем занимаешься? Попрошайничаешь? Или тыришь?
– Да, нет, – смутился Славка. – Наоборот. Это мы вора выследили и поймали. Все вместе… Ну, вспомните, сегодня на Проспекте Мира… Я там был с мальчиком с ДЦП и вороной. Вы с ней еще о дрессировке говорили…
– Ворону с ДЦП поймали?
– Ну, нет же, нет! – Славка начинал злиться. – Если Вы сейчас не пойдете, вор убежит. И у Вас не будет этой… как ее… раскрываемости, – Славка вдруг вспомнил слово из телевизора. –  Кутузов его из последних сил держит, у него уже клюв трещит. И Пинкертон…
- И Пинкертон… Сыщик, что ли? Бестолковщина какая-то… Что держит? Где?
– Примерно под Кутузовым на коне. Между переходами.
– Что ты чушь всякую болтаешь. Какой еще Кутузов с клювом и на коне?
– Да нет же, тот Кутузов наверху, на потолке, где мозаика, картинки из кусочков – на коне  и с войском, а наш внизу. Он же ворона. То есть, не ворона, ворон… Он вора клювом за брюки зацепил. А Пинкертон за штанину зубами. И еще там Сережа с ДЦП. И Пинкертонова хозяйка. А вор, он в кепке с оранжевым козырьком… Да, еще там, конечно, Жозефина…
– Сумасшедший дом… Какая еще Жозефина, если Кутузов, а не Наполеон?... Стоп, стоп… Жозефина? Это та, которая  ворон в цирке дрессирует? Вора поймала? Какие таланты, однако… Что ж ты раньше не сказал? Ей же поддержка нужна, профессиональная помощь…
Кутузов и вправду уже с трудом удерживал клювом брюки злоумышленника. Да и бедный Пинкертон порядком утомился – грозное рычание, с которым он начал борьбу со злодеем, теперь превратилось в жалобное поскуливание. Хозяйка его, молодая женщина, в темных очках и с очень короткой стрижкой, та самая, которая своими рыданиями и собрала вокруг себя толпу, теперь крутилась рядом, но вмешаться боялась. Сережа беспомощно стоял неподалеку, нервно оглядываясь и кусая губы. Жозефина, громко хлопая крыльями, перелетала с места на место и командовала: «Держи крепче! Не отпускай! Не давай ему уйти!».
Сам парень отбивался, как мог, но численное превосходство было не на его стороне. Через какое-то время, однако, он понял, что Пинкертон уже сдает, что пес он молодой и, в общем, не кусачий, и стал тыкать ему в морду то кулак, то откуда-то взявшийся полиэтиленовый пакет. Пес отворачивал морду – в одну, в другую сторону, но вскоре не выдержал и разжал зубы.
И тут как раз и подоспели Славка и полицейский. Парень сразу затих, сообразив, что удирать в таких обстоятельствах – только себе хуже.
Полицейский отдал честь, представился, как положено, и попросил предъявить документы. Взяв паспорт, долго его листал, внимательно рассматривая каждую страничку. Потом неуверенно повертел его в руках, не решаясь вернуть. Придраться, похоже, было не к чему.
– У него кошелек голубой. Проверьте. Он его украл у женщины с сумкой, – шепотом подсказал сзади Славка.
– Ну, так есть у тебя голубой кошелей или нет? – спросил миллионер.
– Нет. То есть, вот – есть, – парень вытащил из заднего кармана уже знакомый Славке кошелек.
– Чей? – коротко уточнил миллионер.
– Мой, конечно, а чей же еще, – парень говорил уверенно и вызывающе.
– Твой, значит… А что у тебя там? Деньги? Сколько?
– Не помню я… Да и не обязан я помнить, сколько у меня денег в кошельке.
– Правильно, не обязан, – почему-то радостно согласился милиционер, продолжая изучать содержимое кошелька. – И чья фотка здесь вставлена, тоже не обязан знать. И кто такая Летикова Светлана Ивановна и вовсе, наверное, не в курсе.
