По мотивам Жеводанского зверя

Антуан плакал над маленькой девочкой. Она теперь совсем не походила на его маму. Её лицо от его ударов совсем провалилось. Только волосы были такими же мягкими и волнистыми. Придётся бросить её здесь. Если отрезать такую голову, она всё испортит.
Пёс рядом с ним заскулил, словно сочувствуя горю хозяина.
- Да, Гри, пора идти.
Антуан поднялся, постоял над телом, таким тёплым, казалось, оно встанет и пойдёт за ним, чтобы дома он аккуратно отрезал голову и поставил на место. Зачем он увлёкся и сильно бил? Её лицо должно было стать другим.
- Ты не похожа, - он развернулся и пошёл вглубь леса, пёс побежал за ним. – Гри, ты молодец, - пёс завилял хвостом, - ты оставляешь прекрасные шрамы, они идеальны, - Антуан похлопал его по холке. – А я облажал. Завтра поищем другую.
Голова девушки в подвале сгнила, ей на смену надо кого-то поставить. Череп отдаст погрызть собакам, они любят.
Вчера Антуан отрезал прекрасную кучерявую голову мальчика, прям как его брат в детстве. Почему отец никогда не бил брата? Почерневшие подтёки крови, гноящиеся рваные шрамы и синяки, синяки, как без них можно жить? Почему люди не ценят эту угасающую красоту? Одно из первых избитых тел, он подбросил к деревне, где жила женщина. Он не мог не поделиться её очарованием. Когда тело нашли, Антуан сидел в трактире и ждал. Деревенские ревели, выли, боялись, кого-то тошнило. Они грозились найти волка, который изуродовал женщину. Изуродовал, Антуана передёрнуло. Гри великолепно вцепился в её лицо, оставив яркие следы. Больше к деревне он тел не подбрасывал, они не достойны.
Когда летом распухшая и ставшая грязновато-зелёной кожа лопалась, обнажая подгнившее мясо, облезающее с костей, Антуан не отходил от головы, чувствуя, как его охватывает возбуждение. Ни одна женщина не вызывала такой дрожи и желания обладать. Зимой головы оставались с ним дольше. Приятно было отряхивать иней с волос, гладить, баюкать. Антуана переполняла нежность, какую он испытывал разве что к своим собакам.
Отец говорил, что церковь дарует человеку покой. Нет, этот пустой, чуть пожелтевший взгляд, если отрезать веки, давал ему куда больший покой. Покорный, смиренный, как у его старого пса, когда тот ослеп со временем. Или чаще ходить в церковь? Там столько людей и иконы. Разве икона слышит молитву? Она даже не смотрит на него, она сразу со всеми. Не с ним. Уж лучше молиться голове.
Дома Антуан спустился в подвал. На него уставилось пять голов. Маленький старший брат казался ему лучше всех. Обидно за сгнившую до черепа голову. Он погладил её волосы, лежавшие рядом. Как мамины.
Когда отец бил маму, старший брат убегал прятаться в сарай и сидел там, пока за ним не приходили. Антуан забирался под кровать и смотрел, как мама становится красивой. В кровь, в мясо разбитые губы, чёрные и красные синяки. От каждого взмаха отца его сердце замирало и с трепетом ждало удара. Иногда отец бил совершенно некрасиво, хотелось его поправить. Мамино лицо превращалось в кровавое месиво, отчего Антуан тихонько смеялся. Мама не любила становиться такой красивой. Зато потом он гладил её волосы. Он бы её ударил, но нельзя. Только папе можно. Только папа так может любить. Как-то отец забил мать до смерти. Когда её хоронили, брат плакал, а он стоял над ней и не хотел уходить, она совершенна.
После отец не женился, и Антуан грустил, где ещё найти действительно красивых женщин? Видимо, придётся делать самому. И Гри ему помогал.