Прозоров и другие

А.Федотов


Прозоров и другие

Пьеса в десяти картинах

Действующие лица:

Андрей Сергеевич Прозоров, молодой человек без определенных занятий, затем чиновник земской управы.
Наталья Ивановна Зубатова, его невеста.
Иван Романович Чебутыкин, военный доктор в чине коллежского ассесора.
Михаил Иванович Протопопов, товарищ председателя уездной земской управы.
Александр Игнатьевич Вершинин, подполковник, батарейный командир.
Анфиса, нянька, старуха 70 лет.
Николай Львович Тузенбах, барон, артиллерийский поручик.
Трифон Антонович Теньков, купец, около 45 лет.
Прокопий Аристархович Сверчков, чиновник на пенсии.
Шмидт, Бобышкин, Петухов, Взяткин, городские чиновники.
Иван, слуга Протопопова.

Действие 1

Комната Андрея Прозорова. Ранний вечер. Андрей сидит перед открытым окном. Ветер перебирает откинутую штору, листы лежащей на подоконнике книги.  Вдали играет духовая музыка. В приоткрытую дверь заглядывает, а затем входит Чебутыкин в мятой белой летней куртке с мягкими серебряными погонами — на каждом по две звезды при двух просветах. Волосы с одной стороны его головы торчат вихрами. Андрей тотчас делает вид, что занят чтением.

Чебутыкин. Ага, ты здесь, князь Андрей! ...Куда все наши подевались?

Андрей. (не отрываясь от книги) В парке с Вершининым и Кулыгиным.

Чебутыкин. Так-с...А ты что дома киснешь? Ведь нынче первое гуляние после зимы — весь город сейчас там.

Андрей. (все не отрываясь от книги) С таким же успехом я сам могу задать вам этот вопрос.

Чебутыкин. Мне ответа придумывать не надо: вздремнул после обеда и не слыхал как девочки собрались.

Андрей. (закрывает книгу и, нарочито потягиваясь, поворачивается к Чебутыкину). Значит крепко спали. Вершинин на новой коляске пожаловал, остальные - на извозчиках, так что шуму было много — только еще цыган не хватало. Кажется, мертвого можно было поднять. Глядите, Иван Романович,— опять влетит вам от сестер!

Чебутыкин. (трет рукой затылок) У девочек определенно портится характер. Завели моду следить сколько я выпью за обедом. Считается — для моего блага. А разбудить, когда надо, забыли. Теперь вот тащись на своих двоих. (В нерешительности стоит посреди комнаты).... Так у кого, говоришь, подполковник коляску купил?

Андрей. У Винклера. Нашел кому заказывать!

Чебутыкин. (заложив руки в карманы брюк и качаясь с пяток на носки) Чем же тебе Винклер не угодил? Ему прекрасные экипажи удаются: покойные, с мягким ходом.

Андрей. (пренебрежительно машет рукой) Корыта на колесах. Вот Смирнов пролетки делает — заглядение: легкие, быстрые! Когда едешь — кажется по воздуху летишь.

Чебутыкин. Вершинин тебе не брандмейстер какой-нибудь, чтобы в пролетке как угорелый носится. Командир батареи. Его положение обязывает к степенному передвижению. Да и жена его хороша была бы в пролетке... Ха-ха. Вот она, пожалуй, вылетела бы на первом повороте. Представляю себе!

Андрей. (напрасно стараясь сдержать улыбку) Другие почему-то не вылетают.

Чебутыкин. Так другие — нормальные, а эта (вертит пальцами возле головы) …с воображением. Таких особ даже лошади боятся. Да-с!...  Дорого ему каляска обошлась?

Андрей. Двести ассигнациями.

Чебутыкин. Цена сходная....Ну, так что — может прогуляемся? Тебе после книжной науки моцион будет полезен. Назад в новом экипаже прокатимся.

Андрей. (наигранно зевает) Неохота. Тем более — всем места все равно не хватит.

Чебутыкин. (в раздумьи) Нет, один не пойду. Я у тебя лучше посижу.
(Усаживается в кресло. Расстегнув куртку на три пуговицы, достает из кармана газету, не читая, кладет на колени. Говорит мечтательно). В парке сейчас сирень распустилась...Хорошо сидеть на скамейке, слушать вальсы, на реку любоваться...С нее ветерком свежим тянет...Вольной водой пахнет...Право, голубчик, река — лучшее, что есть в нашем городе... А по дорожкам офицеры с дамами, чиновники с семьями прогуливаются...Ты всех знаешь, и тебя всякая собака знает. Так-то покойно на душе.

Андрей. (с сарказмом) Вернее будет сказать — смертельно скучно. Вам не кажется, уважаемый доктор, что у нас в России, а в нашем захолустье — тем паче, время будто остановилось?

Чебутыкин. Что же в этом странного — уже конец мая, сейчас девятый час, а Солнце, между тем, еще не село. От летнего жару день расширяется, потому и время ползет медленно.

Андрей. (не принимая шутки) Будет вам дурачиться. Ведь вы прекрасно понимаете, что я другое имею ввиду. Настоящая жизнь мчится и бурлит где-то в стороне, а мы словно в  заводи со стоячей водой застряли. Как липкой тиной обросли ленью, пошлостью. Мы, русские, вялы, социально неразвиты, начисто лишены здоровой предприимчивости и энтузиазма. Думаем не о пользе дела, а как ловчей угодить начальнику. Наши мечты редко простираются дальше того, чтобы отхватить даром куш, получить внеочередной чин или крестик в петличку. И самое страшное — мы довольны собой и даже гордимся своим состоянием, считаем его чуть ли не национальной самобытностью.

Чебутыкин. (с сомнением качает головой) Ну, брат, ты уж того....хватил через край. (Подняв палец) Погоди-ка, как эта поговорка, что Миша любит цитировать: «Чтобы быть счастливым — научись находить удовольствие в малом». Гораций, между прочим, изрек — латынский философ.

Андрей. (в возбуждении пересаживается со стула на подоконник) Чепуха! Убогая философия вечных неудачников. Вы только представьте — всего в двух сутках езды по чугунке существует совсем другой мир, а кажется — будто на другой планете. Вы верите, доктор, что на самом деле существуют Париж, Вена, Бердин, Лондон, Рим? Что они — не плод фантазии господ сочинителей?

Чебутыкин. Может быть и существуют. Я где-то читал, что в Риме полно блох — такое, пожалуй, выдумывать не станут.

Андрей. Кроме блох, доктор, там еще кое-что имеется. (Мечтательно) Самый прекрасный город на свете — это, конечно, Париж. Туда стекаются финансы со всего мира, собираются самые влиятельные политики, самые обольстительные женщины, блестящие аристократы и неуловимые мошенники и шпионы. Художники всех мастей спешать отдать на суд избалованной публики плоды своего таланта. Там за чашкой кофе несколькими вскользь брошенными фразами решаются судьбы царств и народов. (С жаром) Я готов трудится не жалея себя, чтобы вырваться из нашего отупляющего везвременья в тот чудесный, манящий мир!

Чебутыкин. (хлопает себя ладонями по ляжкам). Вот так раз! Стало быть Москвы нам уже мало — подавай Париж!

Андрей. (смущаясь, что неожиданно для себя открылся, но не в силах сдержать своего порыва) Москва — всего лишь необходимый этап. Но клянусь — наступит день, когда я ступлю на перрон парижского вокзала из первоклассного вагона континентального экспресса!

Чебутыкин. (неожиданно серъезно) А по мне — на кой он нужен, этот Париж? Думаешь в нем нет своих Андреев Прозоровых? Не даром говорится - «где родился — там и сгодился». Эх, юноша, возраст у тебя сейчас такой. Вам, молодым, все бы бежать куда-нибудь без оглядки. Так и жизнь пробегать можно. Поверь старику. А будет ли потом что вспомнить? Не дай Бог, окажется, что все настоящее прошло стороной или сам мимо собственного счастья пробежал наперегонки с другими. А финал, знаешь, у всех один: пенсия, болезни, жена-старуха, дети-оболтусы.... Или как я — одинокий, в сущности, никому ненужный старик... Растроил ты меня....Давай, что ли водки выпьем.

Андрей. (качает головой) Не хочу, мне еще заниматься надо. И вы слово дали.

Чебутыкин. (насмешливо хмыкает) Эко сказал: слово дал! Будто это имеет какое-то значение! Грядущим поколениям, дорогой мой, будет глубоко плевать пил или нет некто Иван Романович Чебутыкин. Может меня и вовсе на свете-то не было?

Андрей. За грядущие поколения отвечать не берусь, а вот сестры искренне заботятся о вас, и их глубоко огорчает, что вы опять сворачиваете на старую дорожку.

Чебутыкин. Брось! Просто в них вполне вызрела женская натура, которая требует власти над мужчиной. А раз своих мужей пока Бог не дал, так они меня берут в оборот. Вот Маша занята своим Кулыгиным, так она меня и не цепляет. Ты сам-то поостерегись — кажется, у Натальи Ивановны характерец не из легких.

Андрей (обижено) Чем Наташа вам всем не угодила? Она умный и цельный человек, не витает в облаках как мои милые, но при этом ужасно непрактичные сестры. Я готов согласится с тем, что ей порой не хватает вкуса, интеллтгентности, но стоит заняться ее образованием — уверяю вас, она быстро разовьется.

Чебутыкин. (недовольно ворочается в кресле) Бабий ум на конце ее языка...Как говорится, дай Бог вам счастья, но, хоть убей, не могу понять зачем ее непременно нужно развивать. Уж коли ты решил, так венчайтесь, и пускай она рожает тебе детей, штопает носки, варит варенье. Для этого никакого развития не требуется. Если не хочешь испортить себе жизнь — послушайся моего совета.

Андрей. Вы, Иван Романович, закоренелый и неисправимый ретроград. Поймите, наконец, - сейчас не те времена, чтобы запирать женщину в узком мирке обывательского существования. Предоставление ей равных смужчиной прав становится реальностью!

 Чебутыкин. (презрительно фыркает) Слыхали мы эти басни лет сорок тому назад. Более глупой и вредной затеи трудно себе представить.

Андрей. (со сниходительной наставительностью) Прежние неудачи в женском вороосе были связаны с отсутствием экономической базы. Теперь дело другое — женщина имеет возможность получить образование, обучиться профессии. Женщина-работница становится востребована обществом. Не станете же вы отрицать, что женщина-педагог или служащая в общественных учреждениях стала в наши дни вполне обычным явлением. А их присутствие в среде творческой интеллигенции? Пройдет еще лет двадцать-тридцать, и не исключено, что нам, мужчинам, придется доазывать свое превосходство над так называемым слабым полом!

Чебутыкин. (недовольно бурчит) Пожалуйста, избавь меня от подобных пророчеств. За твоей экономичсекой базой, дорогуша, скрывается обыкновенная нужда в куске хлеба. Вот ты радуешься, что женщина теперь может работать. А мне по долгу службы приходится обследовать работниц суконной фабрики купца Сыромятникова. Доложу тебе, скверная картина: через три, много — пять лет у каждой четвертой обнаруживается чахотка. Редкая из них доживает до тридцати пяти лет. Не кажется тебе слишком большой цена, которую приходится платить этим несчастным за обретенное ими право заработать для семьи лишнюю копейку?

Андрей. (упиваясь собственным красноречием) Конечно, подобные факты вызывают справедливое возмущение и требуют пристального внимания со стороны либеральных слоев общества, вмешательства властей, наконец! Но вместе с тем, если бы человечество терзалось нравственными вопросами перед каждым эволюционным скачком, то мы, уважаемый Иван Романович, чего доброго, до сей поры лазали бы по веткам. Вы обращаете внимание на частности, а обществу, как единому социуму, важна перспектива, ради которой оно должно быть готово принести в жертву какую-то свою часть, конечно, желательно наименее ценную. Вот вы, к примеру, стрижете свои волосы, чтобы в жару чувствовать себя комфортнее, и не испытываете из-за этого угрызений совести. Так и тут, как ни цинично это звучит.

Чебутыкин. (расстроен и сердит) Помяни мое слово — все это добром не кончится.... Впрочем, меня это не касается!  Вот получу отставку — отправлюсь в Кострому век доживать. Туда вы не скоро со своей эмансипацией доберетесь. Там народ простой. (Говорит со злым сарказмом) А эти ваши «эмансипэ»  — крокодилы в пенсне и юбках, отчаявшиеся выйти замуж

Андрей (снисходительно улыбаясь). Напрасные надежды, Иван Романович, укрыться от неизбежного наступления прогресса...Кстати, позвольте полюбопытствовать, почему это вы решили отправиться на покой именно в Кострому, а, скажем, не в Арзамас или Рыбинск?

Чебутыкин. (все еще сердито) Родина моя там — вот почему! (Понемногу остывает) Сниму квартиру в тихом переулке, куплю лодку и буду на Волге с удочкой дни проводить.

Андрей (весело). Но, позвольте, а кто собирался после отставки к нам в Москву перебраться?

Чебутыкин. (передразнивая) К вам в Москву! Вы хоть покупателя-то на дом нашли?

Андрей. (вздыхает, разводя руками) Увы - пока нет. Приходил на днях один купчик, ходил по дому, во все углы заглянул. С нашей ценой согласился, не торгуясь. Мы подумали и …. отказали. Вы, конечно, скажите, что мы сами не знаем, чего хотим. Но в тот момент нам показалось, что мы продаем что-то близкое, ставшее частью нас самих.... Этот дом знает все о нас. На дверном косяке в кабинете отца сохранились отметины, как мы росли год за годом, и до сих пор ни у кого не поднялась рука их стереть. Он помнит наши детские игры и ссоры, нашу дружбу. Он принимал и любил наших друзей, в холод грел всех у своих жарких печей. Вместе с нами он хранит память об отце и, вдруг здесь появится и начнет распоряжаться чужой человек!

Чебутыкин. Мое дело, конечно, сторона, но с таким подходом вы не скоро Москву увидите.

Андрей. (хлопает ладонями по подоконнику, решительно) Нет, уже решено: к осени переберемся непременно. Ольга написала Снежневским, они теперь в Москве, чтобы подыскали нам приличную квартиру неподалеку от нашего прежнего московского дома.
Чебутыкин. (удивленно подается вперед) Вот новость — Снежневские в Москве?! Когда это капитан успел из своих Сум в первопрестольной оказаться?

Андрей. Он уже полгода как переведен в Москву. Константин Константинович успел закончить академию при Генштабе, после был откомандирован ко двору болгарского госпадаря Фердинанда, где отлично себя зарекомендовал, награжден орденом «За заслуги» и «Владимиром», получил «полковника». Теперь состоит при штабе генерал-квартирмейстера Московского округа.

Чебутыкин. Не долго же он на своей мортирной батарее задержался.

Андрей. (с восхищением) Да, завидная карьера: в тредцать девять лет генерального штаба полковник! И заметьте — сам всего добился.

Чебутыкин. (сложив руки на груди и вскинув голову) Полячок. Уж очень самолюбив, все с какой-то претензией на особость. Чуть не по его — так сразу и вспыхнет. (Взмахивает руками) Фейерверк, бенгальский огонь, а не человек! (После короткой паузы) Гм-гм, честно говоря, не любил я его.

Андрей. (укоризненно) Полноте доктор, это в вас предубеждение говорит. Снежневский и был способнее остальных, отец его очень отличал. Среди офицеров бригады он выделялся своей целеустремленностью, всегда точно знал, что ему нужно, с завидным упорством добиваясь поставленной перед собой цели.

Чебутыкин. (упрямо топнув ногой) И потому женился на перезрелой деве с богатым приданным.

Андрей. (пожимая плечами) Какая же Варвара Степановна была перезрелая дева? В ту пору ей, если не ошибаюсь, исполнилось 22 года. Ну да, ведь она старше Ольги на три года. Прекрасный человек и, между прочим, не дурна собой.

Чебутыкин. Может и так. Но, помнится, в начале господин капитан выказывал самые серьезные намерения относительно вашей сестры. (Бьет кулаком по подлокотнику) Это все знали. Вот только некстати ее подруга неожиданно получила в наследство 160 десятин чернозема в Житомирской губернии.

Андрей. (горячась) Ничего подобного. Между Ольгой и господином Снежневским всегда были лишь приятельские отношения. Она так радовалась за Варвару Степановну. Надеюсь — теперь их дружба возобновиться.

Чебутыкин. (недоверчиво качает головой) Поживем-увидим.

Андрей. (с укором) Вы — язва сегодня, доктор.

Чебутыкин. Хотелось бы мне ошибиться, но, думаю, на Снежневских вам расчитывать не приходится.

Андрей. (сухо) Оставим этот разговор. Мне он становится неприятен.

Чебутыкин. (примирительно) Ну, коли так — прошу прощения. Миль пардон.

Обя сидят некоторое время молча. Андрей, покачивая ногой, насвистывает. Чебутыкин задремывает.
Картина вторая

С улицы женский голос окликает Андрея «Ау, милый!» От неожиданности он вздрагивает. Наташа, тихо подкравшись и положив ладони на подоконник со стороны улицы, смеясь, смотрит на Андрея.

Андрей. (с ласковым укором) Милая Наташа! Ты меня чуть не испугала!
Подхватив Наташу под мышки, помогает ей перелезть в комнату и сесть рядом с собой на подоконнике.

Наташа. (с улыбкой, усаживаясь удобнее и расправляя юбки) Какой ты неженка, прямо как девушка.

Андрей. (стараясь скрыть свое смущение) Почему сегодня ты не была у нас?

Наташа. (вглядываясь в глубину комнаты) Ой, кто это у тебя там, в креслах?

Андрей. Это Иван Романович. Не обращай внимание — он спит.

Наташа. (недовольно)  Что, у него своей комнаты нету? (окинув Андрея критическим взглядом, раправляет ему воротничок блузы, взбивает на голове «кок») Вот теперь гораздо лучше... Видишь ли, Андрюшенька, после того, как ты сделал официальное предложение, мне неудобно бывать у вас слишком часто. К тому же, мои будущие золовки твоему выбору, судя по всему, не очень рады. Во время помолвки они как-то странно смотрели на нас, а Ирина даже заплакала.

Андрей. (берет ее ладони в свои и поочередно целует обратные стороны запястьев) Просто они не могут поверить, что их младший брат стал совсем взрослым. Вот увидишь — пройдет совсем немного времени, и они обязательно полюбят тебя. Сестры очень славные, добрые и справедливые. Они не могут не оценить твой ровный и прямой характер. Им как раз не хватает твоей деловитости и трезвого взгляда на жизнь.

Наташа. (со скрытым вызовом) Надеюсь, они не расчитывают вместе с невесткой заполучить в дом экономку? Имей ввиду — мы должны жить отдельным хозяйством. Так будет лучше им и нам, чтобы не было никаких недоразумений.

Андрей. (играя завитком волос у нее на шее) Хорошо, если ты так хочешь. «Мужик с возу — кобылам легче». Я имею в виду, что теперь сестры совсем освободятся от забот обо мне.

Наташа. (отстраняясь, заправляет волосы в прическу) Я думаю — им втроем это было не в тягость...Кстати, о кобылах. Ты знаешь, милый, Михаил Иванович приглашает нас завтра кататься на тройках. У его знакомого священика о. Филимона в Прибрежном храмовый праздник.

Андрей. (уязвленный, не пытаясь скрыть свою досаду) Постой, а с какой стати господин Протопопов приглашает тебя кататься?

Наташа. (игриво заглядывая снизу в глаза) Ах, Боже мой, какие мы ревнивые.  С чего ты взял, что он приглашает меня одну. Ведь я так и сказала - «нас». Понимаешь, он нынче зашел к папа по своим делам и, уже прощаясь, заговорил об этой прогулке, взял с меня слово и велел просить, чтобы и ты непременно поехал. Ну, право, не вздумай дуться.

Андрей. (сидит, отстранившись от Наташи) Я не дуюсь, но существуют приличия, о которых ваш Протопопов, видно, не имеет понятия. Свое приглашение тебе он обязан был передать через меня. В конце концов ты — моя невеста.

Наташа. (прижавшись щекой к его плечу и беря его за руку) Вы удивительные любители все усложнять, когда в том нет ни малейшей необходимости. Ну рассуди, зачем ему было тащиться через полгорода, если я обещала непременно сегодня  тебя повидать и обо всем договориться. Разве ты не рад меня видеть?

Андрей. (говорит дрогнувшим голосом, по-прежнему не глядя на нее) Я слишком тебя люблю, чтобы делить твое внимание с другими мужчинами.

Наташа. (закрыв глаза, подставляет ему свое лицо) Мне нравится, что ты такой страстный!

Андрей и Наташа целуются.

Наташа. (с капризными нотками в голосе) Тише. Ну, тише — доктора разбудишь, а я завтра буду с распухшими губами.

Андрей. Он спит и ничего не слышит... У тебя такие сладкие губы.

Наташа. (лукаво) С чего бы это?

Андрей (прерывисто после страстного поцелуя) И такие... мягкие.

Наташа. (совершенно спокойным голосом) Ну, будет. Потом успеем нацеловаться. Давай лучше поговорим о поездке. Я уже все хорошо продумала: одену зеленую амазонку, коричневую вязаную жакетку, шляпу папа с широкими полями. А еще мне нужен парадный кушак твоего отца, (быстро креститься) Царствие ему небесное. Твоих сестер мой наряд, возможно, шокировал бы, но по-моему я буду в нем потрясающе выглядеть на Гвидоне.

Андрей. (немного удивлен и раздосадован спокойствием Наташи, но по инерции пытается продолжить любовную игру) Ты будешь шикарно выглядеть, и мне придется тебя похитить, увезти далеко-далеко и там тайно от всех обвечаться.

Андрей тянет Наташу к себе.

Наташа. (упираясь руками ему в грудь) И скомпрометировать себя и меня, и тогда никто к нам на свадьбу не придет.
Андрей. (стараясь подавить возникшее раздражение) Зачем нам чужие, если это касается лишь нас двоих? Довольно, если на венчании будут только родственники и самые близкие друзья!

Наташа. Милый, как ты можешь так говорить? Для девушки свадьба — самое важное событие в ее судьбе. Не хочешь же ты лишить меня этого праздника? И потом, мы не на необитаемом острове живем. Будут приглашены все самые уважаемые люди нашего города — Михаил Иванович об этом позаботится.

Андрей (не скрывая своего раздражения) Опять он! Этот Михаил Потапыч для тебя прямо оракул какой-то!

Наташа (с уверенной и чуть насмешливой улыбкой) Пожалуйста, дусик, не воображай того, чего нет. Протопопов уже пожилой человек, друг моего отца. Я его знаю с детских лет. Михаил Иванович всегда был добр ко мне. Что же плохого в том, что сейчас он хочет сделать нам приятное?

Андрей (сухо) Хорошо, если тебе непременно это надо. Только прошу тебя — после свадьбы слышать его имени больше не желаю.

Наташа. Из твоих слов следует, что замужняя женщина должна превратиться в затворницу. (Притворно вздыхает) Как отлично это сочетается с твоими прогрессивными взглядами.

Андрей (несколько растеряно) Ты права! Прости, прости, любимая!

Наташа (с напускной важностью) Хорошо, прощаю. Можешь поцеловать мне руку. Нет-нет, только руку! (Переходит на свой обычный тон) Будь паинькой и постарайся завтра не опаздывать, к девяти часам я тебя буду ждать. Дома не завтракай, я сама напою тебя чаем — покажу какая я умелая хозяйка. До завтра, милый! Смотри, не забудь про кушак!

Наташа шаловливо дотрагивается указательным пальцем до кончика носа Андрея, затем спрыгивает с подоконника на тротуар и уходит.

Андрей (перегнувшись через подоконник, глядит ей во след, машет рукой, затем выпрямляется)  Необходимо вырвать Наташу из ее пошлого окружения. И в первую очередь оградить от влияния этой личности с сомнительной репутацией. Михайло Потапыч! Представляю, как развернулся бы в нашем городе этот провинциальный Бонапартик, если бы не присутствие военных.

Картина третья

В комнату входит Анфиса в повязанном на голову белом платке.

Анфиса. Уже Солнце село, а их все нет. От реки, небось, сыростью тянет — мудрено ли простыть?

Андрей. Что ты волнуешься, няня? Мы давно выросли, а ты все нас детьми считаешь.

Анфиса. А кто вы для меня? Я всех на этих руках вынянчила. Сначала Оленьку, потом вас с Машей. Бывало расплачитесь, раскричитесь, так возьму, ангел мой, тебя на одну руку, Машу — на другую и хожу, баюкаю, пока не угомонитесь. Потом Аришина очередь подошла. Озорники вы с Машей росли — глаз нельзя было с вас спускать. Только один раз чуть не упустила я вас. Ариша тогда еще грудничком была.

Андрей. Ну, полно, няня! Как тебе не надоест одно и тоже повторять?! Мы эту историю слышали тысячу раз.

Анфиса. Как мне может надоесть, если меня до сих пор в дрожь кидает, как вспомню, что вы с Машей учинили. На-ко, додумались Арише пятак в рот запихнуть. Я-то, бестолковая, на минуту к маменьке вашей отлучилась — узнать не надо ли чего. Вдруг слышу рев. Прибегаю, а Аринушка — чадушко мое, уже посинела вся, пена из ротика пошла. Вы ревете, ничего от вас не добьешься. За ножки ее схватила, перевернула головкой вниз до по спине ладошкой и шлепнула. Слава Царице Небесной, пятак-от и выпади. Уж я сама чуть не мертва была.

Андрей (грозит ей пальцем) Смотри, нянька, за распространение заведомо нелепых фактов согласно уложениям Римского права полагаются арестантские роты.

Анфиса. И-и, батюшка мой, суда земного я не боюсь — перед матушкой вашей на том свете ответ буду держать. (Крестится) Она, голубушка моя, перед смертью вас мне поручила, и я, раба ее верная, как могла ее наказ выполняла, покуда силы были.

Андрей (примирительно) Ну, будет, няня. Я пошутил, никто не думает тебя обижать. (Придвигает к ней стул) Вот лучше сядь, отдохни, а то все хлопочешь.

Анфиса (садится) Как не хлопотать? (Спохватывается) А ты почто в потемках сидишь? Пойти сказать чтобы огня дали (С трудом поднимается со стула).

Андрей. Ничего не надо, няня. Так посидим, посумерничаем.

Анфиса (с облегчением опускается на стул) Ну и ладно. Спасибо тебе, добрая душа, пожалел старуху. А и то — к вечеру я совсем обезножила... Да, вот я и говорю — коли я хлопотать не стану, кто заместо меня дела переделает? Когда ваш папенька умерли, упокой Господь его душу (снова крестится), в дому порядка не стало — никто хозяйством заниматься не хочет, а у меня на все уже сил не хватает... Господи, это кто тут в креслах спит?

Чебутыкин (ворочается в кресле) Я это, нянька. И не сплю, а думаю — будешь ты, старая карга, нас чаем поить?

Анфиса (обиженно поджав губы) За каргу не отвечать бы тебе.

Чебутыкин (ласково) Я ведь шутя. Ты же знаешь, старая, люблю я тебя.

Анфиса (для вида ворчливо) Боишься — без чаю оставлю... Самовар давно поспел, да надо барышень подождать.

Чебутыкин. Может они допоздна загуляются. Что же, мы ждать их должны? В таком случае угости ты нас своей знаменитой ягодной наливочкой.

Анфиса (перевязывая платок) Ничего, батюшка, подождешь. Наливки не проси — не дам. Оленька мне строго насчет этого наказывала. Ты от вина нехороший делаешься. Лучше бы денщика своего послал барышням шали снести. Нечего ему на кухне весь день торчать — Аксютке голову морочить.

Чебутыкин (с разочарованием в голосе) Тебе бы, старая, в покое и молитве время коротать, а ты все по дому шастаешь, шпионишь. Ты лучше поведай нам, что это вчера за ухажер к тебе приплелся, полдня на скамейке ровно голубки ворковали.

Анфиса (сидит, устало сложив ладошки на коленях) Грех тебе, Иван Романыч, на меня напраслину возводить. Скоро, поди, тридцать лет, как ты в нашем дому принят, должен знать, что кроме голубушки моей-покойницы да деток ее никого у меня не было и не будет.... Это Федот Рябой — наш прежний буфктчик -  был, нешто не признали?

Андрей (взволновано) Наш Федот! Что же ты нам не сказала. Я его прекрасно помню.

Андрей от окна переходит к письменному столу и, сдвинув стопку книг, садится на его край напротив Анфисы и Чебутыкина.

Анфиса. Не сказывала, потому что ваше дело — господское, а наше — холопское. Какой вам интерес со слугой говорить?

Андрей. Откуда он теперь явился?

Анфиса. Из Москвы — откуда. Когда ваш батюшка сюда перевод получили, они никого из прежних слуг, окромя меня, с собой брать не пожелали. Тогда Федот этот по их письму в один московской дом опять буфетчиком поступил. Теперь вот полный абшид получил. «Всю жизнь, говорит, господам служил, теперь время пришло о себе позаботиться». Сказывал, господа новые премного им довольны были — отпускать не хотели, при выходе наградили.

Чебутыкин (лениво) Здесь что ли решил на проживание устроиться?

Анфиса (говорит рассудительно, слегка покачиваясь телом взад-вперед) Зачем здесь? Он тепереча в Новый Афон направляется — по обету у тамошних святых отцов  причастие получить. Может в тех краях и останется. Говорит — на Капказе зимы вовсе не бывает, лето круглый год. Сказывал еще — винная ягода, яблоки да груши как в раю родятся и ничего не стоят. Уж не знаю — так ли?

Андрей. Что ж он — едет на Кавказ, а сюда крюк в триста верст дал?

Анфиса  Меня хотел повидать, проститься напоследки — уж на этом свете нам не свидеться больше.

Андрей. Тащился в такую даль, чтобы проститься? Поразительно!

Анфиса. (с простодушной важностью) Как же? Ведь мы с ним последние из коростылевских остались.

Андрей. Чего же его не в свое Коростылево, а Бог весть в какую даль несет? Неужели в родные места не тянет?

Чебутыкин (зевает, потягиваясь) Кто его там ждет? Родные наверное его позабыли, может и панихидку уж отслужили. Когда, нянька, господа в последний раз в Коростылеве гостили — верно лет двадцать тому будет?

Анфиса. Аринушка тогда уже на ножки встала — значит девятнвдцать годков будет, аккурат за год до продажи.

Андрей (с печалью в голосе) А я совсем наше Коростылево не помню.

Анфиса. Где ж упомнить — тебе тогда всего-то четвертый годок пошел. (Чебутыкину) А ты, сударик, не позабыл еще феклушиных пирогов?

Чебутыкин. Кто хоть раз их попробовал — уж не позабудет. Мастерица была единственная в своем роде. (Анфисе) Не слыхала — жива она еще или отдала Богу душу?

Анфиса. В позапрошлом годе, на Страстной, матушка-попадья Спасоникольской церкви Олюшке письмо прислала. В нем всех указала, кто из наших прежних дворовых в эти годы помер. Про Феклу ничего не было, должно быть еще жива. (Чебутыкину) Кучера Свирьку помнишь ли? Он бывало каждый вечер прифасонится, гармонию в руки, и ну девок за гумно выманивать. Уж такой флюст был.

Андрей. Флюс?

Анфиса. Шалапут, говорю, был каких белый свет отродясь не видывал.

Чебутыкин (равнодушно) Так что с ним?

Анфиса. Его пьяненького жеребец в деннике прижал, все ребра ему побил-поломал. От Петровок до Спаса полежал, да и помер. А Степка-водовоз, этот сурьезный был мужик, годом раней, на Масляную, под лед провалился, аккурат против того места, где летом господскую купальню ставили. Сам выбрался и домой прибежал, да лихоманку подхватил, в три дня она его и прибрала. А других ты, поди, никого не помнишь.

Чебутыкин. Нет, водовоза не помню, а речку с купальней хорошо помню, и как с этим Свирькой ... или как бишь его … Федотом ночью раков «лучили», тоже помню. Да...(Сидит опершись головой на руку) А над речкой старый парк. (Андрею) Представь себе полуторавековой парк с развалинами беседок и павильонов. Соловьев там водилось — тьма-тьмущая. По-настоящему сохранились тогда две или три аллеи, и в конце одной из них, по преданию, твой дедушка убил или смертельно ранил на дуэли своего полкового товарища, гостившего у него и , якобы, преступившего правила приличия по отношению к хозяйке дома. (Оживляясь, выпрямляется в кресле) Во время вечерних прогулок Сергей Васильевич любил пощекотать дамам нервы рассказами про призраков и восставших из могил мертвецов. Тут уж малейший шорох или треск ветки в стороне вызывал у них полную панику. В темноте все старались ухватиться друг за дружку и от этого пугались еще больше. (Улыбаясь) А когда на обратном пути Борис Аркадьевич с Никошей, сговорившись, незаметно прятались в кустах и принимались оттуда стонать на разные голоса, вся компания неслась, не чуя под собой ног, к дому с кипящим самоваром. (Пофыркивает, едва сдерживая смех) Однажды эта неразлучная парочка, не разглядев в темноте, влезла в крапиву и вылетела оттуда с нечеловеческими воплями. Эффект вышел буквально сногсшибательный: иных гостей после пришлось разыскивать с фонарями. (Не сдержавшись, хохочет) Слава Богу, все остались живы и в своем уме, но некоторые кавалеры получили полную отставку. Зато сколько веселья было потом за столом! А чай и феклины пироги после таких прогулок казались необычайно вкусны! (Достает платок и вытирает выступившие на глазах слезы)

Андрей (с иронией) Вот вам и вся разгадка необыкновенных пирогов.

Чебутыкин (машет на него платком) Думай себе что хочешь, да смотри, чтобы твоя скверная привычка во всем искать материализм не отшибла у тебя вкуса к жизни.

Андрей (болтая в воздухе ногой, иронически декламирует) «Блажен, кто с молоду был молод, блажен, кто вовремя созрел». Неужели, доктор, вы находите приемлимым для взрослых, образованных людей предаваться подобным варварским развлечениям?

Чебутыкин (сморкается в платок) Смейся, смейся. По крайней мере, я на старости лет с удовольствием вспоминаю счастливое время, когда все были живы, молоды, полны сил и надежд на долгую и счастливую жизнь, а главное — любили друг друга и веселились от души, как умели.

Анфиса (с особой интонацией в голосе) А помнишь ди ты, Иван Романыч, дочку кузьминской барыни?

Чебутыкин (прячет платок в карман тужурки) У той их, кажется, две было. (Андрею) Одна из них, не вспомню сейчас которая, возомнила будто бы у нее настоящее оперное опрано. Поверишь, чуть нас всех с ума не свела своими руладами. (Анфисе) Ты о ней, что ли, вспомнила?

Анфиса (качает головой) Нет, то барышни Дурасовы — Полина и Клавдия. Шибко голосистой была старшая — Полина. Наши-то девки про ее пение так говорили: «Воет, словно сучка на привязи». Прости меня, Господи, грешную! Я тебе речь веду про единственную дочь Олимпиады Арсентьевны Волковой, ближайшей соседки нашей. Ты у них в Кузьминках не раз бывал. Неужто запамятовал?

Чебутыкин (помолчав) Как же-с, теперь припоминаю. (старается казаться равнодушным) Если не ошибаюсь, Катериной ее звали.

Анфиса. Ну, наконец-то вспомнил...Уж как любила она тебя. Не приведи Господь получить такое искушение!

Андрей (игриво) Неужели и наш Иван Романович не избег деревенского романа? Рассказывай, няня, рассказывай со всеми подробностями. Смотри - ничего не упусти. Хорошенькой та Екатерина была?

Анфиса. Чудо - девка — коса чуть не в руку толщиной.

Чебутыкин (старается скрыть за грубоватостью свое волнение) У тебя, нянька, и впрямь от старости все в голове перепуталось.

Анфиса (с обидой) Ну да, я тогда через окно детской все слыхала, как она на балконе свое сердце тебе открыла. Трепетала вся, как птичка в силках, а ты Василиск бессердечный, слова ласкового в ответ не нашел! Теперь, небось, жалеешь, душа неприкаянная!

 Чебутыкин. Приснилось тебе все, старая. И жалеть мне не о чем. Посуди сама — та барышня давно превратилась в сварливую толстую барыню, которая сидит в своих Кузьминках, варит варенье, солит грузди да «пилит» мужа.

Анфиса (машет на него рукой) Сам ты — старый груздь. Не стоял бы тогда перед ней идолом, так завел бы собственную семью, имел бы свой дом, а не мыкался на старости лет по чужим углам!

Андрей. Как тебе не стыдно, няня! Не слушайте ее, Иван Романович! Этот дом был и всегда останется для вас своим.

Анфиса (упрямо) Да в Кузьминках все было бы лучше!

Андрей. Тогда Ивану Романовичу пришлось бы бросить свою медицину и превратиться в заурядного провинциального помещика.

Чебутыкин. Я сам так думал по младости лет — благородное служение страждущим, готовность к самопожертвованию и прочие высоконравственные понятия. (Дрогнувшим голосом) Но когда на моих руках умирала ваша матушка, а я оказался бессилен ей помочь, для меня ореол медицины потух навсегда. С тех пор служу по необходимости, считая годы до выхода в отставку.... Когда-то мечтал, что остаток своих дней проведу в вашем Коростылеве среди близких и любимых мною людей! Но судьба распорядилась иначе: тех, кого любил, не стало, ваше имение давно продано — остались одни черепки былых надежд...(После недолгой паузы) «Irreparabilium felix oblivio perum – Счастлив кто умеет не жалеть о невозвратном».

Андрей. Для меня до сих пор непонятно, как случилось, что наше Коростылево оказалось проданным.

Чебутыкин. Причина самая банальная — деньги срочно нужны были.

Андрей. Да что такое случилось? Родители при нас никогда об этом не говорили.

Анфиса. Ваша матушка так дело поставила, чтобы никто из домашних никогда про Коростылево больше словом не обмолвился. Любила вашего батюшку и через ту любовь с родовым гнездом рассталась.

Чебутыкин (Анфисе) Теперь-то, я думаю, можно бы и сказать?

Анфиса (в сомнении качает головой) Не знаю — ладно ли это будет.

Андрей (встает со стола) О чем это вы толкуете? Что за секреты?!

Чебутыкин. Чего уж, рассказывай, нянька.

Андрей. В конце-концов по закону я — главный наследник и имею право знать все, что касается нашего имущества.

Анфиса. Все имущество, ангел мой, 18 лет назад уплыло. Коростылево продано законным порядком и деньги были получены сполна, так что назад его не вернуть. Денежки пошли на уплату карточного долга вашего папеньки-с.

Андрей. Что ты говоришь? (Оглядывается на Чебутыкина) Отец никогда карт в руки не брал!

Анфиса. С тех пор и не брали-с. А до той поры очень большую охоту до них имели и большим мастером в этом деле себя почитали-с. Однажды с какими-то мазуриками связались и большую сумму им проиграли. Проигрыш вашего батюшку только раззадорил, набрали они деньги в долг и сейчас отыгрываться, да опять все спустили. Разное потом говорили — будто уговор меж теми был. Папенька ваш хотели в судебную палату заявить, да ваша маменька ему запретила. «Доказательств нет, денег своих не вернете, а честное имя потеряете. Ничего не поделаешь — надо продавать Коростылево». Только разочек при мне заплакала, а больше виду не показыала, что больно ей расставаться с отчим домом. (Кончиком платка вытирает уголки глаз)

Чебутыкин (в волнении мнет ладонью лицо) Эх, да что говорить! Все ей Бог дал — и красоты, и ума, и доброты необыкновенной... Бывало задумается, улетит куда-то в мыслях. Не удержишься, спросишь «Все ли хорошо, Елена Александровна?» Она только взглянет своими чудными глазами да улыбнется так, словно луч солнца тучи разорвет...Ирина Сергеевна более других на вашу мать походит, но всё ж не та.

Андрей (не слушает Чебутыкина) Неужели нельзя было найти какой-то другой способ: к примеру, заложить имение в опекунский совет. При разумном хозяйствовании можно было бы с долгами постепенно расплатиться.

Чебутыкин (овладев собой) Нужно было выбирать: либо хозяйство — либо служба. Запереться в деревне и всю жизнь работать на проценты — это было не в характере вашего отца.

Андрей. Признаться, мне крайне неприятно услышать эту историю. Отец, который для нас всегда был примером настоящего джентльмена, оказался игроком и мотом, поставившим семью на грань разорения.

Чебутыкин (прикрикивает на него) Мальчишка, больно ты скор на суд! Сергей Васильевич был истинно порядочным человеком и доказал это всей своей последующей жизнью. Матушка ваша это вполне понимала и после любила его ничуть не меньше. Кое-кто из ее родственников попытался так же вот судить вашего батюшку да сразу вынужден был прикусить язык.

За сценой слышен шум, оживленные голоса.

Молодой женский голос. Няня! Мы вернулись. Скорее дай нам горячего чаю!

Анфиса (подхватившись со стула) Господи, воротились, а я заболталась тут с вами. А самовар-то, поди, совсем простыл!

Быстро выходит из комнаты.

Первый мужской голос (манерно). Господа, я ужасно продрог и мне одного чая мало. Пожалуйста, велите добавить в мой стакан ровно пятьдесят капель рома!

Второй мужской голос (тут же весело). А мне в стакан рома пятьдесят капель чаю.

Второй женский голос. Говорят — в Москве конка без лошадей по проволокам ходит. Не пойму, как это может быть?

Молодой женский голос. Какая прелесть — весна! Будем пить чай при открытых окнах, пусть к нашему столу слетятся из ночного сада феи и эльфы!

Третий мужской голос (язвительно). Вы говорите розовую чушь, прежде слетятся насморк и лихорадка.

Андрей. Доктор, уйдемте скорее. У меня сейчас настроение не походящее для веселья.

Чебутыкин. Я знаю неподалеку одно вполне приличное местечко. Если ты при деньгах, то трех рублей будет вполне достаточно.

Четвертый мужской голос. Видишь ли, Маша, вагон тянет по рельсам динамо-машина, по проволокам в нее подается электрический ток от электростанции. Не так ли, полковник?

Пятый мужской голос (с улыбкой в голосе). Совершенно верно.

Второй женсий голос. Почему вы сегодня весь вечер улыбаетесь?
Пятый мужской голос. Не знаю что и ответить, Марья Сергеевна. Просто у меня сегодня необыкновенно хорошо на душе (вполголоса напевает мелодию вальса).

Второй женский голос, подхватив мелодию, начинает ее насвистывать.

Четвертый мужской голос. Маша не свисти в доме, а то денег не будет.

Молодой женский голос. По небу полночи Ангел летел, и тихую песню он пел. И месяц и звезды, и тучи толпой внимали той песне святой.

Третий женский голос. Тише, господа. Мы расшумелись, а брат, кажется, спит.

Молодой женский голос. Бедный Андрюша, он так много занимается.

Андрей. Деньги есть, уйдем незаметно.

Чебутыкин. Но как нам выйти?

Андрей. Через окно.

Чебутыкин. Вот еще, в мои-то годы в окна лазить.

Слышны негромкие звуки рояля.

Третий мужской голос (нарочито громко). Вздор, как можно спать в такой вечер. Подпоручик Федотик, немедленно доставить сюда отсутствующего брата.

Первый мужской голос. Слушаюсь, господин штабс-капитан! Прикажите и доктора поднять?

Третий мужской голос. Этим займется подпоручик Родэ. Подпоручик, приказываю штурмом овладеть позицией противника, пленить оного и препроводить сюда для подписания капитуляции.

Второй мужской голос. Прикажите исполнять?

Третий мужской голос. Как можно скорее. Одна нога - здесь, другая — там.

Четвертый мужской голос (радостно). Ну, вот и самовар!

Андрей. Слышите? Решайтесь! ...Или оставайтесь хлебать кипяченую воду.

Прозоров первым вылезает через окно на улицу.

Чебутыкин. Паршивец, бьешь по слабому месту.... (В окно Андрею) Эй, погоди! Только уж ты держи меня на той стороне, а то, не ровен час, расшибусь. Да смотри, чтобы никто не увидел. Не хватало, чтобы подумали - воры лезут.

В дверь стучат.

Первый мужской голос. Андрей Сергеевич, вы спите?

Чебутыкин, вполголоса чертыхаясь, торопливо и неловко лезет в окно.

Картина четвертая

Кабинет в доме Протопопова. Возле ломберного стола сидят Сверчков и Бобышкин. Протопопов энергично ходит по кабинету.

Бобышкин (явно лебезя перед Протопоповым) Говорят — ваше выступление на съезде произвело необыкновенный фурор!

Протопопов (с высокомерной снисходительностью) Хорошо, что тебя наши «умники» не слышат. Отрицать не стану — мой доклад имел успех. Сам вице-губернатор (указывает пальцем в потолок), почтивший съезд своим присутствием, дал весьма лестную оценку и, прошу, господа, оставить это между нами, обещал поддержку, ежели я решу баллотироваться в губернское правление.

Сверчков (вертя сложенными на животе пальцами) Так выборы только через  год. Разве намечается какая-то вакансия?

Протопопов (значительно) Товарищ председателя, господин Тихонравов по состоянию здоровья супруги переводится в Тифлис.

Сверчков (прижмурив один глаз) Вон как-с! Должность-то статского советника! Высоко метишь, Миша.

Протопопов (уклончиво). Все весьма туманно. Не знаю даже — пробовать ли? Чай, охотников много наберется!

Бобышкин (с подобострастным восторгом) Будет вам скромничать, будто мы вас не знаем: коли что задумали — считай уже в карман положили.

Протопопов (явно польщенный) Нет, в самом деле, господа, дело слишком хлопотное, потратиться основательно придется, а уверенности в благополучном исходе  нет.

Сверчков (веско) Ради такого-с случаю трудов и средств жалеть не приходится. Потом все с лихвой окупится. Шутка ли — какие возможности  открываются.

Протопопов. Значит советуете рискнуть, Прокопий Аристархович?

Сверчков (усмехаясь) Что мне советовать — ты сам себе голова!

Бобышкин (сокрушенно) Неужели уедете от нас? Развалится тогда наша компания. А плохо ли мы жили? Сколько дел вместе провернули?

Сверчков (пренебрежительно) Не слушай его, Миша. Никогда прошлого не жалей и назад не оглядывайся. Поступай как знаешь, да помни мою науку!

Протопопов (с жаром). Как же ее позабыть! По вашей доброте в люди вышел. До гробовой доски, как отца родного, почитать буду.

Сверчков (усмехаясь). Поверил бы — кабы не сам учил.

Протопопов (с вежливым укором) . Напрасно вы так, Прокопий Аристархович! Ведь я от чистого сердца!

Сверчков (настовительно). А ты не сердцем, ты головой живи — толку больше будет.

Входят Взяткин и Петухов

Петухов (говорит как всегда громко) Господа, сейчас у аптеки на Сенной повстречали Шмидта с Профессором!

Взяткин (выглядывает из-за Петухва) Шмидт от возмущения чуть не лопнет-с. Вас почем-с зря ругает-с.

Протопопов (с подозрением) А вы, небось, и рады были послушать!

Петухов (садится, развалясь, на свободный стул, берет со стола колоду карт и начинает выкидывать карты, держится развязно, говорит отрывисто) Больно нужно. Только и хотелось разузнать, что он против вас имеет.

Взяткин. Чтобы предупредить-с. В случае чего-с.

Протопопов (хлопнув в ладони, азартно потирает их) Обскакал я его на вороных!

Сверчков (Протопопову) Ты гляди — не больно-то заносись. Со Шмидтом аккуратней надо.

Протопопов. Ничего, пускай утрется. (Взяткину) Что Профессор, подпевал Шмидту?

Взяткин (осторожно садится на краешек дивана) Молчали-с, но рожа была кислая, будто клюквы поели-с.

Петухов (недобро). Пора бы проучить молодца.

Протопопов (Петухову) Каждый сверчок — знай свой шесток. Чтобы без моей  команды были тише воды-ниже травы.

Взяткин Обидно-с такое слушать-с. Этот молокосос глядит на нас как на пустое-с место, а ему от вас столько-с внимания.

Протопопов (потирая руки, ходит взад-вперед по кабинету) Ничего, от вас не убудет, а мне он нужен.

Петушков (говорит тихо, но так, что все слышат) И женка его в придачу.

Протопопов (в мгновение ока оказывается подле Петухова и хватает его за ухо) Что такое?! Ах ты, каналья! Говори, да не заговаривайся!

Петухов (изогнувшись всем телом почти до пола) Виноват-с-с! Пустите-с-с! Ухо оторвете. Ей-богу, больше ни единого словечка.

Протопопов (дав тычка, отпускает его) Наперед не будешь болтать лишнего. (Берет со стола колоду, разворачивает веером, опять сложив, бросает на стол) Думаете я не вижу, как этот генеральский сынок меня — безродного поповича только что терпит? Ничего, и я потерплю.

Сверчков (солидно покашляв в кулак) Не с руки сейчас Прозорова отдать Шмидту будет.

Протопопов (уверенно) А мы его самого к рукам приберем. Не сегодня — так завтра он здесь обязательно объявится. В душе он бешено честолюбив, такие пуще всего любят, когда их по шерстке гладят — тогда води его как бычка на веревочке.

Бобышкин (угодливо хихикает) Вы, Михаил Иваныч, уж как всегда скажете!

Сверчков (рассудительно) Ты, Миша,  устроил бы обед под благовидным предлогом. Пригласи Прозорова, а уж робяты постараются — возьмут его в оборот.

Петухов (прикрывая ухо ладошкой) Вы только шепните, а мы его враз обдерем как липку. Глазом моргнуть не успеет!

Протопопов (насмешливо) Смотри пальцы себе не обожги. Чтобы до времени языки свои укоротили, а коготки спрятали. А насчет обеда, Прокопий Аристархович, - это разумно. Хватку свою вы по сей день не растеряли.

Сверчков (польщенный). Смотри — не затягивай.

Протопопов. Пожалуй, завтра же и устрою. (Взяткину) Да ты, Афанасий, когда-нибудь свой галстух переменишь? По этой тряпице весь твой меню узнать можно. Срам смотреть! Чтобы завтра ее не было, а то за стол не пущу.

Взяткин (сколупывая ногтем с шейного платка засохшую кляксу подливы)
Ну-да, стану-с я из-за какого-то провинциального секлетаришки-с тратиться на наряды. Не велика-с птица.

Бобышкин (неожиданно для всех, в том числе и для себя) Что, если он возьмет - и манкирует вашим приглашением?

Протопопов (удивленно) То есть, как это?

Сверчков (прижмурив один глаз) Резоны какие имеешь?

Бобышкин (окончательно смутившись) Решился предположить потому, что от таких, как он-с, всегда только и жди каких-нибудь неприятностей.

Протопопов. А коли резону не имеешь, так и не каркай под руку.

Входит слуга Иван.

Иван. Приказано-с доложить: господин Прозоров срочно  просют его принять.

Протопопов (грозя пальцем Бобышкину) Проси

Сверчков. Легок на помине.

Бобышкин, согнувшись, со стулом пересаживается за спины Сверчкова и Петухова.

Входит Андрей Прозоров.

Андрей (официально) Прошу извинить, если я невовремя, но нам, господин Протопопов, необходимо объясниться.

Протопопов (с распростертыми объятиями идет ему навстречу) Рад. Искренне рад видеть вас в добром здравии, уважаемый Андрей Сергеевич! И, как видите, не я не один.

Андрей (сухо кланяется присутствующим) Прошу прощения. Здравствуйте, господа.

Все, продолжая сидеть, молча раскланиваются с Андреем, только Взяткин вскакивает с дивана, комично кланяется, расшаркиваясь поочередно каждой ногой. Андрей смотрит на него с недоумением.

Протопопов (благодушно). Признаться, я ждал вашего визита. Не угодно ли присесть, здесь вам будет удобно. (Бесцеремонно за шиворот сгоняет с дивана Взяткина, который, не решаясь занять свободный стул у ломберного стола, усаживается на низкую скамейку перед голландской печью). Ежели хотите говорить, то извольте. У меня от товарищей секретов нет. Я даже догадываюсь о чем пойдет речь. Вероятно Шмидт успел вам наболтать про мое выступление и при этом, конечно, не пожалел черной краски, чтобы живописать мое коварство. Не правда ли?

Андрей (стоит перед диваном с независимым видом, сложив руки на груди) Допустим — так. И рассказ его был очень убедителен.

Протопопов (пристально следя за  выражением лица Андрея) Я в этом и не сомневался. А вы не хотите знать мое мнение на сей счет? Я перед вашим приходом говорил своим приятелям, что нынешним успехом нашего общего дела мы обязаны исключительно тем разделам доклада, которые были написаны вами с мастерством удивительным для молодого человека только начинающего служить.

Андрей (с гримасой брезгливости) Прошу вас воздержаться от хвалебных речей — подобная лесть унизительна для меня.

Протопов (неожиданно простым и доброжелательным тоном) С какой стати мне вам льстить? Я говорил прежде и сейчас готов повторить, что считаю вас человеком с огромными возможностями и блестящим будущим, но …. при одном условии. Да вы присядьте, сделайте  одолжение. В ногах, как говорится, правды нет.

Андрей (помедлив, садится на краишек дивана) С каким условием? Вероятно, приучиться угодничать и лгать?

Протопопов незаметно подмигивает Сверчкову. В ответ тот слегка кивает головой.

Протопопов (продолжает весело) Бог с вами, Андрей Сергеевич! С вашей  образованностью и умом угодничать нет необходимости. С ложью, пожалуй, сложнее будет разобраться, ибо никто не может знать наверняка в чем состоит Истина — разве только (воздевает обе руки к потолку) сам Господь?

Андрей (сухо). Прошу вас не ерничать, а говорить серьезно. Вы, выступая на съезде, по собственному почину исключили из доклада важнейшие его части, которые давали объективную картину по нашему уезду.

Протопопов (простецки улыбаясь, разводит руки в стороны) Помилуй бог, я вовсе не настроен с вами шутить. Вы, что же, в самом деле полагаете, что, принявшись перечислять, подобно всем передо мной выступавшим, упущения и недостатки, хорошо им известные из их же собственного опыта, тем самым я помог бы общему делу, которому каждый из нас служит в меру сил своих? Уверяю вас — это лишний раз поколебало бы уверенность честнейших труженников на ниве народного благоустройства в осуществимости намеченных замыслов, загнало бы их глубже в пропасть пессимизма, принудило опустить в бессилии руки. (С пафосом) Напротив, построив свое выступление на самой яркой части материала, в которой вами блестяще, смело и осязаемо обозначены ориентиры к которым должно стремиться земство в его титанических усилиях по переустройству России малопригодной для проживания в Великую Россию будущего, мне удалось, образно говоря, встряхнуть аудиторию, зажечь в их сердцах веру в собственные силы. От себя я позволил лишь заменить финал, к месту вспомнив слова Спасителя - «Маловерный, будь твоя вера с маковое зерно и ты свернешь горы», вызвав небывалый энтузиазм всего собрания, который, вне всякого сомнения, обязан вам. (простертой рукой патетически указывает на Андрея) — молодому и дерзновенному мыслителю.

Андрей (уже без прежней твердости в голосе) С вами бесполезно спорить — кажется, у вас на все заранее готов ответ.

Протопопов (говорит задушевно, покровительственно похлопывая Андрея по руке) Просто я старше вас и лучше разбираюсь в жизни. Во имя торжества высшего Идеала приходится иногда жертвовать сиюминутной (показывает на пальцах) малозначительной правдой.

Петухов. В раж вошел — теперь не остановишь.

Бобышкин. Златоуст, кого хочешь заговорит.

Андрей (сдаваясь) Все, что вы говорите — ни в какие ворота не лезет!

Протопопов (отойдя на два шага, резко повернувшись, возвращается к Андрею) Только в одном я готов признать свою ошибку — что не настоял на вашем участии в качестве делегата от нашего уезда. Как я ни бился, но члены правления, а Шмидт пуще всех, уперлись: число депутатов квотировано, перерасход средств и прочая галиматья. Об этом он вам, конечно, ничего не сказал? (Прикладывает руку к груди) Обещаю при свидетелях загладить свою вину — даю слово, что в следующем году введем вас в члены правления. В самом деле, пора открывать дорогу молодым, смелым силам. Дорогой мой, умение разбираться в том, кто ваш истинный друг, способный по достоинству оценить ваши таланты — и есть то главное условие вашего будущего успеха, о котором я давеча говорил.

Андрей (хмурясь и краснея одновременно) Ответьте мне на последний вопрос.

Протопопов. С готовностью, друг мой!

Андрей. Правда ли, что вы будто бы отдали доклад в какой-то столичный журнал за своей подписью?

Протопопов (обернувшись к своим компаньенам, с возмущением всплескивает руками) Змей! Каналья! Вы только, послушайте, господа, каков негодяй этот....(Все с испугом глядят на Андрея) Шмидт! Иван! Иван!

Входит Иван.

Иван (равнодушно). Чего изволите-с?

Протопопов. Где мой сафьяновый портфель, куда ты его дел?!

Иван (невозмутимо) Где всегда, там и лежит. Вы сперва поглядите, а то сразу — Иван.

Протопопов. Поговори мне! Подай его сюда. (Андрею) Каков мерзавец, вы только подумайте!? Протопопов — вор! Ну, ничего, он еще пожалеет!

Иван подает Протопопову портфель.

Протопопов (Андрею) Пожалуйста, вот ваш доклад в целости и сохранности. Теперь вы убедились, что ваш честнейший Шмидт не гнушается самой подлой и гнусной клеветой?!

Сверчков (густо) Чего ждать от матерьялиста. Европу заполонили, тепереча к Святой России ключики подбирают, дурачков ищут, которые и рады под их бесовские дудки скакать.

Взяткин (с низенькой скамейки) Он, господа, в Бога не верит-с — говорит-с, что Адам произошел-с от пакостной обезьяны-с.

Петухов (гремит как железный лист) Чего толковать — немец без расчету шагу не ступит. Разве может он понимать русского человека?!

Протопопов (указывая рукой на Петухова) Как говорится: глас народа — глас Божий! Пришло время указать на дверь этому интригану и клеветнику. (Обращаясь к Андрею) А вам, молодой человек, хватит оставаться на обочине борьбы за процветание многострадальной русской земли!

Андрей. Навряд ли я смогу быть здесь полезен. Будущей весной мы намерены переехать в Москву.

Протопопов. Знаю, слышал. Но позвольте спросить вас, милостивый государь, почему все лучшее, все талантливое достается столицам? Что нам в этом случае остается делать, откуда черпать новые, свежие силы? Где справедливость?! И после этого столичные франтики смотрят на провинцию свысока. А между тем, в   принебрегаемой и позабытой всеми провинции таланты во сто крат нужнее, чтобы сдвинуть с места воз проблем, копившихся столетиями... Иван! Иван!

Входит Иван.

Иван (хмуро). Чего изволите-с?

Протопопов. Ступай, мизерабль, к Софье Антоновне, передай, чтобы прислала нам сюда закусить.

Иван (лениво). Слушаюсь.

Иван выходит.

Протопопов (Андрею) Позвольте надеятся, уважаемый, что пусть на полгодика, но вы наш.

Андрей. В толк не возьму, чего вы хотите — я  служу и жалованье за это получаю. Вы, как и господин Шмидт, мой начальник.

Протопопов. Нет-с. Начальник, подчиненный — это условности. Я хочу быть для вас старшим товарищем в бескорыстном служении Великой Идее — возрождении Матушки-России. Вот вам на это моя рука!

Андрей (говорит растеряно, запинаясь) Конечно, я готов для общественной пользы...и, если не противоречит моим принципам...Прошу извинить. Кажется, я говорю нескладно. Для меня это  несколько неожиданно....Впрочем, если вы были искренни...

Пожимает протянутую Протопоповым руку.

Протопопов. Вот и славно! Господа, пожмите же руку новому товарищу. (Андрею) Рекомендую, это все люди на первый взгляд без особого лоска, но когда сойдетесь с ними ближе, то сможете вполне оценить их простую и искреннюю натуру.

Входит Иван, нагруженный подносом.

Протопопов (Ивану) Ставь на стол. Что там у тебя? Да прежде придвинь его ближе к дивану.

Сверчков (грузно поднимаясь со своего места) Ну, господа, ваше дело молодое, а мне пора на покой.

Протопопов. Прокопий Аристархович, я завтра в Драгомиловском хочу для друзей обед дать. Так уж вы не откажите — почтите присутствием.

Сверчков. С моим удовольствием. (Андрею) Помнится, ты, сударик, Ивану Гурьевичу Зубатову зятем приходишься?

Андрей. Именно так. Кажется, вы изволили быть на моей свадьбе.

Сверчков. Как же это могут казаться двадцать аршин прекрасного льняного полотна, которые я имел удовольствие приподнесть вашей супруге в качестве свадебного подарка. Теперь такое не часто встретишь! Износу ему не будет. Надо бы нам знакомство покороче завесть. Загляни как-нибудь. Мы со старухой моей живем по-простому. Степенную беседу с умным человеком предпочитаем шумным компаниям. Разве с приятелями когда в картишки побалуемся.

Андрей. Благодарю, непременно воспользуюсь вашим приглашением.

Сверчков. Да. И супружницу свою прихвати...А то старуха моя скучает, когда мы «углы загибаем»... Учти, я не всякого к себе зову. Ивану Гурьевичу при встрече от меня поклончик — весьма достойный человек.

Протопопов (Сверчкову) Значит, завтра, как уговорились, в седьмом часу?

Сверчков. Коли обещал — буду. Желаю, господа, приятно провести вечер.

Подав на прощанье руку одному Протопопову, Сверчков уходит.

Все пересаживаются к накрытому на скорую руку столу.

Проторопов (усаживаясь с Андреем на диван) Воистину ясность ума и неисчерпаемая энергия сего почтенного старика вызывают уважение. Однако, довольно пустопорожних разговоров (Встает с рюмкой в руке) Всем налито? Предлагаю первый тост поднять за здоровье человека, который, я уверен, оставит по себе славную страницу в истории не только нашего города. Пью за нашего нового товарища - Прозорова Андрея Сергеевича!

Все с энтузиазмом выпивают

Андрей (смущенно) Спасибо на добром слове, но ради Бога, не нужно громких похвал, которых я не заслужил.

Петухов. Ничего, еще успеешь! (Быстро наполняет рюмки) За здоровье хлебосольного хозяина!

Андрей. Зачем же так скоро, господа? Право, для меня много будет.

Взяткин. Нельзя-с! Неуважение к хозяину-с!

Все выпивают по второму разу, кроме Протопопова, который только пригубливает рюмку.

Протопопов. Закусывайте, Андрей Сергеевич, не теряйтесь. А то мои молодцы, глазом моргнуть не успеете, все со стола сметут. Впрочем, всегда есть чем  поправить. Возьмите груздей. Признаться, я других грибов не признаю. Груздь — царь грибам. В этом году особенно удались. Вот буженина. Смотрите, какая сухая да рассыпчатая. Не из пошлой свиньи, настоящая — из медвежатины.  Господа, не забывайте гостя. (Налив всем по третьей, стучит по графину ножом) Петухов, оставь осетрину в покое, мы ждем твоего тоста.

Петухов (раскрасневшийся, встает со стула) Вы, милстевый государь, родились и мужали в военной среде. Это оче-ень хорошо-с. Я сам — гусарский поручик...в отставке. Потому-с всегда режу правду-матку в глаза. (Указавая на Андрея пальцем) Прямо так и скажу — подлец и мерзавец. К барьеру!..... Да-с! А ля гер ком я лягер!...Ну, а кого полюблю — все отдам, последней исподней рубахи не пожалею.

Протопопов (усмехаясь) К чему подвергать несчастного таким испытаниям.

Петухов (стучит кулаком по столу) Па-а-а-прошу не перебивать. Такая моя натура. Да-с. Интеллигентиков — книжных червей я презираю. Дайте любому из них под команду пол-взвода кавалерии да велите провести его, к примеру, походным порядком десять верст, готов спорить на что угодно — в первых же трех соснах заблудится. Но ты, Профессор, черт знает почему, мне сразу понравился. Я всем нашим так и сказал: «Профессора не трогать — он человек!» Хотя, с другой стороны, надо бы тебе за гонор в шею тумаков натолкать. Выпьем!

Петухов тянется к Прозорову с рюмкой.

Протопопов (строго стучит пальцем по столу) Петрушка, помни о чем я говорил. (Андрею) Не бойтесь его, он только хочет казаться этаким бретером, на самом деле — безобидный человек, никого пальце не тронет. Ничего, выпейте с ним — он и успокоится.

Андрей, чокнувшись с Петуховым, под его тяжелым взглядом налитых кровью глаз выпивает рюмку до дна.

Бобышкин (с рюмкой в руке тянется через стол к Андрею) Позвольте выразить вам свой восторг от возможности свести с вами близкое знакомство.

Андрей (накрывает ладонью рюмку) Увольте,  больше не могу.

Петухов. Что ж ты, брат, кобенишься. Он к тебе со всем уважением, а ты с ним выпить брезгуешь. Это нам всем оскорбление.

Андрей, струсив, убирает руку. Петухов доверху наполняет его рюмку.

Бобышкин (с пафосом) Я сам окончил шесть классов гимназии, поэтому очень вхожу в ваше положение. Свирепая действительность вынудила меня прервать ученье, но будучи заражен духом познания, по сию пору сохранил тяготение к высшим материям, коих в нашем захолустье ощущается существенный недостаток. Нынче в нашем безлесьи расцвел молодой дуб учености. Выпьем же за это (Чокается с Андреем)

Петухов. Эк, заплел, Спиноза, как только концы свел!

Взяткин (насмешливо). Нам лишняя-с ученость ни к чему-с. Довольно-с трех простых действий, кои-с — прибавление-с, умножение-с и деление-с.

Андрей ( уже пьян) . Вычитание. Про вычитание позабыли.

Взяткин. Стараемся без оного-с обходиться.

Протопопов (наклонясь к Андрею) Шут, и при том — злобный шут. Палец ему в рот не клади. (Встает с рюмкой в руке) Хочу предложить выпить «на брудершафт».

Андрей (пошатнувшись, поднимается, опираясь о стол ) Почту за честь. Только скажите как это делается. Кажется, потом полагается бокалы бить?

Протопопов. Это не обязательно. Руку с рюмкой держите вот так.  (Показывает) Пьем одновременно....

Пьют на брудершафт

Протопопов. Теперь троекратно расцелуемся. (Вытерая платком усы и бороду) Ну вот, а ведь признайся — вначале сильно был сердит на меня?

Андрей (великодушно). Прошу вас забыть об этом досадном недоразумении.

Протопопов. Мы теперь на «ты», а впрочем, как хочешь.

Петухов (ударяет кулаком по столу) Теперь, как мы стали закадычными друзьями, неужто, Профессор, снова примешься подпевать этой шельме-колбаснику?

Андрей (гордо выпятив грудь и покачиваясь) Разве я подавал кому-нибудь повод усомниться в моей порядочности? Я при первой же встрече прямо так и скажу Шмидту, что напрасно он своей гнусной клеветой пытался бросить тень недоверия на уважаемого мной Михаила Ивановича.

Взяткин (глумливо веселясь) Вот это правильно, Профессор! Не тушуйся, так его: бей в харю, мажь горчицей!

Входит Иван, шепчет Протопопову на ухо.

Протопопов (хлопает в ладоши) Вот что, голубчики, сегодня нам пора заканчивать. Уже поздно. И мне после отлучки надо дела в порядок привести. Завтра, после службы, всех приглашаю отобедать со мной. Андрей Сергеич, прошу особо. Рад был узнать тебя ближе.

Протопопов покровительственно треплет Андрея по плечу.

Андрей (язык его плохо слушается) Весь к вашим услугам. Благодарю за оказанный прием. Всегда....(Взмахнув рукой, теряет равновесие. Протопопов его поддерживает) ...Да.

Протопопов (ведя его к двери) Уверяю — ты не раскаешься в своем выборе. Кланяйся за меня своей супруге, передай сестрицам мое нижайшее почтение... Эк, тебя разобрало... Господа, вы Андрея Сергеевича непременно домой завезите.

Петухов. Не бойся, Профессор, мы тебя доставим в лучшем виде.

Бобышкин (кричит) Господа, едемте к Царице Египетской!

Взяткин. Айда к девицам!

С шумом выходят.


Протопопов (Ивану) Прибери здесь и зови Трифона Антоновича. Да, прежде фортку открой — дышать нечем.



Картиная пятая

Входит Теньков. Протопопов идет к нему навстречу, протягивая обе руки.

Протопопов. Рад гостю дорогому!

Дружески обнимаются, хлопая друг друга по спине.

Теньков. Здравствуй и ты, любезный! Отпустил свою бубнову команду?  Ты вот что: вели-ка подать водки да щей погорячее — всю дорогу мечтал: чтоб запотевшая рюмка водки и тарелка горячих зеленых щей с жирной бараниной. (Подмигивает Протопопову) Потому к тебе и завернул, зная, что кроме тебя никто не выручит.

 Протопопов. Ну и правильно сделал. Иван, подай, что Трифон Антоныч просят, да стол освежи.

Иван. Ши на мороз вынесли — разогревать надо.

Теньков. Ты уж, братец, расстарайся.

Иван (недовольно) Плиту сызнова растапливать придется.

Протопопов. Так растопи. Да поскорей, одна нога здесь — другая там.

Теньков. Постой! Зачем плиту? Так мы второго пришествия дождемся. Ты вот что, малый. Поди, печи в дому в такой мороз топятся? Так, ты в чугунок отлей и с краю в печь засунь. Да гляди, косточку мясную с жирком не забудь положить. Так, что ли?!

Иван (повеселевший) Сделаем-с.

Убегает.

Теньков (прохаживаясь по комнате) Веришь, от выселок за тройкой две пары волков увязались. До самой заставы проводили. А у меня, как на грех, ни ружья, ни револьвера.

Протопопов. Это — не дело! Ладно — волки, а если душегубец какой?

Теньков (грея ладони о голландскую печь, оборачивается через плечо на Протопопова) В эту пору волки от твоего душегуба, пожалуй, и костей не оставят. Развелось их - страсть. И то. Раньше волков помещики травили. Ноне баре из поместий своих съехали, а из мужиков сиволапых какие охотники?

Протопопов. Да вот на днях мужик из Куролесова повез в город поросенка продавать. Так волки эту свинку уже напротив Фоминой церкви из саней достали!

Теньков. Вона как! (Затем хохочет) Признавайся — соврал про поросенка?! Соврал! Я тебя, шельму, знаю.

Протопопов (садится на диван, закинув ногу на ногу) Ну, вот еще! Какой мне в этом резон?

Теньков. Да ты без резону. Должно — привычка. Вы все нас, купцов, хаете, мол, обманом живем, норовим при всяком удобном случае облапошить покупателя. Отрицать не буду, бывает и даже нередко, но это - пока дела копеечные. С капиталом  такие коленца выделывать не будешь — себе дороже. А вы то — государевы люди, ведь, чем выше сидит — тем больший разбойник. Так и норовит к тебе в  карман залезть, а послушаешь — для твоего же блага старается. А ты меня душегубом пугаешь, револьвером советуешь пользоваться. (Подсаживается на диван к Протопопову, со смехом тычет ему пальцем в бок) А вот явлюсь я к тебе с револьвером, что тогда делать будешь? А-а! Сказать нечего!