Милиционер зачитал фамилию с вложенного в кошелек пропуска.
– Знакомая, – глухо ответил парень.
– Вот и хорошо, что знакомая. Вот и пойдем, позвоним твоей знакомой, уточним, когда и при каких обстоятельствах вы с ней познакомились…

Наконец домой

Несмотря на усталость и позднее время надо было все-таки помочь Сереже добраться до дома. Они доехали до Павелецкой и уже собирались выходить на улицу, когда к ним неожиданно подбежала невысокая светловолосая девушка в синем спортивном костюме, с сереньким рюкзачком за спиной и со вспухшими от слез глазами. Она обнимала Сережу, гладила его по голове, по плечам, причитала, всхлипывала и смеялась одновременно. Потом она, как взрослому, пожала руку Славке, нисколько не сомневаясь, поблагодарила Жозефину и церемонно раскланялась с Кутузовым. И продолжая смеяться и плакать, потащила Сережу за собой – тот только и успел пообещать, что, обязательно, позвонит…
Обратно ехали уже без всяких представлений. Кутузов остался на Павелецкой, молча, по-мужски не вдаваясь в объяснения. И они были теперь вдвоем – Славка на сиденье, а Жозефина у него на коленях. Сидевшая рядом женщина неопределенного возраста долго косилась в их сторону,  а затем вдруг обратилась к Славке.
– Это твоя ворона? – и, не дожидаясь ответа, продолжила, – Каких только домашних зверей сейчас не заводят. Вон уже и до мышей, и до ворон разных докатились. У нас в соседнем доме одна модная гражданочка завела себе свинью. Такую специальную, маленькую, в пятнышко. Но ведь свинью… И выгуливает ее, как собаку, во дворе на поводке. А еще я слышала…
Но Жозефина не дала ей закончить.
– Пардон, мадам! Рискую показаться невежливой, перебивая Ваш интересный рассказ, но позвольте всё же внести некоторую ясность. Во-первых, я не зверь, а птица. Пернатые, мадам, а не млекопитающие. Это раз! Во-вторых, никакая я не домашняя, а исключительно вольная и даже, предупреждаю, дикая. Это два! В-третьих, никто меня не заводил. Я сама по себе, собственной персоной. Это четыре!..
– Три, – тихо поправил Славка.
– Что «три»?
– Ты «три» пропустила. В-третьих – значит «три»
– Глупости. Ничего это не значит. Ты просто не дослушал. Так вот, мадам, а в-четвертых, я Вам не какая-то «разная», а единственная и неповторимая. И вот это – три!
Женщина растерянно стала крутить головой в разные стороны, ища сочувствия и поддержки у других пассажиров и надеясь, что кто-нибудь вступит в разговор на её стороне. Но никто не обращал внимания – ни на неё, ни на мальчика с вороной на коленях. Мужчина у дверей читал книжку, женщина напротив, кажется, дремала с открытыми глазами, две девчонки с одним плеером на двоих хихикали сами между собой. Женщина надулась, пробормотала что-то вроде «Подумаешь тоже… выискалась» и демонстративно отвернулась.

Окажите им помощь…

Вышли на «ВДНХ». И тут Славка вдруг встрепенулся.
– Ой, а почему ?..
Он торопливо стащил со спины рюкзак и стал копаться в его содержимом. Наконец, после весьма долгих поисков вытащил оттуда телефон.
– Фью! Он же выключен был… Ну, всё – кранты… А я-то думал, почему… почему никто меня не ищет, не звонит.
Он нажал нужную кнопку, и через несколько секунд раздалось пиликанье.
– Ничего себе! – сообщил он. – Двенадцать сообщений и все от мамы. И пять непринятых звонков. Уф, что будет?!... Сейчас хоть отвечу, что жив и здоров, а там уж…
– А что, собственно, будет? – лениво поинтересовалась Жозефина
– Как «что»? Там такое начнется… Наверное, даже хуже, чем когда мы с мальчишками за железную дорогу в лес бегали.
