35. Отец Димитрий Дудко

35.
Отец Димитрий Дудко.


Память 15/28 июня (+ 2004 г.).


Деятельность отца Димитрия Дудко в последние несколько лет была вполне в духе катакомбной Церкви в начале ее существования. Мы можем сослаться на его "страждущее Православие", его апокалиптическое видение и почитание им Царя-Мученика Николая II. Далее, в России со времен митрополита Иосифа (Петровых) и других основателей катакомбной Церкви в конце двадцатых годов не было слышно таких смелых обличений предательства Православия собственным духовенством, как у отца Димитрия. И его сильное, искреннее православие так далеко от скучной легальности Московской Патриархии, что его можно сравнить с ранними мучениками катакомбной Церкви в России.

Давайте сейчас посмотрим, что сам отец Димитрий говорил о катакомбной Церкви в России, о его собственном отношении к сергианству и его взглядах на церковную ситуацию в России вообще.

"Мы все признаем патриарха Тихона, а на патриарха Сергия смотрим как на предателя интересов Церкви в угоду властям. Следующие патриархи только идут по проложенному пути. Других иерархов у нас нет. Хороша была бы Катакомбная Церковь – но где она? Истинно Православная Церковь – это хорошие люди, морально стойкие, но священников у них почти нет, и их просто невозможно найти, хотя жаждущих много. И поставляют священников те иерархи, которых мы имеем. Сразу возникает вопрос, могут ли они служить в Церкви. В основном, это марионетки атеистов. И еще вопрос – они, по крайней мере, верующие? Кто ответит на этот вопрос? Я боюсь ответить...

Следует сказать несколько слов о так называемых тихоновцах, истинно православных христианах. Я их встречал, порадовался их моральной стойкости, даже их консерватизму, их смелости и аскетизму, но я посмотрел на них – единодушия у них нет. И главное – священников у них почти нет, заправляют всем женщины, одетые в черное, как монахини, которые всех считают еретиками, и только себя – непогрешимыми. Их следовало бы выставить в музее (я говорю это без всякой иронии), в музее, где люди могли бы смотреть на них и даже чему-то поучиться, но, в конце концов, жизнь – не музей. Некоторые из "тихоновцев" начали проповедовать безбрачие для всех, но разве все могут это принять?

Многие из них годами страдают без причастия. Один такой человек подошел ко мне, я поговорил с ним, и он причастился. И посмотрели бы вы, как он мгновенно ожил! Итак, хотим мы этого или нет, мы должны считаться с теми иерархами, которые у нас есть. Что же нам следует делать? Думаю, что, собравшись вместе, нам следует стремиться к оживлению церковной жизни. Но как? Этот вопрос засел в мозгу, как гвоздь. О Господи, неужели Ты нас действительно оставил? Легко наблюдать со стороны, но как сделать что-то – невыносимо, невозможно. Но нужно что-то делать. Так стоит вопрос: жить или погибнуть. Погибнуть – это не то же самое, что отстраненно решать вопрос. И те, кто пытается вывести какое-то заключение из всего дела – не принимайте во внимание только одну какую-либо тенденцию. Думаю, что сейчас все хотят найти выход: мы устали от атеизма, нас от него тошнит, он стал отвратителен даже для атеистов. Если возможно, осторожно поддерживайте нас – это я обращаюсь к Западу. Старайтесь не заставлять нас каким-либо образом приспосабливаться к вашей ситуации. У русских собственный путь. Если даже удастся заманить их на какой-нибудь другой, увидите, что ничего хорошего для вас из этого не выйдет.

Все идут собственным путем. Мы идем трудным путем Голгофы – такова Божия воля. Если вы поддерживаете наш крест, спасибо. Больше нам ничего и не нужно, мы должны найти выход сами. Если мы сделаем это, то, возможно, сможем и вам сказать что-то новое" ("Посев", июль 1979 г., стр. 37-38).

Ни один свободно мыслящий православный христианин на Западе не может, прочитав это обращение, идущее из самой глубины страдающего православного сердца, не испытывать чувства глубокой симпатии к отцу Димитрию и всем тем, кто подобно ему пытается найти выход из беспрецедентной и невозможной ситуации, в которой они оказались в Московской Патриархии и в атеистическом обществе.

Ситуация отца Димитрия во многих отношениях похожа на ту, в которой оказались греческие священники-новостильники, знающие о том, что их собственные епископы вступили на ложный путь, но не имеющие возможности присоединиться к старостильникам из-за того, что в рядах тех царит смятение и сомнения (конечно, не среди всех старостильников, но среди достаточного их числа, что делает ситуацию крайне трудной и запутанной). Отец Димитрий не имеет иной альтернативы "вступления в Синод", хотя из его собственных заявлений совершенно ясно, что это именно то, что бы он сделал, если бы мог выбирать (то есть если бы его должны были выслать на Запад). Вот, например, некоторые из его высказываний о Русской Зарубежной Церкви в одной из последних записанных на пленку бесед перед арестом (Гребново, ноябрь, 1979 г.).

