Фея прилетела В погоне за солнцем. Часть первая

В погоне за солнцем (Фея прилетела!).
Пролог.
Анастасия Ленчи Кана Эмелард Петровна, или же, если выражаться на языке простолюдинов, Настя Квакина, запросто могла считать себя самой счастливой в мире филифьонкой! Ее покойная бабушка, графиня Мелисса Августина Виолетта Кана Страуберри Сигизмундовна, отходя в мир иной, не поленилась поделить колоссальное наследство между членами семейства Кан, и нашей филифьонке досталось не последнее количество денег, драгоценных камней и прочего добра. Однако, несмотря ни на какие условия своего существования, в душе Анастасия Ленчи Кана Эмелард Петровна всегда оставалась обычной Настей, простой Настей, веселой Настей, для которой драгоценные камни ни что иное, как разноцветные камушки, что вполне могут пригодиться для отделки садовой клумбы. Да и замок филифьонку не больно радовал. По началу. А все потому, что он походил больше всего на резиденцию Дракулы или нечто иное в этом роде. Крупные камни, вделанные в римский мрамор, лицезрели мир своими абсолютно безразличными, безликими очами. Дождь выстукивал на металлической крыше мелодии, подбирая наиболее удачные аккорды и прогоняя сверкающие волны по замысловатым трубам, изображающим головы драконов с угрожающе раскрытыми пастями. Небесно-голубая чешуя несколько поистерлась от времени, обнажая сероватый мрамор, из которого состояли драконы. Вода отлично точила камень, и эти прискорбные открытия все чаще встречали филифьонку. Большие, круглые, бездонные глаза из драгоценных камней сияли, отражая малейшие лучи солнца. Всегда мокрые зубы жизнерадостно сверкали. Филифьонка мечтала. Мечтала она о том, как приведет сюда свою давным-давно пропавшую без вести школьную подругу Маей. Маей немного странная, но, в принципе, она ничего. Войдет Маей в сад, обведет его недоуменным взором своих холодных голубых глаз, а Настя по-хозяйски все ей покажет и расскажет. А потом… здесь Настя зажмуривалась от счастья… а потом она подведет ее к водостоку и сунет в рот дракону свою и без того исцарапанную лапу! Во потеха будет! Настя хохотала и хлопала себя по коленкам, представляя удивление и ужас своей подруги, но после вспоминала об ее отсутствии и замолкала.
Сверху, на высоких шпилях, крутились, поддаваясь своенравным финским ветрам, серебряные флюгеры, изображающие корабли. Сказочные, роскошные парусники, казалось, готовы были прямо сейчас сорваться со своих креплений и уплыть, умчаться в открытое небо, где нет ни преград, ни штормов – только ветра, единственные спутники и товарищи в сим сказочном мире. Ветер развевал длинные коричневые локоны выходящей на увитый вьюнком балкон филифьонки, а та складывала лапки на груди и закрывала глаза, представляя себя парусником. Волшебным парусником, готовым вот-вот порвать якорь и умчаться в небеса… насовсем. Якорь у Насти был. И имя ему – богатство. Эти деньги, этот замок, эта гнетущая, вездесущая роскошь буквально доставали ее, не давая и вздохнуть свободно. По стенам позли изумрудные травы, а под потолками зеленели листья. Казалось, что при малейшем дуновении ветра они начнут качаться, а залы наполняться музыкой природы. Но такого не происходило, ибо деревья, цветы и травы были мраморными. Яркая краска, лак и блестки, тленные и ничтожные, придавали им живости. И причем делали они это умело, вот, что плохо.
Длинный коридор скрывался во тьме. Вел он к комнате, что не имела подразделения на этажи, а шла с самого верхнего этажа, уходя вниз, в подвал, и глубоко под землю. Загадочно мерцали во тьме, создавая эффект некоего волшебства, мистической ауры, яркие фильковые полотна. Многие из них были посвящены культовому сериалу «My Little Pony: Friendship is Magic» - любимому шоу хозяйки замка. Объемные, детально проработанные изображения излучали слабое свечение, и, загадочно сияя, на долго притягивали взор – порой жадный и завистливый. Сверкали на нежных солнечных лучах миллионы цветных витражей преимущественно разнообразных оттенков голубого. Загадочно мерцал огромный фильковый рельеф, где семья пони Эпплов, лежа на изумрудном шелку холма, наслаждались ярким, разноцветным звездопадом. К брату и сестре по склону взбегала радостная Эппл Блум. На другом рельефе кремовая кобылка, сидя на темном склоне под нежными ветвями сакуры, созерцала погруженный в прохладный колпак ночи японский город, пронизанный синевой рекламных вывесок и объявлений. Ветер нес по небу цветы дикой вишни, перемежая их со звездами, и где-то в глубине играла тихая, спокойная музыка, под которую хотелось спать. На следующем полотне было изображено пропитанное свежестью и лучами летнего солнца голубое небо, по которому пролетали две пони в пилотских очках – сама Рейнбоу Деш и ее подруга Флаттершай. Другая картинка изображала яркую и переливающуюся толпу маленьких пони, которые стояли и смотрели на ярко-синее небо, с которого на землю и на пони сыпался целый дождь разноцветных светящихся звезд. Сверху имелось фото филифьонки в ярком радужном парике и красивой голубой кофте. Кроме того, картинки умели двигаться! Пони моргали, летали, а звезды сыпались с неба. В тени ярких полотен сверкали, сияли и переливались тысячи ярких, блестящих подарочных свертков. Это были различные дорогие игрушки, книги, одежда и прочие предметы роскоши, да и просто вещи, не уступающие в дешевизне. Ну, и, конечно же, деньги в золоте и серебре. Много раз встречались дубликаты. Огромная комната, по крышу засыпанная различными баловнями судьбы, составляла основной склад Насти.
Загадочно мерцала на столе, погружала комнату в зыбкие чертоги таинственной, тихой музыки, яркая механическая карусель. Рядом с ней стояла еще одна, более простая. На ней стояли кристаллические фигурки усыпанных фильковых пылью лошадок. Это была карусель гармонии.
В замке имелась совсем необычная комната, где не было ни хрустальных люстр, ни картин, ни ковров. Бетонные стены и металлический пол составляли весь ее небогатый интерьер. Не хемулей ждала эта комната. Да и не хемули ее населяли. Комнату заполняли огромные механические животные. Они стояли, прислонившись к стенам и опустив веки. Неестественных цветов заменители меха делали ИХ сказочными и фантастическими, далекими и непостижимыми. Желтая курица с ярко-оранжевым клювом, на груди которой лежал белоснежный слюнявчик с надписью «Let’s eat!», держала в крыле поднос, на котором стоял кекс с глазами. Рядом с ней примостился фиолетовый кролик с красной бабочкой на шее и гитарой в лапах, а к нему прислонился интеллигентного вида медведь в шляпе-цилиндре. Позади всех стоял темно-малиновый лисенок-пират. Второе отделение комнаты тоже было заполнено. Яркими, большими куклами в средний хемульский рост, изображающими животных. Их «шерсть» представляла собой яркую атласную ткань, усыпанную блестками наподобие звездного небосвода. Например, возле входа любой входящий запросто бы наткнулся на большую белую филифьонку с заостренной мордой наподобие собачьей. На левой лапе филифьонки красовалась кукла-перчатка, изображающая маленькую глазастую филифьоночку с большими ушками и серьезной мордочкой. Казалось, эта суровая маленькая филифьоночка сейчас улетит на своих крылообразных ушках. Чуть поодаль сидел большой заяц ярко-голубого цвета с красным галстуком-бабочкой на шее. Ноги зайца были согнуты в коленях, лапы он положил на них сверху, а очевидно усталую голову опустил на кисти лап, благодаря чему его уши свисали практически до земли. На плечо зайца положила голову солнечно-желтая курочка с идеальной женской фигурой и ярким фартуком на шее. Она сидела, привалившись на своего бойфренда боком. Одним крылом курочка опиралась об пол, а второе положила под голову, дабы удобнее было лежать. В углу стоял огромный шоколадного цвета медведь в шляпе-цилиндре и тоже с галстуком-бабочкой на шее. Колени медведь слегка согнул, а лапы поставил на их сгибы. Голова была чуть-чуть склонена вперед, как, впрочем, и весь корпус – Михаил прислонялся к стене лишь нижней частью спины.
Блестки рыбками играли на телах игрушечных зверей, что как бы придавало им жизнь.
Филифьонка выкупила роботов у местной пиццерии, которая недавно закрылась, дабы заменить ими прислугу, но никак не могла включить железных рабов. А поменять программу могла лишь Маей. Маей. Которая давно исчезла…
С привычной тоской окидывала филифьонка заспанным, тяжелым взглядом шкафы красного дерева, привезенные из Японии и Карелии. Лакированные цветы, тянущие свои тончайшие лепестки к солнцу, ветви деревьев, на которых иногда сидели симпатичные и смешные персонажи, головы оленей, на рогах которых в уютных гнездах отдыхали вороны и сверкали елочные игрушки, и медведей с разинутыми пастями, и кошек, и слонов, и многих других удивительных животных. Некоторые шкафы были раскрашены, а некоторые – нет.
Темные коридоры, многочисленные переходы, арки и лестницы практически не освещались, что создавало визуальный эффект возможности появления в сих мрачных чертогах призрака. Призрак словно бы совершал хозяйский обход своих владений по ночам. Хотя призраком, возможно, и была сама Анастасия Ленчи Кана Эмелард Петровна, мрачная и холодная, страстная поклонница готической мистики и темной магии, непоколебимая и невозмутимая жительница старого замка, доставшегося ей в наследство от покойной бабушки Мелиссы Августины Виолетты Каны Страуберри Сигизмундовной.
Глава первая. Спокойной ночи, фили!
Филифьонка по имени Настя, а вернее, Анастасия Петровна, как ее прозвали после окончания школы, что случилось этой весной, сидела в глубоком бархатном кресле, натянув оранжевое одеяло в зеленый горошек по самые уши, кончики которых так и тряслись от страха.
Вообще-то, Анастасия Петровна не была трусливой филифьонкой, но на этот раз…  На этот раз снаружи творилось нечто совсем невообразимое: во первых, была непогода, что уже само по себе кое-что значило. Во-вторых, филифьонке казалось, что, несмотря на непогоду, по саду некто бесцеремонно шляется. И  ищет этот некто, скорее всего, саму филифьонку. А если и не филифьонку, то ее деньги. Это уж обязательно! Денег у филифьонки было хоть отбавляй! Об этом можно было догадаться, увидев прекрасных шарнирных кукол, в реалистичных позах замерших под куполом яркого картонного цирка, стоящего у филифьонки на тумбочке. Цирк был музыкальным – если покрутить большой красивый ключ позади, то комната погрузится в зыбкие, незримые чертоги прекрасной мелодичной музыки. И филифьокины камзолы, платья, блузы, штаны и рубашки, которых у нее было великое множество. И игрушки: статуи великих хемулей из цветных металлов, фигурки из драгоценных камней, бесчисленные коллекции различно исполненных персонажей сериала «My Little Pony: Friendship is Magic», какие делают добрые хемули заводов Funko и We Love Fine, прелестных кукол-аниматроников, носящих гордое имя Smart Dolls, творений добрых волшебников страны PIPOS и многие, многие другие. На столе стояли роскошные шахматы, стены были увешаны картинами и венецианскими карнавальными масками. Над дверью висели оленьи рога. На полках, в шкафу, стояли дорогие тома от подарочных изданий, самые красивые иллюстрации в которых были проложены фильковыми листами . Представьте себе ее страх, когда перед глазами Насти предстала пустая комната без всех ее картин и безделушек. В страхе филифьонка окинула комнату нервным взглядом и обнаружила, что в ней ничего не изменилось. Лишь элегантная шляпка, украшенная павлиньими перьями, качнулась на вешалке. Покачалась немного и упала.
Филифьонка испустила хриплый вопль, снова нацепила одеяло на уши и задрожала всем телом. Подумать только – в ее роскошный особняк забрался вор! Вот сейчас-то он позабавится с филифьонкиными безделушками! Вот сейчас-то он «полюбуется» на ее деньги! От ужаса у филифьонки перехватило дыхание, она изогнулась, точно змея, и полетела на пол с кресла, лапами вперед. Последовал гулкий удар. Филифьонка валялась на полу, под креслом, а с кресла свисала, трагично покачивая краешками, оранжевое одеяло.
Обнаружив, что осталась без «антиворового» укрытия, Настя робко засеменила по комнате в сторону шкафа, надеясь остаться незамеченной, однако вскоре она передумала и подошла к окну, дабы посмотреть, не стоит ли там сверкающий черный лимузин, на котором подъехали к ее дому грабители. Но никакого лимузина она там не увидела. Наоборот, в саду царили мир и спокойствие. Анастасия Петровна, скованная прочными сетями страха, даже не обратила внимание на странную толпу хемулей, продвигающуюся к ее особняку. А жаль!
В голове филифьонки пронеслась шальная мысль. Раз в саду так спокойно, то значит, нужно спуститься, вот и все!
— Смотрите! Тетенька! – радостно воскликнул маленький хемуленок, возглавляющий толпу, – она летит сюда! Ура, она летит! Мама, эта тетенька умеет летать! Она что, фея?
— К нам летит фея! УРА!!! – заголосили остальные хемулята.
На самом деле, наша филифьонка не была никакой феей. Она просто решила спуститься вниз по лиане, как Тарзан. К сожалению, приземление ее окончилось не столь пафосно и заоблачно, как в кинофильме. Она ободрала лапу, набила шишку и поставила синяк. Да и к тому же немного порвала платье. Но самым худшим было то, что филифьонка застряла в ветвях дерева. Моментально забыв про свои ушибы, филифьонка переключилась на мысли о спасении.
— О, фея прилетела! – запрыгал на одной ножке хемуленок.
Ах, если бы Настя только знала о его коварных происках!
Услышав голос, филифьонка посмотрела вниз и моментально очутилась на соседней ветке, больно стукнувшись головой об верхнюю. Затем филифьонка ущипнула себя за лапу, и, обнаружив, что то, что она видит – не сон (которого и ждала филифьонка, сидя в кресле), уцепилась за ветку лапами, протянула морду вперед и спросила дрожащим голосом:
— Вы — грабители?
— Мы — не грабители, – сказал хемуленок. - Мы пришли посмотреть, как из окна этого замка вылетит фея. То есть, призрак, ведь мы давно его ожидаем. Понимаете, мы с Ленкой увидели призрака здесь и доложили о нем в местную газету, теперь все село, а особенно СМИ, жаждет встречи с ним!
— Вздор! – отрезала филифьонка. — Никакой призрачной феи из СМИ я не знаю!
— В том-то и дело, — сказал хемуленок. – Ведь феей оказались Вы! Правда, насчет призрака все еще довольно зыбко, но мы над этим поработаем…
— Но ведь феи умеют летать! – засмеялась филифьонка. — А я, как сами видите, не умею. Раньше я летала, но только на батуте, подвесных каруселях и американских горках. Так что опыта у меня маловато будет. А был-бы опыт, я бы уже давно спрыгнула к вам. А сейчас помогите мне слезть с дерева, и немедленно! Здесь сыро, мокро, грязно и холодно! И я порвала платье!
Какой-то хемуль кинул филифьонке веревку, она спустилась по ней и очутилась в саду. По посыпанной песком размытой тропинке филифьонка добралась до бани и вошла внутрь. Печь в бане была не топлена, поэтому было холодно. Но хотя бы не мокро. И это уже хорошо. Доски угрожающе заскрипели, приветствуя филифьонку. Оглядевшись, последняя поняла, что для столь утонченной особы ее же заброшенная баня – не самое лучше место. В большой изъеденной ржавчиной железной бочке плавали дохлые осы. Под потолком плел паутину сонный паук. По полусгнившему деревянному полу бегали тараканы.
