Черное. Белое. P. S. Сон Светы

     Девушка как будто провалилась в огромную черную яму без окон и без дверей. Как ни пытались глаза привыкнуть к темноте, все равно они ровным счетом ничего не видели. Зато Света прекрасно поняла, что в том месте, в которое попала, она была вовсе не одна. Кто-то был рядом, кто-то бормотал что-то себе под нос, еле-еле слышно, еле-еле уловимо. Света опустилась на колени и поползла в сторону звука. Голос стал стремительно приближаться, она уже начала различать отдельные слова, а затем и предложения целиком.
     Она сделала попытку подтянуться еще ближе к эпицентру звука, но наткнулась на что-то теплое и липкое. Но не это служило источником голоса. Голос как будто был за этой теплой и липкой пленкой. Прислушавшись к нему еще раз, она испытала натуральный шок. Такого просто не могло произойти в реальности, тем не менее, во сне, как известно, может произойти все что угодно. Успев восхититься уникальным даром Марины, Света приложила ухо к этой самой липкой, теплой пленке, чтобы слышать каждое слово, которое произносил в чреве ее ребенок. И чем дольше она слушала голос своего ребенка, чем больше информации она получала от него, тем больше слез стояло мутной пеленой в ее глазах, и они скатывались сначала на щеки, а с них уже летели куда-то в по-прежнему незримую пустоту.

