Киборг и Лилия. роман. 1-я часть. глава 15

    


                15

         А потом в город ворвался май. Молодой, задорный, яркий, сразу же, без томных прелюдий схвативший всех вокруг в свои жаркие объятия, и понес, покачивая на руках и подбрасывая под самое небо, к брату своему, июню.
         Татьяна Викторовна внесла в комнату большую, старинную шкатулку. Ореховое дерево, уголки и накладки из потемневшей бронзы, тончайший резной орнамент на крышке и боках.
         - Ничего себе, вещь! – присвистнул восхищенно Сергей.
         - Ага, фамильная штуковина, видишь вензель? Все, что осталось от былой роскоши славного дворянского рода, - похвасталась Наталья.
         - Правда, дворянского?
         - Ну да. Предки приехали в Россию из Германии. Верой и правдой служили новой Отчизне, так сказать, рукой, мечом и всем достоянием своим. Немало преуспели, как немцам и полагается, - Татьяна Викторовна открыла ларец и выложила на стол ворох пожелтевших конвертов, открыток и черно-белых, буроватых даже, фотографий.
         - Это где-то середина прошлого века, дагерротипы, - на глаз предположил Сергей.
         - Вот эта самая старая, 1863 год. Вероятно, были и постарше, да подевались куда-то. Лет-то сколько минуло, да и годы эти были беспокойные.
         На фото осанистый господин во фрачной паре, усатый, с небольшой бородкой-эспаньолкой, смотрел куда-то чуть в сторону от фотографического аппарата. Рядом с ним красивая дама в строгом, но очень элегантном, бархатном платье. Взор ее был устремлен туда же, куда и взгляд ее спутника, куда-то за пределы фотокарточки. Горделивая осанка, непринужденные позы. Совершенно понятно, что это не постановочная композиция, что происходящее для этих людей совершенно обыденно и повседневно. Сергей невольно залюбовался этой красивой парой.
         - Ладно, пора и честь знать, - Татьяна Викторовна хлопнула ладонями по столу и встала.
         - Наташа, когда посмотрите, собери все обратно в ларец, пожалуйста.
         - А ты куда это?
         - На кудыкину гору торговать помидору. Я же говорила тебе, забыла? Уезжаю я от вас в отпуск, на дачу, на воздух, к воде.
         - Как? А я тоже хочу!
         - Так поехали.
         - А Сережик как же? Без меня он заскучает, заболеет и умрет. Давай и его возьмем?
         - Стоп, стоп! Я же работаю, кто же меня отпустит?
         - Ну вот, - Батаня развела руками, - всегда кто-то должен страдать, не бывает так, чтобы всем сразу было хорошо.
         - Значит, страдать придется мне, - Наташа стукнула кулачком Сереге по ребрам, - все из-за работы этой твоей, проклятущей. Эх, буду ждать тебя долгими вечерами, варить тебе суп, стирать твои носки и футболки…брр!
         - Она не проклятущая, она кормилица. А стирал я всегда себе сам, и приготовить могу хоть ужин, хоть что. Ты главное, жди меня, и я вернусь, будешь? – Сергей с улыбкой заглянул Наташе в глаза.
         Та взгляд встретила без улыбки, - Посмотрим на ваше поведение.
         - Ой, ну вас, с вашими объяснениями. Поехала я, электричка вот-вот. Дом тут не сожгите, и…это, аккуратнее, и вообще. Сергей, ты старший, отвечаешь. Понял? – Татьяна Викторовна значительно посмотрела на Синицына.
         - Понял, - кивнул Сергей. Действительно, что же здесь непонятного. Будем, так сказать, аккуратнее, осторожнее, и вообще. 
         Сумки собраны. Татьяна Викторовна отказалась от предложенной Наташей и Сергеем помощи:
         - Не тяжелые, а электричка – вон она, через дорогу.