Филифьонка успокоилась. Она попыталась дернуть ручку от двери, что бы выглянуть и посмотреть, не ушла ли толпа и, если ушла, вернутся домой, куда филифьонка всей душой стремилась, но та не слушалась. Филифьонка Настя пошарила на тумбочке и нашла ключ. Этот ключ она просунула в замочную скважину, повертела там и открыла ненавистную дверь. Филифьонка прошла в нее и оказалась в шкафу. Здесь, под банными халатами, лежали старые филифьонкины журналы. Филифьонка открыла один и полистала. В темноте все равно ничего не разглядишь.
Филифьонка почесала расцарапанную лапу, почесала голову и положила журнал обратно в стопку. Выбравшись из шкафа, филифьонка решила во чтобы то не стало выбраться из бани и вернутся домой. Конечно, можно было бы вылезти через окно, но филифьонка не хотела больше ни шишек, ни синяков, и уж тем более – повиснуть снова на дереве и провисеть там до утра, и поэтому истерично заколотила по двери, пытаясь ее открыть. И это сработало! Дверь скрипнула и открылась. Филифьонка на радостях выскочила сначала в предбанник, потом – на улицу, и прямиком к замку.
Ночью замок выглядел как нельзя таинственно, и казалось, что вот-вот из окна и в самом деле вылетит фея. Постояв немного, филифьонка двинулась вперед. Ни прошло и двадцати минут, как филифьонка оказалась у себя в спальне. У нее ничего не украли! Какая радость!
«А ТЕПЕРЬ – СПАТЬ!» — подумала филифьонка, погасила кварцевый ночник в виде розовой бабочки с прозрачными крылышками, и заснула.
Глава вторая. Карточная королева и садовое насилие.
Настя проснулась разбитая. Волосы на ее голове запутались, под глазами образовались мешки. Филифьонка прошла в ванную комнату, умылась, обтерла мохнатую морду полотенцем, залепила пластырем ободранную лапу, и, печально шлепая домашними тапочками, отправилась в спальню. Там она взяла миниатюрную оранжевую расческу, причесалась, переоделась в синее платье и вышла во двор, где, к своему изумлению, снова увидела толпу.
Хемули гомонили, носились по кругу, прыгали с места на место, а один даже приволок тележку с мороженным. Глаза филифьонки широко раскрылись, когда она увидела того самого хемуленка, который принял ее за фею. Хемуленок шел, гордо подняв голову и прижав огромные уши, и вел за лапу хемуленку с длинными черными локонами, украшенными одной золотой прядью, толстой-претолстой. Локоны легли на прохладный, тускло мерцающий в предрассветном сумраке шелк ее розового в ромашках платья. Хемуленка выглядела растеряно.
- О, привет, призрачная фея из СМИ! – приветствовал ее хемуленок. – Меня, кстати, Вованом кличут, а вот это… - он по-хозяйски рванул хемуленку за золотую прядь, заставив последнюю испуганно вскрикнуть, - это Ленка. Клевая фьега! Мы с ней увидели в старом замке на окраине села привидение. Про нас написали в местной газете, и все село отправилось на место происшествия. Все были ужасно заинтересованы привидением, многие даже взяли фотоаппараты, журналисты замыкали наше шествие! Я был на седьмом небе от счастья, как говорят в народе. Это ведь так неописуемо круто! Я, между прочим, был проводником. И что же нам дают в результате?
- Что? – осведомилась филифьонка, доселе и не предполагавшая, что вокруг нее крутится целый кинофильм с детективным уклоном.
- Ну, давайте я вам все по полному порядку поведаю, как говорится, лады? Короче, меня, как, впрочем, и Ленку, без предков не отпустили. Конечно, ведь тогда все совершеннолетнее население села вплоть от Морры до Винсента будет безумно волноваться, а потом, ну, в смысле, когда я вернусь, поставят мне горчичник! Ну вот, подходим, мы, значит, к замку, а там из окна вдруг высовывается какая-то коричневоволосая мымра. Воровато, значит, так озирается, а потом вдруг ка-ак… прыгнет! И прямо на нас! Я тогда прилично испугался, отскочил в сторону и тоненьким таким голоском: «Смотрите! Тетенька! Она летит сюда! Ура, она летит! Мама, эта тетенька умеет летать! Она что, фея?». А все хемулята приняли мою оплошность за правду, и все вдруг начали безумно радоваться фее. Я бы, конечно, покраснел от стыда, но ведь от страха я не мог ничего делать, и когда филифьонка рухнула вниз и повисла на дереве, я только и смог вымолвить: «О, фея прилетела!». И, как дурак, запрыгал на одном лапке. Вот так вот я и оплошал перед всей деревнё’й.
Филифьонка снова почесала лапу, посмотрела на хемулят и спросила:
— Дети! Не знаете ли вы, почему вокруг моего дома собралась такая толпа?
Хемуленок посмотрел на Настю и пискнул:
— А разве ты сама не знаешь? Ведь в твоем замке завелось привидение?
— Привидение?! – испугалась филифьонка. – Ты хочешь сказать…
— Ну да! – воскликнул хемуленок. – Белое привидение!
— Белое… — повторила Анастасия, задумчиво глядя в небо. – Что за вздор! До окончания школы я верила в привидения, мы любили играть в них с подругами, но тогда ведь мы были совсем маленькими и глупыми!..
— Так откуда тогда у тебя синяки?
— Ахахахаха! – расхохоталась филифьонка. – Да неужели вы подумали…
— Мы - районные охотники за привидениями, — сказал хемуленок и для убедительности потряс сачком.
— Со вчерашнего дня, — язвительно добавила хемуленка. – Это все Вовка, он вечно что-то выдумывает!
— Мы запросто изловим и твое, — предложил Вовка.  – Если хочешь.
— Боюсь, у вас этого не получится, — сказала филифьонка. – Ведь у меня нет никакого привидения.
Тут из толпы выбралась худая бронзовая филифьонка с длинными прямыми волосами цвета крыла мрачного, одинокого ворона, взлетающего на теряющуюся в тумане шпилю пугающе высокой башни, в черной юбке, сером свитере и зеленом жилете.
- Это Гильда Ивановна! – прокатился по толпе испуганный ропот.
Некоторые филифьонки даже склонились в реверансе, а выскочивший из толпы Винсент Николаевич, известный в народе как убийца пятерых детей и победитель Вилли Вонки, воскликнул радостно:
- Гильдуся, зажигай!
Гильда Ивановна почесала за большим ухом и с холодной снисходительностью произнесла:
— Ха! Детки, да вы никак привидение изловить собрались?! Забавно, нечего сказать. Как будто не знаете, что приведений на свете не существует. – Тут она заметила Настю. – Настька, а ты че тут делаешь? Каникулы летние взяла, да? Хе-хе…
Настя опешила. Когда эта филифьонка успела познакомиться с ней, да еще и так фамильярно обращаться? Задетая этим за живое, она доложила о своей обиде Вовке. Хемуленок пискнул, подпрыгнул и что есть силы щелкнул незнакомку по носу. Гильда пошатнулась и рухнула прямо на толпу – благо, некоторые филифьонки весьма вовремя успели ее подхватить, иначе если не летального, то хотя бы поганого исхода для районных охотников за привидениями было бы не избежать.
— Дер-р-р-ретесь?! – зарычала филифьонка и, оскалив жемчужные клыки, кинулась в погоню за Вовкой. — Поймаю, уши надеру!
В бегу прекрасная, холодная Гильда казалась волчицей. Ее клыки сверкали, вторя зеленоватому свету больших изумрудных очей. Но Вовка оказался не так-то прост. Он в момент забрался на дерево – то самое, на котором вчера ночью висела филифьонка. Путаясь в длинной юбке, Гильда подбежала к дереву и принялась в истерике колотить по нему лапами, топать и орать.
— СЛЕЗАЙ ОТТУДА НЕМЕДЛЕННО, МАЛЕНЬКИЙ НЕГОДЯЙ!!! ИЛИ Я ДОЖДУСЬ ТОГО МОМЕНТА, КОГДА ТЫ ЗАХОЧЕШЬ НАБИТЬ СЕБЕ БРЮХО ВСЯКОЙ ЕРУНДОЙ! ТЫ ТОГДА СЛЕЗЕШЬ, А Я ПОЙМАЮ ТЕБЯ И УСТРОЮ ТАКУЮ ТРЕПКУ, КАКОЙ СВЕТ НЕ ВИДЫВАЛ!
Через пару минут хемуленок выдохся и спрыгнул, будучи слишком самонадеянным.
— А-а-а, ты-таки исполнил мою прихоть – так держи наказание! – завопила Гильда, подхватила запачканный подол своей черной юбки и, перепрыгивая через каждый камешек, снова во весь дух погналась за Вовкой. Хемуленок же нагло хохотал, показывал ханжефьонке язык и различные неприличные трюки и называл ее обидными именами. Внезапно в ушастую голову Вовки пришла шальная мысль.  «А что, — подумал хемуленок, —  если поставить  этой мымре подножку.  Она упадет, тут-то мы с Ленкой ее и схватим!». С этой радостной мыслью хемуленок прибавил скорость, и в самом разгаре вдруг лихо отскочил в сторону. Незнакомка упорно следовала за негодником. Стоило хемуленку свернуть, филифьонка сделала то же самое, но Вовка отбежал. И филифьонка со всего маху стукнулась о стену замка лбом. Прошла секунда, и конкурентка рухнула на землю, обхватив голову лапами. Через некоторое время Гильда очухалась, огляделась по сторонам, но Вовки не увидела. Он был уже далеко.
***
Анастасия Петровна, Вовка и Леночка сидели в замке и играли в карты. После погони за Гильдой Ивановной погода заметно ухудшилась. Еще утром светило солнце, а сейчас вовсю лил дождь, и даже самому безрассудному бандиту не пришло бы сейчас в голову шляться по Настиному саду.
Тут-то Настя и осмелилась рассказать хемулятам о своих страхах.
— Понимаете, ко мне в замок ночью забрался вор! Тьма, страшно. Я и выпрыгнула в окно, полетела с третьего этажа (вот откуда синяки!) и повисла на дереве. Мокро, сыро и холод собачий к тому же! Хорошо еще, добрый хемуль помог мне спуститься. В бане я нашла старые журналы. Но во тьме сути не разобрать, вы сами знаете. И вернулась в замок.
Но хемулята не обращали на ее слова никакого внимания. Да и сама филифьонка понимала, что говорит совершенно бессвязные слова.
— Понимаете, я очень боюсь воров, — сказала Настя.
Тут же ее карта полетела в маленькую красную коробочку с надписью «Крыто». С горечью посмотрев на две захудалые карты в своих лапах, Настя поняла,  что в «Лакомку» ей не выиграть.
Она со вздохом выложила самую маленькую карту, с дырочкой сверху, и вдруг подпрыгнула на стуле от радости: в ее колоду привалило еще две карты!
Филифьонка на радостях почесала лапу, потом почесала спину, потом почесала голову, но когда дело дошло до языка, филифьонка с горечью поняла, что настал ее черед выложить карту.
Глотая слезы, Настя взяла карту с дырочкой и положила ее перед  Леночкой. Леночка приподняла карту и закричала:
— Ты чего делаешь?! Кроешь шестеркой вальта! Так нельзя!!!
— Можно. Мы же договаривались, что черви у нас с вишенкой.
— А винни с мороженым!
Неизвестно, чем бы закончился этот спор, если бы Вовка не сказал что пора сделать перерыв в картах и не сыграть партейку-другую в шахматы. Филифьонки согласились. Настя встала из-за стола, подошла к тумбочке, вытащила из нее шахматы и раскрыла их на столе.
Вовка принялся расставлять фигуры, да нечаянно порвал королеве платье.
Филифьонка села на пол, обхватила голову лапами и зарыдала в три ручья:
— О, Вовка! О, Леночка! Как можно так хулиганить, а особенно- с такой больной и старой филифьонкой, как я!
— Ты вовсе не старая,- сказал Вовка.
— Нет, я старая-ааааааа! Этой весно-оой я закончила-а школу-ууууууу!
— Ты не больная,- сказала Леночка.
— Нет, я больна-ааа-я-ааааа!!!  Вчера ночью я сиганула в окно-оооооо!  Утратила лапу-у-у-у-у!!!!!! Сломала хребе-е-е-е-е-ет!  И лишилась головы-ы-ы-ы-ы-ы!!!!!!
— А почему же ты тогда сейчас играешь с нами в шахматы? – поинтересовалась Леночка.
Тут с Филифьонкой сделалось что-то невообразимое: она подпрыгнула до потолка, засучила в воздухе лапами, приземлившись, отбила лапами чечетку.
— Гоп-ля-ля! Пока! Бай-бай, чао, салют!!!
И Настя, пугающая неестественно растянутой улыбкой, то и дело подскакивая и на всю комнату хлопая в ладоши, подбежала к окну.
— Ты одета в дорогой костюм. У тебя красивая прическа. И в кармане – игральные карты, стоящие миллионы! – кричали хемулята.
— А еще… а еще… а еще ты старая и больная, — тихо сказал Вовка.
— Возраст мне – не помеха!- пропела Настя, продвигаясь к окну.
С этими словами Анастасия Петровна растворила окно и ….. отскочила от него.
— Если бы не сырость, я бы, может, и сиганула бы, но сейчас там, кажется, слабенький дождик…. – вкрадчиво объяснила филифьонка. – Поэтому лучше я пока сыграю с вами в шахматы.
— Это по нашему! – закричал Вовка, а Леночка одобрительно похлопала филифьонку по спине.
Прошло полчаса. Филифьонка сидела на стуле, и, глотая слезы, смотрела, как сражаются Вовка и Ленка. К сожалению, шахматы – игра на двоих.
Когда, наконец, партия между хемулятами подошла к концу, филифьонка с радостным криком подбежала к столу и застыла в изумлении. Все фигуры были лишены подставок и раздеты!
— Я просто однажды начал проигрывать, — сказал Вовка, — и разозлился. Но потом все равно выиграл!
— Это уж понятно, — сказала Анастасия Петровна, искоса поглядывая на переломанные пополам фигуры Леночки. – Лена, тебе, наверное, было неприятно проигрывать?
— А как же! – радостно сказала хемуленка. – Жутко неприятно!
— И в шахматы мы сегодня, наверное, больше не поиграем, — заключила филифьонка. – Завтра пойдем покупать новые.
— Зато теперь можно весь оставшийся вечер играть в карты! – воскликнул Вовка. И был, отчасти, прав.
Глава третья. Синяки, яблоки и убедительный разговор, или Эпплблум+Баттон=?
Вовка, Леночка и филифьонка Настя шли с базара в сторону замка. Через плечо Анастасии Петровной висел красный бархатный футлярчик, с которого свешивались длинные золотые шнурочки, оканчивающиеся пышными кисточками.
В этом футляре лежали новые, волшебной красоты шахматы. Фигуры в них были самых удивительных форм и окрасок. Конь – чудесная шоколадного цвета лошадка. Королева – высокая голубоглазая филифьонка в чудесном платье. Король – хемуль в серебристом парике, настоящей драгоценной короне и бархатной мантии. В ладье сидели хемули.
Вернувшись с базара, Вовка решил отдохнуть в филифьонкином замке. Вальяжно прошелся он по двору и решил, что в предбаннике отдыхать удобнее. И журналы старые есть. Вовка вошел в баню, влез в шкаф и сел на стопку журналов. Оттуда он вытащил журнал «Филифьонская забава», открыл его и принялся, высвечивая клеточки фонариком, разгадывать кроссворд.
Как раз в тот момент, когда Вовка раскрыл журнал, в дверь замка постучалась Гильда Ивановна. Ее лапы были покрыты порезами и ссадинами, а волосы пришлось подстричь, ибо они, видимо, очень сильно запутались.