– Что, лупить станут? Ремнем? – по-прежнему безмятежно уточнила ворона.
– Не-е-е, – даже удивился Славка. – Меня ни разу не били. Они просто говорить начнут. Разные слова. И та-та-та и тра-та-та… И папа, и мама… Хорошо, если бабушку еще не вызвали. И сестра добавит. И я сразу стану жутко виноватым. Причем во всём. И гулять, скорей всего, не будут пускать. Целую неделю, а может и дольше…
– Но ты же не развлекаться ездил. Ты расскажи им про сбор средств, и что вора поймал. Конечно, под моим руководством, но ведь обнаружил-то ты его самостоятельно… Или вот что… Доверь это мне. Ты же знаешь, у меня есть дар убеждения.
– Лучше уж не надо с убеждением, – Славка вздохнул. – И про сбор средств, и про вора – не надо. Лучше уж так… Так короче получится… Подожди, дай сяду – у меня шнурок болтается…
Славка примостился на ближайшую скамейку и нагнулся, чтобы завязать шнурок. Тут же рядом сидела пожилая женщина, даже скорее бабушка, в темно-коричневом, очень не новом плаще и в коричневом с желтыми разводами платке на голове. Она что-то шептала себе под нос и непрерывно копалась в своей сумке. Шепот прерывался глубокими вздохами, шмыганьем  и подниманием глаз вверх к потолку.
Шнурок никак не слушался, и Славка несколько раз его перевязывал. Жозефина же ходила вокруг женщины и, наконец, не выдержав, все-таки спросила:
 – Мамаша, у Вас проблемы? Может, мы можем чем-то помочь?
Прямого ответа она не получила, но из сумбурных причитаний вперемежку со всхлипываниями, они довольно быстро выяснили следующее.
Женщина ехала к сестре, еще более старой и больной, чем она, и везла ей тысячу рублей – той не хватало на какое-то очень необходимое и дорогое лекарство. А по дороге, наверное, здесь в метро, кошелек из сумки с этой тысячей украли. Дома у нее еще есть деньги, но уже нет сил, чтобы вернуться за ними, а потом снова ехать к сестре.
Славка, наконец, разглядел, что сумка  у бабушки разрезана.
– Эх! – только и мог сказать он. Ему сразу очень захотелось помочь, но что он может сделать? Неужели придется ловить еще одного вора?
Жозефина тоже сказала «Эх!» и тоже призадумалась.
Старушка снова начала что-то бормотать себе под нос, когда и Славка, и Жозефина одновременно произнесли вслух одно и то же слово – «Деньги!»
– Сколько мы собрали? – тут же деловито уточнила ворона.
– Восемьсот сорок три рубля и тридцать четыре копейки. И еще один цент, американский.
– Ага. Так, мамаша, сколько стоит ваше лекарство?
Старушка  как будто и не услышала вопрос, но стала более активно копаться в своей сумочке. В конце концов, она вытащила клочок бумаги и прочитала вслух:
– Девятьсот двадцать рублей десять копеек.
– Не хватает. Придется еще собирать, – Славка тяжело вздохнул.
Старушка хоть и старалась выглядеть бестолковой, однако, как выяснилось, все слышала, и все поняла.
– Милые вы мои! Хорошие мои! Есть… У меня в кармане еще сто рублей отложено. С вашими-то наберем.
Когда они, наконец, сумели остановить поток благодарностей и усадить бабульку в вагон поезда, Славка спросил:.
– А как же теперь портрет? Надо снова начинать? Сегодня уже поздно...
– Да, ладно уж, чего там… Обойдусь и без портрета.
– А как же ты говорила: для вечности надо, и вообще...?
– Ну, значит, вечность подождёт – на то она и вечность… Она долго длится – может, еще успею.
Славка вдруг просиял.
