Возвращаясь на Итаку. Часть восьмая. Полифем

Встать пораньше следующим утром не получилось: полночи прокуролесили, хохоча над давешней комедией ошибок, пили чай, даже потихоньку, чтоб не проснулись дети, горланили студенческие песни. Из дому вышли в одиннадцатом часу утра, расстались у порога: Артём повернул налево, в парикмахерскую, Шурик с детьми - направо, в Кауфхоф (при ближайшем рассмотрении выяснилось, что у Артёма нет ни одной адекватной приёму у ректора рубашки). Мятый и куцый, ещё питерский, ещё свадебный костюм Шурику не нравился тоже, но покупать сейчас новый было не на что. "Ничего, отвисится, а потом я его хорошенечко поглажу, а Мотя?" - спрашивала она у дочки. Шестилетняя степенная Матрёна важно и основательно соглашалась.

Они пересекли микромостик через микроречку под названиием Аа. Перед тем, как завернуть за угол, Матрёна обернулась - такая у них с отцом была игра, оборачиваться и махать друг другу перед тем, как кто-то из них повернёт за угол. На этом самом мостике папа читал ей стихи, в которых поэт просил кого-то обернуться, и помахать рукой, а этот кто-то был за цинковой рекой, и шаги его звучали громко,  на целый мир, и весь мир молчал, чтобы поэт услышал эти шаги, а цинковая река несла и несла в Голландию цветы. По словам папы выходило, что поэт сочинил эти стихи вот на этом самом мосту, через эту самую мелкую и смешную речушку... Обернувшись, Матрёна увидела папу: тот оживлённо беседовал с каким-то дядей, а о ней, по всему судя, и думать забыл. Матрёна насупилась, обиделась, заторопила маму, затормошила братца: скорей, скорей, в Кауфхоф, там мороженое и гирлянды из плюшевых розовых поросят в витринах! И озабоченная, понукаемая дочкой Шурик тоже забыла оглянуться, махнуть рукой своему Артёму...


Артём не успел пройти и ста метров, как его остановил полицейский громким "Ihr Ausweis bitte!" Артём похлопал руками по карманам: паспорта не было. Не было даже американских водительских прав: Шурик заблаговременно, чтобы потом не забыть в суматохе и спешке, переложила все его удостоверения личности в нагрудный карман костюмного пиджака.  Артём, виновато улыбаясь, попытался объяснить это полицейскому сначала по-английски, потом - мимикой и жестами, но тот лишь смотрел на него с ледяной невозмутимостью и, как заведенный, лаял всё то же про аусвайс. Тогда Артём поднял руку, чтобы показать на окна своей квартиры - пойдём, мол,  документы там, но полицейский, не растерявшись, воспользовался его неосторожным жестом, и надел на правое его запястье, поверх фенечек и перистых ловцов снов, наручник: "Folgen Sie mir bitte!" И на виду всей людной, весёлой, богато-магазинной, пешеходной улицы Артём проследовал за ним  в участок.


Поначалу всё это казалось ему курьёзом, приключением, своего рода мальчишником, последней эскападой перед профессиональным остепенением. За полицейским он шёл, едва сдерживаясь, чтобы не расхохотаться, уже прикидывая в уме, как он будет рассказывать о случившемся Шурику и Урсу, и, уж чёрт с ней, Алинке. Однако час непонятного ожидания на стуле перед пустым столом в участке, стыдливо приткнувшемся в закутке аккурат за нарядной, недавно отреставрированной колокольней церкви св. Эгидия, немного его отрезвил: время уходило, а у него ведь были дела, не говоря уже о том, что ровно в четыре и ни одной минутой позже он должен был предстать пред светлые очи самоё ректора. Наконец, к столу вышел полицейский, пожилой, импозантный, с какими-то более сложными, чем у нижних чинов, петличками и чёрной повязкой на одном из аномально близко посаженных глаз. "Циклоп," - вяло подумалось Артёму.