Протопопов (вяло отмахивается рукой) Ну, разошелся! Всем охота пить и есть.

Теньков (довольно улыбаясь). То-то. Меня, брат, не проведешь. Ну, расскажи, как съездил, Миша?

Протопопов. Разве за тобой угонишься? Пока хвалиться нечем.

Теньков (грозит ему пальцем) Ой ли! По твоей хитрой роже вижу, что опять врешь. А, впрочем, коли не хочешь — не говори, я за язык не тяну. А лучше бы послушал меня — бросил свои плутни да шел ко мне в дело. Такой ловкач, как ты, мне бы сгодился. Деньгами не обижу. На-ко — читай каку мы кашу заварили.

Теньков, достав из кармана пиджака газету, подает ее Протопопову, после чего отходит к печи, прислонясь  к ней спиной.

Протопопов (разворачивает газету) Так, «Московские биржевые ведомости». Ну, что пишут? Ожидается, что в будущем году Нижегородская выставка по обилию представленных промышленных товаров превзойдет...

Теньков (нетерпеливо) Не туда глядишь, переверни страницу! ( Выхватывает у Протопопова из рук газету и, несколько раз перевернув и найдя нужное место, сует обратно) Вот здесь, внизу читай.

Протопопов (улыбаясь) Что у нас там? (Теньков, облакотясь на спинку дивана, сбоку заглядывает в газету, беззвучно шевеля губами) «Третьего декабря сего года в Москве, в бывших центральных артиллерийских мастерских, купцами первой гильдии Петровым В.А. И Теньковым Т.А. совместно учреждено товарищество «Богатырь» с целью налаживания производства паровых двигателей по бельгийской технологии компаудной системы мощностью от 60 до 100 л.с. Уставной капитал товарищества составляет 800 тысяч рублей равными долями» (Сложив газету, отдает ее Тенькову) Широко шагаешь Трифон Антоныч. Даже завидки берут.

Теньков (спрятав газету в карман, садится рядом с Протопоповым) Кто тебе не дает? Деньжата у тебя, знаю, водятся. Вложи свой пай — через пару лет будешь с прибылью. Все честь-по-чести, без обману.

Протопопов. За предложение — спасибо. Только барышей долгонько ждать придется.

Теньков. Я ведь не из воздуха деньги делаю. Капитал, он, как дерево, старанья, заботы, постоянных трудов требует.

Пртопопов. Каждый по-своему хлеб насущный добывает. Кроме того, душа у меня не лежит к вашим аршинам, пудам, лошадиным силам — я с человеческим материалом привык дело иметь. Ты вот давеча на меня напал. А я тебе отвечу: нас государство к людишкам приставило, чтобы мы с них лишний жирок снимали. На то и щука в реке, чтобы карась не дремал. Только и мы меру знаем. (Хитро улыбаясь) А ты сам как с купцом Охмелкиным поступил?

Теньков (недовольно) Простофилю наказать — не грех. Впредь умней будет.

Протопопов. Оно бы так. Да семья его, детишки чем виноваты?

Теньков. Ничего, выкрутится. Прощенья при народе у меня попросит — сам помогу опять на ноги встать. (С вызовом) Чего зубы скалишь? Ты не поп, чтобы перед тобой исповедоваться... Вижу, как тебя распирает. Ну, рассказывай, какое такое еще коленце выкинул?

Протопопов. Прозорова помнишь? Ну?! Еще к отцу Филимону на тройках ездили кататься.

Теньков. Генеральский сынок, что в обидном звании у тебя в палате служит? (Сконфуженно улыбаясь, ерошит на голове волосы) Занятная, скажу тебе, семейка...Ведь я хотел у них дом сторговать.... Цену давал себе в убыток.... До сих пор голову ломаю — почему отказались? (Вздыхает) Чудные, право, люди.... Ну, так что?

Протопопов (раскинув в стороны руки, с хрустом потягивается) Тесно мне здесь стало, Триша. Посуди сам. Ну, выслужил я себе личное дворянство, а все для здешнего общества так и остался «парвеню» - безродным выскочкой. Захоти я для общего счастья из собственной шкуры выскочить, и то — обязательно найдутся охотники напомнить из какой грязи мне пришлось подниматься.

Теньков. Да уж, проделок за тобой, чай, много водится.

Протопопов. Коли хочешь слушать — не перебивай.  А нет — так я лучше помолчу.

Теньков. Вот уж сразу неудовольствие! Ты ровно девка. Ладно. Молчу. Рассказывай.

Протопоров. Комбинация одна интересная намечается. Если действовать с умом, то можно кашу заварить — не хуже твоих паровиков. В настоящие люди выйти. Вот тогда все языки прикусят.

Теньков. Не пойму, к чему здесь Прозоров?

Протопопов (Вскакивает с дивана и в волнении ходит по комнате). Погоди, сейчас объясню. Ты - купец, ты поймешь. И у вас не все деньги решают. Тоже имя, репутация важны. Нет денег, но есть имя —  кредит под него дадут... Капитал кой-какой у меня имеется. Но! Спроси сейчас, к примеру, государь-император — что такое господин Протопопов? А черт его знает — что такое. Титулярный советник. (Декламирует с сарказмом) «Он был титулярный советник, она генеральская дочь, он робко в любви объяснялся, она прогнала его прочь»!. (Показывает сжатый кулак) Поверь, кулаки сами сжимаются. (Становится, обернувшись к окну, вскинув голову и прижав обе руки к груди) Я, брат, Славы хочу! Громкой — чтобы на всю Россию! А без имени, без связей - наверх ходу нет. (Произносит с чувством) «Рожденьем раб, кляня Судьбу, искал спасенья он у Бога, и вдаль от жизненных утех ему указана дорога».

Теньков. Ступай в актеры. Непременно прославишься.

Протопопов (с жаром). Низко ценишь меня, Триша! Не  игры в жизнь, я сам жить желаю. И нынче подворачивается мне фарт, коий я не намерен упустить. Но чтобы дело выгорело, за него не нахрапом, а с умом нужно браться. Тонкая работа требуется. Без денег, само собой, не обойдешься. Да они, к сожалению, не все решают. В этом деле публичность нужна. Где с докладом выступить, где спичишко сказать. В газеты «Речь» или «Русские ведомости» статейку тиснуть. Спроси тогда: кто, мол, такой Протопопов? Пожалуйста - общественный деятель, имеет либеральные взгляды, но при этом лоялен и предан существующему государственному правопорядку и лично государю-императору. Вот тут-то Прозоров мне и сгодится. Не даром мои мазурики его «профессором» кличут. 

Теньков. Какая ему корысть -для тебя стараться?

Протопопов.Это когда бы он холостой был — тогда к нему и на козе не  подъедешь. А семейного человека всегда на путь истины жена наставит.

Теньков. А не боишься — ну, как он про твои шашни с его женой узнает?

Протопопов. Какие шашни? Тебе любой в нашем городе скажет, что мы с ее отцом «на короткой ноге», я в их семействе давно свой человек.

Теньков. Грех это.

Протопопов (заливаясь здоровым смехом) Ты  так поешь пока холостой. Погоди, женишься — сам той же дорожкой пойдешь. Блюсти супружескую верность — это, дорогой мой, все равно, что всю жизнь питаться одною постной пищей — для здоровья полезно, только больно пресно. А я мясо люблю!

Теньков. Нет! Семья не для греха человеку дана. Я иной раз думаю: ради чего все труды мои, зачем себя не жалею, дня покойно без дела не сижу и других заставляю вертеться? И сам же себе отвечаю — для наследников, которые дальше меня пойдут и своим детям передадут, преумножив плоды моих неустанных трудов. Хочу, чтобы они с самого рождения смело шагали вперед, чужому пирогу не завидовали, чтобы жизнь их пинками да подзатыльниками, как меня, не учила!

Пртопопов. Вижу — совсем созрел для женитьбы.

Теньков. Сам чувствую — пора.

Протопопов. Чего же в таком случае тянешь или невесты не нашел подходящей?

Теньков. Отчего же, нашел.

Протопопов («загоревшись»). Постой, не говори! Хочешь — отгадаю? Алпатова? А нет — так Сыромятникова. Нет? Караева? Ну, так — Епанчина? Бог с ней — она в девках засиделась. Ну-у, вот еще...Азарова. Опять нет?...Солодовникова? Ну, тогда — сдаюсь. Больше подходящих невест в нашем городе не осталось.

Теньков.  Чтобы ты в мое положение в точности вошел, вот что скажу. По моей коммерческой части мне с кем только не приходится дела иметь. Бывает и с дворянами, которые чиновники или по инженерной части. Иные хороших фамилий, а служат, за хлеб насущный трудятся. И вот, брат, что обидно: любой из них, хоть при самом грошовом жаловании, почти голодранец, с таким гонором перед тобой держится, что невольно стушуешься, даром, что можешь его с потрохами купить. Это от того, что он прежнего барина в себе чувствует, а во мне прежний холоп спину гнет. Так вот я хочу так жениться, чтобы дети мои этой робости не знали,  ни перед кем спину не гнули, всюду себя хозяевами чувствовали. Потому решил я взять себе в жены «благородную», чтобы детям моим эту повадку с кровью передала, и все прочее (крутит пальцами возле виска): языки там всякие, фортепьяны, благородные манеры — «мерси, сильвупле».

Протопопов. Как хочешь, Трифон Антоныч, а я твоего намерения не одобряю.

Теньков. Это от чего же?

Протопопов. Ты не обижайся — я тебе как друг говорю: не по Сеньке шапка. Чай, не дурак, сам сообразишь об чем я. К примеру случи борзую с дворовым кобелем, она  тебе таких ублюдков принесет. Мой совет — выбрось из головы эту затею и возьми жену из купеческого звания да с хорошим капиталом. Хочешь, сам тебе сосватаю. Всю жизнь благодарить будешь.

Теньков (с досадой). Я не кобель, а она — не сука. Ты, Миша, слова выбирай. Не то, гляди, рассоримся.

Протопопов (примирительно). Поверь, ничем не хотел тебя обидеть. Я к тебе со всем сочувствием. Коли так, пусть будет по твоему. Хоть имя назови.

Теньков. Изволь. Все равно узнаешь. Только, чур, свое мнение при себе держи.... Младшая сестра твоего Прозорова.

Протопопов. Ирина?!

Теньков. Точно так-с. Ирина Сергеевна. Я ее, когда их дом торговал, присмотрел.

Протопопов. Прямо обухом по голове. Что красива — не спорю. Но за душой  - ни гроша.

Теньков. Так ты сам говорил — не всё деньги решают.

Протопопов. У них полон дом артиллерийских офицеров, а это тебе не серая армейщина.

Теньков (морщится). Знаю: крутится возле нее один, на жидка похожий.

Протопопов. Нет, брат. Это барон Тузенбах. Ей, поди, лестно баронессой стать. Поверь на слово: бабы, они, что простые, что благородные — все под одну масть. Одна разница: с благородными  мороки больше. По-приятельски прошу — отступись.

Теньков (упрямо). Я от задуманного не привык отступать и брезговать собой не позволю. Довольно, наслушался «Куда с суконным рылом в калашный ряд». 
Поглядим еще — чья возмет. Кончим на этом...Что же твой Иван со щами-то не идет? Видать, так и придется ехать несолоно хлебавши.

Протопопов (пристально  глядя на Тенькова). Не торопись, Трифон Антоныч. Выходит —  Прозоров-то нам обоим сгодится. (Шутливо грозит Тенькову пальцем) Учти — мне за него от тебя дополнительно причитается.

Теньков (с уважением). А и то.  Недаром, Миша, про тебя говорят, что на ходу подметки рвешь.

Протопопов. Когда Бог медлит, чорт не дремлет.

Теньков морщится, но сдерживается.

Входит Иван.

Пртотопопов. Где шляешься?! Тебя только за смертью посылать!  Почему ждать заставляешь? Где щи?

Иван. Барыня отменили-с. Велели-с стол с самоваром накрывать. Просют-с пожаловать в столовую.

Теньков (встает, протестующе машет руками). Миша, уволь — не пойду.

Протопопов. Пойдем. Наверное узнаем последние городские сплетни — глядишь, услышим что-нибудь интересное. Привыкай иметь дело с дамами. Коли взялся за гуж, так не говори, что не дюж!

Выходят.
Картина шестая

Заснеженная улица. В тусклом свете фонаря мелькают хлопья снега. У фонаря, по колена в снегу  виднеется одинокая фигура. Это Прозоров.

Андрей. Ловко я от них улизнул — на повороте из саней опрокинулся прямо в этот сугроб....Или меня этот мерзавец...как его...Птицын...нет…Кочетов... вывалил?...Чорт с ними....(Обращается к фонарю) Друг, дай  я за тебя подержусь. Стою, как ты, весь в снегу и не знаю в какую сторону теперь двигаться. Как назло, все извозчики куда-то подевались. Будем теперь вдвоем стоять и вместе освещать планету....Кажется, гадкую штуку я сегодня выкинул. (Фонарю) Но ты об этом молчок, чтобы никто не узнал. Тс-с-с-с!

Появляется одинокий, занесенный снегом прохожий. Это Шмидт.

Шмидт. Андрей Сергеич, что случилось?! Я уже два раза заходил к вам домой!

Андрей. Ты кто? Ик...из..возчик?

Шмидт. Я - Шмидт Иван Карлович.

Андрей. Какое смешное имя — Шмидт! Шмит! Будто прищемили что-то круглое, резиновое, с дырочкой в боку. И оно пищит — ш-ш-ш-мит.

Шмидт. Я вижу — вам совсем плохо. Пойдемте, я отведу вас домой.

Андрей (садится в сугроб) Не хочу домой. Буду сидеть в сугробе рядом с моим другом. (Фонарю) Т-с-с-с-с!

Шмидт. Вы крепко выпили. Вам теперь нужно домой, в постель,

Андрей. Ты думаешь, что я пьян? А хочешь правду скажу? Ты старательный, аккуратный и свое дело знаешь, но есть и поумней тебя.

Шмидт. О-о, я очень глупый человек, что стою тут и выслушиваю ваши слова. Вставайте скорее. В такой холод очень можно замерзнуть и получить болезнь. Вас дома ждут ваши жена и ребенок, они тревожатся за вас.

Андрей. Врешь, никто меня не ждет. Я одинок на этом свете, как этот фонарь. Если оглянуться вокруг — никого рядом нет, одни случайные прохожие. И ты — прохожий. Можешь убираться, а я останусь в этом сугробе.

Шмидт (от огорчения начинает говорить с акцентом) Фуй, как это дурно! Вы подумайте, как страдают сейчас ваша матушка и ваша батюшка, глядя на вас с небеса! Если вы останетесь здесь, то вас непременно заберет будочник в часть! Весь город будет говорить об этом. Возможно ли допустить такое?

Андрей. Мне уже все равно! Я — негодяй! Хуже: я — Иуда Искариот! Хочешь, ударь меня по щеке, вот, возьми и ударь!....У-у-у. Если бы ты знал, как мне сейчас плохо, милый Иван Карлович!

Шмидт. Ничего. Все проходит. Пройдет и это. Сейчас я отведу вас домой, вы ляжете спать, согреетесь, а утром проснетесь  — прежний молодец!

Андрей. Ах, Иван Карлович, я давно уже не встаю по утрам веселый и бодрый, как это бывало в детстве...Ясность жизни покинула меня. Раньше я знал, чего хочу. У меня была высокая цель. Я стремился к ней. Теперь же я чувствую, что становлюсь обыкновенным обывателем...Жена обила мебель скучным оливковым плюшем. Меня самого будто обили плюшем...У жены появился второй подбородок. И сама она стала похожа...на жирную устрицу. Б-р-р-р. Согласитесь — ужасная безвкусица...Мы всем говорим, что готовимся переехать в Москву. Я то же говорю. Но сам в это уже не верю...(Пробует встать, но плюхается назад в сугроб) Помоги мне подняться. (Протягивает Шмидту руку)

Шмидт помогает Прозорову встать на ноги, перчаткой счищает с его шинели налипший снег.

Андрей. Мы не заблудимся?

Шмидт. Тут недалеко. Мы спешить не будем. Успевает тот, кто не торопится.

Андрей. Иван Карлович, ты не уходи сразу, побудь со мной. Хорошо?

Шмидт. Если Наталья Ивановна не будет возражать, я немного побуду у вас.

Шмидт с Прозоровым, держа друг друга под руки, уходят.



Картина седьмая

Комната Вершинина. Письменный стол, книжный шкаф, стулья в парусиновых чехлах. На стульях, на шкафу и на полу стопками лежат книжки журналов. На полу под открытым настеж окном  стоит двухпудовая гиря. Вершинин в расстегну той летней офицерской тужурке пишет за столом. Входит Тузенбах в штатском платье.

Тузенбах. Здравствуйте, полковник! Прошу прощения, что без доклада. Остается надеяться, что не помешал.

Вершинин, застегиваясь, встает из-за стола навстречу Тузенбаху. Они обмениваются крепким рукопожатием.

Вершинин. Здравствуйте, барон! Напротив. Я заметил, что после бесед с вами, у меня голова начинает лучше соображать. (Сняв со стула стопку книг, придвигает его к Тузенбаху). Прошу садиться.

Тузенбах медлит воспользоваться этим приглашением, ожидая пока не сядет Вершинин, который в это время берет из-за стола свой стул и ставит его напротив.

Вершинин. Оставьте эти церемонии. Прошу вас.

Тузенбах (садится) Вы хотели меня видеть, я — весь внимание.

Вершинин (сев, медлит, оправляя на себе китель) Николай Львович! Мне, право, неловко это говорить, но я вынужден просить вас впредь воздержаться от посещения офицерского собрания. В частном порядке, у себя дома я и все офицеры батареи будем рады вас принять и по-прежнему считаем вас своим товарищем. Но таковы традиции — штатские лица не допускаются в собрание.

Тузенбах (с готовностью) Д-да, конечно! (Извиняющимся тоном) Извините, полковник — вчера опять зашел по привычке. Никак не могу свыкнуться со своим положением штатского человека. Ничтожного «шпака», как выражается Соленый.

Вершинин. Мне, признаться, так же странно, что теперь вы — не мой офицер, и многие из ниточек, что нас прежде так крепко связывали, оказались оборванными.

Тузенбах (улыбаясь) Хочется надеятся, что не все.

Вершинин. Разумеется, но должен признаться, что до сих пор сердит на вас. Поскольку очень расчитывал и надеялся, что должность адъютанта батареи займете именно вы. (Коротко машет рукой) Ну, да что теперь говорить — дело сделано, прошлого не воротишь.

Тузенбах. Не судьба мне покрасоваться в аксельбантах. Назначьте в адьютанты Соленого — он справится лучше меня.

Вершинин. Уже в приказе. Однако, что это вы — все «полковник» да «полковник». Соблаговолите обращаться ко мне как полагается правоверному «шпаку»: по «имени-отчеству».

Тузенбах (хохочет) Привычка, Александр Игнатьевич! Наверное пройдет не один месяц, покуда я обращусь в обыкновенного мирного обывателя.

Вершинин. Готов поспорить, что приметы военного человека останутся с вами на всю жизнь.

Тузенбах (оживленно) Может быть. Но должен сознаться, что с некоторыми из них я хотел бы расстаться как можно скорей.

Вершинин. Что вы имеете в виду?

Тузенбах. Вам они известны не хуже моего: отсутствие привычки к труду, готовность мириться с пошлостью и духовной ограниченностью, самодовольным фанфаронством, если они прикрыты офицерским мундиром.

Вершинин (после короткой паузы) Не получите ли вы, уважаемый Николай Львович, очень скоро другую привычку, свойственную большинству штатских: смотреть на военных со скрытым презрением, не оставляя за нами права также быть людьми культурными, мыслящими, остро переживающими за судьбу нашей Родины. В ваших словах есть правда, но разве мало среди офицеров нашей бригады людей порядочных, которым можно без риска для собственного достоинства подать руку? Вы сами тому пример. И уверяю вас, что таких большинство, просто грязь всегда прежде бросается в глаза.

Тузенбах (отрицательно качает головой) Боюсь — вы меня не поняли. Я низко бы пал, принявшись мазать дегтем то, чему отдал двадцать лет...Представьте, полковник: сказал сейчас — и сам подивился. Ведь я надел мундир в девять лет. Быстро же летит время...Простите, я отвлекся...Я говорю о недостатках, присущих нашей касте военных людей, не с прерением, а с болью. В замкнутом мирке, который составляют офицеры полка или бригады, установленный в нем порядок во многом зависит от личности командира. При генерале Прозорове на первое место вышли честные, образованные офицеры, тяготеющие к культуре, самообразованию, а посредственность и подлость либо сами просили перевода, либо вынуждены были обуздать свою натуру. Но ответьте честно — много ли за свою службу вы встречали таких командиров как Прозоров?

Вершинин. С великим сожалением вынужден ответить, что при всем старании вспомнить всех — хватит пальцев одной руки.

Тузенбах (порывисто встав, подходит к окну и, возвратившись назад, остается стоять, опираясь руками на спинку стула, как на кафедру) Вот видите! Учтите при этом, что мы с вами говорим об артиллерии — привилегированных частях, а возьмите пехоту или кавалерию?

Вершинин (вздыхает) Да. После смерти Сергея Васильевича прошло шесть лет, много это или мало — не берусь судить, но бригада наша уже не та, какой я ее застал по приезде.

Тузенбах. Прозоров был настоящим командиром. Будь он в живых и командуй по-прежнему нашей бригадой — и я не бросил бы службу... Чему вы улыбаетесь?

Вершинин (весело) Хорошо, что наш с вами разговор не слышит моя сестра. Получил на днях от нее письмо — просит принять участие в судьбе сына - моего племянника. Представьте, она уверена, что только военная служба способна сделать из него настоящего человека.

Тузенбах (вновь усаживается на стул) Кроме вас у нее из родных кто-нибудь еще есть?

Вершинин. Есть еще брат и две сестры — нас пятеро было у родителей. Когда отца с матерью не стало, мне, как самому старшему, пришлось все заботы по устройству брата и сестер принять на себя. (Горько усмехается) Моей первой жене это показалось чрезмерной жертвой. Поэтому во второй раз я женился уже после того, как подросли самые младшие.

Тузенбах. Вы никогда не говорили об этом. Верно, нелегко  вам пришлось?

Вершинин. Поначалу казалось, что будет очень трудно, но все постепенно, как-то само-собой, уладилось. В конечном счете все крепко встали на ноги. Вот, не желаете ли взглянуть?

Встав со стула, Вершинин достает из ящика стола фотокарточки, показывает их Тузенбаху.

Вершинин. Это брат Алексей — он у нас инженер-путеец, работает на Сибирской магистрали, неподалеку от Ново-Николаевска.

Тузенбах (рассматривает фотографию) Сколько ему лет?

Вершинин. На фотографии ему 25, а в этом году будет тридцать.

Тузенбах. Удивительно русское лицо. В его чертах, осанке уже чувствуются уверенность, этакая повадка бывалого человека. Чем я до сих пор не могу похвастать.

Вершинин. Представьте, в детстве и юности он был необычайно застенчив. Когда по окончании курса брат получил назначение на постройку чугунки в Сибарь, я первое время очень за него опасался — сами знаете какие там порядки: подрядчики, комиссионеры, спекулянты. Думал, что либо он не выдержит и скоро сбежит, либо вляпается по простоте душевной в каку-нибудь скверную историю.

Тузенбах. Выходит — Бог миловал?

Вершинин. К счастью мои тревоги были напрасны. Сейчас он уже начальник дистанции. Стал настоящим сибиряком. Зовет к себе в гости. Обещает сказочную охоту. Хотелось бы повидаться.

Тузенбах (возвращая карточку) Он, конечно, женат?

Вершинин. Женат, уже имеет двоих детей. Жена — полька из семьи ссыльно-поселенцев. Там на это внимания не обращают. (Подает другую карточку) Здесь старшая из сестер, Анна, с мужем и первенцем. Муж умер больше десяти лет назад от грудной жабы. Сестра осталась жить в Твери, сама содержит швейную мастерскую. Головастик на коленях у отца и есть тот самый предмет материнских забот, о котором я вам говорил. Ей достается: кроме сына ростит еще троих детей.

Тузенбах. Как же она со всеми справляется?

Вершинин. О, решительности ей не занимать!

Тузенбах (разглядывая фотографию) А вы с ней похожи. Те же глаза и рот.

Вершинин. Это в нас от отца. (Передает третью фотокарточку) А вот две младшие сестренки — Ольга и Татьяна. Они у нас двойняшки. Окончили акушерские курсы, сейчас живут и трудятся под Ярославлем.

Тузенбах. Действительно, как две капли воды. Как вы их различаете?
Вершинин. Ольга — более живая, а Татьяна — та спокойнее.

Тузенбах. Как в «Евгении Онегине». Замужем?

Вершинин. Обе незамужние. Одна сестра живет в селе Вязники, другая — в 20 верстах, в рабочем поселке, который так и называется «Поселок». Из писем знаю, что там какая-то фабрика.

Тузенбах. Какое скучное название.

Вершинин. Должно быть и тамошняя жизнь — ему подстать. Из тех же писем знаю, что работы много, устают, что народ там живет добрый, но малокультурный, о гигиене понятия не имеет, что интеллигентных людей, с кем можно было бы отвести душу, почти нет. Очень скучают и стараются при малейшей возможности навещать друг друга. (Кладет фотографии на стол). Вот такая у меня родня. О радостных событиях извещать не торопятся, а в трудные моменты непременно вспоминают.

Тузенбах. Искренне вам завидую. Сам я очень жалею, что никогда не имел братьев и сестер. После меня матушка больше не могла рожать, поэтому я — одинокое и балованное дитя. Если бы не корпус, а затем училище, с их дисциплиной и жесткими, но справедливыми законами товарищества — один Бог ведает, что могло бы из меня получиться. Так что ваша сестра, возможно, права. (Улыбаясь, кивком головы указывает на лежащие на столе фотографии) Так, что же совершил этот симпатичный бутуз, если его мать вынуждена прибегать к помощи дядюшкиного авторитета?

Вершинин. Надо признаться, что ничего плохого он пока не совершил, просто сидит двадцатилетний оболтус на шее матери. Кое-как закончил гимназию, не от того, что глуп или ленив — учиться, видите ли, ему стало скучно, другие интересы появились. Не азартные игры, не компания с выпивкой или амурные увлечения, что скорее всего можно было предположить в его возрасте. Нет! Увлекся спортом!

Тузенбах. Так это же прекрасно!

Вершинин. Вы слушайте! Для начала, под угрозой бросить гимназию, заставил мать купить ему велосипед. Два года устраивал разные гонки и чемпионаты. При этом передавил половину городских собак, другую половину довел до неврастенического истощения. Теперь дни напролет с мальчишками-гимназистами гоняет мяч на пустыре. Домой приходит, как голодранец, в разорванной одежде, а пыли, синяках и ссадинах. Называется это безобразие «футболом». Решил отправиться со всей своей оравой в вояж по волжским городам. Рассчитывает таким образом заработать на особенную, футбольную форму, которая, видите ли, нужна, чтобы участвовать в чемпионате России, который, якобы, будет организован в Петербурге.

Тузенбах. По-моему, у вас растет отличный племянник. Что же вы намерены предпринять?

Вершинин. Надеюсь, что в этом году, несмотря на все слухи, бригаду оставят на месте. Так вот. На время летних лагерей вызову племянника сюда. В лагерной жизни ему скучать будет некогда — по моей просьбе Федотик и Родэ возьмут молодого человека под свою персональную опеку.

Тузебах (смеется) Вы сторонник энергичных мер воспитания.

Вершинин. Думаю, вдвоем они справятся. По возвращении из лагерей предложу ему поступить в бригаду юнкером. За год подтяну по дисциплине и наукам, а в следующем году можно будет держать экзамен в Михайловское училище.

Тузенбах. В таком случае, подготовку по математике беру на себя.

Вершинин. Очень обяжете.

Тузенбах. Не стоит благодарности. Пусть это в какой-то мере искупит мою вину перед вами.

Вершинин. Полноте, Николай Львович! О какой вашей вине может идти речь? Ваше право поступать, как находите нужным. Просто я, как батарейный командир, жалею, что батарея лишилась одного из лучших в бригаде офицеров.

Тузенбах. Так пусть ваш племянник будет мне заменой.

Вершинин. Хотелось бы надеятся.

Тузенбах (машинально то открывает, то закрывает откидную крышку чернильного прибора на столе Вершинина) Весь вопрос в том — захочет ли он, сообразуясь с вашими планами, стать военным?

Вершинин. Ничего, стерпится-слюбится.

Тузенбах (с сомнением) Давайте задумаемся — вправе ли мы заставлять молодых следовать нашему примеру, навязывать свои нормы и правила жизни? Оглянемся вокруг — мир, привычный образ жизни, отношения между людьми — все меняется на наших глазах, все пришло в движение. Мы старшее поколение, слабо разбираемся в этом. Молодые знают лучше нас, а не знают — так чувствуют, как чувствует почка или зерно, когда им пришло время прорастать. Новые поколения имет право идти своей дорогой, не оглядываясь на нас стариков, учась на своих собственных ошибках. Чему можем их научить мы, не сумевшие для себя построить радостную и счастливую жизнь.

Вершинин (пожимает плечами) Может быть мы устарели и не успеваем, как вы говорите, за временем, многого не сумели сделать, но мы старались жить честно и даром свой хлеб не ели.

Тузенбах. Я теперь уверен — этого мало. Мы свою жизнь растрачиваем на второстепеные, ничтожные цели. Ведь, в каждом из нас заложено Творцом невероятное богатство возможностей. А мы по привычке все сводим к хлебу насущному. Если бы только знать, кем ты был задуман. К несчастью, это узнаешь слишком поздно.

Вершинин. В таком случае я не понимаю вашего упорного желания поступить на кирпичный завод. Хотите, я напишу брату? Я уверен — там нужны грамотные, энергичные, а главное — честные работники... Вы нехуже моего знаете, как у нас нетерпимы к тем, кто пренебрегает рамками привычного. Напрасно набьете себе шишек.

Тузенбах. Не хороните вы меня раньше времени, ведь, я ничем, в сущности, не рискую. Я располагаю средствами на вполне сносную жизнь, но хочу испытать себя. Если дело с заводом не заладится, обещаю воспользоваться вашим предложением.

Вершинин. Да зачем же и пробовать? Ирина Сергеевна разделяет ваши намерения?

Тузенбах. Я не скрываю от нее своих планов, поэтому ее решение, надо полагать, вполне обдумано... Но скажу вам откровенно — я предпочел бы этой рассудительности чувство более....романтическое. (Достает часы) Кстати, мне пора — мы с Ириной условились встретиться, чтобы ехать смотреть квартиру.

Вершинин. Вы переезжаете?

Тузенбах (встает со стула) Да, собираюсь снять квартиру ближе к заводу.

Вершинин (тоже встает со стула) Вы так увлекли меня разговором, что я забыл предложить вам чаю.

Тузенбах. В другой раз.

Вместе идут к дверям.

Вершинин. Не забывайте меня. В любое время суток я буду рад вас видеть. И передавайте поклон Ирине Сергеевне.

Вершинин, подав Тузенбаху на прощанье руку, долго не выпускает его руку из своей.

Тузенбах. Передам непременно. Не провожайте меня. Честь имею кланяться.

Тузенбах уходит. Вершинин подходит к окну и смотрит ему вслед.

Вершинин. Барон мне симпатичен. Под его неказистой внешностью спрятана большая и красивая душа... Но почему умные, образованные и тонко чувствующие люди так легко попадают под влияние фальшивых идей...От чего-то жаль его, как бывает остро жаль немощного старика или потерявшегося ребенка.

Картина восьмая

В комнату входит Андрей Прозоров. В руке его шляпа и трость.

Андрей.  Здравствуйте, Александр Игнатьевич! К вам можно?

Вершинин (от окна идет к Прозорову, обменивается с ним рукопожатием.) Здравия желаю, уважаемый Андрей Сергеевич! Вам всегда можно!

Андрей (в нерешительности оглядывает комнату, решая куда положить шляпу и трость) В передней у вас никого нет.

Вершинин (забирает у Андрея шляпу и трость и кладет на шкаф) Жена с кухаркой и Керимом отправились на рынок...(Указывает на стул, на котором перед этим сидел Тузенбах) Присаживайтесь.

Андрей (усаживаясь). Проходя по вашей улице, решил заглянуть...Домой идти не хочется.

Вершинин. Здесь только что был барон, вы с ним в дверях не встретились?

Андрей. Я видел, как он заходил к вам, и специально дожидался его ухода.

Вершинин (удивленно) Что так? Разве вы в ссоре?

Андрей (с гримасой брезгливости) Нет больше сил выслуштвать его бредни о путях совершенствования человечества.

Вершинин (убирает фотокарточки в стол) Вы излишне строги к его невинным мечтам. Пусть они далеки от реалий нашего общества, но некоторые его рассуждения, на мой взгляд, не лишены здравого смысла.

Андрей (желчно) Для любого образованного человека, знакомого с основами современной экономической теории, очевидна полная несостоятельность, даже наивность рассуждений барона.

Вершинин (разводит руками) Я к своему стыду экономических теорий не изучал, так что с меня взятки гладки... Говорят, что в медицинской практике встречаются заболевания взрослых людей детскими болезнями. Вот и барон, как видно, переживает сейчас нечто схожее. В силу известных вам причин он раньше не получил прививки против подобных идей.

Андрей (все более горячась). Добро, кабы он один был такой. А то «подобные идеи», как вы их называете, начинают походить на моровое поветрие.  Наподобие холеры. С той лишь разницей, что та воздействует на внутренности, а они действуют на голову. (Со злым смешком) Причем, идеи-то всё не собственные. Русское общество собственных идей не имеет-с. А посему пользуется чужими-с! А тут, знаете ли, как в той поговорке: «дураку закон не писан, а коли писан - так не читан, а коли читан — так не понят, а коли понят — то не так». Возьмите, к примеру, научный труд англичанина Дарвина про «эволюцию» всего сущего на земле. Вы можете сказать, сколько человек у нас в России его действительно прочитали? Могу преположить — не более тысячи. Зато всякий заурядный уездный обыватель, возомнивший себя интеллигентом, без малейшего сомнения считает своим долгом заявить, что человек произошел от обезьяны. И при этом умудряется зваться правосланым, посещать церковь и справлять Пасху.

Вершинин. А вы Дарвину не верите?

Андрей (с вызовом). Не верю.

Вершинин. И можете доказать обратное?

Андрей ( в том же тоне). Не желаю.

Вершинин. Отчего же?

Андрей (в том же тоне). Просто не хочу.

Вершинин (с улыбкой). Вы из чувства противоречия так говорите.

Андрей (в том же тоне). Хотя бы и так. Вот, нам теперь вместо Бога хотят возвести на алтарь немецкого еврея Маркса. Вы читали его сочинения? (Вершинин не отвечает) Я читал-с. Могу свидетельствовать — умно' написано. Да не для русского человека. По сему — следует ожидать больших неприятностей. Не от немца Маркса! А от того сорта русских людей, к коим следует отнести барона. Такие невинные фантазеры сначала рассуждают о справедливости, а после уж непременно берутся за бомбы.

Вершинин (принужденно смеется) Вы меня рассмешили, Андрей Сергеевич. Барон — ниспровергатель общественных устоев! (Серьезно глядя на Прозорова) Надо его предупредить, чтобы впредь был осторожнее в своих словах.

Андрей. Вот именно — в словах. Мы горазды на слова и фантастические прожекты. Умеем заболтать любое дело.

Вершинин. Ну, барона нельзя упрекнуть в позерстве и лицемерии. Хотя, надо признаться, его намерение посвятить себя грубому, физическому труду мне кажется ошибкой..

Андрей. Очевиднейшая глупость...Впрочем, как и сама свадьба сестры с бароном. (Продолжает с раздражением) Ирина привыкла пассивно плыть по течению, надеясь на НЕЧТО, что непременно изменит ее жизнь, которая день за днем проходит мимо нее, грозя оставить никому не нужным пустоцветом. Вот и ухватилась за предложение барона, которого не любит...Я ясно это вижу, но ничего не могу  сказать, поскольку сам нахожусь в фальшивом положении...(Настороженно) Вы, верно, уже слышали историю с моим проигрышем?

Вершинин (уклончиво) Кое-что слышал. Но у нас, как водится, больше приврут для интереса.

Андрей (вздыхает) Оправдываться не могу и не хочу — очень неприятная вышла история.

Вершинин.  Казенных денег, надеюсь, не было? (Андрей отрицательно качает головой) Тогда еще — полбеды. Правду ли говорят, что вам пришлось дом заложить?

Андрей. Не было выхода. Но вексель оформлен под небольшие проценты с рассрочкой на год.

Вершинин. Н-да! Только не пытайтесь отыгрываться.

Андрей. Нет-нет. Я себе слово дал.

Вершинин (деликатно) Вероятно, Ирине Сергеевне на свадебные расходы деньги будут нужны. Тысяча рублей меня не разорит.

Андрей. Спасибо за великодушное предложение, но мы обойдемся своими средствами. Впрочем, я спрошу у Натальи Ивановны.... Вы, Александр Игнатьевич, совсем забыли к нам дорогу.

Вершинин (перекладывает на столе бумаги) Знаете ли — все дела. Начальство без конца теребит: с переводом бригады еще толком ничего не известно, а уже требуют расчеты, таблицы, графики. Приходится отписываться, наперед зная, что когда приказ придет, все написанное пойдет коту под хвост, и начинай все сызнова и срочно. Опыт имеется.

Андрей. Вот и Маша теперь редко заходит.

Вершинин. Это и не удивительно: у вас маленькие дети, которым нужен покой. Ольга Сергеевна устает на службе. Ей тоже надо отдыхать.

Андрей. Я знаю, что дело не в этом. Дом наш стал сумрачен и неприветлив.

Вершинин. Мы сами изменились, постарели.

Андрей. Да, вы правы...Третьего дня утром, за бритьем, увидал в зеркале отражение обыкновенной чиновничьей физиономии и понял, что более ждать от жизни нечего...В управе швейцар Тарас — хохол-философ говорит: если начал расти живот и лысеть голова — считай: пропала молодость... А ведь мне нет еще и тридцати.

Вершинин. Я понимаю, что вы сегодня не в лучшем настроении, и хочу, чтобы вы знали — у вас есть друзья, которые по-прежнему вас любят и верят в вас.

Андрей. Если бы вокруг меня поменьше твердили о моих способностях и не ждали от меня чего-то необыкновенного, тогда, возможно, моя жизнь сложилась бы более счастливо, и я не наделал бы ошибок, за которые сейчас приходится расплачиваться.

Вершинин. Вы вините в своих неудачах близких и друзей, которые всегда желали и сейчас желают вам только добра? Я правильно вас понял?

Андрей. Если бы я в свое время реально представлял предел своих сил, то не стал бы жениться, не добившись прежде определенных результатов, не заложив прочного фундамента своей карьеры.

Вершинин. Могу вас успокоить — подобные мысли возникают у девяноста восьми процентов мужчин после брака. Увы, прошлого не воротишь,  и мы все вынуждены с этим мириться. Но это — не повод перечеркивать свою жизнь. Думаю, можно договориться с Натальей Ивановной, что часть внеслужебного времени принадлежит только вам и вашим научным занятиям.

Андрей (качает головой). Это невозможно. После службы я вынужден бегать «по урокам». Главная мораль моей жены состоит в том, что мужчина обязан обеспечивать семье достойную жизнь.  Убеждать ее в том, что работа ума может быть необходима человеку как пища, как сон — совершенно бессмысленно.

Вершинин. Да, тут вам не позавидуешь.

Андрей (мрачно). Единственный безоговорочный авторитет для нее — Протопопов. Все, что он изречет — для нее истина в последней инстанции. Представьте, эту глупую идею с кирпичным заводом барону подкинула она с подачи Протопопова.

Вершинин (удивленно) Вот как? Я этого не знал. Ему что за дело до Тузенбаха?

Андрей (сконфужено) Это только мое предположение, не более. Мне самому мало, что известно. Я лишь могу поделиться известными мне фактами. Только убедительно прошу вас , что бы....

Вершинин (не дает Андрею договорить). Не бойтесь, от меня никто ничего не узнает.

Андрей (наклонясь к Вершинину) С месяц тому назад Протопопов ни с того ни с сего поинтересовался у меня — верно ли, что барон оставляет военную службу ради занятия простым трудом. Я ему ответил, что по моим сведениям барон подал рапорт об отставке. Тогда Протопопов говорит — в таком случае ему очень повезло — на кирпичном заводе купца Тенькова как раз имеется работа по его вкусу. И предложил передать это барону. Я не придал его словам значения и, конечно, Тузенбаху ничего не сказал. Вдруг, через некоторое время, жена напоминает мне об этом разговоре и справляется — выполнил ли я поручение Протопопова. Я не удержался, вспылил — зачем она лезет не в свое дело. Жена в ответ закатила мне истерику и первом удобном случае переговорила с бароном сама. Он и загорелся.

Вершинин (настороженно) Вы думаете, за этим что-тот кроется?

Андрей. Насколько я знаю Протопопова — он просто так ничего не делает.

Вершинин. Каковы могут быть его намерения? Вы его хорошо знаете, наверное, есть какие-то предположения.

Андрей. У меня нет определенного ответа. Возможно, что таким способом он  хочет унизить барона, чтобы продемонстрировать свое превосходство над человеком, стоящим по всем статьям выше его самого? Может быть есть другая причина — этого я не знаю. Скажу одно — я не хотел бы оказаться на месте человека, против которого Протопопов начал плести свои комбинации.

Вершинин. Уже и вы переняли любимое словцо своего начальника. Н-ну, не хмурьтесь, я не хотел вас обидеть. Пожалуй, нам стоит предупредить барона?

Андрей (избегая смотреть прямо в глаза Вершинину) По-моему делать это  преждевременно. Мы имеем не подкрепленные фактами подозрения. Стоит ли беспокоить его по такому поводу?

Вершинин (решительно встает) Это касается и вашей сестры. Неужели вы ничего не собираетесь предпринять, чтобы предостеречь ее?

Андрей. Я непременно поговорю с ней и постараюсь доказать всю абсурдность ее решения сделаться учительницей и ехать с бароном на завод.

Вершинин (закрывая створки окна) Эх, Андрей Сергеевич, поздно вы мне рассказали — боюсь, барон «закусит удила». Надо найти веский предлог, чтобы уговорить его переменить свое решение. Вы не могли бы через Наталью Ивановну узнать подробнее о замыслах Протопопова?

Андрей (категорично) Это исключено — она сразу насторожится. Этим я только    могу навредить.

Вершинин. Пожалуй, вы правы. Все же необходимо повидаться с бароном. Прошу прощения, Андрей Сергеевич, я поеду теперь же... Ежели хотите, можете подождать меня. Есть свежие выпуски Технического обозрения.

Андрей. Благодарю, но я тоже пойду. И так задержался — меня ждут двое оболтусов, коим я должен помочь не остаться на второй год.

Вершинин. Так вы соблаговолите сообщить, если узнаете что нового.

Андрей. Непременно дам знать.

Вершинин и Прозорова вместе идут к дверям. Андрей в дверях останавливается.

Андрей. Кажется, я забыл шляпу и трость.

Вершинин. Это я  виноват. (Шагнув к шкафу, достает шляпу и трость, передает их Прозорову) Прошу.

 Андрей. Уже привык ходить с тростью... Кажется, чего-то не хватает. Так вам, вероятно, ваша шашка?

Вершинин. Никогда не думал над этим.

Выходят из комнаты.

Картина девятая

Веранда летнего ресторана в городском парке над берегом реки. За столом, положив руку на перила ограждения, глядя на реку, сидит Теньков. По лестнице быстро поднимаются Протопопов и Взяткин, подсаживаются за стол к Тенькову.

Протопопов (обмахивается носовым платком) Ух, насилу вырвался. С этим переездом дома все вверх дном. Хорошо Взяткин выручил — извлек на волю под предлогом срочного дела в присутствии.

Взяткин. Весь день в хлопотах-с, упрел совсем. Ваше степенство, велите подать чего-нибудь прохладительного.

Теньков (подзывает официанта) Любезный, принеси пару светлого и еще одну «шипучки». (Протопопову) Тебе, Михайло Иванович, было бы лучше к Прозоровым идти, а еще вернее — схорониться за кустиком и проследить, чем у тех дело кончится.

Протопопов. Ну, батенька, это ты вовсе несуразицу предлагаешь — в мои-то лета да в моем ли положении по кустам хорониться? Зря тревожишься — все гладко выйдет.

Теньков. Прежде времени не хвались. Все дело построено на деликатном расчете...Нет во мне уверенности. А ну, как замирятся.

Официант приносит на подносе две бутылки с пивом и одну с минеральной водой. Молча поклонившись, уходит.

Протопопов (дождавшись ухода официанта) Маловероятно. Вторым секундантом к Соленому Петухов напросился, а это такая бестия. Его хлебом не корми — дай кого-нибудь стравить между собой.

Взяткин (отнимая от рта пустой стакан) Уж это точно-с. Форменная анафема, а не человек-с!

Теньков. Гм-гм. Ну, а если барон...того — уложит офицерика?

Взяткин (вытирая ладонью губы) Ни в коем случае. По благородству-с натуры да к тому же накануне вечания не дерзнет поднять руку на ближнего.

Протопопов (выпив стакан минеральной воды) Резонно. Ты, Трифон Антоныч, коли так переживаешь — свечку бы поставил.

Теньков. Вот еще, зачем мне чужой грех на душу брать?

Взяткин (принимается за вторую бутылку с пивом)  Грех — не беда, главное — после не забыть покаяться.

Теньков. Мне каяться не в чем. Захотели «их благородия» стреляться — на здоровье, это их личное дело. (Поворачивает голову, прислушиваясь) От заутрени звонят. Время за полдень, пора бы вашему Петухову появиться.

Протопопов (Взяткину) Ты вот что, Афанасий, поди — встань в конце аллеи, чтобы вход в парк и спуск к пристаням были видны. Как увидишь Петухова — подашь нам знак.

Взяткин (спеша, залпом выпивает полный стакан пива) Хорошо-с. Я платочком вам махну-с.

Теньков. Во-во. Не прозевай. Если все благополучно сойдет — золотой пятирублевик получишь.

Взяткин.  Премного благодарны-с. Будьте покойны, просемафорю в лучшем виде-с. Один момент-с.

Отставив руку со шляпой в сторону, Взяткин  торопливыми глотками опорожняет стакан и, лихо посадив шляпу на голову, сбегает по лестнице.

Теньков. Ишь полетел, шут гороховый...Как на новом месте без своих прохвостов управляться будешь?

Протопопов. Нашел о чем печалиться. На подобных субьектов земля русская плодородна...Давай-ка, пока время позволяет, о нашем дельце переговорим. Дорогонько ты мне завод отдаешь. Войди в мое положение: переезд и обустройство на новом месте мне в добрую копейку влетят. Сколько денег ухлопал, чтобы должность получить — вспомнить страшно. Уступи, Трифон Антоных, не чужие, чай, люди!

Теньков (крутит в руке пустой стакан, прищурив глаз, рассматривает его на Солнце, после ставит на скатерть) Нескладно с заводом-то получилось. Теперь, выходит, не с руки мне его продавать.

Протопопов. Как прикажешь это понимать? Мы с тобой уже и по рукам ударили. Изволь, я согласен на прежние условия, но уж и ты своего слова держись!

Теньков (недовольно) Ты меня на слове не лови. Когда я об их свадьбе услыхал, то совсем голову потерял. А тут вона как дело повернулось. Ну, скажи на милость — зачем тебе кирпичный завод? Ты же в этом деле ни бельмеса не понимаешь. И как собираешься им управлять, съехав за 80 верст?

Протопопов. Я ничего менять не собираюсь — пусть работает как при тебе.

Теньков. Без хозяйского глазу нельзя. Ты думаешь, я ради своего удовольствия, что ли, то в Москву, то в Нижний мотаюсь? Дела, брат, лежать на боку не велят.

Протопопов. Ну, так и я стану время от времени наезжать.

Теньков. Ох, чувствую финтишь, Михайло Иваныч. Я так полагаю — ты с заводом канителиться не будешь, сразу загонишь, пока он хорошую цену имеет. Должно уж и покупателя подыскал? Верно я рассудил?

Протопопов. Ты меня каким-то мошенником выставляешь. Что удивительного в том, если я решил сам капиталистом заделаться? Надоело завидовать, как ты миллионы загребаешь.

Теньков. Вот-вот, в этом вся разница промеж нас: у тебя всегда денежный интерес на первом месте, а для меня деньги — помощники дело вперед двигать.

Протопопов. Ты поделился бы секретом, как это у тебя выходит. Кажется, недавно с малых капиталов начинал, а как взлетел — в Москве, в Нижнем заметной фигурой стал. Для тебя, при твоих-то прибылях, какой-то кирпичный заводик. Тьфу! Пустяк!

Теньков. Ты мне зубы не заговаривай. Я тебя насквозь вижу. Этот пустяк верный доход приносит, который на главное дело идет. Большая река тоже сперва из ручейков да речушек собирается. Ладно, после об этом еще поговорим. Ты сделал, о чем я тебя просил? Вексель у тебя?

Протопопов. Все сделал, как уговаривались. Только небольшой перерасход вышел. (Прячет глаза) По закону переоформлять векселя до истечения срока закладной возбраняется, так что пришлось нотариусу сунуть тысячу.

Теньков (недовольно) Хватило бы ему и двух сот.

Протопопов. В другое время довольно было бы и сотни, да, ведь, ты погнал, как на пожар. Редкий дурак не воспользуется таким случаем.

Теньков. Наступит ли когда-нибудь такое время, когда вы хапать устанете и скажете «довольно»? Хорошо, деньги получишь. Давай вексель.

Протопопов. Вот, возьми (Достает из кармана бумагу)...Когда можно тысчонку назад получить?

Теньков. Дай сначала посмотрю. (Внимательно рассматривает вексель, проверяет «на свет») Вроде все в порядке. (Прячет вексель в портмоне) После ко мне заедем, тогда и деньги получишь.

Протопопов (кротко) Как скажешь, Триша. Что ты намерен теперь с прозоровским домом делать? Вступить в права владения законным порядком ты сможешь не раньше будущего года.

Теньков. Не решил еще. Там видно будет.

Протопопов. Жить в нем ты не собираешься, выгнать прежних хозяев — было бы не великодушно. Большой пользы в этом приобретении я не вижу, а хлопот — не оберешься.

Теньков. Это уж моя забота. Лишний козырь на руках иметь не помешает. Ты вот что мне скажи: Прозоров тебе еще нужен?

Протопопов. Вынужден признать свою ошибку — ни на что негодным оказался, словно весь воздух из него выпустили.

Теньков. Коли у тебя в нем нужда отпала, так я его подберу.

Протопопов. Понимаю-с! Ну, Трифон Антоныч, в пору у тебя поучиться! Когда в Москве у тебя гостил, в цирке наблюдал схватку француза месье Анри с  удавом. Так ты, словно тот самый удав, кольцами в охват берешь, что и не рыпнешься.

Теньков. Ежели я чего решил, то своего непременно добьюсь.

Протопопов. За малым дело стало... Смотри, адьютант командира бригады прикатил. (Достает из желетного кармана часы) Начало второго. Петухов, каналья, отчего-то  задерживается.

Вдали раздаются бодрые звуки военной музыки.

Протопопов. Слышишь, уже  батареи выступили маршем.

Теньков. Не заснул там твой махальщик?

Протопопов (привстает на стуле) Сидит на тумбе курит.

Теньков. Чувствую — не к добру все это. Ох, зря понадеялся на вас.

Протопопов (вскакивает во весь рост) Рано начал Лазаря петь, Трифон Антоныч! Вон Взяткин нам знаки подает...Вот и Петухов собственной персоной. Сейчас все прояснится... Вот каналья, взялся Взяткину рассказывать.

Теньков (тоже встает со стула) Чего это он вприсядку пошел?

Протопопов. Золотой твой отрабатывает. Значит все кончено, Трифон Антоныч — наша взяла!

Теньков (крестится) На все Божья воля! (Протопопову торжественно) Ну, быть по-твоему, отдаю завод. Так отдаю. Владей!

Протопопов (с радостным облегчением) Вот это благородно! По рукам, Трифон Антоныч! Ты знаешь — за мной не станет! (Кричит) Человек! Бутылку лучшего шампанского!

На веранду быстро поднимаются Петухов и Взяткин.

Теньков (нетерпеливо) Ну, что? Рассказывай.

Петухов (не обращая ни на кого внимания, берет стакан Протопопова, сделав глоток, морщится и выплескивает воду за перила) Что за дрянь вы пьете? Велите подать шампанского.

Подходит официант с завернутой в белую твердую салфетку бутылкой шампанского, собирается открыть, но Петухов отстраняет его, берет бутылку, крутит и ударом ладони по донышку выбивает пробку, при этом струя пены льется на Взяткина. Петухов жадно выпивает один за другим два стакана. Третий стакан пьет уже с остановками.

Петухов. Застрелил....Отличный выстрел.....Прямо в сердце....Когда подбежали — уже не дышал.

Все пьют шампанское кроме Тенькова.

Взяткин (облизывая губы). Разрешите-с, ваше степенство, получить-с обещанный приз.

Теньков. Раз обещал — получи.

Достает из маленького кошелька золотой пятирублевик и подает Взяткину. Тот, поцеловав монету, прячет ее в желетный карман.

Петухов (гремит жестяным голосом) Вижу, здесь некоторым за ничтожные заслуги награды раздают, а те, которые под пулями своей шкурой рисковали, как всегда, оказались позабыты!

Теньков. За  усердие вот  тебе три червонца.

Петушков (получив монеты) Не мешало бы добавить.

Протопопов. Довольно с тебя. Рассказывай, как было дело. Кто первым стрелял?

Петухов (опустив деньги в карман, садится к столу) Первый нумер достался барону, но он выпалил в землю.

Взяткин. А я что говорил?

Петухов старается вытрясти из бутылки в стакан остатки шампанского.

Протопопов. Дальше что? Не тяни волынку!

Петухов с неудовольствием смотрит в пустой стакан и резко отставляет его в сторону.

Петухов (сварливо). В начале чуть не сорвалось. Барон начал было говорить, что обиды на Соленого не держит и в свою очередь приносит извинения. Но я его сразу срезал, заявив, что не позволю из благородного поединка устраивать балаган, что без ущербу для чести обоих его так просто кончить нельзя. И тут же мы с секундантами их развели. Дальше все пошло как по маслу. Соленый молодцом держался — выстрелил и глазом не моргнул.

Теньков. И ты, видать, тоже не промах.

Петухов (заносчиво). Меня учить не надо! Не первый раз в подобных переделках участвую. Сам у барьера не единожды стоял!

Протопопов. Ты ври, Петрушка, да меру знай. Что били тебя по морде за твои картежные фокусы — это все знают. И из полка тебя выгнали, потому что мараться об тебя — самому честь потерять.

Петухов (обидчиво). Обижаете, Михал Иваныч, я кажется всегда к вам с полным расположением и открытой душой.

Протопопов. Не терплю, когда ты среди своих врать начинаешь.

Теньков. Ну, будет вам...Вот что: надо помянуть барона, как подобает провославным христианам. (Подзывает официанта) Любезный, подай-ка нам графинчик.

Петушков (в догонку) И закусок! Пороховой дым вызывает у меня зверский аппетит.

Протопопов. Отчего не помянуть. Человек он был беззлобный, с чудинкой в голове, так это у нас на Руси никому в вину не ставится. Вот превратности судьбы! Останься барон служить — мог бы сегодня ехать в Царство Польское, а вместо этого — отбыл прямиком в Царство Божие.

Взяткин. Ждут его там, как же! Он, поди, и в Бога толком не верил.

Официант приносит графин с водкой, рюмки и закуски.

Теньков (разливая водку по рюмкам) Это уж не наша забота. Пускай земля ему будет пухом!

Все молча выпивают.

Теньков. Аминь.

Петухов (одобрительно крякает) Хороша с ледничка. (Официанту резко) Человек, хрену к ветчине подай!

Протопопов. Полюбуйтесь на реку, господа! Лес мачт, на пристанях — настоящее вавилонское стопотворение. На берегу с полгорода зевак собралось. Чем не отплытие Колумба в Америку?

Петухов. Эх, не было меня в те времена, уж я показал бы этим американцам!

Протопопов (Тенькову) Вот пошехонец! Он, видно, думает, что уже тогда в Америке были игорные и бильярдные залы!

Теньков. Это что! Вы поглядели бы на Волгу в Нижнем во время ярмарки. Вот где сила! От Кремля глянешь на Стрелку — аж дух захватывает! Сотни барж — воды за ними не видать,  мачт — что тебе лес из реки поднялся, пароходы косяками ходят. Куда вашей Америке! Нету в мире державы богаче нашей Расеи-матушки.

Протопопов. Нам с Нижним, конечно, не тягаться. Но согласитесь, господа, что есть в этом зрелище определенная экспрессия, тяга к перемене мест. Жаль, что нет в нашем городе художника, способного запечатлеть в красках сей памятный момент.

Взяткин. Зато наверняка есть художники по части чужих карманов. Вот кому сегодня — настоящее раздолье.

Петухов. Опомнился! Свои прогонные господа офицеры давно цыганам, шулерам и шлюхам спустили. Эти бестии в последнюю неделю здорово поживились!

Протопопов. Говорят, у Назарки день и ночь игра шла?

Петухов. У Назарки — мелкая шушера играла. Все серъезные игроки у Абрамки сошлись.

Протопопов. Без тебя, как всегда, не обошлось?

Петухов. Куда мне! Сам полицмейстер банк держал. Так разошелся, что другим и не подступись!

Протопопов (восхищенно) Вот прохвост! Погрел руки почтенный Тарас Григорьевич! Может теперь должок вернет?

Взяткин. Раскатали-с губу, легче из камня воду выжать-с!

Протопопов. Это верно. Трудно наш полицмейстер расстается с деньгами, особенно с чужими. (Тенькову) Ты что, Трифон Антонович, приумолк?

Теньков. Не складно получается — про Соленого мы совсем позабыли.

Протопопов. Ты что же — предлагаешь ему заплатить за то, что он барона ухлопал?

Теньков. Не про деньги разговор... И все же —  не хорошо.

Протопопов. Если уж так хочешь ему угодить — нет ничего проще: пошли на баржу с офицерами вина и закусок. Им это будет в самый раз.

Петухов. Поздно спохватились — караван вот-вот отчалит.

Протопопов. Это не беда. Они нынче далеко не пойдут — на ночевку у Троицы на якоря встанут. На лодке все доставить — чего проще.

Петухов. Не поход — а пикник на лоне природы.

Протопопов. Генерал — умница. Все правильно рассчитал: главное — людей из города увести, а там уж порядок наведут. Отсталых успеют собрать, если что впопыхах позабыли — тоже подвезут. Что бы сразу подчистую уйти — об этом нечего и думать!

Петухов. Кучер по дороге сюда рассказывал: полицмейстер утром трех в стельку пьяных офицеров арестовал — хотели из борделя девку выкрасть, с собой на барже увезти. Девка, когда на извозчика грузили, визжала от щекотки, как поросенок, только поэтому и хватились.

Все смеются.

Пртопопов (сквозь смех) Сознайся, прохвост, что прямо сейчас это сочинил!

Петухов (истово крестясь) Ей-богу, истинная правда! Что же я по-вашему слова правды сказать не могу?

Взяткин (привстав со стула) Ба! Смотрите, Профессор собственной персоной!  Совершают-с променад с очередным-с наследником.

Петухов. Ну, чей наследник может наверняка знать только его жена.

Протопопов. Петрушка, видно, забыл про ухо?

Петушков закрывает ладонью ухо.

Взяткин. Ишь — какая фря! Делают вид-с, будто нас вовсе не замечают. Ждут-с, чтобы  его позвали.

Протопопов (переглянувшись с Теньковым) И позовем — мы люди не гордые. А вы, голуби сизокрылые, хватить рассиживаться. Займитесь-ка делом. Ты, Петухов, дуй на Еленинскую, в магазин к Алексееву. Скажешь — от меня. Возьмешь дюжину белого вина - хорошего, токайского, головку голландского сыру да фруктов разных фунта четыре. Нет, четырех, пожалуй, будет мало. Возьми шесть. Да, гляди, чтобы все было в отбор. Скажешь, чтобы счет мне прислал. Ты, Взяткин, найми лодку с двумя гребцами на вечер и меня жди. Сам лично господину Соленому чарку на посошок поднесу и доброй дороги пожелаю.

Теньков. Дело говоришь. Я к тебе в долю вхожу.  (Петухову) Вот тебе, любезный, четвертной билет. Возьми два фунта икры зернистой, наилучшей  да осетрового балыка фунтов на десять, да кренделей пшеничных пяток, да полдюжины «цимлянского».

Петухов (ворчливым тоном). Вот так всегда. Другие с приятностью время проводят, а ты, вывалив язык, по городу рыскай.

Протопопов. Ну-ну! Сироту казанскую  из себя не строй. Без меня ты и месяца на воле не протянешь. Гляди, в острог попадешь, уж больше оттуда не выйдешь.

Взяткин (дерзко). Это еще неизвестно — что кому на роду написано. От сумы да от тюрьмы не зарекайся.

Протопопов (грозно). Что такое? Бунт в команде? Сошлю на галеры! Оставлю посерёд океана в шлюпке без весел!
Петухов. Пойдем, Афоня. Не связывайся. Себе дороже выйдет.

Петухов и Взяткин уходят.

Картина десятая

Появляется Андрей Прозоров. Он в форменном пальто и в фуражке с круглой чиновничьей какардой. Катя перед собой детскую коляску — сплетеную из прутьев ивы корзину на четырех низких деревянных колесах, с высоким ручкой-поручнем, в которой под белой кружевной накидкой спит ребенок, он медленно приближается к веранде, намерено прижимаясь к дальнему краю дорожки и делая вид, что смотрит исключительно на  реку, как бы не замечая Протопопова и Тенькова. Протопопов окликает его.

Протопопов. Прозоров! Андрей Сергеевич! Милости просим в нашу компанию. Отсюда гораздо лучше видно.

Андрей Прозоров, толкая перед собой  коляску, подходит к веранде, оставаясь с наружной стороны. Молча, кивком головы здоровается.

Протопопов. Отчего вы здесь, а не у пристаней? Кажется, ваши друзья уезжают.

Андрей. Им сейчас не до нас. Мы вчера попращались.

Протопопов. Право, даже мне жаль, что бригаду от нас переводят. Привыкли к ним. А из привычек жизнь складывается. Очень скоро многие последуют их примеру. Уже есть первая ласточка — в понедельник отбывает театр. Через месяц этот город будет пуст, как картонка из-под торта...Разве, другой какой полк расквартируют. (Андрею) Господа офицеры ничего не говорили об этом?

Андрей (сухо). Нет.

Протопопов. Впрочем, мне от этого ни холодно ни жарко. На будущей неделе, даст Бог, и я тронусь. Прощай тогда, тихий городок!

Андрей, не поддерживая разговор, мрачно молчит.

Протопопов (Андрею). Новость последнюю слыхал?

Андрей (отрывисто). Вы о поединке? Да, знаю — мне доктор сказал.  Бессмысленная смерть.

Протопопов (с тонкой улыбкой). «Шарше ля фам». Непременно тут замешана женщина.

Андрей (смотрит на Протопопова с презрением. Говорит резко). Вздор!

Протопопов (бросив удовлетворенный взгляд на покрасневшего Андрея, продолжает) А ежели говорить всерьез, барон бросил вызов общественному мнению. За то и поплатился. Главное - кому и что он хотел доказать? Останься он жив — общество не оценило бы его поступка. (С усмешкой) Ведь он не граф Лев Толстой. В глазах же рабочих он все равно остался бы барином, решившим вкусить их жизни ради забавы. Он любовался собой, своим смелым, как ему казалось, поступком. При этом, не задумываясь, готов был принести вашу сестру в жертву своему извращенному честолюбию, бросить сей брильянт в грязь, в среду невежестного, грубого, почти первобытного народа!

Андрей (нехотя). Барон заблуждался, это так. Но его намерения в отношении моей сестры, я уверен, были честны.

Протопов. Когда мужчина действительно любит женщину, то готов бросить к ее ногам лучшее, что имеет. Барон, напротив, в угоду своей прихоти, собирался лишить вашу сестру остатков былого комфорта, которым она была окружена с рождения. Убежден, что этот союз не выдержал бы столкновения с обыденной и грубой действительностью низов нашего общества.

Андрей (скривив губы). Вы, как всегда, правы.

Теньков (веско). Ваша сестра достойна счастливой жизни, и будьте покойны — найдется человек, способный ей такую жизнь обеспечить.

Глубокая пауза. Андрей с недоумением смотрит на Тенькова.

Раздаются хлопки выстрелов, в небо взлетают разноцветные ракеты, с берега долетают звуки бравурного марша.

Протопопов. Первые баржи отчаливают. Помашем им на прощанье.... (Стоя, машет вынуым из кармана платком)

Андрей (как бы про себя) Если бы кто мог понять, какая тоска сжимает сердце. Словно товарищи по стае улетают в теплые края, а ты остаешься с перебитым крылом в ожидании осенней непогоды.

Теньков (Андрею). Выкиньте прочь свою тоску. Я хочу сделать вам предложение. В скором времени я отправляюсь в деловой вояж за границу. В Париж. Взял подряд на поставку строевого леса для постройки балаганов на мировой ярмарке. Мне нужен человек, обученный иностранным языкам. Поездка на всем готовом: есть, пить — что я, то и он, вагон первого класса, гостиницы — все по первому разряду. Если я вам, господин Прозоров, предложу — согласитесь?

Протопопов. В Париж, за чужой счет? Покажите мне того дурака, что от такого предложения откажется.

Андрей (будничным тоном). Я не могу оставить место.

Протопопов (коротко свистит). Ну, брат, не знал с кем имею дело.

Теньков. От чего же не можете?

Андрей. Я служу. Живу на жалование. Не ворую. Взяток не беру.

Теньков. Сколько, ежели не секрет, составляет ваш доход?

Андрей. Это не имеет значения.

Проторопов. Вместе с прибавками за выслугу — полторы тысячи в год. (Вздыхает) Не пошикуешь.

Теньков (быстро прикинув в уме). В месяц выходит по сто двадцать пять рубликов. Я дам вам втрое.

Протопопов. Ну, ты, Трифон Антонович, сильно расщедрился. Столько-то и мне не отхватить.

Теньков (без притворства). Ты, Михайло Иваныч, в мой карман не заглядывай. Это мое дело решать — кому и сколько платить. (Андрею) А вам, уважаемый, я так скажу. Вы — человек в расцвете лет, образованный. Можно ли поверить, чтобы такой человек целью своей жизни поставил извести ведро чернил и несколько пудов бумаги? С трудом в это верю-с. Я не умею красно, как господин Протопопов, говорить. Но однако ж жизнь не из бумаг, она, любезный мой, из дел состоит. Кто сейчас главная пружина в государстве? Заводчик, фабрикант, промышленник. Это мы фабрики, заводы, железные дороги, мосты, паровозы, суда, прииски строим. Через нас держава крепнет...Иной раз инда робость берет: столько еще дел-то впереди! (Качает головой) Одному — за целую жизнь не поспеть. (Вздыхает) Цену времени понимать начинаешь. (После короткой паузы Андрею) Вот и вам хватит, как дедушка Илья, сиднем на печи-то сидеть. Предлагаю вам настоящее дело. Я чувствую — мы поладим. Ну, так как? По рукам что ли?

Андрей (после непродолжительной паузы, изменившимся голосом) Я согласен.

Теньков через перила веранды протягивает Прозорову руку, которую тот с почтительным поклоном головы пожимает.

Теньков. Надо нам знакомство поближе свести. Прошу завтра вечером, часикам к восьми пожаловать ко мне домой, тогда все и обсудим. (Встает из-за стола) Что же, господа, время с пользой провели. Господин Прозоров, прошу супруге вашей и сестрицам поклон от меня передать. Стало быть - до завтра. Пойдем, Михайло Иванович,  прогуляемся до пристаней да заодно потолкуем.

Протопопов (Прозорову) А вы везунчик, Прозоров. Можно сказать, банк сорвали. Даже завидки берут. Не смотрите так сердито. Ей Богу, я этого не заслужил...Сестрице своей, Ирине Сергеевне, передайте, что интриган и подлец Протопопов шлет ей свое искреннее сочувствие. Как ни странно, мы тоже душу имеем-с. Правда, редко кому ее открываем...(Продолжает своим обычным, насмешливым тоном) Впрочем, постарайтесь ее утешить, недаром говорится: «что ни делается — к лучшему». Счастливо оставаться.

Протопопов и Теньков уходят. Начинает накрапывать дождь.

Андрей. (в волнении трет руку об руку, потом засовывает их в карманы пальто) У меня даже руки похолодели. Можно ли всему этому верить? Когда-то я самоуверенно представлял, как въезжаю в Париж триумфатором, европейской знаменитостью, а еду приживалом при разбогатевшем купчике. (Стоит, подняв лицо с закрытыми глазами к небу) Пусть так. (Вынув из карманов  руки и сложив их на груди, делает два стремительных шага от каляски и столь же быстро возвращается назад) Зато какой выпадает шанс вырваться из этого опостылевшего города, каждодневного мелочного существования, от женщины, которую я презираю!  Стоит признать, что этот Теньков далеко не глуп. Как верно он сказал: «не для того родились, чтобы извести ведро чернил и пуды бумаг». Я вдруг словно пробудился. Была же во мне «божья искра». Я знаю наверное, что была. И ужас охватил меня. Неужели потухла?...Нет! Нет, господа! Дайте мне только глоток свободы от жалкой роли добытчика, а по сути - раба собственного семейства, и я еще смогу вас всех удивить! Ехать! Поступить иначе — это положить конец всему, что еще сохранилось под пеплом сгоревших желаний и надежд. Кто и что может остановить меня?! Жена — эта хищная, плотоядная пиявка пусть убирается к своему отцу — жалкому местечковому Селадону...Сестры. Да, их стоит пожалеть. Но разве я могу что-то исправить? Читать же в их глазах молчаливые упреки — какая пытка для меня. После смерти Шмидта и сегодняшнего отъезда Вершинина во всем городе не осталось человека, способного понять меня. Непременно ехать.

Из коляски доносится плач ребенка. Андрей убирает накидку и копошится в коляске.

Андрей. Что? Просишься домой? Если бы ты знал, что дом — это вовсе не то место, где только едят и спят. Для тебя  было бы лучше, если бы я теперь же пустил тебя, как Моисея, на волю волн. Но, к сожалению, в наше время это невозможно. Надеюсь, что когда-нибудь ты поймешь меня. И, может быть, поступишь, как я. Если у тебя достанет силы духа и храбрости сопротивляться.