— Я пришла посоветоваться насчет хулигана, который дерзит взрослым и дерется! Вчера вечером я застукала его у себя во дворе. Так он пытался поджечь старую грушу! Когда я вышла из дома с вилами и фонарем в лапах, он выдернул у меня вилы и с этими же вилами гонял меня вокруг дома полчаса, ругаясь при этом так грязно, что ему бы позавидовал любой закруточник! Я пошла к его матери, что начальница колхоза, ее звать Оливия Тимофеевна. Так смотрю – сидит такой милый голубоглазый ангелочек, вылизанный и накрахмаленный! И мать его защищает! Господи Иисусе, как Вам это нравится? Прямо-таки не знаю, что с этим сорванцом делать?
— Прямо-таки не знаете? – переспросила Анастасия Петровна.
— Прямо-таки не знаю! – сердито ответила Гильда.
— Знаете что, соседка? – надвигалась на «вредину» филифьонка. – Вы лучше не приставайте! Это не Ваши дети и это не Ваше дело, в конце концов!
— Так Вы еще и грубить?!? – задохнулась незваная гостья.
— Да, грубить!
— Яблочко от яблони недалеко падает! – сердито сказала пришлая. – Теперь-то я знаю, в кого пошли Ваши дети!
— Во-первых, это не мои дети, — сказала Настя. – А во-вторых, они вовсе не сорванцы и хулиганы, а самые лучшие и дружные соседи. Бывает, конечно, что мы иногда ссоримся, но все равно мы – друзья!!!
- Вы поней насмотрелись, да? – процедила Гильда.
Настя, ни слова ни говоря, саданула названой гостье в глаз и пинками вытолкала ее из дому.
— Раз Вы такая, то… то… то с Вами незачем водиться! – заорала соседка и убежала, громко хлопнув дверью.
***
Любимым деревом в саду Насти была старая яблоня. Сколько приятных воспоминаний с ней связано! Сколько приключений! Филифьонка давно простила яблоне и неловкое положение перед добрым хемулем, и превращение в «старую и больную филифьонку». Тем более, Анастасия просто обожала яблочный сок! Сегодня она решила устроить сбор яблок.
— Ура! – захлопала в ладоши Леночка, узнав о чудесном известии. – Можно будет поиграть в ковбоев, снимая яблоки с дерева при помощи лассо!
Настя сначала посмотрела на ободранную лапу, потом почесала синяк, пощупала шишку и пришла к выводу, что во избежание заболевания синяками и ссадинами этого лучше не делать.
— Знаешь, — вкрадчивым голосом произнесла филифьонка, почесывая для невинного вида в затылке. – Я думаю, сейчас не самое время играть в ковбоев. Смотри, как поздно! А кто играет в активные игры на ночь глядя?
— Да? – удивилась Леночка, искоса поглядывая на сверкающее солнце. – Тогда давай поиграем не в ковбоев, а в… зоопарк! Мы будем ходить на ходулях, и, как жирафы, рвать яблоки! Очень спокойная и медленная игра!
Тут из бани появился Вовка. Он тащил стопку журналов.
— Смотрите, какие журналы я нашел! И картинки красивые!
— Ура! Мы спасены! – пискнула филифьонка, увидев яркую, глянцевую обложку журнала «Сад и огород».
Настя подбежала к Вовке, взяла у него журнал и открыла на первой попавшейся странице. Там она прочитала: «Яблоки лучше снимать плод съемником. Это удобно и безопасно».
— Знаете что, дети? Сейчас мы играть не будем, но будет снимать яблоки при помощи плодосъемника!
— Это еще что такое? – удивилась Леночка.
А Вовка радостно закричал:
— Я вам самый удобный плод съемник сделаю! Не зря же мы не только районные  ловцы приведений и специалисты по настольным играм, мы еще и команда «Самоделкины», во!
— Мне кажется, сейчас этого делать не стоит… — сказала филифьонка, но остановить Вовку оказалось гораздо трудней, чем она думала.
— Тащите канаты! – орал Вовка, подпрыгивая на одной лапке. – Тащите крюки! Тащите доски!
Ни крюков, ни досок ему никто не дал, но Леночка нашла за сараем обрывок старой веревки, засаленной, потной и вонючей.
— Прекрасно! – похвалил ее Вовка. – А теперь помогай!
— Есть, сэр!
Филифьонка Настя же сидела неподалеку на бревне, лихорадочно чесала голову и с ужасом смотрела, что творится в ее саду с ее любимой яблоней. А творилось вот что: Вовка влез на дерево и перекинул через самую удобную ветку грязную, трухлявую веревку. Леночка активно ему помогала. Через некоторое время на веревку была надета трухлявая грязно-голубая доска с дыркой посредине, а под ней веревка оказалась завязана на крупный узел.
— Эй, кто доброволец?! – крикнул Вовка, когда «плодосъемник» был готов.
— Не я! – закричала Леночка, скрещивая лапы на груди.
— Не я! – заголосила, повторяя вышеуказанный жест, Анастасия Петровна, у которой в предчувствии новых синяков вдруг страшно зачесалась спина.
— Ты вторая, — сказал Вовка, указывая на филифьонку. – Ты будешь добровольцем.
Настя как следует почесалась напоследок, потом фыркнула, поправила локоны и походкой настоящей леди подошла к канату.
— Ну, как за это цепляться? – поинтересовалась она.
— Садись, а мы тебя поднимем, — бодро сказал Вовка.
Филифьонка уселась на грязную, противно заскрипевшую дощечку. Канат показался ей как нельзя старым и шелудивым, ветка – тонкой, а когда ветер начал противно шелестеть листьями, морда Насти и вовсе приобрела изумрудный оттенок, а к горлу поступила тошнота.
Кстати, если кто думает, что филифьонки – создания легкие и что поднимать их – одно удовольствие, грубо ошибается. По крайней мере, эта филифьонка оказалась вовсе не такой, как думалось при первом взгляде на нее.
Вовка с трудом удерживал канат, но он ну никак не хотел подниматься. Через полчаса канат поднялся на метр над землей, и филифьонка впервые почувствовала, что собирать яблоки при помощи плодосъемника – не ее конек. Хемулята внизу тянули изо всех своих маленьких сил, и то и дело спрашивали у филифьонки, хватит поднимать или нет.
Вот Настя приподнялась еще на полметра и медленно начала перелезать на ветку. Вовка увидел это, подмигнул Леночке, и хемулята радостно отпустили канат. Филифьонка провезла лапами по ветке, содрала пластырь с больной лапы, ободрала здоровую и в момент оказалась на земле, подняв тучу грязной, вонючей пыли.
— Думаю, синяков-таки тебе не избежать, — тихо сказал Вовка, поглядывая на филигарха. Та лежала в пыли, обхватив голову лапами. Вид у нее был жалкий.
Вдруг Анастасия приподнялась, и, откашлявшись, сказала:
— Какой ужасный день! И как ужасна лень!
Затем филифьонка проковыляла к своему бревну, села и депрессивным тоном проговорила:
— Ну? Что еще выдумаете?
Вовка радостно подпрыгнул и спросил:
— Значит, ты разрешаешь нам собирать яблоки в твоем саду?
— НЕТ!!!
— А как же мы будем еще выдумывать?
Филифьонка приподнялась и сказала:
— Ладно уж, собирайте. Но только без вашего ужасного плод съемника. Живо!
— Хорошо,- тихо сказал Вовка.
— Но только без приключений на мою голову!
— Ладно. И вообще, сказала работать, а сама все болтаешь и болтаешь.
— Я не болтаю. Я говорю дело.
— Дело так дело.
— Вот, сразу бы так.
И хемулята пошли работать. А Настя села на бревно, обхватив свою усталую голову лапами, и с довольным видом принялась наблюдать за работой.
— Есть только три вещи, на которые можно смотреть и смотреть. На горящий огонь, на рыбок в своем подводном мире и на то, как работают другие. Третье больше всего успокаивает.
Голова у филифьонки больше не болела. И работа пока шла нормально, на совесть. И вдруг…
— Фифьон ! Помогай! – закричал Вовка, болтая в воздухе лапами. Глупышка, он попытался забраться по веревке, но нижняя ее часть оторвалась. И теперь Вовка ругал Леночку:
— Дура! Веревку плохую притащила! Какие из таких плод съемники!
Конечно, Вовка много хулиганил и иногда раздражал Настю, но раз уж такое дело…
— Держись, малый! – закричала филифьонка и кинулась спасать горемычного хемуленка.
Раздался треск, веревка порвалась на две части. В сторону побежала филифьонка, и под мышками она держала двух маленьких хемулят.
— Дурачки! Зачем же вы полезли по веревке?
— Я хотел снять тебе яблоки, — сказал Вовка.
— Я не лезла, — сказала Леночка.
— Ага, Вовка полез, а ты и рада стараться! Лучше бы отговорила, он бы, наверное, и не полез.
— Нет, Вовка никого не слушает!
— А ты говори убедительнее, он и послушает, — посоветовала филифьонка.
***
Весь вечер Настя учила Леночку, как говорить убедительнее.
— Объясни ему последствия того, что он хочет сделать, — сказала филифьонка.
— А если я не знаю последствий?
— А если не знаешь… угости его яблочным мороженным или расскажи поучительную сказку. Хулиганы от этого смирнеют.
Глава четвертая. Потусторонняя баня.
- Юные мои друзья! Благодаря вашим стараниям древо обронило на скромные земли сладостные свои плоды! Да вкусят славные юнцы сладостный плод своей работы! – с пафосом протрубила филифьонка, торжественно внося в комнату блюдо яблочной шарлотки в рубинах звездно-алого желе, прозрачного, словно вода в теплых заливах Красного Моря.
Хемулята, сидящие за столом, живо отреагировали – крики радости огласили просторную залу, а мраморные колонны тотчас отразили крики и смех и хрустальным радиоприемником разнесли их по мерцающим долинам замка. Настя поставила блюдо на стол и вручила хемулятам серебряные ложки, как бы невзначай, между делом, спрашивая:
- Вовка, ты как? Разве мама разрешает тебе сидеть в гостях допоздна?
- Допоздна? – Вовка на мгновение задумался – правая его бровь слегка подалась вверх. – Ох, что ты городишь, фьега? Да ей вообще нет дела до того, что я делаю весь божий день! У нее и без того дел вагон, лишь бы я являлся к обеду и к ужину и не выходил из дому до завтрака. Хотя, по большей части, я ей мешаю. Она сама и рада бы, чтобы кто-нибудь согласился организовать мой досуг, а ты, как я смотрю, отлично с этим справляешься…
Настя с ужасом отшатнулась и дрожащим голосом осведомилась:
- А ты, Леночка? Ты тоже мешаешь родителям по хозяйству?
- Я? – переспросила Леночка, как бы не веря своим ушам. – Я ни за что на свете не стала бы опускаться до подобной низости. Я им помогаю. Это раз. И во-вторых: живу я вовсе у бабушки. А она со мной ух, как сурова! Но Вовка же выглядит, как ангел – вот он и соблазняет ее отпустить с ним внучку. Она ведь судит о хемулях по одежде и думает, что раз он красив-умен, то и общество с ним приличное.
Какое-то время в комнате стояло напряженное, тягостное молчание. Потом филифьонка осмелилась произнести:
- Эм… конечно, это неприличный вопрос, но… Вы бы не оказали мне услугу поработать в саду?
- Конечно! – обрадованно возопил Вовка, проглатывая добрый кус шарлотки в пылу возбуждения.
- Только не так, как вчера! – предупредила юных тружеников хозяйка замка.
Пыл хемулят после сих слов несколько угас, однако не насовсем.
- А что же нам нужно сделать? – в первую очередь осведомился Вовка.
- Вам нужно, как говорится, выполнить сочинение на свободную тему. Делайте, что хотите, но только без участия вашего ужасного плодосъемника.
- Это мы с радостью, - согласился Вовка. – А можно ли нам вводить нововведения?
- Нет, - сказала Настя, - нововведения вводить нельзя.
- А одно? Ну, самое маленькое? Зато удобное!
- Все равно, ибо это тоже считается нововведением.
- А если оно такое маленькое, что даже нововведением не считается?
- А если оно такое маленькое, что даже нововведением не считается, то это совсем другая история.
По окончанию трапезы усталая и заметно раздобревшая Настя проковыляла в комнату отдыха, где на стене мерцал, переливался всевозможными оттенками нарисованный перламутровыми красками восхитительный ландшафт подводного мира. Искрящееся полотно словно собрало все самые яркие краски и броские расцветки мира. Картина была пронизана мерцающими лучиками солнечного счастья, наполняющего ее, словно вода – океан. Тонкую от времени бумагу пропитывало, словно сок – ароматный яблочный пирог, нечто зыбкое, таинственное, далекое и загадочное, что, подобно призрачной Швамбрании, устало выплывает из бездны бытовых рутин, а порой даже позволяет пощекотать малость свой длинный мохнатый хвост.
Настя нахально разлеглась на старом желтом диване, что некогда стоял в гостиной, но по истечению блесток, позолоты и надобности транспортировался сюда. Да, после пяти лет ярого и беспощадного использования внешнего блеска у дивана малость поубавилось, однако удобства ему было не занимать. Положив ноги на специально для этого сделанную тумбочку и раскрыв «Завет Поликарпа», Настя углубилась в чтение.
И завидев в лазоревой дали лепесток заветного паруса, подчиненный своенравным морским ветрам, пала дивна фьега изящными своими лапами в златую бездну песка, что сроден светилу, дарующему миру благотворные свои лучи, да воззвала в прохладную бирюзу небес, где витали фьеги пернатые да кошки крылатые:
- О, силы благие сей чудной обители! Неужто соизволило ли Ваше Величие внимать моим скромным просьбам, кто даже не надеялся на славную помощь Высшего? Неужто соизволило ли Ваше Величие, внимая безнадеянным просьбам низшего, соизволили ниспослать жизнь славному Панкрату?
И спустились на прохладную лазурь фьеги пернатые да кошки крылатые, взметая в поднебесье переливающиеся на солнечном свете, подобно бриллиантам, воды морские. Перья их яркие распластались по воде, пропитываясь благотворной ее силой, а локоны отдались ветру, теряя ленты и пышность, но обретая свободу. И сказали они фьеге дивной:
- Не внимали мы вашим просьбам. Ниспослали мы славному Панкрату жизнь, ибо он сумел добыть чашу хрустальную кристаллов жизни. И избавили его мы от всех дальнейших опасностей и невзгод. А хемуленка вашего наградим такими благами, а каких никто и мечтать не смеет. Однако если вы не подчинитесь божественному правилу, то ниспошлем мы смерть тебе, фьонка, и Славному Панкрату. Правило сие таково: не роптайте на судьбу. А коли будете роптать, так не жить вам в сим мире, да не блаженствовать на Дивных Землях!
- О, да послушаюсь я Благой Чести Небосвода, что управляет всеми нами, что подсказывает дорогу заблудшим и выводит к туманным берегам затерянные во мраке ночи корабли. Как сделала она со славным Панкратом!
А фьега пернатая, златые локоны которой безвольно поддавались несущим на крыльях своих аметистовых ароматы жасмина и Индии ветрам, та, бездонные глаза которой, с морской волной схожие, отражали всю глубину мира, всю сущность бытия, снизошла во всей своей красе к фьеге дивной. Бризы морские, зыбкой свежести преисполненные, поднесли ее к челу фьеги, и серебро губ опустилось на янтарь волос. Да подняла фьега пернатая лапы в прохладу небесную, да приняла оттуда корону серебряную, да опустила ее на голову фьеги дивной.