– Придумал! Мы купим ту фотографию, которая в витрине парикмахерской. Помнишь, ты рассказывала? Думаю, на фотку-то мы с Тоней денег наберем…

В конце концов…

Жозефина теперь чаще оставалась дома. Сидела часами на подоконнике, лишь изредка улетая куда-то ненадолго. Говорила мало. Часто подходила к своей фотографии, стоявшей на Славкином столе, смотрелась в нее, как в зеркало, вздыхала и снова возвращалась на подоконник.
Мама как будто уже свыклась с ее присутствием. И даже однажды, во время разговора со Славкой, стоя в его комнате рядом с окном, как-то машинально погладила ворону по голове и спинке. И обе одинаково вздохнули.
Со Славкой Жозефина разговаривала тоже редко. Лишь иногда, слегка оживлялась, вспоминая летние приключения, да время от времени выслушивала школьные новости, которыми Славка пытался развлечь подругу. Она слушала вежливо и внимательно, но … но ничего не спрашивала и никак не комментировала. Славка несколько раз спрашивал, почему бы ей не прогуляться с Кутузовым, или предлагал позвонить Серёже или Тоне и куда-нибудь выбраться в воскресенье всем вместе.
– Конечно, они хорошие ребята… И Кутузов, и Сережа… И Тоня тоже. Но надо же иногда и одним побыть. Даже хорошее общество может надоесть.
– Одной? – не расслышал и переспросил с тревогой и тоской Славка. У него даже чуть не вырвалось: «А как же я?»
– Вообще-то я сказала «одним», а не «одной», – Жозефина несколько оживилась. –  Странно, у меня всегда была хорошая дикция… Так, как же это?... «Ой. Уй. Ай…». Вполне… «Карл у Клары украл кораллы. Из-под выподверта…» Неплохо! «Быть или не быть?!» Миленько!.. Дикция – блеск! Так на чем мы остановились?
– Значит, я тебе не надоел?
– Разве друзья могут надоесть. Ведь ты же мой друг, да? – неожиданно неуверенно и запинаясь спросила Жозефина.
– Не то слово! – заорал Славка, вскочил с кушетки и, схватив ворону в охапку, запрыгал с ней по комнате, выкрикивая с восторгом: «Ой! Уй! Ай!»
– Э-эй! Полегче. Оперенье попортишь
Славка водрузил Жозефину обратно на стол и, захлебываясь словами, скороговоркой, словно боясь, что ему не дадут договорить, выпалил:
– Жозефина, ты самая замечательная, самая элегантная, самая красивая, самая воспитанная и сообразительная ворона на свете! И ты старше и точно на-а-амного главнее  и умнее меня. И ты лучшая ворона на свете… Нет, лучшая во всей Вселенной.
– Ну, вот еще. Скажешь тоже… Так ты меня перехвалишь и избалуешь. А ворон украшает скромность и сдержанность… И еще немногословие, врожденный такт, отзывчивость и интуиция. Ну и вообще…
… В другой раз, проснувшись утром, Славка застал Жозефину на столе перед настольным зеркалом, которое мама накануне забыла в Славкиной комнате. Ворона поворачивалась к зеркалу то одним боком, то другим, то приседала, то почти упиралась клювом в стекло, наклоняя голову и разглядывая в зеркале свою блестящую макушку, то, наоборот, отступала подальше для лучшего обзора.
– Что ты рассматриваешь? – спросил Славка, с трудом сдерживая зевок.
– Осунулась я тут у вас. И цвета лица никакого. А фигура? Ну, разве это фигура для приличной вороны – один срам.
– Нормальная фигура, – промямлил Славка, не очень понимая, где вообще у вороны фигура.
– Не утешай – сама не слепая. Одна видимость осталась. Это все ваша городская экология, – и вдруг как припечатала, – Домой мне пора – вот что!
– Домой? А я думал, ты у нас… Навсегда… И мама сказала…
– Вот, и мама. И Кутузов тоже предлагает мне разделить с ним гнездо – оно у него в престижном районе. Рядом с рестораном. Как раз над помойкой. Очень достойное предложение. Но не моё это всё, не моё... В общем, собираться надо. Домой.