Уходит с коляской со сцены.
Занавес


А.Федотов


Прозоров и другие

Пьеса в десяти картинах

Действующие лица:

Андрей Сергеевич Прозоров, молодой человек без определенных занятий, потом чиновник земской управы.
Наталья Ивановна Зубатова, его невеста.
Иван Романович Чебутыкин, военный доктор в чине коллежского ассесора.
Михаил Иванович Протопопов, товарищ председателя уездной земской управы.
Александр Игнатьевич Вершинин, подполковник, батарейный командир.
Анфиса, нянька, старуха 70 лет.
Николай Львович Тузенбах, барон, артиллерийский поручик.
Трифон Антонович Теньков, купец, около 45 лет.
Прокопий Аристархович Сверчков, чиновник на пенсии.
Шмидт, Бобышкин, Петухов, Взяткин, городские чиновники.
Иван, слуга Протопопова.

Действие 1

Комната Андрея Прозорова. Ранний вечер. Андрей сидит перед открытым окном. Ветер перебирает откинутую кружевную штору, листы лежащей на подоконнике книги.  Вдали играет духовая музыка. В приоткрытую дверь заглядывает, а затем входит Чебутыкин в мятой белой летней куртке с мягкими серебряными погонами — на каждом по две звезды при двух просветах. Волосы с одной стороны его головы торчат вихрами. Андрей тотчас делает вид, что занят чтением.

Чебутыкин. Ага, ты здесь, князь Андрей! ...Куда все наши подевались?

Андрей. (не отрываясь от книги) В парке с Вершининым и Кулыгиным.

Чебутыкин. Так-с...А ты что дома киснешь? Ведь нынче первое гуляние после зимы — весь город сейчас там.

Андрей. (все не отрываясь от книги) С таким же успехом я сам могу задать вам этот вопрос.

Чебутыкин. Мне ответа придумывать не надо: вздремнул после обеда и не слыхал как девочки собрались.

Андрей. (закрывает книгу и, нарочито потягиваясь, поворачивается к Чебутыкину). Значит крепко спали. Вершинин на новой коляске пожаловал, остальные - на извозчиках, так что шуму было много — только еще цыган не хватало. Кажется, мертвого можно было поднять. Глядите, Иван Романович,— опять влетит вам от сестер!

Чебутыкин. (трет рукой затылок) У девочек определенно портится характер. Завели моду следить сколько я выпью за обедом. Считается — для моего блага. А разбудить, когда надо, забыли. Теперь вот тащись на своих двоих. (В нерешительности стоит посреди комнаты).... Так у кого, говоришь, подполковник коляску купил?

Андрей. У Винклера. Нашел кому заказывать!

Чебутыкин. (заложив руки в карманы брюк и качаясь с пяток на носки) Чем же тебе Винклер не угодил? Ему прекрасные экипажи удаются: покойные, с мягким ходом.

Андрей. (пренебрежительно машет рукой) Корыта на колесах. Вот Смирнов пролетки делает — заглядение: легкие, быстрые! Когда едешь — кажется по воздуху летишь.

Чебутыкин. Вершинин тебе не брандмейстер какой-нибудь, чтобы в пролетке как угорелый носится. Командир батареи. Его положение обязывает к степенному передвижению. Да и жена его хороша была бы в пролетке... Ха-ха. Вот она, пожалуй, вылетела бы на первом повороте. Представляю себе!

Андрей. (напрасно стараясь сдержать улыбку) Другие почему-то не вылетают.

Чебутыкин. Так другие — нормальные, а эта (вертит пальцами возле головы) …с воображением. Таких особ даже лошади боятся. Да-с!...  Дорого ему каляска обошлась?

Андрей. Двести ассигнациями.

Чебутыкин. Цена сходная....Ну, так что — может прогуляемся? Тебе после книжной науки моцион будет полезен. Назад в новом экипаже прокатимся.

Андрей. (наигранно зевает) Неохота. Тем более — всем места все равно не хватит.

Чебутыкин. (в раздумьи) Нет, один не пойду. Я у тебя лучше посижу.
(Усаживается в кресло. Расстегнув куртку на три пуговицы, достает из кармана газету, не читая, кладет на колени. Говорит мечтательно). В парке сейчас сирень распустилась...Хорошо сидеть на скамейке, слушать вальсы, на реку любоваться...С нее ветерком свежим тянет...Вольной водой пахнет...Право, голубчик, река — лучшее, что есть в нашем городе... А по дорожкам офицеры с дамами, чиновники с семьями прогуливаются...Ты всех знаешь, и тебя всякая собака знает. Так-то покойно на душе.

Андрей. (с сарказмом) Вернее будет сказать — смертельно скучно. Вам не кажется, уважаемый доктор, что у нас в России, а в нашем захолустье — тем паче, время будто остановилось?

Чебутыкин. Что же в этом странного — уже конец мая, сейчас девятый час, а Солнце, между тем, еще не село. От летнего жару день расширяется, потому и время ползет медленно.

Андрей. (не принимая шутки) Будет вам дурачиться. Ведь вы прекрасно понимаете, что я другое имею ввиду. Настоящая жизнь мчится и бурлит где-то в стороне, а мы словно в  заводи со стоячей водой застряли. Как липкой тиной обросли ленью, пошлостью. Мы, русские, вялы, социально неразвиты, начисто лишены здоровой предприимчивости и энтузиазма. Думаем не о пользе дела, а как ловчей угодить начальнику. Наши мечты редко простираются дальше того, чтобы отхватить даром куш, получить внеочередной чин или крестик в петличку. И самое страшное — мы довольны собой и даже гордимся своим состоянием, считаем его чуть ли не национальной самобытностью.

Чебутыкин. (с сомнением качает головой) Ну, брат, ты уж того....хватил через край. (Подняв палец) Погоди-ка, как эта поговорка, что Миша любит цитировать: «Чтобы быть счастливым — научись находить удовольствие в малом». Гораций, между прочим, изрек — латынский философ.

Андрей. (в возбуждении пересаживается со стула на подоконник) Чепуха! Убогая философия вечных неудачников. Вы только представьте — всего в двух сутках езды по чугунке существует совсем другой мир, а кажется — будто на другой планете. Вы верите, доктор, что на самом деле существуют Париж, Вена, Бердин, Лондон, Рим? Что они — не плод фантазии господ сочинителей?

Чебутыкин. Может быть и существуют. Я где-то читал, что в Риме полно блох — такое, пожалуй, выдумывать не станут.

Андрей. Кроме блох, доктор, там еще кое-что имеется. (Мечтательно) Самый прекрасный город на свете — это, конечно, Париж. Туда стекаются финансы со всего мира, собираются самые влиятельные политики, самые обольстительные женщины, блестящие аристократы и неуловимые мошенники и шпионы. Художники всех мастей спешать отдать на суд избалованной публики плоды своего таланта. Там за чашкой кофе несколькими вскользь брошенными фразами решаются судьбы царств и народов. (С жаром) Я готов трудится не жалея себя, чтобы вырваться из нашего отупляющего везвременья в тот чудесный, манящий мир!

Чебутыкин. (хлопает себя ладонями по ляжкам). Вот так раз! Стало быть Москвы нам уже мало — подавай Париж!

Андрей. (смущаясь, что неожиданно для себя открылся, но не в силах сдержать своего порыва) Москва — всего лишь необходимый этап. Но клянусь — наступит день, когда я ступлю на перрон парижского вокзала из первоклассного вагона континентального экспресса!

Чебутыкин. (неожиданно серъезно) А по мне — на кой он нужен, этот Париж? Думаешь в нем нет своих Андреев Прозоровых? Не даром говорится - «где родился — там и сгодился». Эх, юноша, возраст у тебя сейчас такой. Вам, молодым, все бы бежать куда-нибудь без оглядки. Так и жизнь пробегать можно. Поверь старику. А будет ли потом что вспомнить? Не дай Бог, окажется, что все настоящее прошло стороной или сам мимо собственного счастья пробежал наперегонки с другими. А финал, знаешь, у всех один: пенсия, болезни, жена-старуха, дети-оболтусы.... Или как я — одинокий, в сущности, никому ненужный старик... Растроил ты меня....Давай, что ли водки выпьем.

Андрей. (качает головой) Не хочу, мне еще заниматься надо. И вы слово дали.

Чебутыкин. (насмешливо хмыкает) Эко сказал: слово дал! Будто это имеет какое-то значение! Грядущим поколениям, дорогой мой, будет глубоко плевать пил или нет некто Иван Романович Чебутыкин. Может меня и вовсе на свете-то не было?

Андрей. За грядущие поколения отвечать не берусь, а вот сестры искренне заботятся о вас, и их глубоко огорчает, что вы опять сворачиваете на старую дорожку.

Чебутыкин. Брось! Просто в них вполне вызрела женская натура, которая требует власти над мужчиной. А раз своих мужей пока Бог не дал, так они меня берут в оборот. Вот Маша занята своим Кулыгиным, так она меня и не цепляет. Ты сам-то поостерегись — кажется, у Натальи Ивановны характерец не из легких.

Андрей (обижено) Чем Наташа вам всем не угодила? Она умный и цельный человек, не витает в облаках как мои милые, но при этом ужасно непрактичные сестры. Я готов согласится с тем, что ей порой не хватает вкуса, интеллтгентности, но стоит заняться ее образованием — уверяю вас, она быстро разовьется.

Чебутыкин. (недовольно ворочается в кресле) Бабий ум на конце ее языка...Как говорится, дай Бог вам счастья, но, хоть убей, не могу понять зачем ее непременно нужно развивать. Уж коли ты решил, так венчайтесь, и пускай она рожает тебе детей, штопает носки, варит варенье. Для этого никакого развития не требуется. Если не хочешь испортить себе жизнь — послушайся моего совета.

Андрей. Вы, Иван Романович, закоренелый и неисправимый ретроград. Поймите, наконец, - сейчас не те времена, чтобы запирать женщину в узком мирке обывательского существования. Предоставление ей равных смужчиной прав становится реальностью!

 Чебутыкин. (презрительно фыркает) Слыхали мы эти басни лет сорок тому назад. Более глупой и вредной затеи трудно себе представить.

Андрей. (со сниходительной наставительностью) Прежние неудачи в женском вороосе были связаны с отсутствием экономической базы. Теперь дело другое — женщина имеет возможность получить образование, обучиться профессии. Женщина-работница становится востребована обществом. Не станете же вы отрицать, что женщина-педагог или служащая в общественных учреждениях стала в наши дни вполне обычным явлением. А их присутствие в среде творческой интеллигенции? Пройдет еще лет двадцать-тридцать, и не исключено, что нам, мужчинам, придется доазывать свое превосходство над так называемым слабым полом!

Чебутыкин. (недовольно бурчит) Пожалуйста, избавь меня от подобных пророчеств. За твоей экономичсекой базой, дорогуша, скрывается обыкновенная нужда в куске хлеба. Вот ты радуешься, что женщина теперь может работать. А мне по долгу службы приходится обследовать работниц суконной фабрики купца Сыромятникова. Доложу тебе, скверная картина: через три, много — пять лет у каждой четвертой обнаруживается чахотка. Редкая из них доживает до тридцати пяти лет. Не кажется тебе слишком большой цена, которую приходится платить этим несчастным за обретенное ими право заработать для семьи лишнюю копейку?

Андрей. (упиваясь собственным красноречием) Конечно, подобные факты вызывают справедливое возмущение и требуют пристального внимания со стороны либеральных слоев общества, вмешательства властей, наконец! Но вместе с тем, если бы человечество терзалось нравственными вопросами перед каждым эволюционным скачком, то мы, уважаемый Иван Романович, чего доброго, до сей поры лазали бы по веткам. Вы обращаете внимание на частности, а обществу, как единому социуму, важна перспектива, ради которой оно должно быть готово принести в жертву какую-то свою часть, конечно, желательно наименее ценную. Вот вы, к примеру, стрижете свои волосы, чтобы в жару чувствовать себя комфортнее, и не испытываете из-за этого угрызений совести. Так и тут, как ни цинично это звучит.

Чебутыкин. (расстроен и сердит) Помяни мое слово — все это добром не кончится.... Впрочем, меня это не касается!  Вот получу отставку — отправлюсь в Кострому век доживать. Туда вы не скоро со своей эмансипацией доберетесь. Там народ простой. (Говорит со злым сарказмом) А эти ваши «эмансипэ»  — крокодилы в пенсне и юбках, отчаявшиеся выйти замуж

Андрей (снисходительно улыбаясь). Напрасные надежды, Иван Романович, укрыться от неизбежного наступления прогресса...Кстати, позвольте полюбопытствовать, почему это вы решили отправиться на покой именно в Кострому, а, скажем, не в Арзамас или Рыбинск?

Чебутыкин. (все еще сердито) Родина моя там — вот почему! (Понемногу остывает) Сниму квартиру в тихом переулке, куплю лодку и буду на Волге с удочкой дни проводить.

Андрей (весело). Но, позвольте, а кто собирался после отставки к нам в Москву перебраться?

Чебутыкин. (передразнивая) К вам в Москву! Вы хоть покупателя-то на дом нашли?

Андрей. (вздыхает, разводя руками) Увы - пока нет. Приходил на днях один купчик, ходил по дому, во все углы заглянул. С нашей ценой согласился, не торгуясь. Мы подумали и …. отказали. Вы, конечно, скажите, что мы сами не знаем, чего хотим. Но в тот момент нам показалось, что мы продаем что-то близкое, ставшее частью нас самих.... Этот дом знает все о нас. На дверном косяке в кабинете отца сохранились отметины, как мы росли год за годом, и до сих пор ни у кого не поднялась рука их стереть. Он помнит наши детские игры и ссоры, нашу дружбу. Он принимал и любил наших друзей, в холод грел всех у своих жарких печей. Вместе с нами он хранит память об отце и, вдруг здесь появится и начнет распоряжаться чужой человек!

Чебутыкин. Мое дело, конечно, сторона, но с таким подходом вы не скоро Москву увидите.

Андрей. (хлопает ладонями по подоконнику, решительно) Нет, уже решено: к осени переберемся непременно. Ольга написала Снежневским, они теперь в Москве, чтобы подыскали нам приличную квартиру неподалеку от нашего прежнего московского дома.
Чебутыкин. (удивленно подается вперед) Вот новость — Снежневские в Москве?! Когда это капитан успел из своих Сум в первопрестольной оказаться?

Андрей. Он уже полгода как переведен в Москву. Константин Константинович успел закончить академию при Генштабе, после был откомандирован ко двору болгарского госпадаря Фердинанда, где отлично себя зарекомендовал, награжден орденом «За заслуги» и «Владимиром», получил «полковника». Теперь состоит при штабе генерал-квартирмейстера Московского округа.

Чебутыкин. Не долго же он на своей мортирной батарее задержался.

Андрей. (с восхищением) Да, завидная карьера: в тредцать девять лет генерального штаба полковник! И заметьте — сам всего добился.

Чебутыкин. (сложив руки на груди и вскинув голову) Полячок. Уж очень самолюбив, все с какой-то претензией на особость. Чуть не по его — так сразу и вспыхнет. (Взмахивает руками) Фейерверк, бенгальский огонь, а не человек! (После короткой паузы) Гм-гм, честно говоря, не любил я его.

Андрей. (укоризненно) Полноте доктор, это в вас предубеждение говорит. Снежневский и был способнее остальных, отец его очень отличал. Среди офицеров бригады он выделялся своей целеустремленностью, всегда точно знал, что ему нужно, с завидным упорством добиваясь поставленной перед собой цели.

Чебутыкин. (упрямо топнув ногой) И потому женился на перезрелой деве с богатым приданным.

Андрей. (пожимая плечами) Какая же Варвара Степановна была перезрелая дева? В ту пору ей, если не ошибаюсь, исполнилось 22 года. Ну да, ведь она старше Ольги на три года. Прекрасный человек и, между прочим, не дурна собой.

Чебутыкин. Может и так. Но, помнится, в начале господин капитан выказывал самые серьезные намерения относительно вашей сестры. (Бьет кулаком по подлокотнику) Это все знали. Вот только некстати ее подруга неожиданно получила в наследство 160 десятин чернозема в Житомирской губернии.

Андрей. (горячась) Ничего подобного. Между Ольгой и господином Снежневским всегда были лишь приятельские отношения. Она так радовалась за Варвару Степановну. Надеюсь — теперь их дружба возобновиться.

Чебутыкин. (недоверчиво качает головой) Поживем-увидим.

Андрей. (с укором) Вы — язва сегодня, доктор.

Чебутыкин. Хотелось бы мне ошибиться, но, думаю, на Снежневских вам расчитывать не приходится.

Андрей. (сухо) Оставим этот разговор. Мне он становится неприятен.

Чебутыкин. (примирительно) Ну, коли так — прошу прощения. Миль пардон.

Обя сидят некоторое время молча. Андрей, покачивая ногой, насвистывает. Чебутыкин задремывает.
Картина вторая

С улицы женский голос окликает Андрея «Ау, милый!» От неожиданности он вздрагивает. Наташа, тихо подкравшись и положив ладони на подоконник со стороны улицы, смеясь, смотрит на Андрея.

Андрей. (с ласковым укором) Милая Наташа! Ты меня чуть не испугала!
Подхватив Наташу под мышки, помогает ей перелезть в комнату и сесть рядом с собой на подоконнике.

Наташа. (с улыбкой, усаживаясь удобнее и расправляя юбки) Какой ты неженка, прямо как девушка.

Андрей. (стараясь скрыть свое смущение) Почему сегодня ты не была у нас?

Наташа. (вглядываясь в глубину комнаты) Ой, кто это у тебя там, в креслах?

Андрей. Это Иван Романович. Не обращай внимание — он спит.

Наташа. (недовольно)  Что, у него своей комнаты нету? (окинув Андрея критическим взглядом, раправляет ему воротничок блузы, взбивает на голове «кок») Вот теперь гораздо лучше... Видишь ли, Андрюшенька, после того, как ты сделал официальное предложение, мне неудобно бывать у вас слишком часто. К тому же, мои будущие золовки твоему выбору, судя по всему, не очень рады. Во время помолвки они как-то странно смотрели на нас, а Ирина даже заплакала.

Андрей. (берет ее ладони в свои и поочередно целует обратные стороны запястьев) Просто они не могут поверить, что их младший брат стал совсем взрослым. Вот увидишь — пройдет совсем немного времени, и они обязательно полюбят тебя. Сестры очень славные, добрые и справедливые. Они не могут не оценить твой ровный и прямой характер. Им как раз не хватает твоей деловитости и трезвого взгляда на жизнь.

Наташа. (со скрытым вызовом) Надеюсь, они не расчитывают вместе с невесткой заполучить в дом экономку? Имей ввиду — мы должны жить отдельным хозяйством. Так будет лучше им и нам, чтобы не было никаких недоразумений.

Андрей. (играя завитком волос у нее на шее) Хорошо, если ты так хочешь. «Мужик с возу — кобылам легче». Я имею в виду, что теперь сестры совсем освободятся от забот обо мне.

Наташа. (отстраняясь, заправляет волосы в прическу) Я думаю — им втроем это было не в тягость...Кстати, о кобылах. Ты знаешь, милый, Михаил Иванович приглашает нас завтра кататься на тройках. У его знакомого священика о. Филимона в Прибрежном храмовый праздник.

Андрей. (уязвленный, не пытаясь скрыть свою досаду) Постой, а с какой стати господин Протопопов приглашает тебя кататься?

Наташа. (игриво заглядывая снизу в глаза) Ах, Боже мой, какие мы ревнивые.  С чего ты взял, что он приглашает меня одну. Ведь я так и сказала - «нас». Понимаешь, он нынче зашел к папа по своим делам и, уже прощаясь, заговорил об этой прогулке, взял с меня слово и велел просить, чтобы и ты непременно поехал. Ну, право, не вздумай дуться.

Андрей. (сидит, отстранившись от Наташи) Я не дуюсь, но существуют приличия, о которых ваш Протопопов, видно, не имеет понятия. Свое приглашение тебе он обязан был передать через меня. В конце концов ты — моя невеста.

Наташа. (прижавшись щекой к его плечу и беря его за руку) Вы удивительные любители все усложнять, когда в том нет ни малейшей необходимости. Ну рассуди, зачем ему было тащиться через полгорода, если я обещала непременно сегодня  тебя повидать и обо всем договориться. Разве ты не рад меня видеть?

Андрей. (говорит дрогнувшим голосом, по-прежнему не глядя на нее) Я слишком тебя люблю, чтобы делить твое внимание с другими мужчинами.

Наташа. (закрыв глаза, подставляет ему свое лицо) Мне нравится, что ты такой страстный!

Андрей и Наташа целуются.

Наташа. (с капризными нотками в голосе) Тише. Ну, тише — доктора разбудишь, а я завтра буду с распухшими губами.

Андрей. Он спит и ничего не слышит... У тебя такие сладкие губы.

Наташа. (лукаво) С чего бы это?

Андрей (прерывисто после страстного поцелуя) И такие... мягкие.

Наташа. (совершенно спокойным голосом) Ну, будет. Потом успеем нацеловаться. Давай лучше поговорим о поездке. Я уже все хорошо продумала: одену зеленую амазонку, коричневую вязаную жакетку, шляпу папа с широкими полями. А еще мне нужен парадный кушак твоего отца, (быстро креститься) Царствие ему небесное. Твоих сестер мой наряд, возможно, шокировал бы, но по-моему я буду в нем потрясающе выглядеть на Гвидоне.

Андрей. (немного удивлен и раздосадован спокойствием Наташи, но по инерции пытается продолжить любовную игру) Ты будешь шикарно выглядеть, и мне придется тебя похитить, увезти далеко-далеко и там тайно от всех обвечаться.

Андрей тянет Наташу к себе.

Наташа. (упираясь руками ему в грудь) И скомпрометировать себя и меня, и тогда никто к нам на свадьбу не придет.
Андрей. (стараясь подавить возникшее раздражение) Зачем нам чужие, если это касается лишь нас двоих? Довольно, если на венчании будут только родственники и самые близкие друзья!

Наташа. Милый, как ты можешь так говорить? Для девушки свадьба — самое важное событие в ее судьбе. Не хочешь же ты лишить меня этого праздника? И потом, мы не на необитаемом острове живем. Будут приглашены все самые уважаемые люди нашего города — Михаил Иванович об этом позаботится.

Андрей (не скрывая своего раздражения) Опять он! Этот Михаил Потапыч для тебя прямо оракул какой-то!

Наташа (с уверенной и чуть насмешливой улыбкой) Пожалуйста, дусик, не воображай того, чего нет. Протопопов уже пожилой человек, друг моего отца. Я его знаю с детских лет. Михаил Иванович всегда был добр ко мне. Что же плохого в том, что сейчас он хочет сделать нам приятное?

Андрей (сухо) Хорошо, если тебе непременно это надо. Только прошу тебя — после свадьбы слышать его имени больше не желаю.

Наташа. Из твоих слов следует, что замужняя женщина должна превратиться в затворницу. (Притворно вздыхает) Как отлично это сочетается с твоими прогрессивными взглядами.

Андрей (несколько растеряно) Ты права! Прости, прости, любимая!

Наташа (с напускной важностью) Хорошо, прощаю. Можешь поцеловать мне руку. Нет-нет, только руку! (Переходит на свой обычный тон) Будь паинькой и постарайся завтра не опаздывать, к девяти часам я тебя буду ждать. Дома не завтракай, я сама напою тебя чаем — покажу какая я умелая хозяйка. До завтра, милый! Смотри, не забудь про кушак!

Наташа шаловливо дотрагивается указательным пальцем до кончика носа Андрея, затем спрыгивает с подоконника на тротуар и уходит.

Андрей (перегнувшись через подоконник, глядит ей во след, машет рукой, затем выпрямляется)  Необходимо вырвать Наташу из ее пошлого окружения. И в первую очередь оградить от влияния этой личности с сомнительной репутацией. Михайло Потапыч! Представляю, как развернулся бы в нашем городе этот провинциальный Бонапартик, если бы не присутствие военных.

Картина третья

В комнату входит Анфиса в повязанном на голову белом платке.

Анфиса. Уже Солнце село, а их все нет. От реки, небось, сыростью тянет — мудрено ли простыть?

Андрей. Что ты волнуешься, няня? Мы давно выросли, а ты все нас детьми считаешь.

Анфиса. А кто вы для меня? Я всех на этих руках вынянчила. Сначала Оленьку, потом вас с Машей. Бывало расплачитесь, раскричитесь, так возьму, ангел мой, тебя на одну руку, Машу — на другую и хожу, баюкаю, пока не угомонитесь. Потом Аришина очередь подошла. Озорники вы с Машей росли — глаз нельзя было с вас спускать. Только один раз чуть не упустила я вас. Ариша тогда еще грудничком была.

Андрей. Ну, полно, няня! Как тебе не надоест одно и тоже повторять?! Мы эту историю слышали тысячу раз.

Анфиса. Как мне может надоесть, если меня до сих пор в дрожь кидает, как вспомню, что вы с Машей учинили. На-ко, додумались Арише пятак в рот запихнуть. Я-то, бестолковая, на минуту к маменьке вашей отлучилась — узнать не надо ли чего. Вдруг слышу рев. Прибегаю, а Аринушка — чадушко мое, уже посинела вся, пена из ротика пошла. Вы ревете, ничего от вас не добьешься. За ножки ее схватила, перевернула головкой вниз до по спине ладошкой и шлепнула. Слава Царице Небесной, пятак-от и выпади. Уж я сама чуть не мертва была.

Андрей (грозит ей пальцем) Смотри, нянька, за распространение заведомо нелепых фактов согласно уложениям Римского права полагаются арестантские роты.

Анфиса. И-и, батюшка мой, суда земного я не боюсь — перед матушкой вашей на том свете ответ буду держать. (Крестится) Она, голубушка моя, перед смертью вас мне поручила, и я, раба ее верная, как могла ее наказ выполняла, покуда силы были.

Андрей (примирительно) Ну, будет, няня. Я пошутил, никто не думает тебя обижать. (Придвигает к ней стул) Вот лучше сядь, отдохни, а то все хлопочешь.

Анфиса (садится) Как не хлопотать? (Спохватывается) А ты почто в потемках сидишь? Пойти сказать чтобы огня дали (С трудом поднимается со стула).

Андрей. Ничего не надо, няня. Так посидим, посумерничаем.

Анфиса (с облегчением опускается на стул) Ну и ладно. Спасибо тебе, добрая душа, пожалел старуху. А и то — к вечеру я совсем обезножила... Да, вот я и говорю — коли я хлопотать не стану, кто заместо меня дела переделает? Когда ваш папенька умерли, упокой Господь его душу (снова крестится), в дому порядка не стало — никто хозяйством заниматься не хочет, а у меня на все уже сил не хватает... Господи, это кто тут в креслах спит?

Чебутыкин (ворочается в кресле) Я это, нянька. И не сплю, а думаю — будешь ты, старая карга, нас чаем поить?

Анфиса (обиженно поджав губы) За каргу не отвечать бы тебе.

Чебутыкин (ласково) Я ведь шутя. Ты же знаешь, старая, люблю я тебя.

Анфиса (для вида ворчливо) Боишься — без чаю оставлю... Самовар давно поспел, да надо барышень подождать.

Чебутыкин. Может они допоздна загуляются. Что же, мы ждать их должны? В таком случае угости ты нас своей знаменитой ягодной наливочкой.

Анфиса (перевязывая платок) Ничего, батюшка, подождешь. Наливки не проси — не дам. Оленька мне строго насчет этого наказывала. Ты от вина нехороший делаешься. Лучше бы денщика своего послал барышням шали снести. Нечего ему на кухне весь день торчать — Аксютке голову морочить.

Чебутыкин (с разочарованием в голосе) Тебе бы, старая, в покое и молитве время коротать, а ты все по дому шастаешь, шпионишь. Ты лучше поведай нам, что это вчера за ухажер к тебе приплелся, полдня на скамейке ровно голубки ворковали.

Анфиса (сидит, устало сложив ладошки на коленях) Грех тебе, Иван Романыч, на меня напраслину возводить. Скоро, поди, тридцать лет, как ты в нашем дому принят, должен знать, что кроме голубушки моей-покойницы да деток ее никого у меня не было и не будет.... Это Федот Рябой — наш прежний буфктчик -  был, нешто не признали?

Андрей (взволновано) Наш Федот! Что же ты нам не сказала. Я его прекрасно помню.

Андрей от окна переходит к письменному столу и, сдвинув стопку книг, садится на его край напротив Анфисы и Чебутыкина.

Анфиса. Не сказывала, потому что ваше дело — господское, а наше — холопское. Какой вам интерес со слугой говорить?

Андрей. Откуда он теперь явился?

Анфиса. Из Москвы — откуда. Когда ваш батюшка сюда перевод получили, они никого из прежних слуг, окромя меня, с собой брать не пожелали. Тогда Федот этот по их письму в один московской дом опять буфетчиком поступил. Теперь вот полный абшид получил. «Всю жизнь, говорит, господам служил, теперь время пришло о себе позаботиться». Сказывал, господа новые премного им довольны были — отпускать не хотели, при выходе наградили.

Чебутыкин (лениво) Здесь что ли решил на проживание устроиться?

Анфиса (говорит рассудительно, слегка покачиваясь телом взад-вперед) Зачем здесь? Он тепереча в Новый Афон направляется — по обету у тамошних святых отцов  причастие получить. Может в тех краях и останется. Говорит — на Капказе зимы вовсе не бывает, лето круглый год. Сказывал еще — винная ягода, яблоки да груши как в раю родятся и ничего не стоят. Уж не знаю — так ли?

Андрей. Что ж он — едет на Кавказ, а сюда крюк в триста верст дал?

Анфиса  Меня хотел повидать, проститься напоследки — уж на этом свете нам не свидеться больше.

Андрей. Тащился в такую даль, чтобы проститься? Поразительно!

Анфиса. (с простодушной важностью) Как же? Ведь мы с ним последние из коростылевских остались.

Андрей. Чего же его не в свое Коростылево, а Бог весть в какую даль несет? Неужели в родные места не тянет?

Чебутыкин (зевает, потягиваясь) Кто его там ждет? Родные наверное его позабыли, может и панихидку уж отслужили. Когда, нянька, господа в последний раз в Коростылеве гостили — верно лет двадцать тому будет?

Анфиса. Аринушка тогда уже на ножки встала — значит девятнвдцать годков будет, аккурат за год до продажи.

Андрей (с печалью в голосе) А я совсем наше Коростылево не помню.

Анфиса. Где ж упомнить — тебе тогда всего-то четвертый годок пошел. (Чебутыкину) А ты, сударик, не позабыл еще феклушиных пирогов?

Чебутыкин. Кто хоть раз их попробовал — уж не позабудет. Мастерица была единственная в своем роде. (Анфисе) Не слыхала — жива она еще или отдала Богу душу?

Анфиса. В позапрошлом годе, на Страстной, матушка-попадья Спасоникольской церкви Олюшке письмо прислала. В нем всех указала, кто из наших прежних дворовых в эти годы помер. Про Феклу ничего не было, должно быть еще жива. (Чебутыкину) Кучера Свирьку помнишь ли? Он бывало каждый вечер прифасонится, гармонию в руки, и ну девок за гумно выманивать. Уж такой флюст был.

Андрей. Флюс?

Анфиса. Шалапут, говорю, был каких белый свет отродясь не видывал.

Чебутыкин (равнодушно) Так что с ним?

Анфиса. Его пьяненького жеребец в деннике прижал, все ребра ему побил-поломал. От Петровок до Спаса полежал, да и помер. А Степка-водовоз, этот сурьезный был мужик, годом раней, на Масляную, под лед провалился, аккурат против того места, где летом господскую купальню ставили. Сам выбрался и домой прибежал, да лихоманку подхватил, в три дня она его и прибрала. А других ты, поди, никого не помнишь.

Чебутыкин. Нет, водовоза не помню, а речку с купальней хорошо помню, и как с этим Свирькой ... или как бишь его … Федотом ночью раков «лучили», тоже помню. Да...(Сидит опершись головой на руку) А над речкой старый парк. (Андрею) Представь себе полуторавековой парк с развалинами беседок и павильонов. Соловьев там водилось — тьма-тьмущая. По-настоящему сохранились тогда две или три аллеи, и в конце одной из них, по преданию, твой дедушка убил или смертельно ранил на дуэли своего полкового товарища, гостившего у него и , якобы, преступившего правила приличия по отношению к хозяйке дома. (Оживляясь, выпрямляется в кресле) Во время вечерних прогулок Сергей Васильевич любил пощекотать дамам нервы рассказами про призраков и восставших из могил мертвецов. Тут уж малейший шорох или треск ветки в стороне вызывал у них полную панику. В темноте все старались ухватиться друг за дружку и от этого пугались еще больше. (Улыбаясь) А когда на обратном пути Борис Аркадьевич с Никошей, сговорившись, незаметно прятались в кустах и принимались оттуда стонать на разные голоса, вся компания неслась, не чуя под собой ног, к дому с кипящим самоваром. (Пофыркивает, едва сдерживая смех) Однажды эта неразлучная парочка, не разглядев в темноте, влезла в крапиву и вылетела оттуда с нечеловеческими воплями. Эффект вышел буквально сногсшибательный: иных гостей после пришлось разыскивать с фонарями. (Не сдержавшись, хохочет) Слава Богу, все остались живы и в своем уме, но некоторые кавалеры получили полную отставку. Зато сколько веселья было потом за столом! А чай и феклины пироги после таких прогулок казались необычайно вкусны! (Достает платок и вытирает выступившие на глазах слезы)

Андрей (с иронией) Вот вам и вся разгадка необыкновенных пирогов.

Чебутыкин (машет на него платком) Думай себе что хочешь, да смотри, чтобы твоя скверная привычка во всем искать материализм не отшибла у тебя вкуса к жизни.

Андрей (болтая в воздухе ногой, иронически декламирует) «Блажен, кто с молоду был молод, блажен, кто вовремя созрел». Неужели, доктор, вы находите приемлимым для взрослых, образованных людей предаваться подобным варварским развлечениям?

Чебутыкин (сморкается в платок) Смейся, смейся. По крайней мере, я на старости лет с удовольствием вспоминаю счастливое время, когда все были живы, молоды, полны сил и надежд на долгую и счастливую жизнь, а главное — любили друг друга и веселились от души, как умели.

Анфиса (с особой интонацией в голосе) А помнишь ди ты, Иван Романыч, дочку кузьминской барыни?

Чебутыкин (прячет платок в карман тужурки) У той их, кажется, две было. (Андрею) Одна из них, не вспомню сейчас которая, возомнила будто бы у нее настоящее оперное опрано. Поверишь, чуть нас всех с ума не свела своими руладами. (Анфисе) Ты о ней, что ли, вспомнила?

Анфиса (качает головой) Нет, то барышни Дурасовы — Полина и Клавдия. Шибко голосистой была старшая — Полина. Наши-то девки про ее пение так говорили: «Воет, словно сучка на привязи». Прости меня, Господи, грешную! Я тебе речь веду про единственную дочь Олимпиады Арсентьевны Волковой, ближайшей соседки нашей. Ты у них в Кузьминках не раз бывал. Неужто запамятовал?

Чебутыкин (помолчав) Как же-с, теперь припоминаю. (старается казаться равнодушным) Если не ошибаюсь, Катериной ее звали.

Анфиса. Ну, наконец-то вспомнил...Уж как любила она тебя. Не приведи Господь получить такое искушение!

Андрей (игриво) Неужели и наш Иван Романович не избег деревенского романа? Рассказывай, няня, рассказывай со всеми подробностями. Смотри - ничего не упусти. Хорошенькой та Екатерина была?

Анфиса. Чудо - девка — коса чуть не в руку толщиной.

Чебутыкин (старается скрыть за грубоватостью свое волнение) У тебя, нянька, и впрямь от старости все в голове перепуталось.

Анфиса (с обидой) Ну да, я тогда через окно детской все слыхала, как она на балконе свое сердце тебе открыла. Трепетала вся, как птичка в силках, а ты Василиск бессердечный, слова ласкового в ответ не нашел! Теперь, небось, жалеешь, душа неприкаянная!

 Чебутыкин. Приснилось тебе все, старая. И жалеть мне не о чем. Посуди сама — та барышня давно превратилась в сварливую толстую барыню, которая сидит в своих Кузьминках, варит варенье, солит грузди да «пилит» мужа.

Анфиса (машет на него рукой) Сам ты — старый груздь. Не стоял бы тогда перед ней идолом, так завел бы собственную семью, имел бы свой дом, а не мыкался на старости лет по чужим углам!

Андрей. Как тебе не стыдно, няня! Не слушайте ее, Иван Романович! Этот дом был и всегда останется для вас своим.

Анфиса (упрямо) Да в Кузьминках все было бы лучше!

Андрей. Тогда Ивану Романовичу пришлось бы бросить свою медицину и превратиться в заурядного провинциального помещика.

Чебутыкин. Я сам так думал по младости лет — благородное служение страждущим, готовность к самопожертвованию и прочие высоконравственные понятия. (Дрогнувшим голосом) Но когда на моих руках умирала ваша матушка, а я оказался бессилен ей помочь, для меня ореол медицины потух навсегда. С тех пор служу по необходимости, считая годы до выхода в отставку.... Когда-то мечтал, что остаток своих дней проведу в вашем Коростылеве среди близких и любимых мною людей! Но судьба распорядилась иначе: тех, кого любил, не стало, ваше имение давно продано — остались одни черепки былых надежд...(После недолгой паузы) «Irreparabilium felix oblivio perum – Счастлив кто умеет не жалеть о невозвратном».

Андрей. Для меня до сих пор непонятно, как случилось, что наше Коростылево оказалось проданным.

Чебутыкин. Причина самая банальная — деньги срочно нужны были.

Андрей. Да что такое случилось? Родители при нас никогда об этом не говорили.

Анфиса. Ваша матушка так дело поставила, чтобы никто из домашних никогда про Коростылево больше словом не обмолвился. Любила вашего батюшку и через ту любовь с родовым гнездом рассталась.

Чебутыкин (Анфисе) Теперь-то, я думаю, можно бы и сказать?

Анфиса (в сомнении качает головой) Не знаю — ладно ли это будет.

Андрей (встает со стола) О чем это вы толкуете? Что за секреты?!

Чебутыкин. Чего уж, рассказывай, нянька.

Андрей. В конце-концов по закону я — главный наследник и имею право знать все, что касается нашего имущества.

Анфиса. Все имущество, ангел мой, 18 лет назад уплыло. Коростылево продано законным порядком и деньги были получены сполна, так что назад его не вернуть. Денежки пошли на уплату карточного долга вашего папеньки-с.

Андрей. Что ты говоришь? (Оглядывается на Чебутыкина) Отец никогда карт в руки не брал!

Анфиса. С тех пор и не брали-с. А до той поры очень большую охоту до них имели и большим мастером в этом деле себя почитали-с. Однажды с какими-то мазуриками связались и большую сумму им проиграли. Проигрыш вашего батюшку только раззадорил, набрали они деньги в долг и сейчас отыгрываться, да опять все спустили. Разное потом говорили — будто уговор меж теми был. Папенька ваш хотели в судебную палату заявить, да ваша маменька ему запретила. «Доказательств нет, денег своих не вернете, а честное имя потеряете. Ничего не поделаешь — надо продавать Коростылево». Только разочек при мне заплакала, а больше виду не показыала, что больно ей расставаться с отчим домом. (Кончиком платка вытирает уголки глаз)

Чебутыкин (в волнении мнет ладонью лицо) Эх, да что говорить! Все ей Бог дал — и красоты, и ума, и доброты необыкновенной... Бывало задумается, улетит куда-то в мыслях. Не удержишься, спросишь «Все ли хорошо, Елена Александровна?» Она только взглянет своими чудными глазами да улыбнется так, словно луч солнца тучи разорвет...Ирина Сергеевна более других на вашу мать походит, но всё ж не та.

Андрей (не слушает Чебутыкина) Неужели нельзя было найти какой-то другой способ: к примеру, заложить имение в опекунский совет. При разумном хозяйствовании можно было бы с долгами постепенно расплатиться.

Чебутыкин (овладев собой) Нужно было выбирать: либо хозяйство — либо служба. Запереться в деревне и всю жизнь работать на проценты — это было не в характере вашего отца.

Андрей. Признаться, мне крайне неприятно услышать эту историю. Отец, который для нас всегда был примером настоящего джентльмена, оказался игроком и мотом, поставившим семью на грань разорения.

Чебутыкин (прикрикивает на него) Мальчишка, больно ты скор на суд! Сергей Васильевич был истинно порядочным человеком и доказал это всей своей последующей жизнью. Матушка ваша это вполне понимала и после любила его ничуть не меньше. Кое-кто из ее родственников попытался так же вот судить вашего батюшку да сразу вынужден был прикусить язык.

За сценой слышен шум, оживленные голоса.

Молодой женский голос. Няня! Мы вернулись. Скорее дай нам горячего чаю!

Анфиса (подхватившись со стула) Господи, воротились, а я заболталась тут с вами. А самовар-то, поди, совсем простыл!

Быстро выходит из комнаты.

Первый мужской голос (манерно). Господа, я ужасно продрог и мне одного чая мало. Пожалуйста, велите добавить в мой стакан ровно пятьдесят капель рома!

Второй мужской голос (тут же весело). А мне в стакан рома пятьдесят капель чаю.

Второй женский голос. Говорят — в Москве конка без лошадей по проволокам ходит. Не пойму, как это может быть?

Молодой женский голос. Какая прелесть — весна! Будем пить чай при открытых окнах, пусть к нашему столу слетятся из ночного сада феи и эльфы!

Третий мужской голос (язвительно). Вы говорите розовую чушь, прежде слетятся насморк и лихорадка.

Андрей. Доктор, уйдемте скорее. У меня сейчас настроение не походящее для веселья.

Чебутыкин. Я знаю неподалеку одно вполне приличное местечко. Если ты при деньгах, то трех рублей будет вполне достаточно.

Четвертый мужской голос. Видишь ли, Маша, вагон тянет по рельсам динамо-машина, по проволокам в нее подается электрический ток от электростанции. Не так ли, полковник?

Пятый мужской голос (с улыбкой в голосе). Совершенно верно.

Второй женсий голос. Почему вы сегодня весь вечер улыбаетесь?
Пятый мужской голос. Не знаю что и ответить, Марья Сергеевна. Просто у меня сегодня необыкновенно хорошо на душе (вполголоса напевает мелодию вальса).

Второй женский голос, подхватив мелодию, начинает ее насвистывать.

Четвертый мужской голос. Маша не свисти в доме, а то денег не будет.

Молодой женский голос. По небу полночи Ангел летел, и тихую песню он пел. И месяц и звезды, и тучи толпой внимали той песне святой.

Третий женский голос. Тише, господа. Мы расшумелись, а брат, кажется, спит.

Молодой женский голос. Бедный Андрюша, он так много занимается.

Андрей. Деньги есть, уйдем незаметно.

Чебутыкин. Но как нам выйти?

Андрей. Через окно.

Чебутыкин. Вот еще, в мои-то годы в окна лазить.

Слышны негромкие звуки рояля.

Третий мужской голос (нарочито громко). Вздор, как можно спать в такой вечер. Подпоручик Федотик, немедленно доставить сюда отсутствующего брата.

Первый мужской голос. Слушаюсь, господин штабс-капитан! Прикажите и доктора поднять?

Третий мужской голос. Этим займется подпоручик Родэ. Подпоручик, приказываю штурмом овладеть позицией противника, пленить оного и препроводить сюда для подписания капитуляции.

Второй мужской голос. Прикажите исполнять?

Третий мужской голос. Как можно скорее. Одна нога - здесь, другая — там.

Четвертый мужской голос (радостно). Ну, вот и самовар!

Андрей. Слышите? Решайтесь! ...Или оставайтесь хлебать кипяченую воду.

Прозоров первым вылезает через окно на улицу.

Чебутыкин. Паршивец, бьешь по слабому месту.... (В окно Андрею) Эй, погоди! Только уж ты держи меня на той стороне, а то, не ровен час, расшибусь. Да смотри, чтобы никто не увидел. Не хватало, чтобы подумали - воры лезут.

В дверь стучат.

Первый мужской голос. Андрей Сергеевич, вы спите?

Чебутыкин, вполголоса чертыхаясь, торопливо и неловко лезет в окно.

Картина четвертая

Кабинет в доме Протопопова. Возле ломберного стола сидят Сверчков и Бобышкин. Протопопов энергично ходит по кабинету.

Бобышкин (явно лебезя перед Протопоповым) Говорят — ваше выступление на съезде произвело необыкновенный фурор!

Протопопов (с высокомерной снисходительностью) Хорошо, что тебя наши «умники» не слышат. Отрицать не стану — мой доклад имел успех. Сам вице-губернатор (указывает пальцем в потолок), почтивший съезд своим присутствием, дал весьма лестную оценку и, прошу, господа, оставить это между нами, обещал поддержку, ежели я решу баллотироваться в губернское правление.

Сверчков (вертя сложенными на животе пальцами) Так выборы только через  год. Разве намечается какая-то вакансия?

Протопопов (значительно) Товарищ председателя, господин Тихонравов по состоянию здоровья супруги переводится в Тифлис.

Сверчков (прижмурив один глаз) Вон как-с! Должность-то статского советника! Высоко метишь, Миша.

Протопопов (уклончиво). Все весьма туманно. Не знаю даже — пробовать ли? Чай, охотников много наберется!

Бобышкин (с подобострастным восторгом) Будет вам скромничать, будто мы вас не знаем: коли что задумали — считай уже в карман положили.

Протопопов (явно польщенный) Нет, в самом деле, господа, дело слишком хлопотное, потратиться основательно придется, а уверенности в благополучном исходе  нет.

Сверчков (веско) Ради такого-с случаю трудов и средств жалеть не приходится. Потом все с лихвой окупится. Шутка ли — какие возможности  открываются.

Протопопов. Значит советуете рискнуть, Прокопий Аристархович?

Сверчков (усмехаясь) Что мне советовать — ты сам себе голова!

Бобышкин (сокрушенно) Неужели уедете от нас? Развалится тогда наша компания. А плохо ли мы жили? Сколько дел вместе провернули?

Сверчков (пренебрежительно) Не слушай его, Миша. Никогда прошлого не жалей и назад не оглядывайся. Поступай как знаешь, да помни мою науку!

Протопопов (с жаром). Как же ее позабыть! По вашей доброте в люди вышел. До гробовой доски, как отца родного, почитать буду.

Сверчков (усмехаясь). Поверил бы — кабы не сам учил.

Протопопов (с вежливым укором) . Напрасно вы так, Прокопий Аристархович! Ведь я от чистого сердца!

Сверчков (настовительно). А ты не сердцем, ты головой живи — толку больше будет.

Входят Взяткин и Петухов

Петухов (говорит как всегда громко) Господа, сейчас у аптеки на Сенной повстречали Шмидта с Профессором!

Взяткин (выглядывает из-за Петухва) Шмидт от возмущения чуть не лопнет-с. Вас почем-с зря ругает-с.

Протопопов (с подозрением) А вы, небось, и рады были послушать!

Петухов (садится, развалясь, на свободный стул, берет со стола колоду карт и начинает выкидывать карты, держится развязно, говорит отрывисто) Больно нужно. Только и хотелось разузнать, что он против вас имеет.

Взяткин. Чтобы предупредить-с. В случае чего-с.

Протопопов (хлопнув в ладони, азартно потирает их) Обскакал я его на вороных!

Сверчков (Протопопову) Ты гляди — не больно-то заносись. Со Шмидтом аккуратней надо.

Протопопов. Ничего, пускай утрется. (Взяткину) Что Профессор, подпевал Шмидту?

Взяткин (осторожно садится на краешек дивана) Молчали-с, но рожа была кислая, будто клюквы поели-с.

Петухов (недобро). Пора бы проучить молодца.

Протопопов (Петухову) Каждый сверчок — знай свой шесток. Чтобы без моей  команды были тише воды-ниже травы.

Взяткин Обидно-с такое слушать-с. Этот молокосос глядит на нас как на пустое-с место, а ему от вас столько-с внимания.

Протопопов (потирая руки, ходит взад-вперед по кабинету) Ничего, от вас не убудет, а мне он нужен.

Петушков (говорит тихо, но так, что все слышат) И женка его в придачу.

Протопопов (в мгновение ока оказывается подле Петухова и хватает его за ухо) Что такое?! Ах ты, каналья! Говори, да не заговаривайся!

Петухов (изогнувшись всем телом почти до пола) Виноват-с-с! Пустите-с-с! Ухо оторвете. Ей-богу, больше ни единого словечка.

Протопопов (дав тычка, отпускает его) Наперед не будешь болтать лишнего. (Берет со стола колоду, разворачивает веером, опять сложив, бросает на стол) Думаете я не вижу, как этот генеральский сынок меня — безродного поповича только что терпит? Ничего, и я потерплю.

Сверчков (солидно покашляв в кулак) Не с руки сейчас Прозорова отдать Шмидту будет.

Протопопов (уверенно) А мы его самого к рукам приберем. Не сегодня — так завтра он здесь обязательно объявится. В душе он бешено честолюбив, такие пуще всего любят, когда их по шерстке гладят — тогда води его как бычка на веревочке.

Бобышкин (угодливо хихикает) Вы, Михаил Иваныч, уж как всегда скажете!

Сверчков (рассудительно) Ты, Миша,  устроил бы обед под благовидным предлогом. Пригласи Прозорова, а уж робяты постараются — возьмут его в оборот.

Петухов (прикрывая ухо ладошкой) Вы только шепните, а мы его враз обдерем как липку. Глазом моргнуть не успеет!

Протопопов (насмешливо) Смотри пальцы себе не обожги. Чтобы до времени языки свои укоротили, а коготки спрятали. А насчет обеда, Прокопий Аристархович, - это разумно. Хватку свою вы по сей день не растеряли.

Сверчков (польщенный). Смотри — не затягивай.

Протопопов. Пожалуй, завтра же и устрою. (Взяткину) Да ты, Афанасий, когда-нибудь свой галстух переменишь? По этой тряпице весь твой меню узнать можно. Срам смотреть! Чтобы завтра ее не было, а то за стол не пущу.

Взяткин (сколупывая ногтем с шейного платка засохшую кляксу подливы)
Ну-да, стану-с я из-за какого-то провинциального секлетаришки-с тратиться на наряды. Не велика-с птица.

Бобышкин (неожиданно для всех, в том числе и для себя) Что, если он возьмет - и манкирует вашим приглашением?

Протопопов (удивленно) То есть, как это?

Сверчков (прижмурив один глаз) Резоны какие имеешь?

Бобышкин (окончательно смутившись) Решился предположить потому, что от таких, как он-с, всегда только и жди каких-нибудь неприятностей.

Протопопов. А коли резону не имеешь, так и не каркай под руку.

Входит слуга Иван.

Иван. Приказано-с доложить: господин Прозоров срочно  просют его принять.

Протопопов (грозя пальцем Бобышкину) Проси

Сверчков. Легок на помине.

Бобышкин, согнувшись, со стулом пересаживается за спины Сверчкова и Петухова.

Входит Андрей Прозоров.

Андрей (официально) Прошу извинить, если я невовремя, но нам, господин Протопопов, необходимо объясниться.

Протопопов (с распростертыми объятиями идет ему навстречу) Рад. Искренне рад видеть вас в добром здравии, уважаемый Андрей Сергеевич! И, как видите, не я не один.

Андрей (сухо кланяется присутствующим) Прошу прощения. Здравствуйте, господа.

Все, продолжая сидеть, молча раскланиваются с Андреем, только Взяткин вскакивает с дивана, комично кланяется, расшаркиваясь поочередно каждой ногой. Андрей смотрит на него с недоумением.

Протопопов (благодушно). Признаться, я ждал вашего визита. Не угодно ли присесть, здесь вам будет удобно. (Бесцеремонно за шиворот сгоняет с дивана Взяткина, который, не решаясь занять свободный стул у ломберного стола, усаживается на низкую скамейку перед голландской печью). Ежели хотите говорить, то извольте. У меня от товарищей секретов нет. Я даже догадываюсь о чем пойдет речь. Вероятно Шмидт успел вам наболтать про мое выступление и при этом, конечно, не пожалел черной краски, чтобы живописать мое коварство. Не правда ли?

Андрей (стоит перед диваном с независимым видом, сложив руки на груди) Допустим — так. И рассказ его был очень убедителен.

Протопопов (пристально следя за  выражением лица Андрея) Я в этом и не сомневался. А вы не хотите знать мое мнение на сей счет? Я перед вашим приходом говорил своим приятелям, что нынешним успехом нашего общего дела мы обязаны исключительно тем разделам доклада, которые были написаны вами с мастерством удивительным для молодого человека только начинающего служить.

Андрей (с гримасой брезгливости) Прошу вас воздержаться от хвалебных речей — подобная лесть унизительна для меня.

Протопов (неожиданно простым и доброжелательным тоном) С какой стати мне вам льстить? Я говорил прежде и сейчас готов повторить, что считаю вас человеком с огромными возможностями и блестящим будущим, но …. при одном условии. Да вы присядьте, сделайте  одолжение. В ногах, как говорится, правды нет.

Андрей (помедлив, садится на краишек дивана) С каким условием? Вероятно, приучиться угодничать и лгать?

Протопопов незаметно подмигивает Сверчкову. В ответ тот слегка кивает головой.

Протопопов (продолжает весело) Бог с вами, Андрей Сергеевич! С вашей  образованностью и умом угодничать нет необходимости. С ложью, пожалуй, сложнее будет разобраться, ибо никто не может знать наверняка в чем состоит Истина — разве только (воздевает обе руки к потолку) сам Господь?

Андрей (сухо). Прошу вас не ерничать, а говорить серьезно. Вы, выступая на съезде, по собственному почину исключили из доклада важнейшие его части, которые давали объективную картину по нашему уезду.

Протопопов (простецки улыбаясь, разводит руки в стороны) Помилуй бог, я вовсе не настроен с вами шутить. Вы, что же, в самом деле полагаете, что, принявшись перечислять, подобно всем передо мной выступавшим, упущения и недостатки, хорошо им известные из их же собственного опыта, тем самым я помог бы общему делу, которому каждый из нас служит в меру сил своих? Уверяю вас — это лишний раз поколебало бы уверенность честнейших труженников на ниве народного благоустройства в осуществимости намеченных замыслов, загнало бы их глубже в пропасть пессимизма, принудило опустить в бессилии руки. (С пафосом) Напротив, построив свое выступление на самой яркой части материала, в которой вами блестяще, смело и осязаемо обозначены ориентиры к которым должно стремиться земство в его титанических усилиях по переустройству России малопригодной для проживания в Великую Россию будущего, мне удалось, образно говоря, встряхнуть аудиторию, зажечь в их сердцах веру в собственные силы. От себя я позволил лишь заменить финал, к месту вспомнив слова Спасителя - «Маловерный, будь твоя вера с маковое зерно и ты свернешь горы», вызвав небывалый энтузиазм всего собрания, который, вне всякого сомнения, обязан вам. (простертой рукой патетически указывает на Андрея) — молодому и дерзновенному мыслителю.

Андрей (уже без прежней твердости в голосе) С вами бесполезно спорить — кажется, у вас на все заранее готов ответ.

Протопопов (говорит задушевно, покровительственно похлопывая Андрея по руке) Просто я старше вас и лучше разбираюсь в жизни. Во имя торжества высшего Идеала приходится иногда жертвовать сиюминутной (показывает на пальцах) малозначительной правдой.

Петухов. В раж вошел — теперь не остановишь.

Бобышкин. Златоуст, кого хочешь заговорит.

Андрей (сдаваясь) Все, что вы говорите — ни в какие ворота не лезет!

Протопопов (отойдя на два шага, резко повернувшись, возвращается к Андрею) Только в одном я готов признать свою ошибку — что не настоял на вашем участии в качестве делегата от нашего уезда. Как я ни бился, но члены правления, а Шмидт пуще всех, уперлись: число депутатов квотировано, перерасход средств и прочая галиматья. Об этом он вам, конечно, ничего не сказал? (Прикладывает руку к груди) Обещаю при свидетелях загладить свою вину — даю слово, что в следующем году введем вас в члены правления. В самом деле, пора открывать дорогу молодым, смелым силам. Дорогой мой, умение разбираться в том, кто ваш истинный друг, способный по достоинству оценить ваши таланты — и есть то главное условие вашего будущего успеха, о котором я давеча говорил.

Андрей (хмурясь и краснея одновременно) Ответьте мне на последний вопрос.

Протопопов. С готовностью, друг мой!

Андрей. Правда ли, что вы будто бы отдали доклад в какой-то столичный журнал за своей подписью?

Протопопов (обернувшись к своим компаньенам, с возмущением всплескивает руками) Змей! Каналья! Вы только, послушайте, господа, каков негодяй этот....(Все с испугом глядят на Андрея) Шмидт! Иван! Иван!

Входит Иван.

Иван (равнодушно). Чего изволите-с?

Протопопов. Где мой сафьяновый портфель, куда ты его дел?!

Иван (невозмутимо) Где всегда, там и лежит. Вы сперва поглядите, а то сразу — Иван.

Протопопов. Поговори мне! Подай его сюда. (Андрею) Каков мерзавец, вы только подумайте!? Протопопов — вор! Ну, ничего, он еще пожалеет!

Иван подает Протопопову портфель.

Протопопов (Андрею) Пожалуйста, вот ваш доклад в целости и сохранности. Теперь вы убедились, что ваш честнейший Шмидт не гнушается самой подлой и гнусной клеветой?!

Сверчков (густо) Чего ждать от матерьялиста. Европу заполонили, тепереча к Святой России ключики подбирают, дурачков ищут, которые и рады под их бесовские дудки скакать.

Взяткин (с низенькой скамейки) Он, господа, в Бога не верит-с — говорит-с, что Адам произошел-с от пакостной обезьяны-с.

Петухов (гремит как железный лист) Чего толковать — немец без расчету шагу не ступит. Разве может он понимать русского человека?!

Протопопов (указывая рукой на Петухова) Как говорится: глас народа — глас Божий! Пришло время указать на дверь этому интригану и клеветнику. (Обращаясь к Андрею) А вам, молодой человек, хватит оставаться на обочине борьбы за процветание многострадальной русской земли!

Андрей. Навряд ли я смогу быть здесь полезен. Будущей весной мы намерены переехать в Москву.

Протопопов. Знаю, слышал. Но позвольте спросить вас, милостивый государь, почему все лучшее, все талантливое достается столицам? Что нам в этом случае остается делать, откуда черпать новые, свежие силы? Где справедливость?! И после этого столичные франтики смотрят на провинцию свысока. А между тем, в   принебрегаемой и позабытой всеми провинции таланты во сто крат нужнее, чтобы сдвинуть с места воз проблем, копившихся столетиями... Иван! Иван!

Входит Иван.

Иван (хмуро). Чего изволите-с?

Протопопов. Ступай, мизерабль, к Софье Антоновне, передай, чтобы прислала нам сюда закусить.

Иван (лениво). Слушаюсь.

Иван выходит.

Протопопов (Андрею) Позвольте надеятся, уважаемый, что пусть на полгодика, но вы наш.

Андрей. В толк не возьму, чего вы хотите — я  служу и жалованье за это получаю. Вы, как и господин Шмидт, мой начальник.

Протопопов. Нет-с. Начальник, подчиненный — это условности. Я хочу быть для вас старшим товарищем в бескорыстном служении Великой Идее — возрождении Матушки-России. Вот вам на это моя рука!

Андрей (говорит растеряно, запинаясь) Конечно, я готов для общественной пользы...и, если не противоречит моим принципам...Прошу извинить. Кажется, я говорю нескладно. Для меня это  несколько неожиданно....Впрочем, если вы были искренни...

Пожимает протянутую Протопоповым руку.

Протопопов. Вот и славно! Господа, пожмите же руку новому товарищу. (Андрею) Рекомендую, это все люди на первый взгляд без особого лоска, но когда сойдетесь с ними ближе, то сможете вполне оценить их простую и искреннюю натуру.

Входит Иван, нагруженный подносом.

Протопопов (Ивану) Ставь на стол. Что там у тебя? Да прежде придвинь его ближе к дивану.

Сверчков (грузно поднимаясь со своего места) Ну, господа, ваше дело молодое, а мне пора на покой.

Протопопов. Прокопий Аристархович, я завтра в Драгомиловском хочу для друзей обед дать. Так уж вы не откажите — почтите присутствием.

Сверчков. С моим удовольствием. (Андрею) Помнится, ты, сударик, Ивану Гурьевичу Зубатову зятем приходишься?

Андрей. Именно так. Кажется, вы изволили быть на моей свадьбе.

Сверчков. Как же это могут казаться двадцать аршин прекрасного льняного полотна, которые я имел удовольствие приподнесть вашей супруге в качестве свадебного подарка. Теперь такое не часто встретишь! Износу ему не будет. Надо бы нам знакомство покороче завесть. Загляни как-нибудь. Мы со старухой моей живем по-простому. Степенную беседу с умным человеком предпочитаем шумным компаниям. Разве с приятелями когда в картишки побалуемся.

Андрей. Благодарю, непременно воспользуюсь вашим приглашением.

Сверчков. Да. И супружницу свою прихвати...А то старуха моя скучает, когда мы «углы загибаем»... Учти, я не всякого к себе зову. Ивану Гурьевичу при встрече от меня поклончик — весьма достойный человек.

Протопопов (Сверчкову) Значит, завтра, как уговорились, в седьмом часу?

Сверчков. Коли обещал — буду. Желаю, господа, приятно провести вечер.

Подав на прощанье руку одному Протопопову, Сверчков уходит.

Все пересаживаются к накрытому на скорую руку столу.

Проторопов (усаживаясь с Андреем на диван) Воистину ясность ума и неисчерпаемая энергия сего почтенного старика вызывают уважение. Однако, довольно пустопорожних разговоров (Встает с рюмкой в руке) Всем налито? Предлагаю первый тост поднять за здоровье человека, который, я уверен, оставит по себе славную страницу в истории не только нашего города. Пью за нашего нового товарища - Прозорова Андрея Сергеевича!

Все с энтузиазмом выпивают

Андрей (смущенно) Спасибо на добром слове, но ради Бога, не нужно громких похвал, которых я не заслужил.

Петухов. Ничего, еще успеешь! (Быстро наполняет рюмки) За здоровье хлебосольного хозяина!

Андрей. Зачем же так скоро, господа? Право, для меня много будет.

Взяткин. Нельзя-с! Неуважение к хозяину-с!

Все выпивают по второму разу, кроме Протопопова, который только пригубливает рюмку.

Протопопов. Закусывайте, Андрей Сергеевич, не теряйтесь. А то мои молодцы, глазом моргнуть не успеете, все со стола сметут. Впрочем, всегда есть чем  поправить. Возьмите груздей. Признаться, я других грибов не признаю. Груздь — царь грибам. В этом году особенно удались. Вот буженина. Смотрите, какая сухая да рассыпчатая. Не из пошлой свиньи, настоящая — из медвежатины.  Господа, не забывайте гостя. (Налив всем по третьей, стучит по графину ножом) Петухов, оставь осетрину в покое, мы ждем твоего тоста.

Петухов (раскрасневшийся, встает со стула) Вы, милстевый государь, родились и мужали в военной среде. Это оче-ень хорошо-с. Я сам — гусарский поручик...в отставке. Потому-с всегда режу правду-матку в глаза. (Указавая на Андрея пальцем) Прямо так и скажу — подлец и мерзавец. К барьеру!..... Да-с! А ля гер ком я лягер!...Ну, а кого полюблю — все отдам, последней исподней рубахи не пожалею.

Протопопов (усмехаясь) К чему подвергать несчастного таким испытаниям.

Петухов (стучит кулаком по столу) Па-а-а-прошу не перебивать. Такая моя натура. Да-с. Интеллигентиков — книжных червей я презираю. Дайте любому из них под команду пол-взвода кавалерии да велите провести его, к примеру, походным порядком десять верст, готов спорить на что угодно — в первых же трех соснах заблудится. Но ты, Профессор, черт знает почему, мне сразу понравился. Я всем нашим так и сказал: «Профессора не трогать — он человек!» Хотя, с другой стороны, надо бы тебе за гонор в шею тумаков натолкать. Выпьем!

Петухов тянется к Прозорову с рюмкой.

Протопопов (строго стучит пальцем по столу) Петрушка, помни о чем я говорил. (Андрею) Не бойтесь его, он только хочет казаться этаким бретером, на самом деле — безобидный человек, никого пальце не тронет. Ничего, выпейте с ним — он и успокоится.

Андрей, чокнувшись с Петуховым, под его тяжелым взглядом налитых кровью глаз выпивает рюмку до дна.

Бобышкин (с рюмкой в руке тянется через стол к Андрею) Позвольте выразить вам свой восторг от возможности свести с вами близкое знакомство.

Андрей (накрывает ладонью рюмку) Увольте,  больше не могу.

Петухов. Что ж ты, брат, кобенишься. Он к тебе со всем уважением, а ты с ним выпить брезгуешь. Это нам всем оскорбление.

Андрей, струсив, убирает руку. Петухов доверху наполняет его рюмку.

Бобышкин (с пафосом) Я сам окончил шесть классов гимназии, поэтому очень вхожу в ваше положение. Свирепая действительность вынудила меня прервать ученье, но будучи заражен духом познания, по сию пору сохранил тяготение к высшим материям, коих в нашем захолустье ощущается существенный недостаток. Нынче в нашем безлесьи расцвел молодой дуб учености. Выпьем же за это (Чокается с Андреем)

Петухов. Эк, заплел, Спиноза, как только концы свел!

Взяткин (насмешливо). Нам лишняя-с ученость ни к чему-с. Довольно-с трех простых действий, кои-с — прибавление-с, умножение-с и деление-с.

Андрей ( уже пьян) . Вычитание. Про вычитание позабыли.

Взяткин. Стараемся без оного-с обходиться.

Протопопов (наклонясь к Андрею) Шут, и при том — злобный шут. Палец ему в рот не клади. (Встает с рюмкой в руке) Хочу предложить выпить «на брудершафт».

Андрей (пошатнувшись, поднимается, опираясь о стол ) Почту за честь. Только скажите как это делается. Кажется, потом полагается бокалы бить?

Протопопов. Это не обязательно. Руку с рюмкой держите вот так.  (Показывает) Пьем одновременно....

Пьют на брудершафт

Протопопов. Теперь троекратно расцелуемся. (Вытерая платком усы и бороду) Ну вот, а ведь признайся — вначале сильно был сердит на меня?

Андрей (великодушно). Прошу вас забыть об этом досадном недоразумении.

Протопопов. Мы теперь на «ты», а впрочем, как хочешь.

Петухов (ударяет кулаком по столу) Теперь, как мы стали закадычными друзьями, неужто, Профессор, снова примешься подпевать этой шельме-колбаснику?

Андрей (гордо выпятив грудь и покачиваясь) Разве я подавал кому-нибудь повод усомниться в моей порядочности? Я при первой же встрече прямо так и скажу Шмидту, что напрасно он своей гнусной клеветой пытался бросить тень недоверия на уважаемого мной Михаила Ивановича.

Взяткин (глумливо веселясь) Вот это правильно, Профессор! Не тушуйся, так его: бей в харю, мажь горчицей!

Входит Иван, шепчет Протопопову на ухо.

Протопопов (хлопает в ладоши) Вот что, голубчики, сегодня нам пора заканчивать. Уже поздно. И мне после отлучки надо дела в порядок привести. Завтра, после службы, всех приглашаю отобедать со мной. Андрей Сергеич, прошу особо. Рад был узнать тебя ближе.

Протопопов покровительственно треплет Андрея по плечу.

Андрей (язык его плохо слушается) Весь к вашим услугам. Благодарю за оказанный прием. Всегда....(Взмахнув рукой, теряет равновесие. Протопопов его поддерживает) ...Да.

Протопопов (ведя его к двери) Уверяю — ты не раскаешься в своем выборе. Кланяйся за меня своей супруге, передай сестрицам мое нижайшее почтение... Эк, тебя разобрало... Господа, вы Андрея Сергеевича непременно домой завезите.

Петухов. Не бойся, Профессор, мы тебя доставим в лучшем виде.

Бобышкин (кричит) Господа, едемте к Царице Египетской!

Взяткин. Айда к девицам!

С шумом выходят.


Протопопов (Ивану) Прибери здесь и зови Трифона Антоновича. Да, прежде фортку открой — дышать нечем.



Картиная пятая

Входит Теньков. Протопопов идет к нему навстречу, протягивая обе руки.

Протопопов. Рад гостю дорогому!

Дружески обнимаются, хлопая друг друга по спине.

Теньков. Здравствуй и ты, любезный! Отпустил свою бубнову команду?  Ты вот что: вели-ка подать водки да щей погорячее — всю дорогу мечтал: чтоб запотевшая рюмка водки и тарелка горячих зеленых щей с жирной бараниной. (Подмигивает Протопопову) Потому к тебе и завернул, зная, что кроме тебя никто не выручит.

 Протопопов. Ну и правильно сделал. Иван, подай, что Трифон Антоныч просят, да стол освежи.

Иван. Ши на мороз вынесли — разогревать надо.

Теньков. Ты уж, братец, расстарайся.

Иван (недовольно) Плиту сызнова растапливать придется.

Протопопов. Так растопи. Да поскорей, одна нога здесь — другая там.

Теньков. Постой! Зачем плиту? Так мы второго пришествия дождемся. Ты вот что, малый. Поди, печи в дому в такой мороз топятся? Так, ты в чугунок отлей и с краю в печь засунь. Да гляди, косточку мясную с жирком не забудь положить. Так, что ли?!

Иван (повеселевший) Сделаем-с.

Убегает.

Теньков (прохаживаясь по комнате) Веришь, от выселок за тройкой две пары волков увязались. До самой заставы проводили. А у меня, как на грех, ни ружья, ни револьвера.

Протопопов. Это — не дело! Ладно — волки, а если душегубец какой?

Теньков (грея ладони о голландскую печь, оборачивается через плечо на Протопопова) В эту пору волки от твоего душегуба, пожалуй, и костей не оставят. Развелось их - страсть. И то. Раньше волков помещики травили. Ноне баре из поместий своих съехали, а из мужиков сиволапых какие охотники?

Протопопов. Да вот на днях мужик из Куролесова повез в город поросенка продавать. Так волки эту свинку уже напротив Фоминой церкви из саней достали!

Теньков. Вона как! (Затем хохочет) Признавайся — соврал про поросенка?! Соврал! Я тебя, шельму, знаю.

Протопопов (садится на диван, закинув ногу на ногу) Ну, вот еще! Какой мне в этом резон?

Теньков. Да ты без резону. Должно — привычка. Вы все нас, купцов, хаете, мол, обманом живем, норовим при всяком удобном случае облапошить покупателя. Отрицать не буду, бывает и даже нередко, но это - пока дела копеечные. С капиталом  такие коленца выделывать не будешь — себе дороже. А вы то — государевы люди, ведь, чем выше сидит — тем больший разбойник. Так и норовит к тебе в  карман залезть, а послушаешь — для твоего же блага старается. А ты меня душегубом пугаешь, револьвером советуешь пользоваться. (Подсаживается на диван к Протопопову, со смехом тычет ему пальцем в бок) А вот явлюсь я к тебе с револьвером, что тогда делать будешь? А-а! Сказать нечего!