         Когда хлопнула входная дверь, из комнаты Свиридовых вышла заспанная Евгения:
         - Чего это? Мама умотала уже? А я проспала, не попрощалась. Славку усыпляла, и сама вот…
         - Все. Свобода! Что хочу, то ворочу, - Наташа потянулась, - хочу есть. Что там у нас на обед, а, Сергей Борисыч?
         - Совсем с ума сошла девушка, - Синицын участливо покачал головой, - Я-то, откуда знаю, что там у тебя на обед?
         - А я тебе сейчас списочек сварганю, и ты пойдешь, и накупишь всякой вкусности. Да, Жень, у нас сегодня прием гостей. Вы с супругом как?
         - Ой, нет, я пас. Отсыпаться буду. А то вечером Игнат грозился везти нас на свою квартиру.
         - Зачем это?
         - Человеку, говорит, требуется перемена места.
         - А, ну-ну. Значит, мы с Сержем за главных остаемся.
         Сергей попытался осторожно возразить, - Наташ, может, ну их, этих гостей? Давай, в другой раз, а? И так с тобой почти не видимся?
         - Ну, как же, я же говорила тебе, всех уже позвала, к шести начнут подтягиваться. В общем, душа требует праздника.
         Сергей вздохнул и пошарил в карманах своей легкой куртки, висящей здесь же, в прихожей, на вешалке.
         - Прелестно. А у меня, между прочим, денег нет.
         - Э! Ты что? Думай, что говоришь. И на выпивку нет?
         - Ну, на пару литров шила, конечно, хватит. И на пару банок сметаны. Улавливаешь мысль?
         Наташа спокойно кивнула, - Чего не понятного? Блины будут. Нормально.
         А Сергею, почему-то, не понравилось вот это “нормально”. Слово как слово, в принципе, вполне себе положительное и позитивное. Но его ведь и сказать нужно правильно…
         Мудрая Женя, похоже, уловила этот тонкий нюанс, тронувший едва видную, туго натянутую струнку, тут же тихонько, тревожно загудевшую:
         - А я тоже хочу блинов. Не поеду никуда, скажу Игнашику, что голова болит.
         А Сергей энергично, даже слишком как-то, надевал куртку и завязывал шнурки. Сестры переглянулись, и Женя одними губами прошептала сестре, - Дура!..
         - Что еще? – вопросительно подняла брови Наташа.
         - Ну, что? С меня алкоголь, и блины, - не понял ее реплики Сергей, не видевший ее и Жени молчаливого диалога, - а вам, девушки, мой наказ: сварить кастрюлю гречневой каши, и нажарить сковороду лука с морковкой и перцем. Перемешать, добавить майонез, и - закусь первый сорт. Ясна задача?
         - Ясна, ясна, топай, давай…
         Давно уже Сергей обнаружил на кухне Ивашовых-Свиридовых настоящее богатство, для тех, кто понимает, четыре небольших, чугунных сковороды. Сразу же тогда опробовав их, он убедился: они – идеальны для выпекания блинов, совершенны! И сейчас, хорошо прокаленные, они легко и быстро, без пригарков и прилипух, выполняли свои прямые обязанности. Большая кастрюля жидкого блинного теста пустела в приятном темпе.
         Сергей снова пребывал в своем знакомом состоянии, нечто сродни трансу, когда голова свободна от мыслей, или для мыслей? Так или иначе, все пустое, суетное, не находя благодатной для себя почвы, уходит, презрительно вздернув нос, фыркнув и хлопнув дверью. Думы, видения, образы, сюжеты текут насквозь, плавные, бережные. Руки все делают сами, быстро и верно, даже песенка мычится. Какая? Да, все равно, какая, любая. Общее чувство умиротворения, радости от того, что все хорошо: в нем, рядом с ним, поодаль тоже, и это все так благотворно и живительно осеняет его, что Сергей верит, дело так и обстоит, даже если все совсем иначе.