… Зарядили дожди. Славка, с тоскливостью глядя в мокрое окно или по дороге домой из школы, стал замечать, как льющаяся с неба вода смывает с деревьев и так уже изрядно поредевшую листву, как все четче проступают стволы и ветви деревьев и кустарников в сквере, как земля покрывается слоем мокрых бурых и грязно-желтых листьев. Дни становились все короче и короче, а то, что от них еще оставалось, было наполнено серостью и скукой.
Ночами Славка долго лежал с закрытыми глазами, прислушиваясь к шуму дождя на улице. Минутами ему чудилось, что там, за окном, идет не один дождь, а два. Первый совсем рядом, возле самого стекла, отбивал дырявый ритм по оцинкованному подоконнику, а чуть дальше от дома падал и падал с неба другой дождь, наполняя улицу ровным густым шелестом. А иногда шуршаньем шин по мокрому асфальту перебивал все звуки третий дождь, но он быстро заканчивался, затихая вместе с проехавшим по ночной улице автомобилем. И еще ему часто казалось, что по стеклу кто-то скребет – клювом…  Но только казалось…
А днем ему досаждали птицы. Почти каждый день, когда он возвращался из школы, за ним, маленькими стайками, парами или поодиночке увязывались воробьи, голуби и синицы. Иногда и галки. Дважды залетали скворцы. А один раз появилась даже утка – с Яузы – проведать по-соседски, как она сообщила. И у всех у них было, что передать Жозефине. Откуда они могли знать, что Славка вообще знаком с Жозефиной, он не мог догадаться, но решил, что это так называемое птичье радио…  Они передавали Жозефине привет, благодарили за помощь, просили совета, сообщали о своих успехах, жаловались на людское хамство, на произвол городских властей и местных хулиганов.
Понимать птичий язык, как оказалось, не такое уж легкое удовольствие. Даже голова начинала болеть от птичьей трескотни – так это было похоже на шум в школе во время перемены. Больше всего, наверное, поразила его одна ворона, которая подкараулила его рано утром, у самого подъезда. Она прокаркала ему в самое ухо, нисколько не заботясь о том, что у него могут лопнуть перепонки.
– И скажи этой деревенской всезнайке с дурацким именем, чтобы больше к нам в Чертаново не заявлялась. У нас и без нее умных много, сами со своими делами разберемся. Порядки ей, видишь ли, наши не нравятся. Понаехали тут…
Он бы с удовольствием передал эти слова Жозефине, и даже представил, что бы она ответила на последнее заявление… Что-нибудь вроде: «Счастья своего не понимают» или «Да-а-а… И среди ворон бывают глупые люди». Но передавать было некому… Жозефина была далеко…

А примерно через три недели бабушка привезла Славке письмо. Письмо было написано Зоечкой – под диктовку Жозефины.
«Долетела благополучно. Благодарю за беспокойство. Спасибо. Дома тоже хорошо, только без меня тут все разваливается. Никакого порядка, ты понимаешь. Засорился колодец, так все стали ходить к соседнему. Пришлось убедить (ты же знаешь, у меня в этом талант) дядю Дяди Коли его прочистить. Сам Дядя Коля тоже грустит, и шерсть у него выпадает от тоски и осени. Валериан Ефремович достроил, наконец, первый этаж. К Марье Тимофеевне приезжала экспедиция по изучению народной медицины.
Теперь о главном. Помнишь недалеко от Мусатова Дола брошенный дом? В сосновом бору? Так вот там, в мое отсутствие, люди какие-то приехали, стали что-то делать, копать, кирпичи разбирать. Зоечка говорит, что реставрируют. А я так понимаю, что они там клад ищут. Так что прилетай (зачеркнуто) приезжай летом поскорей. Как только, так сразу. И Кутузова позови… Лишний глаз пригодится. А жить можно будет по знакомству у Зоечки – я с ней договорилась… Твоя Жозефина, собственной персоной»