Фьега дивная, в счастье блаженном утопая, подняла на фьегу пернатую очи ясные, однако той не было уже в небе. Посмотрела тогда фьега дивная в океанскую синь, сжимая в лапах памятный платок славного Панкрата, да замерла в немом ужасе. Скользил по волнам корабль о парусе аметистовом, а на носу его фьега дивная черновласая сидит, очами черными мир сквозь томную лень созерцает, прижимая к груди балалайку темного древа. И хоть покрыта та балалайка красками яркими, углядела дивная фьега сквозь лак да блестки подлинный цвет. Одна половина балалайки была щедро сдобрена толстым слоем небесно-голубой краски, как глаза фьеги пернатой, а вторая – алая-алая, словно огнем-полынем горит. Волны акварели небрежными порывами пробегались по лакированным доскам, образовывая дивные картины – яркие, сверкающие коробки, сундуки, летящие по небосводу корабли. Тонкие, изящные персты небрежно опускались на струны, заставляя их с томным вздрагивать, как вздрагивали нежные струны души дивной фьеги, когда та завидела корабль. В глубине корабля стояла статуя расписная Звездной лошади. Лошадь сидела на златом постаменте в позе лотоса, сложив на груди копыта. Другие же копыта она подняла кверху, в локтях согнув, а третью пару вознесла к небу. За спиной ее простирались великолепные крылья, пронизанные солнечным свето, что создавало атмосферу некоей загадочности. На роге сверкало Кольцо Мира. Божественное его великолепие незачем на словах выражать, ибо тленен поиск подобной красы слов. К каждому перышку ажурных ее крыльев было привешено по колокольчику, что дивными переливами заполняли палубу. Веки Звездной Лошади томно были опущены, и вся глубина подлинной мирской философии, в каменной главе заключенная, скрыта была под лесом густых темных ресниц. Причалил корабль к берегу, и взгляд пытливый фьеги дивной пал на его пестрые бока, где под толстым слоем лака и звездного перламутра мерцали тысячи, нет, миллиарды восхитительной красоты картин. На борту сверкал, искрясь яркими огнями, сказочный город, окрашенный в яркие, перламутровые оттенки. Принцесса Солнца, Небесная Лошадь, готовила к атаке своих верных стражников. Другие небесные лошади продолжали своей жизнью жить. Причаливал к берегу корабль проповедников веры величайшей – Небесного Мира Святых Посланцев. Подошел к берегу дивный парусник, овеянный туманной дымкой, похожей на мармелад – сверкали в теплых волнах солнечного света пушки, идолы Лошадей Небесных и гобелены, искрящиеся всеми возможными и даже более того оттенками. Ударилась подводная часть борта о брег, поднимая песчаные облака.
Обрушился удар со стороны кормы на плечо дивной фьеги, и повалилась та в песчаную пропасть, и засыпал ее сверху песок, и накрыла прохладная бирюза морской волны, вынеся из стихии родной карасика. Взмыл карасик под самые лучи солнца, сверкнув в небесной голубизне серебром чешуи своей. Наполнил ветер плавники его, и спланировал карасик прямо в лапу фьеги дивной, в песке морском лежащей. Тут причалил совсем корабль, сбросил серебряную лесенку, и спустилась по лесенке темноглазая фьега. Длинный, подобный прохладному водопаду, тащился за не й отливающий морскими цветами шлейф ее синего платья, подобного бризам океанским. Играли преисполненные свежестью зефирами волны локонов ее, укладывая их на чело и плечи. Влекла фьега в лапе за собой плеть, черной смолой вымазанную и в соке Великого Бука обмытой. Пал взгляд ее на дивную фьегу, в песке лежащую. Осклабилась фьега с плетью, нашарила лапу, да произвела рывок столь сильный, что фьегу дивную нашу на воздушной волне подкинуло, да в прохладу морей бросило. Упала фьега головой в воду, лежит бездвижно, помирает от боли и отчаяния пережитого дня. Тут карасик в лапе зашевелился, подполз к самому уху фьеги дивной, да и говорит ей фуррийским голосом:
- Недосуг кручиниться, фьега дивная!
«Помираю, видать», - фьега дивная решила. Только тут подошла к ней фьега темноглазая, с корабля которая, за лапу – хвать! – и на судно свое богатое повлекла. А фьега дивная настолько растерялась, что не выпускает карасика, в лапе его держит. Возвели ее на палубу роскошную, статуями фильковыми да алтарями Лошадей Звездных заставленную, картинами яркими да гобеленами шелковыми Звездных Лошадей завешанную. У фьеги дивной даже очи разбежались – казалось, собрало здешнее убранство все краски да оттенки, что только в мире сим бывают. Вознесла она очи к небу да молится, не прекращая, фьегам пернатым да кошкам крылатом, в то время, как у самой колени от усталости подкашиваются. Завидела это дело фьега темноглазая да вопрошает, плетью своею поигрывая:
- Что, хворь какая скрутила тебя, аль лапы отдыхом насладить хочешь аль чрево яствами какими?
А фьега дивная ее от голода да усталости и не слышит уже. Пала она без сил на ковер, золотом шитый, да веки ее враз сомкнулись.
Жизнь ко фьеге пришла, когда лежала она на синем бархате сундука богатого посреди комнаты пышной. И всюду фьеги разные стоят, в лапах у них подносы, а на подносах – яства различные. Посмотрела фьега на лапу свою – нет на ней чудесного карасика. Вздохнула она с легкостью, решив, что сон все то был, не более. Но, решив, что если были се события сном, то и Славный Панкрат давно почил и вознесся Звездной Лошадью в светлую долину солнца и луны, весьма помрачнела. Посмотрела она своими очами, холодными и синими, подобно небесной бездне, на фьег, ее окружавших, и потребовала комнаты иной, какую тихая скорбь пропитывает. Разошлись фьеги, искать стали королевну свою темноглазую, как нашли, к дивной фьеге привели, на сундуке лежащей, да докладывают:
- Нужна ей, большая фьега, комната такова, что вся тихой скорбью пропитана.
- Это сделано будет, - сказала большая фьега и удалилась.
Как солнце обошло кругом небосвод, взяли фьегу дивную за лапу да в комнату повели. А комната была не простая. Все пространство ее, ограниченное лишь мраморными стенами да простым деревянным паркетом, заполняла глубочайшая тоска. Она же пропитывала и стены, и шкаф с книгами – специальными книгами, дабы под них грустить удобнее было. Безысходность навеки вечные въелась в стены, зеркалом отражая сквозь них всю тленность мирового бытия. Фьега дивная села, подобно лотосу, на алый ковер, подперла лапами свою усталую голову, отдаваясь глубочайшей тоске, что болью разливалась по ее израненному сердцу. Завидев боль в ясных очах фьеги дивной, вопросили фьеги пришлые:
- Что надо тебе для счастья?
- Многого не требую, - ухмыльнулась фьега дивная, - дайте мне лишь простого карасика, да только чтобы хвост у него был золотой в серебристую крапинку.
- А каким его преподнести надобно? Ибо мы его изжарили. Аль Вам жареное не по вкусу?
- Мне нравится жареное, - кисло усмехнулась фьега дивная, в душе опечалившись.
И усадили ее за стол, крытый позолоченной тканью, и принесли ей блюдо серебряное, а на нем карасик во фьони изжаренный, да куски фьежатины в соусе черничном, да лишь тускло рубины клюковки горят. Подцепила фьега дивная карасика вилкой, да тот ей и говорит:
- Не кручинься, ты, мордастая. Как меня ты в нутро свое примешь, так и овладеешь ты мудростью вселенской да красой божественной.
Взяла фьега карасика да в жерло свое его опустила. Лишь проник карасик в чрево фьеги той дивной, пала она без всяких чувств на крытый бархатом пол.
Лишь пришли чувства к фьеге дивной, нашла она себя на палубе открытой, а супротив очей, затуманенных горем, своих – славного Панкрата, по лапам связанного на мачте. Стоит меж ними статуя Лошади Небесной, а подле нее – два ларца стоят. Один ларец красы неописуемой. Расписан он фьони волшебным, да цвета подобраны самые чистые, и мерцает всюду пыль фильковая, перемежаясь с прекрасными рисунками и драгоценностями. А второй ларец – поменьше чуть, обит тканью нежно-коричневого цвета, не броского, но и благородного при этом; и изображены на нем корабли прекрасные, мачты в тумане теряются, корма из-под воды всплывают. Отделки на ларце нет вовсе, лишь по краю узор из мелких голубых камешков, и блестят те тускло по сравнению с ларцом первым. К борту прислонилась фьега темновласая, да вопрошает она:
- Какой из сих ларцов боле люб тебе?
Затем подошла она к славному Панкрату близко-близко, так что горячая дымка из ее рта проскользнула в ноздри хемуля, и вопросила:
- А тебе, славный хемуль?
Посмотрела фьега дивная на фьегу темноглазую, да ответствовала:
- Не ведомы мне таинства выбора правильного да златого слова, да осмелюсь я сему наперекор сказать… люб мне из сих ларцов боле второй, ибо честным трудом он сработан.
- Но разве труд простого хемуля – показатель роскоши да богатства? – осведомилась фьега темноглазая.
- Как раз наоборот. Показатель роскоши – трудность изготовления сей вещицы. И если первый ларчик на заводе рабочая сила изготовила, что делает, с позволения Небес, дурно, то второй из-под лап мастеров искусных вышел, что ни сил не жалеют, ни ярких красок для мира. И лишь из-под лап добровольных желаемое чудо с улыбкой выходит. Таков смысл не только изготовления ларцов, но и любой деятельности, что в помощь доброму хемулю идет. Сие были мои слова, и я не вольна к отказу от них.
И в страхе сомкнула фьега дивная очи, склонившись для ожидаемого удара, однако такого не последовало. Фьега темноглазая послала за подопечными фьегами своими, а те пришли да шкатулку яркую принесли. Извлекла фьега из недр шкатулки сей яблоко красного филько, соком звездным налитое. Мерцали на алых боках перламутровые крупицы, отражая весь мир в его истинном цвете, исполняя таким образом долг свой, долг Яблока Мудрости. Устремила фьега темноглазая взгляд свой пытливый в алые глубины, да прошептала:
- О, Сила Небесная! Сила, что сберегает мир от напастей, что подсказывает путь заблудшим в ночной тиши и утерянном в звездном сумраке морей кораблям! Сила, что ведает все, вплоть от птичьих трелей до бурного хемульского говора! Возымей честь, надели мир наш бренный подсказкой, - затем опустила она яблоко в лапу Лошади Звездной, да свершилось чудо.
Поднялся темный лес ресниц лошадиных, и полился свет из-под них цвета вод океанских. Сверкнули ярко-голубые очи, замерцали в их недрах тысячи звезд. Ангельские очи пронзили яблоко, и фьегу дивную, и славного Панкрата, и оба ларца, и сказала лошадь:
- Не губите фьегу дивную, ибо право слово ее златое. Не столь хороша вещь та, что красива, да бездушна, сколько та, что лапами добрыми на истинное благо изготовлена, что подлинным трудом сработана.
Получив ответ, фьега темноглазая возвещала:
- И во имя мудрости фьеги сей имею я долг отдать ей на попечение и свой статус Лошадиной Жрицы, и общество наше жрицкое все. А сама я, обратившись Лошадью Звездной, вознесусь в прохладу заоблачных их городов, дабы насладиться объятиями небесного мира после годов долгой и томительной работы, да простит меня Солнце за это!
Перелистнув последнюю страницу «Притчи во славу Труда Подлинного», Настя вздохнула.
- Да, труд – вот истинная святость, - просветленно прошептала она, - кстати, как там продвигаются светлые дела у моих юных подопечных?
Филифьонка поднялась с кресла и с заинтригованной ухмылкой подошла к окну. Не особенно вдумываясь в сюжет увиденного, она умиленно прогудела:
- Ох, какая прелесть! Да блаженны работающие дети! Следует принять на их благо рюмку ночного филифьоникса.
И Настя степенной походкой удалилась от окна.
Вовка и Леночка восхищенно выдохнули, окидывая «взглядами пытливыми» великолепный сад.
Между деревьями тускло и ярко сверкали, мерцали, переливались самые разнообразные гобелены. Наполненные ветром, реяли, спеша вырваться из изумрудного заточения навстречу свободе и ветрам, флаги. Каждая из тщательно разделенных аккуратными заборчиками грядочек и клумбочек была увенчана по непонятной причине пустой табличкой. Клумбы были переполнены пышной растительностью всех оттенков благородного цвета, как, впрочем, и грядки – обилию здешней растительности запросто мог позавидовать любой лес. Травы под ногами практически не было видно, ибо ее скрывал пестрый ковер разнообразных плодов на любой вкус. Вовка подобрал некий нежно-лазурный фрукт неизвестного происхождения и взвесил его на лапе. Внезапно плоть фрукта с треском разверзлась, и оттуда показался огромный золотистый червяк. Хемуленок в задумчивости откусил от фрукта добрую половину, и, подбрасывая его на лапе, прошелся по саду. Деревья произрастали тут и там, перемежаясь с разноцветиями цветов и молодыми побегами. Оно дерево треснуло во время недавнего сезона ночных ненастий, и теперь напоминало дракона, замершего в неестественной позе.
Вовка торжественно взошел на дракона, окидывая сад придирчивым взором.
- Тэк-тэк, генерал Владимир Константинович наблюдает довольно абсурдную и тревожную картину поля боя. Сорняки оккупировали тыл практически полностью, и ситуация требует немедленного вмешательства со стороны вооруженных сил.
Он извлек из ножен пластиковый кинжал, изукрашенный затейливой резьбой, и клинок сверкнул в воздухе. Под ноги отважного генерала Владимира Константиновича пали несколько дерзких мятежниц, сложив свои  дряблые грязно-коричневые главы. Под новым ударом рухнули еще трое ярых ополченцев, взмахнув на прощание своими хилыми листьями. Леночка признала в растениях смутные, правда, изрядно помятые, черты роз и астильб, и в нерешительности подошла к Владимиру, подхватив вялый букет павших ворогов. Однако боевой товарищ жестом отогнал ее, аргументируя свои действия недопустимостью присутствия представительниц прекрасного пола на поле боя. Это повлекло за собой последующую гибель целой гущи неприятелей. В завершение поединка хемуленок взлетел в прохладное поднебесье и с треском разрывающихся тканей рухнул в центр зеленой перины. В небо взмыла горячая пелена пыли, оседая на одежду юных садовников.
- Неплохо поработали, - похвалил сам себя Вовка, выбираясь из пыли.
Лена подошла к покосившейся грядке, обильно заросшей некоем удивительно красивым растением, отдаленно напоминающим чертополох, и с предельной осторожностью, словно боясь, что под ее прикосновением вся эта красота со скрипом развалится и дымом устремится ввысь:
- Вов, Вов! – хемуленок подошел сзади, - как ты думаешь, а почему эти таблички не подписаны?
- Наверное, Настя предусмотрела простор для полета моей фантазии, - умозаключил Вовка.
- Врешь ты все, фьонец, - томно заметила Леночка, приваливаясь к табличке, - сходи для начала в замок, принеси краски.
- А почему именно я? – гневно возопил хемуленок.
- А потому, что ты – хему’ль, а хемуля’м положено во всем беспрекословно уступать филифьонкам, ибо хемули’ – все наперечет маньяки, извращенцы и исчадия ада, и этому полно подтверждений, - одно из них я прочитала недавно в интернете, - а Мы, Филифьонки – спортсменки, комсомолки, красавицы.
- …и при этом круглые дуры и психопатки, - глумливо заметил хемуленок, всем своим видом показывая свое явное не намерение отправляться в замок. – Ты сама с этим соглашаешься, так как напомнила буквально все о физической стороне дела, но ни капли – об интеллектуальной.
- Дурак ты, Вован! – сурово отрезала Лена, оборачиваясь к хемуленку хвостом, - в комсомол с улицы не собирают. Интеллектуально недоразвитым особам, таким, как, к примеру, хемули, путь туда решительно и бесповоротно заказан.
- Я – против дискриминации полов! – возопил хемуленок.
- Ты – представитель домостроя, похоже? – с сарказмом осведомилась Лена. – Хэ! Дама на корабле – самый страшный якорь? Хэ!
Опираясь на Настину матриархатическую науку, Лена действовала холодно и уверено. Что принесло немалую пользу ее политике – враг капитулировал, стыдливо заметая пыль хвостом. Через некоторое время хемуленок вернулся с изрядно коробкой волшебного фьони в лапах, ссадиной на правой лапе и содранной коленкой. Видно было, что победа досталась представителю господствующего пола с превеликим трудом.
- Ну? Вернулся, рыцарь? – привалившись на табличку с еще большей силой, вопросила Лена. – Много драконов победил?