Протопопов (вяло отмахивается рукой) Ну, разошелся! Всем охота пить и есть.

Теньков (довольно улыбаясь). То-то. Меня, брат, не проведешь. Ну, расскажи, как съездил, Миша?

Протопопов. Разве за тобой угонишься? Пока хвалиться нечем.

Теньков (грозит ему пальцем) Ой ли! По твоей хитрой роже вижу, что опять врешь. А, впрочем, коли не хочешь — не говори, я за язык не тяну. А лучше бы послушал меня — бросил свои плутни да шел ко мне в дело. Такой ловкач, как ты, мне бы сгодился. Деньгами не обижу. На-ко — читай каку мы кашу заварили.

Теньков, достав из кармана пиджака газету, подает ее Протопопову, после чего отходит к печи, прислонясь  к ней спиной.

Протопопов (разворачивает газету) Так, «Московские биржевые ведомости». Ну, что пишут? Ожидается, что в будущем году Нижегородская выставка по обилию представленных промышленных товаров превзойдет...

Теньков (нетерпеливо) Не туда глядишь, переверни страницу! ( Выхватывает у Протопопова из рук газету и, несколько раз перевернув и найдя нужное место, сует обратно) Вот здесь, внизу читай.

Протопопов (улыбаясь) Что у нас там? (Теньков, облакотясь на спинку дивана, сбоку заглядывает в газету, беззвучно шевеля губами) «Третьего декабря сего года в Москве, в бывших центральных артиллерийских мастерских, купцами первой гильдии Петровым В.А. И Теньковым Т.А. совместно учреждено товарищество «Богатырь» с целью налаживания производства паровых двигателей по бельгийской технологии компаудной системы мощностью от 60 до 100 л.с. Уставной капитал товарищества составляет 800 тысяч рублей равными долями» (Сложив газету, отдает ее Тенькову) Широко шагаешь Трифон Антоныч. Даже завидки берут.

Теньков (спрятав газету в карман, садится рядом с Протопоповым) Кто тебе не дает? Деньжата у тебя, знаю, водятся. Вложи свой пай — через пару лет будешь с прибылью. Все честь-по-чести, без обману.

Протопопов. За предложение — спасибо. Только барышей долгонько ждать придется.

Теньков. Я ведь не из воздуха деньги делаю. Капитал, он, как дерево, старанья, заботы, постоянных трудов требует.

Пртопопов. Каждый по-своему хлеб насущный добывает. Кроме того, душа у меня не лежит к вашим аршинам, пудам, лошадиным силам — я с человеческим материалом привык дело иметь. Ты вот давеча на меня напал. А я тебе отвечу: нас государство к людишкам приставило, чтобы мы с них лишний жирок снимали. На то и щука в реке, чтобы карась не дремал. Только и мы меру знаем. (Хитро улыбаясь) А ты сам как с купцом Охмелкиным поступил?

Теньков (недовольно) Простофилю наказать — не грех. Впредь умней будет.

Протопопов. Оно бы так. Да семья его, детишки чем виноваты?

Теньков. Ничего, выкрутится. Прощенья при народе у меня попросит — сам помогу опять на ноги встать. (С вызовом) Чего зубы скалишь? Ты не поп, чтобы перед тобой исповедоваться... Вижу, как тебя распирает. Ну, рассказывай, какое такое еще коленце выкинул?

Протопопов. Прозорова помнишь? Ну?! Еще к отцу Филимону на тройках ездили кататься.

Теньков. Генеральский сынок, что в обидном звании у тебя в палате служит? (Сконфуженно улыбаясь, ерошит на голове волосы) Занятная, скажу тебе, семейка...Ведь я хотел у них дом сторговать.... Цену давал себе в убыток.... До сих пор голову ломаю — почему отказались? (Вздыхает) Чудные, право, люди.... Ну, так что?

Протопопов (раскинув в стороны руки, с хрустом потягивается) Тесно мне здесь стало, Триша. Посуди сам. Ну, выслужил я себе личное дворянство, а все для здешнего общества так и остался «парвеню» - безродным выскочкой. Захоти я для общего счастья из собственной шкуры выскочить, и то — обязательно найдутся охотники напомнить из какой грязи мне пришлось подниматься.

Теньков. Да уж, проделок за тобой, чай, много водится.

Протопопов. Коли хочешь слушать — не перебивай.  А нет — так я лучше помолчу.

Теньков. Вот уж сразу неудовольствие! Ты ровно девка. Ладно. Молчу. Рассказывай.

Протопоров. Комбинация одна интересная намечается. Если действовать с умом, то можно кашу заварить — не хуже твоих паровиков. В настоящие люди выйти. Вот тогда все языки прикусят.

Теньков. Не пойму, к чему здесь Прозоров?

Протопопов (Вскакивает с дивана и в волнении ходит по комнате). Погоди, сейчас объясню. Ты - купец, ты поймешь. И у вас не все деньги решают. Тоже имя, репутация важны. Нет денег, но есть имя —  кредит под него дадут... Капитал кой-какой у меня имеется. Но! Спроси сейчас, к примеру, государь-император — что такое господин Протопопов? А черт его знает — что такое. Титулярный советник. (Декламирует с сарказмом) «Он был титулярный советник, она генеральская дочь, он робко в любви объяснялся, она прогнала его прочь»!. (Показывает сжатый кулак) Поверь, кулаки сами сжимаются. (Становится, обернувшись к окну, вскинув голову и прижав обе руки к груди) Я, брат, Славы хочу! Громкой — чтобы на всю Россию! А без имени, без связей - наверх ходу нет. (Произносит с чувством) «Рожденьем раб, кляня Судьбу, искал спасенья он у Бога, и вдаль от жизненных утех ему указана дорога».

Теньков. Ступай в актеры. Непременно прославишься.

Протопопов (с жаром). Низко ценишь меня, Триша! Не  игры в жизнь, я сам жить желаю. И нынче подворачивается мне фарт, коий я не намерен упустить. Но чтобы дело выгорело, за него не нахрапом, а с умом нужно браться. Тонкая работа требуется. Без денег, само собой, не обойдешься. Да они, к сожалению, не все решают. В этом деле публичность нужна. Где с докладом выступить, где спичишко сказать. В газеты «Речь» или «Русские ведомости» статейку тиснуть. Спроси тогда: кто, мол, такой Протопопов? Пожалуйста - общественный деятель, имеет либеральные взгляды, но при этом лоялен и предан существующему государственному правопорядку и лично государю-императору. Вот тут-то Прозоров мне и сгодится. Не даром мои мазурики его «профессором» кличут. 

Теньков. Какая ему корысть -для тебя стараться?

Протопопов.Это когда бы он холостой был — тогда к нему и на козе не  подъедешь. А семейного человека всегда на путь истины жена наставит.

Теньков. А не боишься — ну, как он про твои шашни с его женой узнает?

Протопопов. Какие шашни? Тебе любой в нашем городе скажет, что мы с ее отцом «на короткой ноге», я в их семействе давно свой человек.

Теньков. Грех это.

Протопопов (заливаясь здоровым смехом) Ты  так поешь пока холостой. Погоди, женишься — сам той же дорожкой пойдешь. Блюсти супружескую верность — это, дорогой мой, все равно, что всю жизнь питаться одною постной пищей — для здоровья полезно, только больно пресно. А я мясо люблю!

Теньков. Нет! Семья не для греха человеку дана. Я иной раз думаю: ради чего все труды мои, зачем себя не жалею, дня покойно без дела не сижу и других заставляю вертеться? И сам же себе отвечаю — для наследников, которые дальше меня пойдут и своим детям передадут, преумножив плоды моих неустанных трудов. Хочу, чтобы они с самого рождения смело шагали вперед, чужому пирогу не завидовали, чтобы жизнь их пинками да подзатыльниками, как меня, не учила!

Пртопопов. Вижу — совсем созрел для женитьбы.

Теньков. Сам чувствую — пора.

Протопопов. Чего же в таком случае тянешь или невесты не нашел подходящей?

Теньков. Отчего же, нашел.

Протопопов («загоревшись»). Постой, не говори! Хочешь — отгадаю? Алпатова? А нет — так Сыромятникова. Нет? Караева? Ну, так — Епанчина? Бог с ней — она в девках засиделась. Ну-у, вот еще...Азарова. Опять нет?...Солодовникова? Ну, тогда — сдаюсь. Больше подходящих невест в нашем городе не осталось.

Теньков.  Чтобы ты в мое положение в точности вошел, вот что скажу. По моей коммерческой части мне с кем только не приходится дела иметь. Бывает и с дворянами, которые чиновники или по инженерной части. Иные хороших фамилий, а служат, за хлеб насущный трудятся. И вот, брат, что обидно: любой из них, хоть при самом грошовом жаловании, почти голодранец, с таким гонором перед тобой держится, что невольно стушуешься, даром, что можешь его с потрохами купить. Это от того, что он прежнего барина в себе чувствует, а во мне прежний холоп спину гнет. Так вот я хочу так жениться, чтобы дети мои этой робости не знали,  ни перед кем спину не гнули, всюду себя хозяевами чувствовали. Потому решил я взять себе в жены «благородную», чтобы детям моим эту повадку с кровью передала, и все прочее (крутит пальцами возле виска): языки там всякие, фортепьяны, благородные манеры — «мерси, сильвупле».

Протопопов. Как хочешь, Трифон Антоныч, а я твоего намерения не одобряю.

Теньков. Это от чего же?

Протопопов. Ты не обижайся — я тебе как друг говорю: не по Сеньке шапка. Чай, не дурак, сам сообразишь об чем я. К примеру случи борзую с дворовым кобелем, она  тебе таких ублюдков принесет. Мой совет — выбрось из головы эту затею и возьми жену из купеческого звания да с хорошим капиталом. Хочешь, сам тебе сосватаю. Всю жизнь благодарить будешь.

Теньков (с досадой). Я не кобель, а она — не сука. Ты, Миша, слова выбирай. Не то, гляди, рассоримся.

Протопопов (примирительно). Поверь, ничем не хотел тебя обидеть. Я к тебе со всем сочувствием. Коли так, пусть будет по твоему. Хоть имя назови.

Теньков. Изволь. Все равно узнаешь. Только, чур, свое мнение при себе держи.... Младшая сестра твоего Прозорова.

Протопопов. Ирина?!

Теньков. Точно так-с. Ирина Сергеевна. Я ее, когда их дом торговал, присмотрел.

Протопопов. Прямо обухом по голове. Что красива — не спорю. Но за душой  - ни гроша.

Теньков. Так ты сам говорил — не всё деньги решают.

Протопопов. У них полон дом артиллерийских офицеров, а это тебе не серая армейщина.

Теньков (морщится). Знаю: крутится возле нее один, на жидка похожий.

Протопопов. Нет, брат. Это барон Тузенбах. Ей, поди, лестно баронессой стать. Поверь на слово: бабы, они, что простые, что благородные — все под одну масть. Одна разница: с благородными  мороки больше. По-приятельски прошу — отступись.

Теньков (упрямо). Я от задуманного не привык отступать и брезговать собой не позволю. Довольно, наслушался «Куда с суконным рылом в калашный ряд». 
Поглядим еще — чья возмет. Кончим на этом...Что же твой Иван со щами-то не идет? Видать, так и придется ехать несолоно хлебавши.

Протопопов (пристально  глядя на Тенькова). Не торопись, Трифон Антоныч. Выходит —  Прозоров-то нам обоим сгодится. (Шутливо грозит Тенькову пальцем) Учти — мне за него от тебя дополнительно причитается.

Теньков (с уважением). А и то.  Недаром, Миша, про тебя говорят, что на ходу подметки рвешь.

Протопопов. Когда Бог медлит, чорт не дремлет.

Теньков морщится, но сдерживается.

Входит Иван.

Пртотопопов. Где шляешься?! Тебя только за смертью посылать!  Почему ждать заставляешь? Где щи?

Иван. Барыня отменили-с. Велели-с стол с самоваром накрывать. Просют-с пожаловать в столовую.

Теньков (встает, протестующе машет руками). Миша, уволь — не пойду.

Протопопов. Пойдем. Наверное узнаем последние городские сплетни — глядишь, услышим что-нибудь интересное. Привыкай иметь дело с дамами. Коли взялся за гуж, так не говори, что не дюж!

Выходят.
Картина шестая

Заснеженная улица. В тусклом свете фонаря мелькают хлопья снега. У фонаря, по колена в снегу  виднеется одинокая фигура. Это Прозоров.

Андрей. Ловко я от них улизнул — на повороте из саней опрокинулся прямо в этот сугроб....Или меня этот мерзавец...как его...Птицын...нет…Кочетов... вывалил?...Чорт с ними....(Обращается к фонарю) Друг, дай  я за тебя подержусь. Стою, как ты, весь в снегу и не знаю в какую сторону теперь двигаться. Как назло, все извозчики куда-то подевались. Будем теперь вдвоем стоять и вместе освещать планету....Кажется, гадкую штуку я сегодня выкинул. (Фонарю) Но ты об этом молчок, чтобы никто не узнал. Тс-с-с-с!

Появляется одинокий, занесенный снегом прохожий. Это Шмидт.

Шмидт. Андрей Сергеич, что случилось?! Я уже два раза заходил к вам домой!

Андрей. Ты кто? Ик...из..возчик?

Шмидт. Я - Шмидт Иван Карлович.

Андрей. Какое смешное имя — Шмидт! Шмит! Будто прищемили что-то круглое, резиновое, с дырочкой в боку. И оно пищит — ш-ш-ш-мит.

Шмидт. Я вижу — вам совсем плохо. Пойдемте, я отведу вас домой.

Андрей (садится в сугроб) Не хочу домой. Буду сидеть в сугробе рядом с моим другом. (Фонарю) Т-с-с-с-с!

Шмидт. Вы крепко выпили. Вам теперь нужно домой, в постель,

Андрей. Ты думаешь, что я пьян? А хочешь правду скажу? Ты старательный, аккуратный и свое дело знаешь, но есть и поумней тебя.

Шмидт. О-о, я очень глупый человек, что стою тут и выслушиваю ваши слова. Вставайте скорее. В такой холод очень можно замерзнуть и получить болезнь. Вас дома ждут ваши жена и ребенок, они тревожатся за вас.

Андрей. Врешь, никто меня не ждет. Я одинок на этом свете, как этот фонарь. Если оглянуться вокруг — никого рядом нет, одни случайные прохожие. И ты — прохожий. Можешь убираться, а я останусь в этом сугробе.

Шмидт (от огорчения начинает говорить с акцентом) Фуй, как это дурно! Вы подумайте, как страдают сейчас ваша матушка и ваша батюшка, глядя на вас с небеса! Если вы останетесь здесь, то вас непременно заберет будочник в часть! Весь город будет говорить об этом. Возможно ли допустить такое?

Андрей. Мне уже все равно! Я — негодяй! Хуже: я — Иуда Искариот! Хочешь, ударь меня по щеке, вот, возьми и ударь!....У-у-у. Если бы ты знал, как мне сейчас плохо, милый Иван Карлович!

Шмидт. Ничего. Все проходит. Пройдет и это. Сейчас я отведу вас домой, вы ляжете спать, согреетесь, а утром проснетесь  — прежний молодец!

Андрей. Ах, Иван Карлович, я давно уже не встаю по утрам веселый и бодрый, как это бывало в детстве...Ясность жизни покинула меня. Раньше я знал, чего хочу. У меня была высокая цель. Я стремился к ней. Теперь же я чувствую, что становлюсь обыкновенным обывателем...Жена обила мебель скучным оливковым плюшем. Меня самого будто обили плюшем...У жены появился второй подбородок. И сама она стала похожа...на жирную устрицу. Б-р-р-р. Согласитесь — ужасная безвкусица...Мы всем говорим, что готовимся переехать в Москву. Я то же говорю. Но сам в это уже не верю...(Пробует встать, но плюхается назад в сугроб) Помоги мне подняться. (Протягивает Шмидту руку)

Шмидт помогает Прозорову встать на ноги, перчаткой счищает с его шинели налипший снег.

Андрей. Мы не заблудимся?

Шмидт. Тут недалеко. Мы спешить не будем. Успевает тот, кто не торопится.

Андрей. Иван Карлович, ты не уходи сразу, побудь со мной. Хорошо?

Шмидт. Если Наталья Ивановна не будет возражать, я немного побуду у вас.

Шмидт с Прозоровым, держа друг друга под руки, уходят.



Картина седьмая

Комната Вершинина. Письменный стол, книжный шкаф, стулья в парусиновых чехлах. На стульях, на шкафу и на полу стопками лежат книжки журналов. На полу под открытым настеж окном  стоит двухпудовая гиря. Вершинин в расстегну той летней офицерской тужурке пишет за столом. Входит Тузенбах в штатском платье.

Тузенбах. Здравствуйте, полковник! Прошу прощения, что без доклада. Остается надеяться, что не помешал.

Вершинин, застегиваясь, встает из-за стола навстречу Тузенбаху. Они обмениваются крепким рукопожатием.

Вершинин. Здравствуйте, барон! Напротив. Я заметил, что после бесед с вами, у меня голова начинает лучше соображать. (Сняв со стула стопку книг, придвигает его к Тузенбаху). Прошу садиться.

Тузенбах медлит воспользоваться этим приглашением, ожидая пока не сядет Вершинин, который в это время берет из-за стола свой стул и ставит его напротив.

Вершинин. Оставьте эти церемонии. Прошу вас.

Тузенбах (садится) Вы хотели меня видеть, я — весь внимание.

Вершинин (сев, медлит, оправляя на себе китель) Николай Львович! Мне, право, неловко это говорить, но я вынужден просить вас впредь воздержаться от посещения офицерского собрания. В частном порядке, у себя дома я и все офицеры батареи будем рады вас принять и по-прежнему считаем вас своим товарищем. Но таковы традиции — штатские лица не допускаются в собрание.

Тузенбах (с готовностью) Д-да, конечно! (Извиняющимся тоном) Извините, полковник — вчера опять зашел по привычке. Никак не могу свыкнуться со своим положением штатского человека. Ничтожного «шпака», как выражается Соленый.

Вершинин. Мне, признаться, так же странно, что теперь вы — не мой офицер, и многие из ниточек, что нас прежде так крепко связывали, оказались оборванными.

Тузенбах (улыбаясь) Хочется надеятся, что не все.

Вершинин. Разумеется, но должен признаться, что до сих пор сердит на вас. Поскольку очень расчитывал и надеялся, что должность адъютанта батареи займете именно вы. (Коротко машет рукой) Ну, да что теперь говорить — дело сделано, прошлого не воротишь.

Тузенбах. Не судьба мне покрасоваться в аксельбантах. Назначьте в адьютанты Соленого — он справится лучше меня.

Вершинин. Уже в приказе. Однако, что это вы — все «полковник» да «полковник». Соблаговолите обращаться ко мне как полагается правоверному «шпаку»: по «имени-отчеству».

Тузенбах (хохочет) Привычка, Александр Игнатьевич! Наверное пройдет не один месяц, покуда я обращусь в обыкновенного мирного обывателя.

Вершинин. Готов поспорить, что приметы военного человека останутся с вами на всю жизнь.

Тузенбах (оживленно) Может быть. Но должен сознаться, что с некоторыми из них я хотел бы расстаться как можно скорей.

Вершинин. Что вы имеете в виду?

Тузенбах. Вам они известны не хуже моего: отсутствие привычки к труду, готовность мириться с пошлостью и духовной ограниченностью, самодовольным фанфаронством, если они прикрыты офицерским мундиром.

Вершинин (после короткой паузы) Не получите ли вы, уважаемый Николай Львович, очень скоро другую привычку, свойственную большинству штатских: смотреть на военных со скрытым презрением, не оставляя за нами права также быть людьми культурными, мыслящими, остро переживающими за судьбу нашей Родины. В ваших словах есть правда, но разве мало среди офицеров нашей бригады людей порядочных, которым можно без риска для собственного достоинства подать руку? Вы сами тому пример. И уверяю вас, что таких большинство, просто грязь всегда прежде бросается в глаза.

Тузенбах (отрицательно качает головой) Боюсь — вы меня не поняли. Я низко бы пал, принявшись мазать дегтем то, чему отдал двадцать лет...Представьте, полковник: сказал сейчас — и сам подивился. Ведь я надел мундир в девять лет. Быстро же летит время...Простите, я отвлекся...Я говорю о недостатках, присущих нашей касте военных людей, не с прерением, а с болью. В замкнутом мирке, который составляют офицеры полка или бригады, установленный в нем порядок во многом зависит от личности командира. При генерале Прозорове на первое место вышли честные, образованные офицеры, тяготеющие к культуре, самообразованию, а посредственность и подлость либо сами просили перевода, либо вынуждены были обуздать свою натуру. Но ответьте честно — много ли за свою службу вы встречали таких командиров как Прозоров?

Вершинин. С великим сожалением вынужден ответить, что при всем старании вспомнить всех — хватит пальцев одной руки.

Тузенбах (порывисто встав, подходит к окну и, возвратившись назад, остается стоять, опираясь руками на спинку стула, как на кафедру) Вот видите! Учтите при этом, что мы с вами говорим об артиллерии — привилегированных частях, а возьмите пехоту или кавалерию?

Вершинин (вздыхает) Да. После смерти Сергея Васильевича прошло шесть лет, много это или мало — не берусь судить, но бригада наша уже не та, какой я ее застал по приезде.

Тузенбах. Прозоров был настоящим командиром. Будь он в живых и командуй по-прежнему нашей бригадой — и я не бросил бы службу... Чему вы улыбаетесь?

Вершинин (весело) Хорошо, что наш с вами разговор не слышит моя сестра. Получил на днях от нее письмо — просит принять участие в судьбе сына - моего племянника. Представьте, она уверена, что только военная служба способна сделать из него настоящего человека.

Тузенбах (вновь усаживается на стул) Кроме вас у нее из родных кто-нибудь еще есть?

Вершинин. Есть еще брат и две сестры — нас пятеро было у родителей. Когда отца с матерью не стало, мне, как самому старшему, пришлось все заботы по устройству брата и сестер принять на себя. (Горько усмехается) Моей первой жене это показалось чрезмерной жертвой. Поэтому во второй раз я женился уже после того, как подросли самые младшие.

Тузенбах. Вы никогда не говорили об этом. Верно, нелегко  вам пришлось?

Вершинин. Поначалу казалось, что будет очень трудно, но все постепенно, как-то само-собой, уладилось. В конечном счете все крепко встали на ноги. Вот, не желаете ли взглянуть?

Встав со стула, Вершинин достает из ящика стола фотокарточки, показывает их Тузенбаху.

Вершинин. Это брат Алексей — он у нас инженер-путеец, работает на Сибирской магистрали, неподалеку от Ново-Николаевска.

Тузенбах (рассматривает фотографию) Сколько ему лет?

Вершинин. На фотографии ему 25, а в этом году будет тридцать.

Тузенбах. Удивительно русское лицо. В его чертах, осанке уже чувствуются уверенность, этакая повадка бывалого человека. Чем я до сих пор не могу похвастать.

Вершинин. Представьте, в детстве и юности он был необычайно застенчив. Когда по окончании курса брат получил назначение на постройку чугунки в Сибарь, я первое время очень за него опасался — сами знаете какие там порядки: подрядчики, комиссионеры, спекулянты. Думал, что либо он не выдержит и скоро сбежит, либо вляпается по простоте душевной в каку-нибудь скверную историю.

Тузенбах. Выходит — Бог миловал?

Вершинин. К счастью мои тревоги были напрасны. Сейчас он уже начальник дистанции. Стал настоящим сибиряком. Зовет к себе в гости. Обещает сказочную охоту. Хотелось бы повидаться.

Тузенбах (возвращая карточку) Он, конечно, женат?

Вершинин. Женат, уже имеет двоих детей. Жена — полька из семьи ссыльно-поселенцев. Там на это внимания не обращают. (Подает другую карточку) Здесь старшая из сестер, Анна, с мужем и первенцем. Муж умер больше десяти лет назад от грудной жабы. Сестра осталась жить в Твери, сама содержит швейную мастерскую. Головастик на коленях у отца и есть тот самый предмет материнских забот, о котором я вам говорил. Ей достается: кроме сына ростит еще троих детей.

Тузенбах. Как же она со всеми справляется?

Вершинин. О, решительности ей не занимать!

Тузенбах (разглядывая фотографию) А вы с ней похожи. Те же глаза и рот.

Вершинин. Это в нас от отца. (Передает третью фотокарточку) А вот две младшие сестренки — Ольга и Татьяна. Они у нас двойняшки. Окончили акушерские курсы, сейчас живут и трудятся под Ярославлем.

Тузенбах. Действительно, как две капли воды. Как вы их различаете?
Вершинин. Ольга — более живая, а Татьяна — та спокойнее.

Тузенбах. Как в «Евгении Онегине». Замужем?

Вершинин. Обе незамужние. Одна сестра живет в селе Вязники, другая — в 20 верстах, в рабочем поселке, который так и называется «Поселок». Из писем знаю, что там какая-то фабрика.

Тузенбах. Какое скучное название.

Вершинин. Должно быть и тамошняя жизнь — ему подстать. Из тех же писем знаю, что работы много, устают, что народ там живет добрый, но малокультурный, о гигиене понятия не имеет, что интеллигентных людей, с кем можно было бы отвести душу, почти нет. Очень скучают и стараются при малейшей возможности навещать друг друга. (Кладет фотографии на стол). Вот такая у меня родня. О радостных событиях извещать не торопятся, а в трудные моменты непременно вспоминают.

Тузенбах. Искренне вам завидую. Сам я очень жалею, что никогда не имел братьев и сестер. После меня матушка больше не могла рожать, поэтому я — одинокое и балованное дитя. Если бы не корпус, а затем училище, с их дисциплиной и жесткими, но справедливыми законами товарищества — один Бог ведает, что могло бы из меня получиться. Так что ваша сестра, возможно, права. (Улыбаясь, кивком головы указывает на лежащие на столе фотографии) Так, что же совершил этот симпатичный бутуз, если его мать вынуждена прибегать к помощи дядюшкиного авторитета?

Вершинин. Надо признаться, что ничего плохого он пока не совершил, просто сидит двадцатилетний оболтус на шее матери. Кое-как закончил гимназию, не от того, что глуп или ленив — учиться, видите ли, ему стало скучно, другие интересы появились. Не азартные игры, не компания с выпивкой или амурные увлечения, что скорее всего можно было предположить в его возрасте. Нет! Увлекся спортом!

Тузенбах. Так это же прекрасно!

Вершинин. Вы слушайте! Для начала, под угрозой бросить гимназию, заставил мать купить ему велосипед. Два года устраивал разные гонки и чемпионаты. При этом передавил половину городских собак, другую половину довел до неврастенического истощения. Теперь дни напролет с мальчишками-гимназистами гоняет мяч на пустыре. Домой приходит, как голодранец, в разорванной одежде, а пыли, синяках и ссадинах. Называется это безобразие «футболом». Решил отправиться со всей своей оравой в вояж по волжским городам. Рассчитывает таким образом заработать на особенную, футбольную форму, которая, видите ли, нужна, чтобы участвовать в чемпионате России, который, якобы, будет организован в Петербурге.

Тузенбах. По-моему, у вас растет отличный племянник. Что же вы намерены предпринять?

Вершинин. Надеюсь, что в этом году, несмотря на все слухи, бригаду оставят на месте. Так вот. На время летних лагерей вызову племянника сюда. В лагерной жизни ему скучать будет некогда — по моей просьбе Федотик и Родэ возьмут молодого человека под свою персональную опеку.

Тузебах (смеется) Вы сторонник энергичных мер воспитания.

Вершинин. Думаю, вдвоем они справятся. По возвращении из лагерей предложу ему поступить в бригаду юнкером. За год подтяну по дисциплине и наукам, а в следующем году можно будет держать экзамен в Михайловское училище.

Тузенбах. В таком случае, подготовку по математике беру на себя.

Вершинин. Очень обяжете.

Тузенбах. Не стоит благодарности. Пусть это в какой-то мере искупит мою вину перед вами.

Вершинин. Полноте, Николай Львович! О какой вашей вине может идти речь? Ваше право поступать, как находите нужным. Просто я, как батарейный командир, жалею, что батарея лишилась одного из лучших в бригаде офицеров.

Тузенбах. Так пусть ваш племянник будет мне заменой.

Вершинин. Хотелось бы надеятся.

Тузенбах (машинально то открывает, то закрывает откидную крышку чернильного прибора на столе Вершинина) Весь вопрос в том — захочет ли он, сообразуясь с вашими планами, стать военным?

Вершинин. Ничего, стерпится-слюбится.

Тузенбах (с сомнением) Давайте задумаемся — вправе ли мы заставлять молодых следовать нашему примеру, навязывать свои нормы и правила жизни? Оглянемся вокруг — мир, привычный образ жизни, отношения между людьми — все меняется на наших глазах, все пришло в движение. Мы старшее поколение, слабо разбираемся в этом. Молодые знают лучше нас, а не знают — так чувствуют, как чувствует почка или зерно, когда им пришло время прорастать. Новые поколения имет право идти своей дорогой, не оглядываясь на нас стариков, учась на своих собственных ошибках. Чему можем их научить мы, не сумевшие для себя построить радостную и счастливую жизнь.

Вершинин (пожимает плечами) Может быть мы устарели и не успеваем, как вы говорите, за временем, многого не сумели сделать, но мы старались жить честно и даром свой хлеб не ели.

Тузенбах. Я теперь уверен — этого мало. Мы свою жизнь растрачиваем на второстепеные, ничтожные цели. Ведь, в каждом из нас заложено Творцом невероятное богатство возможностей. А мы по привычке все сводим к хлебу насущному. Если бы только знать, кем ты был задуман. К несчастью, это узнаешь слишком поздно.

Вершинин. В таком случае я не понимаю вашего упорного желания поступить на кирпичный завод. Хотите, я напишу брату? Я уверен — там нужны грамотные, энергичные, а главное — честные работники... Вы нехуже моего знаете, как у нас нетерпимы к тем, кто пренебрегает рамками привычного. Напрасно набьете себе шишек.

Тузенбах. Не хороните вы меня раньше времени, ведь, я ничем, в сущности, не рискую. Я располагаю средствами на вполне сносную жизнь, но хочу испытать себя. Если дело с заводом не заладится, обещаю воспользоваться вашим предложением.

Вершинин. Да зачем же и пробовать? Ирина Сергеевна разделяет ваши намерения?

Тузенбах. Я не скрываю от нее своих планов, поэтому ее решение, надо полагать, вполне обдумано... Но скажу вам откровенно — я предпочел бы этой рассудительности чувство более....романтическое. (Достает часы) Кстати, мне пора — мы с Ириной условились встретиться, чтобы ехать смотреть квартиру.

Вершинин. Вы переезжаете?

Тузенбах (встает со стула) Да, собираюсь снять квартиру ближе к заводу.

Вершинин (тоже встает со стула) Вы так увлекли меня разговором, что я забыл предложить вам чаю.

Тузенбах. В другой раз.

Вместе идут к дверям.

Вершинин. Не забывайте меня. В любое время суток я буду рад вас видеть. И передавайте поклон Ирине Сергеевне.

Вершинин, подав Тузенбаху на прощанье руку, долго не выпускает его руку из своей.

Тузенбах. Передам непременно. Не провожайте меня. Честь имею кланяться.

Тузенбах уходит. Вершинин подходит к окну и смотрит ему вслед.

Вершинин. Барон мне симпатичен. Под его неказистой внешностью спрятана большая и красивая душа... Но почему умные, образованные и тонко чувствующие люди так легко попадают под влияние фальшивых идей...От чего-то жаль его, как бывает остро жаль немощного старика или потерявшегося ребенка.

Картина восьмая

В комнату входит Андрей Прозоров. В руке его шляпа и трость.

Андрей.  Здравствуйте, Александр Игнатьевич! К вам можно?

Вершинин (от окна идет к Прозорову, обменивается с ним рукопожатием.) Здравия желаю, уважаемый Андрей Сергеевич! Вам всегда можно!

Андрей (в нерешительности оглядывает комнату, решая куда положить шляпу и трость) В передней у вас никого нет.

Вершинин (забирает у Андрея шляпу и трость и кладет на шкаф) Жена с кухаркой и Керимом отправились на рынок...(Указывает на стул, на котором перед этим сидел Тузенбах) Присаживайтесь.

Андрей (усаживаясь). Проходя по вашей улице, решил заглянуть...Домой идти не хочется.

Вершинин. Здесь только что был барон, вы с ним в дверях не встретились?

Андрей. Я видел, как он заходил к вам, и специально дожидался его ухода.

Вершинин (удивленно) Что так? Разве вы в ссоре?

Андрей (с гримасой брезгливости) Нет больше сил выслуштвать его бредни о путях совершенствования человечества.

Вершинин (убирает фотокарточки в стол) Вы излишне строги к его невинным мечтам. Пусть они далеки от реалий нашего общества, но некоторые его рассуждения, на мой взгляд, не лишены здравого смысла.

Андрей (желчно) Для любого образованного человека, знакомого с основами современной экономической теории, очевидна полная несостоятельность, даже наивность рассуждений барона.

Вершинин (разводит руками) Я к своему стыду экономических теорий не изучал, так что с меня взятки гладки... Говорят, что в медицинской практике встречаются заболевания взрослых людей детскими болезнями. Вот и барон, как видно, переживает сейчас нечто схожее. В силу известных вам причин он раньше не получил прививки против подобных идей.

Андрей (все более горячась). Добро, кабы он один был такой. А то «подобные идеи», как вы их называете, начинают походить на моровое поветрие.  Наподобие холеры. С той лишь разницей, что та воздействует на внутренности, а они действуют на голову. (Со злым смешком) Причем, идеи-то всё не собственные. Русское общество собственных идей не имеет-с. А посему пользуется чужими-с! А тут, знаете ли, как в той поговорке: «дураку закон не писан, а коли писан - так не читан, а коли читан — так не понят, а коли понят — то не так». Возьмите, к примеру, научный труд англичанина Дарвина про «эволюцию» всего сущего на земле. Вы можете сказать, сколько человек у нас в России его действительно прочитали? Могу преположить — не более тысячи. Зато всякий заурядный уездный обыватель, возомнивший себя интеллигентом, без малейшего сомнения считает своим долгом заявить, что человек произошел от обезьяны. И при этом умудряется зваться правосланым, посещать церковь и справлять Пасху.

Вершинин. А вы Дарвину не верите?

Андрей (с вызовом). Не верю.

Вершинин. И можете доказать обратное?

Андрей ( в том же тоне). Не желаю.

Вершинин. Отчего же?

Андрей (в том же тоне). Просто не хочу.

Вершинин (с улыбкой). Вы из чувства противоречия так говорите.

Андрей (в том же тоне). Хотя бы и так. Вот, нам теперь вместо Бога хотят возвести на алтарь немецкого еврея Маркса. Вы читали его сочинения? (Вершинин не отвечает) Я читал-с. Могу свидетельствовать — умно' написано. Да не для русского человека. По сему — следует ожидать больших неприятностей. Не от немца Маркса! А от того сорта русских людей, к коим следует отнести барона. Такие невинные фантазеры сначала рассуждают о справедливости, а после уж непременно берутся за бомбы.

Вершинин (принужденно смеется) Вы меня рассмешили, Андрей Сергеевич. Барон — ниспровергатель общественных устоев! (Серьезно глядя на Прозорова) Надо его предупредить, чтобы впредь был осторожнее в своих словах.

Андрей. Вот именно — в словах. Мы горазды на слова и фантастические прожекты. Умеем заболтать любое дело.

Вершинин. Ну, барона нельзя упрекнуть в позерстве и лицемерии. Хотя, надо признаться, его намерение посвятить себя грубому, физическому труду мне кажется ошибкой..

Андрей. Очевиднейшая глупость...Впрочем, как и сама свадьба сестры с бароном. (Продолжает с раздражением) Ирина привыкла пассивно плыть по течению, надеясь на НЕЧТО, что непременно изменит ее жизнь, которая день за днем проходит мимо нее, грозя оставить никому не нужным пустоцветом. Вот и ухватилась за предложение барона, которого не любит...Я ясно это вижу, но ничего не могу  сказать, поскольку сам нахожусь в фальшивом положении...(Настороженно) Вы, верно, уже слышали историю с моим проигрышем?

Вершинин (уклончиво) Кое-что слышал. Но у нас, как водится, больше приврут для интереса.

Андрей (вздыхает) Оправдываться не могу и не хочу — очень неприятная вышла история.

Вершинин.  Казенных денег, надеюсь, не было? (Андрей отрицательно качает головой) Тогда еще — полбеды. Правду ли говорят, что вам пришлось дом заложить?

Андрей. Не было выхода. Но вексель оформлен под небольшие проценты с рассрочкой на год.

Вершинин. Н-да! Только не пытайтесь отыгрываться.

Андрей. Нет-нет. Я себе слово дал.

Вершинин (деликатно) Вероятно, Ирине Сергеевне на свадебные расходы деньги будут нужны. Тысяча рублей меня не разорит.

Андрей. Спасибо за великодушное предложение, но мы обойдемся своими средствами. Впрочем, я спрошу у Натальи Ивановны.... Вы, Александр Игнатьевич, совсем забыли к нам дорогу.

Вершинин (перекладывает на столе бумаги) Знаете ли — все дела. Начальство без конца теребит: с переводом бригады еще толком ничего не известно, а уже требуют расчеты, таблицы, графики. Приходится отписываться, наперед зная, что когда приказ придет, все написанное пойдет коту под хвост, и начинай все сызнова и срочно. Опыт имеется.

Андрей. Вот и Маша теперь редко заходит.

Вершинин. Это и не удивительно: у вас маленькие дети, которым нужен покой. Ольга Сергеевна устает на службе. Ей тоже надо отдыхать.

Андрей. Я знаю, что дело не в этом. Дом наш стал сумрачен и неприветлив.

Вершинин. Мы сами изменились, постарели.

Андрей. Да, вы правы...Третьего дня утром, за бритьем, увидал в зеркале отражение обыкновенной чиновничьей физиономии и понял, что более ждать от жизни нечего...В управе швейцар Тарас — хохол-философ говорит: если начал расти живот и лысеть голова — считай: пропала молодость... А ведь мне нет еще и тридцати.

Вершинин. Я понимаю, что вы сегодня не в лучшем настроении, и хочу, чтобы вы знали — у вас есть друзья, которые по-прежнему вас любят и верят в вас.

Андрей. Если бы вокруг меня поменьше твердили о моих способностях и не ждали от меня чего-то необыкновенного, тогда, возможно, моя жизнь сложилась бы более счастливо, и я не наделал бы ошибок, за которые сейчас приходится расплачиваться.

Вершинин. Вы вините в своих неудачах близких и друзей, которые всегда желали и сейчас желают вам только добра? Я правильно вас понял?

Андрей. Если бы я в свое время реально представлял предел своих сил, то не стал бы жениться, не добившись прежде определенных результатов, не заложив прочного фундамента своей карьеры.

Вершинин. Могу вас успокоить — подобные мысли возникают у девяноста восьми процентов мужчин после брака. Увы, прошлого не воротишь,  и мы все вынуждены с этим мириться. Но это — не повод перечеркивать свою жизнь. Думаю, можно договориться с Натальей Ивановной, что часть внеслужебного времени принадлежит только вам и вашим научным занятиям.

Андрей (качает головой). Это невозможно. После службы я вынужден бегать «по урокам». Главная мораль моей жены состоит в том, что мужчина обязан обеспечивать семье достойную жизнь.  Убеждать ее в том, что работа ума может быть необходима человеку как пища, как сон — совершенно бессмысленно.

Вершинин. Да, тут вам не позавидуешь.

Андрей (мрачно). Единственный безоговорочный авторитет для нее — Протопопов. Все, что он изречет — для нее истина в последней инстанции. Представьте, эту глупую идею с кирпичным заводом барону подкинула она с подачи Протопопова.

Вершинин (удивленно) Вот как? Я этого не знал. Ему что за дело до Тузенбаха?

Андрей (сконфужено) Это только мое предположение, не более. Мне самому мало, что известно. Я лишь могу поделиться известными мне фактами. Только убедительно прошу вас , что бы....

Вершинин (не дает Андрею договорить). Не бойтесь, от меня никто ничего не узнает.

Андрей (наклонясь к Вершинину) С месяц тому назад Протопопов ни с того ни с сего поинтересовался у меня — верно ли, что барон оставляет военную службу ради занятия простым трудом. Я ему ответил, что по моим сведениям барон подал рапорт об отставке. Тогда Протопопов говорит — в таком случае ему очень повезло — на кирпичном заводе купца Тенькова как раз имеется работа по его вкусу. И предложил передать это барону. Я не придал его словам значения и, конечно, Тузенбаху ничего не сказал. Вдруг, через некоторое время, жена напоминает мне об этом разговоре и справляется — выполнил ли я поручение Протопопова. Я не удержался, вспылил — зачем она лезет не в свое дело. Жена в ответ закатила мне истерику и первом удобном случае переговорила с бароном сама. Он и загорелся.

Вершинин (настороженно) Вы думаете, за этим что-тот кроется?

Андрей. Насколько я знаю Протопопова — он просто так ничего не делает.

Вершинин. Каковы могут быть его намерения? Вы его хорошо знаете, наверное, есть какие-то предположения.

Андрей. У меня нет определенного ответа. Возможно, что таким способом он  хочет унизить барона, чтобы продемонстрировать свое превосходство над человеком, стоящим по всем статьям выше его самого? Может быть есть другая причина — этого я не знаю. Скажу одно — я не хотел бы оказаться на месте человека, против которого Протопопов начал плести свои комбинации.

Вершинин. Уже и вы переняли любимое словцо своего начальника. Н-ну, не хмурьтесь, я не хотел вас обидеть. Пожалуй, нам стоит предупредить барона?

Андрей (избегая смотреть прямо в глаза Вершинину) По-моему делать это  преждевременно. Мы имеем не подкрепленные фактами подозрения. Стоит ли беспокоить его по такому поводу?

Вершинин (решительно встает) Это касается и вашей сестры. Неужели вы ничего не собираетесь предпринять, чтобы предостеречь ее?

Андрей. Я непременно поговорю с ней и постараюсь доказать всю абсурдность ее решения сделаться учительницей и ехать с бароном на завод.

Вершинин (закрывая створки окна) Эх, Андрей Сергеевич, поздно вы мне рассказали — боюсь, барон «закусит удила». Надо найти веский предлог, чтобы уговорить его переменить свое решение. Вы не могли бы через Наталью Ивановну узнать подробнее о замыслах Протопопова?

Андрей (категорично) Это исключено — она сразу насторожится. Этим я только    могу навредить.

Вершинин. Пожалуй, вы правы. Все же необходимо повидаться с бароном. Прошу прощения, Андрей Сергеевич, я поеду теперь же... Ежели хотите, можете подождать меня. Есть свежие выпуски Технического обозрения.

Андрей. Благодарю, но я тоже пойду. И так задержался — меня ждут двое оболтусов, коим я должен помочь не остаться на второй год.

Вершинин. Так вы соблаговолите сообщить, если узнаете что нового.

Андрей. Непременно дам знать.

Вершинин и Прозорова вместе идут к дверям. Андрей в дверях останавливается.

Андрей. Кажется, я забыл шляпу и трость.

Вершинин. Это я  виноват. (Шагнув к шкафу, достает шляпу и трость, передает их Прозорову) Прошу.

 Андрей. Уже привык ходить с тростью... Кажется, чего-то не хватает. Так вам, вероятно, ваша шашка?

Вершинин. Никогда не думал над этим.

Выходят из комнаты.

Картина девятая

Веранда летнего ресторана в городском парке над берегом реки. За столом, положив руку на перила ограждения, глядя на реку, сидит Теньков. По лестнице быстро поднимаются Протопопов и Взяткин, подсаживаются за стол к Тенькову.

Протопопов (обмахивается носовым платком) Ух, насилу вырвался. С этим переездом дома все вверх дном. Хорошо Взяткин выручил — извлек на волю под предлогом срочного дела в присутствии.

Взяткин. Весь день в хлопотах-с, упрел совсем. Ваше степенство, велите подать чего-нибудь прохладительного.

Теньков (подзывает официанта) Любезный, принеси пару светлого и еще одну «шипучки». (Протопопову) Тебе, Михайло Иванович, было бы лучше к Прозоровым идти, а еще вернее — схорониться за кустиком и проследить, чем у тех дело кончится.

Протопопов. Ну, батенька, это ты вовсе несуразицу предлагаешь — в мои-то лета да в моем ли положении по кустам хорониться? Зря тревожишься — все гладко выйдет.

Теньков. Прежде времени не хвались. Все дело построено на деликатном расчете...Нет во мне уверенности. А ну, как замирятся.

Официант приносит на подносе две бутылки с пивом и одну с минеральной водой. Молча поклонившись, уходит.

Протопопов (дождавшись ухода официанта) Маловероятно. Вторым секундантом к Соленому Петухов напросился, а это такая бестия. Его хлебом не корми — дай кого-нибудь стравить между собой.

Взяткин (отнимая от рта пустой стакан) Уж это точно-с. Форменная анафема, а не человек-с!

Теньков. Гм-гм. Ну, а если барон...того — уложит офицерика?

Взяткин (вытирая ладонью губы) Ни в коем случае. По благородству-с натуры да к тому же накануне вечания не дерзнет поднять руку на ближнего.

Протопопов (выпив стакан минеральной воды) Резонно. Ты, Трифон Антоныч, коли так переживаешь — свечку бы поставил.

Теньков. Вот еще, зачем мне чужой грех на душу брать?

Взяткин (принимается за вторую бутылку с пивом)  Грех — не беда, главное — после не забыть покаяться.

Теньков. Мне каяться не в чем. Захотели «их благородия» стреляться — на здоровье, это их личное дело. (Поворачивает голову, прислушиваясь) От заутрени звонят. Время за полдень, пора бы вашему Петухову появиться.

Протопопов (Взяткину) Ты вот что, Афанасий, поди — встань в конце аллеи, чтобы вход в парк и спуск к пристаням были видны. Как увидишь Петухова — подашь нам знак.

Взяткин (спеша, залпом выпивает полный стакан пива) Хорошо-с. Я платочком вам махну-с.

Теньков. Во-во. Не прозевай. Если все благополучно сойдет — золотой пятирублевик получишь.

Взяткин.  Премного благодарны-с. Будьте покойны, просемафорю в лучшем виде-с. Один момент-с.

Отставив руку со шляпой в сторону, Взяткин  торопливыми глотками опорожняет стакан и, лихо посадив шляпу на голову, сбегает по лестнице.

Теньков. Ишь полетел, шут гороховый...Как на новом месте без своих прохвостов управляться будешь?

Протопопов. Нашел о чем печалиться. На подобных субьектов земля русская плодородна...Давай-ка, пока время позволяет, о нашем дельце переговорим. Дорогонько ты мне завод отдаешь. Войди в мое положение: переезд и обустройство на новом месте мне в добрую копейку влетят. Сколько денег ухлопал, чтобы должность получить — вспомнить страшно. Уступи, Трифон Антоных, не чужие, чай, люди!

Теньков (крутит в руке пустой стакан, прищурив глаз, рассматривает его на Солнце, после ставит на скатерть) Нескладно с заводом-то получилось. Теперь, выходит, не с руки мне его продавать.

Протопопов. Как прикажешь это понимать? Мы с тобой уже и по рукам ударили. Изволь, я согласен на прежние условия, но уж и ты своего слова держись!

Теньков (недовольно) Ты меня на слове не лови. Когда я об их свадьбе услыхал, то совсем голову потерял. А тут вона как дело повернулось. Ну, скажи на милость — зачем тебе кирпичный завод? Ты же в этом деле ни бельмеса не понимаешь. И как собираешься им управлять, съехав за 80 верст?

Протопопов. Я ничего менять не собираюсь — пусть работает как при тебе.

Теньков. Без хозяйского глазу нельзя. Ты думаешь, я ради своего удовольствия, что ли, то в Москву, то в Нижний мотаюсь? Дела, брат, лежать на боку не велят.

Протопопов. Ну, так и я стану время от времени наезжать.

Теньков. Ох, чувствую финтишь, Михайло Иваныч. Я так полагаю — ты с заводом канителиться не будешь, сразу загонишь, пока он хорошую цену имеет. Должно уж и покупателя подыскал? Верно я рассудил?

Протопопов. Ты меня каким-то мошенником выставляешь. Что удивительного в том, если я решил сам капиталистом заделаться? Надоело завидовать, как ты миллионы загребаешь.

Теньков. Вот-вот, в этом вся разница промеж нас: у тебя всегда денежный интерес на первом месте, а для меня деньги — помощники дело вперед двигать.

Протопопов. Ты поделился бы секретом, как это у тебя выходит. Кажется, недавно с малых капиталов начинал, а как взлетел — в Москве, в Нижнем заметной фигурой стал. Для тебя, при твоих-то прибылях, какой-то кирпичный заводик. Тьфу! Пустяк!

Теньков. Ты мне зубы не заговаривай. Я тебя насквозь вижу. Этот пустяк верный доход приносит, который на главное дело идет. Большая река тоже сперва из ручейков да речушек собирается. Ладно, после об этом еще поговорим. Ты сделал, о чем я тебя просил? Вексель у тебя?

Протопопов. Все сделал, как уговаривались. Только небольшой перерасход вышел. (Прячет глаза) По закону переоформлять векселя до истечения срока закладной возбраняется, так что пришлось нотариусу сунуть тысячу.

Теньков (недовольно) Хватило бы ему и двух сот.

Протопопов. В другое время довольно было бы и сотни, да, ведь, ты погнал, как на пожар. Редкий дурак не воспользуется таким случаем.

Теньков. Наступит ли когда-нибудь такое время, когда вы хапать устанете и скажете «довольно»? Хорошо, деньги получишь. Давай вексель.

Протопопов. Вот, возьми (Достает из кармана бумагу)...Когда можно тысчонку назад получить?

Теньков. Дай сначала посмотрю. (Внимательно рассматривает вексель, проверяет «на свет») Вроде все в порядке. (Прячет вексель в портмоне) После ко мне заедем, тогда и деньги получишь.

Протопопов (кротко) Как скажешь, Триша. Что ты намерен теперь с прозоровским домом делать? Вступить в права владения законным порядком ты сможешь не раньше будущего года.

Теньков. Не решил еще. Там видно будет.

Протопопов. Жить в нем ты не собираешься, выгнать прежних хозяев — было бы не великодушно. Большой пользы в этом приобретении я не вижу, а хлопот — не оберешься.

Теньков. Это уж моя забота. Лишний козырь на руках иметь не помешает. Ты вот что мне скажи: Прозоров тебе еще нужен?

Протопопов. Вынужден признать свою ошибку — ни на что негодным оказался, словно весь воздух из него выпустили.

Теньков. Коли у тебя в нем нужда отпала, так я его подберу.

Протопопов. Понимаю-с! Ну, Трифон Антоныч, в пору у тебя поучиться! Когда в Москве у тебя гостил, в цирке наблюдал схватку француза месье Анри с  удавом. Так ты, словно тот самый удав, кольцами в охват берешь, что и не рыпнешься.

Теньков. Ежели я чего решил, то своего непременно добьюсь.

Протопопов. За малым дело стало... Смотри, адьютант командира бригады прикатил. (Достает из желетного кармана часы) Начало второго. Петухов, каналья, отчего-то  задерживается.

Вдали раздаются бодрые звуки военной музыки.

Протопопов. Слышишь, уже  батареи выступили маршем.

Теньков. Не заснул там твой махальщик?

Протопопов (привстает на стуле) Сидит на тумбе курит.

Теньков. Чувствую — не к добру все это. Ох, зря понадеялся на вас.

Протопопов (вскакивает во весь рост) Рано начал Лазаря петь, Трифон Антоныч! Вон Взяткин нам знаки подает...Вот и Петухов собственной персоной. Сейчас все прояснится... Вот каналья, взялся Взяткину рассказывать.

Теньков (тоже встает со стула) Чего это он вприсядку пошел?

Протопопов. Золотой твой отрабатывает. Значит все кончено, Трифон Антоныч — наша взяла!

Теньков (крестится) На все Божья воля! (Протопопову торжественно) Ну, быть по-твоему, отдаю завод. Так отдаю. Владей!

Протопопов (с радостным облегчением) Вот это благородно! По рукам, Трифон Антоныч! Ты знаешь — за мной не станет! (Кричит) Человек! Бутылку лучшего шампанского!

На веранду быстро поднимаются Петухов и Взяткин.

Теньков (нетерпеливо) Ну, что? Рассказывай.

Петухов (не обращая ни на кого внимания, берет стакан Протопопова, сделав глоток, морщится и выплескивает воду за перила) Что за дрянь вы пьете? Велите подать шампанского.

Подходит официант с завернутой в белую твердую салфетку бутылкой шампанского, собирается открыть, но Петухов отстраняет его, берет бутылку, крутит и ударом ладони по донышку выбивает пробку, при этом струя пены льется на Взяткина. Петухов жадно выпивает один за другим два стакана. Третий стакан пьет уже с остановками.

Петухов. Застрелил....Отличный выстрел.....Прямо в сердце....Когда подбежали — уже не дышал.

Все пьют шампанское кроме Тенькова.

Взяткин (облизывая губы). Разрешите-с, ваше степенство, получить-с обещанный приз.

Теньков. Раз обещал — получи.

Достает из маленького кошелька золотой пятирублевик и подает Взяткину. Тот, поцеловав монету, прячет ее в желетный карман.

Петухов (гремит жестяным голосом) Вижу, здесь некоторым за ничтожные заслуги награды раздают, а те, которые под пулями своей шкурой рисковали, как всегда, оказались позабыты!

Теньков. За  усердие вот  тебе три червонца.

Петушков (получив монеты) Не мешало бы добавить.

Протопопов. Довольно с тебя. Рассказывай, как было дело. Кто первым стрелял?

Петухов (опустив деньги в карман, садится к столу) Первый нумер достался барону, но он выпалил в землю.

Взяткин. А я что говорил?

Петухов старается вытрясти из бутылки в стакан остатки шампанского.

Протопопов. Дальше что? Не тяни волынку!

Петухов с неудовольствием смотрит в пустой стакан и резко отставляет его в сторону.

Петухов (сварливо). В начале чуть не сорвалось. Барон начал было говорить, что обиды на Соленого не держит и в свою очередь приносит извинения. Но я его сразу срезал, заявив, что не позволю из благородного поединка устраивать балаган, что без ущербу для чести обоих его так просто кончить нельзя. И тут же мы с секундантами их развели. Дальше все пошло как по маслу. Соленый молодцом держался — выстрелил и глазом не моргнул.

Теньков. И ты, видать, тоже не промах.

Петухов (заносчиво). Меня учить не надо! Не первый раз в подобных переделках участвую. Сам у барьера не единожды стоял!

Протопопов. Ты ври, Петрушка, да меру знай. Что били тебя по морде за твои картежные фокусы — это все знают. И из полка тебя выгнали, потому что мараться об тебя — самому честь потерять.

Петухов (обидчиво). Обижаете, Михал Иваныч, я кажется всегда к вам с полным расположением и открытой душой.

Протопопов. Не терплю, когда ты среди своих врать начинаешь.

Теньков. Ну, будет вам...Вот что: надо помянуть барона, как подобает провославным христианам. (Подзывает официанта) Любезный, подай-ка нам графинчик.

Петушков (в догонку) И закусок! Пороховой дым вызывает у меня зверский аппетит.

Протопопов. Отчего не помянуть. Человек он был беззлобный, с чудинкой в голове, так это у нас на Руси никому в вину не ставится. Вот превратности судьбы! Останься барон служить — мог бы сегодня ехать в Царство Польское, а вместо этого — отбыл прямиком в Царство Божие.

Взяткин. Ждут его там, как же! Он, поди, и в Бога толком не верил.

Официант приносит графин с водкой, рюмки и закуски.

Теньков (разливая водку по рюмкам) Это уж не наша забота. Пускай земля ему будет пухом!

Все молча выпивают.

Теньков. Аминь.

Петухов (одобрительно крякает) Хороша с ледничка. (Официанту резко) Человек, хрену к ветчине подай!

Протопопов. Полюбуйтесь на реку, господа! Лес мачт, на пристанях — настоящее вавилонское стопотворение. На берегу с полгорода зевак собралось. Чем не отплытие Колумба в Америку?

Петухов. Эх, не было меня в те времена, уж я показал бы этим американцам!

Протопопов (Тенькову) Вот пошехонец! Он, видно, думает, что уже тогда в Америке были игорные и бильярдные залы!

Теньков. Это что! Вы поглядели бы на Волгу в Нижнем во время ярмарки. Вот где сила! От Кремля глянешь на Стрелку — аж дух захватывает! Сотни барж — воды за ними не видать,  мачт — что тебе лес из реки поднялся, пароходы косяками ходят. Куда вашей Америке! Нету в мире державы богаче нашей Расеи-матушки.

Протопопов. Нам с Нижним, конечно, не тягаться. Но согласитесь, господа, что есть в этом зрелище определенная экспрессия, тяга к перемене мест. Жаль, что нет в нашем городе художника, способного запечатлеть в красках сей памятный момент.

Взяткин. Зато наверняка есть художники по части чужих карманов. Вот кому сегодня — настоящее раздолье.

Петухов. Опомнился! Свои прогонные господа офицеры давно цыганам, шулерам и шлюхам спустили. Эти бестии в последнюю неделю здорово поживились!

Протопопов. Говорят, у Назарки день и ночь игра шла?

Петухов. У Назарки — мелкая шушера играла. Все серъезные игроки у Абрамки сошлись.

Протопопов. Без тебя, как всегда, не обошлось?

Петухов. Куда мне! Сам полицмейстер банк держал. Так разошелся, что другим и не подступись!

Протопопов (восхищенно) Вот прохвост! Погрел руки почтенный Тарас Григорьевич! Может теперь должок вернет?

Взяткин. Раскатали-с губу, легче из камня воду выжать-с!

Протопопов. Это верно. Трудно наш полицмейстер расстается с деньгами, особенно с чужими. (Тенькову) Ты что, Трифон Антонович, приумолк?

Теньков. Не складно получается — про Соленого мы совсем позабыли.

Протопопов. Ты что же — предлагаешь ему заплатить за то, что он барона ухлопал?

Теньков. Не про деньги разговор... И все же —  не хорошо.

Протопопов. Если уж так хочешь ему угодить — нет ничего проще: пошли на баржу с офицерами вина и закусок. Им это будет в самый раз.

Петухов. Поздно спохватились — караван вот-вот отчалит.

Протопопов. Это не беда. Они нынче далеко не пойдут — на ночевку у Троицы на якоря встанут. На лодке все доставить — чего проще.

Петухов. Не поход — а пикник на лоне природы.

Протопопов. Генерал — умница. Все правильно рассчитал: главное — людей из города увести, а там уж порядок наведут. Отсталых успеют собрать, если что впопыхах позабыли — тоже подвезут. Что бы сразу подчистую уйти — об этом нечего и думать!

Петухов. Кучер по дороге сюда рассказывал: полицмейстер утром трех в стельку пьяных офицеров арестовал — хотели из борделя девку выкрасть, с собой на барже увезти. Девка, когда на извозчика грузили, визжала от щекотки, как поросенок, только поэтому и хватились.

Все смеются.

Пртопопов (сквозь смех) Сознайся, прохвост, что прямо сейчас это сочинил!

Петухов (истово крестясь) Ей-богу, истинная правда! Что же я по-вашему слова правды сказать не могу?

Взяткин (привстав со стула) Ба! Смотрите, Профессор собственной персоной!  Совершают-с променад с очередным-с наследником.

Петухов. Ну, чей наследник может наверняка знать только его жена.

Протопопов. Петрушка, видно, забыл про ухо?

Петушков закрывает ладонью ухо.

Взяткин. Ишь — какая фря! Делают вид-с, будто нас вовсе не замечают. Ждут-с, чтобы  его позвали.

Протопопов (переглянувшись с Теньковым) И позовем — мы люди не гордые. А вы, голуби сизокрылые, хватить рассиживаться. Займитесь-ка делом. Ты, Петухов, дуй на Еленинскую, в магазин к Алексееву. Скажешь — от меня. Возьмешь дюжину белого вина - хорошего, токайского, головку голландского сыру да фруктов разных фунта четыре. Нет, четырех, пожалуй, будет мало. Возьми шесть. Да, гляди, чтобы все было в отбор. Скажешь, чтобы счет мне прислал. Ты, Взяткин, найми лодку с двумя гребцами на вечер и меня жди. Сам лично господину Соленому чарку на посошок поднесу и доброй дороги пожелаю.

Теньков. Дело говоришь. Я к тебе в долю вхожу.  (Петухову) Вот тебе, любезный, четвертной билет. Возьми два фунта икры зернистой, наилучшей  да осетрового балыка фунтов на десять, да кренделей пшеничных пяток, да полдюжины «цимлянского».

Петухов (ворчливым тоном). Вот так всегда. Другие с приятностью время проводят, а ты, вывалив язык, по городу рыскай.

Протопопов. Ну-ну! Сироту казанскую  из себя не строй. Без меня ты и месяца на воле не протянешь. Гляди, в острог попадешь, уж больше оттуда не выйдешь.

Взяткин (дерзко). Это еще неизвестно — что кому на роду написано. От сумы да от тюрьмы не зарекайся.

Протопопов (грозно). Что такое? Бунт в команде? Сошлю на галеры! Оставлю посерёд океана в шлюпке без весел!
Петухов. Пойдем, Афоня. Не связывайся. Себе дороже выйдет.

Петухов и Взяткин уходят.

Картина десятая

Появляется Андрей Прозоров. Он в форменном пальто и в фуражке с круглой чиновничьей какардой. Катя перед собой детскую коляску — сплетеную из прутьев ивы корзину на четырех низких деревянных колесах, с высоким ручкой-поручнем, в которой под белой кружевной накидкой спит ребенок, он медленно приближается к веранде, намерено прижимаясь к дальнему краю дорожки и делая вид, что смотрит исключительно на  реку, как бы не замечая Протопопова и Тенькова. Протопопов окликает его.

Протопопов. Прозоров! Андрей Сергеевич! Милости просим в нашу компанию. Отсюда гораздо лучше видно.

Андрей Прозоров, толкая перед собой  коляску, подходит к веранде, оставаясь с наружной стороны. Молча, кивком головы здоровается.

Протопопов. Отчего вы здесь, а не у пристаней? Кажется, ваши друзья уезжают.

Андрей. Им сейчас не до нас. Мы вчера попращались.

Протопопов. Право, даже мне жаль, что бригаду от нас переводят. Привыкли к ним. А из привычек жизнь складывается. Очень скоро многие последуют их примеру. Уже есть первая ласточка — в понедельник отбывает театр. Через месяц этот город будет пуст, как картонка из-под торта...Разве, другой какой полк расквартируют. (Андрею) Господа офицеры ничего не говорили об этом?

Андрей (сухо). Нет.

Протопопов. Впрочем, мне от этого ни холодно ни жарко. На будущей неделе, даст Бог, и я тронусь. Прощай тогда, тихий городок!

Андрей, не поддерживая разговор, мрачно молчит.

Протопопов (Андрею). Новость последнюю слыхал?

Андрей (отрывисто). Вы о поединке? Да, знаю — мне доктор сказал.  Бессмысленная смерть.

Протопопов (с тонкой улыбкой). «Шарше ля фам». Непременно тут замешана женщина.

Андрей (смотрит на Протопопова с презрением. Говорит резко). Вздор!

Протопопов (бросив удовлетворенный взгляд на покрасневшего Андрея, продолжает) А ежели говорить всерьез, барон бросил вызов общественному мнению. За то и поплатился. Главное - кому и что он хотел доказать? Останься он жив — общество не оценило бы его поступка. (С усмешкой) Ведь он не граф Лев Толстой. В глазах же рабочих он все равно остался бы барином, решившим вкусить их жизни ради забавы. Он любовался собой, своим смелым, как ему казалось, поступком. При этом, не задумываясь, готов был принести вашу сестру в жертву своему извращенному честолюбию, бросить сей брильянт в грязь, в среду невежестного, грубого, почти первобытного народа!

Андрей (нехотя). Барон заблуждался, это так. Но его намерения в отношении моей сестры, я уверен, были честны.

Протопов. Когда мужчина действительно любит женщину, то готов бросить к ее ногам лучшее, что имеет. Барон, напротив, в угоду своей прихоти, собирался лишить вашу сестру остатков былого комфорта, которым она была окружена с рождения. Убежден, что этот союз не выдержал бы столкновения с обыденной и грубой действительностью низов нашего общества.

Андрей (скривив губы). Вы, как всегда, правы.

Теньков (веско). Ваша сестра достойна счастливой жизни, и будьте покойны — найдется человек, способный ей такую жизнь обеспечить.

Глубокая пауза. Андрей с недоумением смотрит на Тенькова.

Раздаются хлопки выстрелов, в небо взлетают разноцветные ракеты, с берега долетают звуки бравурного марша.

Протопопов. Первые баржи отчаливают. Помашем им на прощанье.... (Стоя, машет вынуым из кармана платком)

Андрей (как бы про себя) Если бы кто мог понять, какая тоска сжимает сердце. Словно товарищи по стае улетают в теплые края, а ты остаешься с перебитым крылом в ожидании осенней непогоды.

Теньков (Андрею). Выкиньте прочь свою тоску. Я хочу сделать вам предложение. В скором времени я отправляюсь в деловой вояж за границу. В Париж. Взял подряд на поставку строевого леса для постройки балаганов на мировой ярмарке. Мне нужен человек, обученный иностранным языкам. Поездка на всем готовом: есть, пить — что я, то и он, вагон первого класса, гостиницы — все по первому разряду. Если я вам, господин Прозоров, предложу — согласитесь?

Протопопов. В Париж, за чужой счет? Покажите мне того дурака, что от такого предложения откажется.

Андрей (будничным тоном). Я не могу оставить место.

Протопопов (коротко свистит). Ну, брат, не знал с кем имею дело.

Теньков. От чего же не можете?

Андрей. Я служу. Живу на жалование. Не ворую. Взяток не беру.

Теньков. Сколько, ежели не секрет, составляет ваш доход?

Андрей. Это не имеет значения.

Проторопов. Вместе с прибавками за выслугу — полторы тысячи в год. (Вздыхает) Не пошикуешь.

Теньков (быстро прикинув в уме). В месяц выходит по сто двадцать пять рубликов. Я дам вам втрое.

Протопопов. Ну, ты, Трифон Антонович, сильно расщедрился. Столько-то и мне не отхватить.

Теньков (без притворства). Ты, Михайло Иваныч, в мой карман не заглядывай. Это мое дело решать — кому и сколько платить. (Андрею) А вам, уважаемый, я так скажу. Вы — человек в расцвете лет, образованный. Можно ли поверить, чтобы такой человек целью своей жизни поставил извести ведро чернил и несколько пудов бумаги? С трудом в это верю-с. Я не умею красно, как господин Протопопов, говорить. Но однако ж жизнь не из бумаг, она, любезный мой, из дел состоит. Кто сейчас главная пружина в государстве? Заводчик, фабрикант, промышленник. Это мы фабрики, заводы, железные дороги, мосты, паровозы, суда, прииски строим. Через нас держава крепнет...Иной раз инда робость берет: столько еще дел-то впереди! (Качает головой) Одному — за целую жизнь не поспеть. (Вздыхает) Цену времени понимать начинаешь. (После короткой паузы Андрею) Вот и вам хватит, как дедушка Илья, сиднем на печи-то сидеть. Предлагаю вам настоящее дело. Я чувствую — мы поладим. Ну, так как? По рукам что ли?

Андрей (после непродолжительной паузы, изменившимся голосом) Я согласен.

Теньков через перила веранды протягивает Прозорову руку, которую тот с почтительным поклоном головы пожимает.

Теньков. Надо нам знакомство поближе свести. Прошу завтра вечером, часикам к восьми пожаловать ко мне домой, тогда все и обсудим. (Встает из-за стола) Что же, господа, время с пользой провели. Господин Прозоров, прошу супруге вашей и сестрицам поклон от меня передать. Стало быть - до завтра. Пойдем, Михайло Иванович,  прогуляемся до пристаней да заодно потолкуем.

Протопопов (Прозорову) А вы везунчик, Прозоров. Можно сказать, банк сорвали. Даже завидки берут. Не смотрите так сердито. Ей Богу, я этого не заслужил...Сестрице своей, Ирине Сергеевне, передайте, что интриган и подлец Протопопов шлет ей свое искреннее сочувствие. Как ни странно, мы тоже душу имеем-с. Правда, редко кому ее открываем...(Продолжает своим обычным, насмешливым тоном) Впрочем, постарайтесь ее утешить, недаром говорится: «что ни делается — к лучшему». Счастливо оставаться.

Протопопов и Теньков уходят. Начинает накрапывать дождь.

Андрей. (в волнении трет руку об руку, потом засовывает их в карманы пальто) У меня даже руки похолодели. Можно ли всему этому верить? Когда-то я самоуверенно представлял, как въезжаю в Париж триумфатором, европейской знаменитостью, а еду приживалом при разбогатевшем купчике. (Стоит, подняв лицо с закрытыми глазами к небу) Пусть так. (Вынув из карманов  руки и сложив их на груди, делает два стремительных шага от каляски и столь же быстро возвращается назад) Зато какой выпадает шанс вырваться из этого опостылевшего города, каждодневного мелочного существования, от женщины, которую я презираю!  Стоит признать, что этот Теньков далеко не глуп. Как верно он сказал: «не для того родились, чтобы извести ведро чернил и пуды бумаг». Я вдруг словно пробудился. Была же во мне «божья искра». Я знаю наверное, что была. И ужас охватил меня. Неужели потухла?...Нет! Нет, господа! Дайте мне только глоток свободы от жалкой роли добытчика, а по сути - раба собственного семейства, и я еще смогу вас всех удивить! Ехать! Поступить иначе — это положить конец всему, что еще сохранилось под пеплом сгоревших желаний и надежд. Кто и что может остановить меня?! Жена — эта хищная, плотоядная пиявка пусть убирается к своему отцу — жалкому местечковому Селадону...Сестры. Да, их стоит пожалеть. Но разве я могу что-то исправить? Читать же в их глазах молчаливые упреки — какая пытка для меня. После смерти Шмидта и сегодняшнего отъезда Вершинина во всем городе не осталось человека, способного понять меня. Непременно ехать.

Из коляски доносится плач ребенка. Андрей убирает накидку и копошится в коляске.

Андрей. Что? Просишься домой? Если бы ты знал, что дом — это вовсе не то место, где только едят и спят. Для тебя  было бы лучше, если бы я теперь же пустил тебя, как Моисея, на волю волн. Но, к сожалению, в наше время это невозможно. Надеюсь, что когда-нибудь ты поймешь меня. И, может быть, поступишь, как я. Если у тебя достанет силы духа и храбрости сопротивляться.