                * * *

     ... А какой я все-таки милый мальчик, и мама хотела назвать меня Андреем в честь дальнего родственника. Не знаю, почему у людей принято называть детей в честь одного из предков, как будто фантазии не хватает освежить родословную каким-нибудь новым, до сих пор не испробованным в семейном генеалогическом дереве именем.
     Да, не всегда у моей мамы было гладкое прошлое, но кто не ошибается, тот ничего и не делает. Я все равно люблю ее и всегда буду любить. Разве может быть иначе? Разве ребенок может не любить своих родителей? Так не бывает. Мой папа, успешный человек, с нуля организовал работу целого банка, своего собственного банка, и это действительно достойно уважения и долгих, продолжительных аплодисментов. Разве такими родителями можно пренебрегать и не гордиться ими? Я горжусь своими родителями. И гордо заявляю об этом. И всегда буду заявлять, и всегда буду гордиться.
     Я должен был родиться в счастливой, а главное полноценной семье, родиться здоровеньким ребенком счастливых родителей, которые правда любили и ценили друг друга. Я бы рос и развивался не по дням, а по часам. Меня ждало превосходное будущее. Золотая медаль в школе, несколько высших образований, работа в папином банке. Прекрасное будущее современного интеллигента. Никакой наркотической зависимости, никакой алкогольной зависимости и прочих зависимостей у меня не наблюдалось бы. Я стал бы гордостью своих родителей, даже мысли не допуская о том, чтобы предать их, подвести, разочаровать или чем-то обидеть.
     И много еще можно сказать красивых слов про мое будущее, которое я вижу сейчас как на ладони, словно я величайший хиромант всех времен и народов. И все эти слова были бы недалеки от истины, и за все слова можно было бы наградить и меня, как папу-банкира, порцией аплодисментов, но внезапно произошло такое событие, которое все это будущее мгновенно и сломало, попросту счихнув меня с жизненной карты человеческих судеб. Ведь моя мама все-таки решилась. Еще вчера у меня была огромная семья. И целых две бабушки, и дедушка, и тетя. У меня даже был папа. Настоящий, а не воскресный. Живой, а не мертвый. Родной, а не приходящий. Он был рядом со мной. Мне казалось, что я могу протянуть ручку, и нас было бы уже трое. Папа еще не знал, что я живу; тогда он не дал бы меня в обиду. Он еще ничего не знал, а уже успел меня потерять.
     Мама вчера должна была объявить родственникам по линии папы о том, что носит меня под сердцем. Вместо этого взрослые сразу затеяли какие-то только им одним понятные выяснения отношений, от которых, как правило, всегда страдают дети. В итоге все закончилось тем, что мама ушла, а папа не пошел за ней. Он оставил ее в такой трудный период жизни, но я все равно люблю папу сегодня так же сильно, как любил вчера. Я все равно люблю маму сейчас и буду любить ее даже через пару часов, когда она, взвесив все плюсы и минусы несколько тысяч раз, все-таки войдет в двери больницы.
     А я буду отчаянно ловить последние в своей так и не начавшейся жизни лучи солнышка, вдыхать последние объемы малюсеньких легких уличного воздуха, пахнущего бензином, шинами автомобилей и полевыми цветами. Буду упираться, пинать маму ножками, но не смогу ничего изменить. Она попросту не услышит меня. Какие чувства посетят меня за полчаса до смерти? Точно не радость! Наверное, все-таки небольшая обида на папу за то, что он оставил маму в такое трудное и необъяснимое время, за то, что не ушел за ней, не ушел вместе с ней, не ушел с нами, в конце концов, и теперь мы никогда не будем вместе втроем. Мама останется одна, папа останется один, а меня просто возьмут и выскоблят.
     Тем временем мама запишется к врачу на прием, подпишет все необходимые бумаги, даст согласие на то, что через несколько минут убьет своего ребенка, убьет меня, убьет официально, без суда и следствия, без вынесения приговора и без последствий. Что же, она сдержала свое слово. Если у меня не будет настоящего папы, у меня не будет и папы в лице бабушки. Такие папы-бабушки есть у многих вокруг. И в моем классе в школе, в которую я никогда не пойду, и в моей группе в институте, в который я так никогда и не поступлю, таких ребят, воспитанных в семье неравного однополого брака, к сожалению, большинство. Я тоже мог быть таким, если бы мама все-таки решила спасти меня, протянуть мне руку помощи, а я бы ухватился за нее своими маленькими пальчиками. Но она не спасет. Уже слишком поздно, и ничего нельзя вернуть. Прощай, мама! Здравствуй, доктор!
     И вот мы с мамой переоденемся. Я отчаянно барабаню по ее животу, не желая умирать. Я же хочу жить, я живой человек. Но меня никто не услышит. Меня не слышит моя мама, она предала меня. Но я все равно люблю ее. Я всегда буду ее любить. Потому что это моя мама, моя единственная мама, а родителей, как известно, не выбирают. Мама пройдет в кабинет врача, разместится в кресле, больше похожем на какой-то летательный аппарат, и будет готова к сонному наркозу. Через пару минут она уснет, и мы останемся один на один с врачом. Сколько людей убил этот врач? Как он спит по ночам? Каково ему видеть на улице маленьких детей, робко делающих свои первые шаги под чутким руководством любящих родителей? Каково ему слышать плач своего собственного ребенка и осознавать при этом, сколько же жизней было загублено вот этими самыми руками в синих резиновых перчатках?!
     Он как будто подслушает меня: сделает маме укольчик, и вот она уже спит крепким сном, и больше не услышит меня никогда. Я буду биться, я буду сражаться до последнего. Я же мальчик, я будущий мужчина и я очень-очень сильный. Жаль только папа меня не увидит. И мама тоже. Они не смогут оценить моих стараний, моего неравного сражения за жизнь. Я напрягу все свои мышцы, я буду сражаться до последнего вдоха и последнего выдоха за нашу семью, которая была бы самой счастливой семьей на свете, но которую своими скандалами, интригами и расследованиями вы, взрослые, просто разрушили, даже не успев толком построить.
     Врач все ближе и ближе подбирается ко мне. И вот я уже вижу свет в конце тоннеля, но пока я живой, я живу. Это последний яркий свет, который я вижу в своей жизни. И я наслаждаюсь им в полной мере, улыбаясь наставленной на меня кюретке, которая похожа на длинный половник с дыркой посередине. Вот уж не думал, что умру в дырявом половнике.
     Но я буду биться до последнего! Просто так меня не взять! Но тут все мое тельце пронзит сумасшедшая боль, и этот половник оторвет мою левую ногу. В глазах резко потемнеет, я не смогу прийти в себя, и в это самое время кюретка вернется за мной, чтобы добить окончательно. Я почувствую, как ее края пробивают мою только начавшую формироваться грудную клетку, и меня буквально переломит на две части.
     Перед глазами все поплывет. В маленьком ротике появится привкус крови. Но я правда буду сражаться. У меня нет шансов победить, но я достойно приму бой и какое-то время даже смогу биться на равных. Прости меня, папа. Я не сумел помирить тебя с мамой. Прости меня, мама. Я не сумел стать для тебя любимым сыном. Но я всегда был рядом, я всегда был в тебе, и я любил тебя, несмотря на все происходящее. Я дышал тобой, и я любил тебя. Любил так, как ты любила папу. Любила по-настоящему. Ты и меня научила настоящей любви. И я любил. Тоже любил по-настоящему.
     Новый удар этого исполинского половника разрежет мою голову на две неравные доли, как неумелый продавец режет на базаре спелую дыню. Мне будет очень и очень больно, и больше нечем дышать! Через много-много лет наши души обязательно встретятся, и мы сможем посмотреть друг другу в глаза, мама... Моя душа воспарит над разорванным на кусочки миниатюрным тельцем, которое теперь лежит в какой-то посудине в кабинете исполина врача... Пока, мамочка.... Я сейчас полечу... И уже никогда не вернусь... Не буду обещать... Не умею обещать... И не умею возвращаться...

                28-30 августа 2015 года




                * КОНЕЦ КНИГИ *