- А то! Целых четырех одолел, - жалостливо заметил хемуленок, поглядывая на разодранные штаны и разошедшуюся по швам куртку, - или они меня.
- Это вон те драконы? – указала Лена на мраморные ступеньки Настиного крыльца, застланные двумя коврами – один из них состоял из благородного бархата, а второй – из беспорядочных ярких обрывков и пятен краски. Ковры отлично сочетались друг с другом, причем в местах первый то слегка прикрывал, а то и полностью поглощал второй.
Она, судя по недоброжелательности выражения ее морды, ничего хорошего не предвещала, и Вовка на всякий случай попятился.
- Чагось пужаешься, Господин Косолапус? – с издевкой осведомилась Леночка, выхватывая из лап хемуленка коробку красок, - тэк-тэк, сейчас ты будешь познавать просторы изобразительного искусства на моем примере!
Здесь столбик, на котором держалась табличка, под внушительным весом Леночки трагически хрустнул, и хемуленка «пала в цветы алые», вскинув задние лапы.

- Владимир, - по-холуйски проговорила Леночка, потирая ушибленную в полете коленку, - я считаю, что с красками – не самая заоблачная идея из возможных.
- Что?!? – подскочил Вовка до небес. – Как, по твоему, я драконов четырех одолел, потерпел моральные и физические унижения из твоих лап, между прочим, и – на тебе! Ах ты %^&#$@~`*%$!
- Ну, как хочешь, - даже не обидевшись на жестокое ругательство, пожала плечами Леночка, - однако я просто подумала, что Насте нужнее пугало. А таблички она и сама потом подпишет.
— Не знаю, — сказал Вовка. – Ведер тут нету. Из чего же мы будем делать голову пугалу?
Леночка расстроенно привалилась к плечу хемуленка, усталыми и униженными глазами созерцая цветущий сад. Тут на глаза юной садовнице попалась большая золотистая тыква.
- Голова не заставила себя долго ждать, - кивнула Леночка в сторону тыквы.
- Отсутствие головы – не проблема, - глубокомысленно заметил хемуленок, - были бы лапы.
С большим трудом хемулята вытащили тыкву на середину поля. Вовка достал перочинный нож, прорезал в тыкве дыру и вставил туда морковку. Острый конец Леночка покрасила черным фьони. Затем она наделила пугало большими зелеными глазами и ртом, расплывшимся в очаровательной улыбке, которую и улыбкой назвать трудно, скорее так, ухмылочка, да и то – очень захудалая. Пугало надели на некую палку, найденную в заднем дворе замка. Там же Леночка отыскала красивое платье, нарядила в него пугало и приказала Вовке вынести свой «шедевр прикладного искусства» на почетное место в середине сада.
После Леночка написала большой красивый плакат:
Пусть пугаю я ворон,
Мне не надо макарон!
И ниже:
Берегись, ужасный вор!
Станешь как тот помидор!
Конечно, это было не совсем в рифму, вернее, совсем не в рифму, но Леночка об этом не задумывалась. Она писала, что хотела, лишь бы было пострашней. И у нее это как нельзя хорошо получалось! Соорудив пугало, хемулята всерьез занялись овощами. Они рвали гнилые и топтали их, а нормальные оставляли на ветвях. Когда дошли до помидоров, случилось страшное.
Вовка ожесточенно топтал запеченный на солнце овощ, в то время как Леночка решила прогуляться за баней, и вдруг услышал истошные стенания Леночки. Прибежав, храбрый рыцарь нашел, что та валяется на земле, вся перепачканная землей и соками, а над ней кружится в некоем безумном и, видимо, ритуальном танце белое привидение.
— Ки-я! – заорал Вовка, выхватывая из ножен меч. – Трепещи, мерзкий сеньор Призрак, ибо я, доблестный Владимир, вызываю тебя на бой! ОЙ!
Вовка споткнулся о коряжку и пополз, активно работая лапами, по земле. Меч воткнулся в грязь, причем довольно глубоко, и теперь зеленая резинка, что обвязывала его ручку, тянулась за Вовкиной лапой. Хемуленку пришлось смириться с тем, что бой будет лапопашным, и он торжественно разоружился.
Когда доблестный Владимир, ужас округи и чума призраков, наконец, добрался до привидения, Леночки уже не было, а на земле, там, где она лежала, каталось, кувыркалось и пищало изрядно помятое белое привидение.
— Трепещи, несчастное! – возопил боец и ринулся на врага.
Не успело привидение и глазом моргнуть, как Вовка уже… старательно выдирал из земли меч. На сие благородное деяние ушло примерно полчаса, и вот меч громко чпокнул, и, взмыв в прохладную синеву небес, рухнул прямо на привидение.
— АЙ! ОЙ! УЙ! – закричало последнее.
— А, кричишь, — негодовал Вовка. – Трепещи, несчастное! Ты у меня еще получишь!
Тут привидение развалилось пополам, и из него вылезла измятая и потрепанная Леночка.
— Своих не бьют, — сердито сказала она.
- Привидение порвало твое платье? – осведомился Вовка, выкидывая бездыханное тело призрака за забор, отделяющий парк замка от двора Гильды Ивановной, - по твоему виду понятно, каково там – в желудке привидения.

Насте тем временем наскучило читать «Завет Поликарпа», удобно устроившись в мягком желтом диване, и она решила выйти в сад, дабы отдаться пленительным сетям свежего воздуха. Но стоило филифьонке сделать шаг из родного гнездышка, как она глубоко пожалела о своем решении. Прямо напротив Насти стояло покосившееся драное существо, отдаленно напоминающее очень больную и старую филифьонку.
- Сэр, - пролепетала Настя, - так Вы не против, что бы я прошла?
Однако «сэр» упорно не желал двигаться с места.
- Ну, тогда Вы сами напросились. Sorry. It’s me! – и Настя пинком послала существо в дальний угол сада возле двора Гильды Ивановной.
В полете чудище распалось на старое Настино платье и наградную трость с конкурса «Мисс Филифьонка 2010». А к Настиным лапам подкатилась большая золотистая тыква, гордость ее сада. В тыкве некто страшный проковырял две большущие дыры. Пожав плечами, Настя надела тыкву на колышек забора и продолжила осмотр владений. А табличка с Лениными стихами повисла в ветвях старой яблони. Пока Вовка топтал помидоры, Леночка-таки успела не только подписать таблички, но и проиллюстрировать их. И теперь в Настином саду появились
Луноцветы Магические,
Волшебные петунии,
Блестохвостые гаргонии,
Дракон-цветы,
Трава для принцессы,
Ангельские ландыши,
Чертоноги песчанные
И многие другие удивительно редкие и неожиданные экземпляры европейского садоводчества.
- Боже мой! – только и смогла вымолвить филифьонка, глядя на выкорчеванные астильбии.
Прямо над ними горделиво возвышались заросли отборной изумрудно-зеленой крапивы – «Дракон-цветов». Но еще больше испугалась Настя при виде разрытого филькового источника. Драгоценный минерал пропал бесследно, так его потом и не нашли. Помидоры были полностью уничтожены, а капуста – растрепана по листьям, и некоторые из них – наткнуты на ветки деревьев.
Наконец филифьонка заметила и виновников сего апокалипсиса. Они сидели возле бани и увлеченно обсуждали свои трудовые достижения и грядущую награду. Заслышав их светлые надежды, Настя криво ухмыльнулась. «Действительно, только награды они и заслуживают!» - с сарказмом подумала она, резко хватая Вовку за плечи.
- Ага! Попался, фьонец ты этакий!
- А-а-а! Нашествие зомби! – возопил Вовка, мгновенно оказавшись на дереве.
Леночка взлетела за ним, замерев на ветке, точно кошка.
— Ну что вы наделали?! – негодовала Настя, окидывая взглядом изуродованный сад.
— Мы помогали, — сказал Вовка.
— Да разве это помощь?!? – взревела филифьонка.
— А что мы такого сделали? – испуганно пролепетала Леночка, поняв, что награда под большим и жирным вопросом.
— Что вы такого сделали? Ха-ха! – саркастично расхохоталась Настя. - И они еще спрашивают, что такого сделали? Вы разгромили мой сад – раз, вы растоптали мои грядки – два, вы испохабили мою любимую тыкву, гордость сада – три, а также: испортили мое платье, посох и краски!!!
- Ну, это можно и потом обсудить, а как насчет награды? – подал голос великий дипломат с дерева.
— Сегодня мы устроим баню, — предложила филифьонка.
— А можно ли нам принять в ней участие? – поинтересовался Вовка.
— Думаю, что можно, – отозвалась филифьонка. – По крайней мере, вам в вашем нынешнем состоянии сея процедура просто жизненно необходима! Я пойду, почищу баню, а вы – посидите пока смирно. Или идите домой, пусть родители вас купают. Это даже лучше. А баню сегодня принимать буду я. Хватит с меня приключений на пипку!
- Но о детях-то тоже нужно думать, - подсказала Лена.
- Вы – не мои хемулята! – возопила Настя, - ё-моё! Головоморока с вами! Что я потом скажу вашим родителям, об этом думать надо?!
- Я привычный, - отозвался Вовка, - а Ленка во избежание бури переночует в замке…
- Я вам, черт возьми, не Остап Бендер, и я не буду в аферы ввязываться! Идите к себе домой, хватит уже с меня! – филифьонка для убедительности шмыгнула носом и утерла поддельные слезы. – А то я скоро заплачу! Крова-а-авыми слезами! И вас присудят к уголовной ответственности, «доведение до суицида» называется!
- Вы – нечестная леди, - сквозь слезы процедил Владимир Константинович, - Вы обманули нас.
- А вы? А вы, спрашивается, чем лучше, а? Обещали в саду убраться да по хозяйству помочь, а результат… Эх! – махнула Настя лапой.
- А если мы будим сидеть смирно?
Настя не ответила, то хемулята расценили как «тогда – отлично, мы будем купаться вместе!».
Но сидеть смирно у хемулят никак не получалось. На то они и хемулята, что бы безобразничать.
— Интересно, — сказала Леночка. – А можно ли в бане играть в шахматы и читать журналы?
— Думаю, что можно, — подражая Насте, ответил Вовка.
— Тогда, наверное, можно и в карты, — заключила Леночка.
И стала отбирать то, что, по ее усмотрению, пригодится для бани. Скоро в небольшом лакированном ящичке оказалась большая говорящая кукла, пластиковый зеленый хемуленок с крутящимися лапами и головой, филифьонкины карты, шахматы и несколько журналов «Фили Пок». Вовка перетащил ящичек в баню. И хемулята стали ждать.
Настя тем временем вовсю убиралась в бане. Не увидев ящичек, она наступила в него. Раздался треск, и шахматы переломились пополам. Но филифьонка ничего не услышала. Она спокойно переливала горячую воду из одной бочки в другую при помощи ушата. С шумом и плеском поток горячей воды затек в ящичек. Тут разбухли журналы и карты. Но хемулята обо всем этом даже не помышляли! Филифьонка же, увидев разломанный ящичек, выкинула его в ближайшую урну.
Вот пришло время купаться. Хемулята с радостным криком вбежали в баню и остолбенели. Ящичка там не было!
— Все пропало! – сказала Леночка, в то время как Настя обливала ее водой из ковша.
Лена судорожно окидывала комнату пытливым взглядом в поисках своего ящичка. Ящичка она, правда, не заметила, но зато хемуленке показалось, что в окне маячит нечто иссини-белое со слабым, чуть голубоватым отливом. Нечто зыбкое, таинственное и очень легкое маятником покачивалось на крыльях ветров возле самого окна, то взлетая, то опускаясь чуть ниже и почти задевая землю своими цвета морозного неба крылышками.
— Что у тебя пропало? – поинтересовалась Настя, обрушив идиллию мистики.
Леночка отвела в сторону взгляд, пытаясь вспомнить, о чем она говорила до этого.
— Ты не видела тут ящичка? – спросил Вовка.
Лена посмотрела в окно. Голубого силуэта в нем не было, и хемуленка облегченно выдохнула.
— А что в нем было? – начала что-то припоминать Настя, самая еще толком не понимая, что.
— Карты, журналы, шахматы… — принялся перечислять Вовка, в то время как Лена в испуганном и трепетном любопытстве созерцала окно и тускло мерцающий силуэт, снова появившийся в нем.
Внезапно Настя поняла, о чем разговор.
— Так вы хотите сказать…
— Ну да! Куда ты его дела?
— Я выкинула его. Он весь развалился.
— А там моя кукла… — машинально произнесла Леночка, уставившись в опять совершенно пустое окно.
Отходя от бани, Вовка вдруг увидел… привидение, висящее на веревочке. Привидение выглядело весьма помято и обреченно, даже в глубинах черствого сердца Владимира Константиновича шевельнулась слабая волна жалости.
— Лен, смотри! – сказал он, указывая на что-то.
— Что там такое? – заинтересовалась Леночка.
И тут же сама увидела, что.
— Спокойствие, только спокойствие! – закричал Владимир Константинович, рванулся в бой и повис бельевой на веревке.
Веревка оборвалась, и все чистое белье оказалось на земле.
— Что это было? – поинтересовалась Настя.
— Привидение, — сказал Вовка.
— Просто нашествие привидений какое-то! – изумилась филифьонка. – Только обещайте больше не трогать мою сорочку!
Теперь-то она и сама поняла, что за «белое привидение» поселилось в ее замке.
Глава пятая. Финская кухня.
А среда вообще не удалась. Началось с того, что весь день лил дождь. То он ослабевал, дабы вновь разойтись, то на некоторое время прекращался, но стоило Настей выйти из дома, как стихия разгоралась до небес, и незадачливой филифьонке приходилось вновь бежать под надежную защиту четырех стен. Монотонно тикали часы. Филифьонка листала журнал. По крыше замка стучали холодные мокрые капли. Стучали и оставляли на окнах унылые серые полоски. И так продолжалось до следующего затишья. Когда небо рассеялось в пятнадцатый раз, Настя решила «Меня не обманешь!» и не вышла. Однако это затишье длилось, на зло филифьонке, полтора часа. Когда измученная Настя надела голубой плащ с рыбками и калоши и направилась к выходу, то обнаружила, что у калитки стоят два хемуленка – высокий голубоглазый хемуленок в голубеньких нейлоновых штанишках и потертой тенниске телесного цвета и изящная, черноволосая, темноглазая филифьонка в прозрачном плаще поверх облегающего платья цвета скарлет. В лапах хемуленок держал желтый зонт с кошачьей мордой сверху. Хемулята блаженно и невинно улыбались, глядя прямо в глаза хозяйки замка. Не стерпев столь прямой наглости, филифьонка сурово произнесла:
- Кто вы такие, что бы являться в охраняемое государством учреждение без официального пропуска?
- А что учреждает это учреждение? – вместо ответа просто поинтересовался хемуленок.
- Оно учреждает хранение музейных ценностей, - помотала лапкой Настя, - так что вам, несовершеннолетние посетители, на территории государственного учреждение делать нечего.
- Наоборот, - сказала хемуленка, - мы как раз шли сюда, дабы повидаться с нашей подругой – веселой Коной Сэперланд! 
- Я – Кана Эмелард, а Кона Сэперланд здесь не живет, - представилась Настя и вдруг что-то вспомнила: - предъявите ваши инициалы, - потребовала она.
- Мои инициалы В. К., что значит – Владимир Константинович, а она – Ленка!
— Лен, ты умеешь готовить? – вдруг поинтересовалась Настя.
— Не-а! А что?
— Я просто прочитала в журнале интересную статью о финской кухне. Тут даже есть рецепт! Сдобных плюшек. Северные веяния, народные мотивы! Я жажду непременной дегустации сего шедевра, ведь, как обещают страницы журнала, это так. А что написано пером, того не вырубишь топором.
— Отлично! – радостно сказала Леночка. – Я люблю плюшки.
- Так что вы от меня хотите? Рецепт в лапы да домой – кулинарить!