Уходит с коляской со сцены.
Занавес

























 А.Федотов


Прозоров и другие

Пьеса в десяти картинах

Действующие лица:

Андрей Сергеевич Прозоров, молодой человек без определенных занятий, потом чиновник земской управы.
Наталья Ивановна Зубатова, его невеста.
Иван Романович Чебутыкин, военный доктор в чине коллежского ассесора.
Михаил Иванович Протопопов, товарищ председателя уездной земской управы.
Александр Игнатьевич Вершинин, подполковник, батарейный командир.
Анфиса, нянька, старуха 70 лет.
Николай Львович Тузенбах, барон, артиллерийский поручик.
Трифон Антонович Теньков, купец, около 45 лет.
Прокопий Аристархович Сверчков, чиновник на пенсии.
Шмидт, Бобышкин, Петухов, Взяткин, городские чиновники.
Иван, слуга Протопопова.

Действие 1

Комната Андрея Прозорова. Ранний вечер. Андрей сидит перед открытым окном. Ветер перебирает откинутую кружевную штору, листы лежащей на подоконнике книги.  Вдали играет духовая музыка. В приоткрытую дверь заглядывает, а затем входит Чебутыкин в мятой белой летней куртке с мягкими серебряными погонами — на каждом по две звезды при двух просветах. Волосы с одной стороны его головы торчат вихрами. Андрей тотчас делает вид, что занят чтением.

Чебутыкин. Ага, ты здесь, князь Андрей! ...Куда все наши подевались?

Андрей. (не отрываясь от книги) В парке с Вершининым и Кулыгиным.

Чебутыкин. Так-с...А ты что дома киснешь? Ведь нынче первое гуляние после зимы — весь город сейчас там.

Андрей. (все не отрываясь от книги) С таким же успехом я сам могу задать вам этот вопрос.

Чебутыкин. Мне ответа придумывать не надо: вздремнул после обеда и не слыхал как девочки собрались.

Андрей. (закрывает книгу и, нарочито потягиваясь, поворачивается к Чебутыкину). Значит крепко спали. Вершинин на новой коляске пожаловал, остальные - на извозчиках, так что шуму было много — только еще цыган не хватало. Кажется, мертвого можно было поднять. Глядите, Иван Романович,— опять влетит вам от сестер!

Чебутыкин. (трет рукой затылок) У девочек определенно портится характер. Завели моду следить сколько я выпью за обедом. Считается — для моего блага. А разбудить, когда надо, забыли. Теперь вот тащись на своих двоих. (В нерешительности стоит посреди комнаты).... Так у кого, говоришь, подполковник коляску купил?

Андрей. У Винклера. Нашел кому заказывать!

Чебутыкин. (заложив руки в карманы брюк и качаясь с пяток на носки) Чем же тебе Винклер не угодил? Ему прекрасные экипажи удаются: покойные, с мягким ходом.

Андрей. (пренебрежительно машет рукой) Корыта на колесах. Вот Смирнов пролетки делает — заглядение: легкие, быстрые! Когда едешь — кажется по воздуху летишь.

Чебутыкин. Вершинин тебе не брандмейстер какой-нибудь, чтобы в пролетке как угорелый носится. Командир батареи. Его положение обязывает к степенному передвижению. Да и жена его хороша была бы в пролетке... Ха-ха. Вот она, пожалуй, вылетела бы на первом повороте. Представляю себе!

Андрей. (напрасно стараясь сдержать улыбку) Другие почему-то не вылетают.

Чебутыкин. Так другие — нормальные, а эта (вертит пальцами возле головы) …с воображением. Таких особ даже лошади боятся. Да-с!...  Дорого ему каляска обошлась?

Андрей. Двести ассигнациями.

Чебутыкин. Цена сходная....Ну, так что — может прогуляемся? Тебе после книжной науки моцион будет полезен. Назад в новом экипаже прокатимся.

Андрей. (наигранно зевает) Неохота. Тем более — всем места все равно не хватит.

Чебутыкин. (в раздумьи) Нет, один не пойду. Я у тебя лучше посижу.
(Усаживается в кресло. Расстегнув куртку на три пуговицы, достает из кармана газету, не читая, кладет на колени. Говорит мечтательно). В парке сейчас сирень распустилась...Хорошо сидеть на скамейке, слушать вальсы, на реку любоваться...С нее ветерком свежим тянет...Вольной водой пахнет...Право, голубчик, река — лучшее, что есть в нашем городе... А по дорожкам офицеры с дамами, чиновники с семьями прогуливаются...Ты всех знаешь, и тебя всякая собака знает. Так-то покойно на душе.

Андрей. (с сарказмом) Вернее будет сказать — смертельно скучно. Вам не кажется, уважаемый доктор, что у нас в России, а в нашем захолустье — тем паче, время будто остановилось?

Чебутыкин. Что же в этом странного — уже конец мая, сейчас девятый час, а Солнце, между тем, еще не село. От летнего жару день расширяется, потому и время ползет медленно.

Андрей. (не принимая шутки) Будет вам дурачиться. Ведь вы прекрасно понимаете, что я другое имею ввиду. Настоящая жизнь мчится и бурлит где-то в стороне, а мы словно в  заводи со стоячей водой застряли. Как липкой тиной обросли ленью, пошлостью. Мы, русские, вялы, социально неразвиты, начисто лишены здоровой предприимчивости и энтузиазма. Думаем не о пользе дела, а как ловчей угодить начальнику. Наши мечты редко простираются дальше того, чтобы отхватить даром куш, получить внеочередной чин или крестик в петличку. И самое страшное — мы довольны собой и даже гордимся своим состоянием, считаем его чуть ли не национальной самобытностью.

Чебутыкин. (с сомнением качает головой) Ну, брат, ты уж того....хватил через край. (Подняв палец) Погоди-ка, как эта поговорка, что Миша любит цитировать: «Чтобы быть счастливым — научись находить удовольствие в малом». Гораций, между прочим, изрек — латынский философ.

Андрей. (в возбуждении пересаживается со стула на подоконник) Чепуха! Убогая философия вечных неудачников. Вы только представьте — всего в двух сутках езды по чугунке существует совсем другой мир, а кажется — будто на другой планете. Вы верите, доктор, что на самом деле существуют Париж, Вена, Бердин, Лондон, Рим? Что они — не плод фантазии господ сочинителей?

Чебутыкин. Может быть и существуют. Я где-то читал, что в Риме полно блох — такое, пожалуй, выдумывать не станут.

Андрей. Кроме блох, доктор, там еще кое-что имеется. (Мечтательно) Самый прекрасный город на свете — это, конечно, Париж. Туда стекаются финансы со всего мира, собираются самые влиятельные политики, самые обольстительные женщины, блестящие аристократы и неуловимые мошенники и шпионы. Художники всех мастей спешать отдать на суд избалованной публики плоды своего таланта. Там за чашкой кофе несколькими вскользь брошенными фразами решаются судьбы царств и народов. (С жаром) Я готов трудится не жалея себя, чтобы вырваться из нашего отупляющего везвременья в тот чудесный, манящий мир!

Чебутыкин. (хлопает себя ладонями по ляжкам). Вот так раз! Стало быть Москвы нам уже мало — подавай Париж!

Андрей. (смущаясь, что неожиданно для себя открылся, но не в силах сдержать своего порыва) Москва — всего лишь необходимый этап. Но клянусь — наступит день, когда я ступлю на перрон парижского вокзала из первоклассного вагона континентального экспресса!

Чебутыкин. (неожиданно серъезно) А по мне — на кой он нужен, этот Париж? Думаешь в нем нет своих Андреев Прозоровых? Не даром говорится - «где родился — там и сгодился». Эх, юноша, возраст у тебя сейчас такой. Вам, молодым, все бы бежать куда-нибудь без оглядки. Так и жизнь пробегать можно. Поверь старику. А будет ли потом что вспомнить? Не дай Бог, окажется, что все настоящее прошло стороной или сам мимо собственного счастья пробежал наперегонки с другими. А финал, знаешь, у всех один: пенсия, болезни, жена-старуха, дети-оболтусы.... Или как я — одинокий, в сущности, никому ненужный старик... Растроил ты меня....Давай, что ли водки выпьем.

Андрей. (качает головой) Не хочу, мне еще заниматься надо. И вы слово дали.

Чебутыкин. (насмешливо хмыкает) Эко сказал: слово дал! Будто это имеет какое-то значение! Грядущим поколениям, дорогой мой, будет глубоко плевать пил или нет некто Иван Романович Чебутыкин. Может меня и вовсе на свете-то не было?

Андрей. За грядущие поколения отвечать не берусь, а вот сестры искренне заботятся о вас, и их глубоко огорчает, что вы опять сворачиваете на старую дорожку.

Чебутыкин. Брось! Просто в них вполне вызрела женская натура, которая требует власти над мужчиной. А раз своих мужей пока Бог не дал, так они меня берут в оборот. Вот Маша занята своим Кулыгиным, так она меня и не цепляет. Ты сам-то поостерегись — кажется, у Натальи Ивановны характерец не из легких.

Андрей (обижено) Чем Наташа вам всем не угодила? Она умный и цельный человек, не витает в облаках как мои милые, но при этом ужасно непрактичные сестры. Я готов согласится с тем, что ей порой не хватает вкуса, интеллтгентности, но стоит заняться ее образованием — уверяю вас, она быстро разовьется.

Чебутыкин. (недовольно ворочается в кресле) Бабий ум на конце ее языка...Как говорится, дай Бог вам счастья, но, хоть убей, не могу понять зачем ее непременно нужно развивать. Уж коли ты решил, так венчайтесь, и пускай она рожает тебе детей, штопает носки, варит варенье. Для этого никакого развития не требуется. Если не хочешь испортить себе жизнь — послушайся моего совета.

Андрей. Вы, Иван Романович, закоренелый и неисправимый ретроград. Поймите, наконец, - сейчас не те времена, чтобы запирать женщину в узком мирке обывательского существования. Предоставление ей равных смужчиной прав становится реальностью!

 Чебутыкин. (презрительно фыркает) Слыхали мы эти басни лет сорок тому назад. Более глупой и вредной затеи трудно себе представить.

Андрей. (со сниходительной наставительностью) Прежние неудачи в женском вороосе были связаны с отсутствием экономической базы. Теперь дело другое — женщина имеет возможность получить образование, обучиться профессии. Женщина-работница становится востребована обществом. Не станете же вы отрицать, что женщина-педагог или служащая в общественных учреждениях стала в наши дни вполне обычным явлением. А их присутствие в среде творческой интеллигенции? Пройдет еще лет двадцать-тридцать, и не исключено, что нам, мужчинам, придется доазывать свое превосходство над так называемым слабым полом!

Чебутыкин. (недовольно бурчит) Пожалуйста, избавь меня от подобных пророчеств. За твоей экономичсекой базой, дорогуша, скрывается обыкновенная нужда в куске хлеба. Вот ты радуешься, что женщина теперь может работать. А мне по долгу службы приходится обследовать работниц суконной фабрики купца Сыромятникова. Доложу тебе, скверная картина: через три, много — пять лет у каждой четвертой обнаруживается чахотка. Редкая из них доживает до тридцати пяти лет. Не кажется тебе слишком большой цена, которую приходится платить этим несчастным за обретенное ими право заработать для семьи лишнюю копейку?

Андрей. (упиваясь собственным красноречием) Конечно, подобные факты вызывают справедливое возмущение и требуют пристального внимания со стороны либеральных слоев общества, вмешательства властей, наконец! Но вместе с тем, если бы человечество терзалось нравственными вопросами перед каждым эволюционным скачком, то мы, уважаемый Иван Романович, чего доброго, до сей поры лазали бы по веткам. Вы обращаете внимание на частности, а обществу, как единому социуму, важна перспектива, ради которой оно должно быть готово принести в жертву какую-то свою часть, конечно, желательно наименее ценную. Вот вы, к примеру, стрижете свои волосы, чтобы в жару чувствовать себя комфортнее, и не испытываете из-за этого угрызений совести. Так и тут, как ни цинично это звучит.

Чебутыкин. (расстроен и сердит) Помяни мое слово — все это добром не кончится.... Впрочем, меня это не касается!  Вот получу отставку — отправлюсь в Кострому век доживать. Туда вы не скоро со своей эмансипацией доберетесь. Там народ простой. (Говорит со злым сарказмом) А эти ваши «эмансипэ»  — крокодилы в пенсне и юбках, отчаявшиеся выйти замуж

Андрей (снисходительно улыбаясь). Напрасные надежды, Иван Романович, укрыться от неизбежного наступления прогресса...Кстати, позвольте полюбопытствовать, почему это вы решили отправиться на покой именно в Кострому, а, скажем, не в Арзамас или Рыбинск?

Чебутыкин. (все еще сердито) Родина моя там — вот почему! (Понемногу остывает) Сниму квартиру в тихом переулке, куплю лодку и буду на Волге с удочкой дни проводить.

Андрей (весело). Но, позвольте, а кто собирался после отставки к нам в Москву перебраться?

Чебутыкин. (передразнивая) К вам в Москву! Вы хоть покупателя-то на дом нашли?

Андрей. (вздыхает, разводя руками) Увы - пока нет. Приходил на днях один купчик, ходил по дому, во все углы заглянул. С нашей ценой согласился, не торгуясь. Мы подумали и …. отказали. Вы, конечно, скажите, что мы сами не знаем, чего хотим. Но в тот момент нам показалось, что мы продаем что-то близкое, ставшее частью нас самих.... Этот дом знает все о нас. На дверном косяке в кабинете отца сохранились отметины, как мы росли год за годом, и до сих пор ни у кого не поднялась рука их стереть. Он помнит наши детские игры и ссоры, нашу дружбу. Он принимал и любил наших друзей, в холод грел всех у своих жарких печей. Вместе с нами он хранит память об отце и, вдруг здесь появится и начнет распоряжаться чужой человек!

Чебутыкин. Мое дело, конечно, сторона, но с таким подходом вы не скоро Москву увидите.

Андрей. (хлопает ладонями по подоконнику, решительно) Нет, уже решено: к осени переберемся непременно. Ольга написала Снежневским, они теперь в Москве, чтобы подыскали нам приличную квартиру неподалеку от нашего прежнего московского дома.
Чебутыкин. (удивленно подается вперед) Вот новость — Снежневские в Москве?! Когда это капитан успел из своих Сум в первопрестольной оказаться?

Андрей. Он уже полгода как переведен в Москву. Константин Константинович успел закончить академию при Генштабе, после был откомандирован ко двору болгарского госпадаря Фердинанда, где отлично себя зарекомендовал, награжден орденом «За заслуги» и «Владимиром», получил «полковника». Теперь состоит при штабе генерал-квартирмейстера Московского округа.

Чебутыкин. Не долго же он на своей мортирной батарее задержался.

Андрей. (с восхищением) Да, завидная карьера: в тредцать девять лет генерального штаба полковник! И заметьте — сам всего добился.

Чебутыкин. (сложив руки на груди и вскинув голову) Полячок. Уж очень самолюбив, все с какой-то претензией на особость. Чуть не по его — так сразу и вспыхнет. (Взмахивает руками) Фейерверк, бенгальский огонь, а не человек! (После короткой паузы) Гм-гм, честно говоря, не любил я его.

Андрей. (укоризненно) Полноте доктор, это в вас предубеждение говорит. Снежневский и был способнее остальных, отец его очень отличал. Среди офицеров бригады он выделялся своей целеустремленностью, всегда точно знал, что ему нужно, с завидным упорством добиваясь поставленной перед собой цели.

Чебутыкин. (упрямо топнув ногой) И потому женился на перезрелой деве с богатым приданным.

Андрей. (пожимая плечами) Какая же Варвара Степановна была перезрелая дева? В ту пору ей, если не ошибаюсь, исполнилось 22 года. Ну да, ведь она старше Ольги на три года. Прекрасный человек и, между прочим, не дурна собой.

Чебутыкин. Может и так. Но, помнится, в начале господин капитан выказывал самые серьезные намерения относительно вашей сестры. (Бьет кулаком по подлокотнику) Это все знали. Вот только некстати ее подруга неожиданно получила в наследство 160 десятин чернозема в Житомирской губернии.

Андрей. (горячась) Ничего подобного. Между Ольгой и господином Снежневским всегда были лишь приятельские отношения. Она так радовалась за Варвару Степановну. Надеюсь — теперь их дружба возобновиться.

Чебутыкин. (недоверчиво качает головой) Поживем-увидим.

Андрей. (с укором) Вы — язва сегодня, доктор.

Чебутыкин. Хотелось бы мне ошибиться, но, думаю, на Снежневских вам расчитывать не приходится.

Андрей. (сухо) Оставим этот разговор. Мне он становится неприятен.

Чебутыкин. (примирительно) Ну, коли так — прошу прощения. Миль пардон.

Обя сидят некоторое время молча. Андрей, покачивая ногой, насвистывает. Чебутыкин задремывает.
Картина вторая

С улицы женский голос окликает Андрея «Ау, милый!» От неожиданности он вздрагивает. Наташа, тихо подкравшись и положив ладони на подоконник со стороны улицы, смеясь, смотрит на Андрея.

Андрей. (с ласковым укором) Милая Наташа! Ты меня чуть не испугала!
Подхватив Наташу под мышки, помогает ей перелезть в комнату и сесть рядом с собой на подоконнике.

Наташа. (с улыбкой, усаживаясь удобнее и расправляя юбки) Какой ты неженка, прямо как девушка.

Андрей. (стараясь скрыть свое смущение) Почему сегодня ты не была у нас?

Наташа. (вглядываясь в глубину комнаты) Ой, кто это у тебя там, в креслах?

Андрей. Это Иван Романович. Не обращай внимание — он спит.

Наташа. (недовольно)  Что, у него своей комнаты нету? (окинув Андрея критическим взглядом, раправляет ему воротничок блузы, взбивает на голове «кок») Вот теперь гораздо лучше... Видишь ли, Андрюшенька, после того, как ты сделал официальное предложение, мне неудобно бывать у вас слишком часто. К тому же, мои будущие золовки твоему выбору, судя по всему, не очень рады. Во время помолвки они как-то странно смотрели на нас, а Ирина даже заплакала.

Андрей. (берет ее ладони в свои и поочередно целует обратные стороны запястьев) Просто они не могут поверить, что их младший брат стал совсем взрослым. Вот увидишь — пройдет совсем немного времени, и они обязательно полюбят тебя. Сестры очень славные, добрые и справедливые. Они не могут не оценить твой ровный и прямой характер. Им как раз не хватает твоей деловитости и трезвого взгляда на жизнь.

Наташа. (со скрытым вызовом) Надеюсь, они не расчитывают вместе с невесткой заполучить в дом экономку? Имей ввиду — мы должны жить отдельным хозяйством. Так будет лучше им и нам, чтобы не было никаких недоразумений.

Андрей. (играя завитком волос у нее на шее) Хорошо, если ты так хочешь. «Мужик с возу — кобылам легче». Я имею в виду, что теперь сестры совсем освободятся от забот обо мне.

Наташа. (отстраняясь, заправляет волосы в прическу) Я думаю — им втроем это было не в тягость...Кстати, о кобылах. Ты знаешь, милый, Михаил Иванович приглашает нас завтра кататься на тройках. У его знакомого священика о. Филимона в Прибрежном храмовый праздник.

Андрей. (уязвленный, не пытаясь скрыть свою досаду) Постой, а с какой стати господин Протопопов приглашает тебя кататься?

Наташа. (игриво заглядывая снизу в глаза) Ах, Боже мой, какие мы ревнивые.  С чего ты взял, что он приглашает меня одну. Ведь я так и сказала - «нас». Понимаешь, он нынче зашел к папа по своим делам и, уже прощаясь, заговорил об этой прогулке, взял с меня слово и велел просить, чтобы и ты непременно поехал. Ну, право, не вздумай дуться.

Андрей. (сидит, отстранившись от Наташи) Я не дуюсь, но существуют приличия, о которых ваш Протопопов, видно, не имеет понятия. Свое приглашение тебе он обязан был передать через меня. В конце концов ты — моя невеста.

Наташа. (прижавшись щекой к его плечу и беря его за руку) Вы удивительные любители все усложнять, когда в том нет ни малейшей необходимости. Ну рассуди, зачем ему было тащиться через полгорода, если я обещала непременно сегодня  тебя повидать и обо всем договориться. Разве ты не рад меня видеть?

Андрей. (говорит дрогнувшим голосом, по-прежнему не глядя на нее) Я слишком тебя люблю, чтобы делить твое внимание с другими мужчинами.

Наташа. (закрыв глаза, подставляет ему свое лицо) Мне нравится, что ты такой страстный!

Андрей и Наташа целуются.

Наташа. (с капризными нотками в голосе) Тише. Ну, тише — доктора разбудишь, а я завтра буду с распухшими губами.

Андрей. Он спит и ничего не слышит... У тебя такие сладкие губы.

Наташа. (лукаво) С чего бы это?

Андрей (прерывисто после страстного поцелуя) И такие... мягкие.

Наташа. (совершенно спокойным голосом) Ну, будет. Потом успеем нацеловаться. Давай лучше поговорим о поездке. Я уже все хорошо продумала: одену зеленую амазонку, коричневую вязаную жакетку, шляпу папа с широкими полями. А еще мне нужен парадный кушак твоего отца, (быстро креститься) Царствие ему небесное. Твоих сестер мой наряд, возможно, шокировал бы, но по-моему я буду в нем потрясающе выглядеть на Гвидоне.

Андрей. (немного удивлен и раздосадован спокойствием Наташи, но по инерции пытается продолжить любовную игру) Ты будешь шикарно выглядеть, и мне придется тебя похитить, увезти далеко-далеко и там тайно от всех обвечаться.

Андрей тянет Наташу к себе.

Наташа. (упираясь руками ему в грудь) И скомпрометировать себя и меня, и тогда никто к нам на свадьбу не придет.
Андрей. (стараясь подавить возникшее раздражение) Зачем нам чужие, если это касается лишь нас двоих? Довольно, если на венчании будут только родственники и самые близкие друзья!

Наташа. Милый, как ты можешь так говорить? Для девушки свадьба — самое важное событие в ее судьбе. Не хочешь же ты лишить меня этого праздника? И потом, мы не на необитаемом острове живем. Будут приглашены все самые уважаемые люди нашего города — Михаил Иванович об этом позаботится.

Андрей (не скрывая своего раздражения) Опять он! Этот Михаил Потапыч для тебя прямо оракул какой-то!

Наташа (с уверенной и чуть насмешливой улыбкой) Пожалуйста, дусик, не воображай того, чего нет. Протопопов уже пожилой человек, друг моего отца. Я его знаю с детских лет. Михаил Иванович всегда был добр ко мне. Что же плохого в том, что сейчас он хочет сделать нам приятное?

Андрей (сухо) Хорошо, если тебе непременно это надо. Только прошу тебя — после свадьбы слышать его имени больше не желаю.

Наташа. Из твоих слов следует, что замужняя женщина должна превратиться в затворницу. (Притворно вздыхает) Как отлично это сочетается с твоими прогрессивными взглядами.

Андрей (несколько растеряно) Ты права! Прости, прости, любимая!

Наташа (с напускной важностью) Хорошо, прощаю. Можешь поцеловать мне руку. Нет-нет, только руку! (Переходит на свой обычный тон) Будь паинькой и постарайся завтра не опаздывать, к девяти часам я тебя буду ждать. Дома не завтракай, я сама напою тебя чаем — покажу какая я умелая хозяйка. До завтра, милый! Смотри, не забудь про кушак!

Наташа шаловливо дотрагивается указательным пальцем до кончика носа Андрея, затем спрыгивает с подоконника на тротуар и уходит.

Андрей (перегнувшись через подоконник, глядит ей во след, машет рукой, затем выпрямляется)  Необходимо вырвать Наташу из ее пошлого окружения. И в первую очередь оградить от влияния этой личности с сомнительной репутацией. Михайло Потапыч! Представляю, как развернулся бы в нашем городе этот провинциальный Бонапартик, если бы не присутствие военных.

Картина третья

В комнату входит Анфиса в повязанном на голову белом платке.

Анфиса. Уже Солнце село, а их все нет. От реки, небось, сыростью тянет — мудрено ли простыть?

Андрей. Что ты волнуешься, няня? Мы давно выросли, а ты все нас детьми считаешь.

Анфиса. А кто вы для меня? Я всех на этих руках вынянчила. Сначала Оленьку, потом вас с Машей. Бывало расплачитесь, раскричитесь, так возьму, ангел мой, тебя на одну руку, Машу — на другую и хожу, баюкаю, пока не угомонитесь. Потом Аришина очередь подошла. Озорники вы с Машей росли — глаз нельзя было с вас спускать. Только один раз чуть не упустила я вас. Ариша тогда еще грудничком была.

Андрей. Ну, полно, няня! Как тебе не надоест одно и тоже повторять?! Мы эту историю слышали тысячу раз.

Анфиса. Как мне может надоесть, если меня до сих пор в дрожь кидает, как вспомню, что вы с Машей учинили. На-ко, додумались Арише пятак в рот запихнуть. Я-то, бестолковая, на минуту к маменьке вашей отлучилась — узнать не надо ли чего. Вдруг слышу рев. Прибегаю, а Аринушка — чадушко мое, уже посинела вся, пена из ротика пошла. Вы ревете, ничего от вас не добьешься. За ножки ее схватила, перевернула головкой вниз до по спине ладошкой и шлепнула. Слава Царице Небесной, пятак-от и выпади. Уж я сама чуть не мертва была.

Андрей (грозит ей пальцем) Смотри, нянька, за распространение заведомо нелепых фактов согласно уложениям Римского права полагаются арестантские роты.

Анфиса. И-и, батюшка мой, суда земного я не боюсь — перед матушкой вашей на том свете ответ буду держать. (Крестится) Она, голубушка моя, перед смертью вас мне поручила, и я, раба ее верная, как могла ее наказ выполняла, покуда силы были.

Андрей (примирительно) Ну, будет, няня. Я пошутил, никто не думает тебя обижать. (Придвигает к ней стул) Вот лучше сядь, отдохни, а то все хлопочешь.

Анфиса (садится) Как не хлопотать? (Спохватывается) А ты почто в потемках сидишь? Пойти сказать чтобы огня дали (С трудом поднимается со стула).

Андрей. Ничего не надо, няня. Так посидим, посумерничаем.

Анфиса (с облегчением опускается на стул) Ну и ладно. Спасибо тебе, добрая душа, пожалел старуху. А и то — к вечеру я совсем обезножила... Да, вот я и говорю — коли я хлопотать не стану, кто заместо меня дела переделает? Когда ваш папенька умерли, упокой Господь его душу (снова крестится), в дому порядка не стало — никто хозяйством заниматься не хочет, а у меня на все уже сил не хватает... Господи, это кто тут в креслах спит?

Чебутыкин (ворочается в кресле) Я это, нянька. И не сплю, а думаю — будешь ты, старая карга, нас чаем поить?

Анфиса (обиженно поджав губы) За каргу не отвечать бы тебе.

Чебутыкин (ласково) Я ведь шутя. Ты же знаешь, старая, люблю я тебя.

Анфиса (для вида ворчливо) Боишься — без чаю оставлю... Самовар давно поспел, да надо барышень подождать.

Чебутыкин. Может они допоздна загуляются. Что же, мы ждать их должны? В таком случае угости ты нас своей знаменитой ягодной наливочкой.

Анфиса (перевязывая платок) Ничего, батюшка, подождешь. Наливки не проси — не дам. Оленька мне строго насчет этого наказывала. Ты от вина нехороший делаешься. Лучше бы денщика своего послал барышням шали снести. Нечего ему на кухне весь день торчать — Аксютке голову морочить.

Чебутыкин (с разочарованием в голосе) Тебе бы, старая, в покое и молитве время коротать, а ты все по дому шастаешь, шпионишь. Ты лучше поведай нам, что это вчера за ухажер к тебе приплелся, полдня на скамейке ровно голубки ворковали.

Анфиса (сидит, устало сложив ладошки на коленях) Грех тебе, Иван Романыч, на меня напраслину возводить. Скоро, поди, тридцать лет, как ты в нашем дому принят, должен знать, что кроме голубушки моей-покойницы да деток ее никого у меня не было и не будет.... Это Федот Рябой — наш прежний буфктчик -  был, нешто не признали?

Андрей (взволновано) Наш Федот! Что же ты нам не сказала. Я его прекрасно помню.

Андрей от окна переходит к письменному столу и, сдвинув стопку книг, садится на его край напротив Анфисы и Чебутыкина.

Анфиса. Не сказывала, потому что ваше дело — господское, а наше — холопское. Какой вам интерес со слугой говорить?

Андрей. Откуда он теперь явился?

Анфиса. Из Москвы — откуда. Когда ваш батюшка сюда перевод получили, они никого из прежних слуг, окромя меня, с собой брать не пожелали. Тогда Федот этот по их письму в один московской дом опять буфетчиком поступил. Теперь вот полный абшид получил. «Всю жизнь, говорит, господам служил, теперь время пришло о себе позаботиться». Сказывал, господа новые премного им довольны были — отпускать не хотели, при выходе наградили.

Чебутыкин (лениво) Здесь что ли решил на проживание устроиться?

Анфиса (говорит рассудительно, слегка покачиваясь телом взад-вперед) Зачем здесь? Он тепереча в Новый Афон направляется — по обету у тамошних святых отцов  причастие получить. Может в тех краях и останется. Говорит — на Капказе зимы вовсе не бывает, лето круглый год. Сказывал еще — винная ягода, яблоки да груши как в раю родятся и ничего не стоят. Уж не знаю — так ли?

Андрей. Что ж он — едет на Кавказ, а сюда крюк в триста верст дал?

Анфиса  Меня хотел повидать, проститься напоследки — уж на этом свете нам не свидеться больше.

Андрей. Тащился в такую даль, чтобы проститься? Поразительно!

Анфиса. (с простодушной важностью) Как же? Ведь мы с ним последние из коростылевских остались.

Андрей. Чего же его не в свое Коростылево, а Бог весть в какую даль несет? Неужели в родные места не тянет?

Чебутыкин (зевает, потягиваясь) Кто его там ждет? Родные наверное его позабыли, может и панихидку уж отслужили. Когда, нянька, господа в последний раз в Коростылеве гостили — верно лет двадцать тому будет?

Анфиса. Аринушка тогда уже на ножки встала — значит девятнвдцать годков будет, аккурат за год до продажи.

Андрей (с печалью в голосе) А я совсем наше Коростылево не помню.

Анфиса. Где ж упомнить — тебе тогда всего-то четвертый годок пошел. (Чебутыкину) А ты, сударик, не позабыл еще феклушиных пирогов?

Чебутыкин. Кто хоть раз их попробовал — уж не позабудет. Мастерица была единственная в своем роде. (Анфисе) Не слыхала — жива она еще или отдала Богу душу?

Анфиса. В позапрошлом годе, на Страстной, матушка-попадья Спасоникольской церкви Олюшке письмо прислала. В нем всех указала, кто из наших прежних дворовых в эти годы помер. Про Феклу ничего не было, должно быть еще жива. (Чебутыкину) Кучера Свирьку помнишь ли? Он бывало каждый вечер прифасонится, гармонию в руки, и ну девок за гумно выманивать. Уж такой флюст был.

Андрей. Флюс?

Анфиса. Шалапут, говорю, был каких белый свет отродясь не видывал.

Чебутыкин (равнодушно) Так что с ним?

Анфиса. Его пьяненького жеребец в деннике прижал, все ребра ему побил-поломал. От Петровок до Спаса полежал, да и помер. А Степка-водовоз, этот сурьезный был мужик, годом раней, на Масляную, под лед провалился, аккурат против того места, где летом господскую купальню ставили. Сам выбрался и домой прибежал, да лихоманку подхватил, в три дня она его и прибрала. А других ты, поди, никого не помнишь.

Чебутыкин. Нет, водовоза не помню, а речку с купальней хорошо помню, и как с этим Свирькой ... или как бишь его … Федотом ночью раков «лучили», тоже помню. Да...(Сидит опершись головой на руку) А над речкой старый парк. (Андрею) Представь себе полуторавековой парк с развалинами беседок и павильонов. Соловьев там водилось — тьма-тьмущая. По-настоящему сохранились тогда две или три аллеи, и в конце одной из них, по преданию, твой дедушка убил или смертельно ранил на дуэли своего полкового товарища, гостившего у него и , якобы, преступившего правила приличия по отношению к хозяйке дома. (Оживляясь, выпрямляется в кресле) Во время вечерних прогулок Сергей Васильевич любил пощекотать дамам нервы рассказами про призраков и восставших из могил мертвецов. Тут уж малейший шорох или треск ветки в стороне вызывал у них полную панику. В темноте все старались ухватиться друг за дружку и от этого пугались еще больше. (Улыбаясь) А когда на обратном пути Борис Аркадьевич с Никошей, сговорившись, незаметно прятались в кустах и принимались оттуда стонать на разные голоса, вся компания неслась, не чуя под собой ног, к дому с кипящим самоваром. (Пофыркивает, едва сдерживая смех) Однажды эта неразлучная парочка, не разглядев в темноте, влезла в крапиву и вылетела оттуда с нечеловеческими воплями. Эффект вышел буквально сногсшибательный: иных гостей после пришлось разыскивать с фонарями. (Не сдержавшись, хохочет) Слава Богу, все остались живы и в своем уме, но некоторые кавалеры получили полную отставку. Зато сколько веселья было потом за столом! А чай и феклины пироги после таких прогулок казались необычайно вкусны! (Достает платок и вытирает выступившие на глазах слезы)

Андрей (с иронией) Вот вам и вся разгадка необыкновенных пирогов.

Чебутыкин (машет на него платком) Думай себе что хочешь, да смотри, чтобы твоя скверная привычка во всем искать материализм не отшибла у тебя вкуса к жизни.

Андрей (болтая в воздухе ногой, иронически декламирует) «Блажен, кто с молоду был молод, блажен, кто вовремя созрел». Неужели, доктор, вы находите приемлимым для взрослых, образованных людей предаваться подобным варварским развлечениям?

Чебутыкин (сморкается в платок) Смейся, смейся. По крайней мере, я на старости лет с удовольствием вспоминаю счастливое время, когда все были живы, молоды, полны сил и надежд на долгую и счастливую жизнь, а главное — любили друг друга и веселились от души, как умели.

Анфиса (с особой интонацией в голосе) А помнишь ди ты, Иван Романыч, дочку кузьминской барыни?

Чебутыкин (прячет платок в карман тужурки) У той их, кажется, две было. (Андрею) Одна из них, не вспомню сейчас которая, возомнила будто бы у нее настоящее оперное опрано. Поверишь, чуть нас всех с ума не свела своими руладами. (Анфисе) Ты о ней, что ли, вспомнила?

Анфиса (качает головой) Нет, то барышни Дурасовы — Полина и Клавдия. Шибко голосистой была старшая — Полина. Наши-то девки про ее пение так говорили: «Воет, словно сучка на привязи». Прости меня, Господи, грешную! Я тебе речь веду про единственную дочь Олимпиады Арсентьевны Волковой, ближайшей соседки нашей. Ты у них в Кузьминках не раз бывал. Неужто запамятовал?

Чебутыкин (помолчав) Как же-с, теперь припоминаю. (старается казаться равнодушным) Если не ошибаюсь, Катериной ее звали.

Анфиса. Ну, наконец-то вспомнил...Уж как любила она тебя. Не приведи Господь получить такое искушение!

Андрей (игриво) Неужели и наш Иван Романович не избег деревенского романа? Рассказывай, няня, рассказывай со всеми подробностями. Смотри - ничего не упусти. Хорошенькой та Екатерина была?

Анфиса. Чудо - девка — коса чуть не в руку толщиной.

Чебутыкин (старается скрыть за грубоватостью свое волнение) У тебя, нянька, и впрямь от старости все в голове перепуталось.

Анфиса (с обидой) Ну да, я тогда через окно детской все слыхала, как она на балконе свое сердце тебе открыла. Трепетала вся, как птичка в силках, а ты Василиск бессердечный, слова ласкового в ответ не нашел! Теперь, небось, жалеешь, душа неприкаянная!

 Чебутыкин. Приснилось тебе все, старая. И жалеть мне не о чем. Посуди сама — та барышня давно превратилась в сварливую толстую барыню, которая сидит в своих Кузьминках, варит варенье, солит грузди да «пилит» мужа.

Анфиса (машет на него рукой) Сам ты — старый груздь. Не стоял бы тогда перед ней идолом, так завел бы собственную семью, имел бы свой дом, а не мыкался на старости лет по чужим углам!

Андрей. Как тебе не стыдно, няня! Не слушайте ее, Иван Романович! Этот дом был и всегда останется для вас своим.

Анфиса (упрямо) Да в Кузьминках все было бы лучше!

Андрей. Тогда Ивану Романовичу пришлось бы бросить свою медицину и превратиться в заурядного провинциального помещика.

Чебутыкин. Я сам так думал по младости лет — благородное служение страждущим, готовность к самопожертвованию и прочие высоконравственные понятия. (Дрогнувшим голосом) Но когда на моих руках умирала ваша матушка, а я оказался бессилен ей помочь, для меня ореол медицины потух навсегда. С тех пор служу по необходимости, считая годы до выхода в отставку.... Когда-то мечтал, что остаток своих дней проведу в вашем Коростылеве среди близких и любимых мною людей! Но судьба распорядилась иначе: тех, кого любил, не стало, ваше имение давно продано — остались одни черепки былых надежд...(После недолгой паузы) «Irreparabilium felix oblivio perum – Счастлив кто умеет не жалеть о невозвратном».

Андрей. Для меня до сих пор непонятно, как случилось, что наше Коростылево оказалось проданным.

Чебутыкин. Причина самая банальная — деньги срочно нужны были.

Андрей. Да что такое случилось? Родители при нас никогда об этом не говорили.

Анфиса. Ваша матушка так дело поставила, чтобы никто из домашних никогда про Коростылево больше словом не обмолвился. Любила вашего батюшку и через ту любовь с родовым гнездом рассталась.

Чебутыкин (Анфисе) Теперь-то, я думаю, можно бы и сказать?

Анфиса (в сомнении качает головой) Не знаю — ладно ли это будет.

Андрей (встает со стола) О чем это вы толкуете? Что за секреты?!

Чебутыкин. Чего уж, рассказывай, нянька.

Андрей. В конце-концов по закону я — главный наследник и имею право знать все, что касается нашего имущества.

Анфиса. Все имущество, ангел мой, 18 лет назад уплыло. Коростылево продано законным порядком и деньги были получены сполна, так что назад его не вернуть. Денежки пошли на уплату карточного долга вашего папеньки-с.

Андрей. Что ты говоришь? (Оглядывается на Чебутыкина) Отец никогда карт в руки не брал!

Анфиса. С тех пор и не брали-с. А до той поры очень большую охоту до них имели и большим мастером в этом деле себя почитали-с. Однажды с какими-то мазуриками связались и большую сумму им проиграли. Проигрыш вашего батюшку только раззадорил, набрали они деньги в долг и сейчас отыгрываться, да опять все спустили. Разное потом говорили — будто уговор меж теми был. Папенька ваш хотели в судебную палату заявить, да ваша маменька ему запретила. «Доказательств нет, денег своих не вернете, а честное имя потеряете. Ничего не поделаешь — надо продавать Коростылево». Только разочек при мне заплакала, а больше виду не показыала, что больно ей расставаться с отчим домом. (Кончиком платка вытирает уголки глаз)

Чебутыкин (в волнении мнет ладонью лицо) Эх, да что говорить! Все ей Бог дал — и красоты, и ума, и доброты необыкновенной... Бывало задумается, улетит куда-то в мыслях. Не удержишься, спросишь «Все ли хорошо, Елена Александровна?» Она только взглянет своими чудными глазами да улыбнется так, словно луч солнца тучи разорвет...Ирина Сергеевна более других на вашу мать походит, но всё ж не та.

Андрей (не слушает Чебутыкина) Неужели нельзя было найти какой-то другой способ: к примеру, заложить имение в опекунский совет. При разумном хозяйствовании можно было бы с долгами постепенно расплатиться.

Чебутыкин (овладев собой) Нужно было выбирать: либо хозяйство — либо служба. Запереться в деревне и всю жизнь работать на проценты — это было не в характере вашего отца.

Андрей. Признаться, мне крайне неприятно услышать эту историю. Отец, который для нас всегда был примером настоящего джентльмена, оказался игроком и мотом, поставившим семью на грань разорения.

Чебутыкин (прикрикивает на него) Мальчишка, больно ты скор на суд! Сергей Васильевич был истинно порядочным человеком и доказал это всей своей последующей жизнью. Матушка ваша это вполне понимала и после любила его ничуть не меньше. Кое-кто из ее родственников попытался так же вот судить вашего батюшку да сразу вынужден был прикусить язык.

За сценой слышен шум, оживленные голоса.

Молодой женский голос. Няня! Мы вернулись. Скорее дай нам горячего чаю!

Анфиса (подхватившись со стула) Господи, воротились, а я заболталась тут с вами. А самовар-то, поди, совсем простыл!

Быстро выходит из комнаты.

Первый мужской голос (манерно). Господа, я ужасно продрог и мне одного чая мало. Пожалуйста, велите добавить в мой стакан ровно пятьдесят капель рома!

Второй мужской голос (тут же весело). А мне в стакан рома пятьдесят капель чаю.

Второй женский голос. Говорят — в Москве конка без лошадей по проволокам ходит. Не пойму, как это может быть?

Молодой женский голос. Какая прелесть — весна! Будем пить чай при открытых окнах, пусть к нашему столу слетятся из ночного сада феи и эльфы!

Третий мужской голос (язвительно). Вы говорите розовую чушь, прежде слетятся насморк и лихорадка.

Андрей. Доктор, уйдемте скорее. У меня сейчас настроение не походящее для веселья.

Чебутыкин. Я знаю неподалеку одно вполне приличное местечко. Если ты при деньгах, то трех рублей будет вполне достаточно.

Четвертый мужской голос. Видишь ли, Маша, вагон тянет по рельсам динамо-машина, по проволокам в нее подается электрический ток от электростанции. Не так ли, полковник?

Пятый мужской голос (с улыбкой в голосе). Совершенно верно.

Второй женсий голос. Почему вы сегодня весь вечер улыбаетесь?
Пятый мужской голос. Не знаю что и ответить, Марья Сергеевна. Просто у меня сегодня необыкновенно хорошо на душе (вполголоса напевает мелодию вальса).

Второй женский голос, подхватив мелодию, начинает ее насвистывать.

Четвертый мужской голос. Маша не свисти в доме, а то денег не будет.

Молодой женский голос. По небу полночи Ангел летел, и тихую песню он пел. И месяц и звезды, и тучи толпой внимали той песне святой.

Третий женский голос. Тише, господа. Мы расшумелись, а брат, кажется, спит.

Молодой женский голос. Бедный Андрюша, он так много занимается.

Андрей. Деньги есть, уйдем незаметно.

Чебутыкин. Но как нам выйти?

Андрей. Через окно.

Чебутыкин. Вот еще, в мои-то годы в окна лазить.

Слышны негромкие звуки рояля.

Третий мужской голос (нарочито громко). Вздор, как можно спать в такой вечер. Подпоручик Федотик, немедленно доставить сюда отсутствующего брата.

Первый мужской голос. Слушаюсь, господин штабс-капитан! Прикажите и доктора поднять?

Третий мужской голос. Этим займется подпоручик Родэ. Подпоручик, приказываю штурмом овладеть позицией противника, пленить оного и препроводить сюда для подписания капитуляции.

Второй мужской голос. Прикажите исполнять?

Третий мужской голос. Как можно скорее. Одна нога - здесь, другая — там.

Четвертый мужской голос (радостно). Ну, вот и самовар!

Андрей. Слышите? Решайтесь! ...Или оставайтесь хлебать кипяченую воду.

Прозоров первым вылезает через окно на улицу.

Чебутыкин. Паршивец, бьешь по слабому месту.... (В окно Андрею) Эй, погоди! Только уж ты держи меня на той стороне, а то, не ровен час, расшибусь. Да смотри, чтобы никто не увидел. Не хватало, чтобы подумали - воры лезут.

В дверь стучат.

Первый мужской голос. Андрей Сергеевич, вы спите?

Чебутыкин, вполголоса чертыхаясь, торопливо и неловко лезет в окно.

Картина четвертая

Кабинет в доме Протопопова. Возле ломберного стола сидят Сверчков и Бобышкин. Протопопов энергично ходит по кабинету.

Бобышкин (явно лебезя перед Протопоповым) Говорят — ваше выступление на съезде произвело необыкновенный фурор!

Протопопов (с высокомерной снисходительностью) Хорошо, что тебя наши «умники» не слышат. Отрицать не стану — мой доклад имел успех. Сам вице-губернатор (указывает пальцем в потолок), почтивший съезд своим присутствием, дал весьма лестную оценку и, прошу, господа, оставить это между нами, обещал поддержку, ежели я решу баллотироваться в губернское правление.

Сверчков (вертя сложенными на животе пальцами) Так выборы только через  год. Разве намечается какая-то вакансия?

Протопопов (значительно) Товарищ председателя, господин Тихонравов по состоянию здоровья супруги переводится в Тифлис.

Сверчков (прижмурив один глаз) Вон как-с! Должность-то статского советника! Высоко метишь, Миша.

Протопопов (уклончиво). Все весьма туманно. Не знаю даже — пробовать ли? Чай, охотников много наберется!

Бобышкин (с подобострастным восторгом) Будет вам скромничать, будто мы вас не знаем: коли что задумали — считай уже в карман положили.

Протопопов (явно польщенный) Нет, в самом деле, господа, дело слишком хлопотное, потратиться основательно придется, а уверенности в благополучном исходе  нет.

Сверчков (веско) Ради такого-с случаю трудов и средств жалеть не приходится. Потом все с лихвой окупится. Шутка ли — какие возможности  открываются.

Протопопов. Значит советуете рискнуть, Прокопий Аристархович?

Сверчков (усмехаясь) Что мне советовать — ты сам себе голова!

Бобышкин (сокрушенно) Неужели уедете от нас? Развалится тогда наша компания. А плохо ли мы жили? Сколько дел вместе провернули?

Сверчков (пренебрежительно) Не слушай его, Миша. Никогда прошлого не жалей и назад не оглядывайся. Поступай как знаешь, да помни мою науку!

Протопопов (с жаром). Как же ее позабыть! По вашей доброте в люди вышел. До гробовой доски, как отца родного, почитать буду.

Сверчков (усмехаясь). Поверил бы — кабы не сам учил.

Протопопов (с вежливым укором) . Напрасно вы так, Прокопий Аристархович! Ведь я от чистого сердца!

Сверчков (настовительно). А ты не сердцем, ты головой живи — толку больше будет.

Входят Взяткин и Петухов

Петухов (говорит как всегда громко) Господа, сейчас у аптеки на Сенной повстречали Шмидта с Профессором!

Взяткин (выглядывает из-за Петухва) Шмидт от возмущения чуть не лопнет-с. Вас почем-с зря ругает-с.

Протопопов (с подозрением) А вы, небось, и рады были послушать!

Петухов (садится, развалясь, на свободный стул, берет со стола колоду карт и начинает выкидывать карты, держится развязно, говорит отрывисто) Больно нужно. Только и хотелось разузнать, что он против вас имеет.

Взяткин. Чтобы предупредить-с. В случае чего-с.

Протопопов (хлопнув в ладони, азартно потирает их) Обскакал я его на вороных!

Сверчков (Протопопову) Ты гляди — не больно-то заносись. Со Шмидтом аккуратней надо.

Протопопов. Ничего, пускай утрется. (Взяткину) Что Профессор, подпевал Шмидту?

Взяткин (осторожно садится на краешек дивана) Молчали-с, но рожа была кислая, будто клюквы поели-с.

Петухов (недобро). Пора бы проучить молодца.

Протопопов (Петухову) Каждый сверчок — знай свой шесток. Чтобы без моей  команды были тише воды-ниже травы.

Взяткин Обидно-с такое слушать-с. Этот молокосос глядит на нас как на пустое-с место, а ему от вас столько-с внимания.

Протопопов (потирая руки, ходит взад-вперед по кабинету) Ничего, от вас не убудет, а мне он нужен.

Петушков (говорит тихо, но так, что все слышат) И женка его в придачу.

Протопопов (в мгновение ока оказывается подле Петухова и хватает его за ухо) Что такое?! Ах ты, каналья! Говори, да не заговаривайся!

Петухов (изогнувшись всем телом почти до пола) Виноват-с-с! Пустите-с-с! Ухо оторвете. Ей-богу, больше ни единого словечка.

Протопопов (дав тычка, отпускает его) Наперед не будешь болтать лишнего. (Берет со стола колоду, разворачивает веером, опять сложив, бросает на стол) Думаете я не вижу, как этот генеральский сынок меня — безродного поповича только что терпит? Ничего, и я потерплю.

Сверчков (солидно покашляв в кулак) Не с руки сейчас Прозорова отдать Шмидту будет.

Протопопов (уверенно) А мы его самого к рукам приберем. Не сегодня — так завтра он здесь обязательно объявится. В душе он бешено честолюбив, такие пуще всего любят, когда их по шерстке гладят — тогда води его как бычка на веревочке.

Бобышкин (угодливо хихикает) Вы, Михаил Иваныч, уж как всегда скажете!

Сверчков (рассудительно) Ты, Миша,  устроил бы обед под благовидным предлогом. Пригласи Прозорова, а уж робяты постараются — возьмут его в оборот.

Петухов (прикрывая ухо ладошкой) Вы только шепните, а мы его враз обдерем как липку. Глазом моргнуть не успеет!

Протопопов (насмешливо) Смотри пальцы себе не обожги. Чтобы до времени языки свои укоротили, а коготки спрятали. А насчет обеда, Прокопий Аристархович, - это разумно. Хватку свою вы по сей день не растеряли.

Сверчков (польщенный). Смотри — не затягивай.

Протопопов. Пожалуй, завтра же и устрою. (Взяткину) Да ты, Афанасий, когда-нибудь свой галстух переменишь? По этой тряпице весь твой меню узнать можно. Срам смотреть! Чтобы завтра ее не было, а то за стол не пущу.

Взяткин (сколупывая ногтем с шейного платка засохшую кляксу подливы)
Ну-да, стану-с я из-за какого-то провинциального секлетаришки-с тратиться на наряды. Не велика-с птица.

Бобышкин (неожиданно для всех, в том числе и для себя) Что, если он возьмет - и манкирует вашим приглашением?

Протопопов (удивленно) То есть, как это?

Сверчков (прижмурив один глаз) Резоны какие имеешь?

Бобышкин (окончательно смутившись) Решился предположить потому, что от таких, как он-с, всегда только и жди каких-нибудь неприятностей.

Протопопов. А коли резону не имеешь, так и не каркай под руку.

Входит слуга Иван.

Иван. Приказано-с доложить: господин Прозоров срочно  просют его принять.

Протопопов (грозя пальцем Бобышкину) Проси

Сверчков. Легок на помине.

Бобышкин, согнувшись, со стулом пересаживается за спины Сверчкова и Петухова.

Входит Андрей Прозоров.

Андрей (официально) Прошу извинить, если я невовремя, но нам, господин Протопопов, необходимо объясниться.

Протопопов (с распростертыми объятиями идет ему навстречу) Рад. Искренне рад видеть вас в добром здравии, уважаемый Андрей Сергеевич! И, как видите, не я не один.

Андрей (сухо кланяется присутствующим) Прошу прощения. Здравствуйте, господа.

Все, продолжая сидеть, молча раскланиваются с Андреем, только Взяткин вскакивает с дивана, комично кланяется, расшаркиваясь поочередно каждой ногой. Андрей смотрит на него с недоумением.

Протопопов (благодушно). Признаться, я ждал вашего визита. Не угодно ли присесть, здесь вам будет удобно. (Бесцеремонно за шиворот сгоняет с дивана Взяткина, который, не решаясь занять свободный стул у ломберного стола, усаживается на низкую скамейку перед голландской печью). Ежели хотите говорить, то извольте. У меня от товарищей секретов нет. Я даже догадываюсь о чем пойдет речь. Вероятно Шмидт успел вам наболтать про мое выступление и при этом, конечно, не пожалел черной краски, чтобы живописать мое коварство. Не правда ли?

Андрей (стоит перед диваном с независимым видом, сложив руки на груди) Допустим — так. И рассказ его был очень убедителен.

Протопопов (пристально следя за  выражением лица Андрея) Я в этом и не сомневался. А вы не хотите знать мое мнение на сей счет? Я перед вашим приходом говорил своим приятелям, что нынешним успехом нашего общего дела мы обязаны исключительно тем разделам доклада, которые были написаны вами с мастерством удивительным для молодого человека только начинающего служить.

Андрей (с гримасой брезгливости) Прошу вас воздержаться от хвалебных речей — подобная лесть унизительна для меня.

Протопов (неожиданно простым и доброжелательным тоном) С какой стати мне вам льстить? Я говорил прежде и сейчас готов повторить, что считаю вас человеком с огромными возможностями и блестящим будущим, но …. при одном условии. Да вы присядьте, сделайте  одолжение. В ногах, как говорится, правды нет.

Андрей (помедлив, садится на краишек дивана) С каким условием? Вероятно, приучиться угодничать и лгать?

Протопопов незаметно подмигивает Сверчкову. В ответ тот слегка кивает головой.

Протопопов (продолжает весело) Бог с вами, Андрей Сергеевич! С вашей  образованностью и умом угодничать нет необходимости. С ложью, пожалуй, сложнее будет разобраться, ибо никто не может знать наверняка в чем состоит Истина — разве только (воздевает обе руки к потолку) сам Господь?

Андрей (сухо). Прошу вас не ерничать, а говорить серьезно. Вы, выступая на съезде, по собственному почину исключили из доклада важнейшие его части, которые давали объективную картину по нашему уезду.

Протопопов (простецки улыбаясь, разводит руки в стороны) Помилуй бог, я вовсе не настроен с вами шутить. Вы, что же, в самом деле полагаете, что, принявшись перечислять, подобно всем передо мной выступавшим, упущения и недостатки, хорошо им известные из их же собственного опыта, тем самым я помог бы общему делу, которому каждый из нас служит в меру сил своих? Уверяю вас — это лишний раз поколебало бы уверенность честнейших труженников на ниве народного благоустройства в осуществимости намеченных замыслов, загнало бы их глубже в пропасть пессимизма, принудило опустить в бессилии руки. (С пафосом) Напротив, построив свое выступление на самой яркой части материала, в которой вами блестяще, смело и осязаемо обозначены ориентиры к которым должно стремиться земство в его титанических усилиях по переустройству России малопригодной для проживания в Великую Россию будущего, мне удалось, образно говоря, встряхнуть аудиторию, зажечь в их сердцах веру в собственные силы. От себя я позволил лишь заменить финал, к месту вспомнив слова Спасителя - «Маловерный, будь твоя вера с маковое зерно и ты свернешь горы», вызвав небывалый энтузиазм всего собрания, который, вне всякого сомнения, обязан вам. (простертой рукой патетически указывает на Андрея) — молодому и дерзновенному мыслителю.

Андрей (уже без прежней твердости в голосе) С вами бесполезно спорить — кажется, у вас на все заранее готов ответ.

Протопопов (говорит задушевно, покровительственно похлопывая Андрея по руке) Просто я старше вас и лучше разбираюсь в жизни. Во имя торжества высшего Идеала приходится иногда жертвовать сиюминутной (показывает на пальцах) малозначительной правдой.

Петухов. В раж вошел — теперь не остановишь.

Бобышкин. Златоуст, кого хочешь заговорит.

Андрей (сдаваясь) Все, что вы говорите — ни в какие ворота не лезет!

Протопопов (отойдя на два шага, резко повернувшись, возвращается к Андрею) Только в одном я готов признать свою ошибку — что не настоял на вашем участии в качестве делегата от нашего уезда. Как я ни бился, но члены правления, а Шмидт пуще всех, уперлись: число депутатов квотировано, перерасход средств и прочая галиматья. Об этом он вам, конечно, ничего не сказал? (Прикладывает руку к груди) Обещаю при свидетелях загладить свою вину — даю слово, что в следующем году введем вас в члены правления. В самом деле, пора открывать дорогу молодым, смелым силам. Дорогой мой, умение разбираться в том, кто ваш истинный друг, способный по достоинству оценить ваши таланты — и есть то главное условие вашего будущего успеха, о котором я давеча говорил.

Андрей (хмурясь и краснея одновременно) Ответьте мне на последний вопрос.

Протопопов. С готовностью, друг мой!

Андрей. Правда ли, что вы будто бы отдали доклад в какой-то столичный журнал за своей подписью?

Протопопов (обернувшись к своим компаньенам, с возмущением всплескивает руками) Змей! Каналья! Вы только, послушайте, господа, каков негодяй этот....(Все с испугом глядят на Андрея) Шмидт! Иван! Иван!

Входит Иван.

Иван (равнодушно). Чего изволите-с?

Протопопов. Где мой сафьяновый портфель, куда ты его дел?!

Иван (невозмутимо) Где всегда, там и лежит. Вы сперва поглядите, а то сразу — Иван.

Протопопов. Поговори мне! Подай его сюда. (Андрею) Каков мерзавец, вы только подумайте!? Протопопов — вор! Ну, ничего, он еще пожалеет!

Иван подает Протопопову портфель.

Протопопов (Андрею) Пожалуйста, вот ваш доклад в целости и сохранности. Теперь вы убедились, что ваш честнейший Шмидт не гнушается самой подлой и гнусной клеветой?!

Сверчков (густо) Чего ждать от матерьялиста. Европу заполонили, тепереча к Святой России ключики подбирают, дурачков ищут, которые и рады под их бесовские дудки скакать.

Взяткин (с низенькой скамейки) Он, господа, в Бога не верит-с — говорит-с, что Адам произошел-с от пакостной обезьяны-с.

Петухов (гремит как железный лист) Чего толковать — немец без расчету шагу не ступит. Разве может он понимать русского человека?!

Протопопов (указывая рукой на Петухова) Как говорится: глас народа — глас Божий! Пришло время указать на дверь этому интригану и клеветнику. (Обращаясь к Андрею) А вам, молодой человек, хватит оставаться на обочине борьбы за процветание многострадальной русской земли!

Андрей. Навряд ли я смогу быть здесь полезен. Будущей весной мы намерены переехать в Москву.

Протопопов. Знаю, слышал. Но позвольте спросить вас, милостивый государь, почему все лучшее, все талантливое достается столицам? Что нам в этом случае остается делать, откуда черпать новые, свежие силы? Где справедливость?! И после этого столичные франтики смотрят на провинцию свысока. А между тем, в   принебрегаемой и позабытой всеми провинции таланты во сто крат нужнее, чтобы сдвинуть с места воз проблем, копившихся столетиями... Иван! Иван!

Входит Иван.

Иван (хмуро). Чего изволите-с?

Протопопов. Ступай, мизерабль, к Софье Антоновне, передай, чтобы прислала нам сюда закусить.

Иван (лениво). Слушаюсь.

Иван выходит.

Протопопов (Андрею) Позвольте надеятся, уважаемый, что пусть на полгодика, но вы наш.

Андрей. В толк не возьму, чего вы хотите — я  служу и жалованье за это получаю. Вы, как и господин Шмидт, мой начальник.

Протопопов. Нет-с. Начальник, подчиненный — это условности. Я хочу быть для вас старшим товарищем в бескорыстном служении Великой Идее — возрождении Матушки-России. Вот вам на это моя рука!

Андрей (говорит растеряно, запинаясь) Конечно, я готов для общественной пользы...и, если не противоречит моим принципам...Прошу извинить. Кажется, я говорю нескладно. Для меня это  несколько неожиданно....Впрочем, если вы были искренни...

Пожимает протянутую Протопоповым руку.

Протопопов. Вот и славно! Господа, пожмите же руку новому товарищу. (Андрею) Рекомендую, это все люди на первый взгляд без особого лоска, но когда сойдетесь с ними ближе, то сможете вполне оценить их простую и искреннюю натуру.

Входит Иван, нагруженный подносом.

Протопопов (Ивану) Ставь на стол. Что там у тебя? Да прежде придвинь его ближе к дивану.

Сверчков (грузно поднимаясь со своего места) Ну, господа, ваше дело молодое, а мне пора на покой.

Протопопов. Прокопий Аристархович, я завтра в Драгомиловском хочу для друзей обед дать. Так уж вы не откажите — почтите присутствием.

Сверчков. С моим удовольствием. (Андрею) Помнится, ты, сударик, Ивану Гурьевичу Зубатову зятем приходишься?

Андрей. Именно так. Кажется, вы изволили быть на моей свадьбе.

Сверчков. Как же это могут казаться двадцать аршин прекрасного льняного полотна, которые я имел удовольствие приподнесть вашей супруге в качестве свадебного подарка. Теперь такое не часто встретишь! Износу ему не будет. Надо бы нам знакомство покороче завесть. Загляни как-нибудь. Мы со старухой моей живем по-простому. Степенную беседу с умным человеком предпочитаем шумным компаниям. Разве с приятелями когда в картишки побалуемся.

Андрей. Благодарю, непременно воспользуюсь вашим приглашением.

Сверчков. Да. И супружницу свою прихвати...А то старуха моя скучает, когда мы «углы загибаем»... Учти, я не всякого к себе зову. Ивану Гурьевичу при встрече от меня поклончик — весьма достойный человек.

Протопопов (Сверчкову) Значит, завтра, как уговорились, в седьмом часу?

Сверчков. Коли обещал — буду. Желаю, господа, приятно провести вечер.

Подав на прощанье руку одному Протопопову, Сверчков уходит.

Все пересаживаются к накрытому на скорую руку столу.

Проторопов (усаживаясь с Андреем на диван) Воистину ясность ума и неисчерпаемая энергия сего почтенного старика вызывают уважение. Однако, довольно пустопорожних разговоров (Встает с рюмкой в руке) Всем налито? Предлагаю первый тост поднять за здоровье человека, который, я уверен, оставит по себе славную страницу в истории не только нашего города. Пью за нашего нового товарища - Прозорова Андрея Сергеевича!

Все с энтузиазмом выпивают

Андрей (смущенно) Спасибо на добром слове, но ради Бога, не нужно громких похвал, которых я не заслужил.

Петухов. Ничего, еще успеешь! (Быстро наполняет рюмки) За здоровье хлебосольного хозяина!

Андрей. Зачем же так скоро, господа? Право, для меня много будет.

Взяткин. Нельзя-с! Неуважение к хозяину-с!

Все выпивают по второму разу, кроме Протопопова, который только пригубливает рюмку.

Протопопов. Закусывайте, Андрей Сергеевич, не теряйтесь. А то мои молодцы, глазом моргнуть не успеете, все со стола сметут. Впрочем, всегда есть чем  поправить. Возьмите груздей. Признаться, я других грибов не признаю. Груздь — царь грибам. В этом году особенно удались. Вот буженина. Смотрите, какая сухая да рассыпчатая. Не из пошлой свиньи, настоящая — из медвежатины.  Господа, не забывайте гостя. (Налив всем по третьей, стучит по графину ножом) Петухов, оставь осетрину в покое, мы ждем твоего тоста.

Петухов (раскрасневшийся, встает со стула) Вы, милстевый государь, родились и мужали в военной среде. Это оче-ень хорошо-с. Я сам — гусарский поручик...в отставке. Потому-с всегда режу правду-матку в глаза. (Указавая на Андрея пальцем) Прямо так и скажу — подлец и мерзавец. К барьеру!..... Да-с! А ля гер ком я лягер!...Ну, а кого полюблю — все отдам, последней исподней рубахи не пожалею.

Протопопов (усмехаясь) К чему подвергать несчастного таким испытаниям.

Петухов (стучит кулаком по столу) Па-а-а-прошу не перебивать. Такая моя натура. Да-с. Интеллигентиков — книжных червей я презираю. Дайте любому из них под команду пол-взвода кавалерии да велите провести его, к примеру, походным порядком десять верст, готов спорить на что угодно — в первых же трех соснах заблудится. Но ты, Профессор, черт знает почему, мне сразу понравился. Я всем нашим так и сказал: «Профессора не трогать — он человек!» Хотя, с другой стороны, надо бы тебе за гонор в шею тумаков натолкать. Выпьем!

Петухов тянется к Прозорову с рюмкой.

Протопопов (строго стучит пальцем по столу) Петрушка, помни о чем я говорил. (Андрею) Не бойтесь его, он только хочет казаться этаким бретером, на самом деле — безобидный человек, никого пальце не тронет. Ничего, выпейте с ним — он и успокоится.

Андрей, чокнувшись с Петуховым, под его тяжелым взглядом налитых кровью глаз выпивает рюмку до дна.

Бобышкин (с рюмкой в руке тянется через стол к Андрею) Позвольте выразить вам свой восторг от возможности свести с вами близкое знакомство.

Андрей (накрывает ладонью рюмку) Увольте,  больше не могу.

Петухов. Что ж ты, брат, кобенишься. Он к тебе со всем уважением, а ты с ним выпить брезгуешь. Это нам всем оскорбление.

Андрей, струсив, убирает руку. Петухов доверху наполняет его рюмку.

Бобышкин (с пафосом) Я сам окончил шесть классов гимназии, поэтому очень вхожу в ваше положение. Свирепая действительность вынудила меня прервать ученье, но будучи заражен духом познания, по сию пору сохранил тяготение к высшим материям, коих в нашем захолустье ощущается существенный недостаток. Нынче в нашем безлесьи расцвел молодой дуб учености. Выпьем же за это (Чокается с Андреем)

Петухов. Эк, заплел, Спиноза, как только концы свел!

Взяткин (насмешливо). Нам лишняя-с ученость ни к чему-с. Довольно-с трех простых действий, кои-с — прибавление-с, умножение-с и деление-с.

Андрей ( уже пьян) . Вычитание. Про вычитание позабыли.

Взяткин. Стараемся без оного-с обходиться.

Протопопов (наклонясь к Андрею) Шут, и при том — злобный шут. Палец ему в рот не клади. (Встает с рюмкой в руке) Хочу предложить выпить «на брудершафт».

Андрей (пошатнувшись, поднимается, опираясь о стол ) Почту за честь. Только скажите как это делается. Кажется, потом полагается бокалы бить?

Протопопов. Это не обязательно. Руку с рюмкой держите вот так.  (Показывает) Пьем одновременно....

Пьют на брудершафт

Протопопов. Теперь троекратно расцелуемся. (Вытерая платком усы и бороду) Ну вот, а ведь признайся — вначале сильно был сердит на меня?

Андрей (великодушно). Прошу вас забыть об этом досадном недоразумении.

Протопопов. Мы теперь на «ты», а впрочем, как хочешь.

Петухов (ударяет кулаком по столу) Теперь, как мы стали закадычными друзьями, неужто, Профессор, снова примешься подпевать этой шельме-колбаснику?

Андрей (гордо выпятив грудь и покачиваясь) Разве я подавал кому-нибудь повод усомниться в моей порядочности? Я при первой же встрече прямо так и скажу Шмидту, что напрасно он своей гнусной клеветой пытался бросить тень недоверия на уважаемого мной Михаила Ивановича.

Взяткин (глумливо веселясь) Вот это правильно, Профессор! Не тушуйся, так его: бей в харю, мажь горчицей!

Входит Иван, шепчет Протопопову на ухо.

Протопопов (хлопает в ладоши) Вот что, голубчики, сегодня нам пора заканчивать. Уже поздно. И мне после отлучки надо дела в порядок привести. Завтра, после службы, всех приглашаю отобедать со мной. Андрей Сергеич, прошу особо. Рад был узнать тебя ближе.

Протопопов покровительственно треплет Андрея по плечу.

Андрей (язык его плохо слушается) Весь к вашим услугам. Благодарю за оказанный прием. Всегда....(Взмахнув рукой, теряет равновесие. Протопопов его поддерживает) ...Да.

Протопопов (ведя его к двери) Уверяю — ты не раскаешься в своем выборе. Кланяйся за меня своей супруге, передай сестрицам мое нижайшее почтение... Эк, тебя разобрало... Господа, вы Андрея Сергеевича непременно домой завезите.

Петухов. Не бойся, Профессор, мы тебя доставим в лучшем виде.

Бобышкин (кричит) Господа, едемте к Царице Египетской!

Взяткин. Айда к девицам!

С шумом выходят.


Протопопов (Ивану) Прибери здесь и зови Трифона Антоновича. Да, прежде фортку открой — дышать нечем.



Картиная пятая

Входит Теньков. Протопопов идет к нему навстречу, протягивая обе руки.

Протопопов. Рад гостю дорогому!

Дружески обнимаются, хлопая друг друга по спине.

Теньков. Здравствуй и ты, любезный! Отпустил свою бубнову команду?  Ты вот что: вели-ка подать водки да щей погорячее — всю дорогу мечтал: чтоб запотевшая рюмка водки и тарелка горячих зеленых щей с жирной бараниной. (Подмигивает Протопопову) Потому к тебе и завернул, зная, что кроме тебя никто не выручит.

 Протопопов. Ну и правильно сделал. Иван, подай, что Трифон Антоныч просят, да стол освежи.

Иван. Ши на мороз вынесли — разогревать надо.

Теньков. Ты уж, братец, расстарайся.

Иван (недовольно) Плиту сызнова растапливать придется.

Протопопов. Так растопи. Да поскорей, одна нога здесь — другая там.

Теньков. Постой! Зачем плиту? Так мы второго пришествия дождемся. Ты вот что, малый. Поди, печи в дому в такой мороз топятся? Так, ты в чугунок отлей и с краю в печь засунь. Да гляди, косточку мясную с жирком не забудь положить. Так, что ли?!

Иван (повеселевший) Сделаем-с.

Убегает.

Теньков (прохаживаясь по комнате) Веришь, от выселок за тройкой две пары волков увязались. До самой заставы проводили. А у меня, как на грех, ни ружья, ни револьвера.

Протопопов. Это — не дело! Ладно — волки, а если душегубец какой?

Теньков (грея ладони о голландскую печь, оборачивается через плечо на Протопопова) В эту пору волки от твоего душегуба, пожалуй, и костей не оставят. Развелось их - страсть. И то. Раньше волков помещики травили. Ноне баре из поместий своих съехали, а из мужиков сиволапых какие охотники?

Протопопов. Да вот на днях мужик из Куролесова повез в город поросенка продавать. Так волки эту свинку уже напротив Фоминой церкви из саней достали!

Теньков. Вона как! (Затем хохочет) Признавайся — соврал про поросенка?! Соврал! Я тебя, шельму, знаю.

Протопопов (садится на диван, закинув ногу на ногу) Ну, вот еще! Какой мне в этом резон?

Теньков. Да ты без резону. Должно — привычка. Вы все нас, купцов, хаете, мол, обманом живем, норовим при всяком удобном случае облапошить покупателя. Отрицать не буду, бывает и даже нередко, но это - пока дела копеечные. С капиталом  такие коленца выделывать не будешь — себе дороже. А вы то — государевы люди, ведь, чем выше сидит — тем больший разбойник. Так и норовит к тебе в  карман залезть, а послушаешь — для твоего же блага старается. А ты меня душегубом пугаешь, револьвером советуешь пользоваться. (Подсаживается на диван к Протопопову, со смехом тычет ему пальцем в бок) А вот явлюсь я к тебе с револьвером, что тогда делать будешь? А-а! Сказать нечего!