         Получилась очень приличная стопка блинов, высотой сантиметров в двадцать. Точно такая же и еще на одной тарелке. Конечно, на толпу молодого, здорового и вечно голодного народа это не количество, так, на зубок. Ну уж, чем богаты – тем и рады. Кому мало, пусть с собой несет.
         Пришел Игнат, и, узнав о планах Синицыных-Ивашовых, с легкостью отказался от своих. Вытащив из морозилки оба литра спирта, он ушел в ванную, греметь бутылками и шуметь водой.
         - Вот, смотри, Серый, эти три фуфыря – повышенной убойности, просто ядер! – шепнул он, подмигнув на ничем не примечательные три пивные бутылки в ряду из восьми одинаковых. Правда, в отличие от прочих, они были темного стекла.
         - Я понял. Только сегодня я, наверное, не буду очень уж налегать. Извини. 
         - А что это ты?
         - Да так, как-то, настроение сегодня не питейное. Не в смысле, что вообще не буду, но не буду как всегда. А вообще - я с вами.
         - Ну, смотри сам, конечно. А надумаешь, подсаживайся ко мне, а то эта молодежь совершенно не владеет благородным искусством доброго пития. Не бойцы.
         Сергей кивнул.
         - Не нравишься ты мне что-то, Сергей Борисыч. Давай, колись, в чем печаль?
         Синицын улыбнулся, - Что ж это я вам всем не нравлюсь-то?.. – помялся немного, но все же, подумал, что Игнату можно.
         - Понимаешь, разладилось что-то у нас.
         - С Натальей, - уточнил Свиридов.
         - С ней. Чуйка мне подсказывает, что-то я не то делаю, или не так, не знаю.
         - А может она? Или оба, что вернее?
         - Может, и так. Но я за себя привык отвечать. Если что, сначала с собой разбираюсь.
         - Ага, это называется, самокопание, самобичевание и пораженчество. Что вы за народ такой, интеллигенция, недоделанный, ничего толком не умеете, не знаете, все ковыряетесь в себе нестерильными своими клешнями,  расчесываете болячки себе и другим.  Нравится, что ли, так?
         - Почему, не нравится, конечно. Только, как иначе-то? Во всем сразу других винить?
         - Не сразу, а постепенно. Ладно, давай так, пока народ не набежал, тебе нужно сейчас с Натальей рядышком быть. Смейся, шути, расскажи что-нибудь забавное, обнимай, целуй, под рубашку лезь, что хочешь, но не броди по хате скорбной тенью. Она же не дурочка, видит, что ты такой весь виноватый, пришибленный как фашист под Сталинградом, и делает выводы, что ты и есть во всем виноватый. Понял?
         - Да это понятно все…
         - Раз понятно, иди к чертям с моего поля зрения.

         Сергей поплелся искать Наташу. Странно, но он не видел ее уже больше часа. Когда вернулся из магазина, она не встретила его, принимала покупки и выдавала все для жарки блинов ему Женя. Пока хлопотал у плиты, Наташа ни разу не зашла на кухню, поинтересоваться ходом дел, чмокнуть в щеку, стащить горячий блин с тарелки. Пока был занят, Сергей как-то не задумывался над этим, но сейчас, вдруг, подумал, вспомнил, и гадкие, неуютные мысли толпою полезли ему в голову.
         Наташа была в большой комнате, лежала на диване, отвернувшись к стене, и похоже, спала. Серега аккуратно прикрыл дверь, потоптался рядом с диваном, и тихонько прилег рядышком. Наташа не шевелилась, дыхание ровное, еле слышное.  Спит? Он прижался к ее спине и обнял за плечо, зарывшись лицом в ее волосы.
         - Сергей, дай поспать немножко, я какая-то вымотанная. Может, всю ночь придется куролесить, нужны силы… - тихим, но совсем не сонным голосом пробурчала Наташа.