К его вящему удивлению, циклоп заговорил с ним на чистом, самую малость сдобренном смутно знакомым Артёму акцентом русском языке." Имя, фамилия, гражданство, дата и место рождения". -" Артём Петрин, Россия, родился в Ленинграде в 70 году". Циклоп шумно застучал по клавиатуре. "Цель и срок пребывания на территории Германии" - "Приглашенный профессор университета Мюнстера, теперь, видимо, уже штатный профессор". Циклоп, не стесняясь, окинул Артёма оценивающим, неодобрительным взглядом: ясно чувствовалось, что фиолетовые артёмовы штаны, оранжевая курточка с капюшоном, струящимся до колен, потёртая бархатная шапочка с помпоном, небритая, заспанная физиономия плохо соответствовали тому, что он понимал под словом профессор. "Откуда вы прибыли в Германию?" - "Из США". Циклоп брезгливо хмыкнул: "Всему этому нужны документальные подтверждения". -"Позвольте мне позвонить жене, она принесёт сюда мой паспорт и контракт с университетом". Циклоп поскучнел: "Вы понимаете - не принимайте только, пожалуйста, на свой счёт, закон есть закон - нет. Этого будет недостаточно. Обстоятельства. Нам нужнй три человека, могущих подвердить вашу личность и не состоящих с вами в родственных отношениях. Иначе мы имеем право задержать вас на срок до сорока восьми часов."

То, как циклоп произнёс мягкое "ча", замкнуло давно, пассивно вертящийся у Артёма в голове вопрос: акцент циклопа был безошибочно прибалтийским. Артём застонал: "Но мне непременно, непременно нужно быть у ректора сегодня в четыре! Это крайне важно!" В единственном глазу циклопа блеснуло острое наслаждение отчаянием Артёма: "У всех своя работа, херр Петрин". "Но что мне делать? Жене-то я могу позвонить?" - безотчётно искательно спросил Артём. "Вы помните наизусть телефон? Ах, помните! Я позвоню. Да, передам вам трубку, но говорить будете по громкой связи". Циклоп издевательски медленно набрал написанный Артёмом номер, подождал несколько секунд: "Трубку не берут!" - с триумфом в голосе сообщил он. "Господи, неужели она ещё не вернулась?" - лихорадочно соображал Артём, - "Что ж я, дурак, ей мобильник всё никак не справлю? Нужно звонить Урсу, но, чёрт, мой мобильник там же, где и эти чёртовы документы. А номер Урса забит в мобильник..." "Может быть, вы сами позвоните в университет и спросите обо мне?" - начал было он, но циклоп нетерпеливо его оборвал: "Херр Петрин, вы думаете, нам здесь заняться больше нечем, как только звонить туда, не знаю куда... Дайте номер, позвоню. И кстати, у нас тут сейчас идет одно следственное мероприятие, имеющее к вам непосредственное отношение . Пройдёмте со мной." - "Господи, но куда?" - "Пройдёмте!" - сталь, внезапно появившаяся в прибалтийском голосе циклопа, не допускала возражений.


Машинально заложив руки за спину, Артём вышел за дверь. Они долго спускались по каким-то лестницам, шли по смрадным, неоном освещённым коридорам, наконец, циклоп открыл ключом какую-то дверь. "Неужели в камеру ведут?" - чуть не плача подумал Артём. Комнатка была тесная, с двумя скамьями, стоящими параллельно стенам. На одной из скамей,  окаймлённое двумя полицейскими, сидело бомжеватого вида и запаха существо, босое, в свалявшихся в колтун дреддах и чём-то вроде подпоясанной веревкой рясы. "Херр Петрин, Вы знаете этого человека?" - неожиданно миролюбиво спросил циклоп. "Да нет же! Могу я идти?" - "Подождите, это ещё не всё". Бомжа в дреддах увели. Привели бомжа цыганоподобного, в широкополой шляпе и рваном бархатном, с галунами, кафтане, как из костюмного фильма, потом русалку с жёлтой паклей на голове и синими веками, потом - какого-то вечно пьяного Силена, завёрнутого в лоскутное одеяло. О каждом из них Артём должен был по форме отвечать, что не знает, не видел, не имеет отношения. Когда сеанс опознания закончился, стрелка часов уже приближалась к двум. Артёма мутило. "Сейчас вас препроводят в столовую - вам поесть нужно!" - сказал ему циклоп, - "кстати, ведь Корсачека - ну, того, в одеяле, вы не можете не знать - постоянно на Конигштрассе ошивается. Внимательнее надо работать, добросовестнее!" -"Не надо еды, мне нужно позвонить жене!" -"Вам, может, и не надо, а мне - надо. Я на работе и проголодался. И вас я из соображений гуманизма и прав человека обязан накормить, иначе это квалифицируется как пытки". У Артёма потекли из глаз слезы: "Пытки? А вот это всё со мной - не пытки? " - "Идите есть! Ей, Краузе!" - циклоп подозвал молодого конопатого полицейского: "Der soll was essen!"  и удалился.