Протопопов (вяло отмахивается рукой) Ну, разошелся! Всем охота пить и есть.

Теньков (довольно улыбаясь). То-то. Меня, брат, не проведешь. Ну, расскажи, как съездил, Миша?

Протопопов. Разве за тобой угонишься? Пока хвалиться нечем.

Теньков (грозит ему пальцем) Ой ли! По твоей хитрой роже вижу, что опять врешь. А, впрочем, коли не хочешь — не говори, я за язык не тяну. А лучше бы послушал меня — бросил свои плутни да шел ко мне в дело. Такой ловкач, как ты, мне бы сгодился. Деньгами не обижу. На-ко — читай каку мы кашу заварили.

Теньков, достав из кармана пиджака газету, подает ее Протопопову, после чего отходит к печи, прислонясь  к ней спиной.

Протопопов (разворачивает газету) Так, «Московские биржевые ведомости». Ну, что пишут? Ожидается, что в будущем году Нижегородская выставка по обилию представленных промышленных товаров превзойдет...

Теньков (нетерпеливо) Не туда глядишь, переверни страницу! ( Выхватывает у Протопопова из рук газету и, несколько раз перевернув и найдя нужное место, сует обратно) Вот здесь, внизу читай.

Протопопов (улыбаясь) Что у нас там? (Теньков, облакотясь на спинку дивана, сбоку заглядывает в газету, беззвучно шевеля губами) «Третьего декабря сего года в Москве, в бывших центральных артиллерийских мастерских, купцами первой гильдии Петровым В.А. И Теньковым Т.А. совместно учреждено товарищество «Богатырь» с целью налаживания производства паровых двигателей по бельгийской технологии компаудной системы мощностью от 60 до 100 л.с. Уставной капитал товарищества составляет 800 тысяч рублей равными долями» (Сложив газету, отдает ее Тенькову) Широко шагаешь Трифон Антоныч. Даже завидки берут.

Теньков (спрятав газету в карман, садится рядом с Протопоповым) Кто тебе не дает? Деньжата у тебя, знаю, водятся. Вложи свой пай — через пару лет будешь с прибылью. Все честь-по-чести, без обману.

Протопопов. За предложение — спасибо. Только барышей долгонько ждать придется.

Теньков. Я ведь не из воздуха деньги делаю. Капитал, он, как дерево, старанья, заботы, постоянных трудов требует.

Пртопопов. Каждый по-своему хлеб насущный добывает. Кроме того, душа у меня не лежит к вашим аршинам, пудам, лошадиным силам — я с человеческим материалом привык дело иметь. Ты вот давеча на меня напал. А я тебе отвечу: нас государство к людишкам приставило, чтобы мы с них лишний жирок снимали. На то и щука в реке, чтобы карась не дремал. Только и мы меру знаем. (Хитро улыбаясь) А ты сам как с купцом Охмелкиным поступил?

Теньков (недовольно) Простофилю наказать — не грех. Впредь умней будет.

Протопопов. Оно бы так. Да семья его, детишки чем виноваты?

Теньков. Ничего, выкрутится. Прощенья при народе у меня попросит — сам помогу опять на ноги встать. (С вызовом) Чего зубы скалишь? Ты не поп, чтобы перед тобой исповедоваться... Вижу, как тебя распирает. Ну, рассказывай, какое такое еще коленце выкинул?

Протопопов. Прозорова помнишь? Ну?! Еще к отцу Филимону на тройках ездили кататься.

Теньков. Генеральский сынок, что в обидном звании у тебя в палате служит? (Сконфуженно улыбаясь, ерошит на голове волосы) Занятная, скажу тебе, семейка...Ведь я хотел у них дом сторговать.... Цену давал себе в убыток.... До сих пор голову ломаю — почему отказались? (Вздыхает) Чудные, право, люди.... Ну, так что?

Протопопов (раскинув в стороны руки, с хрустом потягивается) Тесно мне здесь стало, Триша. Посуди сам. Ну, выслужил я себе личное дворянство, а все для здешнего общества так и остался «парвеню» - безродным выскочкой. Захоти я для общего счастья из собственной шкуры выскочить, и то — обязательно найдутся охотники напомнить из какой грязи мне пришлось подниматься.

Теньков. Да уж, проделок за тобой, чай, много водится.

Протопопов. Коли хочешь слушать — не перебивай.  А нет — так я лучше помолчу.

Теньков. Вот уж сразу неудовольствие! Ты ровно девка. Ладно. Молчу. Рассказывай.

Протопоров. Комбинация одна интересная намечается. Если действовать с умом, то можно кашу заварить — не хуже твоих паровиков. В настоящие люди выйти. Вот тогда все языки прикусят.

Теньков. Не пойму, к чему здесь Прозоров?

Протопопов (Вскакивает с дивана и в волнении ходит по комнате). Погоди, сейчас объясню. Ты - купец, ты поймешь. И у вас не все деньги решают. Тоже имя, репутация важны. Нет денег, но есть имя —  кредит под него дадут... Капитал кой-какой у меня имеется. Но! Спроси сейчас, к примеру, государь-император — что такое господин Протопопов? А черт его знает — что такое. Титулярный советник. (Декламирует с сарказмом) «Он был титулярный советник, она генеральская дочь, он робко в любви объяснялся, она прогнала его прочь»!. (Показывает сжатый кулак) Поверь, кулаки сами сжимаются. (Становится, обернувшись к окну, вскинув голову и прижав обе руки к груди) Я, брат, Славы хочу! Громкой — чтобы на всю Россию! А без имени, без связей - наверх ходу нет. (Произносит с чувством) «Рожденьем раб, кляня Судьбу, искал спасенья он у Бога, и вдаль от жизненных утех ему указана дорога».

Теньков. Ступай в актеры. Непременно прославишься.

Протопопов (с жаром). Низко ценишь меня, Триша! Не  игры в жизнь, я сам жить желаю. И нынче подворачивается мне фарт, коий я не намерен упустить. Но чтобы дело выгорело, за него не нахрапом, а с умом нужно браться. Тонкая работа требуется. Без денег, само собой, не обойдешься. Да они, к сожалению, не все решают. В этом деле публичность нужна. Где с докладом выступить, где спичишко сказать. В газеты «Речь» или «Русские ведомости» статейку тиснуть. Спроси тогда: кто, мол, такой Протопопов? Пожалуйста - общественный деятель, имеет либеральные взгляды, но при этом лоялен и предан существующему государственному правопорядку и лично государю-императору. Вот тут-то Прозоров мне и сгодится. Не даром мои мазурики его «профессором» кличут. 

Теньков. Какая ему корысть -для тебя стараться?

Протопопов.Это когда бы он холостой был — тогда к нему и на козе не  подъедешь. А семейного человека всегда на путь истины жена наставит.

Теньков. А не боишься — ну, как он про твои шашни с его женой узнает?

Протопопов. Какие шашни? Тебе любой в нашем городе скажет, что мы с ее отцом «на короткой ноге», я в их семействе давно свой человек.

Теньков. Грех это.

Протопопов (заливаясь здоровым смехом) Ты  так поешь пока холостой. Погоди, женишься — сам той же дорожкой пойдешь. Блюсти супружескую верность — это, дорогой мой, все равно, что всю жизнь питаться одною постной пищей — для здоровья полезно, только больно пресно. А я мясо люблю!

Теньков. Нет! Семья не для греха человеку дана. Я иной раз думаю: ради чего все труды мои, зачем себя не жалею, дня покойно без дела не сижу и других заставляю вертеться? И сам же себе отвечаю — для наследников, которые дальше меня пойдут и своим детям передадут, преумножив плоды моих неустанных трудов. Хочу, чтобы они с самого рождения смело шагали вперед, чужому пирогу не завидовали, чтобы жизнь их пинками да подзатыльниками, как меня, не учила!

Пртопопов. Вижу — совсем созрел для женитьбы.

Теньков. Сам чувствую — пора.

Протопопов. Чего же в таком случае тянешь или невесты не нашел подходящей?

Теньков. Отчего же, нашел.

Протопопов («загоревшись»). Постой, не говори! Хочешь — отгадаю? Алпатова? А нет — так Сыромятникова. Нет? Караева? Ну, так — Епанчина? Бог с ней — она в девках засиделась. Ну-у, вот еще...Азарова. Опять нет?...Солодовникова? Ну, тогда — сдаюсь. Больше подходящих невест в нашем городе не осталось.

Теньков.  Чтобы ты в мое положение в точности вошел, вот что скажу. По моей коммерческой части мне с кем только не приходится дела иметь. Бывает и с дворянами, которые чиновники или по инженерной части. Иные хороших фамилий, а служат, за хлеб насущный трудятся. И вот, брат, что обидно: любой из них, хоть при самом грошовом жаловании, почти голодранец, с таким гонором перед тобой держится, что невольно стушуешься, даром, что можешь его с потрохами купить. Это от того, что он прежнего барина в себе чувствует, а во мне прежний холоп спину гнет. Так вот я хочу так жениться, чтобы дети мои этой робости не знали,  ни перед кем спину не гнули, всюду себя хозяевами чувствовали. Потому решил я взять себе в жены «благородную», чтобы детям моим эту повадку с кровью передала, и все прочее (крутит пальцами возле виска): языки там всякие, фортепьяны, благородные манеры — «мерси, сильвупле».

Протопопов. Как хочешь, Трифон Антоныч, а я твоего намерения не одобряю.

Теньков. Это от чего же?

Протопопов. Ты не обижайся — я тебе как друг говорю: не по Сеньке шапка. Чай, не дурак, сам сообразишь об чем я. К примеру случи борзую с дворовым кобелем, она  тебе таких ублюдков принесет. Мой совет — выбрось из головы эту затею и возьми жену из купеческого звания да с хорошим капиталом. Хочешь, сам тебе сосватаю. Всю жизнь благодарить будешь.

Теньков (с досадой). Я не кобель, а она — не сука. Ты, Миша, слова выбирай. Не то, гляди, рассоримся.

Протопопов (примирительно). Поверь, ничем не хотел тебя обидеть. Я к тебе со всем сочувствием. Коли так, пусть будет по твоему. Хоть имя назови.

Теньков. Изволь. Все равно узнаешь. Только, чур, свое мнение при себе держи.... Младшая сестра твоего Прозорова.

Протопопов. Ирина?!

Теньков. Точно так-с. Ирина Сергеевна. Я ее, когда их дом торговал, присмотрел.

Протопопов. Прямо обухом по голове. Что красива — не спорю. Но за душой  - ни гроша.

Теньков. Так ты сам говорил — не всё деньги решают.

Протопопов. У них полон дом артиллерийских офицеров, а это тебе не серая армейщина.

Теньков (морщится). Знаю: крутится возле нее один, на жидка похожий.

Протопопов. Нет, брат. Это барон Тузенбах. Ей, поди, лестно баронессой стать. Поверь на слово: бабы, они, что простые, что благородные — все под одну масть. Одна разница: с благородными  мороки больше. По-приятельски прошу — отступись.

Теньков (упрямо). Я от задуманного не привык отступать и брезговать собой не позволю. Довольно, наслушался «Куда с суконным рылом в калашный ряд». 
Поглядим еще — чья возмет. Кончим на этом...Что же твой Иван со щами-то не идет? Видать, так и придется ехать несолоно хлебавши.

Протопопов (пристально  глядя на Тенькова). Не торопись, Трифон Антоныч. Выходит —  Прозоров-то нам обоим сгодится. (Шутливо грозит Тенькову пальцем) Учти — мне за него от тебя дополнительно причитается.

Теньков (с уважением). А и то.  Недаром, Миша, про тебя говорят, что на ходу подметки рвешь.

Протопопов. Когда Бог медлит, чорт не дремлет.

Теньков морщится, но сдерживается.

Входит Иван.

Пртотопопов. Где шляешься?! Тебя только за смертью посылать!  Почему ждать заставляешь? Где щи?

Иван. Барыня отменили-с. Велели-с стол с самоваром накрывать. Просют-с пожаловать в столовую.

Теньков (встает, протестующе машет руками). Миша, уволь — не пойду.

Протопопов. Пойдем. Наверное узнаем последние городские сплетни — глядишь, услышим что-нибудь интересное. Привыкай иметь дело с дамами. Коли взялся за гуж, так не говори, что не дюж!

Выходят.
Картина шестая

Заснеженная улица. В тусклом свете фонаря мелькают хлопья снега. У фонаря, по колена в снегу  виднеется одинокая фигура. Это Прозоров.

Андрей. Ловко я от них улизнул — на повороте из саней опрокинулся прямо в этот сугроб....Или меня этот мерзавец...как его...Птицын...нет…Кочетов... вывалил?...Чорт с ними....(Обращается к фонарю) Друг, дай  я за тебя подержусь. Стою, как ты, весь в снегу и не знаю в какую сторону теперь двигаться. Как назло, все извозчики куда-то подевались. Будем теперь вдвоем стоять и вместе освещать планету....Кажется, гадкую штуку я сегодня выкинул. (Фонарю) Но ты об этом молчок, чтобы никто не узнал. Тс-с-с-с!

Появляется одинокий, занесенный снегом прохожий. Это Шмидт.

Шмидт. Андрей Сергеич, что случилось?! Я уже два раза заходил к вам домой!

Андрей. Ты кто? Ик...из..возчик?

Шмидт. Я - Шмидт Иван Карлович.

Андрей. Какое смешное имя — Шмидт! Шмит! Будто прищемили что-то круглое, резиновое, с дырочкой в боку. И оно пищит — ш-ш-ш-мит.

Шмидт. Я вижу — вам совсем плохо. Пойдемте, я отведу вас домой.

Андрей (садится в сугроб) Не хочу домой. Буду сидеть в сугробе рядом с моим другом. (Фонарю) Т-с-с-с-с!

Шмидт. Вы крепко выпили. Вам теперь нужно домой, в постель,

Андрей. Ты думаешь, что я пьян? А хочешь правду скажу? Ты старательный, аккуратный и свое дело знаешь, но есть и поумней тебя.

Шмидт. О-о, я очень глупый человек, что стою тут и выслушиваю ваши слова. Вставайте скорее. В такой холод очень можно замерзнуть и получить болезнь. Вас дома ждут ваши жена и ребенок, они тревожатся за вас.

Андрей. Врешь, никто меня не ждет. Я одинок на этом свете, как этот фонарь. Если оглянуться вокруг — никого рядом нет, одни случайные прохожие. И ты — прохожий. Можешь убираться, а я останусь в этом сугробе.

Шмидт (от огорчения начинает говорить с акцентом) Фуй, как это дурно! Вы подумайте, как страдают сейчас ваша матушка и ваша батюшка, глядя на вас с небеса! Если вы останетесь здесь, то вас непременно заберет будочник в часть! Весь город будет говорить об этом. Возможно ли допустить такое?

Андрей. Мне уже все равно! Я — негодяй! Хуже: я — Иуда Искариот! Хочешь, ударь меня по щеке, вот, возьми и ударь!....У-у-у. Если бы ты знал, как мне сейчас плохо, милый Иван Карлович!

Шмидт. Ничего. Все проходит. Пройдет и это. Сейчас я отведу вас домой, вы ляжете спать, согреетесь, а утром проснетесь  — прежний молодец!

Андрей. Ах, Иван Карлович, я давно уже не встаю по утрам веселый и бодрый, как это бывало в детстве...Ясность жизни покинула меня. Раньше я знал, чего хочу. У меня была высокая цель. Я стремился к ней. Теперь же я чувствую, что становлюсь обыкновенным обывателем...Жена обила мебель скучным оливковым плюшем. Меня самого будто обили плюшем...У жены появился второй подбородок. И сама она стала похожа...на жирную устрицу. Б-р-р-р. Согласитесь — ужасная безвкусица...Мы всем говорим, что готовимся переехать в Москву. Я то же говорю. Но сам в это уже не верю...(Пробует встать, но плюхается назад в сугроб) Помоги мне подняться. (Протягивает Шмидту руку)

Шмидт помогает Прозорову встать на ноги, перчаткой счищает с его шинели налипший снег.

Андрей. Мы не заблудимся?

Шмидт. Тут недалеко. Мы спешить не будем. Успевает тот, кто не торопится.

Андрей. Иван Карлович, ты не уходи сразу, побудь со мной. Хорошо?

Шмидт. Если Наталья Ивановна не будет возражать, я немного побуду у вас.

Шмидт с Прозоровым, держа друг друга под руки, уходят.



Картина седьмая

Комната Вершинина. Письменный стол, книжный шкаф, стулья в парусиновых чехлах. На стульях, на шкафу и на полу стопками лежат книжки журналов. На полу под открытым настеж окном  стоит двухпудовая гиря. Вершинин в расстегну той летней офицерской тужурке пишет за столом. Входит Тузенбах в штатском платье.

Тузенбах. Здравствуйте, полковник! Прошу прощения, что без доклада. Остается надеяться, что не помешал.

Вершинин, застегиваясь, встает из-за стола навстречу Тузенбаху. Они обмениваются крепким рукопожатием.

Вершинин. Здравствуйте, барон! Напротив. Я заметил, что после бесед с вами, у меня голова начинает лучше соображать. (Сняв со стула стопку книг, придвигает его к Тузенбаху). Прошу садиться.

Тузенбах медлит воспользоваться этим приглашением, ожидая пока не сядет Вершинин, который в это время берет из-за стола свой стул и ставит его напротив.

Вершинин. Оставьте эти церемонии. Прошу вас.

Тузенбах (садится) Вы хотели меня видеть, я — весь внимание.

Вершинин (сев, медлит, оправляя на себе китель) Николай Львович! Мне, право, неловко это говорить, но я вынужден просить вас впредь воздержаться от посещения офицерского собрания. В частном порядке, у себя дома я и все офицеры батареи будем рады вас принять и по-прежнему считаем вас своим товарищем. Но таковы традиции — штатские лица не допускаются в собрание.

Тузенбах (с готовностью) Д-да, конечно! (Извиняющимся тоном) Извините, полковник — вчера опять зашел по привычке. Никак не могу свыкнуться со своим положением штатского человека. Ничтожного «шпака», как выражается Соленый.

Вершинин. Мне, признаться, так же странно, что теперь вы — не мой офицер, и многие из ниточек, что нас прежде так крепко связывали, оказались оборванными.

Тузенбах (улыбаясь) Хочется надеятся, что не все.

Вершинин. Разумеется, но должен признаться, что до сих пор сердит на вас. Поскольку очень расчитывал и надеялся, что должность адъютанта батареи займете именно вы. (Коротко машет рукой) Ну, да что теперь говорить — дело сделано, прошлого не воротишь.

Тузенбах. Не судьба мне покрасоваться в аксельбантах. Назначьте в адьютанты Соленого — он справится лучше меня.

Вершинин. Уже в приказе. Однако, что это вы — все «полковник» да «полковник». Соблаговолите обращаться ко мне как полагается правоверному «шпаку»: по «имени-отчеству».

Тузенбах (хохочет) Привычка, Александр Игнатьевич! Наверное пройдет не один месяц, покуда я обращусь в обыкновенного мирного обывателя.

Вершинин. Готов поспорить, что приметы военного человека останутся с вами на всю жизнь.

Тузенбах (оживленно) Может быть. Но должен сознаться, что с некоторыми из них я хотел бы расстаться как можно скорей.

Вершинин. Что вы имеете в виду?

Тузенбах. Вам они известны не хуже моего: отсутствие привычки к труду, готовность мириться с пошлостью и духовной ограниченностью, самодовольным фанфаронством, если они прикрыты офицерским мундиром.

Вершинин (после короткой паузы) Не получите ли вы, уважаемый Николай Львович, очень скоро другую привычку, свойственную большинству штатских: смотреть на военных со скрытым презрением, не оставляя за нами права также быть людьми культурными, мыслящими, остро переживающими за судьбу нашей Родины. В ваших словах есть правда, но разве мало среди офицеров нашей бригады людей порядочных, которым можно без риска для собственного достоинства подать руку? Вы сами тому пример. И уверяю вас, что таких большинство, просто грязь всегда прежде бросается в глаза.

Тузенбах (отрицательно качает головой) Боюсь — вы меня не поняли. Я низко бы пал, принявшись мазать дегтем то, чему отдал двадцать лет...Представьте, полковник: сказал сейчас — и сам подивился. Ведь я надел мундир в девять лет. Быстро же летит время...Простите, я отвлекся...Я говорю о недостатках, присущих нашей касте военных людей, не с прерением, а с болью. В замкнутом мирке, который составляют офицеры полка или бригады, установленный в нем порядок во многом зависит от личности командира. При генерале Прозорове на первое место вышли честные, образованные офицеры, тяготеющие к культуре, самообразованию, а посредственность и подлость либо сами просили перевода, либо вынуждены были обуздать свою натуру. Но ответьте честно — много ли за свою службу вы встречали таких командиров как Прозоров?

Вершинин. С великим сожалением вынужден ответить, что при всем старании вспомнить всех — хватит пальцев одной руки.

Тузенбах (порывисто встав, подходит к окну и, возвратившись назад, остается стоять, опираясь руками на спинку стула, как на кафедру) Вот видите! Учтите при этом, что мы с вами говорим об артиллерии — привилегированных частях, а возьмите пехоту или кавалерию?

Вершинин (вздыхает) Да. После смерти Сергея Васильевича прошло шесть лет, много это или мало — не берусь судить, но бригада наша уже не та, какой я ее застал по приезде.

Тузенбах. Прозоров был настоящим командиром. Будь он в живых и командуй по-прежнему нашей бригадой — и я не бросил бы службу... Чему вы улыбаетесь?

Вершинин (весело) Хорошо, что наш с вами разговор не слышит моя сестра. Получил на днях от нее письмо — просит принять участие в судьбе сына - моего племянника. Представьте, она уверена, что только военная служба способна сделать из него настоящего человека.

Тузенбах (вновь усаживается на стул) Кроме вас у нее из родных кто-нибудь еще есть?

Вершинин. Есть еще брат и две сестры — нас пятеро было у родителей. Когда отца с матерью не стало, мне, как самому старшему, пришлось все заботы по устройству брата и сестер принять на себя. (Горько усмехается) Моей первой жене это показалось чрезмерной жертвой. Поэтому во второй раз я женился уже после того, как подросли самые младшие.

Тузенбах. Вы никогда не говорили об этом. Верно, нелегко  вам пришлось?

Вершинин. Поначалу казалось, что будет очень трудно, но все постепенно, как-то само-собой, уладилось. В конечном счете все крепко встали на ноги. Вот, не желаете ли взглянуть?

Встав со стула, Вершинин достает из ящика стола фотокарточки, показывает их Тузенбаху.

Вершинин. Это брат Алексей — он у нас инженер-путеец, работает на Сибирской магистрали, неподалеку от Ново-Николаевска.

Тузенбах (рассматривает фотографию) Сколько ему лет?

Вершинин. На фотографии ему 25, а в этом году будет тридцать.

Тузенбах. Удивительно русское лицо. В его чертах, осанке уже чувствуются уверенность, этакая повадка бывалого человека. Чем я до сих пор не могу похвастать.

Вершинин. Представьте, в детстве и юности он был необычайно застенчив. Когда по окончании курса брат получил назначение на постройку чугунки в Сибарь, я первое время очень за него опасался — сами знаете какие там порядки: подрядчики, комиссионеры, спекулянты. Думал, что либо он не выдержит и скоро сбежит, либо вляпается по простоте душевной в каку-нибудь скверную историю.

Тузенбах. Выходит — Бог миловал?

Вершинин. К счастью мои тревоги были напрасны. Сейчас он уже начальник дистанции. Стал настоящим сибиряком. Зовет к себе в гости. Обещает сказочную охоту. Хотелось бы повидаться.

Тузенбах (возвращая карточку) Он, конечно, женат?

Вершинин. Женат, уже имеет двоих детей. Жена — полька из семьи ссыльно-поселенцев. Там на это внимания не обращают. (Подает другую карточку) Здесь старшая из сестер, Анна, с мужем и первенцем. Муж умер больше десяти лет назад от грудной жабы. Сестра осталась жить в Твери, сама содержит швейную мастерскую. Головастик на коленях у отца и есть тот самый предмет материнских забот, о котором я вам говорил. Ей достается: кроме сына ростит еще троих детей.

Тузенбах. Как же она со всеми справляется?

Вершинин. О, решительности ей не занимать!

Тузенбах (разглядывая фотографию) А вы с ней похожи. Те же глаза и рот.

Вершинин. Это в нас от отца. (Передает третью фотокарточку) А вот две младшие сестренки — Ольга и Татьяна. Они у нас двойняшки. Окончили акушерские курсы, сейчас живут и трудятся под Ярославлем.

Тузенбах. Действительно, как две капли воды. Как вы их различаете?
Вершинин. Ольга — более живая, а Татьяна — та спокойнее.

Тузенбах. Как в «Евгении Онегине». Замужем?

Вершинин. Обе незамужние. Одна сестра живет в селе Вязники, другая — в 20 верстах, в рабочем поселке, который так и называется «Поселок». Из писем знаю, что там какая-то фабрика.

Тузенбах. Какое скучное название.

Вершинин. Должно быть и тамошняя жизнь — ему подстать. Из тех же писем знаю, что работы много, устают, что народ там живет добрый, но малокультурный, о гигиене понятия не имеет, что интеллигентных людей, с кем можно было бы отвести душу, почти нет. Очень скучают и стараются при малейшей возможности навещать друг друга. (Кладет фотографии на стол). Вот такая у меня родня. О радостных событиях извещать не торопятся, а в трудные моменты непременно вспоминают.

Тузенбах. Искренне вам завидую. Сам я очень жалею, что никогда не имел братьев и сестер. После меня матушка больше не могла рожать, поэтому я — одинокое и балованное дитя. Если бы не корпус, а затем училище, с их дисциплиной и жесткими, но справедливыми законами товарищества — один Бог ведает, что могло бы из меня получиться. Так что ваша сестра, возможно, права. (Улыбаясь, кивком головы указывает на лежащие на столе фотографии) Так, что же совершил этот симпатичный бутуз, если его мать вынуждена прибегать к помощи дядюшкиного авторитета?

Вершинин. Надо признаться, что ничего плохого он пока не совершил, просто сидит двадцатилетний оболтус на шее матери. Кое-как закончил гимназию, не от того, что глуп или ленив — учиться, видите ли, ему стало скучно, другие интересы появились. Не азартные игры, не компания с выпивкой или амурные увлечения, что скорее всего можно было предположить в его возрасте. Нет! Увлекся спортом!

Тузенбах. Так это же прекрасно!

Вершинин. Вы слушайте! Для начала, под угрозой бросить гимназию, заставил мать купить ему велосипед. Два года устраивал разные гонки и чемпионаты. При этом передавил половину городских собак, другую половину довел до неврастенического истощения. Теперь дни напролет с мальчишками-гимназистами гоняет мяч на пустыре. Домой приходит, как голодранец, в разорванной одежде, а пыли, синяках и ссадинах. Называется это безобразие «футболом». Решил отправиться со всей своей оравой в вояж по волжским городам. Рассчитывает таким образом заработать на особенную, футбольную форму, которая, видите ли, нужна, чтобы участвовать в чемпионате России, который, якобы, будет организован в Петербурге.

Тузенбах. По-моему, у вас растет отличный племянник. Что же вы намерены предпринять?

Вершинин. Надеюсь, что в этом году, несмотря на все слухи, бригаду оставят на месте. Так вот. На время летних лагерей вызову племянника сюда. В лагерной жизни ему скучать будет некогда — по моей просьбе Федотик и Родэ возьмут молодого человека под свою персональную опеку.

Тузебах (смеется) Вы сторонник энергичных мер воспитания.

Вершинин. Думаю, вдвоем они справятся. По возвращении из лагерей предложу ему поступить в бригаду юнкером. За год подтяну по дисциплине и наукам, а в следующем году можно будет держать экзамен в Михайловское училище.

Тузенбах. В таком случае, подготовку по математике беру на себя.

Вершинин. Очень обяжете.

Тузенбах. Не стоит благодарности. Пусть это в какой-то мере искупит мою вину перед вами.

Вершинин. Полноте, Николай Львович! О какой вашей вине может идти речь? Ваше право поступать, как находите нужным. Просто я, как батарейный командир, жалею, что батарея лишилась одного из лучших в бригаде офицеров.

Тузенбах. Так пусть ваш племянник будет мне заменой.

Вершинин. Хотелось бы надеятся.

Тузенбах (машинально то открывает, то закрывает откидную крышку чернильного прибора на столе Вершинина) Весь вопрос в том — захочет ли он, сообразуясь с вашими планами, стать военным?

Вершинин. Ничего, стерпится-слюбится.

Тузенбах (с сомнением) Давайте задумаемся — вправе ли мы заставлять молодых следовать нашему примеру, навязывать свои нормы и правила жизни? Оглянемся вокруг — мир, привычный образ жизни, отношения между людьми — все меняется на наших глазах, все пришло в движение. Мы старшее поколение, слабо разбираемся в этом. Молодые знают лучше нас, а не знают — так чувствуют, как чувствует почка или зерно, когда им пришло время прорастать. Новые поколения имет право идти своей дорогой, не оглядываясь на нас стариков, учась на своих собственных ошибках. Чему можем их научить мы, не сумевшие для себя построить радостную и счастливую жизнь.

Вершинин (пожимает плечами) Может быть мы устарели и не успеваем, как вы говорите, за временем, многого не сумели сделать, но мы старались жить честно и даром свой хлеб не ели.

Тузенбах. Я теперь уверен — этого мало. Мы свою жизнь растрачиваем на второстепеные, ничтожные цели. Ведь, в каждом из нас заложено Творцом невероятное богатство возможностей. А мы по привычке все сводим к хлебу насущному. Если бы только знать, кем ты был задуман. К несчастью, это узнаешь слишком поздно.

Вершинин. В таком случае я не понимаю вашего упорного желания поступить на кирпичный завод. Хотите, я напишу брату? Я уверен — там нужны грамотные, энергичные, а главное — честные работники... Вы нехуже моего знаете, как у нас нетерпимы к тем, кто пренебрегает рамками привычного. Напрасно набьете себе шишек.

Тузенбах. Не хороните вы меня раньше времени, ведь, я ничем, в сущности, не рискую. Я располагаю средствами на вполне сносную жизнь, но хочу испытать себя. Если дело с заводом не заладится, обещаю воспользоваться вашим предложением.

Вершинин. Да зачем же и пробовать? Ирина Сергеевна разделяет ваши намерения?

Тузенбах. Я не скрываю от нее своих планов, поэтому ее решение, надо полагать, вполне обдумано... Но скажу вам откровенно — я предпочел бы этой рассудительности чувство более....романтическое. (Достает часы) Кстати, мне пора — мы с Ириной условились встретиться, чтобы ехать смотреть квартиру.

Вершинин. Вы переезжаете?

Тузенбах (встает со стула) Да, собираюсь снять квартиру ближе к заводу.

Вершинин (тоже встает со стула) Вы так увлекли меня разговором, что я забыл предложить вам чаю.

Тузенбах. В другой раз.

Вместе идут к дверям.

Вершинин. Не забывайте меня. В любое время суток я буду рад вас видеть. И передавайте поклон Ирине Сергеевне.

Вершинин, подав Тузенбаху на прощанье руку, долго не выпускает его руку из своей.

Тузенбах. Передам непременно. Не провожайте меня. Честь имею кланяться.

Тузенбах уходит. Вершинин подходит к окну и смотрит ему вслед.

Вершинин. Барон мне симпатичен. Под его неказистой внешностью спрятана большая и красивая душа... Но почему умные, образованные и тонко чувствующие люди так легко попадают под влияние фальшивых идей...От чего-то жаль его, как бывает остро жаль немощного старика или потерявшегося ребенка.

Картина восьмая

В комнату входит Андрей Прозоров. В руке его шляпа и трость.

Андрей.  Здравствуйте, Александр Игнатьевич! К вам можно?

Вершинин (от окна идет к Прозорову, обменивается с ним рукопожатием.) Здравия желаю, уважаемый Андрей Сергеевич! Вам всегда можно!

Андрей (в нерешительности оглядывает комнату, решая куда положить шляпу и трость) В передней у вас никого нет.

Вершинин (забирает у Андрея шляпу и трость и кладет на шкаф) Жена с кухаркой и Керимом отправились на рынок...(Указывает на стул, на котором перед этим сидел Тузенбах) Присаживайтесь.

Андрей (усаживаясь). Проходя по вашей улице, решил заглянуть...Домой идти не хочется.

Вершинин. Здесь только что был барон, вы с ним в дверях не встретились?

Андрей. Я видел, как он заходил к вам, и специально дожидался его ухода.

Вершинин (удивленно) Что так? Разве вы в ссоре?

Андрей (с гримасой брезгливости) Нет больше сил выслуштвать его бредни о путях совершенствования человечества.

Вершинин (убирает фотокарточки в стол) Вы излишне строги к его невинным мечтам. Пусть они далеки от реалий нашего общества, но некоторые его рассуждения, на мой взгляд, не лишены здравого смысла.

Андрей (желчно) Для любого образованного человека, знакомого с основами современной экономической теории, очевидна полная несостоятельность, даже наивность рассуждений барона.

Вершинин (разводит руками) Я к своему стыду экономических теорий не изучал, так что с меня взятки гладки... Говорят, что в медицинской практике встречаются заболевания взрослых людей детскими болезнями. Вот и барон, как видно, переживает сейчас нечто схожее. В силу известных вам причин он раньше не получил прививки против подобных идей.

Андрей (все более горячась). Добро, кабы он один был такой. А то «подобные идеи», как вы их называете, начинают походить на моровое поветрие.  Наподобие холеры. С той лишь разницей, что та воздействует на внутренности, а они действуют на голову. (Со злым смешком) Причем, идеи-то всё не собственные. Русское общество собственных идей не имеет-с. А посему пользуется чужими-с! А тут, знаете ли, как в той поговорке: «дураку закон не писан, а коли писан - так не читан, а коли читан — так не понят, а коли понят — то не так». Возьмите, к примеру, научный труд англичанина Дарвина про «эволюцию» всего сущего на земле. Вы можете сказать, сколько человек у нас в России его действительно прочитали? Могу преположить — не более тысячи. Зато всякий заурядный уездный обыватель, возомнивший себя интеллигентом, без малейшего сомнения считает своим долгом заявить, что человек произошел от обезьяны. И при этом умудряется зваться правосланым, посещать церковь и справлять Пасху.

Вершинин. А вы Дарвину не верите?

Андрей (с вызовом). Не верю.

Вершинин. И можете доказать обратное?

Андрей ( в том же тоне). Не желаю.

Вершинин. Отчего же?

Андрей (в том же тоне). Просто не хочу.

Вершинин (с улыбкой). Вы из чувства противоречия так говорите.

Андрей (в том же тоне). Хотя бы и так. Вот, нам теперь вместо Бога хотят возвести на алтарь немецкого еврея Маркса. Вы читали его сочинения? (Вершинин не отвечает) Я читал-с. Могу свидетельствовать — умно' написано. Да не для русского человека. По сему — следует ожидать больших неприятностей. Не от немца Маркса! А от того сорта русских людей, к коим следует отнести барона. Такие невинные фантазеры сначала рассуждают о справедливости, а после уж непременно берутся за бомбы.

Вершинин (принужденно смеется) Вы меня рассмешили, Андрей Сергеевич. Барон — ниспровергатель общественных устоев! (Серьезно глядя на Прозорова) Надо его предупредить, чтобы впредь был осторожнее в своих словах.

Андрей. Вот именно — в словах. Мы горазды на слова и фантастические прожекты. Умеем заболтать любое дело.

Вершинин. Ну, барона нельзя упрекнуть в позерстве и лицемерии. Хотя, надо признаться, его намерение посвятить себя грубому, физическому труду мне кажется ошибкой..

Андрей. Очевиднейшая глупость...Впрочем, как и сама свадьба сестры с бароном. (Продолжает с раздражением) Ирина привыкла пассивно плыть по течению, надеясь на НЕЧТО, что непременно изменит ее жизнь, которая день за днем проходит мимо нее, грозя оставить никому не нужным пустоцветом. Вот и ухватилась за предложение барона, которого не любит...Я ясно это вижу, но ничего не могу  сказать, поскольку сам нахожусь в фальшивом положении...(Настороженно) Вы, верно, уже слышали историю с моим проигрышем?

Вершинин (уклончиво) Кое-что слышал. Но у нас, как водится, больше приврут для интереса.

Андрей (вздыхает) Оправдываться не могу и не хочу — очень неприятная вышла история.

Вершинин.  Казенных денег, надеюсь, не было? (Андрей отрицательно качает головой) Тогда еще — полбеды. Правду ли говорят, что вам пришлось дом заложить?

Андрей. Не было выхода. Но вексель оформлен под небольшие проценты с рассрочкой на год.

Вершинин. Н-да! Только не пытайтесь отыгрываться.

Андрей. Нет-нет. Я себе слово дал.

Вершинин (деликатно) Вероятно, Ирине Сергеевне на свадебные расходы деньги будут нужны. Тысяча рублей меня не разорит.

Андрей. Спасибо за великодушное предложение, но мы обойдемся своими средствами. Впрочем, я спрошу у Натальи Ивановны.... Вы, Александр Игнатьевич, совсем забыли к нам дорогу.

Вершинин (перекладывает на столе бумаги) Знаете ли — все дела. Начальство без конца теребит: с переводом бригады еще толком ничего не известно, а уже требуют расчеты, таблицы, графики. Приходится отписываться, наперед зная, что когда приказ придет, все написанное пойдет коту под хвост, и начинай все сызнова и срочно. Опыт имеется.

Андрей. Вот и Маша теперь редко заходит.

Вершинин. Это и не удивительно: у вас маленькие дети, которым нужен покой. Ольга Сергеевна устает на службе. Ей тоже надо отдыхать.

Андрей. Я знаю, что дело не в этом. Дом наш стал сумрачен и неприветлив.

Вершинин. Мы сами изменились, постарели.

Андрей. Да, вы правы...Третьего дня утром, за бритьем, увидал в зеркале отражение обыкновенной чиновничьей физиономии и понял, что более ждать от жизни нечего...В управе швейцар Тарас — хохол-философ говорит: если начал расти живот и лысеть голова — считай: пропала молодость... А ведь мне нет еще и тридцати.

Вершинин. Я понимаю, что вы сегодня не в лучшем настроении, и хочу, чтобы вы знали — у вас есть друзья, которые по-прежнему вас любят и верят в вас.

Андрей. Если бы вокруг меня поменьше твердили о моих способностях и не ждали от меня чего-то необыкновенного, тогда, возможно, моя жизнь сложилась бы более счастливо, и я не наделал бы ошибок, за которые сейчас приходится расплачиваться.

Вершинин. Вы вините в своих неудачах близких и друзей, которые всегда желали и сейчас желают вам только добра? Я правильно вас понял?

Андрей. Если бы я в свое время реально представлял предел своих сил, то не стал бы жениться, не добившись прежде определенных результатов, не заложив прочного фундамента своей карьеры.

Вершинин. Могу вас успокоить — подобные мысли возникают у девяноста восьми процентов мужчин после брака. Увы, прошлого не воротишь,  и мы все вынуждены с этим мириться. Но это — не повод перечеркивать свою жизнь. Думаю, можно договориться с Натальей Ивановной, что часть внеслужебного времени принадлежит только вам и вашим научным занятиям.

Андрей (качает головой). Это невозможно. После службы я вынужден бегать «по урокам». Главная мораль моей жены состоит в том, что мужчина обязан обеспечивать семье достойную жизнь.  Убеждать ее в том, что работа ума может быть необходима человеку как пища, как сон — совершенно бессмысленно.

Вершинин. Да, тут вам не позавидуешь.

Андрей (мрачно). Единственный безоговорочный авторитет для нее — Протопопов. Все, что он изречет — для нее истина в последней инстанции. Представьте, эту глупую идею с кирпичным заводом барону подкинула она с подачи Протопопова.

Вершинин (удивленно) Вот как? Я этого не знал. Ему что за дело до Тузенбаха?

Андрей (сконфужено) Это только мое предположение, не более. Мне самому мало, что известно. Я лишь могу поделиться известными мне фактами. Только убедительно прошу вас , что бы....

Вершинин (не дает Андрею договорить). Не бойтесь, от меня никто ничего не узнает.

Андрей (наклонясь к Вершинину) С месяц тому назад Протопопов ни с того ни с сего поинтересовался у меня — верно ли, что барон оставляет военную службу ради занятия простым трудом. Я ему ответил, что по моим сведениям барон подал рапорт об отставке. Тогда Протопопов говорит — в таком случае ему очень повезло — на кирпичном заводе купца Тенькова как раз имеется работа по его вкусу. И предложил передать это барону. Я не придал его словам значения и, конечно, Тузенбаху ничего не сказал. Вдруг, через некоторое время, жена напоминает мне об этом разговоре и справляется — выполнил ли я поручение Протопопова. Я не удержался, вспылил — зачем она лезет не в свое дело. Жена в ответ закатила мне истерику и первом удобном случае переговорила с бароном сама. Он и загорелся.

Вершинин (настороженно) Вы думаете, за этим что-тот кроется?

Андрей. Насколько я знаю Протопопова — он просто так ничего не делает.

Вершинин. Каковы могут быть его намерения? Вы его хорошо знаете, наверное, есть какие-то предположения.

Андрей. У меня нет определенного ответа. Возможно, что таким способом он  хочет унизить барона, чтобы продемонстрировать свое превосходство над человеком, стоящим по всем статьям выше его самого? Может быть есть другая причина — этого я не знаю. Скажу одно — я не хотел бы оказаться на месте человека, против которого Протопопов начал плести свои комбинации.

Вершинин. Уже и вы переняли любимое словцо своего начальника. Н-ну, не хмурьтесь, я не хотел вас обидеть. Пожалуй, нам стоит предупредить барона?

Андрей (избегая смотреть прямо в глаза Вершинину) По-моему делать это  преждевременно. Мы имеем не подкрепленные фактами подозрения. Стоит ли беспокоить его по такому поводу?

Вершинин (решительно встает) Это касается и вашей сестры. Неужели вы ничего не собираетесь предпринять, чтобы предостеречь ее?

Андрей. Я непременно поговорю с ней и постараюсь доказать всю абсурдность ее решения сделаться учительницей и ехать с бароном на завод.

Вершинин (закрывая створки окна) Эх, Андрей Сергеевич, поздно вы мне рассказали — боюсь, барон «закусит удила». Надо найти веский предлог, чтобы уговорить его переменить свое решение. Вы не могли бы через Наталью Ивановну узнать подробнее о замыслах Протопопова?

Андрей (категорично) Это исключено — она сразу насторожится. Этим я только    могу навредить.

Вершинин. Пожалуй, вы правы. Все же необходимо повидаться с бароном. Прошу прощения, Андрей Сергеевич, я поеду теперь же... Ежели хотите, можете подождать меня. Есть свежие выпуски Технического обозрения.

Андрей. Благодарю, но я тоже пойду. И так задержался — меня ждут двое оболтусов, коим я должен помочь не остаться на второй год.

Вершинин. Так вы соблаговолите сообщить, если узнаете что нового.

Андрей. Непременно дам знать.

Вершинин и Прозорова вместе идут к дверям. Андрей в дверях останавливается.

Андрей. Кажется, я забыл шляпу и трость.

Вершинин. Это я  виноват. (Шагнув к шкафу, достает шляпу и трость, передает их Прозорову) Прошу.

 Андрей. Уже привык ходить с тростью... Кажется, чего-то не хватает. Так вам, вероятно, ваша шашка?

Вершинин. Никогда не думал над этим.

Выходят из комнаты.

Картина девятая

Веранда летнего ресторана в городском парке над берегом реки. За столом, положив руку на перила ограждения, глядя на реку, сидит Теньков. По лестнице быстро поднимаются Протопопов и Взяткин, подсаживаются за стол к Тенькову.

Протопопов (обмахивается носовым платком) Ух, насилу вырвался. С этим переездом дома все вверх дном. Хорошо Взяткин выручил — извлек на волю под предлогом срочного дела в присутствии.

Взяткин. Весь день в хлопотах-с, упрел совсем. Ваше степенство, велите подать чего-нибудь прохладительного.

Теньков (подзывает официанта) Любезный, принеси пару светлого и еще одну «шипучки». (Протопопову) Тебе, Михайло Иванович, было бы лучше к Прозоровым идти, а еще вернее — схорониться за кустиком и проследить, чем у тех дело кончится.

Протопопов. Ну, батенька, это ты вовсе несуразицу предлагаешь — в мои-то лета да в моем ли положении по кустам хорониться? Зря тревожишься — все гладко выйдет.

Теньков. Прежде времени не хвались. Все дело построено на деликатном расчете...Нет во мне уверенности. А ну, как замирятся.

Официант приносит на подносе две бутылки с пивом и одну с минеральной водой. Молча поклонившись, уходит.

Протопопов (дождавшись ухода официанта) Маловероятно. Вторым секундантом к Соленому Петухов напросился, а это такая бестия. Его хлебом не корми — дай кого-нибудь стравить между собой.

Взяткин (отнимая от рта пустой стакан) Уж это точно-с. Форменная анафема, а не человек-с!

Теньков. Гм-гм. Ну, а если барон...того — уложит офицерика?

Взяткин (вытирая ладонью губы) Ни в коем случае. По благородству-с натуры да к тому же накануне вечания не дерзнет поднять руку на ближнего.

Протопопов (выпив стакан минеральной воды) Резонно. Ты, Трифон Антоныч, коли так переживаешь — свечку бы поставил.

Теньков. Вот еще, зачем мне чужой грех на душу брать?

Взяткин (принимается за вторую бутылку с пивом)  Грех — не беда, главное — после не забыть покаяться.

Теньков. Мне каяться не в чем. Захотели «их благородия» стреляться — на здоровье, это их личное дело. (Поворачивает голову, прислушиваясь) От заутрени звонят. Время за полдень, пора бы вашему Петухову появиться.

Протопопов (Взяткину) Ты вот что, Афанасий, поди — встань в конце аллеи, чтобы вход в парк и спуск к пристаням были видны. Как увидишь Петухова — подашь нам знак.

Взяткин (спеша, залпом выпивает полный стакан пива) Хорошо-с. Я платочком вам махну-с.

Теньков. Во-во. Не прозевай. Если все благополучно сойдет — золотой пятирублевик получишь.

Взяткин.  Премного благодарны-с. Будьте покойны, просемафорю в лучшем виде-с. Один момент-с.

Отставив руку со шляпой в сторону, Взяткин  торопливыми глотками опорожняет стакан и, лихо посадив шляпу на голову, сбегает по лестнице.

Теньков. Ишь полетел, шут гороховый...Как на новом месте без своих прохвостов управляться будешь?

Протопопов. Нашел о чем печалиться. На подобных субьектов земля русская плодородна...Давай-ка, пока время позволяет, о нашем дельце переговорим. Дорогонько ты мне завод отдаешь. Войди в мое положение: переезд и обустройство на новом месте мне в добрую копейку влетят. Сколько денег ухлопал, чтобы должность получить — вспомнить страшно. Уступи, Трифон Антоных, не чужие, чай, люди!

Теньков (крутит в руке пустой стакан, прищурив глаз, рассматривает его на Солнце, после ставит на скатерть) Нескладно с заводом-то получилось. Теперь, выходит, не с руки мне его продавать.

Протопопов. Как прикажешь это понимать? Мы с тобой уже и по рукам ударили. Изволь, я согласен на прежние условия, но уж и ты своего слова держись!

Теньков (недовольно) Ты меня на слове не лови. Когда я об их свадьбе услыхал, то совсем голову потерял. А тут вона как дело повернулось. Ну, скажи на милость — зачем тебе кирпичный завод? Ты же в этом деле ни бельмеса не понимаешь. И как собираешься им управлять, съехав за 80 верст?

Протопопов. Я ничего менять не собираюсь — пусть работает как при тебе.

Теньков. Без хозяйского глазу нельзя. Ты думаешь, я ради своего удовольствия, что ли, то в Москву, то в Нижний мотаюсь? Дела, брат, лежать на боку не велят.

Протопопов. Ну, так и я стану время от времени наезжать.

Теньков. Ох, чувствую финтишь, Михайло Иваныч. Я так полагаю — ты с заводом канителиться не будешь, сразу загонишь, пока он хорошую цену имеет. Должно уж и покупателя подыскал? Верно я рассудил?

Протопопов. Ты меня каким-то мошенником выставляешь. Что удивительного в том, если я решил сам капиталистом заделаться? Надоело завидовать, как ты миллионы загребаешь.

Теньков. Вот-вот, в этом вся разница промеж нас: у тебя всегда денежный интерес на первом месте, а для меня деньги — помощники дело вперед двигать.

Протопопов. Ты поделился бы секретом, как это у тебя выходит. Кажется, недавно с малых капиталов начинал, а как взлетел — в Москве, в Нижнем заметной фигурой стал. Для тебя, при твоих-то прибылях, какой-то кирпичный заводик. Тьфу! Пустяк!

Теньков. Ты мне зубы не заговаривай. Я тебя насквозь вижу. Этот пустяк верный доход приносит, который на главное дело идет. Большая река тоже сперва из ручейков да речушек собирается. Ладно, после об этом еще поговорим. Ты сделал, о чем я тебя просил? Вексель у тебя?

Протопопов. Все сделал, как уговаривались. Только небольшой перерасход вышел. (Прячет глаза) По закону переоформлять векселя до истечения срока закладной возбраняется, так что пришлось нотариусу сунуть тысячу.

Теньков (недовольно) Хватило бы ему и двух сот.

Протопопов. В другое время довольно было бы и сотни, да, ведь, ты погнал, как на пожар. Редкий дурак не воспользуется таким случаем.

Теньков. Наступит ли когда-нибудь такое время, когда вы хапать устанете и скажете «довольно»? Хорошо, деньги получишь. Давай вексель.

Протопопов. Вот, возьми (Достает из кармана бумагу)...Когда можно тысчонку назад получить?

Теньков. Дай сначала посмотрю. (Внимательно рассматривает вексель, проверяет «на свет») Вроде все в порядке. (Прячет вексель в портмоне) После ко мне заедем, тогда и деньги получишь.

Протопопов (кротко) Как скажешь, Триша. Что ты намерен теперь с прозоровским домом делать? Вступить в права владения законным порядком ты сможешь не раньше будущего года.

Теньков. Не решил еще. Там видно будет.

Протопопов. Жить в нем ты не собираешься, выгнать прежних хозяев — было бы не великодушно. Большой пользы в этом приобретении я не вижу, а хлопот — не оберешься.

Теньков. Это уж моя забота. Лишний козырь на руках иметь не помешает. Ты вот что мне скажи: Прозоров тебе еще нужен?

Протопопов. Вынужден признать свою ошибку — ни на что негодным оказался, словно весь воздух из него выпустили.

Теньков. Коли у тебя в нем нужда отпала, так я его подберу.

Протопопов. Понимаю-с! Ну, Трифон Антоныч, в пору у тебя поучиться! Когда в Москве у тебя гостил, в цирке наблюдал схватку француза месье Анри с  удавом. Так ты, словно тот самый удав, кольцами в охват берешь, что и не рыпнешься.

Теньков. Ежели я чего решил, то своего непременно добьюсь.

Протопопов. За малым дело стало... Смотри, адьютант командира бригады прикатил. (Достает из желетного кармана часы) Начало второго. Петухов, каналья, отчего-то  задерживается.

Вдали раздаются бодрые звуки военной музыки.

Протопопов. Слышишь, уже  батареи выступили маршем.

Теньков. Не заснул там твой махальщик?

Протопопов (привстает на стуле) Сидит на тумбе курит.

Теньков. Чувствую — не к добру все это. Ох, зря понадеялся на вас.

Протопопов (вскакивает во весь рост) Рано начал Лазаря петь, Трифон Антоныч! Вон Взяткин нам знаки подает...Вот и Петухов собственной персоной. Сейчас все прояснится... Вот каналья, взялся Взяткину рассказывать.

Теньков (тоже встает со стула) Чего это он вприсядку пошел?

Протопопов. Золотой твой отрабатывает. Значит все кончено, Трифон Антоныч — наша взяла!

Теньков (крестится) На все Божья воля! (Протопопову торжественно) Ну, быть по-твоему, отдаю завод. Так отдаю. Владей!

Протопопов (с радостным облегчением) Вот это благородно! По рукам, Трифон Антоныч! Ты знаешь — за мной не станет! (Кричит) Человек! Бутылку лучшего шампанского!

На веранду быстро поднимаются Петухов и Взяткин.

Теньков (нетерпеливо) Ну, что? Рассказывай.

Петухов (не обращая ни на кого внимания, берет стакан Протопопова, сделав глоток, морщится и выплескивает воду за перила) Что за дрянь вы пьете? Велите подать шампанского.

Подходит официант с завернутой в белую твердую салфетку бутылкой шампанского, собирается открыть, но Петухов отстраняет его, берет бутылку, крутит и ударом ладони по донышку выбивает пробку, при этом струя пены льется на Взяткина. Петухов жадно выпивает один за другим два стакана. Третий стакан пьет уже с остановками.

Петухов. Застрелил....Отличный выстрел.....Прямо в сердце....Когда подбежали — уже не дышал.

Все пьют шампанское кроме Тенькова.

Взяткин (облизывая губы). Разрешите-с, ваше степенство, получить-с обещанный приз.

Теньков. Раз обещал — получи.

Достает из маленького кошелька золотой пятирублевик и подает Взяткину. Тот, поцеловав монету, прячет ее в желетный карман.

Петухов (гремит жестяным голосом) Вижу, здесь некоторым за ничтожные заслуги награды раздают, а те, которые под пулями своей шкурой рисковали, как всегда, оказались позабыты!

Теньков. За  усердие вот  тебе три червонца.

Петушков (получив монеты) Не мешало бы добавить.

Протопопов. Довольно с тебя. Рассказывай, как было дело. Кто первым стрелял?

Петухов (опустив деньги в карман, садится к столу) Первый нумер достался барону, но он выпалил в землю.

Взяткин. А я что говорил?

Петухов старается вытрясти из бутылки в стакан остатки шампанского.

Протопопов. Дальше что? Не тяни волынку!

Петухов с неудовольствием смотрит в пустой стакан и резко отставляет его в сторону.

Петухов (сварливо). В начале чуть не сорвалось. Барон начал было говорить, что обиды на Соленого не держит и в свою очередь приносит извинения. Но я его сразу срезал, заявив, что не позволю из благородного поединка устраивать балаган, что без ущербу для чести обоих его так просто кончить нельзя. И тут же мы с секундантами их развели. Дальше все пошло как по маслу. Соленый молодцом держался — выстрелил и глазом не моргнул.

Теньков. И ты, видать, тоже не промах.

Петухов (заносчиво). Меня учить не надо! Не первый раз в подобных переделках участвую. Сам у барьера не единожды стоял!

Протопопов. Ты ври, Петрушка, да меру знай. Что били тебя по морде за твои картежные фокусы — это все знают. И из полка тебя выгнали, потому что мараться об тебя — самому честь потерять.

Петухов (обидчиво). Обижаете, Михал Иваныч, я кажется всегда к вам с полным расположением и открытой душой.

Протопопов. Не терплю, когда ты среди своих врать начинаешь.

Теньков. Ну, будет вам...Вот что: надо помянуть барона, как подобает провославным христианам. (Подзывает официанта) Любезный, подай-ка нам графинчик.

Петушков (в догонку) И закусок! Пороховой дым вызывает у меня зверский аппетит.

Протопопов. Отчего не помянуть. Человек он был беззлобный, с чудинкой в голове, так это у нас на Руси никому в вину не ставится. Вот превратности судьбы! Останься барон служить — мог бы сегодня ехать в Царство Польское, а вместо этого — отбыл прямиком в Царство Божие.

Взяткин. Ждут его там, как же! Он, поди, и в Бога толком не верил.

Официант приносит графин с водкой, рюмки и закуски.

Теньков (разливая водку по рюмкам) Это уж не наша забота. Пускай земля ему будет пухом!

Все молча выпивают.

Теньков. Аминь.

Петухов (одобрительно крякает) Хороша с ледничка. (Официанту резко) Человек, хрену к ветчине подай!

Протопопов. Полюбуйтесь на реку, господа! Лес мачт, на пристанях — настоящее вавилонское стопотворение. На берегу с полгорода зевак собралось. Чем не отплытие Колумба в Америку?

Петухов. Эх, не было меня в те времена, уж я показал бы этим американцам!

Протопопов (Тенькову) Вот пошехонец! Он, видно, думает, что уже тогда в Америке были игорные и бильярдные залы!

Теньков. Это что! Вы поглядели бы на Волгу в Нижнем во время ярмарки. Вот где сила! От Кремля глянешь на Стрелку — аж дух захватывает! Сотни барж — воды за ними не видать,  мачт — что тебе лес из реки поднялся, пароходы косяками ходят. Куда вашей Америке! Нету в мире державы богаче нашей Расеи-матушки.

Протопопов. Нам с Нижним, конечно, не тягаться. Но согласитесь, господа, что есть в этом зрелище определенная экспрессия, тяга к перемене мест. Жаль, что нет в нашем городе художника, способного запечатлеть в красках сей памятный момент.

Взяткин. Зато наверняка есть художники по части чужих карманов. Вот кому сегодня — настоящее раздолье.

Петухов. Опомнился! Свои прогонные господа офицеры давно цыганам, шулерам и шлюхам спустили. Эти бестии в последнюю неделю здорово поживились!

Протопопов. Говорят, у Назарки день и ночь игра шла?

Петухов. У Назарки — мелкая шушера играла. Все серъезные игроки у Абрамки сошлись.

Протопопов. Без тебя, как всегда, не обошлось?

Петухов. Куда мне! Сам полицмейстер банк держал. Так разошелся, что другим и не подступись!

Протопопов (восхищенно) Вот прохвост! Погрел руки почтенный Тарас Григорьевич! Может теперь должок вернет?

Взяткин. Раскатали-с губу, легче из камня воду выжать-с!

Протопопов. Это верно. Трудно наш полицмейстер расстается с деньгами, особенно с чужими. (Тенькову) Ты что, Трифон Антонович, приумолк?

Теньков. Не складно получается — про Соленого мы совсем позабыли.

Протопопов. Ты что же — предлагаешь ему заплатить за то, что он барона ухлопал?

Теньков. Не про деньги разговор... И все же —  не хорошо.

Протопопов. Если уж так хочешь ему угодить — нет ничего проще: пошли на баржу с офицерами вина и закусок. Им это будет в самый раз.

Петухов. Поздно спохватились — караван вот-вот отчалит.

Протопопов. Это не беда. Они нынче далеко не пойдут — на ночевку у Троицы на якоря встанут. На лодке все доставить — чего проще.

Петухов. Не поход — а пикник на лоне природы.

Протопопов. Генерал — умница. Все правильно рассчитал: главное — людей из города увести, а там уж порядок наведут. Отсталых успеют собрать, если что впопыхах позабыли — тоже подвезут. Что бы сразу подчистую уйти — об этом нечего и думать!

Петухов. Кучер по дороге сюда рассказывал: полицмейстер утром трех в стельку пьяных офицеров арестовал — хотели из борделя девку выкрасть, с собой на барже увезти. Девка, когда на извозчика грузили, визжала от щекотки, как поросенок, только поэтому и хватились.

Все смеются.

Пртопопов (сквозь смех) Сознайся, прохвост, что прямо сейчас это сочинил!

Петухов (истово крестясь) Ей-богу, истинная правда! Что же я по-вашему слова правды сказать не могу?

Взяткин (привстав со стула) Ба! Смотрите, Профессор собственной персоной!  Совершают-с променад с очередным-с наследником.

Петухов. Ну, чей наследник может наверняка знать только его жена.

Протопопов. Петрушка, видно, забыл про ухо?

Петушков закрывает ладонью ухо.

Взяткин. Ишь — какая фря! Делают вид-с, будто нас вовсе не замечают. Ждут-с, чтобы  его позвали.

Протопопов (переглянувшись с Теньковым) И позовем — мы люди не гордые. А вы, голуби сизокрылые, хватить рассиживаться. Займитесь-ка делом. Ты, Петухов, дуй на Еленинскую, в магазин к Алексееву. Скажешь — от меня. Возьмешь дюжину белого вина - хорошего, токайского, головку голландского сыру да фруктов разных фунта четыре. Нет, четырех, пожалуй, будет мало. Возьми шесть. Да, гляди, чтобы все было в отбор. Скажешь, чтобы счет мне прислал. Ты, Взяткин, найми лодку с двумя гребцами на вечер и меня жди. Сам лично господину Соленому чарку на посошок поднесу и доброй дороги пожелаю.

Теньков. Дело говоришь. Я к тебе в долю вхожу.  (Петухову) Вот тебе, любезный, четвертной билет. Возьми два фунта икры зернистой, наилучшей  да осетрового балыка фунтов на десять, да кренделей пшеничных пяток, да полдюжины «цимлянского».

Петухов (ворчливым тоном). Вот так всегда. Другие с приятностью время проводят, а ты, вывалив язык, по городу рыскай.

Протопопов. Ну-ну! Сироту казанскую  из себя не строй. Без меня ты и месяца на воле не протянешь. Гляди, в острог попадешь, уж больше оттуда не выйдешь.

Взяткин (дерзко). Это еще неизвестно — что кому на роду написано. От сумы да от тюрьмы не зарекайся.

Протопопов (грозно). Что такое? Бунт в команде? Сошлю на галеры! Оставлю посерёд океана в шлюпке без весел!
Петухов. Пойдем, Афоня. Не связывайся. Себе дороже выйдет.

Петухов и Взяткин уходят.

Картина десятая

Появляется Андрей Прозоров. Он в форменном пальто и в фуражке с круглой чиновничьей какардой. Катя перед собой детскую коляску — сплетеную из прутьев ивы корзину на четырех низких деревянных колесах, с высоким ручкой-поручнем, в которой под белой кружевной накидкой спит ребенок, он медленно приближается к веранде, намерено прижимаясь к дальнему краю дорожки и делая вид, что смотрит исключительно на  реку, как бы не замечая Протопопова и Тенькова. Протопопов окликает его.

Протопопов. Прозоров! Андрей Сергеевич! Милости просим в нашу компанию. Отсюда гораздо лучше видно.

Андрей Прозоров, толкая перед собой  коляску, подходит к веранде, оставаясь с наружной стороны. Молча, кивком головы здоровается.

Протопопов. Отчего вы здесь, а не у пристаней? Кажется, ваши друзья уезжают.

Андрей. Им сейчас не до нас. Мы вчера попращались.

Протопопов. Право, даже мне жаль, что бригаду от нас переводят. Привыкли к ним. А из привычек жизнь складывается. Очень скоро многие последуют их примеру. Уже есть первая ласточка — в понедельник отбывает театр. Через месяц этот город будет пуст, как картонка из-под торта...Разве, другой какой полк расквартируют. (Андрею) Господа офицеры ничего не говорили об этом?

Андрей (сухо). Нет.

Протопопов. Впрочем, мне от этого ни холодно ни жарко. На будущей неделе, даст Бог, и я тронусь. Прощай тогда, тихий городок!

Андрей, не поддерживая разговор, мрачно молчит.

Протопопов (Андрею). Новость последнюю слыхал?

Андрей (отрывисто). Вы о поединке? Да, знаю — мне доктор сказал.  Бессмысленная смерть.

Протопопов (с тонкой улыбкой). «Шарше ля фам». Непременно тут замешана женщина.

Андрей (смотрит на Протопопова с презрением. Говорит резко). Вздор!

Протопопов (бросив удовлетворенный взгляд на покрасневшего Андрея, продолжает) А ежели говорить всерьез, барон бросил вызов общественному мнению. За то и поплатился. Главное - кому и что он хотел доказать? Останься он жив — общество не оценило бы его поступка. (С усмешкой) Ведь он не граф Лев Толстой. В глазах же рабочих он все равно остался бы барином, решившим вкусить их жизни ради забавы. Он любовался собой, своим смелым, как ему казалось, поступком. При этом, не задумываясь, готов был принести вашу сестру в жертву своему извращенному честолюбию, бросить сей брильянт в грязь, в среду невежестного, грубого, почти первобытного народа!

Андрей (нехотя). Барон заблуждался, это так. Но его намерения в отношении моей сестры, я уверен, были честны.

Протопов. Когда мужчина действительно любит женщину, то готов бросить к ее ногам лучшее, что имеет. Барон, напротив, в угоду своей прихоти, собирался лишить вашу сестру остатков былого комфорта, которым она была окружена с рождения. Убежден, что этот союз не выдержал бы столкновения с обыденной и грубой действительностью низов нашего общества.

Андрей (скривив губы). Вы, как всегда, правы.

Теньков (веско). Ваша сестра достойна счастливой жизни, и будьте покойны — найдется человек, способный ей такую жизнь обеспечить.

Глубокая пауза. Андрей с недоумением смотрит на Тенькова.

Раздаются хлопки выстрелов, в небо взлетают разноцветные ракеты, с берега долетают звуки бравурного марша.

Протопопов. Первые баржи отчаливают. Помашем им на прощанье.... (Стоя, машет вынуым из кармана платком)

Андрей (как бы про себя) Если бы кто мог понять, какая тоска сжимает сердце. Словно товарищи по стае улетают в теплые края, а ты остаешься с перебитым крылом в ожидании осенней непогоды.

Теньков (Андрею). Выкиньте прочь свою тоску. Я хочу сделать вам предложение. В скором времени я отправляюсь в деловой вояж за границу. В Париж. Взял подряд на поставку строевого леса для постройки балаганов на мировой ярмарке. Мне нужен человек, обученный иностранным языкам. Поездка на всем готовом: есть, пить — что я, то и он, вагон первого класса, гостиницы — все по первому разряду. Если я вам, господин Прозоров, предложу — согласитесь?

Протопопов. В Париж, за чужой счет? Покажите мне того дурака, что от такого предложения откажется.

Андрей (будничным тоном). Я не могу оставить место.

Протопопов (коротко свистит). Ну, брат, не знал с кем имею дело.

Теньков. От чего же не можете?

Андрей. Я служу. Живу на жалование. Не ворую. Взяток не беру.

Теньков. Сколько, ежели не секрет, составляет ваш доход?

Андрей. Это не имеет значения.

Проторопов. Вместе с прибавками за выслугу — полторы тысячи в год. (Вздыхает) Не пошикуешь.

Теньков (быстро прикинув в уме). В месяц выходит по сто двадцать пять рубликов. Я дам вам втрое.

Протопопов. Ну, ты, Трифон Антонович, сильно расщедрился. Столько-то и мне не отхватить.

Теньков (без притворства). Ты, Михайло Иваныч, в мой карман не заглядывай. Это мое дело решать — кому и сколько платить. (Андрею) А вам, уважаемый, я так скажу. Вы — человек в расцвете лет, образованный. Можно ли поверить, чтобы такой человек целью своей жизни поставил извести ведро чернил и несколько пудов бумаги? С трудом в это верю-с. Я не умею красно, как господин Протопопов, говорить. Но однако ж жизнь не из бумаг, она, любезный мой, из дел состоит. Кто сейчас главная пружина в государстве? Заводчик, фабрикант, промышленник. Это мы фабрики, заводы, железные дороги, мосты, паровозы, суда, прииски строим. Через нас держава крепнет...Иной раз инда робость берет: столько еще дел-то впереди! (Качает головой) Одному — за целую жизнь не поспеть. (Вздыхает) Цену времени понимать начинаешь. (После короткой паузы Андрею) Вот и вам хватит, как дедушка Илья, сиднем на печи-то сидеть. Предлагаю вам настоящее дело. Я чувствую — мы поладим. Ну, так как? По рукам что ли?

Андрей (после непродолжительной паузы, изменившимся голосом) Я согласен.

Теньков через перила веранды протягивает Прозорову руку, которую тот с почтительным поклоном головы пожимает.

Теньков. Надо нам знакомство поближе свести. Прошу завтра вечером, часикам к восьми пожаловать ко мне домой, тогда все и обсудим. (Встает из-за стола) Что же, господа, время с пользой провели. Господин Прозоров, прошу супруге вашей и сестрицам поклон от меня передать. Стало быть - до завтра. Пойдем, Михайло Иванович,  прогуляемся до пристаней да заодно потолкуем.

Протопопов (Прозорову) А вы везунчик, Прозоров. Можно сказать, банк сорвали. Даже завидки берут. Не смотрите так сердито. Ей Богу, я этого не заслужил...Сестрице своей, Ирине Сергеевне, передайте, что интриган и подлец Протопопов шлет ей свое искреннее сочувствие. Как ни странно, мы тоже душу имеем-с. Правда, редко кому ее открываем...(Продолжает своим обычным, насмешливым тоном) Впрочем, постарайтесь ее утешить, недаром говорится: «что ни делается — к лучшему». Счастливо оставаться.

Протопопов и Теньков уходят. Начинает накрапывать дождь.

Андрей. (в волнении трет руку об руку, потом засовывает их в карманы пальто) У меня даже руки похолодели. Можно ли всему этому верить? Когда-то я самоуверенно представлял, как въезжаю в Париж триумфатором, европейской знаменитостью, а еду приживалом при разбогатевшем купчике. (Стоит, подняв лицо с закрытыми глазами к небу) Пусть так. (Вынув из карманов  руки и сложив их на груди, делает два стремительных шага от каляски и столь же быстро возвращается назад) Зато какой выпадает шанс вырваться из этого опостылевшего города, каждодневного мелочного существования, от женщины, которую я презираю!  Стоит признать, что этот Теньков далеко не глуп. Как верно он сказал: «не для того родились, чтобы извести ведро чернил и пуды бумаг». Я вдруг словно пробудился. Была же во мне «божья искра». Я знаю наверное, что была. И ужас охватил меня. Неужели потухла?...Нет! Нет, господа! Дайте мне только глоток свободы от жалкой роли добытчика, а по сути - раба собственного семейства, и я еще смогу вас всех удивить! Ехать! Поступить иначе — это положить конец всему, что еще сохранилось под пеплом сгоревших желаний и надежд. Кто и что может остановить меня?! Жена — эта хищная, плотоядная пиявка пусть убирается к своему отцу — жалкому местечковому Селадону...Сестры. Да, их стоит пожалеть. Но разве я могу что-то исправить? Читать же в их глазах молчаливые упреки — какая пытка для меня. После смерти Шмидта и сегодняшнего отъезда Вершинина во всем городе не осталось человека, способного понять меня. Непременно ехать.

Из коляски доносится плач ребенка. Андрей убирает накидку и копошится в коляске.

Андрей. Что? Просишься домой? Если бы ты знал, что дом — это вовсе не то место, где только едят и спят. Для тебя  было бы лучше, если бы я теперь же пустил тебя, как Моисея, на волю волн. Но, к сожалению, в наше время это невозможно. Надеюсь, что когда-нибудь ты поймешь меня. И, может быть, поступишь, как я. Если у тебя достанет силы духа и храбрости сопротивляться.

