Не такие шали рвали

     У Витьки чуть глаза не выскочили из орбит, когда его первый крупный охотничий трофей - гурана, вышедшего на солонец и упавшего после его выстрела, утащил в кусты словно с неба свалившийся медведь. До него дошло, что природный солонец, на котором он уселся, медведь относил к зоне своих жизненных интересов и поэтому так смело присвоил добычу, но вздыбившая ярость требовала немедленного отмщения и чуть не пихнула его вдогонку за обидчиком. Однако, рассудив, что такое преследование медведя с осекающейся дробовкой может закончиться для него превращением во второе блюдо для коварного хищника, он обуздал себя.
     Не стал Витька привлекать на помощь и опытных охотников, так как понимал, что при таком варианте мести и солонец, и медведь достанутся им.
     Оставалось одно - заиметь хорошее ружье, и тогда.… Но где его взять? И вдруг в разгар зимней охоты по поселку лесозаготовителей прошелестел слух, что будто бы охотоведы чуть не защучили в Козьей пади лучивший ГАЗ-66, а браконьеры с испугу незаметно швырнули свои орудия: карабин и фару в кусты. Несмотря на то, что преследователи прострелили их вездеходу колеса, они ускреблись от “дохленького газика” охранников фауны, а выпавший под утро обильный снег так замаскировал следы ночного происшествия, что горе-охотники  не нашли свою “оброненную” снасть.
     Взбудораженные этой вестью, мужики поселка на несколько рядов “перепахали” широченную падь, но безрезультатно. Наконец, решив, что слушок оказался “уткой”, они угомонились.
    Только Витька не сдался. Внутренний голос настойчиво шептал ему: “Ищи”. Осенью, гоняясь за рябками, Витька неожиданно наткнулся на куст, уже сбросивший с себя осенний наряд, внутри которого желтел оружейный приклад. Это был карабин, да еще и с оптическим прицелом. Поддерживаемый ветвями куста, он стоял почти вертикально, уткнувшись стволом в землю. Осмотрев желанную находку, Витька обнаружил в ней патроны, но конец ствола так заржавел, что о стрельбе и думать было нечего - разорвет.
    Вспомнив по фильмам, как в гражданскую войну лихачили с обрезами, он ополовинил ствол карабину, пульнул из обреза по валежине, подкрутил оптику и, высоко подняв его над головой, прокричал: “Ну, косолапый, погоди!”
    И все-таки у Витьки не хватило смелости вступить в единоборство с хозяином тайги. Зная о моем пристрастии к шатанию по лесу, он часто приглашал меня на охотничью тропу в качестве “гончей”, так как ружья у меня в то время не было, и свидетеля его охотничьих удач, из которых он в компаниях раздувал таких “слонов”, что слушатели часто сомневались в их размерах. В таких случаях он, кивнув в мою сторону со словами: “Спросите у него”, обиженно замолкал. Я деликатно улаживал возникшие сомнения, и Витька, не моргнув глазом, победно заканчивал начатую историю. В этот раз, получив от него секретное приглашение, я трухнул и попытался его убедить, чтобы он пригласил вместо меня опытного охотника, но он раздраженно перебил меня:
    - Да ты мне нужен, так сказать, для поддержки штанов. С этой пушкой - стопроцентный верняк! - любовно погладив приклад обреза, сказал он. - Поможешь тушу разделать и вынести мясо.
   - Ну, если только для поддержки штанов… - с трудом выдавил я из себя согласие.
   Недалеко от солонца, в нескольких метрах одна от другой, величаво возвышались две разлапистые сосны. На одну, обкатанную им в прошлый раз, Витька вскарабкался сам и, встав на нижний сук, замер в боевой стойке. На другую усадил меня, вручил свою дробовку и проинструктировал:
   - Гуран выйдет - уложишь его, а я - влет медведя. Если че - поможешь добить.
   В сумерках позади нас хрустнула ветка! Я обернулся и оцепенел от страха. К Витькиной сосне подходил огромный медведь. Вероятно, он решил удостовериться, прежде чем уйти в засаду, что на сосне затих тот же “лопух”, подаривший ему гурана. Но Витька тоже обнаружил зверюгу и ждал его подхода. И когда медведь оказался у основания сосны, он, поймав перекрестьем прицела его лопатки, а обрубком ствола сук, на котором стоял, нажал на курок. Пуля перебила сук, и он с треском вместе с Витькой запряг медведя. Перепуганный медведь выскочил из-под сука и галопом помчался по кустарнику вместе с Витькой, флагом трепыхавшимся над ним, так как его пальцы намертво вцепились в косматую медвежью холку и ему уже не подчинялись. Наконец он оторвался от беглеца и утонул в кустах, а медведь, испуганно тявкая и с треском подминая под себя кусты, на всех парах унесся по пади.
    Витькина установка “…поможешь добить” мелькнула у меня в мозгу и вывела из оцепенения. Соскользнув с сосны, я стремительно подбежал к Витьке. Он сидел с вытаращенными от ужаса глазами и прижатыми к груди кулаками, в которых торчало по клоку медвежьей шерсти. Говорить он не мог, лишь голова у него импульсивно дергалась в сторону удравшего медведя. Я понял это как команду к преследованию и бросился по коридору, проложенному косматым в кустах, но, пробежав несколько метров, остановился, так как чуть не задохнулся от воняты. Зажав нос, я осмотрел кусты: следов крови не обнаружил, но они были обильно забрызганы медвежьим поносом.
   Вернувшись к Витьке, еще не пришедшему в себя от пережитых потрясений, я сказал:
   - Хороша Маша, да не наша.
   От него тоже сильно запашило…
   - Ну, теперь он сюда не сунется, - попытался я успокоить Витьку.
   - И я т-т-т-оже, - с трудом прозаикал он в ответ.
   После того как у Витьки восстановилась речь, он стал появляться в компаниях и, выслушав очередного рассказчика, привлекал к себе внимание следующими словами:
- Эт че. Мы не такие шали рвали…
   И пересказывал эту историю, опустив кое-какие детали…