- Но я не собираюсь кулинарить дома, ибо там нет стимула для вдохновения. Я хочу кулинарить на территории охраняемого государством объекта. Там уютно, а в уюте плюшки пекутся гораздо лучше, я об этом в книге взрослой читала…
- Ага, - кивнул большой головой Владимир, - а я, пока фьежки кулинарят, заодно успею в игру компьютерную поиграть. В «Fran Bow», к примеру.
- Секундочку! А вы вчера здесь были или нет?
- Ты в «Amnesia» переиграла? – сурово покосился на Настю хемуленок.
- Тогда – никому ничего не рассказывайте, - загадочным шепотом прошептала филифьонка, звеня ключами в замочной скважине.
Через некоторое время на столе выросла гора разных ужасно интересных предметов: разных шуршащих пакетиков, пахучих коробочек, банок и склянок, да стопка кулинарных журналов в придачу. Вовка взял один журнал и принялся с энтузиазмом разглядывать совершенно не интересные (не кровавые потому что!) картинки. Леночка всерьез заинтересовалась мешочками, сверточками, свиточками, в которые Настя ну никак не хотела разрешить заглянуть.
Внезапно по глянцевым страницам Вовкиного журнала посыпалась какая-то коричневая гадость.
— Это ваниль, — пояснила Леночка.
Хозяйка замка помыла кастрюлю.
— Теперь в ней можно смешивать тесто! – сказала она.
Боже, что тут началось! Хемулята наперебой кинулись к кастрюле. Они сыпали в нее из всех коробочек, всех мешочков! Не успела филифьонка и глазом моргнуть, как кастрюля наполнилась до краев, даже с горкой!
— А теперь, — сказала она, когда хемулята наконец унялись, – мы зальем муку водой, и получится тесто!
Но хемулята так не думали. Разве могут потягаться плюшки, испеченные на воде, с плюшками, испеченными на газировке?! Настя не придумала ничего лучше, чем смирится. И большая бутылка роскошного зеленого лимонада, любимого хмельного лакомства филифьонки, опрокинулась в кастрюлю. Ни один ребенок не поспорит с тем, что лучшая начинка для сдобных плюшек – конфеты. И наши хемулята тоже так подумали. А сосиски? И печеная колбаса? Неужели лежать такому ароматному, румяному мясу на столе, пока его не съест филифьонка? Не выйдет! Полезай-ка ты лучше в кастрюлю! Да с укропчиком, петрушекчой и капусткой! А кто не любит зелень? Ведь наша цель – угодить каждому, а не только себе! А мы ведь умеем держать слово, не так ли?
Пока хемулята, хихикая, перемешивали что-то в кастрюле, Настя занялась книгами. Их нужно было очистить от пыли и расставить по алфавиту. И никто, кроме филигарха, так хорошо с этим не справляется!
Однако любой, даже самый увлекательный процесс деятельности, направленный на созидание или творчество, считается тленной рутиной, если лишен настоящего результата. Последний же на протяжении всего процесса приготовления сдобных плюшек национальной финской кухни оставался в тени, и Настя решила приподнять сею завесу. По прошествии полутора часа она приоткрыла заслонку большой русской печи и извлекла из ее жерла обуглившийся поднос. На подносе золотыми холмиками алели круглые, словно панцири черепах, спинки мерцающих от сахара произведений кулинарного искусства. Нежно-вишневое повидло аккуратными зигзагами легло на золотистое тесто, излучающее теплый, родной аромат, что щекотал носы и искушал отправить плюшку в рот. Настя извлекла из маленького лакированного буфета три тарелки, напоминающие нежные цветы, устремившие свои лепестки к благодатным лучам, посылаемым на землю дневным светилом, и аккуратно расставила их на стол. Хемулята первыми заняли свои места, и Вовка, не дожидаясь раздаче, схватил самую крупную, аппетитную плюшку, и с наслаждением отправил ее в рот. Пару минут хемуленок провел, углубившись в раздумья, а затем глубокомысленно изрек:
- Ну так что же я вам скажу, друзья… не торопите меня, ибо я вижу, с каким трепетом замерли вы в ожидании моего комментария. Плюшки эти, конечно, вышли на славу, как и любое другое творение, вышедшее из-под нежных женских лапок. Ибо все филифьонки – не только спортсменки, комсомолки, красавицы, но и прекрасные кулинарки. Бесспорно, сие чудо удовлетворяет любые эстетические предпочтения даже самого придирчивого дегустатора. Чего не скажешь, к слову, о кулинарном.
Настя недоверчиво приподняла бровь. Ей нанесли глубокую личную обиду. Не поверив столь смелому высказыванию дерзкого отрока, филифьонка чувственно погрузила когти в мягкое, нежное тесто и изящно откусила небольшой кусочек. Филифьонка начала томно пережевывать сладкое тесто, но внезапно…
- Кхе-кхе-кхе-е-е!
Филифьонка перегнулась, схватившись лапами за горло.
- Что случилось? – осведомилась испуганная Леночка.
- Ничего исключительного, - успокоил ее Вовка, - просто попробуй, тебе понравится, уверяю.
Пожав плечами, хемуленка взяла крайнюю плюшку и отправила ее в рот. У Леночки, в отличие от остальных, хватило терпение дожевать пирожное до конца.
- М-дя, - протянула с саркастичной ухмылкой она, - что мы теперь будем делать с плюшками?
- Есть идея, - по-заговорщицки прошептал Вовка, лапой созывая компаньонов. 
— Соседка! К вам свои!
И на пороге Гильды Ивановной появилась большая радостная толпа: одна невзрослая филифьонка с большим подносом в лапах и два маленьких хемуленка.
— Здорово! – внезапно радостно возвестила Гильда. – Представьте себе, вчера я стала свидетельницей явления из мира потустороннего! Я с утра стирала свое кружевное белье в своих любимых войлочных тапочках. Погода, надо сказать, была, что надо. А белье я стираю с уксусом – это полезно. Выстирав несколько кружевных сорочек (а я, извините за нескромность, предпочитаю из них белые, красные и черные, ибо они отлично подчеркивают мою фигуру и цвет моих волос), я собралась было слить воду под забор, что ведет, извините за нескромность, к Вам. Однако внезапно именно оттуда в прохлады поднебесья, такого же чистого, как и мои сорочки, взмыло явление мистическое и весьма удивительное. Взмыв прямо над моей головой и задев меня по ушам, оно проскользнуло между ветвями сливы, и не успела я и глазом моргнуть, как оно уже парило над моим домом, то утопая в теплых зефирах, то проваливаясь в воздушные ямы, а то покруживаясь в легком танце вокруг дымовой трубы, грациозно помахивая крыльями! И было сие явление столь прекрасно, что я на минуту даже забыла, кто я такая, где живу и сколько мне лет! Представляете! И даже забыла, где у меня фотоаппарат, что бы эту красоту запечатлеть!
— Простите, леди, это была моя собственная кружевная сорочка, — покраснев, сообщила Настя. – Я недавно ее выстирала, но мне не хватило на нее прищепок. А ведь это прекрасная сорочка, не правда ли?
Внезапно поняв, о чем речь, Гильда разочарованно замерла.
— У меня есть и красивее, — надменно бросила она. – Ибо я стираю их с порошком «Tide»! Идите же отсюда, и более не приходите! И не стирайте сорочки с помидорами. Это мой последний совет!
— Но ведь мы пришли с подарком, — сказала Настя, потряхивая подносом.
— Что за подарок? – оживилась соседка.
— Сладкое, сдобное, воздушное пирожное, — продекламировала филигарх. – Произведение кулинарного искусства! Северные веяния, народные мотивы!
Гильда Ивановна так и выхватила поднос у Насти из лап. Приподняв крышку и увидев под ней румяные свежие плюшки, она обрадовалась еще больше. «Не обманули, однако!» — про себя сказала соседка, схватила первую попавшуюся плюшку и, точь-в-точь также, как делал это Вовка, отправила ее в рот…
***
— Еще десять метров бега, и мы у крыльца, — сказала, отдуваясь, Настя.
— Вот как неправильными плюшками кормить!!! – неслось им вслед.
— Главное, мы ее проучили, — радостно сказал Вовка.
Глава шестая. Капитальный ремонт и теория ревности.
Сегодня Анастасия Кана Ленчи Эмелард Петровна окончательно пришла в себя от приключений на яблоне и вовсю занялась домом. Оглядев спальню, она поняла, что та давно ждет капитального ремонта. Обои на стенах в некоторых местах порвались и свисали клочьями. Кафель на полу обколупался. Конечно, его можно было прикрыть ковром, но как быть, если ковер пыльный? С потолка осыпалась побелка. Иногда она попадала в кровать, и Филифьонка просыпалась вся белая. Этот день был именно таким. Настя проснулась и почувствовала, что кровать наполнена какой-то грязно-белой гадостью. «Непорядочек», — подумала филифьонка. И вооружилась большим набором всего того, что могло бы пригодиться во время настоящего капитального ремонта комнаты. Здесь были и новые обои, и банка клея, и большая кисть, и краски, и побелка, и много чего еще другого. Только Филигарх начала белить потолок (а это она решила делать краской, а не побелкой), в дверь кто-то постучался.
Табурет с филифьонкой кувыркнулся, Настя выронила краску и кисть, взмыла под потолок, сделала там сальто и совершила «мягкую» посадку на пол прямо в лужу краски. И вот перед нами уже другая картина, нарисованная каким-то безумным жирным художником: в комнате царит погром, стоит разломанный табурет, все вокруг перепачкано белой краской, а посередине всего этого «великолепия», распластавшись, лежит абсолютно белая Филифьонка, чешет белую шишку и сгорает от белой обиды: теперь, наверное, будут синяки. Но это еще полбеды! Только позавчера она приняла баню!!!
— Привет!- сказал Вовка, входя в комнату, — А ты чего тут валяешься? Спать, что ли, задумала?
Филифьонка попыталась встать, чтобы показать, что она не спит, но вдруг почувствовала, что намертво прилипла к краске! Тут у Настии зачесалась спина. Она попыталась убрать лапу от шишки, но та тоже прилипла. «Вот оно, безвыходное положение!» — подумала филифьонка.
Вовка тем временем радостно носился по дому, пытаясь навести свой, хемулячий, ремонт. Он поднял с пола кусок обоев, намазал его клеем и прислонил к стене, но верхняя часть куска отклеилась и придавила хемуленка. Когда малолетний атаман поднимал отклеившуюся часть, нижняя отворачивалась. Обклеив таким образом одну стену, Вовка устал. И занялся брошенной затеей с потолком. Он влез на табурет, взял в лапы кисть и ….
О, бедный хемуленок! Он не знал, что табурет сломан и поэтому что есть силы грохнулся об пол. Но Вовку это не остановило. Вскочив, он подтащил к тому месту, где после филифьонской покраски еще виднелся небольшой мазок, стол, потом поставил на него кресло-качалку, а на кресло-качалку для верности положил томик-другой Агаты Кристи. Взобравшись по чудо-лестнице, хемуленок встал на книги и с энтузиазмом завозил кистью по потолку. Переступая с лапы на лапу, хемуленок не чувствовал, как качается кресло. И потому не заметил, как оно накренилось и медленно пошло вбок. Заметил он это только тогда, когда сидел в дальнем углу комнаты и смотрел, как визжит Настя. Она заметила разломанные стол и кресло, рваные книги и пару новых синяков. Мало того, вся краска оказалась на полу, на Вовке, Насте и Леночке, которая только что вошла в комнату.
— Привет! — радостно сказала Леночка. – Вы что, ремонт затеяли? Вова, кто поставил тебя в угол? И почему Настя такая белая лежит на полу? И что здесь вообще происходит?
- Мы белим потолок, - хмуро пояснил Вовка.
Настя почувствовала, что наконец обрела дар речи, и слова градом посыпались из нее:
- А я, между прочим, к полу прилипла. Знаете, как у меня лапа устала? Не знаете? Вам бы больше часа пролежать с лапой за голову.
— Объясни лучше по-фински, что к чему прилипло, - робко попросила Леночка.
- Я стою, потолок крашу, а он в дверь бух-бух, я со страху с табуретки-шмяк! Лежу, голова чешется. Я лапой - тут-то лапа и прилипла!
Леночка окинула взглядом хозяйку замка, потом белого Вовку, а затем спросила, что бы еще хотела отремонтировать Филигарх.
- Я бы хотела поменять плитки, — сказала филифьонка, — но, боюсь, вы с этим делом не управитесь.
- Со всем мы управимся, — радостно закричал Вовка, — тащи молоток, Ленка!
Тащить молоток Леночка не стала, уж очень ей нравился филифьонкин замок. Тут в дверь кто-то постучал. Это вошел… тот самый добрый хемуль, который на днях помог Насте слезть с дерева.
— Слыхал я, у вас тут ремонт, пришел помочь, – сказал он, поправляя клетчатую кепку с большим красным помпоном.
У Насти перехватило дыхание. Словно завороженная, смотрела она на хемуля, снова утратив голос. Вид у нее бы растерянный.
- Э… извините за то, что Вы возымели честь застать меня в столь… кхе-кхе… непрезентабельном положении, просто в круговороте быта трудно поддерживать эстетическую привлекательность.
Сначала помогите мне встать, а затем я помогу Вам, - сказала Настя нервно.
— Вылазь из одежды, — радостно посоветовал хемуль, — чего же ты, дура, раньше до этого не додумалась? Я – Поликарп.
Настя попыталась снять розовый рабочий костюм, но у нее не получилось. Ведь филифьонкина лапа крепко приклеилась к голове.
— Не беда, — сказал хемуль, — сейчас мы отрежем рукава, и ты выберешься наружу. Чтобы взять мою визитку, если я тебе понадоблюсь. Сейчас без пиара, как без кислорода. А рекламировать самого себя – куда прибыльнее дело, ибо денег не придется отдавать. А я – хемуль жадный, деньги для меня – как вода.
Настя самодовольно осклабилась – ей было приятно, когда кто-либо в ее присутствии самостоятельно признавал свои недостатки и постыдности.
- А Вы – довольно пошлый хемуль, - пропела она, - ибо праздность – корень всего зла…
- Кто бы говорил, - еле слышно прошептал Вовка на ухо Леночке, всем сердцем ненавидя этого грубияна и предчувствуя скорую расправу.
Жажда борьбы вспыхнула в молодом сердце, стремясь вырваться из внутреннего мира в просторы реальности. Вовка толком еще не знал, как называется это чувство. Он краем глаза видел всю злобу и разрушительность его, однако ничего не мог с собой поделать, ибо сети сего чувства, едва зародившись, мгновенно опутали его, сковав разум, подобно цепям. Дурное, жестокое чувство поглотило хемуленка с головой.
Тем временем ничего не подозревающий Поликарп стряхнул с Насти последние обрывки яркой ткани, и, закончив свою работу, протянул филифьонке визитку. Оказавшись на свободе, Настя приблизилась к хемулю и…
- Не бывать этому! – закричал Вовка.
- Вова, не надо! – пыталась остановить его верная Леночка, однако все ее попытки были столь же тщетны и ничтожны, как затея пустить малого хемуленка на разъяренного быка, ибо быстрая, словно грациозная косуля, тень, в мгновение ока сорвалась с места и стремительно ринулась наперерез двоим.
Вовка уже не осознавал, что делал. Для себя он исчез. Был лишь разъяренный зверь, дикий волк, холодный и быстрый, и праздная, слащавая Настька! Лишь инстинкты управляли хемуленком. И инстинкты эти были злыми. Тенью метнулся он к хемулю и, не разбираясь в собственных действиях, пихнул головой в живот Настю, - она рухнула прямо на стремянку, банка краски сорвалась, и, обдавая Филигарха, рухнула под ноги хемулю. Претенденты на статус влюбленных, словно подкошенные, рухнули друг на друга, однако последний, падая, успел дать отпор, и хемуленок отлетел назад – благо, Леночка успела подхватить его и послужила своеобразной спасательной подушкой наподобие тех, что крепятся в автомобилях и которым обязаны жизнью миллионы хемулей. Хемуленка упала на пол, крепко сжимая плечи Вовки – тоже инстинктивно. Пыль темными клубами взвилась под потолок.