         - Так, зачем же себя насиловать, если сил нет? Обзвонить всех и послать к черту, пусть завтра приходят, завтра я тоже выходной. А сегодня будем только мы…
         Наташа молчала. Она не спала, Сергей отчетливо сейчас почувствовал, что она не спит. И не спала, когда он пришел. И еще, он не чувствовал ее сейчас такой, к какой привык. Сейчас она была не его Наташа. Она изменилась, и это было плохо.
         - Наташик…
         Она резко развернулась:
         - Ты русский язык понимаешь? Я спать хочу. Что ты хочешь от меня? Ты понимаешь, что нельзя вот так, пригласить, а потом все отменить, так не делается. Почему ты такой зануда? Кстати, я и твоих друзей позвала тоже.
         - Кого это?
         - Ну, как их, Лину Шмелеву, красавицу твою, Сергея этого, не знаю фамилии, изящный весь такой.
         - Малинкин.
         - Да, без разницы, Малинкин, Дубинкин, Березкин. Это же твои друзья, между прочим. Со своими-то я бы уладила вопрос.
         - Ну и зачем ты моих без меня выдергиваешь. Тем более что их телефоны я тебе не давал.
         - А я сама с ними в прошлый раз обменялась. Нельзя, что ли?
         - Ну, я сам с ними утрясу. Вот сейчас и позвоню.
         - Сереж, ну и что мы с тобой будем делать? Сидеть весь вечер и друг на друга глазеть?
         Сергей постарался как можно развязнее ухмыльнуться, и снова полез обниматься.
         - Ой, отстань от меня, а? Я в душ пошла, - Наташа встала и направилась к двери, но остановилась, - если тебе так уж в тягость все эти мероприятия, никто ведь не заставляет, правда? Навести бабушку с дедушкой, дома-то уже, сколько не был, может, там помощь твоя нужна?
         - Наташа, что случилось, ты мне можешь внятно объяснить?
         - О, господи! – Наташа закатила глаза, - все тебе объяснения подавай…
         И вышла.
         А Сергей остался сидеть на диване. Странная оторопь сковала его.
         “Что это? Я, как будто, не могу двигаться. То-есть, могу, конечно, но такое чувство, что если пошевелю хоть пальцем, случится что-то нехорошее. Где-то утопят в ведре котят, которых еще пять минут назад собирались раздать, или какой-нибудь строитель сорвется с лесов на кучу кирпича. Черт! Не хочу я быть причиной чьего-то несчастья, или даже смерти. Я превращусь в камень, холодный и недвижимый. Во мне постепенно остановятся все процессы, кровь перестанет течь по сосудам, большим и крошечным. Все замрет, окоченеет, высохнет. Я даже не буду разлагаться, потому что распад любой материальной структуры есть то же движение, не важно, куда и зачем.
         Мумифицируюсь, завернусь в кокон, стану служить анкером мира и спокойствия. Века полетят надо мною облаками. Будут сменяться эпохи и геологические периоды. Будут возникать, приходить в упадок и рушиться империи, уходить в небытие. Люди, которые придут после, дадут мне имя “Страж вечности”. Но всесильное время рано или поздно разрушит и меня, разметает прах по Вселенной. Тут и сказочке конец. Всему конец, слышимому звуку, видимому свету. И ничего уже не будет. Аминь.
         “Кхе-кхе. Ну, что тут у нас?”
         “Дружище! Как же я рад тебе, ты бы только знал!”
         “Какие эмоции не привычные. В двух словах, быстро, что происходит?”
         Ну, в двух, не в двух, Сергей быстро, толково обрисовал ситуацию, свои мысли на этот счет. С выводами торопиться, правда, не стал.
         “Понятно. Не обижайся, но финал ожидаемый. Я тебе еще тогда пытался намекнуть, да ты разве услышишь? Ты как тетерев токующий, ничего вокруг не слышал, не видел и не желал видеть”.
         “Финал?”
         “А ты как думал? – удивился Второй, - Он и есть. Самый непосредственный и сугубый конец вашей лав стори. И ничего с этим не поделаешь”.
         “Я сделаю, смогу. Я попробую. Не может быть вот так, раз и все”.