Уходит с коляской со сцены.
Занавес


Пьеса в десяти картинах

Действующие лица:

Андрей Сергеевич Прозоров, молодой человек без определенных занятий, потом чиновник земской управы.
Наталья Ивановна Зубатова, его невеста.
Иван Романович Чебутыкин, военный доктор в чине коллежского ассесора.
Михаил Иванович Протопопов, товарищ председателя уездной земской управы.
Александр Игнатьевич Вершинин, подполковник, батарейный командир.
Анфиса, нянька, старуха 70 лет.
Николай Львович Тузенбах, барон, артиллерийский поручик.
Трифон Антонович Теньков, купец, около 45 лет.
Прокопий Аристархович Сверчков, чиновник на пенсии.
Шмидт, Бобышкин, Петухов, Взяткин, городские чиновники.
Иван, слуга Протопопова.

Действие 1

Комната Андрея Прозорова. Ранний вечер. Андрей сидит перед открытым окном. Ветер перебирает откинутую кружевную штору, листы лежащей на подоконнике книги.  Вдали играет духовая музыка. В приоткрытую дверь заглядывает, а затем входит Чебутыкин в мятой белой летней куртке с мягкими серебряными погонами — на каждом по две звезды при двух просветах. Волосы с одной стороны его головы торчат вихрами. Андрей тотчас делает вид, что занят чтением.

Чебутыкин. Ага, ты здесь, князь Андрей! ...Куда все наши подевались?

Андрей. (не отрываясь от книги) В парке с Вершининым и Кулыгиным.

Чебутыкин. Так-с...А ты что дома киснешь? Ведь нынче первое гуляние после зимы — весь город сейчас там.

Андрей. (все не отрываясь от книги) С таким же успехом я сам могу задать вам этот вопрос.

Чебутыкин. Мне ответа придумывать не надо: вздремнул после обеда и не слыхал как девочки собрались.

Андрей. (закрывает книгу и, нарочито потягиваясь, поворачивается к Чебутыкину). Значит крепко спали. Вершинин на новой коляске пожаловал, остальные - на извозчиках, так что шуму было много — только еще цыган не хватало. Кажется, мертвого можно было поднять. Глядите, Иван Романович,— опять влетит вам от сестер!

Чебутыкин. (трет рукой затылок) У девочек определенно портится характер. Завели моду следить сколько я выпью за обедом. Считается — для моего блага. А разбудить, когда надо, забыли. Теперь вот тащись на своих двоих. (В нерешительности стоит посреди комнаты).... Так у кого, говоришь, подполковник коляску купил?

Андрей. У Винклера. Нашел кому заказывать!

Чебутыкин. (заложив руки в карманы брюк и качаясь с пяток на носки) Чем же тебе Винклер не угодил? Ему прекрасные экипажи удаются: покойные, с мягким ходом.

Андрей. (пренебрежительно машет рукой) Корыта на колесах. Вот Смирнов пролетки делает — заглядение: легкие, быстрые! Когда едешь — кажется по воздуху летишь.

Чебутыкин. Вершинин тебе не брандмейстер какой-нибудь, чтобы в пролетке как угорелый носится. Командир батареи. Его положение обязывает к степенному передвижению. Да и жена его хороша была бы в пролетке... Ха-ха. Вот она, пожалуй, вылетела бы на первом повороте. Представляю себе!

Андрей. (напрасно стараясь сдержать улыбку) Другие почему-то не вылетают.

Чебутыкин. Так другие — нормальные, а эта (вертит пальцами возле головы) …с воображением. Таких особ даже лошади боятся. Да-с!...  Дорого ему каляска обошлась?

Андрей. Двести ассигнациями.

Чебутыкин. Цена сходная....Ну, так что — может прогуляемся? Тебе после книжной науки моцион будет полезен. Назад в новом экипаже прокатимся.

Андрей. (наигранно зевает) Неохота. Тем более — всем места все равно не хватит.

Чебутыкин. (в раздумьи) Нет, один не пойду. Я у тебя лучше посижу.
(Усаживается в кресло. Расстегнув куртку на три пуговицы, достает из кармана газету, не читая, кладет на колени. Говорит мечтательно). В парке сейчас сирень распустилась...Хорошо сидеть на скамейке, слушать вальсы, на реку любоваться...С нее ветерком свежим тянет...Вольной водой пахнет...Право, голубчик, река — лучшее, что есть в нашем городе... А по дорожкам офицеры с дамами, чиновники с семьями прогуливаются...Ты всех знаешь, и тебя всякая собака знает. Так-то покойно на душе.

Андрей. (с сарказмом) Вернее будет сказать — смертельно скучно. Вам не кажется, уважаемый доктор, что у нас в России, а в нашем захолустье — тем паче, время будто остановилось?

Чебутыкин. Что же в этом странного — уже конец мая, сейчас девятый час, а Солнце, между тем, еще не село. От летнего жару день расширяется, потому и время ползет медленно.

Андрей. (не принимая шутки) Будет вам дурачиться. Ведь вы прекрасно понимаете, что я другое имею ввиду. Настоящая жизнь мчится и бурлит где-то в стороне, а мы словно в  заводи со стоячей водой застряли. Как липкой тиной обросли ленью, пошлостью. Мы, русские, вялы, социально неразвиты, начисто лишены здоровой предприимчивости и энтузиазма. Думаем не о пользе дела, а как ловчей угодить начальнику. Наши мечты редко простираются дальше того, чтобы отхватить даром куш, получить внеочередной чин или крестик в петличку. И самое страшное — мы довольны собой и даже гордимся своим состоянием, считаем его чуть ли не национальной самобытностью.

Чебутыкин. (с сомнением качает головой) Ну, брат, ты уж того....хватил через край. (Подняв палец) Погоди-ка, как эта поговорка, что Миша любит цитировать: «Чтобы быть счастливым — научись находить удовольствие в малом». Гораций, между прочим, изрек — латынский философ.

Андрей. (в возбуждении пересаживается со стула на подоконник) Чепуха! Убогая философия вечных неудачников. Вы только представьте — всего в двух сутках езды по чугунке существует совсем другой мир, а кажется — будто на другой планете. Вы верите, доктор, что на самом деле существуют Париж, Вена, Бердин, Лондон, Рим? Что они — не плод фантазии господ сочинителей?

Чебутыкин. Может быть и существуют. Я где-то читал, что в Риме полно блох — такое, пожалуй, выдумывать не станут.

Андрей. Кроме блох, доктор, там еще кое-что имеется. (Мечтательно) Самый прекрасный город на свете — это, конечно, Париж. Туда стекаются финансы со всего мира, собираются самые влиятельные политики, самые обольстительные женщины, блестящие аристократы и неуловимые мошенники и шпионы. Художники всех мастей спешать отдать на суд избалованной публики плоды своего таланта. Там за чашкой кофе несколькими вскользь брошенными фразами решаются судьбы царств и народов. (С жаром) Я готов трудится не жалея себя, чтобы вырваться из нашего отупляющего везвременья в тот чудесный, манящий мир!

Чебутыкин. (хлопает себя ладонями по ляжкам). Вот так раз! Стало быть Москвы нам уже мало — подавай Париж!

Андрей. (смущаясь, что неожиданно для себя открылся, но не в силах сдержать своего порыва) Москва — всего лишь необходимый этап. Но клянусь — наступит день, когда я ступлю на перрон парижского вокзала из первоклассного вагона континентального экспресса!

Чебутыкин. (неожиданно серъезно) А по мне — на кой он нужен, этот Париж? Думаешь в нем нет своих Андреев Прозоровых? Не даром говорится - «где родился — там и сгодился». Эх, юноша, возраст у тебя сейчас такой. Вам, молодым, все бы бежать куда-нибудь без оглядки. Так и жизнь пробегать можно. Поверь старику. А будет ли потом что вспомнить? Не дай Бог, окажется, что все настоящее прошло стороной или сам мимо собственного счастья пробежал наперегонки с другими. А финал, знаешь, у всех один: пенсия, болезни, жена-старуха, дети-оболтусы.... Или как я — одинокий, в сущности, никому ненужный старик... Растроил ты меня....Давай, что ли водки выпьем.

Андрей. (качает головой) Не хочу, мне еще заниматься надо. И вы слово дали.

Чебутыкин. (насмешливо хмыкает) Эко сказал: слово дал! Будто это имеет какое-то значение! Грядущим поколениям, дорогой мой, будет глубоко плевать пил или нет некто Иван Романович Чебутыкин. Может меня и вовсе на свете-то не было?

Андрей. За грядущие поколения отвечать не берусь, а вот сестры искренне заботятся о вас, и их глубоко огорчает, что вы опять сворачиваете на старую дорожку.

Чебутыкин. Брось! Просто в них вполне вызрела женская натура, которая требует власти над мужчиной. А раз своих мужей пока Бог не дал, так они меня берут в оборот. Вот Маша занята своим Кулыгиным, так она меня и не цепляет. Ты сам-то поостерегись — кажется, у Натальи Ивановны характерец не из легких.

Андрей (обижено) Чем Наташа вам всем не угодила? Она умный и цельный человек, не витает в облаках как мои милые, но при этом ужасно непрактичные сестры. Я готов согласится с тем, что ей порой не хватает вкуса, интеллтгентности, но стоит заняться ее образованием — уверяю вас, она быстро разовьется.

Чебутыкин. (недовольно ворочается в кресле) Бабий ум на конце ее языка...Как говорится, дай Бог вам счастья, но, хоть убей, не могу понять зачем ее непременно нужно развивать. Уж коли ты решил, так венчайтесь, и пускай она рожает тебе детей, штопает носки, варит варенье. Для этого никакого развития не требуется. Если не хочешь испортить себе жизнь — послушайся моего совета.

Андрей. Вы, Иван Романович, закоренелый и неисправимый ретроград. Поймите, наконец, - сейчас не те времена, чтобы запирать женщину в узком мирке обывательского существования. Предоставление ей равных смужчиной прав становится реальностью!

 Чебутыкин. (презрительно фыркает) Слыхали мы эти басни лет сорок тому назад. Более глупой и вредной затеи трудно себе представить.

Андрей. (со сниходительной наставительностью) Прежние неудачи в женском вороосе были связаны с отсутствием экономической базы. Теперь дело другое — женщина имеет возможность получить образование, обучиться профессии. Женщина-работница становится востребована обществом. Не станете же вы отрицать, что женщина-педагог или служащая в общественных учреждениях стала в наши дни вполне обычным явлением. А их присутствие в среде творческой интеллигенции? Пройдет еще лет двадцать-тридцать, и не исключено, что нам, мужчинам, придется доазывать свое превосходство над так называемым слабым полом!

Чебутыкин. (недовольно бурчит) Пожалуйста, избавь меня от подобных пророчеств. За твоей экономичсекой базой, дорогуша, скрывается обыкновенная нужда в куске хлеба. Вот ты радуешься, что женщина теперь может работать. А мне по долгу службы приходится обследовать работниц суконной фабрики купца Сыромятникова. Доложу тебе, скверная картина: через три, много — пять лет у каждой четвертой обнаруживается чахотка. Редкая из них доживает до тридцати пяти лет. Не кажется тебе слишком большой цена, которую приходится платить этим несчастным за обретенное ими право заработать для семьи лишнюю копейку?

Андрей. (упиваясь собственным красноречием) Конечно, подобные факты вызывают справедливое возмущение и требуют пристального внимания со стороны либеральных слоев общества, вмешательства властей, наконец! Но вместе с тем, если бы человечество терзалось нравственными вопросами перед каждым эволюционным скачком, то мы, уважаемый Иван Романович, чего доброго, до сей поры лазали бы по веткам. Вы обращаете внимание на частности, а обществу, как единому социуму, важна перспектива, ради которой оно должно быть готово принести в жертву какую-то свою часть, конечно, желательно наименее ценную. Вот вы, к примеру, стрижете свои волосы, чтобы в жару чувствовать себя комфортнее, и не испытываете из-за этого угрызений совести. Так и тут, как ни цинично это звучит.

Чебутыкин. (расстроен и сердит) Помяни мое слово — все это добром не кончится.... Впрочем, меня это не касается!  Вот получу отставку — отправлюсь в Кострому век доживать. Туда вы не скоро со своей эмансипацией доберетесь. Там народ простой. (Говорит со злым сарказмом) А эти ваши «эмансипэ»  — крокодилы в пенсне и юбках, отчаявшиеся выйти замуж

Андрей (снисходительно улыбаясь). Напрасные надежды, Иван Романович, укрыться от неизбежного наступления прогресса...Кстати, позвольте полюбопытствовать, почему это вы решили отправиться на покой именно в Кострому, а, скажем, не в Арзамас или Рыбинск?

Чебутыкин. (все еще сердито) Родина моя там — вот почему! (Понемногу остывает) Сниму квартиру в тихом переулке, куплю лодку и буду на Волге с удочкой дни проводить.

Андрей (весело). Но, позвольте, а кто собирался после отставки к нам в Москву перебраться?

Чебутыкин. (передразнивая) К вам в Москву! Вы хоть покупателя-то на дом нашли?

Андрей. (вздыхает, разводя руками) Увы - пока нет. Приходил на днях один купчик, ходил по дому, во все углы заглянул. С нашей ценой согласился, не торгуясь. Мы подумали и …. отказали. Вы, конечно, скажите, что мы сами не знаем, чего хотим. Но в тот момент нам показалось, что мы продаем что-то близкое, ставшее частью нас самих.... Этот дом знает все о нас. На дверном косяке в кабинете отца сохранились отметины, как мы росли год за годом, и до сих пор ни у кого не поднялась рука их стереть. Он помнит наши детские игры и ссоры, нашу дружбу. Он принимал и любил наших друзей, в холод грел всех у своих жарких печей. Вместе с нами он хранит память об отце и, вдруг здесь появится и начнет распоряжаться чужой человек!

Чебутыкин. Мое дело, конечно, сторона, но с таким подходом вы не скоро Москву увидите.

Андрей. (хлопает ладонями по подоконнику, решительно) Нет, уже решено: к осени переберемся непременно. Ольга написала Снежневским, они теперь в Москве, чтобы подыскали нам приличную квартиру неподалеку от нашего прежнего московского дома.
Чебутыкин. (удивленно подается вперед) Вот новость — Снежневские в Москве?! Когда это капитан успел из своих Сум в первопрестольной оказаться?

Андрей. Он уже полгода как переведен в Москву. Константин Константинович успел закончить академию при Генштабе, после был откомандирован ко двору болгарского госпадаря Фердинанда, где отлично себя зарекомендовал, награжден орденом «За заслуги» и «Владимиром», получил «полковника». Теперь состоит при штабе генерал-квартирмейстера Московского округа.

Чебутыкин. Не долго же он на своей мортирной батарее задержался.

Андрей. (с восхищением) Да, завидная карьера: в тредцать девять лет генерального штаба полковник! И заметьте — сам всего добился.

Чебутыкин. (сложив руки на груди и вскинув голову) Полячок. Уж очень самолюбив, все с какой-то претензией на особость. Чуть не по его — так сразу и вспыхнет. (Взмахивает руками) Фейерверк, бенгальский огонь, а не человек! (После короткой паузы) Гм-гм, честно говоря, не любил я его.

Андрей. (укоризненно) Полноте доктор, это в вас предубеждение говорит. Снежневский и был способнее остальных, отец его очень отличал. Среди офицеров бригады он выделялся своей целеустремленностью, всегда точно знал, что ему нужно, с завидным упорством добиваясь поставленной перед собой цели.

Чебутыкин. (упрямо топнув ногой) И потому женился на перезрелой деве с богатым приданным.

Андрей. (пожимая плечами) Какая же Варвара Степановна была перезрелая дева? В ту пору ей, если не ошибаюсь, исполнилось 22 года. Ну да, ведь она старше Ольги на три года. Прекрасный человек и, между прочим, не дурна собой.

Чебутыкин. Может и так. Но, помнится, в начале господин капитан выказывал самые серьезные намерения относительно вашей сестры. (Бьет кулаком по подлокотнику) Это все знали. Вот только некстати ее подруга неожиданно получила в наследство 160 десятин чернозема в Житомирской губернии.

Андрей. (горячась) Ничего подобного. Между Ольгой и господином Снежневским всегда были лишь приятельские отношения. Она так радовалась за Варвару Степановну. Надеюсь — теперь их дружба возобновиться.

Чебутыкин. (недоверчиво качает головой) Поживем-увидим.

Андрей. (с укором) Вы — язва сегодня, доктор.

Чебутыкин. Хотелось бы мне ошибиться, но, думаю, на Снежневских вам расчитывать не приходится.

Андрей. (сухо) Оставим этот разговор. Мне он становится неприятен.

Чебутыкин. (примирительно) Ну, коли так — прошу прощения. Миль пардон.

Обя сидят некоторое время молча. Андрей, покачивая ногой, насвистывает. Чебутыкин задремывает.
Картина вторая

С улицы женский голос окликает Андрея «Ау, милый!» От неожиданности он вздрагивает. Наташа, тихо подкравшись и положив ладони на подоконник со стороны улицы, смеясь, смотрит на Андрея.

Андрей. (с ласковым укором) Милая Наташа! Ты меня чуть не испугала!
Подхватив Наташу под мышки, помогает ей перелезть в комнату и сесть рядом с собой на подоконнике.

Наташа. (с улыбкой, усаживаясь удобнее и расправляя юбки) Какой ты неженка, прямо как девушка.

Андрей. (стараясь скрыть свое смущение) Почему сегодня ты не была у нас?

Наташа. (вглядываясь в глубину комнаты) Ой, кто это у тебя там, в креслах?

Андрей. Это Иван Романович. Не обращай внимание — он спит.

Наташа. (недовольно)  Что, у него своей комнаты нету? (окинув Андрея критическим взглядом, раправляет ему воротничок блузы, взбивает на голове «кок») Вот теперь гораздо лучше... Видишь ли, Андрюшенька, после того, как ты сделал официальное предложение, мне неудобно бывать у вас слишком часто. К тому же, мои будущие золовки твоему выбору, судя по всему, не очень рады. Во время помолвки они как-то странно смотрели на нас, а Ирина даже заплакала.

Андрей. (берет ее ладони в свои и поочередно целует обратные стороны запястьев) Просто они не могут поверить, что их младший брат стал совсем взрослым. Вот увидишь — пройдет совсем немного времени, и они обязательно полюбят тебя. Сестры очень славные, добрые и справедливые. Они не могут не оценить твой ровный и прямой характер. Им как раз не хватает твоей деловитости и трезвого взгляда на жизнь.

Наташа. (со скрытым вызовом) Надеюсь, они не расчитывают вместе с невесткой заполучить в дом экономку? Имей ввиду — мы должны жить отдельным хозяйством. Так будет лучше им и нам, чтобы не было никаких недоразумений.

Андрей. (играя завитком волос у нее на шее) Хорошо, если ты так хочешь. «Мужик с возу — кобылам легче». Я имею в виду, что теперь сестры совсем освободятся от забот обо мне.

Наташа. (отстраняясь, заправляет волосы в прическу) Я думаю — им втроем это было не в тягость...Кстати, о кобылах. Ты знаешь, милый, Михаил Иванович приглашает нас завтра кататься на тройках. У его знакомого священика о. Филимона в Прибрежном храмовый праздник.

Андрей. (уязвленный, не пытаясь скрыть свою досаду) Постой, а с какой стати господин Протопопов приглашает тебя кататься?

Наташа. (игриво заглядывая снизу в глаза) Ах, Боже мой, какие мы ревнивые.  С чего ты взял, что он приглашает меня одну. Ведь я так и сказала - «нас». Понимаешь, он нынче зашел к папа по своим делам и, уже прощаясь, заговорил об этой прогулке, взял с меня слово и велел просить, чтобы и ты непременно поехал. Ну, право, не вздумай дуться.

Андрей. (сидит, отстранившись от Наташи) Я не дуюсь, но существуют приличия, о которых ваш Протопопов, видно, не имеет понятия. Свое приглашение тебе он обязан был передать через меня. В конце концов ты — моя невеста.

Наташа. (прижавшись щекой к его плечу и беря его за руку) Вы удивительные любители все усложнять, когда в том нет ни малейшей необходимости. Ну рассуди, зачем ему было тащиться через полгорода, если я обещала непременно сегодня  тебя повидать и обо всем договориться. Разве ты не рад меня видеть?

Андрей. (говорит дрогнувшим голосом, по-прежнему не глядя на нее) Я слишком тебя люблю, чтобы делить твое внимание с другими мужчинами.

Наташа. (закрыв глаза, подставляет ему свое лицо) Мне нравится, что ты такой страстный!

Андрей и Наташа целуются.

Наташа. (с капризными нотками в голосе) Тише. Ну, тише — доктора разбудишь, а я завтра буду с распухшими губами.

Андрей. Он спит и ничего не слышит... У тебя такие сладкие губы.

Наташа. (лукаво) С чего бы это?

Андрей (прерывисто после страстного поцелуя) И такие... мягкие.

Наташа. (совершенно спокойным голосом) Ну, будет. Потом успеем нацеловаться. Давай лучше поговорим о поездке. Я уже все хорошо продумала: одену зеленую амазонку, коричневую вязаную жакетку, шляпу папа с широкими полями. А еще мне нужен парадный кушак твоего отца, (быстро креститься) Царствие ему небесное. Твоих сестер мой наряд, возможно, шокировал бы, но по-моему я буду в нем потрясающе выглядеть на Гвидоне.

Андрей. (немного удивлен и раздосадован спокойствием Наташи, но по инерции пытается продолжить любовную игру) Ты будешь шикарно выглядеть, и мне придется тебя похитить, увезти далеко-далеко и там тайно от всех обвечаться.

Андрей тянет Наташу к себе.

Наташа. (упираясь руками ему в грудь) И скомпрометировать себя и меня, и тогда никто к нам на свадьбу не придет.
Андрей. (стараясь подавить возникшее раздражение) Зачем нам чужие, если это касается лишь нас двоих? Довольно, если на венчании будут только родственники и самые близкие друзья!

Наташа. Милый, как ты можешь так говорить? Для девушки свадьба — самое важное событие в ее судьбе. Не хочешь же ты лишить меня этого праздника? И потом, мы не на необитаемом острове живем. Будут приглашены все самые уважаемые люди нашего города — Михаил Иванович об этом позаботится.

Андрей (не скрывая своего раздражения) Опять он! Этот Михаил Потапыч для тебя прямо оракул какой-то!

Наташа (с уверенной и чуть насмешливой улыбкой) Пожалуйста, дусик, не воображай того, чего нет. Протопопов уже пожилой человек, друг моего отца. Я его знаю с детских лет. Михаил Иванович всегда был добр ко мне. Что же плохого в том, что сейчас он хочет сделать нам приятное?

Андрей (сухо) Хорошо, если тебе непременно это надо. Только прошу тебя — после свадьбы слышать его имени больше не желаю.

Наташа. Из твоих слов следует, что замужняя женщина должна превратиться в затворницу. (Притворно вздыхает) Как отлично это сочетается с твоими прогрессивными взглядами.

Андрей (несколько растеряно) Ты права! Прости, прости, любимая!

Наташа (с напускной важностью) Хорошо, прощаю. Можешь поцеловать мне руку. Нет-нет, только руку! (Переходит на свой обычный тон) Будь паинькой и постарайся завтра не опаздывать, к девяти часам я тебя буду ждать. Дома не завтракай, я сама напою тебя чаем — покажу какая я умелая хозяйка. До завтра, милый! Смотри, не забудь про кушак!

Наташа шаловливо дотрагивается указательным пальцем до кончика носа Андрея, затем спрыгивает с подоконника на тротуар и уходит.

Андрей (перегнувшись через подоконник, глядит ей во след, машет рукой, затем выпрямляется)  Необходимо вырвать Наташу из ее пошлого окружения. И в первую очередь оградить от влияния этой личности с сомнительной репутацией. Михайло Потапыч! Представляю, как развернулся бы в нашем городе этот провинциальный Бонапартик, если бы не присутствие военных.

Картина третья

В комнату входит Анфиса в повязанном на голову белом платке.

Анфиса. Уже Солнце село, а их все нет. От реки, небось, сыростью тянет — мудрено ли простыть?

Андрей. Что ты волнуешься, няня? Мы давно выросли, а ты все нас детьми считаешь.

Анфиса. А кто вы для меня? Я всех на этих руках вынянчила. Сначала Оленьку, потом вас с Машей. Бывало расплачитесь, раскричитесь, так возьму, ангел мой, тебя на одну руку, Машу — на другую и хожу, баюкаю, пока не угомонитесь. Потом Аришина очередь подошла. Озорники вы с Машей росли — глаз нельзя было с вас спускать. Только один раз чуть не упустила я вас. Ариша тогда еще грудничком была.

Андрей. Ну, полно, няня! Как тебе не надоест одно и тоже повторять?! Мы эту историю слышали тысячу раз.

Анфиса. Как мне может надоесть, если меня до сих пор в дрожь кидает, как вспомню, что вы с Машей учинили. На-ко, додумались Арише пятак в рот запихнуть. Я-то, бестолковая, на минуту к маменьке вашей отлучилась — узнать не надо ли чего. Вдруг слышу рев. Прибегаю, а Аринушка — чадушко мое, уже посинела вся, пена из ротика пошла. Вы ревете, ничего от вас не добьешься. За ножки ее схватила, перевернула головкой вниз до по спине ладошкой и шлепнула. Слава Царице Небесной, пятак-от и выпади. Уж я сама чуть не мертва была.

Андрей (грозит ей пальцем) Смотри, нянька, за распространение заведомо нелепых фактов согласно уложениям Римского права полагаются арестантские роты.

Анфиса. И-и, батюшка мой, суда земного я не боюсь — перед матушкой вашей на том свете ответ буду держать. (Крестится) Она, голубушка моя, перед смертью вас мне поручила, и я, раба ее верная, как могла ее наказ выполняла, покуда силы были.

Андрей (примирительно) Ну, будет, няня. Я пошутил, никто не думает тебя обижать. (Придвигает к ней стул) Вот лучше сядь, отдохни, а то все хлопочешь.

Анфиса (садится) Как не хлопотать? (Спохватывается) А ты почто в потемках сидишь? Пойти сказать чтобы огня дали (С трудом поднимается со стула).

Андрей. Ничего не надо, няня. Так посидим, посумерничаем.

Анфиса (с облегчением опускается на стул) Ну и ладно. Спасибо тебе, добрая душа, пожалел старуху. А и то — к вечеру я совсем обезножила... Да, вот я и говорю — коли я хлопотать не стану, кто заместо меня дела переделает? Когда ваш папенька умерли, упокой Господь его душу (снова крестится), в дому порядка не стало — никто хозяйством заниматься не хочет, а у меня на все уже сил не хватает... Господи, это кто тут в креслах спит?

Чебутыкин (ворочается в кресле) Я это, нянька. И не сплю, а думаю — будешь ты, старая карга, нас чаем поить?

Анфиса (обиженно поджав губы) За каргу не отвечать бы тебе.

Чебутыкин (ласково) Я ведь шутя. Ты же знаешь, старая, люблю я тебя.

Анфиса (для вида ворчливо) Боишься — без чаю оставлю... Самовар давно поспел, да надо барышень подождать.

Чебутыкин. Может они допоздна загуляются. Что же, мы ждать их должны? В таком случае угости ты нас своей знаменитой ягодной наливочкой.

Анфиса (перевязывая платок) Ничего, батюшка, подождешь. Наливки не проси — не дам. Оленька мне строго насчет этого наказывала. Ты от вина нехороший делаешься. Лучше бы денщика своего послал барышням шали снести. Нечего ему на кухне весь день торчать — Аксютке голову морочить.

Чебутыкин (с разочарованием в голосе) Тебе бы, старая, в покое и молитве время коротать, а ты все по дому шастаешь, шпионишь. Ты лучше поведай нам, что это вчера за ухажер к тебе приплелся, полдня на скамейке ровно голубки ворковали.

Анфиса (сидит, устало сложив ладошки на коленях) Грех тебе, Иван Романыч, на меня напраслину возводить. Скоро, поди, тридцать лет, как ты в нашем дому принят, должен знать, что кроме голубушки моей-покойницы да деток ее никого у меня не было и не будет.... Это Федот Рябой — наш прежний буфктчик -  был, нешто не признали?

Андрей (взволновано) Наш Федот! Что же ты нам не сказала. Я его прекрасно помню.

Андрей от окна переходит к письменному столу и, сдвинув стопку книг, садится на его край напротив Анфисы и Чебутыкина.

Анфиса. Не сказывала, потому что ваше дело — господское, а наше — холопское. Какой вам интерес со слугой говорить?

Андрей. Откуда он теперь явился?

Анфиса. Из Москвы — откуда. Когда ваш батюшка сюда перевод получили, они никого из прежних слуг, окромя меня, с собой брать не пожелали. Тогда Федот этот по их письму в один московской дом опять буфетчиком поступил. Теперь вот полный абшид получил. «Всю жизнь, говорит, господам служил, теперь время пришло о себе позаботиться». Сказывал, господа новые премного им довольны были — отпускать не хотели, при выходе наградили.

Чебутыкин (лениво) Здесь что ли решил на проживание устроиться?

Анфиса (говорит рассудительно, слегка покачиваясь телом взад-вперед) Зачем здесь? Он тепереча в Новый Афон направляется — по обету у тамошних святых отцов  причастие получить. Может в тех краях и останется. Говорит — на Капказе зимы вовсе не бывает, лето круглый год. Сказывал еще — винная ягода, яблоки да груши как в раю родятся и ничего не стоят. Уж не знаю — так ли?

Андрей. Что ж он — едет на Кавказ, а сюда крюк в триста верст дал?

Анфиса  Меня хотел повидать, проститься напоследки — уж на этом свете нам не свидеться больше.

Андрей. Тащился в такую даль, чтобы проститься? Поразительно!

Анфиса. (с простодушной важностью) Как же? Ведь мы с ним последние из коростылевских остались.

Андрей. Чего же его не в свое Коростылево, а Бог весть в какую даль несет? Неужели в родные места не тянет?

Чебутыкин (зевает, потягиваясь) Кто его там ждет? Родные наверное его позабыли, может и панихидку уж отслужили. Когда, нянька, господа в последний раз в Коростылеве гостили — верно лет двадцать тому будет?

Анфиса. Аринушка тогда уже на ножки встала — значит девятнвдцать годков будет, аккурат за год до продажи.

Андрей (с печалью в голосе) А я совсем наше Коростылево не помню.

Анфиса. Где ж упомнить — тебе тогда всего-то четвертый годок пошел. (Чебутыкину) А ты, сударик, не позабыл еще феклушиных пирогов?

Чебутыкин. Кто хоть раз их попробовал — уж не позабудет. Мастерица была единственная в своем роде. (Анфисе) Не слыхала — жива она еще или отдала Богу душу?

Анфиса. В позапрошлом годе, на Страстной, матушка-попадья Спасоникольской церкви Олюшке письмо прислала. В нем всех указала, кто из наших прежних дворовых в эти годы помер. Про Феклу ничего не было, должно быть еще жива. (Чебутыкину) Кучера Свирьку помнишь ли? Он бывало каждый вечер прифасонится, гармонию в руки, и ну девок за гумно выманивать. Уж такой флюст был.

Андрей. Флюс?

Анфиса. Шалапут, говорю, был каких белый свет отродясь не видывал.

Чебутыкин (равнодушно) Так что с ним?

Анфиса. Его пьяненького жеребец в деннике прижал, все ребра ему побил-поломал. От Петровок до Спаса полежал, да и помер. А Степка-водовоз, этот сурьезный был мужик, годом раней, на Масляную, под лед провалился, аккурат против того места, где летом господскую купальню ставили. Сам выбрался и домой прибежал, да лихоманку подхватил, в три дня она его и прибрала. А других ты, поди, никого не помнишь.

Чебутыкин. Нет, водовоза не помню, а речку с купальней хорошо помню, и как с этим Свирькой ... или как бишь его … Федотом ночью раков «лучили», тоже помню. Да...(Сидит опершись головой на руку) А над речкой старый парк. (Андрею) Представь себе полуторавековой парк с развалинами беседок и павильонов. Соловьев там водилось — тьма-тьмущая. По-настоящему сохранились тогда две или три аллеи, и в конце одной из них, по преданию, твой дедушка убил или смертельно ранил на дуэли своего полкового товарища, гостившего у него и , якобы, преступившего правила приличия по отношению к хозяйке дома. (Оживляясь, выпрямляется в кресле) Во время вечерних прогулок Сергей Васильевич любил пощекотать дамам нервы рассказами про призраков и восставших из могил мертвецов. Тут уж малейший шорох или треск ветки в стороне вызывал у них полную панику. В темноте все старались ухватиться друг за дружку и от этого пугались еще больше. (Улыбаясь) А когда на обратном пути Борис Аркадьевич с Никошей, сговорившись, незаметно прятались в кустах и принимались оттуда стонать на разные голоса, вся компания неслась, не чуя под собой ног, к дому с кипящим самоваром. (Пофыркивает, едва сдерживая смех) Однажды эта неразлучная парочка, не разглядев в темноте, влезла в крапиву и вылетела оттуда с нечеловеческими воплями. Эффект вышел буквально сногсшибательный: иных гостей после пришлось разыскивать с фонарями. (Не сдержавшись, хохочет) Слава Богу, все остались живы и в своем уме, но некоторые кавалеры получили полную отставку. Зато сколько веселья было потом за столом! А чай и феклины пироги после таких прогулок казались необычайно вкусны! (Достает платок и вытирает выступившие на глазах слезы)

Андрей (с иронией) Вот вам и вся разгадка необыкновенных пирогов.

Чебутыкин (машет на него платком) Думай себе что хочешь, да смотри, чтобы твоя скверная привычка во всем искать материализм не отшибла у тебя вкуса к жизни.

Андрей (болтая в воздухе ногой, иронически декламирует) «Блажен, кто с молоду был молод, блажен, кто вовремя созрел». Неужели, доктор, вы находите приемлимым для взрослых, образованных людей предаваться подобным варварским развлечениям?

Чебутыкин (сморкается в платок) Смейся, смейся. По крайней мере, я на старости лет с удовольствием вспоминаю счастливое время, когда все были живы, молоды, полны сил и надежд на долгую и счастливую жизнь, а главное — любили друг друга и веселились от души, как умели.

Анфиса (с особой интонацией в голосе) А помнишь ди ты, Иван Романыч, дочку кузьминской барыни?

Чебутыкин (прячет платок в карман тужурки) У той их, кажется, две было. (Андрею) Одна из них, не вспомню сейчас которая, возомнила будто бы у нее настоящее оперное опрано. Поверишь, чуть нас всех с ума не свела своими руладами. (Анфисе) Ты о ней, что ли, вспомнила?

Анфиса (качает головой) Нет, то барышни Дурасовы — Полина и Клавдия. Шибко голосистой была старшая — Полина. Наши-то девки про ее пение так говорили: «Воет, словно сучка на привязи». Прости меня, Господи, грешную! Я тебе речь веду про единственную дочь Олимпиады Арсентьевны Волковой, ближайшей соседки нашей. Ты у них в Кузьминках не раз бывал. Неужто запамятовал?

Чебутыкин (помолчав) Как же-с, теперь припоминаю. (старается казаться равнодушным) Если не ошибаюсь, Катериной ее звали.

Анфиса. Ну, наконец-то вспомнил...Уж как любила она тебя. Не приведи Господь получить такое искушение!

Андрей (игриво) Неужели и наш Иван Романович не избег деревенского романа? Рассказывай, няня, рассказывай со всеми подробностями. Смотри - ничего не упусти. Хорошенькой та Екатерина была?

Анфиса. Чудо - девка — коса чуть не в руку толщиной.

Чебутыкин (старается скрыть за грубоватостью свое волнение) У тебя, нянька, и впрямь от старости все в голове перепуталось.

Анфиса (с обидой) Ну да, я тогда через окно детской все слыхала, как она на балконе свое сердце тебе открыла. Трепетала вся, как птичка в силках, а ты Василиск бессердечный, слова ласкового в ответ не нашел! Теперь, небось, жалеешь, душа неприкаянная!

 Чебутыкин. Приснилось тебе все, старая. И жалеть мне не о чем. Посуди сама — та барышня давно превратилась в сварливую толстую барыню, которая сидит в своих Кузьминках, варит варенье, солит грузди да «пилит» мужа.

Анфиса (машет на него рукой) Сам ты — старый груздь. Не стоял бы тогда перед ней идолом, так завел бы собственную семью, имел бы свой дом, а не мыкался на старости лет по чужим углам!

Андрей. Как тебе не стыдно, няня! Не слушайте ее, Иван Романович! Этот дом был и всегда останется для вас своим.

Анфиса (упрямо) Да в Кузьминках все было бы лучше!

Андрей. Тогда Ивану Романовичу пришлось бы бросить свою медицину и превратиться в заурядного провинциального помещика.

Чебутыкин. Я сам так думал по младости лет — благородное служение страждущим, готовность к самопожертвованию и прочие высоконравственные понятия. (Дрогнувшим голосом) Но когда на моих руках умирала ваша матушка, а я оказался бессилен ей помочь, для меня ореол медицины потух навсегда. С тех пор служу по необходимости, считая годы до выхода в отставку.... Когда-то мечтал, что остаток своих дней проведу в вашем Коростылеве среди близких и любимых мною людей! Но судьба распорядилась иначе: тех, кого любил, не стало, ваше имение давно продано — остались одни черепки былых надежд...(После недолгой паузы) «Irreparabilium felix oblivio perum – Счастлив кто умеет не жалеть о невозвратном».

Андрей. Для меня до сих пор непонятно, как случилось, что наше Коростылево оказалось проданным.

Чебутыкин. Причина самая банальная — деньги срочно нужны были.

Андрей. Да что такое случилось? Родители при нас никогда об этом не говорили.

Анфиса. Ваша матушка так дело поставила, чтобы никто из домашних никогда про Коростылево больше словом не обмолвился. Любила вашего батюшку и через ту любовь с родовым гнездом рассталась.

Чебутыкин (Анфисе) Теперь-то, я думаю, можно бы и сказать?

Анфиса (в сомнении качает головой) Не знаю — ладно ли это будет.

Андрей (встает со стола) О чем это вы толкуете? Что за секреты?!

Чебутыкин. Чего уж, рассказывай, нянька.

Андрей. В конце-концов по закону я — главный наследник и имею право знать все, что касается нашего имущества.

Анфиса. Все имущество, ангел мой, 18 лет назад уплыло. Коростылево продано законным порядком и деньги были получены сполна, так что назад его не вернуть. Денежки пошли на уплату карточного долга вашего папеньки-с.

Андрей. Что ты говоришь? (Оглядывается на Чебутыкина) Отец никогда карт в руки не брал!

Анфиса. С тех пор и не брали-с. А до той поры очень большую охоту до них имели и большим мастером в этом деле себя почитали-с. Однажды с какими-то мазуриками связались и большую сумму им проиграли. Проигрыш вашего батюшку только раззадорил, набрали они деньги в долг и сейчас отыгрываться, да опять все спустили. Разное потом говорили — будто уговор меж теми был. Папенька ваш хотели в судебную палату заявить, да ваша маменька ему запретила. «Доказательств нет, денег своих не вернете, а честное имя потеряете. Ничего не поделаешь — надо продавать Коростылево». Только разочек при мне заплакала, а больше виду не показыала, что больно ей расставаться с отчим домом. (Кончиком платка вытирает уголки глаз)

Чебутыкин (в волнении мнет ладонью лицо) Эх, да что говорить! Все ей Бог дал — и красоты, и ума, и доброты необыкновенной... Бывало задумается, улетит куда-то в мыслях. Не удержишься, спросишь «Все ли хорошо, Елена Александровна?» Она только взглянет своими чудными глазами да улыбнется так, словно луч солнца тучи разорвет...Ирина Сергеевна более других на вашу мать походит, но всё ж не та.

Андрей (не слушает Чебутыкина) Неужели нельзя было найти какой-то другой способ: к примеру, заложить имение в опекунский совет. При разумном хозяйствовании можно было бы с долгами постепенно расплатиться.

Чебутыкин (овладев собой) Нужно было выбирать: либо хозяйство — либо служба. Запереться в деревне и всю жизнь работать на проценты — это было не в характере вашего отца.

Андрей. Признаться, мне крайне неприятно услышать эту историю. Отец, который для нас всегда был примером настоящего джентльмена, оказался игроком и мотом, поставившим семью на грань разорения.

Чебутыкин (прикрикивает на него) Мальчишка, больно ты скор на суд! Сергей Васильевич был истинно порядочным человеком и доказал это всей своей последующей жизнью. Матушка ваша это вполне понимала и после любила его ничуть не меньше. Кое-кто из ее родственников попытался так же вот судить вашего батюшку да сразу вынужден был прикусить язык.

За сценой слышен шум, оживленные голоса.

Молодой женский голос. Няня! Мы вернулись. Скорее дай нам горячего чаю!

Анфиса (подхватившись со стула) Господи, воротились, а я заболталась тут с вами. А самовар-то, поди, совсем простыл!

Быстро выходит из комнаты.

Первый мужской голос (манерно). Господа, я ужасно продрог и мне одного чая мало. Пожалуйста, велите добавить в мой стакан ровно пятьдесят капель рома!

Второй мужской голос (тут же весело). А мне в стакан рома пятьдесят капель чаю.

Второй женский голос. Говорят — в Москве конка без лошадей по проволокам ходит. Не пойму, как это может быть?

Молодой женский голос. Какая прелесть — весна! Будем пить чай при открытых окнах, пусть к нашему столу слетятся из ночного сада феи и эльфы!

Третий мужской голос (язвительно). Вы говорите розовую чушь, прежде слетятся насморк и лихорадка.

Андрей. Доктор, уйдемте скорее. У меня сейчас настроение не походящее для веселья.

Чебутыкин. Я знаю неподалеку одно вполне приличное местечко. Если ты при деньгах, то трех рублей будет вполне достаточно.

Четвертый мужской голос. Видишь ли, Маша, вагон тянет по рельсам динамо-машина, по проволокам в нее подается электрический ток от электростанции. Не так ли, полковник?

Пятый мужской голос (с улыбкой в голосе). Совершенно верно.

Второй женсий голос. Почему вы сегодня весь вечер улыбаетесь?
Пятый мужской голос. Не знаю что и ответить, Марья Сергеевна. Просто у меня сегодня необыкновенно хорошо на душе (вполголоса напевает мелодию вальса).

Второй женский голос, подхватив мелодию, начинает ее насвистывать.

Четвертый мужской голос. Маша не свисти в доме, а то денег не будет.

Молодой женский голос. По небу полночи Ангел летел, и тихую песню он пел. И месяц и звезды, и тучи толпой внимали той песне святой.

Третий женский голос. Тише, господа. Мы расшумелись, а брат, кажется, спит.

Молодой женский голос. Бедный Андрюша, он так много занимается.

Андрей. Деньги есть, уйдем незаметно.

Чебутыкин. Но как нам выйти?

Андрей. Через окно.

Чебутыкин. Вот еще, в мои-то годы в окна лазить.

Слышны негромкие звуки рояля.

Третий мужской голос (нарочито громко). Вздор, как можно спать в такой вечер. Подпоручик Федотик, немедленно доставить сюда отсутствующего брата.

Первый мужской голос. Слушаюсь, господин штабс-капитан! Прикажите и доктора поднять?

Третий мужской голос. Этим займется подпоручик Родэ. Подпоручик, приказываю штурмом овладеть позицией противника, пленить оного и препроводить сюда для подписания капитуляции.

Второй мужской голос. Прикажите исполнять?

Третий мужской голос. Как можно скорее. Одна нога - здесь, другая — там.

Четвертый мужской голос (радостно). Ну, вот и самовар!

Андрей. Слышите? Решайтесь! ...Или оставайтесь хлебать кипяченую воду.

Прозоров первым вылезает через окно на улицу.

Чебутыкин. Паршивец, бьешь по слабому месту.... (В окно Андрею) Эй, погоди! Только уж ты держи меня на той стороне, а то, не ровен час, расшибусь. Да смотри, чтобы никто не увидел. Не хватало, чтобы подумали - воры лезут.

В дверь стучат.

Первый мужской голос. Андрей Сергеевич, вы спите?

Чебутыкин, вполголоса чертыхаясь, торопливо и неловко лезет в окно.

Картина четвертая

Кабинет в доме Протопопова. Возле ломберного стола сидят Сверчков и Бобышкин. Протопопов энергично ходит по кабинету.

Бобышкин (явно лебезя перед Протопоповым) Говорят — ваше выступление на съезде произвело необыкновенный фурор!

Протопопов (с высокомерной снисходительностью) Хорошо, что тебя наши «умники» не слышат. Отрицать не стану — мой доклад имел успех. Сам вице-губернатор (указывает пальцем в потолок), почтивший съезд своим присутствием, дал весьма лестную оценку и, прошу, господа, оставить это между нами, обещал поддержку, ежели я решу баллотироваться в губернское правление.

Сверчков (вертя сложенными на животе пальцами) Так выборы только через  год. Разве намечается какая-то вакансия?

Протопопов (значительно) Товарищ председателя, господин Тихонравов по состоянию здоровья супруги переводится в Тифлис.

Сверчков (прижмурив один глаз) Вон как-с! Должность-то статского советника! Высоко метишь, Миша.

Протопопов (уклончиво). Все весьма туманно. Не знаю даже — пробовать ли? Чай, охотников много наберется!

Бобышкин (с подобострастным восторгом) Будет вам скромничать, будто мы вас не знаем: коли что задумали — считай уже в карман положили.

Протопопов (явно польщенный) Нет, в самом деле, господа, дело слишком хлопотное, потратиться основательно придется, а уверенности в благополучном исходе  нет.

Сверчков (веско) Ради такого-с случаю трудов и средств жалеть не приходится. Потом все с лихвой окупится. Шутка ли — какие возможности  открываются.

Протопопов. Значит советуете рискнуть, Прокопий Аристархович?

Сверчков (усмехаясь) Что мне советовать — ты сам себе голова!

Бобышкин (сокрушенно) Неужели уедете от нас? Развалится тогда наша компания. А плохо ли мы жили? Сколько дел вместе провернули?

Сверчков (пренебрежительно) Не слушай его, Миша. Никогда прошлого не жалей и назад не оглядывайся. Поступай как знаешь, да помни мою науку!

Протопопов (с жаром). Как же ее позабыть! По вашей доброте в люди вышел. До гробовой доски, как отца родного, почитать буду.

Сверчков (усмехаясь). Поверил бы — кабы не сам учил.

Протопопов (с вежливым укором) . Напрасно вы так, Прокопий Аристархович! Ведь я от чистого сердца!

Сверчков (настовительно). А ты не сердцем, ты головой живи — толку больше будет.

Входят Взяткин и Петухов

Петухов (говорит как всегда громко) Господа, сейчас у аптеки на Сенной повстречали Шмидта с Профессором!

Взяткин (выглядывает из-за Петухва) Шмидт от возмущения чуть не лопнет-с. Вас почем-с зря ругает-с.

Протопопов (с подозрением) А вы, небось, и рады были послушать!

Петухов (садится, развалясь, на свободный стул, берет со стола колоду карт и начинает выкидывать карты, держится развязно, говорит отрывисто) Больно нужно. Только и хотелось разузнать, что он против вас имеет.

Взяткин. Чтобы предупредить-с. В случае чего-с.

Протопопов (хлопнув в ладони, азартно потирает их) Обскакал я его на вороных!

Сверчков (Протопопову) Ты гляди — не больно-то заносись. Со Шмидтом аккуратней надо.

Протопопов. Ничего, пускай утрется. (Взяткину) Что Профессор, подпевал Шмидту?

Взяткин (осторожно садится на краешек дивана) Молчали-с, но рожа была кислая, будто клюквы поели-с.

Петухов (недобро). Пора бы проучить молодца.

Протопопов (Петухову) Каждый сверчок — знай свой шесток. Чтобы без моей  команды были тише воды-ниже травы.

Взяткин Обидно-с такое слушать-с. Этот молокосос глядит на нас как на пустое-с место, а ему от вас столько-с внимания.

Протопопов (потирая руки, ходит взад-вперед по кабинету) Ничего, от вас не убудет, а мне он нужен.

Петушков (говорит тихо, но так, что все слышат) И женка его в придачу.

Протопопов (в мгновение ока оказывается подле Петухова и хватает его за ухо) Что такое?! Ах ты, каналья! Говори, да не заговаривайся!

Петухов (изогнувшись всем телом почти до пола) Виноват-с-с! Пустите-с-с! Ухо оторвете. Ей-богу, больше ни единого словечка.

Протопопов (дав тычка, отпускает его) Наперед не будешь болтать лишнего. (Берет со стола колоду, разворачивает веером, опять сложив, бросает на стол) Думаете я не вижу, как этот генеральский сынок меня — безродного поповича только что терпит? Ничего, и я потерплю.

Сверчков (солидно покашляв в кулак) Не с руки сейчас Прозорова отдать Шмидту будет.

Протопопов (уверенно) А мы его самого к рукам приберем. Не сегодня — так завтра он здесь обязательно объявится. В душе он бешено честолюбив, такие пуще всего любят, когда их по шерстке гладят — тогда води его как бычка на веревочке.

Бобышкин (угодливо хихикает) Вы, Михаил Иваныч, уж как всегда скажете!

Сверчков (рассудительно) Ты, Миша,  устроил бы обед под благовидным предлогом. Пригласи Прозорова, а уж робяты постараются — возьмут его в оборот.

Петухов (прикрывая ухо ладошкой) Вы только шепните, а мы его враз обдерем как липку. Глазом моргнуть не успеет!

Протопопов (насмешливо) Смотри пальцы себе не обожги. Чтобы до времени языки свои укоротили, а коготки спрятали. А насчет обеда, Прокопий Аристархович, - это разумно. Хватку свою вы по сей день не растеряли.

Сверчков (польщенный). Смотри — не затягивай.

Протопопов. Пожалуй, завтра же и устрою. (Взяткину) Да ты, Афанасий, когда-нибудь свой галстух переменишь? По этой тряпице весь твой меню узнать можно. Срам смотреть! Чтобы завтра ее не было, а то за стол не пущу.

Взяткин (сколупывая ногтем с шейного платка засохшую кляксу подливы)
Ну-да, стану-с я из-за какого-то провинциального секлетаришки-с тратиться на наряды. Не велика-с птица.

Бобышкин (неожиданно для всех, в том числе и для себя) Что, если он возьмет - и манкирует вашим приглашением?

Протопопов (удивленно) То есть, как это?

Сверчков (прижмурив один глаз) Резоны какие имеешь?

Бобышкин (окончательно смутившись) Решился предположить потому, что от таких, как он-с, всегда только и жди каких-нибудь неприятностей.

Протопопов. А коли резону не имеешь, так и не каркай под руку.

Входит слуга Иван.

Иван. Приказано-с доложить: господин Прозоров срочно  просют его принять.

Протопопов (грозя пальцем Бобышкину) Проси

Сверчков. Легок на помине.

Бобышкин, согнувшись, со стулом пересаживается за спины Сверчкова и Петухова.

Входит Андрей Прозоров.

Андрей (официально) Прошу извинить, если я невовремя, но нам, господин Протопопов, необходимо объясниться.

Протопопов (с распростертыми объятиями идет ему навстречу) Рад. Искренне рад видеть вас в добром здравии, уважаемый Андрей Сергеевич! И, как видите, не я не один.

Андрей (сухо кланяется присутствующим) Прошу прощения. Здравствуйте, господа.

Все, продолжая сидеть, молча раскланиваются с Андреем, только Взяткин вскакивает с дивана, комично кланяется, расшаркиваясь поочередно каждой ногой. Андрей смотрит на него с недоумением.

Протопопов (благодушно). Признаться, я ждал вашего визита. Не угодно ли присесть, здесь вам будет удобно. (Бесцеремонно за шиворот сгоняет с дивана Взяткина, который, не решаясь занять свободный стул у ломберного стола, усаживается на низкую скамейку перед голландской печью). Ежели хотите говорить, то извольте. У меня от товарищей секретов нет. Я даже догадываюсь о чем пойдет речь. Вероятно Шмидт успел вам наболтать про мое выступление и при этом, конечно, не пожалел черной краски, чтобы живописать мое коварство. Не правда ли?

Андрей (стоит перед диваном с независимым видом, сложив руки на груди) Допустим — так. И рассказ его был очень убедителен.

Протопопов (пристально следя за  выражением лица Андрея) Я в этом и не сомневался. А вы не хотите знать мое мнение на сей счет? Я перед вашим приходом говорил своим приятелям, что нынешним успехом нашего общего дела мы обязаны исключительно тем разделам доклада, которые были написаны вами с мастерством удивительным для молодого человека только начинающего служить.

Андрей (с гримасой брезгливости) Прошу вас воздержаться от хвалебных речей — подобная лесть унизительна для меня.

Протопов (неожиданно простым и доброжелательным тоном) С какой стати мне вам льстить? Я говорил прежде и сейчас готов повторить, что считаю вас человеком с огромными возможностями и блестящим будущим, но …. при одном условии. Да вы присядьте, сделайте  одолжение. В ногах, как говорится, правды нет.

Андрей (помедлив, садится на краишек дивана) С каким условием? Вероятно, приучиться угодничать и лгать?

Протопопов незаметно подмигивает Сверчкову. В ответ тот слегка кивает головой.

Протопопов (продолжает весело) Бог с вами, Андрей Сергеевич! С вашей  образованностью и умом угодничать нет необходимости. С ложью, пожалуй, сложнее будет разобраться, ибо никто не может знать наверняка в чем состоит Истина — разве только (воздевает обе руки к потолку) сам Господь?

Андрей (сухо). Прошу вас не ерничать, а говорить серьезно. Вы, выступая на съезде, по собственному почину исключили из доклада важнейшие его части, которые давали объективную картину по нашему уезду.

Протопопов (простецки улыбаясь, разводит руки в стороны) Помилуй бог, я вовсе не настроен с вами шутить. Вы, что же, в самом деле полагаете, что, принявшись перечислять, подобно всем передо мной выступавшим, упущения и недостатки, хорошо им известные из их же собственного опыта, тем самым я помог бы общему делу, которому каждый из нас служит в меру сил своих? Уверяю вас — это лишний раз поколебало бы уверенность честнейших труженников на ниве народного благоустройства в осуществимости намеченных замыслов, загнало бы их глубже в пропасть пессимизма, принудило опустить в бессилии руки. (С пафосом) Напротив, построив свое выступление на самой яркой части материала, в которой вами блестяще, смело и осязаемо обозначены ориентиры к которым должно стремиться земство в его титанических усилиях по переустройству России малопригодной для проживания в Великую Россию будущего, мне удалось, образно говоря, встряхнуть аудиторию, зажечь в их сердцах веру в собственные силы. От себя я позволил лишь заменить финал, к месту вспомнив слова Спасителя - «Маловерный, будь твоя вера с маковое зерно и ты свернешь горы», вызвав небывалый энтузиазм всего собрания, который, вне всякого сомнения, обязан вам. (простертой рукой патетически указывает на Андрея) — молодому и дерзновенному мыслителю.

Андрей (уже без прежней твердости в голосе) С вами бесполезно спорить — кажется, у вас на все заранее готов ответ.

Протопопов (говорит задушевно, покровительственно похлопывая Андрея по руке) Просто я старше вас и лучше разбираюсь в жизни. Во имя торжества высшего Идеала приходится иногда жертвовать сиюминутной (показывает на пальцах) малозначительной правдой.

Петухов. В раж вошел — теперь не остановишь.

Бобышкин. Златоуст, кого хочешь заговорит.

Андрей (сдаваясь) Все, что вы говорите — ни в какие ворота не лезет!

Протопопов (отойдя на два шага, резко повернувшись, возвращается к Андрею) Только в одном я готов признать свою ошибку — что не настоял на вашем участии в качестве делегата от нашего уезда. Как я ни бился, но члены правления, а Шмидт пуще всех, уперлись: число депутатов квотировано, перерасход средств и прочая галиматья. Об этом он вам, конечно, ничего не сказал? (Прикладывает руку к груди) Обещаю при свидетелях загладить свою вину — даю слово, что в следующем году введем вас в члены правления. В самом деле, пора открывать дорогу молодым, смелым силам. Дорогой мой, умение разбираться в том, кто ваш истинный друг, способный по достоинству оценить ваши таланты — и есть то главное условие вашего будущего успеха, о котором я давеча говорил.

Андрей (хмурясь и краснея одновременно) Ответьте мне на последний вопрос.

Протопопов. С готовностью, друг мой!

Андрей. Правда ли, что вы будто бы отдали доклад в какой-то столичный журнал за своей подписью?

Протопопов (обернувшись к своим компаньенам, с возмущением всплескивает руками) Змей! Каналья! Вы только, послушайте, господа, каков негодяй этот....(Все с испугом глядят на Андрея) Шмидт! Иван! Иван!

Входит Иван.

Иван (равнодушно). Чего изволите-с?

Протопопов. Где мой сафьяновый портфель, куда ты его дел?!

Иван (невозмутимо) Где всегда, там и лежит. Вы сперва поглядите, а то сразу — Иван.

Протопопов. Поговори мне! Подай его сюда. (Андрею) Каков мерзавец, вы только подумайте!? Протопопов — вор! Ну, ничего, он еще пожалеет!

Иван подает Протопопову портфель.

Протопопов (Андрею) Пожалуйста, вот ваш доклад в целости и сохранности. Теперь вы убедились, что ваш честнейший Шмидт не гнушается самой подлой и гнусной клеветой?!

Сверчков (густо) Чего ждать от матерьялиста. Европу заполонили, тепереча к Святой России ключики подбирают, дурачков ищут, которые и рады под их бесовские дудки скакать.

Взяткин (с низенькой скамейки) Он, господа, в Бога не верит-с — говорит-с, что Адам произошел-с от пакостной обезьяны-с.

Петухов (гремит как железный лист) Чего толковать — немец без расчету шагу не ступит. Разве может он понимать русского человека?!

Протопопов (указывая рукой на Петухова) Как говорится: глас народа — глас Божий! Пришло время указать на дверь этому интригану и клеветнику. (Обращаясь к Андрею) А вам, молодой человек, хватит оставаться на обочине борьбы за процветание многострадальной русской земли!

Андрей. Навряд ли я смогу быть здесь полезен. Будущей весной мы намерены переехать в Москву.

Протопопов. Знаю, слышал. Но позвольте спросить вас, милостивый государь, почему все лучшее, все талантливое достается столицам? Что нам в этом случае остается делать, откуда черпать новые, свежие силы? Где справедливость?! И после этого столичные франтики смотрят на провинцию свысока. А между тем, в   принебрегаемой и позабытой всеми провинции таланты во сто крат нужнее, чтобы сдвинуть с места воз проблем, копившихся столетиями... Иван! Иван!

Входит Иван.

Иван (хмуро). Чего изволите-с?

Протопопов. Ступай, мизерабль, к Софье Антоновне, передай, чтобы прислала нам сюда закусить.

Иван (лениво). Слушаюсь.

Иван выходит.

Протопопов (Андрею) Позвольте надеятся, уважаемый, что пусть на полгодика, но вы наш.

Андрей. В толк не возьму, чего вы хотите — я  служу и жалованье за это получаю. Вы, как и господин Шмидт, мой начальник.

Протопопов. Нет-с. Начальник, подчиненный — это условности. Я хочу быть для вас старшим товарищем в бескорыстном служении Великой Идее — возрождении Матушки-России. Вот вам на это моя рука!

Андрей (говорит растеряно, запинаясь) Конечно, я готов для общественной пользы...и, если не противоречит моим принципам...Прошу извинить. Кажется, я говорю нескладно. Для меня это  несколько неожиданно....Впрочем, если вы были искренни...

Пожимает протянутую Протопоповым руку.

Протопопов. Вот и славно! Господа, пожмите же руку новому товарищу. (Андрею) Рекомендую, это все люди на первый взгляд без особого лоска, но когда сойдетесь с ними ближе, то сможете вполне оценить их простую и искреннюю натуру.

Входит Иван, нагруженный подносом.

Протопопов (Ивану) Ставь на стол. Что там у тебя? Да прежде придвинь его ближе к дивану.

Сверчков (грузно поднимаясь со своего места) Ну, господа, ваше дело молодое, а мне пора на покой.

Протопопов. Прокопий Аристархович, я завтра в Драгомиловском хочу для друзей обед дать. Так уж вы не откажите — почтите присутствием.

Сверчков. С моим удовольствием. (Андрею) Помнится, ты, сударик, Ивану Гурьевичу Зубатову зятем приходишься?

Андрей. Именно так. Кажется, вы изволили быть на моей свадьбе.

Сверчков. Как же это могут казаться двадцать аршин прекрасного льняного полотна, которые я имел удовольствие приподнесть вашей супруге в качестве свадебного подарка. Теперь такое не часто встретишь! Износу ему не будет. Надо бы нам знакомство покороче завесть. Загляни как-нибудь. Мы со старухой моей живем по-простому. Степенную беседу с умным человеком предпочитаем шумным компаниям. Разве с приятелями когда в картишки побалуемся.

Андрей. Благодарю, непременно воспользуюсь вашим приглашением.

Сверчков. Да. И супружницу свою прихвати...А то старуха моя скучает, когда мы «углы загибаем»... Учти, я не всякого к себе зову. Ивану Гурьевичу при встрече от меня поклончик — весьма достойный человек.

Протопопов (Сверчкову) Значит, завтра, как уговорились, в седьмом часу?

Сверчков. Коли обещал — буду. Желаю, господа, приятно провести вечер.

Подав на прощанье руку одному Протопопову, Сверчков уходит.

Все пересаживаются к накрытому на скорую руку столу.

Проторопов (усаживаясь с Андреем на диван) Воистину ясность ума и неисчерпаемая энергия сего почтенного старика вызывают уважение. Однако, довольно пустопорожних разговоров (Встает с рюмкой в руке) Всем налито? Предлагаю первый тост поднять за здоровье человека, который, я уверен, оставит по себе славную страницу в истории не только нашего города. Пью за нашего нового товарища - Прозорова Андрея Сергеевича!

Все с энтузиазмом выпивают

Андрей (смущенно) Спасибо на добром слове, но ради Бога, не нужно громких похвал, которых я не заслужил.

Петухов. Ничего, еще успеешь! (Быстро наполняет рюмки) За здоровье хлебосольного хозяина!

Андрей. Зачем же так скоро, господа? Право, для меня много будет.

Взяткин. Нельзя-с! Неуважение к хозяину-с!

Все выпивают по второму разу, кроме Протопопова, который только пригубливает рюмку.

Протопопов. Закусывайте, Андрей Сергеевич, не теряйтесь. А то мои молодцы, глазом моргнуть не успеете, все со стола сметут. Впрочем, всегда есть чем  поправить. Возьмите груздей. Признаться, я других грибов не признаю. Груздь — царь грибам. В этом году особенно удались. Вот буженина. Смотрите, какая сухая да рассыпчатая. Не из пошлой свиньи, настоящая — из медвежатины.  Господа, не забывайте гостя. (Налив всем по третьей, стучит по графину ножом) Петухов, оставь осетрину в покое, мы ждем твоего тоста.

Петухов (раскрасневшийся, встает со стула) Вы, милстевый государь, родились и мужали в военной среде. Это оче-ень хорошо-с. Я сам — гусарский поручик...в отставке. Потому-с всегда режу правду-матку в глаза. (Указавая на Андрея пальцем) Прямо так и скажу — подлец и мерзавец. К барьеру!..... Да-с! А ля гер ком я лягер!...Ну, а кого полюблю — все отдам, последней исподней рубахи не пожалею.

Протопопов (усмехаясь) К чему подвергать несчастного таким испытаниям.

Петухов (стучит кулаком по столу) Па-а-а-прошу не перебивать. Такая моя натура. Да-с. Интеллигентиков — книжных червей я презираю. Дайте любому из них под команду пол-взвода кавалерии да велите провести его, к примеру, походным порядком десять верст, готов спорить на что угодно — в первых же трех соснах заблудится. Но ты, Профессор, черт знает почему, мне сразу понравился. Я всем нашим так и сказал: «Профессора не трогать — он человек!» Хотя, с другой стороны, надо бы тебе за гонор в шею тумаков натолкать. Выпьем!

Петухов тянется к Прозорову с рюмкой.

Протопопов (строго стучит пальцем по столу) Петрушка, помни о чем я говорил. (Андрею) Не бойтесь его, он только хочет казаться этаким бретером, на самом деле — безобидный человек, никого пальце не тронет. Ничего, выпейте с ним — он и успокоится.

Андрей, чокнувшись с Петуховым, под его тяжелым взглядом налитых кровью глаз выпивает рюмку до дна.

Бобышкин (с рюмкой в руке тянется через стол к Андрею) Позвольте выразить вам свой восторг от возможности свести с вами близкое знакомство.

Андрей (накрывает ладонью рюмку) Увольте,  больше не могу.

Петухов. Что ж ты, брат, кобенишься. Он к тебе со всем уважением, а ты с ним выпить брезгуешь. Это нам всем оскорбление.

Андрей, струсив, убирает руку. Петухов доверху наполняет его рюмку.

Бобышкин (с пафосом) Я сам окончил шесть классов гимназии, поэтому очень вхожу в ваше положение. Свирепая действительность вынудила меня прервать ученье, но будучи заражен духом познания, по сию пору сохранил тяготение к высшим материям, коих в нашем захолустье ощущается существенный недостаток. Нынче в нашем безлесьи расцвел молодой дуб учености. Выпьем же за это (Чокается с Андреем)

Петухов. Эк, заплел, Спиноза, как только концы свел!

Взяткин (насмешливо). Нам лишняя-с ученость ни к чему-с. Довольно-с трех простых действий, кои-с — прибавление-с, умножение-с и деление-с.

Андрей ( уже пьян) . Вычитание. Про вычитание позабыли.

Взяткин. Стараемся без оного-с обходиться.

Протопопов (наклонясь к Андрею) Шут, и при том — злобный шут. Палец ему в рот не клади. (Встает с рюмкой в руке) Хочу предложить выпить «на брудершафт».

Андрей (пошатнувшись, поднимается, опираясь о стол ) Почту за честь. Только скажите как это делается. Кажется, потом полагается бокалы бить?

Протопопов. Это не обязательно. Руку с рюмкой держите вот так.  (Показывает) Пьем одновременно....

Пьют на брудершафт

Протопопов. Теперь троекратно расцелуемся. (Вытерая платком усы и бороду) Ну вот, а ведь признайся — вначале сильно был сердит на меня?

Андрей (великодушно). Прошу вас забыть об этом досадном недоразумении.

Протопопов. Мы теперь на «ты», а впрочем, как хочешь.

Петухов (ударяет кулаком по столу) Теперь, как мы стали закадычными друзьями, неужто, Профессор, снова примешься подпевать этой шельме-колбаснику?

Андрей (гордо выпятив грудь и покачиваясь) Разве я подавал кому-нибудь повод усомниться в моей порядочности? Я при первой же встрече прямо так и скажу Шмидту, что напрасно он своей гнусной клеветой пытался бросить тень недоверия на уважаемого мной Михаила Ивановича.

Взяткин (глумливо веселясь) Вот это правильно, Профессор! Не тушуйся, так его: бей в харю, мажь горчицей!

Входит Иван, шепчет Протопопову на ухо.

Протопопов (хлопает в ладоши) Вот что, голубчики, сегодня нам пора заканчивать. Уже поздно. И мне после отлучки надо дела в порядок привести. Завтра, после службы, всех приглашаю отобедать со мной. Андрей Сергеич, прошу особо. Рад был узнать тебя ближе.

Протопопов покровительственно треплет Андрея по плечу.

Андрей (язык его плохо слушается) Весь к вашим услугам. Благодарю за оказанный прием. Всегда....(Взмахнув рукой, теряет равновесие. Протопопов его поддерживает) ...Да.

Протопопов (ведя его к двери) Уверяю — ты не раскаешься в своем выборе. Кланяйся за меня своей супруге, передай сестрицам мое нижайшее почтение... Эк, тебя разобрало... Господа, вы Андрея Сергеевича непременно домой завезите.

Петухов. Не бойся, Профессор, мы тебя доставим в лучшем виде.

Бобышкин (кричит) Господа, едемте к Царице Египетской!

Взяткин. Айда к девицам!

С шумом выходят.


Протопопов (Ивану) Прибери здесь и зови Трифона Антоновича. Да, прежде фортку открой — дышать нечем.



Картиная пятая

Входит Теньков. Протопопов идет к нему навстречу, протягивая обе руки.

Протопопов. Рад гостю дорогому!

Дружески обнимаются, хлопая друг друга по спине.

Теньков. Здравствуй и ты, любезный! Отпустил свою бубнову команду?  Ты вот что: вели-ка подать водки да щей погорячее — всю дорогу мечтал: чтоб запотевшая рюмка водки и тарелка горячих зеленых щей с жирной бараниной. (Подмигивает Протопопову) Потому к тебе и завернул, зная, что кроме тебя никто не выручит.

 Протопопов. Ну и правильно сделал. Иван, подай, что Трифон Антоныч просят, да стол освежи.

Иван. Ши на мороз вынесли — разогревать надо.

Теньков. Ты уж, братец, расстарайся.

Иван (недовольно) Плиту сызнова растапливать придется.

Протопопов. Так растопи. Да поскорей, одна нога здесь — другая там.

Теньков. Постой! Зачем плиту? Так мы второго пришествия дождемся. Ты вот что, малый. Поди, печи в дому в такой мороз топятся? Так, ты в чугунок отлей и с краю в печь засунь. Да гляди, косточку мясную с жирком не забудь положить. Так, что ли?!

Иван (повеселевший) Сделаем-с.

Убегает.

Теньков (прохаживаясь по комнате) Веришь, от выселок за тройкой две пары волков увязались. До самой заставы проводили. А у меня, как на грех, ни ружья, ни револьвера.

Протопопов. Это — не дело! Ладно — волки, а если душегубец какой?

Теньков (грея ладони о голландскую печь, оборачивается через плечо на Протопопова) В эту пору волки от твоего душегуба, пожалуй, и костей не оставят. Развелось их - страсть. И то. Раньше волков помещики травили. Ноне баре из поместий своих съехали, а из мужиков сиволапых какие охотники?

Протопопов. Да вот на днях мужик из Куролесова повез в город поросенка продавать. Так волки эту свинку уже напротив Фоминой церкви из саней достали!

Теньков. Вона как! (Затем хохочет) Признавайся — соврал про поросенка?! Соврал! Я тебя, шельму, знаю.

Протопопов (садится на диван, закинув ногу на ногу) Ну, вот еще! Какой мне в этом резон?

Теньков. Да ты без резону. Должно — привычка. Вы все нас, купцов, хаете, мол, обманом живем, норовим при всяком удобном случае облапошить покупателя. Отрицать не буду, бывает и даже нередко, но это - пока дела копеечные. С капиталом  такие коленца выделывать не будешь — себе дороже. А вы то — государевы люди, ведь, чем выше сидит — тем больший разбойник. Так и норовит к тебе в  карман залезть, а послушаешь — для твоего же блага старается. А ты меня душегубом пугаешь, револьвером советуешь пользоваться. (Подсаживается на диван к Протопопову, со смехом тычет ему пальцем в бок) А вот явлюсь я к тебе с револьвером, что тогда делать будешь? А-а! Сказать нечего!

