Эх, санки мои, санки...

Эх, санки мои, санки…

«Вот моя деревня, вот мой дом родной,
Вот качусь я в санках по горе крутой,
Вот свернулись санки и я набок - хлоп!
Кубарем качусь я под гору, в сугроб.
И друзья – мальчишки, стоя надо мной,
Весело хохочут над моей бедой.
Все лицо и руки залепил мне снег…
Мне в сугробе горе, а ребятам смех!»
                (Иван Суриков)


Отзвенели осенние проливные дожди. Выпал пушистый снег: деревья и кустарники надели белоснежные пуховые шали, крыши домов - теплые шапки-ушанки. Наступили морозы. С приходом долгой суровой зимы село (станция) будто засыпает, начинает утопать в сонной тишине. Лишь громкий лай дворовых собак разносится по селу. Изредка можно увидеть человека, бегущего через дорогу в спасительное тепло. Под ногами хрустит и поскрипывает снег.

Вот и встало солнышко. Показались наши малые пернатые друзья – воробышки и синички, снегири и свиристели. Они у кормушек, которые развешали дети, чтобы спасти зимующих птиц от голода.

Хорошо, что сегодня каникулы и не нужно идти в школу. Жизнь села отличается от городской жизни. Здесь нет суеты, которая превращает город в большой людской муравейник. Село имеет свои традиции, свои привычки.

Проснулась я к обеду на печи, куда мама загнала с вечера прогреться и просушиться после вчерашнего катания с ребятами на санках.

Печка мне нравилась, она была как крепость. Попробуй-ка,  теперь достань! Я всегда молча забиралась туда после прогулок.

Мама ворчала безобидно, когда я уходила с санками кататься с ребятами на горку, и пропадала с утра до позднего вечера. Вот и вчера ребята позвали. Мама разрешила. У меня ведь новые санки, которые купили родители мои в прошлые выходные на городском рынке у одного доброго старичка.

Так я, как ушла с раннего утра так до сумерек без воды, без ни единой лакомой крошки во рту. Каталась вся детвора нашей станции, было весело, задорно, что не заметила  - как и пролетел световой день. Рукавички  мои были,  не скажу что мокрыми, а просто ледяными. Между ног на штанишках из начеса висели как булыжники множество сосулек. Когда тихонько нехотя брела домой по улице,  эти «ледяные сосульки звенели», и мне казалось, что  дворовые собаки лаяли на их звон.  Я, чтобы прекратить звон «сосулек»,  раздвигала ноги ухватом и шла по дороге, переваливаясь с бока на бок. Помню, как вчера мама, ворча,  с трудом снимала «ледяные» штаны с меня. Потом их вывесила, зацепив прищепкой, перед печкой и под звон этих «тающих» сосулек, я заснула на печи.

Дома было тепло, мама с раннего утра затопила печь, пахло мамиными блинами.

В избе тихо, только ходики на стене щелкали маятником. Я глянула из-под потолка, узнать: где что творится.  Дома никого. Я полежала еще немного, вспомнилось вчерашнее катание. Мне стало весело, но тут же взгрустнулось – сегодня могут не пустить на горку: мама санки мои закрыла под замок в сенях.
 
- Эх, санки… санки, мои санки, как же мне сегодня вас вызволить  оттуда?!!!...

Застучали по крыльцу ноги, скрипнула входная дверь – кто-то шел в дом. Мама. Вот она снимает с себя шаль, шубку, валенки.
 
Догадавшись, что я проснулась и лежу, тихо затаив дыхание, добродушно ворчит:

- Спускайся со своей печи-то, горе мое луковое, блины стынут…..

Я «шементом» слезаю с печи, умывшись по-солдатски, уже сижу за столом и за обе розовые щечки уплетаю мамины блины. А краешком глаза подглядываю на мамино лицо, которое таяло с каждой минутой. Вижу также: и она краешком глаза подглядывает на меня.  Постепенно отходит и на лице ее появляется добродушная  улыбка.

Я теперь точно знаю: сегодня отпустит меня на горку с моими санками. Обязательно отпустит. Не может быть, чтобы мама не отпустила!