Запоздалое возвращение

               
                ЗАПОЗДАЛОЕ ВОЗВРАЩЕНИЕ.

Иван Кузьмич торопливо вышел из автобуса. Стоял сентябрь. Осень уже раскинула свои права на пожелтевшую траву. И хотя было не по-осеннему тепло, в эти ранние часы  ощущалось свежее дыхание осени. Через сорок лет Иван Кузьмич приехал на свою малую родину. Приехал просто так, как он себе говорил, посетить родные места, где родился и прожил тридцать лет, побывать на родных могилках, навестить земляков. На самом же деле, все сорок лет он хотел встретить одного человека. Да, прошло уже сорок лет, так быстро и незаметно. Иван Кузьмич шел по проселочной дороге. До его села было еще семь километров. Автобус сюда не заходил. Он курсировал между районными центрами , и до сел, расположенных не по основной трассе, добирались, кто как мог. На небольших сопках желтела ковыль. И Иван Кузьмич вспомнил, как они еще в его далеком детстве, а потом уже и с женой своей Аннушкой заготавливали ковыль на кисти. Потом ловкие женские руки связывали кисти, белили известью свои дома, и как приятно пахло в доме после каждой побелки. Пахло чистотой. «Это сейчас в городах, да и в селах тоже, все обои да плитки потолочные, дышать нечем»-, сам себе с грустью сказал Иван Кузьмич, сплюнул с досады и пошагал дальше.
Дорога вела на подъем. Вокруг простирались заброшенные поля. Не было ни души. Только птицы резвились в небесном пространстве, радуясь теплому солнышку. Пожилой мужчина присел на большой камень. Это была середина пути до дома. И камень был тот же, на котором отдыхали все , возвращаясь домой. Иван Кузьмич прикрыл глаза и унесся мысленно в те далекие годы. Сколько раз они с ребятишками бегали на трассу, посмотреть на проезжающие мимо машины. Это была дорога, ведущая в большую жизнь. Сидя на этом камне и рядом,  они мечтали о том, как вырастут и уедут далеко-далеко. Жалели только о том, как медленно они взрослеют. Потом, возвращаясь из района, где учились в средней школе и жили в интернате, в их селе была только семилетка, они вежливо уступали место на камне девчонкам-одноклассницам, сами стояли в сторонке и баловались папиросами. Строили из себя кавалеров. Вспомнил Иван Кузьмич, как сидел на этом камне, возвратившись из армии, отслужив три года на Дальнем Востоке. Но самым дорогим и самым больным было воспоминание о том, как он сидел на этом камне со своей Аннушкой, своей любимой девушкой, ставшей потом женой. Тяжело вздохнув, мужчина поднялся и пошагал дальше. Вокруг одни только заброшенные поля, нескошенная трава. Не  паслись овцы на лугах. Не стояли, как раньше, стога заготовленного сена. Иван Кузьмич знал по тем местам, где жил теперь, какая разруха постигла сельское хозяйство, да и не только. Но там он, как и все, свыкся с этим положением дел, хотя тоже мало что понимая, кто и зачем в одночасье все разрушил. Но виноватых в нашей стране не было. Здесь же особенно больно было смотреть на заброшенную, такую плодородную, такую богатую когда-то землю.
Неприятно удивило его когда-то большое красивое село. На нижней улице, по которой он шел, жилыми оставались только два дома. Все остальные были заброшены, в некоторых окна заколочены досками, от других торчали только трубы. «Господи, как война прошлась по селу»-, невольно подумал мужчина. По большому проулку он поднялся на среднюю, центральную улицу. От большого сельского клуба, первого кирпичного строения в их селе, самого красивого на всю округу, остались развороченные стены. Не было ни дверей, ни окон. Но самым интересным было то, что рядом с этими развалинами, на столбиках висела та же самая деревянная доска, на которой вывешивались афиши о предстоящих кинофильмах и концертах. Иван Кузьмич подошел к доске. Он внимательно всмотрелся в правый нижний уголок, где когда-то он перочинным ножиком вырезал только ему заметные слова: « Аня + Ваня.» И хотя доска на много раз была крашена-перекрашена, краска давно слезла, а слова, вырезанные когда-то, хорошо были видны. Там появились и другие «авторы».