         “Это не раз – и все. Вы оба к этому шли с самого вашего начала, просто не догадывались. Это же, как смерть, понимаешь? Человек рождается, и сразу же начинает умирать. Долго и нудно склеивает ласты”.
         “Пойду я покурю. Ты идешь?”
         “Пойду, остряк, но курить не буду. Бросил, и ты бросай”.
         “Бросишь тут…”
         Где-то внизу гудит лифт, поднимаясь, крашеные зеленой краской стены. Все-все то же самое, что и тогда, миллион лет назад. Только тогда был январь, а сейчас почти уже лето. Сергей даже присел на корточки у стены на том же месте, что и тогда. Сам себе он бы никогда не признался, но факт есть факт, Сергей Синицын моделировал ту  ситуацию, тот, самый счастливый миг своей жизни, воссоздавал его, выстраивал те свои внутренние вибрации, что уже, наверное, имплантировались в его хромосомный набор.
         Есть что-то таинственное, магическое в этом, как у первобытных охотников, нарисованный цветной глиной на камне, и исколотый копьями зверь непременно будет успешно убит уже завтра, наяву.
         Сергей до дрожи в кистях рук зажмурившись, даже забыв дышать, совершенно отчетливо представлял, даже видел яснее ясного, что вот сейчас щелкнет замок, послышатся шаги, невесомые, быстрые, ее шаги. Она встанет над ним, сидящим на корточках, руки в бока, отнимет у него сигарету, потом сядет на то самое, на правое колено, обнимет его за шею и заглянет ему в глаза… А потом поцелует, жарко, сумасшедше, как в первый раз, как тогда.
         Он начал задыхаться, и наконец, сделал вдох.
         Знакомо щелкнул замок и раздались шаги. Сергей чуть не закричал. Шаги, другие, тяжелые, медленные.
         - Эй, морячок, ты тут? – Игнат вышел на площадку, разминая сигарету, - ну да, где же тебе еще быть?
         Присев рядом с Сергеем, Игнат взял у него горящую сигарету, прикурил от нее свою, несколько раз глубоко, с удовольствием затянулся:
         - Ты извини, я ваш разговор слышал. Я так понимаю, все-таки, у вас с Натальей всё кончилось.
         - Да что вы все каркаете-то?! – взревел Сергей, отшвырнул окурок в сторону и вскочил, - Что, самые сообразительные тут собрались, да? Все видите, все знаете. Наперед, главное.
         Игнат тоже неторопливо поднялся, сторожко поглядывая на истерящего приятеля, мало ли.
         Сергей ходил из угла в угол, тупо уставившись в пол, наконец, подошел к стене и резко, без замаха ударил в нее кулаком. Ну и что? Стене-то, какая разница? А из разбитых костяшек указательного и среднего пальцев заструилась кровь, капая на пол редкими, темными каплями.
         - Нормально, - кивнул Свиридов, - кровопускание, говорят, полезно. Полегчало?
         Сергей молчал, добросовестно прислушиваясь к себе. Внутри него все еще висел на нервах холодный ледяной шар, мешая дышать. Но, действительно, стало немного легче. Не найдя ответов на множество вопросов, его мозг, иммунная и метаболические системы медленно и методично гасили расходящиеся кругами волны тупой, безысходной боли.
         - Полегче, - кивнул он.
         - Ну и молодец, - Игнат снова присел рядом, вынул из кармана рубашки пачку с верблюдом, протянул Сергею. Покурили, помолчали.
         - А что это ты там говорил, что мол, догадливые все? Ну, я – ладно, я с младенчества такой умный. А кто еще? Ты о ком говорил-то?
         Сергей криво ухмыльнулся, соображая, как ответить, чтобы и правды не сказать, но и чтобы Игнат свое любопытство успокоил.
         - Да есть тут один. Тоже, вроде тебя, очень умный. Ты это, не обижайся, это я не глумлюсь, ты мужик нормальный. Но тот, это вообще, нечто. Такая умница! Всю жизнь меня уму разуму учит.