Протопопов (вяло отмахивается рукой) Ну, разошелся! Всем охота пить и есть.

Теньков (довольно улыбаясь). То-то. Меня, брат, не проведешь. Ну, расскажи, как съездил, Миша?

Протопопов. Разве за тобой угонишься? Пока хвалиться нечем.

Теньков (грозит ему пальцем) Ой ли! По твоей хитрой роже вижу, что опять врешь. А, впрочем, коли не хочешь — не говори, я за язык не тяну. А лучше бы послушал меня — бросил свои плутни да шел ко мне в дело. Такой ловкач, как ты, мне бы сгодился. Деньгами не обижу. На-ко — читай каку мы кашу заварили.

Теньков, достав из кармана пиджака газету, подает ее Протопопову, после чего отходит к печи, прислонясь  к ней спиной.

Протопопов (разворачивает газету) Так, «Московские биржевые ведомости». Ну, что пишут? Ожидается, что в будущем году Нижегородская выставка по обилию представленных промышленных товаров превзойдет...

Теньков (нетерпеливо) Не туда глядишь, переверни страницу! ( Выхватывает у Протопопова из рук газету и, несколько раз перевернув и найдя нужное место, сует обратно) Вот здесь, внизу читай.

Протопопов (улыбаясь) Что у нас там? (Теньков, облакотясь на спинку дивана, сбоку заглядывает в газету, беззвучно шевеля губами) «Третьего декабря сего года в Москве, в бывших центральных артиллерийских мастерских, купцами первой гильдии Петровым В.А. И Теньковым Т.А. совместно учреждено товарищество «Богатырь» с целью налаживания производства паровых двигателей по бельгийской технологии компаудной системы мощностью от 60 до 100 л.с. Уставной капитал товарищества составляет 800 тысяч рублей равными долями» (Сложив газету, отдает ее Тенькову) Широко шагаешь Трифон Антоныч. Даже завидки берут.

Теньков (спрятав газету в карман, садится рядом с Протопоповым) Кто тебе не дает? Деньжата у тебя, знаю, водятся. Вложи свой пай — через пару лет будешь с прибылью. Все честь-по-чести, без обману.

Протопопов. За предложение — спасибо. Только барышей долгонько ждать придется.

Теньков. Я ведь не из воздуха деньги делаю. Капитал, он, как дерево, старанья, заботы, постоянных трудов требует.

Пртопопов. Каждый по-своему хлеб насущный добывает. Кроме того, душа у меня не лежит к вашим аршинам, пудам, лошадиным силам — я с человеческим материалом привык дело иметь. Ты вот давеча на меня напал. А я тебе отвечу: нас государство к людишкам приставило, чтобы мы с них лишний жирок снимали. На то и щука в реке, чтобы карась не дремал. Только и мы меру знаем. (Хитро улыбаясь) А ты сам как с купцом Охмелкиным поступил?

Теньков (недовольно) Простофилю наказать — не грех. Впредь умней будет.

Протопопов. Оно бы так. Да семья его, детишки чем виноваты?

Теньков. Ничего, выкрутится. Прощенья при народе у меня попросит — сам помогу опять на ноги встать. (С вызовом) Чего зубы скалишь? Ты не поп, чтобы перед тобой исповедоваться... Вижу, как тебя распирает. Ну, рассказывай, какое такое еще коленце выкинул?

Протопопов. Прозорова помнишь? Ну?! Еще к отцу Филимону на тройках ездили кататься.

Теньков. Генеральский сынок, что в обидном звании у тебя в палате служит? (Сконфуженно улыбаясь, ерошит на голове волосы) Занятная, скажу тебе, семейка...Ведь я хотел у них дом сторговать.... Цену давал себе в убыток.... До сих пор голову ломаю — почему отказались? (Вздыхает) Чудные, право, люди.... Ну, так что?

Протопопов (раскинув в стороны руки, с хрустом потягивается) Тесно мне здесь стало, Триша. Посуди сам. Ну, выслужил я себе личное дворянство, а все для здешнего общества так и остался «парвеню» - безродным выскочкой. Захоти я для общего счастья из собственной шкуры выскочить, и то — обязательно найдутся охотники напомнить из какой грязи мне пришлось подниматься.

Теньков. Да уж, проделок за тобой, чай, много водится.

Протопопов. Коли хочешь слушать — не перебивай.  А нет — так я лучше помолчу.

Теньков. Вот уж сразу неудовольствие! Ты ровно девка. Ладно. Молчу. Рассказывай.

Протопоров. Комбинация одна интересная намечается. Если действовать с умом, то можно кашу заварить — не хуже твоих паровиков. В настоящие люди выйти. Вот тогда все языки прикусят.

Теньков. Не пойму, к чему здесь Прозоров?

Протопопов (Вскакивает с дивана и в волнении ходит по комнате). Погоди, сейчас объясню. Ты - купец, ты поймешь. И у вас не все деньги решают. Тоже имя, репутация важны. Нет денег, но есть имя —  кредит под него дадут... Капитал кой-какой у меня имеется. Но! Спроси сейчас, к примеру, государь-император — что такое господин Протопопов? А черт его знает — что такое. Титулярный советник. (Декламирует с сарказмом) «Он был титулярный советник, она генеральская дочь, он робко в любви объяснялся, она прогнала его прочь»!. (Показывает сжатый кулак) Поверь, кулаки сами сжимаются. (Становится, обернувшись к окну, вскинув голову и прижав обе руки к груди) Я, брат, Славы хочу! Громкой — чтобы на всю Россию! А без имени, без связей - наверх ходу нет. (Произносит с чувством) «Рожденьем раб, кляня Судьбу, искал спасенья он у Бога, и вдаль от жизненных утех ему указана дорога».

Теньков. Ступай в актеры. Непременно прославишься.

Протопопов (с жаром). Низко ценишь меня, Триша! Не  игры в жизнь, я сам жить желаю. И нынче подворачивается мне фарт, коий я не намерен упустить. Но чтобы дело выгорело, за него не нахрапом, а с умом нужно браться. Тонкая работа требуется. Без денег, само собой, не обойдешься. Да они, к сожалению, не все решают. В этом деле публичность нужна. Где с докладом выступить, где спичишко сказать. В газеты «Речь» или «Русские ведомости» статейку тиснуть. Спроси тогда: кто, мол, такой Протопопов? Пожалуйста - общественный деятель, имеет либеральные взгляды, но при этом лоялен и предан существующему государственному правопорядку и лично государю-императору. Вот тут-то Прозоров мне и сгодится. Не даром мои мазурики его «профессором» кличут. 

Теньков. Какая ему корысть -для тебя стараться?

Протопопов.Это когда бы он холостой был — тогда к нему и на козе не  подъедешь. А семейного человека всегда на путь истины жена наставит.

Теньков. А не боишься — ну, как он про твои шашни с его женой узнает?

Протопопов. Какие шашни? Тебе любой в нашем городе скажет, что мы с ее отцом «на короткой ноге», я в их семействе давно свой человек.

Теньков. Грех это.

Протопопов (заливаясь здоровым смехом) Ты  так поешь пока холостой. Погоди, женишься — сам той же дорожкой пойдешь. Блюсти супружескую верность — это, дорогой мой, все равно, что всю жизнь питаться одною постной пищей — для здоровья полезно, только больно пресно. А я мясо люблю!

Теньков. Нет! Семья не для греха человеку дана. Я иной раз думаю: ради чего все труды мои, зачем себя не жалею, дня покойно без дела не сижу и других заставляю вертеться? И сам же себе отвечаю — для наследников, которые дальше меня пойдут и своим детям передадут, преумножив плоды моих неустанных трудов. Хочу, чтобы они с самого рождения смело шагали вперед, чужому пирогу не завидовали, чтобы жизнь их пинками да подзатыльниками, как меня, не учила!

Пртопопов. Вижу — совсем созрел для женитьбы.

Теньков. Сам чувствую — пора.

Протопопов. Чего же в таком случае тянешь или невесты не нашел подходящей?

Теньков. Отчего же, нашел.

Протопопов («загоревшись»). Постой, не говори! Хочешь — отгадаю? Алпатова? А нет — так Сыромятникова. Нет? Караева? Ну, так — Епанчина? Бог с ней — она в девках засиделась. Ну-у, вот еще...Азарова. Опять нет?...Солодовникова? Ну, тогда — сдаюсь. Больше подходящих невест в нашем городе не осталось.

Теньков.  Чтобы ты в мое положение в точности вошел, вот что скажу. По моей коммерческой части мне с кем только не приходится дела иметь. Бывает и с дворянами, которые чиновники или по инженерной части. Иные хороших фамилий, а служат, за хлеб насущный трудятся. И вот, брат, что обидно: любой из них, хоть при самом грошовом жаловании, почти голодранец, с таким гонором перед тобой держится, что невольно стушуешься, даром, что можешь его с потрохами купить. Это от того, что он прежнего барина в себе чувствует, а во мне прежний холоп спину гнет. Так вот я хочу так жениться, чтобы дети мои этой робости не знали,  ни перед кем спину не гнули, всюду себя хозяевами чувствовали. Потому решил я взять себе в жены «благородную», чтобы детям моим эту повадку с кровью передала, и все прочее (крутит пальцами возле виска): языки там всякие, фортепьяны, благородные манеры — «мерси, сильвупле».

Протопопов. Как хочешь, Трифон Антоныч, а я твоего намерения не одобряю.

Теньков. Это от чего же?

Протопопов. Ты не обижайся — я тебе как друг говорю: не по Сеньке шапка. Чай, не дурак, сам сообразишь об чем я. К примеру случи борзую с дворовым кобелем, она  тебе таких ублюдков принесет. Мой совет — выбрось из головы эту затею и возьми жену из купеческого звания да с хорошим капиталом. Хочешь, сам тебе сосватаю. Всю жизнь благодарить будешь.

Теньков (с досадой). Я не кобель, а она — не сука. Ты, Миша, слова выбирай. Не то, гляди, рассоримся.

Протопопов (примирительно). Поверь, ничем не хотел тебя обидеть. Я к тебе со всем сочувствием. Коли так, пусть будет по твоему. Хоть имя назови.

Теньков. Изволь. Все равно узнаешь. Только, чур, свое мнение при себе держи.... Младшая сестра твоего Прозорова.

Протопопов. Ирина?!

Теньков. Точно так-с. Ирина Сергеевна. Я ее, когда их дом торговал, присмотрел.

Протопопов. Прямо обухом по голове. Что красива — не спорю. Но за душой  - ни гроша.

Теньков. Так ты сам говорил — не всё деньги решают.

Протопопов. У них полон дом артиллерийских офицеров, а это тебе не серая армейщина.

Теньков (морщится). Знаю: крутится возле нее один, на жидка похожий.

Протопопов. Нет, брат. Это барон Тузенбах. Ей, поди, лестно баронессой стать. Поверь на слово: бабы, они, что простые, что благородные — все под одну масть. Одна разница: с благородными  мороки больше. По-приятельски прошу — отступись.

Теньков (упрямо). Я от задуманного не привык отступать и брезговать собой не позволю. Довольно, наслушался «Куда с суконным рылом в калашный ряд». 
Поглядим еще — чья возмет. Кончим на этом...Что же твой Иван со щами-то не идет? Видать, так и придется ехать несолоно хлебавши.

Протопопов (пристально  глядя на Тенькова). Не торопись, Трифон Антоныч. Выходит —  Прозоров-то нам обоим сгодится. (Шутливо грозит Тенькову пальцем) Учти — мне за него от тебя дополнительно причитается.

Теньков (с уважением). А и то.  Недаром, Миша, про тебя говорят, что на ходу подметки рвешь.

Протопопов. Когда Бог медлит, чорт не дремлет.

Теньков морщится, но сдерживается.

Входит Иван.

Пртотопопов. Где шляешься?! Тебя только за смертью посылать!  Почему ждать заставляешь? Где щи?

Иван. Барыня отменили-с. Велели-с стол с самоваром накрывать. Просют-с пожаловать в столовую.

Теньков (встает, протестующе машет руками). Миша, уволь — не пойду.

Протопопов. Пойдем. Наверное узнаем последние городские сплетни — глядишь, услышим что-нибудь интересное. Привыкай иметь дело с дамами. Коли взялся за гуж, так не говори, что не дюж!

Выходят.
Картина шестая

Заснеженная улица. В тусклом свете фонаря мелькают хлопья снега. У фонаря, по колена в снегу  виднеется одинокая фигура. Это Прозоров.

Андрей. Ловко я от них улизнул — на повороте из саней опрокинулся прямо в этот сугроб....Или меня этот мерзавец...как его...Птицын...нет…Кочетов... вывалил?...Чорт с ними....(Обращается к фонарю) Друг, дай  я за тебя подержусь. Стою, как ты, весь в снегу и не знаю в какую сторону теперь двигаться. Как назло, все извозчики куда-то подевались. Будем теперь вдвоем стоять и вместе освещать планету....Кажется, гадкую штуку я сегодня выкинул. (Фонарю) Но ты об этом молчок, чтобы никто не узнал. Тс-с-с-с!

Появляется одинокий, занесенный снегом прохожий. Это Шмидт.

Шмидт. Андрей Сергеич, что случилось?! Я уже два раза заходил к вам домой!

Андрей. Ты кто? Ик...из..возчик?

Шмидт. Я - Шмидт Иван Карлович.

Андрей. Какое смешное имя — Шмидт! Шмит! Будто прищемили что-то круглое, резиновое, с дырочкой в боку. И оно пищит — ш-ш-ш-мит.

Шмидт. Я вижу — вам совсем плохо. Пойдемте, я отведу вас домой.

Андрей (садится в сугроб) Не хочу домой. Буду сидеть в сугробе рядом с моим другом. (Фонарю) Т-с-с-с-с!

Шмидт. Вы крепко выпили. Вам теперь нужно домой, в постель,

Андрей. Ты думаешь, что я пьян? А хочешь правду скажу? Ты старательный, аккуратный и свое дело знаешь, но есть и поумней тебя.

Шмидт. О-о, я очень глупый человек, что стою тут и выслушиваю ваши слова. Вставайте скорее. В такой холод очень можно замерзнуть и получить болезнь. Вас дома ждут ваши жена и ребенок, они тревожатся за вас.

Андрей. Врешь, никто меня не ждет. Я одинок на этом свете, как этот фонарь. Если оглянуться вокруг — никого рядом нет, одни случайные прохожие. И ты — прохожий. Можешь убираться, а я останусь в этом сугробе.

Шмидт (от огорчения начинает говорить с акцентом) Фуй, как это дурно! Вы подумайте, как страдают сейчас ваша матушка и ваша батюшка, глядя на вас с небеса! Если вы останетесь здесь, то вас непременно заберет будочник в часть! Весь город будет говорить об этом. Возможно ли допустить такое?

Андрей. Мне уже все равно! Я — негодяй! Хуже: я — Иуда Искариот! Хочешь, ударь меня по щеке, вот, возьми и ударь!....У-у-у. Если бы ты знал, как мне сейчас плохо, милый Иван Карлович!

Шмидт. Ничего. Все проходит. Пройдет и это. Сейчас я отведу вас домой, вы ляжете спать, согреетесь, а утром проснетесь  — прежний молодец!

Андрей. Ах, Иван Карлович, я давно уже не встаю по утрам веселый и бодрый, как это бывало в детстве...Ясность жизни покинула меня. Раньше я знал, чего хочу. У меня была высокая цель. Я стремился к ней. Теперь же я чувствую, что становлюсь обыкновенным обывателем...Жена обила мебель скучным оливковым плюшем. Меня самого будто обили плюшем...У жены появился второй подбородок. И сама она стала похожа...на жирную устрицу. Б-р-р-р. Согласитесь — ужасная безвкусица...Мы всем говорим, что готовимся переехать в Москву. Я то же говорю. Но сам в это уже не верю...(Пробует встать, но плюхается назад в сугроб) Помоги мне подняться. (Протягивает Шмидту руку)

Шмидт помогает Прозорову встать на ноги, перчаткой счищает с его шинели налипший снег.

Андрей. Мы не заблудимся?

Шмидт. Тут недалеко. Мы спешить не будем. Успевает тот, кто не торопится.

Андрей. Иван Карлович, ты не уходи сразу, побудь со мной. Хорошо?

Шмидт. Если Наталья Ивановна не будет возражать, я немного побуду у вас.

Шмидт с Прозоровым, держа друг друга под руки, уходят.



Картина седьмая

Комната Вершинина. Письменный стол, книжный шкаф, стулья в парусиновых чехлах. На стульях, на шкафу и на полу стопками лежат книжки журналов. На полу под открытым настеж окном  стоит двухпудовая гиря. Вершинин в расстегну той летней офицерской тужурке пишет за столом. Входит Тузенбах в штатском платье.

Тузенбах. Здравствуйте, полковник! Прошу прощения, что без доклада. Остается надеяться, что не помешал.

Вершинин, застегиваясь, встает из-за стола навстречу Тузенбаху. Они обмениваются крепким рукопожатием.

Вершинин. Здравствуйте, барон! Напротив. Я заметил, что после бесед с вами, у меня голова начинает лучше соображать. (Сняв со стула стопку книг, придвигает его к Тузенбаху). Прошу садиться.

Тузенбах медлит воспользоваться этим приглашением, ожидая пока не сядет Вершинин, который в это время берет из-за стола свой стул и ставит его напротив.

Вершинин. Оставьте эти церемонии. Прошу вас.

Тузенбах (садится) Вы хотели меня видеть, я — весь внимание.

Вершинин (сев, медлит, оправляя на себе китель) Николай Львович! Мне, право, неловко это говорить, но я вынужден просить вас впредь воздержаться от посещения офицерского собрания. В частном порядке, у себя дома я и все офицеры батареи будем рады вас принять и по-прежнему считаем вас своим товарищем. Но таковы традиции — штатские лица не допускаются в собрание.

Тузенбах (с готовностью) Д-да, конечно! (Извиняющимся тоном) Извините, полковник — вчера опять зашел по привычке. Никак не могу свыкнуться со своим положением штатского человека. Ничтожного «шпака», как выражается Соленый.

Вершинин. Мне, признаться, так же странно, что теперь вы — не мой офицер, и многие из ниточек, что нас прежде так крепко связывали, оказались оборванными.

Тузенбах (улыбаясь) Хочется надеятся, что не все.

Вершинин. Разумеется, но должен признаться, что до сих пор сердит на вас. Поскольку очень расчитывал и надеялся, что должность адъютанта батареи займете именно вы. (Коротко машет рукой) Ну, да что теперь говорить — дело сделано, прошлого не воротишь.

Тузенбах. Не судьба мне покрасоваться в аксельбантах. Назначьте в адьютанты Соленого — он справится лучше меня.

Вершинин. Уже в приказе. Однако, что это вы — все «полковник» да «полковник». Соблаговолите обращаться ко мне как полагается правоверному «шпаку»: по «имени-отчеству».

Тузенбах (хохочет) Привычка, Александр Игнатьевич! Наверное пройдет не один месяц, покуда я обращусь в обыкновенного мирного обывателя.

Вершинин. Готов поспорить, что приметы военного человека останутся с вами на всю жизнь.

Тузенбах (оживленно) Может быть. Но должен сознаться, что с некоторыми из них я хотел бы расстаться как можно скорей.

Вершинин. Что вы имеете в виду?

Тузенбах. Вам они известны не хуже моего: отсутствие привычки к труду, готовность мириться с пошлостью и духовной ограниченностью, самодовольным фанфаронством, если они прикрыты офицерским мундиром.

Вершинин (после короткой паузы) Не получите ли вы, уважаемый Николай Львович, очень скоро другую привычку, свойственную большинству штатских: смотреть на военных со скрытым презрением, не оставляя за нами права также быть людьми культурными, мыслящими, остро переживающими за судьбу нашей Родины. В ваших словах есть правда, но разве мало среди офицеров нашей бригады людей порядочных, которым можно без риска для собственного достоинства подать руку? Вы сами тому пример. И уверяю вас, что таких большинство, просто грязь всегда прежде бросается в глаза.

Тузенбах (отрицательно качает головой) Боюсь — вы меня не поняли. Я низко бы пал, принявшись мазать дегтем то, чему отдал двадцать лет...Представьте, полковник: сказал сейчас — и сам подивился. Ведь я надел мундир в девять лет. Быстро же летит время...Простите, я отвлекся...Я говорю о недостатках, присущих нашей касте военных людей, не с прерением, а с болью. В замкнутом мирке, который составляют офицеры полка или бригады, установленный в нем порядок во многом зависит от личности командира. При генерале Прозорове на первое место вышли честные, образованные офицеры, тяготеющие к культуре, самообразованию, а посредственность и подлость либо сами просили перевода, либо вынуждены были обуздать свою натуру. Но ответьте честно — много ли за свою службу вы встречали таких командиров как Прозоров?

Вершинин. С великим сожалением вынужден ответить, что при всем старании вспомнить всех — хватит пальцев одной руки.

Тузенбах (порывисто встав, подходит к окну и, возвратившись назад, остается стоять, опираясь руками на спинку стула, как на кафедру) Вот видите! Учтите при этом, что мы с вами говорим об артиллерии — привилегированных частях, а возьмите пехоту или кавалерию?

Вершинин (вздыхает) Да. После смерти Сергея Васильевича прошло шесть лет, много это или мало — не берусь судить, но бригада наша уже не та, какой я ее застал по приезде.

Тузенбах. Прозоров был настоящим командиром. Будь он в живых и командуй по-прежнему нашей бригадой — и я не бросил бы службу... Чему вы улыбаетесь?

Вершинин (весело) Хорошо, что наш с вами разговор не слышит моя сестра. Получил на днях от нее письмо — просит принять участие в судьбе сына - моего племянника. Представьте, она уверена, что только военная служба способна сделать из него настоящего человека.

Тузенбах (вновь усаживается на стул) Кроме вас у нее из родных кто-нибудь еще есть?

Вершинин. Есть еще брат и две сестры — нас пятеро было у родителей. Когда отца с матерью не стало, мне, как самому старшему, пришлось все заботы по устройству брата и сестер принять на себя. (Горько усмехается) Моей первой жене это показалось чрезмерной жертвой. Поэтому во второй раз я женился уже после того, как подросли самые младшие.

Тузенбах. Вы никогда не говорили об этом. Верно, нелегко  вам пришлось?

Вершинин. Поначалу казалось, что будет очень трудно, но все постепенно, как-то само-собой, уладилось. В конечном счете все крепко встали на ноги. Вот, не желаете ли взглянуть?

Встав со стула, Вершинин достает из ящика стола фотокарточки, показывает их Тузенбаху.

Вершинин. Это брат Алексей — он у нас инженер-путеец, работает на Сибирской магистрали, неподалеку от Ново-Николаевска.

Тузенбах (рассматривает фотографию) Сколько ему лет?

Вершинин. На фотографии ему 25, а в этом году будет тридцать.

Тузенбах. Удивительно русское лицо. В его чертах, осанке уже чувствуются уверенность, этакая повадка бывалого человека. Чем я до сих пор не могу похвастать.

Вершинин. Представьте, в детстве и юности он был необычайно застенчив. Когда по окончании курса брат получил назначение на постройку чугунки в Сибарь, я первое время очень за него опасался — сами знаете какие там порядки: подрядчики, комиссионеры, спекулянты. Думал, что либо он не выдержит и скоро сбежит, либо вляпается по простоте душевной в каку-нибудь скверную историю.

Тузенбах. Выходит — Бог миловал?

Вершинин. К счастью мои тревоги были напрасны. Сейчас он уже начальник дистанции. Стал настоящим сибиряком. Зовет к себе в гости. Обещает сказочную охоту. Хотелось бы повидаться.

Тузенбах (возвращая карточку) Он, конечно, женат?

Вершинин. Женат, уже имеет двоих детей. Жена — полька из семьи ссыльно-поселенцев. Там на это внимания не обращают. (Подает другую карточку) Здесь старшая из сестер, Анна, с мужем и первенцем. Муж умер больше десяти лет назад от грудной жабы. Сестра осталась жить в Твери, сама содержит швейную мастерскую. Головастик на коленях у отца и есть тот самый предмет материнских забот, о котором я вам говорил. Ей достается: кроме сына ростит еще троих детей.

Тузенбах. Как же она со всеми справляется?

Вершинин. О, решительности ей не занимать!

Тузенбах (разглядывая фотографию) А вы с ней похожи. Те же глаза и рот.

Вершинин. Это в нас от отца. (Передает третью фотокарточку) А вот две младшие сестренки — Ольга и Татьяна. Они у нас двойняшки. Окончили акушерские курсы, сейчас живут и трудятся под Ярославлем.

Тузенбах. Действительно, как две капли воды. Как вы их различаете?
Вершинин. Ольга — более живая, а Татьяна — та спокойнее.

Тузенбах. Как в «Евгении Онегине». Замужем?

Вершинин. Обе незамужние. Одна сестра живет в селе Вязники, другая — в 20 верстах, в рабочем поселке, который так и называется «Поселок». Из писем знаю, что там какая-то фабрика.

Тузенбах. Какое скучное название.

Вершинин. Должно быть и тамошняя жизнь — ему подстать. Из тех же писем знаю, что работы много, устают, что народ там живет добрый, но малокультурный, о гигиене понятия не имеет, что интеллигентных людей, с кем можно было бы отвести душу, почти нет. Очень скучают и стараются при малейшей возможности навещать друг друга. (Кладет фотографии на стол). Вот такая у меня родня. О радостных событиях извещать не торопятся, а в трудные моменты непременно вспоминают.

Тузенбах. Искренне вам завидую. Сам я очень жалею, что никогда не имел братьев и сестер. После меня матушка больше не могла рожать, поэтому я — одинокое и балованное дитя. Если бы не корпус, а затем училище, с их дисциплиной и жесткими, но справедливыми законами товарищества — один Бог ведает, что могло бы из меня получиться. Так что ваша сестра, возможно, права. (Улыбаясь, кивком головы указывает на лежащие на столе фотографии) Так, что же совершил этот симпатичный бутуз, если его мать вынуждена прибегать к помощи дядюшкиного авторитета?

Вершинин. Надо признаться, что ничего плохого он пока не совершил, просто сидит двадцатилетний оболтус на шее матери. Кое-как закончил гимназию, не от того, что глуп или ленив — учиться, видите ли, ему стало скучно, другие интересы появились. Не азартные игры, не компания с выпивкой или амурные увлечения, что скорее всего можно было предположить в его возрасте. Нет! Увлекся спортом!

Тузенбах. Так это же прекрасно!

Вершинин. Вы слушайте! Для начала, под угрозой бросить гимназию, заставил мать купить ему велосипед. Два года устраивал разные гонки и чемпионаты. При этом передавил половину городских собак, другую половину довел до неврастенического истощения. Теперь дни напролет с мальчишками-гимназистами гоняет мяч на пустыре. Домой приходит, как голодранец, в разорванной одежде, а пыли, синяках и ссадинах. Называется это безобразие «футболом». Решил отправиться со всей своей оравой в вояж по волжским городам. Рассчитывает таким образом заработать на особенную, футбольную форму, которая, видите ли, нужна, чтобы участвовать в чемпионате России, который, якобы, будет организован в Петербурге.

Тузенбах. По-моему, у вас растет отличный племянник. Что же вы намерены предпринять?

Вершинин. Надеюсь, что в этом году, несмотря на все слухи, бригаду оставят на месте. Так вот. На время летних лагерей вызову племянника сюда. В лагерной жизни ему скучать будет некогда — по моей просьбе Федотик и Родэ возьмут молодого человека под свою персональную опеку.

Тузебах (смеется) Вы сторонник энергичных мер воспитания.

Вершинин. Думаю, вдвоем они справятся. По возвращении из лагерей предложу ему поступить в бригаду юнкером. За год подтяну по дисциплине и наукам, а в следующем году можно будет держать экзамен в Михайловское училище.

Тузенбах. В таком случае, подготовку по математике беру на себя.

Вершинин. Очень обяжете.

Тузенбах. Не стоит благодарности. Пусть это в какой-то мере искупит мою вину перед вами.

Вершинин. Полноте, Николай Львович! О какой вашей вине может идти речь? Ваше право поступать, как находите нужным. Просто я, как батарейный командир, жалею, что батарея лишилась одного из лучших в бригаде офицеров.

Тузенбах. Так пусть ваш племянник будет мне заменой.

Вершинин. Хотелось бы надеятся.

Тузенбах (машинально то открывает, то закрывает откидную крышку чернильного прибора на столе Вершинина) Весь вопрос в том — захочет ли он, сообразуясь с вашими планами, стать военным?

Вершинин. Ничего, стерпится-слюбится.

Тузенбах (с сомнением) Давайте задумаемся — вправе ли мы заставлять молодых следовать нашему примеру, навязывать свои нормы и правила жизни? Оглянемся вокруг — мир, привычный образ жизни, отношения между людьми — все меняется на наших глазах, все пришло в движение. Мы старшее поколение, слабо разбираемся в этом. Молодые знают лучше нас, а не знают — так чувствуют, как чувствует почка или зерно, когда им пришло время прорастать. Новые поколения имет право идти своей дорогой, не оглядываясь на нас стариков, учась на своих собственных ошибках. Чему можем их научить мы, не сумевшие для себя построить радостную и счастливую жизнь.

Вершинин (пожимает плечами) Может быть мы устарели и не успеваем, как вы говорите, за временем, многого не сумели сделать, но мы старались жить честно и даром свой хлеб не ели.

Тузенбах. Я теперь уверен — этого мало. Мы свою жизнь растрачиваем на второстепеные, ничтожные цели. Ведь, в каждом из нас заложено Творцом невероятное богатство возможностей. А мы по привычке все сводим к хлебу насущному. Если бы только знать, кем ты был задуман. К несчастью, это узнаешь слишком поздно.

Вершинин. В таком случае я не понимаю вашего упорного желания поступить на кирпичный завод. Хотите, я напишу брату? Я уверен — там нужны грамотные, энергичные, а главное — честные работники... Вы нехуже моего знаете, как у нас нетерпимы к тем, кто пренебрегает рамками привычного. Напрасно набьете себе шишек.

Тузенбах. Не хороните вы меня раньше времени, ведь, я ничем, в сущности, не рискую. Я располагаю средствами на вполне сносную жизнь, но хочу испытать себя. Если дело с заводом не заладится, обещаю воспользоваться вашим предложением.

Вершинин. Да зачем же и пробовать? Ирина Сергеевна разделяет ваши намерения?

Тузенбах. Я не скрываю от нее своих планов, поэтому ее решение, надо полагать, вполне обдумано... Но скажу вам откровенно — я предпочел бы этой рассудительности чувство более....романтическое. (Достает часы) Кстати, мне пора — мы с Ириной условились встретиться, чтобы ехать смотреть квартиру.

Вершинин. Вы переезжаете?

Тузенбах (встает со стула) Да, собираюсь снять квартиру ближе к заводу.

Вершинин (тоже встает со стула) Вы так увлекли меня разговором, что я забыл предложить вам чаю.

Тузенбах. В другой раз.

Вместе идут к дверям.

Вершинин. Не забывайте меня. В любое время суток я буду рад вас видеть. И передавайте поклон Ирине Сергеевне.

Вершинин, подав Тузенбаху на прощанье руку, долго не выпускает его руку из своей.

Тузенбах. Передам непременно. Не провожайте меня. Честь имею кланяться.

Тузенбах уходит. Вершинин подходит к окну и смотрит ему вслед.

Вершинин. Барон мне симпатичен. Под его неказистой внешностью спрятана большая и красивая душа... Но почему умные, образованные и тонко чувствующие люди так легко попадают под влияние фальшивых идей...От чего-то жаль его, как бывает остро жаль немощного старика или потерявшегося ребенка.

Картина восьмая

В комнату входит Андрей Прозоров. В руке его шляпа и трость.

Андрей.  Здравствуйте, Александр Игнатьевич! К вам можно?

Вершинин (от окна идет к Прозорову, обменивается с ним рукопожатием.) Здравия желаю, уважаемый Андрей Сергеевич! Вам всегда можно!

Андрей (в нерешительности оглядывает комнату, решая куда положить шляпу и трость) В передней у вас никого нет.

Вершинин (забирает у Андрея шляпу и трость и кладет на шкаф) Жена с кухаркой и Керимом отправились на рынок...(Указывает на стул, на котором перед этим сидел Тузенбах) Присаживайтесь.

Андрей (усаживаясь). Проходя по вашей улице, решил заглянуть...Домой идти не хочется.

Вершинин. Здесь только что был барон, вы с ним в дверях не встретились?

Андрей. Я видел, как он заходил к вам, и специально дожидался его ухода.

Вершинин (удивленно) Что так? Разве вы в ссоре?

Андрей (с гримасой брезгливости) Нет больше сил выслуштвать его бредни о путях совершенствования человечества.

Вершинин (убирает фотокарточки в стол) Вы излишне строги к его невинным мечтам. Пусть они далеки от реалий нашего общества, но некоторые его рассуждения, на мой взгляд, не лишены здравого смысла.

Андрей (желчно) Для любого образованного человека, знакомого с основами современной экономической теории, очевидна полная несостоятельность, даже наивность рассуждений барона.

Вершинин (разводит руками) Я к своему стыду экономических теорий не изучал, так что с меня взятки гладки... Говорят, что в медицинской практике встречаются заболевания взрослых людей детскими болезнями. Вот и барон, как видно, переживает сейчас нечто схожее. В силу известных вам причин он раньше не получил прививки против подобных идей.

Андрей (все более горячась). Добро, кабы он один был такой. А то «подобные идеи», как вы их называете, начинают походить на моровое поветрие.  Наподобие холеры. С той лишь разницей, что та воздействует на внутренности, а они действуют на голову. (Со злым смешком) Причем, идеи-то всё не собственные. Русское общество собственных идей не имеет-с. А посему пользуется чужими-с! А тут, знаете ли, как в той поговорке: «дураку закон не писан, а коли писан - так не читан, а коли читан — так не понят, а коли понят — то не так». Возьмите, к примеру, научный труд англичанина Дарвина про «эволюцию» всего сущего на земле. Вы можете сказать, сколько человек у нас в России его действительно прочитали? Могу преположить — не более тысячи. Зато всякий заурядный уездный обыватель, возомнивший себя интеллигентом, без малейшего сомнения считает своим долгом заявить, что человек произошел от обезьяны. И при этом умудряется зваться правосланым, посещать церковь и справлять Пасху.

Вершинин. А вы Дарвину не верите?

Андрей (с вызовом). Не верю.

Вершинин. И можете доказать обратное?

Андрей ( в том же тоне). Не желаю.

Вершинин. Отчего же?

Андрей (в том же тоне). Просто не хочу.

Вершинин (с улыбкой). Вы из чувства противоречия так говорите.

Андрей (в том же тоне). Хотя бы и так. Вот, нам теперь вместо Бога хотят возвести на алтарь немецкого еврея Маркса. Вы читали его сочинения? (Вершинин не отвечает) Я читал-с. Могу свидетельствовать — умно' написано. Да не для русского человека. По сему — следует ожидать больших неприятностей. Не от немца Маркса! А от того сорта русских людей, к коим следует отнести барона. Такие невинные фантазеры сначала рассуждают о справедливости, а после уж непременно берутся за бомбы.

Вершинин (принужденно смеется) Вы меня рассмешили, Андрей Сергеевич. Барон — ниспровергатель общественных устоев! (Серьезно глядя на Прозорова) Надо его предупредить, чтобы впредь был осторожнее в своих словах.

Андрей. Вот именно — в словах. Мы горазды на слова и фантастические прожекты. Умеем заболтать любое дело.

Вершинин. Ну, барона нельзя упрекнуть в позерстве и лицемерии. Хотя, надо признаться, его намерение посвятить себя грубому, физическому труду мне кажется ошибкой..

Андрей. Очевиднейшая глупость...Впрочем, как и сама свадьба сестры с бароном. (Продолжает с раздражением) Ирина привыкла пассивно плыть по течению, надеясь на НЕЧТО, что непременно изменит ее жизнь, которая день за днем проходит мимо нее, грозя оставить никому не нужным пустоцветом. Вот и ухватилась за предложение барона, которого не любит...Я ясно это вижу, но ничего не могу  сказать, поскольку сам нахожусь в фальшивом положении...(Настороженно) Вы, верно, уже слышали историю с моим проигрышем?

Вершинин (уклончиво) Кое-что слышал. Но у нас, как водится, больше приврут для интереса.

Андрей (вздыхает) Оправдываться не могу и не хочу — очень неприятная вышла история.

Вершинин.  Казенных денег, надеюсь, не было? (Андрей отрицательно качает головой) Тогда еще — полбеды. Правду ли говорят, что вам пришлось дом заложить?

Андрей. Не было выхода. Но вексель оформлен под небольшие проценты с рассрочкой на год.

Вершинин. Н-да! Только не пытайтесь отыгрываться.

Андрей. Нет-нет. Я себе слово дал.

Вершинин (деликатно) Вероятно, Ирине Сергеевне на свадебные расходы деньги будут нужны. Тысяча рублей меня не разорит.

Андрей. Спасибо за великодушное предложение, но мы обойдемся своими средствами. Впрочем, я спрошу у Натальи Ивановны.... Вы, Александр Игнатьевич, совсем забыли к нам дорогу.

Вершинин (перекладывает на столе бумаги) Знаете ли — все дела. Начальство без конца теребит: с переводом бригады еще толком ничего не известно, а уже требуют расчеты, таблицы, графики. Приходится отписываться, наперед зная, что когда приказ придет, все написанное пойдет коту под хвост, и начинай все сызнова и срочно. Опыт имеется.

Андрей. Вот и Маша теперь редко заходит.

Вершинин. Это и не удивительно: у вас маленькие дети, которым нужен покой. Ольга Сергеевна устает на службе. Ей тоже надо отдыхать.

Андрей. Я знаю, что дело не в этом. Дом наш стал сумрачен и неприветлив.

Вершинин. Мы сами изменились, постарели.

Андрей. Да, вы правы...Третьего дня утром, за бритьем, увидал в зеркале отражение обыкновенной чиновничьей физиономии и понял, что более ждать от жизни нечего...В управе швейцар Тарас — хохол-философ говорит: если начал расти живот и лысеть голова — считай: пропала молодость... А ведь мне нет еще и тридцати.

Вершинин. Я понимаю, что вы сегодня не в лучшем настроении, и хочу, чтобы вы знали — у вас есть друзья, которые по-прежнему вас любят и верят в вас.

Андрей. Если бы вокруг меня поменьше твердили о моих способностях и не ждали от меня чего-то необыкновенного, тогда, возможно, моя жизнь сложилась бы более счастливо, и я не наделал бы ошибок, за которые сейчас приходится расплачиваться.

Вершинин. Вы вините в своих неудачах близких и друзей, которые всегда желали и сейчас желают вам только добра? Я правильно вас понял?

Андрей. Если бы я в свое время реально представлял предел своих сил, то не стал бы жениться, не добившись прежде определенных результатов, не заложив прочного фундамента своей карьеры.

Вершинин. Могу вас успокоить — подобные мысли возникают у девяноста восьми процентов мужчин после брака. Увы, прошлого не воротишь,  и мы все вынуждены с этим мириться. Но это — не повод перечеркивать свою жизнь. Думаю, можно договориться с Натальей Ивановной, что часть внеслужебного времени принадлежит только вам и вашим научным занятиям.

Андрей (качает головой). Это невозможно. После службы я вынужден бегать «по урокам». Главная мораль моей жены состоит в том, что мужчина обязан обеспечивать семье достойную жизнь.  Убеждать ее в том, что работа ума может быть необходима человеку как пища, как сон — совершенно бессмысленно.

Вершинин. Да, тут вам не позавидуешь.

Андрей (мрачно). Единственный безоговорочный авторитет для нее — Протопопов. Все, что он изречет — для нее истина в последней инстанции. Представьте, эту глупую идею с кирпичным заводом барону подкинула она с подачи Протопопова.

Вершинин (удивленно) Вот как? Я этого не знал. Ему что за дело до Тузенбаха?

Андрей (сконфужено) Это только мое предположение, не более. Мне самому мало, что известно. Я лишь могу поделиться известными мне фактами. Только убедительно прошу вас , что бы....

Вершинин (не дает Андрею договорить). Не бойтесь, от меня никто ничего не узнает.

Андрей (наклонясь к Вершинину) С месяц тому назад Протопопов ни с того ни с сего поинтересовался у меня — верно ли, что барон оставляет военную службу ради занятия простым трудом. Я ему ответил, что по моим сведениям барон подал рапорт об отставке. Тогда Протопопов говорит — в таком случае ему очень повезло — на кирпичном заводе купца Тенькова как раз имеется работа по его вкусу. И предложил передать это барону. Я не придал его словам значения и, конечно, Тузенбаху ничего не сказал. Вдруг, через некоторое время, жена напоминает мне об этом разговоре и справляется — выполнил ли я поручение Протопопова. Я не удержался, вспылил — зачем она лезет не в свое дело. Жена в ответ закатила мне истерику и первом удобном случае переговорила с бароном сама. Он и загорелся.

Вершинин (настороженно) Вы думаете, за этим что-тот кроется?

Андрей. Насколько я знаю Протопопова — он просто так ничего не делает.

Вершинин. Каковы могут быть его намерения? Вы его хорошо знаете, наверное, есть какие-то предположения.

Андрей. У меня нет определенного ответа. Возможно, что таким способом он  хочет унизить барона, чтобы продемонстрировать свое превосходство над человеком, стоящим по всем статьям выше его самого? Может быть есть другая причина — этого я не знаю. Скажу одно — я не хотел бы оказаться на месте человека, против которого Протопопов начал плести свои комбинации.

Вершинин. Уже и вы переняли любимое словцо своего начальника. Н-ну, не хмурьтесь, я не хотел вас обидеть. Пожалуй, нам стоит предупредить барона?

Андрей (избегая смотреть прямо в глаза Вершинину) По-моему делать это  преждевременно. Мы имеем не подкрепленные фактами подозрения. Стоит ли беспокоить его по такому поводу?

Вершинин (решительно встает) Это касается и вашей сестры. Неужели вы ничего не собираетесь предпринять, чтобы предостеречь ее?

Андрей. Я непременно поговорю с ней и постараюсь доказать всю абсурдность ее решения сделаться учительницей и ехать с бароном на завод.

Вершинин (закрывая створки окна) Эх, Андрей Сергеевич, поздно вы мне рассказали — боюсь, барон «закусит удила». Надо найти веский предлог, чтобы уговорить его переменить свое решение. Вы не могли бы через Наталью Ивановну узнать подробнее о замыслах Протопопова?

Андрей (категорично) Это исключено — она сразу насторожится. Этим я только    могу навредить.

Вершинин. Пожалуй, вы правы. Все же необходимо повидаться с бароном. Прошу прощения, Андрей Сергеевич, я поеду теперь же... Ежели хотите, можете подождать меня. Есть свежие выпуски Технического обозрения.

Андрей. Благодарю, но я тоже пойду. И так задержался — меня ждут двое оболтусов, коим я должен помочь не остаться на второй год.

Вершинин. Так вы соблаговолите сообщить, если узнаете что нового.

Андрей. Непременно дам знать.

Вершинин и Прозорова вместе идут к дверям. Андрей в дверях останавливается.

Андрей. Кажется, я забыл шляпу и трость.

Вершинин. Это я  виноват. (Шагнув к шкафу, достает шляпу и трость, передает их Прозорову) Прошу.

 Андрей. Уже привык ходить с тростью... Кажется, чего-то не хватает. Так вам, вероятно, ваша шашка?

Вершинин. Никогда не думал над этим.

Выходят из комнаты.

Картина девятая

Веранда летнего ресторана в городском парке над берегом реки. За столом, положив руку на перила ограждения, глядя на реку, сидит Теньков. По лестнице быстро поднимаются Протопопов и Взяткин, подсаживаются за стол к Тенькову.

Протопопов (обмахивается носовым платком) Ух, насилу вырвался. С этим переездом дома все вверх дном. Хорошо Взяткин выручил — извлек на волю под предлогом срочного дела в присутствии.

Взяткин. Весь день в хлопотах-с, упрел совсем. Ваше степенство, велите подать чего-нибудь прохладительного.

Теньков (подзывает официанта) Любезный, принеси пару светлого и еще одну «шипучки». (Протопопову) Тебе, Михайло Иванович, было бы лучше к Прозоровым идти, а еще вернее — схорониться за кустиком и проследить, чем у тех дело кончится.

Протопопов. Ну, батенька, это ты вовсе несуразицу предлагаешь — в мои-то лета да в моем ли положении по кустам хорониться? Зря тревожишься — все гладко выйдет.

Теньков. Прежде времени не хвались. Все дело построено на деликатном расчете...Нет во мне уверенности. А ну, как замирятся.

Официант приносит на подносе две бутылки с пивом и одну с минеральной водой. Молча поклонившись, уходит.

Протопопов (дождавшись ухода официанта) Маловероятно. Вторым секундантом к Соленому Петухов напросился, а это такая бестия. Его хлебом не корми — дай кого-нибудь стравить между собой.

Взяткин (отнимая от рта пустой стакан) Уж это точно-с. Форменная анафема, а не человек-с!

Теньков. Гм-гм. Ну, а если барон...того — уложит офицерика?

Взяткин (вытирая ладонью губы) Ни в коем случае. По благородству-с натуры да к тому же накануне вечания не дерзнет поднять руку на ближнего.

Протопопов (выпив стакан минеральной воды) Резонно. Ты, Трифон Антоныч, коли так переживаешь — свечку бы поставил.

Теньков. Вот еще, зачем мне чужой грех на душу брать?

Взяткин (принимается за вторую бутылку с пивом)  Грех — не беда, главное — после не забыть покаяться.

Теньков. Мне каяться не в чем. Захотели «их благородия» стреляться — на здоровье, это их личное дело. (Поворачивает голову, прислушиваясь) От заутрени звонят. Время за полдень, пора бы вашему Петухову появиться.

Протопопов (Взяткину) Ты вот что, Афанасий, поди — встань в конце аллеи, чтобы вход в парк и спуск к пристаням были видны. Как увидишь Петухова — подашь нам знак.

Взяткин (спеша, залпом выпивает полный стакан пива) Хорошо-с. Я платочком вам махну-с.

Теньков. Во-во. Не прозевай. Если все благополучно сойдет — золотой пятирублевик получишь.

Взяткин.  Премного благодарны-с. Будьте покойны, просемафорю в лучшем виде-с. Один момент-с.

Отставив руку со шляпой в сторону, Взяткин  торопливыми глотками опорожняет стакан и, лихо посадив шляпу на голову, сбегает по лестнице.

Теньков. Ишь полетел, шут гороховый...Как на новом месте без своих прохвостов управляться будешь?

Протопопов. Нашел о чем печалиться. На подобных субьектов земля русская плодородна...Давай-ка, пока время позволяет, о нашем дельце переговорим. Дорогонько ты мне завод отдаешь. Войди в мое положение: переезд и обустройство на новом месте мне в добрую копейку влетят. Сколько денег ухлопал, чтобы должность получить — вспомнить страшно. Уступи, Трифон Антоных, не чужие, чай, люди!

Теньков (крутит в руке пустой стакан, прищурив глаз, рассматривает его на Солнце, после ставит на скатерть) Нескладно с заводом-то получилось. Теперь, выходит, не с руки мне его продавать.

Протопопов. Как прикажешь это понимать? Мы с тобой уже и по рукам ударили. Изволь, я согласен на прежние условия, но уж и ты своего слова держись!

Теньков (недовольно) Ты меня на слове не лови. Когда я об их свадьбе услыхал, то совсем голову потерял. А тут вона как дело повернулось. Ну, скажи на милость — зачем тебе кирпичный завод? Ты же в этом деле ни бельмеса не понимаешь. И как собираешься им управлять, съехав за 80 верст?

Протопопов. Я ничего менять не собираюсь — пусть работает как при тебе.

Теньков. Без хозяйского глазу нельзя. Ты думаешь, я ради своего удовольствия, что ли, то в Москву, то в Нижний мотаюсь? Дела, брат, лежать на боку не велят.

Протопопов. Ну, так и я стану время от времени наезжать.

Теньков. Ох, чувствую финтишь, Михайло Иваныч. Я так полагаю — ты с заводом канителиться не будешь, сразу загонишь, пока он хорошую цену имеет. Должно уж и покупателя подыскал? Верно я рассудил?

Протопопов. Ты меня каким-то мошенником выставляешь. Что удивительного в том, если я решил сам капиталистом заделаться? Надоело завидовать, как ты миллионы загребаешь.

Теньков. Вот-вот, в этом вся разница промеж нас: у тебя всегда денежный интерес на первом месте, а для меня деньги — помощники дело вперед двигать.

Протопопов. Ты поделился бы секретом, как это у тебя выходит. Кажется, недавно с малых капиталов начинал, а как взлетел — в Москве, в Нижнем заметной фигурой стал. Для тебя, при твоих-то прибылях, какой-то кирпичный заводик. Тьфу! Пустяк!

Теньков. Ты мне зубы не заговаривай. Я тебя насквозь вижу. Этот пустяк верный доход приносит, который на главное дело идет. Большая река тоже сперва из ручейков да речушек собирается. Ладно, после об этом еще поговорим. Ты сделал, о чем я тебя просил? Вексель у тебя?

Протопопов. Все сделал, как уговаривались. Только небольшой перерасход вышел. (Прячет глаза) По закону переоформлять векселя до истечения срока закладной возбраняется, так что пришлось нотариусу сунуть тысячу.

Теньков (недовольно) Хватило бы ему и двух сот.

Протопопов. В другое время довольно было бы и сотни, да, ведь, ты погнал, как на пожар. Редкий дурак не воспользуется таким случаем.

Теньков. Наступит ли когда-нибудь такое время, когда вы хапать устанете и скажете «довольно»? Хорошо, деньги получишь. Давай вексель.

Протопопов. Вот, возьми (Достает из кармана бумагу)...Когда можно тысчонку назад получить?

Теньков. Дай сначала посмотрю. (Внимательно рассматривает вексель, проверяет «на свет») Вроде все в порядке. (Прячет вексель в портмоне) После ко мне заедем, тогда и деньги получишь.

Протопопов (кротко) Как скажешь, Триша. Что ты намерен теперь с прозоровским домом делать? Вступить в права владения законным порядком ты сможешь не раньше будущего года.

Теньков. Не решил еще. Там видно будет.

Протопопов. Жить в нем ты не собираешься, выгнать прежних хозяев — было бы не великодушно. Большой пользы в этом приобретении я не вижу, а хлопот — не оберешься.

Теньков. Это уж моя забота. Лишний козырь на руках иметь не помешает. Ты вот что мне скажи: Прозоров тебе еще нужен?

Протопопов. Вынужден признать свою ошибку — ни на что негодным оказался, словно весь воздух из него выпустили.

Теньков. Коли у тебя в нем нужда отпала, так я его подберу.

Протопопов. Понимаю-с! Ну, Трифон Антоныч, в пору у тебя поучиться! Когда в Москве у тебя гостил, в цирке наблюдал схватку француза месье Анри с  удавом. Так ты, словно тот самый удав, кольцами в охват берешь, что и не рыпнешься.

Теньков. Ежели я чего решил, то своего непременно добьюсь.

Протопопов. За малым дело стало... Смотри, адьютант командира бригады прикатил. (Достает из желетного кармана часы) Начало второго. Петухов, каналья, отчего-то  задерживается.

Вдали раздаются бодрые звуки военной музыки.

Протопопов. Слышишь, уже  батареи выступили маршем.

Теньков. Не заснул там твой махальщик?

Протопопов (привстает на стуле) Сидит на тумбе курит.

Теньков. Чувствую — не к добру все это. Ох, зря понадеялся на вас.

Протопопов (вскакивает во весь рост) Рано начал Лазаря петь, Трифон Антоныч! Вон Взяткин нам знаки подает...Вот и Петухов собственной персоной. Сейчас все прояснится... Вот каналья, взялся Взяткину рассказывать.

Теньков (тоже встает со стула) Чего это он вприсядку пошел?

Протопопов. Золотой твой отрабатывает. Значит все кончено, Трифон Антоныч — наша взяла!

Теньков (крестится) На все Божья воля! (Протопопову торжественно) Ну, быть по-твоему, отдаю завод. Так отдаю. Владей!

Протопопов (с радостным облегчением) Вот это благородно! По рукам, Трифон Антоныч! Ты знаешь — за мной не станет! (Кричит) Человек! Бутылку лучшего шампанского!

На веранду быстро поднимаются Петухов и Взяткин.

Теньков (нетерпеливо) Ну, что? Рассказывай.

Петухов (не обращая ни на кого внимания, берет стакан Протопопова, сделав глоток, морщится и выплескивает воду за перила) Что за дрянь вы пьете? Велите подать шампанского.

Подходит официант с завернутой в белую твердую салфетку бутылкой шампанского, собирается открыть, но Петухов отстраняет его, берет бутылку, крутит и ударом ладони по донышку выбивает пробку, при этом струя пены льется на Взяткина. Петухов жадно выпивает один за другим два стакана. Третий стакан пьет уже с остановками.

Петухов. Застрелил....Отличный выстрел.....Прямо в сердце....Когда подбежали — уже не дышал.

Все пьют шампанское кроме Тенькова.

Взяткин (облизывая губы). Разрешите-с, ваше степенство, получить-с обещанный приз.

Теньков. Раз обещал — получи.

Достает из маленького кошелька золотой пятирублевик и подает Взяткину. Тот, поцеловав монету, прячет ее в желетный карман.

Петухов (гремит жестяным голосом) Вижу, здесь некоторым за ничтожные заслуги награды раздают, а те, которые под пулями своей шкурой рисковали, как всегда, оказались позабыты!

Теньков. За  усердие вот  тебе три червонца.

Петушков (получив монеты) Не мешало бы добавить.

Протопопов. Довольно с тебя. Рассказывай, как было дело. Кто первым стрелял?

Петухов (опустив деньги в карман, садится к столу) Первый нумер достался барону, но он выпалил в землю.

Взяткин. А я что говорил?

Петухов старается вытрясти из бутылки в стакан остатки шампанского.

Протопопов. Дальше что? Не тяни волынку!

Петухов с неудовольствием смотрит в пустой стакан и резко отставляет его в сторону.

Петухов (сварливо). В начале чуть не сорвалось. Барон начал было говорить, что обиды на Соленого не держит и в свою очередь приносит извинения. Но я его сразу срезал, заявив, что не позволю из благородного поединка устраивать балаган, что без ущербу для чести обоих его так просто кончить нельзя. И тут же мы с секундантами их развели. Дальше все пошло как по маслу. Соленый молодцом держался — выстрелил и глазом не моргнул.

Теньков. И ты, видать, тоже не промах.

Петухов (заносчиво). Меня учить не надо! Не первый раз в подобных переделках участвую. Сам у барьера не единожды стоял!

Протопопов. Ты ври, Петрушка, да меру знай. Что били тебя по морде за твои картежные фокусы — это все знают. И из полка тебя выгнали, потому что мараться об тебя — самому честь потерять.

Петухов (обидчиво). Обижаете, Михал Иваныч, я кажется всегда к вам с полным расположением и открытой душой.

Протопопов. Не терплю, когда ты среди своих врать начинаешь.

Теньков. Ну, будет вам...Вот что: надо помянуть барона, как подобает провославным христианам. (Подзывает официанта) Любезный, подай-ка нам графинчик.

Петушков (в догонку) И закусок! Пороховой дым вызывает у меня зверский аппетит.

Протопопов. Отчего не помянуть. Человек он был беззлобный, с чудинкой в голове, так это у нас на Руси никому в вину не ставится. Вот превратности судьбы! Останься барон служить — мог бы сегодня ехать в Царство Польское, а вместо этого — отбыл прямиком в Царство Божие.

Взяткин. Ждут его там, как же! Он, поди, и в Бога толком не верил.

Официант приносит графин с водкой, рюмки и закуски.

Теньков (разливая водку по рюмкам) Это уж не наша забота. Пускай земля ему будет пухом!

Все молча выпивают.

Теньков. Аминь.

Петухов (одобрительно крякает) Хороша с ледничка. (Официанту резко) Человек, хрену к ветчине подай!

Протопопов. Полюбуйтесь на реку, господа! Лес мачт, на пристанях — настоящее вавилонское стопотворение. На берегу с полгорода зевак собралось. Чем не отплытие Колумба в Америку?

Петухов. Эх, не было меня в те времена, уж я показал бы этим американцам!

Протопопов (Тенькову) Вот пошехонец! Он, видно, думает, что уже тогда в Америке были игорные и бильярдные залы!

Теньков. Это что! Вы поглядели бы на Волгу в Нижнем во время ярмарки. Вот где сила! От Кремля глянешь на Стрелку — аж дух захватывает! Сотни барж — воды за ними не видать,  мачт — что тебе лес из реки поднялся, пароходы косяками ходят. Куда вашей Америке! Нету в мире державы богаче нашей Расеи-матушки.

Протопопов. Нам с Нижним, конечно, не тягаться. Но согласитесь, господа, что есть в этом зрелище определенная экспрессия, тяга к перемене мест. Жаль, что нет в нашем городе художника, способного запечатлеть в красках сей памятный момент.

Взяткин. Зато наверняка есть художники по части чужих карманов. Вот кому сегодня — настоящее раздолье.

Петухов. Опомнился! Свои прогонные господа офицеры давно цыганам, шулерам и шлюхам спустили. Эти бестии в последнюю неделю здорово поживились!

Протопопов. Говорят, у Назарки день и ночь игра шла?

Петухов. У Назарки — мелкая шушера играла. Все серъезные игроки у Абрамки сошлись.

Протопопов. Без тебя, как всегда, не обошлось?

Петухов. Куда мне! Сам полицмейстер банк держал. Так разошелся, что другим и не подступись!

Протопопов (восхищенно) Вот прохвост! Погрел руки почтенный Тарас Григорьевич! Может теперь должок вернет?

Взяткин. Раскатали-с губу, легче из камня воду выжать-с!

Протопопов. Это верно. Трудно наш полицмейстер расстается с деньгами, особенно с чужими. (Тенькову) Ты что, Трифон Антонович, приумолк?

Теньков. Не складно получается — про Соленого мы совсем позабыли.

Протопопов. Ты что же — предлагаешь ему заплатить за то, что он барона ухлопал?

Теньков. Не про деньги разговор... И все же —  не хорошо.

Протопопов. Если уж так хочешь ему угодить — нет ничего проще: пошли на баржу с офицерами вина и закусок. Им это будет в самый раз.

Петухов. Поздно спохватились — караван вот-вот отчалит.

Протопопов. Это не беда. Они нынче далеко не пойдут — на ночевку у Троицы на якоря встанут. На лодке все доставить — чего проще.

Петухов. Не поход — а пикник на лоне природы.

Протопопов. Генерал — умница. Все правильно рассчитал: главное — людей из города увести, а там уж порядок наведут. Отсталых успеют собрать, если что впопыхах позабыли — тоже подвезут. Что бы сразу подчистую уйти — об этом нечего и думать!

Петухов. Кучер по дороге сюда рассказывал: полицмейстер утром трех в стельку пьяных офицеров арестовал — хотели из борделя девку выкрасть, с собой на барже увезти. Девка, когда на извозчика грузили, визжала от щекотки, как поросенок, только поэтому и хватились.

Все смеются.

Пртопопов (сквозь смех) Сознайся, прохвост, что прямо сейчас это сочинил!

Петухов (истово крестясь) Ей-богу, истинная правда! Что же я по-вашему слова правды сказать не могу?

Взяткин (привстав со стула) Ба! Смотрите, Профессор собственной персоной!  Совершают-с променад с очередным-с наследником.

Петухов. Ну, чей наследник может наверняка знать только его жена.

Протопопов. Петрушка, видно, забыл про ухо?

Петушков закрывает ладонью ухо.

Взяткин. Ишь — какая фря! Делают вид-с, будто нас вовсе не замечают. Ждут-с, чтобы  его позвали.

Протопопов (переглянувшись с Теньковым) И позовем — мы люди не гордые. А вы, голуби сизокрылые, хватить рассиживаться. Займитесь-ка делом. Ты, Петухов, дуй на Еленинскую, в магазин к Алексееву. Скажешь — от меня. Возьмешь дюжину белого вина - хорошего, токайского, головку голландского сыру да фруктов разных фунта четыре. Нет, четырех, пожалуй, будет мало. Возьми шесть. Да, гляди, чтобы все было в отбор. Скажешь, чтобы счет мне прислал. Ты, Взяткин, найми лодку с двумя гребцами на вечер и меня жди. Сам лично господину Соленому чарку на посошок поднесу и доброй дороги пожелаю.

Теньков. Дело говоришь. Я к тебе в долю вхожу.  (Петухову) Вот тебе, любезный, четвертной билет. Возьми два фунта икры зернистой, наилучшей  да осетрового балыка фунтов на десять, да кренделей пшеничных пяток, да полдюжины «цимлянского».

Петухов (ворчливым тоном). Вот так всегда. Другие с приятностью время проводят, а ты, вывалив язык, по городу рыскай.

Протопопов. Ну-ну! Сироту казанскую  из себя не строй. Без меня ты и месяца на воле не протянешь. Гляди, в острог попадешь, уж больше оттуда не выйдешь.

Взяткин (дерзко). Это еще неизвестно — что кому на роду написано. От сумы да от тюрьмы не зарекайся.

Протопопов (грозно). Что такое? Бунт в команде? Сошлю на галеры! Оставлю посерёд океана в шлюпке без весел!
Петухов. Пойдем, Афоня. Не связывайся. Себе дороже выйдет.

Петухов и Взяткин уходят.

Картина десятая

Появляется Андрей Прозоров. Он в форменном пальто и в фуражке с круглой чиновничьей какардой. Катя перед собой детскую коляску — сплетеную из прутьев ивы корзину на четырех низких деревянных колесах, с высоким ручкой-поручнем, в которой под белой кружевной накидкой спит ребенок, он медленно приближается к веранде, намерено прижимаясь к дальнему краю дорожки и делая вид, что смотрит исключительно на  реку, как бы не замечая Протопопова и Тенькова. Протопопов окликает его.

Протопопов. Прозоров! Андрей Сергеевич! Милости просим в нашу компанию. Отсюда гораздо лучше видно.

Андрей Прозоров, толкая перед собой  коляску, подходит к веранде, оставаясь с наружной стороны. Молча, кивком головы здоровается.

Протопопов. Отчего вы здесь, а не у пристаней? Кажется, ваши друзья уезжают.

Андрей. Им сейчас не до нас. Мы вчера попращались.

Протопопов. Право, даже мне жаль, что бригаду от нас переводят. Привыкли к ним. А из привычек жизнь складывается. Очень скоро многие последуют их примеру. Уже есть первая ласточка — в понедельник отбывает театр. Через месяц этот город будет пуст, как картонка из-под торта...Разве, другой какой полк расквартируют. (Андрею) Господа офицеры ничего не говорили об этом?

Андрей (сухо). Нет.

Протопопов. Впрочем, мне от этого ни холодно ни жарко. На будущей неделе, даст Бог, и я тронусь. Прощай тогда, тихий городок!

Андрей, не поддерживая разговор, мрачно молчит.

Протопопов (Андрею). Новость последнюю слыхал?

Андрей (отрывисто). Вы о поединке? Да, знаю — мне доктор сказал.  Бессмысленная смерть.

Протопопов (с тонкой улыбкой). «Шарше ля фам». Непременно тут замешана женщина.

Андрей (смотрит на Протопопова с презрением. Говорит резко). Вздор!

Протопопов (бросив удовлетворенный взгляд на покрасневшего Андрея, продолжает) А ежели говорить всерьез, барон бросил вызов общественному мнению. За то и поплатился. Главное - кому и что он хотел доказать? Останься он жив — общество не оценило бы его поступка. (С усмешкой) Ведь он не граф Лев Толстой. В глазах же рабочих он все равно остался бы барином, решившим вкусить их жизни ради забавы. Он любовался собой, своим смелым, как ему казалось, поступком. При этом, не задумываясь, готов был принести вашу сестру в жертву своему извращенному честолюбию, бросить сей брильянт в грязь, в среду невежестного, грубого, почти первобытного народа!

Андрей (нехотя). Барон заблуждался, это так. Но его намерения в отношении моей сестры, я уверен, были честны.

Протопов. Когда мужчина действительно любит женщину, то готов бросить к ее ногам лучшее, что имеет. Барон, напротив, в угоду своей прихоти, собирался лишить вашу сестру остатков былого комфорта, которым она была окружена с рождения. Убежден, что этот союз не выдержал бы столкновения с обыденной и грубой действительностью низов нашего общества.

Андрей (скривив губы). Вы, как всегда, правы.

Теньков (веско). Ваша сестра достойна счастливой жизни, и будьте покойны — найдется человек, способный ей такую жизнь обеспечить.

Глубокая пауза. Андрей с недоумением смотрит на Тенькова.

Раздаются хлопки выстрелов, в небо взлетают разноцветные ракеты, с берега долетают звуки бравурного марша.

Протопопов. Первые баржи отчаливают. Помашем им на прощанье.... (Стоя, машет вынуым из кармана платком)

Андрей (как бы про себя) Если бы кто мог понять, какая тоска сжимает сердце. Словно товарищи по стае улетают в теплые края, а ты остаешься с перебитым крылом в ожидании осенней непогоды.

Теньков (Андрею). Выкиньте прочь свою тоску. Я хочу сделать вам предложение. В скором времени я отправляюсь в деловой вояж за границу. В Париж. Взял подряд на поставку строевого леса для постройки балаганов на мировой ярмарке. Мне нужен человек, обученный иностранным языкам. Поездка на всем готовом: есть, пить — что я, то и он, вагон первого класса, гостиницы — все по первому разряду. Если я вам, господин Прозоров, предложу — согласитесь?

Протопопов. В Париж, за чужой счет? Покажите мне того дурака, что от такого предложения откажется.

Андрей (будничным тоном). Я не могу оставить место.

Протопопов (коротко свистит). Ну, брат, не знал с кем имею дело.

Теньков. От чего же не можете?

Андрей. Я служу. Живу на жалование. Не ворую. Взяток не беру.

Теньков. Сколько, ежели не секрет, составляет ваш доход?

Андрей. Это не имеет значения.

Проторопов. Вместе с прибавками за выслугу — полторы тысячи в год. (Вздыхает) Не пошикуешь.

Теньков (быстро прикинув в уме). В месяц выходит по сто двадцать пять рубликов. Я дам вам втрое.

Протопопов. Ну, ты, Трифон Антонович, сильно расщедрился. Столько-то и мне не отхватить.

Теньков (без притворства). Ты, Михайло Иваныч, в мой карман не заглядывай. Это мое дело решать — кому и сколько платить. (Андрею) А вам, уважаемый, я так скажу. Вы — человек в расцвете лет, образованный. Можно ли поверить, чтобы такой человек целью своей жизни поставил извести ведро чернил и несколько пудов бумаги? С трудом в это верю-с. Я не умею красно, как господин Протопопов, говорить. Но однако ж жизнь не из бумаг, она, любезный мой, из дел состоит. Кто сейчас главная пружина в государстве? Заводчик, фабрикант, промышленник. Это мы фабрики, заводы, железные дороги, мосты, паровозы, суда, прииски строим. Через нас держава крепнет...Иной раз инда робость берет: столько еще дел-то впереди! (Качает головой) Одному — за целую жизнь не поспеть. (Вздыхает) Цену времени понимать начинаешь. (После короткой паузы Андрею) Вот и вам хватит, как дедушка Илья, сиднем на печи-то сидеть. Предлагаю вам настоящее дело. Я чувствую — мы поладим. Ну, так как? По рукам что ли?

Андрей (после непродолжительной паузы, изменившимся голосом) Я согласен.

Теньков через перила веранды протягивает Прозорову руку, которую тот с почтительным поклоном головы пожимает.

Теньков. Надо нам знакомство поближе свести. Прошу завтра вечером, часикам к восьми пожаловать ко мне домой, тогда все и обсудим. (Встает из-за стола) Что же, господа, время с пользой провели. Господин Прозоров, прошу супруге вашей и сестрицам поклон от меня передать. Стало быть - до завтра. Пойдем, Михайло Иванович,  прогуляемся до пристаней да заодно потолкуем.

Протопопов (Прозорову) А вы везунчик, Прозоров. Можно сказать, банк сорвали. Даже завидки берут. Не смотрите так сердито. Ей Богу, я этого не заслужил...Сестрице своей, Ирине Сергеевне, передайте, что интриган и подлец Протопопов шлет ей свое искреннее сочувствие. Как ни странно, мы тоже душу имеем-с. Правда, редко кому ее открываем...(Продолжает своим обычным, насмешливым тоном) Впрочем, постарайтесь ее утешить, недаром говорится: «что ни делается — к лучшему». Счастливо оставаться.

Протопопов и Теньков уходят. Начинает накрапывать дождь.

Андрей. (в волнении трет руку об руку, потом засовывает их в карманы пальто) У меня даже руки похолодели. Можно ли всему этому верить? Когда-то я самоуверенно представлял, как въезжаю в Париж триумфатором, европейской знаменитостью, а еду приживалом при разбогатевшем купчике. (Стоит, подняв лицо с закрытыми глазами к небу) Пусть так. (Вынув из карманов  руки и сложив их на груди, делает два стремительных шага от каляски и столь же быстро возвращается назад) Зато какой выпадает шанс вырваться из этого опостылевшего города, каждодневного мелочного существования, от женщины, которую я презираю!  Стоит признать, что этот Теньков далеко не глуп. Как верно он сказал: «не для того родились, чтобы извести ведро чернил и пуды бумаг». Я вдруг словно пробудился. Была же во мне «божья искра». Я знаю наверное, что была. И ужас охватил меня. Неужели потухла?...Нет! Нет, господа! Дайте мне только глоток свободы! Свободы от жалкой роли добытчика, а по сути - раба собственного семейства. Я еще смогу вас всех удивить! Непременно ехать! Поступить иначе — это положить конец всему, что еще, кажется, сохранилось под пеплом сгоревших желаний и надежд. Кто и что может остановить меня?! Жена — эта хищная, плотоядная пиявка. Пусть убирается к своему отцу — жалкому местечковому Селадону...Сестры. (Вздыхает) Да, их стоит пожалеть. Но разве я могу что-то исправить? Читать же в их глазах молчаливые упреки — жестокая пытка для меня. Во всем городе после смерти Шмидта и сегодняшнего отъезда Вершинина не осталось человека, способного понять меня. Итак, нет ни одной причины, заставившей бы меня остаться. Решение принято.

Из коляски доносится плач ребенка. Андрей убирает накидку и копошится в коляске.

Андрей. Что? Просишься домой? Если бы ты мог понимать, я постарался бы объяснить тебе, что дом — это вовсе не то место, где едят и спят. Пожалуй, для тебя  было бы лучше, если бы теперь же я пустил тебя, как Моисея, на волю волн. Но в наше время это невозможно. Надеюсь, что когда-нибудь ты поймешь меня. И, может быть, простишь. А может быть,поступишь, как я?...Если у тебя достанет  храбрости.

Уходит с коляской со сцены.
Занавес