Иван Кузьмич подошел к  большому дому, где когда-то были магазины: в одной половине продуктовый, в другой- промышленный. И хотя дом стоял, но был тоже без окон и дверей. Мужчина медленно пошел по улице. На центральной улице жилых домов было побольше, но тоже часто встречались и заброшенные дома. Иван Кузьмич резко остановился около старого, вросшего в землю, маленького домика. К его удивлению, рамы и двери были на месте. Весь двор зарос высокой лебедой и полынью. Это был дом его родителей. Здесь он родился семьдесят три года назад. Здесь прошло его детство и юность. Это потом он, женившись на Аннушке, перешел в другой дом, оставшийся после ее родителей, рано умерших. Мужчина подошел к дому, присел на завалинку и прикрыл глаза. Родителей он не хоронил, был в то время в местах лишения свободы. Иван Кузьмич очнулся от чьего-то прикосновения и тихого старческого голоса: «Ты, милок, чего тут забыл, и кто ты будешь-то?» Открыв глаза, Кузьмич увидел перед собой аккуратную старушку, примерно его возраста. Он медленно поднялся и тихо сказал: «Сидоренко я, Иван Кузьмич, а это дом моих родителей. Вот я и вернулся домой». «Ох, боже ж мой, неужто Ваня вернулся. Да как же долго тебя не было. Ты, что сидел всю жизнь в тюрьме?»- наивно спросила незнакомка и тут же прикрыла свой рот белым платочком. «Да нет, пять лет нес я свое наказание-, сказал тихо мужчина-, а вы-то кто будете, из местных что ли?». Женщина от удивления так и присела рядышком на завалинку: «Ты чего это, Иван, Ульяна я, соседка ваша, всю жизнь тут и прожила. Иванченко Уля, ты еще на меня заглядывался, пока Аннушку не полюбил. Ну что, вспомнил иль как?» Иван Кузьмич с трудом вспомнил молоденькую соседскую девчонку, лет на пять его моложе, красавицу и певунью. Когда он женился, девчонке этой было лет шестнадцать, не больше. Сейчас рядом с ним сидела старая женщина, маленькая, сгорбленная, с  голубыми глазами и морщинистым личиком. «Вот как жизнь людей меняет»-,подумал Кузьмич, и, повернувшись к Ульяне и взяв ее за руку, сказал: «Ну, здравствуй, землячка моя, не признал я тебя, прости уж. Жизнь нас не украсила, а согнула и сморщила, вот такие-то дела.» Немного помолчали. Затем Ульяна пригласила его к себе домой: «Пойдем ко мне, Иван, я давно одна живу, мужа похоронила, дети разъехались, редко меня навещают, все юга им подавай, чаем тебя напою с дороги, да и расскажешь мне все, что можешь, про жизнь свою».    
В уютном домике Ульяны, где царила чистота и покой, после ароматного  чая с мятой, пожилые люди уселись на старенький диван и долго сидели молча. Затем Иван Кузьмич повернулся к хозяйке и тихо спросил : « А мои-то где и как?»  «Поздновато ты вопрос этот задал, Иван, вот бы годика два назад-, начала свой неторопливый рассказ Ульяна,- как тебя забрали в те далекие годы, все село лет десять гудело, что ты свихнулся в одночасье, никто от тебя подобного не ожидал, Аннушка с дочкой жили здесь. Кое-как жена-то твоя пережила тот случай, но тебя не судила, оправдывала перед людьми и дочерью, тебя всю жизнь ждала. Замуж так больше и не вышла, хотя кавалеров у нее было не считано. Она же красавицей была, первой девкой на селе, сам помнишь, конечно. Дочку вырастила умной да трудолюбивой. Такая славненькая девочка получилась. Среднюю школу окончила с золотой медалью. В Москву уехала, на врача выучилась. Там и замуж вышла, двух детей родила. Аннушку звала к себе жить, но та все отговаривалась. И причину выдвигала ту, что отец-то вернется, где же он искать ее, видите ли, будет. Полинка, дочка твоя, очень часто сюда приезжала, внуков привозила, заботилась о матери. Год назад Аннушка умерла, тихо, незаметно. Вечером мы с ней чай попили, поговорили, она домой ушла нормально, а утром смотрю, печь-то у нее не топится. А на улице декабрь, рано печи топить начинают. Я побежала к ней. Она лежит на кровати, тихая, остывшая уже. Потом врачи говорили, что часов шесть назад умерла, во сне, видимо. Дочка со всей семьей прилетала, похоронили, как полагается, по всем правилам. Здесь и лежит на кладбище, рядом с твоими и своими родителями. Все вместе, не скучно им. Ульяна смахнула слезу с глаз, надолго замолчала, заново все пережив.