         Игнат подумал, морща лоб:
         - Костик, что ли? – с сомнением спросил он.
         - Хех…если бы брат, было бы  элементарно.
         - Ясно. Ну, не говори, коли не желаешь. В общем, слушай сюда, я тебе как другу все честно скажу. Я хоть и недавно здесь, пришлый, но успел кое о ком кое-какое мнение сложить.
         - Ты о ней?
         - Ты слушай. Насколько я вник в ситуацию, шансов у тебя самый минимум, хотя, они, разумеется, есть. Ты главное, не делай трагедию, но уйти отсюда тебе придется, спокойно, по-мужски, без таких вот истерик. Домой придешь, там хоть всем соседям морды поразбивай, но здесь – нет. Она твоей слабости видеть не должна. Сможешь – зауважаю тебя еще больше. Перетерпи это все, переживи, успокойся. Вот увидишь, все изменится. Не все – так хоть что-то. Но так, как сейчас будет не всегда. Я дело говорю, и ты мне верь.
         - А может…
         - Не может! – отрезал Игнат, - вероятность девяносто девять процентов. Один процент в твоей ситуации, это очень много.
         - Ну, тогда нечего и тянуть. Пойду ставить точки над “Ё”.
         - Это ты правильно, иди, я еще покурю, - Свиридов хитро подмигнул Сергею, - Не дрейфь, морячок, жизнь продолжается.

        Говорят, все возвращается, все повторяется, что количество возможных вариантов, комбинаций вариантов – конечно. И это правило касается, судя по всему, чего угодно. Вот, и сейчас Сергей подивился, как только что произошедший на лестнице эпизод повторяет тот, другой, полугодичной давности. Сейчас Сергей очень хорошо понимал Стаса, и в какой-то степени он понимал то его состояние. Что-то подсказывало Сергею, что сегодня все кончится, по сути, толком и не начавшись. Плохо? Конечно, плохо. Но не смертельно, наверное?
         Сергей снова стоял в знакомой прихожей. Полумрак, двери в комнаты закрыты, тихо. Тот самый календарь с котятами, только аккуратные кружочки уже на целой половине года, даже на июнь забрались.
         Из ванной комнаты доносятся голоса Наташи и Евгении. Не желая что-либо слышать из чужого разговора, Синицын хотел было уйти в комнату, подождать Наташу там и поговорить, но в ванной отчетливо прозвучало его имя. Сергей невольно прислушался, хотя, зря, конечно, он это сделал.

         Женя   -   Не понимаю я тебя, что ты бесишься? Сама бесишься и других бесишь?
         Наташа   -   Кого это других, Сережу, что ли? Да и черт с ним. Пусть бесится.
         Женя   -   То-есть, не поняла?
         Наташа   -   Что тебе не понятно? Что тут можно не понять? Не хочу я уже ничего, ясно тебе? Надоел он мне.
         Женя   -   Ну… Натаха, ты даешь! У вас же все так хорошо было, мы все так радовались за вас. Вы такая пара красивая… Ты говорила с ним?
         Наташа   -   Нет еще. Сегодня собиралась.
         Женя   -   А почему? Нет, ты мне объясни, он что, совсем не в твоем вкусе? Так, вдруг, выяснилось? Хороший парень, любит тебя. Это же всем видно.
         Наташа (почти кричит)   -   Но я-то его нет! Что я могу поделать? Я тоже думала, мол, вот, Наташка, все у вас хорошо будет, классный такой мужик, поискать. А потом уже, как задумалась дальше, черт побери, девушка, куда ты лезешь? Ведь не твое это все, и он не твой совсем.
         Женя   -   Ну вот.
         Наташа   -   Ну вот. Дело не в нем, наверное, хотя и в нем, конечно, тоже. Ты бы знала, какой он ревнивый! Он бы меня придушил когда-нибудь.