- И что это было? – злобно осведомилась Настя.
В разгромленной комнате было тихо и грязно. Поломанные, разодранные и разбитые стулья валялись по углам. Стремянка рухнула на бок, и несколько пластмассовых ступенек раскололось. Разбитое ведро наделось на морду хемулю. Все вокруг было перепачкано краской, а рваные, грязные обои уродливыми клоками свисали со стен.
- Я повторяю, что это за хаос?!? – вопросила Настя, грозно надвигаясь на несчастного хемуленка – ему же в это время попросту хотелось провалиться сквозь землю. – Это ты все устроил?!? Признавайся немедленно! Ибо я все равно знаю верный ответ! Не выкручивайся! – филифьонка приперла Вовку к стене. – Отправляйся-ка ты лучше по-добру по-здорову, пока я не разозлилась. А иначе, - Настя угрожающе провела когтем по горлу, - иначе не сносить тебе головы! Надеюсь, ты понял, фиот?!? Беги бегом в свой чертов фьегужатник, иначе я отшлепаю тебя здесь прямо на глазах прекрасной Дульсинеи! А, кстати, - Настя повернулась в сторону Леночки, бросив до полусмерти перепуганного Вовку на произвол судьбы, и тот сразу же дал стрекача, - прекрасная дама! Я, конечно, знаю, что дам бить не вежливо, но я и не джентльмен! А тебе стоило бы хорошенько подумать над поведением своего кавалера, и, быть может, усомниться в твоих предпочтениях. Ты же видишь, как он относиться к любви, к сему возвышенному и прекрасному чувству, что побуждает творцов на создание гениального, а мореплавателей – на кругосветные путешествия… не задумывалась ли ты, моя милочка, над обманчивостью алиби «обаятельного плохиша», тех самых «плохих парней», что почему-то завоевывают все больше ранимых юных сердец. Вот была у меня первая любовь. И звали его Сеня…
Глава седьмая. Солон кросаты « The filifonkas».
Филифьонка сидела на крыльце и лихорадочно пыталась отлепить намертво присохшую к шишке лапу от головы. Солнце неравномерно падало на ее локоны, высвечивая то челку, а то затылок. Ветерок ласково играл ее волосами, укладывая их в причудливые фигуры. Свежие летние зефиры обдували крыльцо замка, шелестя изумрудами листвы.  Конечно, ремонт хемуль делал превосходно, но не умел отклеивать присохшие к краске лапы! И теперь филифьонка вынуждена была сделать это самостоятельно.
— Кхе-кхе… — сзади раздался чей-то кашель. Насте голос показался очень даже знакомым, и принадлежал он именно тому, кого Настя меньше всех хотела видеть под покровом столь чудного рассвета. Позабыв все свои печали, филифьонка оглянулась… и увидела радостного Вовку.
— Хо-хо! Кого я вижу! – закричал он, то и дело подпрыгивая. – Лапу отклеить не можешь? Тэк-тэк. Сейчас я тебе помогу. Ленка, тащи ножницы!
Кусты сзади зашуршали, и из них выбралась Леночка с большой плетеной корзиной.
— Моя корзина для грязного белья! – всполошилась филифьонка. – Это же форменное безобразие! Ленка, ты опять тут? Так я и знала, что ты не оценишь моей повести о Сене!
— Рассказ о сене? Оригинально, - томно заметил Вовка, однако его саркастичная ухмылка выдавала отнюдь не самые джентльменские намерения, - Ленка, чем тебе забивает башку эта фьега? Пошли лучше в компьютерные игры поиграем. В «Fran Bow», например.
- Да не волнуйся ты так, — успокоила Настю Леночка. – Мы сейчас тебе с лапой-то поможем. И еще: в компьютерные игры я играть не намерена.
Леночка извлекла из корзины ножницы и коснулась их холодными острыми лезвиями головы Насти.
— АЙ! – пискнула та.
А Леночка невозмутимо перерезала прядь волос, к которым приклеилась лапа.
— ОЙ! – простонала длинноносая клиентка.
— Думаю, — сказала Леночка, увидев, что творится на филифьонской голове. – Тебе больше идет стрижка.
И так замахала над филифьонкой ножницами, что пару раз попала по макушке. Филифьонка то и дело попискивала от боли, хватаясь за голову лапами.
— Извини, — говорила в таких случаях Леночка. – Но красота требует жертв.
Вскоре на голове Насти была сооружена очень мудреная прическа: волосы короткие, но зато длинная челка закрывает половину морды.
— А теперь мы сделаем тебе красивую малярную парикмахерскую! То есть покрасим волосы, — предложила Леночка.
Каково же было удивление Насти, когда перед ней во всей своей сомнительной красе гордо предстала большая банка жгуче-розовой краски, да еще и с блестками! Но это были еще цветочки. Филигарх удивилась куда сильнее тому, что хемулята начали красить этой краской ее локоны! Краска оказалась очень и очень противной. Она постоянно попадала в глаза и ужасно щипала их.
Но если краска затекала в рот, то филифьонка чувствовала сладкий вкус и прекрасный яблочный аромат. Когда покраска волос окончилась, голову Филигарха посетила относительно неплохая мысль насчет классического английского чаепития с пастилой, но пастилы не нашла. Она обшарила весь дом, но пастилы нигде не было. Филифьонка почесала голову и увидела на лапе странную розовую блестящую массу. В задумчивости Настя отрешенно лизнула ее.
— Очень странный вкус, совсем как у пастилы, — сама себе сказала филифьонка.
Тут-то она и догадалась, что это была за «краска».
***
Вовка и Леночка мирно играли в филифьонкиной спальне. Хозяйка замка отчаянно пыталась смыть с головы пастилу. Когда у нее это удалось и она с завернутыми в пушистом сиреневом полотенце волосами и глубоком розовом халатике вошла в спальню, дабы как следует просушить локоны, то увидела нечто. Леночка сидела за столом, уставленным косметикой. Рядом лежала кружевная золотая подушка с кровати филифьонки. На подушке сидел сияющий Вовка.
— Смотри! Мы сделали настоящий салон красоты! – радостно закричал он.
Настя безрадостно подняла голову. К стене, прямо к новым обоям, кнопками был пришпилен такой плакат:
СОЛОН КРОСАТЫ «The filifIonkas»
— М-да, — сказала Филигарх, прочитав плакат. – Написано, конечно, не очень, но хотела бы я посмотреть, как эта штука работает.
— Ты — наша первая клиентка! – заорали хемулята.
Они усадили филифьонку на подушку и начали работать: сначала Вовка насыпал ей прямо на голову сахарной пудры, потом Леночка разбавила эту пудру водой, и вода потекла за шиворот филифьонки.
— Так мы сделали твои волосы сладкими и ароматными, — торжественно заключил Вовка.
— Не надо мне сладких и вонючих волос! – осатанела Настя.
— Они не вонючие, — цинично поправила клиентку Леночка. – Они ароматные. А теперь мы сделаем твои волосы кудрявыми.
И хемулята принялись за дело. Они вылили на голову филифьонки целых две банки жидкости для завивки и принялись накручивать локоны на бигуди. Не прошло и минуты, как Настя изрядно окрысилась.
— Сколько мне тут еще сидеть?! – вопила она и топала лапами.
— Злость клиента – примета плохая, — заметил Вовка. А Леночка добавила, что теперь уже не злость, а самая настоящая ярость. А Вовка сказал, что ярость – это еще хуже, чем злость, и поэтому сеанс хорошо бы окончить. Хемулята стали снимать бигуди. Когда это было сделано, юных цирюльников постигла неудача: из-за пастилы волосы прилипли к бигуди, и некоторые пряди остались на них.
— Все? – спросила измученная Кана.
— Ага, — сказала Леночка. – Всегда рады стараться.
Филифьонка поглядела на себя в зеркало и ахнула: волосы ее встали торчком, некоторые пряди приклеились при помощи пастилы к другим, и самое страшное – волосы стали В ТРИ РАЗА КОРОЧЕ!
Глава восьмая. Популярная психология.
Настя с унылым видом сидела дома. Сегодня она успела переделать целую массу нужных и ненужных дел: во-первых, искупаться в бане и смыть остатки краски, во-вторых, помыть посуду, в-третьих, постирать одежду. Теперь дел не осталось, и филифьонке стало скучно. Кто-нибудь, да должен ее развлекать! Но грубо и нецензурно прогнанные ей хемулята были в плену ужаса, соседи последовали их примеру, а аниматроники, видимо, объявили Насте бойкот и решительно отказывались включаться и развлекать ее.
Тогда Настя собрала манатки и решительно отправилась к Гильде Ивановной. Если и она откажется петь и танцевать для гостьи, это будет уже верх безобразия, и Филигарх непременно доложит об этом в местные органы пресечения!
— Что это у Вас с головой? – первым делом поинтересовалась соседка.
— Это… ах, это… это — новый модный фасон филифьонских причесок! – быстро сказала Настя, кокетливо и противно-жеманно поправляя волосы.
— О, понимаю! – воскликнула Гильда, переминая пальцами свои скучные пряди цвета беззвездной ночи. А про себя подумала: «Эх, вот бы мне такие! Надо спросить, какой краской пользовалась!» Но вслух этого не сказала. — Где делали? – вежливо спросила она.
— В салоне красоты «The filifonkas»!
— Что-то не слыхала о таком, – горько вздохнула соседка. И подумала: «Дорогой, наверное. Раз такие прически делают». А вслух сказала:
— Соседка! Что это у Вас так грохотало? Позавчера-то. Да ты проходи, проходи, не стесняйся. Подмороги стаканчик не желаем?
— Нет, - томно опустила веки Настя. - Я делала ремонт.
— И?.. – заинтересовано потребовала Гильда, насильно вталкивая гостью в небольшую уютную комнатку, обставленную в стиле конца XIX- начала XX веков, даже забыв про грязную обувь – соседка жаждала общения и интересных личных новостей, дабы потом поставить в известность об этом всех наперечет своих ровесниц, будь они филифьонками или нет.
Настя тяжелой поступью прошлась по комнате. Изумрудно-зеленые обои, проторенные с чуть желтоватым отливом белизной затейливых узоров практически полностью погребали под собой тысячи картин в серебряных и бронзовых рамочках. Меж картинами блестели яркие, изукрашенные миниатюры, наиболее актуальные вырезки из газет и большие карикатуры, проявленные, как фотографии. На некоторое время филифьонка в растерянности замерла подле стены, ибо по картинам и фотографиям можно было буквально «прочесть» всю родовую книгу Гильды. В центре висел большой и очень яркий благодаря тогдашним фотоаппаратам дагеротипный портрет хемуля Винсента. Это был хемуль с очень большими глазами, такой же пипкой и светлыми волосами неопределенного цвета до плеча.
- Эй! – внезапно окрикнула ее Гильда. – Еще «Домострой» говорил – в гостях ни на что не заглядывайся, да лапами везде не мотай!
— А о чем был разговор? – потребовала Настя.
- О происхождении Вашей удивительнейшей прически и о Вашем удивительнейшем ремонте, - интеллигентно напомнила соседка.
- Ах, да! Ремонт удался на славу. Я познакомилась с… с… - Настя покраснела и начала медленно оседать на пол, всеми силами сдерживая себя.
- Вам плохо? – взвизгнула Гильда, подхватывая Настю.
- Да нет, что уж Вы! Хе-хе… и я познакомилась с новой техникой оклеивания стен обоями – очень интересно, Вы можете сами попробовать. Для этого надо пригласить очень молодого и… и профессионального рабочего, и он своим… кхе… молодым и профессиональным видом будет Вас вдохновлять и собла… соблазнять на с.. сотрудничество и на р… ра… работу, под… подбадривая Вас своим… молодым и… с… способным видом. А Вы, в свою очередь, будете стараться произвести на него хорошее впечатление… как рабочая сила, и он, быть может… Вам… Вам поможет. И вы станете самой лучшей в мире… в мире… самым лучшим в мире рабочим коллективом, Вас будет окружать любовь… любовь к труду, кирпичи и побелка, а потом у Вас родятся… дивные труды, и Вы получите много-много… зарплаты, добившись статуса самой-самой лучшей… филифьонки в рабочем комбинезоне и оранжевой каске!
- Да Вам дурно! – воскликнула соседка. – Немедленно примите филифьоникса и ложитесь на диван, а я накрою Вас пледом и вызову 03!
- Не нужно 03, - томно и сладко прошептала Настя, - ибо эта болезнь неизлечима…
- Неизлечима? – Гильду словно громом поразило. – А она, извините за вопрос…
- Да, очень, - еще более томно кивнула филифьонка, - она очень, очень заразна. Если появится носитель – так сразу все филифьонки и слягут. А если носительница – то слягут и хемули. Хотела бы я стать носительницей сего тяжелого, опасного заболевания… и ведь многие совершали суицид, правимые сей болезнью. Травились, вешались… да мало ль на свете придурков? Я лично вешаться не собираюсь, я богатая, кому наследство достанется? А я так хочу наследника! Но для этого мне нужен партнер. И желательно – хемуль, Вы ведь биологию проходили, да? Хемулят приносит не Дед Мороз и не Пыреевый Хемуленок. И партнер, желательно, тоже должен быть таким же больным, как и я.
- Чтобы у вас родились такие же больные хемулята? – закричала Гильда, неистово подняв лапки. – Да не бывать этому! Смотри: вот телефон, я вызываю скорую. Добрая тетя Гильда вызывает скорую. – Гильда коснулась Настиного лба. – У тебя жар! Смотри сама: ты же вся цвета зари! А это – знак нездоровый, по собственному опыту сужу. Вот Винсент лет двадцать назад – как тяжело болел, как тяжело болел! Ну, я к нему и пошла. А он – весь фиолетовый сидит! И глаза белые, безумные, да еще и светятся. Выяснилось – грипп. Грипп обыкновенный, хемульский, с примесью от мордоты. Или ты тоже хочешь стать фиолетовой?
- Ох, Гильда… да я бы и фиолетовой стала ради этой болезни… чудной, прекрасной болезни! А насчет хемулят – да почему бы и нет? Ведь это так приятно – болеть этой чудной болезнью. Она порхает бабочками, щекочет теплым шарфиком, греет изнутри, как делает это теплый кофе… а может она и окрылять – это такое чувство, словно небо приветствует тебя… словно стоит шаг сделать – и ты все, уже летишь… навстречу голубизне небосвода. И еще эта болезнь – такая сладкая и мягкая, как пирожное «Овечка». Это мое любимое пирожное. Оно – такая прелесть, попробуйте, Гильда. Ну, а если не «Овечка», то хотя бы «Картошка». Это – народное финское пирожное, такое же приятное и традиционное, как и эта дивная болезнь в финской и русской мифологии и литературе. И песни про не тоже слагают…
- Ох, Боже! – возопила соседка, которой было вовсе не до ремонта. – Чем же тебе помочь?
- Да ничем, - выдохнула Настя, с глубоко несчастным видом переворачиваясь на другой бок, пипкой к стенке, - да и не надо мне помогать, я счастлива.
- Но ты болеешь, - констатировала Гильда.
- И разве это мешает мне быть счастливой? – снизу вверх, с укором, выдохнула Настя. – О, наивная! Погрязнув в быту и рутинах, ты лишилась способности видеть и понимать прекрасное. Мне жалко тебя, Гильдуся…
- А возраст для тебя значения не имеет? – окрысилась Гильда.
- Та не, любви все возрасты покорны… - мечтательно заметила филифьонка. – И, тем более: я счастлива. А когда ты счастлива и болеешь сей дивной болезнью, то для тебя пропадают в бездне забвения столь зыбкие рамки, как возраст, время или вкус кофе. Ибо ты – блаженна…
— О, боже! Надеюсь, Вы не ушиблись? – притворно испугалась Гильда. – Во время ремонта-то? Ибо несете Вы, извините за выражение, парадоксальную чушь!