Иван Кузьмич подошел к окну. Через два дома от его родительского стоял тот самый дом, где было столько счастья и было самое большое горе и позор в его жизни. Дом, где они жили с Аннушкой, где родилась их дочь и где он чуть было своими руками не убил любимых людей. Он молча стоял у окна. «Слушай, Иван, какая оса тебя укусила в тот вечер, когда ты чуть не порешил Аннушку-то с дочкой? Ты и на суде молчал, и Аннушка ничего никому не сказала, помнишь, только просила на суде за тебя. Сама, мол, виновата. Никто ничего так и не понял. Может, сейчас расскажешь мне всю правду.» Мужчина вернулся на диван, посидел немного и вдруг неожиданно спросил: «Ульяна, а Степан, участковый наш, где он, что с ним?». Женщина удивилась его вопросу, но ответила: « Умер наш Степан Ильич, лет пять назад умер, после того, как сына его Петра в закрытом гробу из Афгана привезли. Один он у них с Марией был. Офицером бравым стал. Вот в горячих точках и воевал, героем стал посмертно. Сам Степан Ильич всю жизнь тут прожил, так и проработал участковым до самой пенсии, жене твоей помогали они с Марией. Уважали его на селе. А чего ты про него вспомнил-то, Кузьмич?» Тяжело вздохнув, мужчина тихо проговорил: «Опоздал я, Ульяна, и к жене опоздал и к нему тоже». Увидев вопросительный взгляд женщины, Иван Кузьмич ответил: « Спасибо я ему не успел сказать, всю жизнь к этому стремился, но опоздал. Он спас меня от тяжкого греха, который я взвалил бы на себя в ту ночь, близкие люди мои живы остались, тоже благодаря ему. Расскажу я тебе, соседка, все, что носил в себе сорок лет. В тот злополучный вечер я с комбайнерами отмечал праздник: «День урожая». Сидели в совхозной столовой. Ты же знаешь, соседка, я почти не пил , так по чуть-чуть, по каким-нибудь датам. А тогда мы гульнули хорошо. Столовую закрыли, мы подались в общежитие к мужикам. Вот там-то Матвей рыжий, который за Аннушкой все по юности бегал, и ляпнул во всеуслышание, на зло или из зависти, что кое-кто к женушке спешит, а я уже к тому времени несколько раз порывался уйти, а благоверная Анна гуляет вовсю с приезжим киномехаником. Не знаю, что со мной случилось, почему я поверил сразу этому болтуну. Я схватил бутылку, изрядна отхлебнул из горлышка и выскочил на улицу. Побежал домой. Окна были темными. Дочка часто ночевала у моих родителей, я это знал. Я развернулся и большими шагами направился к клубу. Кинофильм минут двадцать назад как закончился. Люди почти что разошлись по домам. Смотрю, навстречу мне идут мои: жена и дочка. Жена такая нарядная, счастливая, с большим букетом цветов. А у дочки был небольшой пакет, как потом мне сказали , с горячими пирожками для меня. Мама моя напекла. Идут они мне навстречу и громко смеются. Мне бы дураку обрадоваться .А у меня в голове одно: гуляет с киномехаником. Схватил я жену за руку да как закричу прямо ей в лицо: «Что, нагулялась, сучка?». Опешила она, но тихо ответила, что да, нагулялась. Лучше бы она промолчала. Снесло у меня совсем крышу-то. Я впихнул их обеих в нашу калитку. Схватил Аннушку за ее красивые длинные волосы, ты помнишь, Ульяна, ее пшеничного цвета волосы? И потащил к лестнице, что вела на крышу дома. Дочка вцепилась в юбку матери и семенила за ней. Аннушка молчала. Я знал, что ей было больно. Бил ее по лицу, по телу. Мне, видимо, надо было, чтоб она кричала. Но она молчала. Когда я втолкнул их на чердак, дочка заплакала. Я ударил и дочку. Помню, что тогда Аннушка тихо попросила меня не трогать дочь. Но это меня только разозлило. Я закрыл дверь на чердак и взял охотничье ружье. Оно хранилось у меня в металлическом ящике, на котором валялся всякий хлам. Зарядил его и подошел к жене. Дочка тихонько скулила. Ей и было-то годков пять, не более. Я хотел увидеть в глазах жены страх, раскаяние, смирение, наконец-то. Но она смотрела на меня безучастно, как на пустое место. Это я потом понял, вспоминая эти глаза, что она ничего не понимала и была на грани обморока. Я подошел к жене с заряженным ружьем и стал требовать , чтобы она мне подробно рассказала, как они со своим хахалем занимались любовью. Я видел, что она ничего не понимала. Это меня больше всего злило. Я то все понимал и знал, как мне казалось в тот момент. Дочка закричала, жена попросила еще раз, чтоб я не пугал ребенка и успокоился. Со двора раздался голос моего отца. Он спрашивал, где мы и что случилось. Аннушка подбежала к маленькому окошечку и закричала, что у Ивана ружье и чтобы отец помог им спастись. Я помню, как отец поднялся по лестнице, как он уговаривал меня прекратить