Обратно по коридорам и лестницам  Артёма повёл веснушчатый Краузе. На выходе из казематов Артём рыдал уже в голос. "Aber was ist passiert?" - странно-сочувственно спросил его Краузе. Артём кое-как, по-английски, объяснил ему суть дела. Краузе проговорил что-то нечленораздельное и отвёл Артёма в кабинет с телефоном, тихо сел в сторонке - звони, кому хочешь. Дрожащими руками набрал Артём домашний номер, взволнованная Шурик ответила, не дождавшись первого гудка: "Тёма?" - "Шурик, Шуренька, Шуриканчик мой! Я в полиции. Ничего не спрашивай, долго обьяснять. Ты должна позвонить Урсу и сказать ему, чтоб приезжал сам и взял двоих каких-нибудь коллег подтверждать мою личность. Телефон забит в моём мобильнике. Что, не понимаешь, как его найти? Хорошо, иди в интернет, у меня стартовая страница - факультетская. Нашла? кликай на фамилию Белкинг, должен вылезти телефон. Звони! Я перезвоню тебе через четверть часа". Краузе написал на бумажке свой прямой номер и подсунул Артёму. "Вот, тут полицейский - хороший мужик. Позвонишь прямо сюда. Поняла?" - "Тёма, подожди!" - "Что такое? "- "Как я буду с Белкингом разговаривать, он же по-русски не говорит. На английском я ему всё это просто не смогу объяснить! Смотри, тут есть телефон Алинки Ковтун, может, я ей позвоню и она всё передаст Белкингу?" - Артём напрягся. Ему вдруг пришло в голову, что Алинка шла в списках на должность как раз за ним, и ей очень было бы выгодно, чтоб он не явился к ректору. "Нет, ни в коем случае! Не вздумай даже! Во что бы то ни стало дозванивайся до Белкинга!"


С сожалением повесил он трубку, единственную связь с миром, с домом, с женой. На часах было два тридцать. На душе скребли не кошки даже, но злые, голодные пантеры. Краузе в своём углу жевал бутеброд с сырым луком и сырым же фаршем. Два других таких же лежали перед ним на столе. Краузе кивнул на бутерброды - хочешь? Артём почувствовал подходящую к горлу тошнтоту, слабо процедил "Найн, данке..." Время ползло жирным мюнстеровским слизнем: медленно, томительно, бессмысленно. Без пяти три раздался звонок. Шурик в голос рыдала в трубку: "Тёма, я звонила раз десять! Попадаю да, в офис Белкинга, но отвечает не Белкинг, а его секретарша, говорит по-немецки, когда я пытаюсь по-английски что-то объяснять, просто бросает трубку!" "Господи, да она же русская! Говори с ней по-русски, объясни всё, умоляй, плачь. В такой беде и она не откажет! Или нет, давай телефон мне, я позвоню". - "Если баба русская, то лучше я сама. Всё, жди." В пять минут четвёртого Шурик позвонила снова: "Я всё передала фрау Нидель. Она сказала, что Белкинг с двумя коллегами выезжает, я бегу к тебе с костюмом и паспортами. Они будут на машине. " Через полчаса кое-как умытый и причёсанный, в новой хрустящей рубашке и выглаженном стараниями Шурика костюме Артём сидел на заднем сиденье машины Белкинга между нормальеном и постдоком из Гумбольта. На переднем сиденье, одесную Урса, гляделась в зеркальце заднего вида свежеподстриженная  Алинка. По иронии судьбы, для вызволения Артёма из казематов под руку Урсу попались как раз его прямые профессиональные конкурренты. К ректору они успевали с пятиминутным запасом.