         Женя   -   А ты повода не давай.
         Наташа   -   А он и без повода придушит. Он же, как медведь, здоровый. И псих, к тому же.
         Женя   -   Да ладно. В каком это месте он псих? Я спокойнее не видала.
         Наташа   -   Да много ты понимаешь. Спокойный… У него с головой, точно, не порядок. Он сам с собой разговаривает.
         Женя   -   Ну, подумаешь, много народу про себя что-то бубнит, или во сне.
         Наташа   -   Ага, во сне, как же. Он наяву разговаривает, понимаешь? Говорит что-то, спрашивает сам себя, сам себе отвечает, смеется, ругается даже! Вот ей Богу, не вру. Я, как первый раз случайно услыхала, аж испугалась. Ну, думаю, вот и кранты тебе сейчас, Наташа, придут.
         Женя   -   Да ты что! Вот черт, надо же…
         Наташа   -   Я и говорю. Либо в “Скворечник” его упекут, а мне ему передачи носить придется, либо, что вероятнее, из-за работы этой его проклятой посадят, а мне обратно передачи ему таскать. Или пристрелят где-нибудь.
         Женя   -   Так что же за работа у него такая?
         Наташа   -   Ой, да не знаю я, не говорит он ничего. Но думаю, что-то очень мутное. Сердцем чую, не нормально там что-то.
         Женя   -   Сердцем она чует. Значит, тревожится о нем сердце-то?
         Наташа   -   Ну, а как ты думала? Не чужой же человек. Был…
         В ванной помолчали.
         Женя   -   Слушай, а у тебя, случайно, кроме него никого нет?
         Наташа   -   Не твое дело.
         Женя   -   Не хами.
         Наташа   -   А ты не лезь не в свое.
         Женя   -   Меня тоже касается.
         Наташа   -   Ага, сейчас, это касается только меня.
         В ванной снова замолчали. Сергей буквально видел, как сестры испепеляют друг друга глазами, гневно раздувая ноздри. Наташка такая красивая, когда такая вот…

         Пора уходить. В комнату, на улицу, домой, куда угодно. Нельзя сейчас здесь стоять. Что подумают, если застанут?
         Не успел.
         Клацнул шпингалет, и открылась дверь в ванную. Первой вышла Женя, взглянула на Сергея испуганно и сразу ушла в свою комнату. Вот и Наташа. Увидела застывшего соляным столбом Серегу, ехидно заулыбалась:
         - А это кто у нас тут? Ой, Сереженька стоит, глазки прячет. Подслушивал. Значит, все слышал, да?
         Сергей просто кивнул, не в силах вымолвить хоть слово.
         Наташа помолчала и сказала уже чуть мягче:
         - Раз так, стало быть, и хорошо. Не будет нудных объяснений с соплями и мордобоем. Не будет?
         Сергей замотал головой.
         Снова пауза.
         - Помнишь, я как-то говорила тебе, что не нужно из меня признания тянуть, я и сама тебе все скажу. Помнишь? Вот и говорю, иди домой, Сережа. Просто иди домой.
         - И все?
         - И все. Ты прости меня, Сереж, ладно?
         Сергей кивнул.
         - Можно, я позвоню?
         - Конечно, зачем ты спрашиваешь?
         Диск повернулся в последний раз. Тишина. Длинные гудки. Взяли трубку. Марк.
         - Слушаю.
         - Марик, я сейчас приеду.
         Сергей тут же дал отбой. Сейчас было бы просто страшно услышать, что Минкин занят, уходит, не один. Это был бы уже перебор.
         Наташа по привычке нахмурилась, готовая отчитывать, ругать и высказывать свое мнение, но вспомнила, вероятно, что с этой минуты такого права у нее нет, и промолчала.
         Сергей обулся и взялся за ручку двери.
         - Ты не сердись на меня, Сережа, пожалуйста...
         Сергей кивнул и вышел, мягко прикрыв за собою дверь.