буйство и отпустить жену с дочкой. На двор стали собираться люди. Я выстрелил в оконце, видимо, доказывая, что намерения мои самые серьезные. Потом я услышал голос участкового. Терять, как я подумал, мне было нечего. Я схватил жену за грудки, разорвал на ней блузку и подтащил ее к оконцу. Я требовал всех убраться со двора, говорил, что прикончу эту изменницу. Я не помню, что я еще кричал. Я уже не слушал и не слышал никого. В чердачную дверь стали ломиться. Я выстрелил наугад. Закричала жена, ревела напуганная дочка. Мне было уже все равно. Я чувствовал себя героем на созданном самим же поле боя. Что-то в рупор говорил участковый, шумела толпа на дворе. Мне же надо было порешить изменницу. Я наставил на нее ружье и мог реально выстрелить. Вдруг чердачная дверь, сорвавшись с петелек, отлетела в глубь чердака. В проеме появилась милицейская фуражка. Я выстрелил в нее. Фуражка полетела вниз. Участковый вихрем влетел на чердак и ударил чем-то по стволу. Я не успел перезарядить ружье, схватил за волосы жену и, вытащив нож, воткнутый около окна, подставил его к горлу жены. Участковый   остановился в двух шагах от нас. Он реально почувствовал угрозу для жизни женщины. «Слушай, Иван Кузьмич, ты же ладный мужик, комбайнер знатный, а воюешь с бабами. Давай, брось нож, иди со мной на поединок выходи. Тогда будет это по- мужски. Я , к моему счастью, наконец-то услышал первый человеческий голос.  Реально услышал и остолбенел. Разум начал ко мне возвращаться. Что я, где. Почему мы на чердаке. Оглянулся сам на себя. Увидел заплаканное лицо родной дочки, увидел в руках у себя нож и глаза загнанной косули, глаза моей  жены. События последних часов пролетели в моей больной голове. Я повернул нож от горла жены и хотел воткнуть его себе в живот или сердце. Я не хотел жить. Сильный удар по голове свалил меня с ног. Степан лежал уже на мне и связывал мне руки. Он вывел меня во двор. Там стоял уже УАЗик из райцентра с опергруппой, только что подъехавшей.. Но а дальше суд, пять лет лишения свободы. Освободившись, я так хотел вернуться к родителям, к семье. Так хотел увидеть и поблагодарить участкового, что отвел он меня от такой беды, спас моих самых дорогих людей. Собирался целых сорок лет. Сначала было стыдно. Боялся я в глаза людям смотреть. Подался на заработки. Вкалывал сутками. Правда через десять лет после освобождения я приезжал в районный центр, встретил земляка, деда Прокофия. Он и рассказал, что родители мои умерли. А жена с дочкой уехали куда-то. Вот я и завернул обратно. Значит, не понял меня дед, про кого я спрашивал, вот и сказал неверно.» Иван Кузьмич обессиленно откинулся на спинку дивана. Видимо, очень тяжело он заново прокрутил в голове всю свою жизнь. «Наказал я сам себя на всю жизнь. Глаза жены и дочери повсюду преследовали меня и днем и ночью. Не жил я эти сорок лет, а мучился. Жалел, что пять лет мне всего дали. Ругал участкового, что не дал мне в ту ночь себя порешить и благодарил его и молился за него, что спас он моих родных и самых близких мне людей. Всю жизнь прожил один. Встречались женщины, но не одна из них не смогла заменить мне Аннушку»,- продолжил Кузьмич слабым голосом.
Ульяна собрала на стол, молча поужинали и легли спать. Наутро хозяйка напекла блинов, заварила кисель, собрала продукты в корзинку, поставила чекушку водки и позвала Кузьмича на кладбище. Шли пустынной улицей. Тихий ветерок дул в лицо. Листья начали облетать и ложились под ноги. Молча дошли до кладбища. Посетили могилки родителей Кузьмича, Аннушки и Степана Ильича, посидели возле каждой, поминули. Обошли все кладбище, всех земляков посетили. «Слушай Иван, что я тебе скажу-то. Письмо от Аннушки, фотографии дочки и внуков жена твоя года за два до своей смерти мне передала. Просила, если что с ней случится и тебя она не дождется, обязательно тебе передать. Она ждала и верила, что ты обязательно сюда приедешь»-, Ульяна достала из кармана конверт и протянула его Кузьмичу. Дрожащими руками тот взял конверт и закрыл лицо руками. Из-под пальцев струились по дряблой щеке слезы. «Ну, я пойду обед варить, а ты побудь еще здесь, почитай послание, да приходи к обеду»-, сказала Ульяна и пошла домой.
Но к обеду Кузьмич не пришел. Встревоженная женщина поспешила на кладбище. На могилке Аннушки, прислонившись к памятнику полулежал Иван Кузьмич, крепко зажав в кулаке письмо от жены. Фотографии дочки и внуков лежали рядом. «Забрала его Аннушка к себе, всю жизнь прождала, отпускать не захотела»-, вскрикнула Ульяна и побежала в село за помощью.