"Им, на Западе, нужно сохранить традицию. Это для них лучше и удобнее. Пусть там старухи, но они тоже могут многое сделать. Мы знаем, кто болеет о России, кому Россия дорога, даже если среди них могут быть какие-то крайние взгляды...

Я скажу, что я очень благодарен Синодальной Зарубежной Церкви, потому что большинство людей оттуда, когда они приезжают сюда, я ощущаю "моими" людьми, с ними так хорошо говорить... Может быть, не все в Русской Зарубежной Церкви меня понимают, но, по большей части, они действительно понимают. И меня не оскорбляют! Когда приезжают люди из Американской Автокефальной Церкви, были хорошие беседы; но я чувствую, что у них какое-то западное мировоззрение...

Мне говорят, что у меня взгляды славянофила. Я, конечно, признаю, что я действительно русский, священник и ко всему отношусь как русский, но я не отделен от Полноты Церкви. И русский священник, и Русская Церковь – это части, входящие в единое целое. Но на первом месте всегда у меня Церковь. Я стремлюсь привести людей к Церкви" ("Вестник" Западно-Европейской епархии Русской Зарубежной Церкви, 1980 г., № 16, стр. 17).

В Советском Союзе, как нигде больше в мире, невозможно применить строгие ярлыки "юрисдикции". В Московской Патриархии есть епископы-предатели и сам принцип сергианства есть предательство Православия, как сказал отец Димитрий. Поэтому свободная Русская Зарубежная Церковь не имеет общения с этой юрисдикцией. Но в той же самой Московской Патриархии есть множество священнослужителей, подобных отцу Димитрию Дудко, которые не участвуют в этом предательстве, а выступают в духе катакомбной Церкви и свободной Русской Зарубежной Церкви. Мы даже знаем, по меньшей мере, катакомбного священника (а, возможно, есть и другие), который намеренно вступил в Московскую Патриархию, чтобы приводить к благодати Божией больше людей, чем возможно в маленьких кельях катакомбной Церкви.

Люди, отрезанные от катакомбной Церкви, также получают причастие от священников Московской Патриархии, которым они доверяют (отец Димитрий описал один такой случай), и мы не можем осуждать их за это. Синод епископов Русской Зарубежной Церкви ввиду всего этого постановил для всех епархий поминать на проскомидии отца Димитрия и других священников и мирян Московской Патриархии во узах (Указ № 17 от 16/29 января 1980 года, см. "Православное слово", 1980 г., № 90, стр. 2), и такой ревностный иерарх как епископ Андрей в Новом Дивееве публично помянул на Великом входе на литургии только что почившего иерарха Московской Патриархии архиепископа Гермогена, закончившего жизнь в немилости у церковных властей из-за того, что не принял диктат атеистов.

Ничто из этого ни в малейшей степени не меняет нашего отношения к сергианству как к предательству Церкви. Но это убеждает нас не смотреть на отца Димитрия и других подобных ему (таких как Борис Талантов) как на "врагов" по юрисдикции, потому что они не входят в катакомбную Церковь. Мы должны попытаться лучше понять их исключительно трудное положение и радоваться, что такое истинно православное христианское явление выходит из лона скомпрометированной Московской Патриархии – это доказательство, что церковная жизнь даже там не мертва, и обещания, что, когда изменится политическая ситуация в России, породившая сергианство, возможно будет полное единение в вере с такими мужественными борцами, как отец Димитрий.

Мы знаем, что катакомбный священнослужитель из другого мира проявил заботу, чтобы отца Димитрия произвели в священники, пусть даже в Московской Патриархии. Это был епископ Парфений, викарий Одесской епархии, расстрелянный в архангельской тюрьме в 1937 году, который так и остался в оппозиции к митрополиту Сергию. Однажды, в трудные дни 1960 года, когда Дмитрий Дудко уже отчаялся быть посвященным (прошло два года после окончания им Духовной академии, а церковные власти все еще смотрели на него с подозрением как на бывшего зека), мать его друга видела сон. Епископ Парфений стоял в полном облачении у стола со всем приготовленным и говорил ей: "Я беру малую частицу просфоры для вашего Мити – 7 (20) ноября он станет диаконом, и большую частицу – 8 (21) ноября он будет священником". Все случилось, как предсказал епископ Парфений, и с того времени отец Димитрий всегда поминал этого катакомбного епископа на литургии как одного из своих отцов в вере. (А. Левитин-Краснов, "Русская жизнь", 22 января 1975 г.)