— Нет. Только набила шишку, - лениво отрезала Настя, - хотя так ли это важно с моральными устоями современного общества?
— О! Вам было очень больно? И, потом: как же это не важно? Мне важно! Так что выкладывай все на чистоту о своей болезни – а больна ты на голову, это точно.
— Не-а. Потом голова вдруг зачесалась.
— Ну, понятно – у всех сумасшедших она сначала чешется. И?..
— Я почесала.
— И?..
— Моя лапа прилипла к шишке. Глупейшая история. И, я считаю, нам в сей светлый момент не стоит зацикливаться на этом, ибо жизнь прекрасна, и у нас есть много других тем, гораздо более ярких и привлекательных, нежели ремонт и всякие пошлые глупости. Вы согласны?
— О! Как же Вам удалось сохранить столь модный фасон прически, когда все ваши прекрасные локоны перепачкались в краске?!
— Я пошла в салон красоты, и мне отрезали прядь волос, к которым прилипла лапа. Однако это не мешает как мне – оборвать на сей счастливой ноте повествование о ремонте, так и Вам – выслушать меня, взяв себе в толк, что я - совершенно живая-здоровая филифьонка, и никакая 03 мне категорически не требуется, а особливо – сейчас.
— О! Расскажите мне обо всем, пожалуйста. Извините за любопытство, но ведь столь... кхе-кхе… личные темы Вы можете поведать лишь самым близким, таким близким, как, ну, допустим, я. Я – Ваш своеобразный психолог. Назначьте меня своим личным придворным психологом-горничной за кругленькую сумму, допустим, 80 000 за месяц. Это – выгодное деловое предложение, не так ли?
- О!
Сей томный вскрик был единственным, что вырвалось из жерла измученной Насти. И бедной филифьонке против собственной воли пришлось поведать своему личному психологу-горничной  и о вонючих волосах, и о том, что прическа-то не модная, а получилась совершенно случайно.
— О! – только и смогла вымолвить Гильда Ивановна, уподобляясь самой Насте, ибо теперь филифьонки поменялись местами.
— Хватит так ломаться, — радостно воскликнула Настя. – Ты ведь прекрасно знаешь, что ремонт у меня получился на славу! А психолог ты и правда, что надо. Смотри, как полегчало! Быть может, я тебя и найму. В ближайшее время я постараюсь подумать о твоем деловом предложении, ибо оно кажется мне довольно выгодным.
— Дура! Ты меня обманула! Ты не оправдала моих надежд! Как ты могла! А еще соседка. Не буду я унижаться, ишача в твоей халупе! Ни за какие 800 000! И не надейся!
— Это ты как могла погнаться за бедным Вовкой?! Мелочная, мещанская твоя душа! – закричала Настя. – И вообще – я подыщу себе другого психолога, он, и то – берет меньше! И никакие 8000 тебя не спасут, даже не думай!
Гильда Ивановна ничего не сказала. Она отвернулась от Настии и глазами показала на дверь. Филифьонка поняла, что сейчас с ней лучше не связываться. Да она и не хотела этого делать. С громкими матами бросилась она сквозь гостеприимно распахнутую дверь в сад, пробежавшись по грядкам, перемахнула через забор и была такова.
***
Прибыв домой, филифьонка решила подарить что-нибудь Гильде Ивановной, дабы не испортить с соседкой отношение. Тем более, Настя вновь залилась краской и мучалась нестерпимой головной болью, к горлу подступала тошнота, а онемевшие лапы совершенно отказывались двигаться. В изнеможении филифьонка рухнула на диван и накрылась пледом. Вот бы сейчас психолога, пусть даже самого плохонького, пусть даже за 800 марок, но психолога… ведь это все от стресса!
— Что бы такое подарить? – вслух размышляла Настя, почесывая в затылке. – 80 марок, что ли, авансом?
Внезапно в окне нарисовалась вытянутая морда хемуленка в помятой зеленой кепке.
— Мы с Ленкой - самые лучшие дарители подарков! – сказал Вовка. – Я следил за тобой все это время, и материлась ты великолепно! Я записал на диктофон и понесу это Леночке, она как раз проходит курсы мата на разных языках. Я – учитель, мы смотрим по моему iPhone-6 видео с матом со всего мира! Мы уже прошли песни с матом, матерные частушки и матерные стихи. А этот аудио-файл поможет ей слышать мат в разговорной речи. Так тебе нужны идеи для подарков или сами подарки? Ведь перед тобой я, один из самых лучших дарителей подарков, а, вернее, их главарь!
— А каких? Не таких, надеюсь, как неудавшийся ремонт, шишка на затылке, «супермодная» прическа и ссора с соседкой?! – филифьонка уже прекрасно знала, какие «подарки» можно ожидать от Вовки с Леночкой.
— Может, и таких, – глубокомысленно изрек Вовка. – Всяк заслуживает дар разного рода. А подарок кому?
— Моему личному психологу, — грустно сказала Настя, - который даже не знает, кто приносит хемулят…
- Зато я знаю, - обрадовался Вовка, - если это, конечно же, может тебе чем-либо помочь. А психолог – это кто?
- Гильда Ивановна, - вздохнула Настя, с горя подперев подбородок лапой.
— ЭТОЙ МЫМРЕ?!? – аж подпрыгнул Вовка.
— Да. Мы с ней поссорились. Из-за прически, – сердито сказала Настя. - Она все «О!» да «А!» Даже разговаривать противно. И совершенно не разбирается в истинных, возвышенных чувствах! Она, верно, из тех, кто и посейчас считает, что родители нашли его в капусте!
— А зачем ты тогда ей подарки даришь? – осведомился Вовка.
— Помириться.
— А зачем тебе с такой мириться?
— Отстань. Это высокие чувства, и тебе в их мире делать совершенно нечего, это не ля детей. И ты все равно ничего не поймешь. И, тем более: она нужна мне в качестве психолога. И эта мымра хочет захапать у меня аж 8 марок за месяц! Неслыханная наглость.
— Да ладно тебе, я все устрою, - многозначительно ухмыльнулся Вовка.
***
— Ты зачем?! – рыкнула Гильда, едва Настя робкой тенью показалась на пороге.
— Я пришла за…
Однако договорить филифьонка не успела. Внезапно она увидела, как из-за занавески высунулась маленькая пухлая лапка и залепила соседке огромный подзатыльник.
— ОЙ! – пискнула личный психолог Насти. – Это Вы деретесь?!
— Я?! Да я никогда в жизни не била тех, кто старше! – заорала филифьонка. – Разве что когда была еще школьницей…
— Ну, садись, — сказала соседка, не без осторожности поглядывая на Настю. — Так зачем Вы пришли? – поинтересовалась Гильда, наливая подруге чай в чашечку. – Быть может, Вы определились с Вашими выборами и возьмете-таки меня в качестве личного психолога за 800 000 марок в месяц?
— Ах, Вы об этом? – рассеянно усмехнулась Настя. - Я пришла за…
— …конфетами для моего дорогого Владимира Константиновича Кукушкина, — донеслось из-под стола.
— Конфетами, простите? – отшатнулась Гильда, сражённая наповал внезапием ответа. 
— Конфетами! – упорствовал некто под столом.
— Нет, я хотела сказать… — начала было Настя, но таинственный незнакомец снова ее перебил:
— Да, конфетами.
Гильде Ивановной порядком поднадоело выслушивать просьбы надоедливой соседки, и она полезла за конфетами. Вручив большую коробку Насте, она прошипела:
— И чтобы ноги Вашей тут больше не было. И можете смело обращаться в газету за психиатром. Он-то Вам точно потребуется…
— Ты не отдал ей подарок! – отчитывала Вовку Настя.
— Но зато мы его получили сами. А это даже лучше! – философски заметил хемуленок, уплетая конфеты из большой коробки.
Глава девятая. День Рождения Насти, или Мадмуазель Стивенсон.
Хемулят приносит не пыреевый хемуленок. Это знает каждый. Ведь все хемулята появляются на свет по-разному. Вовка, например, родился как обычный, заурядный хемуленок, несмотря на то, что он сам по себе – личность отнюдь не заурядная, и даже наоборот – поистине гениальная, несмотря на то, что мало кто считает его таковым. Леночка считала, что ее нашли в капусте, до знакомства с Вовкой. Вовкина же мать, толстая начальница колхоза Оливия Тимофеевна, упирается и нагло врет, рассказывая то же самое, что, собственно, и родители Леночки. И своим детям Леночка тоже будет так рассказывать. Маей, давным-давно пропавшую без вести подругу Насти, принес на своих крыльях добрый белый лебедь. Непонятно, почему именно лебедь, а не аист, и сама Маей тоже предпочитает об этом не рассказывать. Или предпочитала, ведь время замело последний ее след. Гафсу, разумеется, послал в наш мир сам Бог, дабы воцарить в нем гармонию счастья, именно поэтому Гафса – правительница от Бога. А вот правитель Поликарп на деле ни что иное, как упавшая звезда, и поэтому его день рождения особенный – его и поныне отмечают, и называется он «День хемульства», так как именно Поликарп, родившись и сказав свои первые слова – «хему’ль» и «фьонка» (что за невоспитанный был хемуленок!) дал названия всему хемульскому роду. А до этого названия у них не было, и они делились на группы – «лисы», «крысы» и т.п. Анастасия Кана Ленчи Эмелард Петровна, внучка местной графини и, разумеется, молодая наследница графского престола, тоже упала с неба к крыльцу графского дома, и светилась она, подобно звезде, очаровывая всех вокруг мягким лазурным светом своей мягонькой шерстки. «Настя, - сказала Настина бабушка Виолетта, - пусть будет Настя. Настя – имя аристократическое. Анастасия Кана Ленчи Эмелард Петровна!». А когда Настю унесли в дом, лишь бабушка осталась на крыльце. Постояв немного, подняла она очи к небосводу, где вспыхнула, озаряя своим светом самые дальние уголки сада, Новая Звезда. И поэтому день рождения Насти тоже отмечают. Правда, не всемирно, но Настя всей душой стремится к сему заоблачному идеалу.
Поздним вечером, когда призрачные шелка облаков, просвеченные мягкими лучами лимонной дольки луны, овевали прохладу темной улицы искристым туманом, прохожие с удивлением созерцали некий престранный поход с явно баталистическим уклоном, возглавляемый мрачной высокой филифьонкой. Из-под неоново-оранжевого козырька огромной фиолетовой кепки на мир неласково поглядывали огромные серые глаза. На ветру развевались длинные бирюзовые локоны, сияя в свете переливающихся фонариков сада. Сверху они были чуть ярче, а к кончикам переходили на тон темнее. Красные в белую полоску носки скрывали туфли таких же оттенков, как и кепка. Поверх белоснежной футболки, по которой некто небрежно разбросал яркие пятна самых чистых, красивых цветов, мерцала ярко-голубая блестящая кофта. На кофте переливались подлинные  английские часы чистого серебра, а вокруг них в пестром разноцветии искрились всевозможные заклепки, цепочки и драгоценные камни. Кроме того, филифьонка была в штанах цвета скарлет. Их окаймлял лазурит шелка. А за спиной покачивался огромный походный рюкзак, забитый всяким хламом – из него выглядывали яркие флажки, игрушки и книги.
За ней последовала вторая. Эта филифьонка в розовой распашонке и таких же гетрах, грубо надетых поверх изумрудно-зеленых штанов, катилась на престранных туфлях. С одной стороны, это были алые праздничные туфли на каблуках, однако под ними крутились крупные черные колеса. Из-под распашонки выглядывала оранжевая футболка с окантовкой в тон штанам. Забавно, что цвет окантовки штанов совпадал с цветом футболки. У этой филифьонки были нежно-голубые волосы с толстыми прядями всех цветов радуги и пирсинг в губах и на хвосте. В правой лапе она несла огромную перламутровую сумку цвета морской волны.
Следом чинно вышагивала сладкая парочка во всех смыслах данного выражения. Миниатюрная, хрупкая филифьонка буквально утопала в воздушных шелках розового платья. На плече переливался огромный ярко-синий бант с алой вишенкой. На юбке в нежно-сиреневую, ярко-розовую и бежевую полоски мерцали тысячи и тысячи муляжных сладостей, а глубокие голубые очи игриво сверкали из-под надвинутых на самые ресницы полей яркой выходной шляпы в тон платью. Эта чудная шляпа, опоясанная небесно-голубой лентой, была украшена мириадами разноцветных блесток, а над бежево-сиреневыми полями мерцал ярко-голубой бант и несколько больших розовых леденцов в придачу. В правой лапе филифьонка неуверенно крутила яркий леденец, мучимая искушением откусить лишь малую толику.
Возле филифьонки степенно прогуливался высокий, широкий в плечах хемуль. Его небесно-голубые штаны и такой же фрак прекрасно гармонировали с огромной ярко-голубой шляпой, подвязанной сине-белой, на матросский манер, лентой. На ленте сверкал ярко-розовый с голубым камушком бант, а из-за банта робко выглядывали несколько кристально-розовых леденцов. Всюду играло пышное разноцветие кружев и блесток, утопающих в нежных волнах шелка и бархата. Длинные золотистые локоны хемуля безвольно поддавались летним зефирам, а голубые глаза несколько отрешенно созерцали сад.
- Ох, здравствуйте! Проходите в сею скромную обитель, и пусть тепло нашего очага согреет вас! – жеманно распахнула дверь невысокая смуглая филифьонка с розовато-каштановыми локонами до широких, загорелых плеч.
- Взаимно, - ехидно осклабилась филифьонка в фиолетовой кепке, - я – Гильда, заведую услугами тамадов-аниматоров-развлекачей! У нас здесь нововведение приехало, - и филифьонка широким жестом указала на здоровый синий грузовик, что заслонял крышей – луну, а стенами – сады и цветники соседних дворов и дачных участков. – Это – очень пышное и современное нововведение, я считаю, что Вы оцените его по заслугам. Если, конечно, у Вас имеется свободное место.
- Имеется, имеется, будьте уверены, - с ухмылкой подтвердила Настя. – Правда, я не очень бережно обращаюсь с хрупкой аппаратурой…
- Аппаратура сама управится с собой.
Гильда подала хемулю знак открыть дверь гаража, и оттуда со скрежетом показались… точно такие же аниматроники, как те, что не работали у Насти. Первым из автомобиля выбрался ярко-голубой волк. Его атласная обивка излучала слабое сияние, мерцая перламутром и отражая тысячи огней, наполняющих сад. Ярко-розовая волчица последовала за ним. Она тоже сияла и переливалась, а на ее шее сияло ожерелье из голубых жемчужин. Оба волка были желтоглазыми. Аниматроники приблизились к крыльцу и, не обращая внимание на Настю, гордо прошли под укрытие четырех стен замка.
- А почему именно волки? – осведомилась Настя в первую очередь. – Я думала, там будут те смешные зверюшки… разные, вроде бы, мишка, зайчики всякие… а волки – это модификация того, стандартного?
- Нет, мы просто не собирались приобретать стандартных аниматроников, и потому нам пришлось заказать роботов на свое усмотрение, и, по-моему, это даже лучше. Ведь здесь собраны самые популярные мультипликационные персонажи… Вы ведь именно это заказывали?
- Не уверена, - подала голос Настя, - не уверена, в смысле, что таких аниматроников одобрят гости.
- Это смотря какие гости, - глубокомысленно изрекла Гильда.
- Придет, в первую очередь, хемуль, на вид лет так чуть больше двадцати. Еще будут филифьонки – одной 50 лет – это светская львица мадмуазель Стивенсон, другой – 70, и это Клара Скарлет с Гарден-Стрит, третей – 28 – это Твист Шайн-Грин, четвертой – 12, ее зовут Ангелина, пятая – Филька - только пошла в школу, а шестой и года-то нет! И гвоздь нашей программы – наследница еще дополикарповских правителей, ей вроде как сто с небольшим. Я высчитала среднее арифметическое их возрастов, и у меня получилось девяносто, из чего я сделала умозаключение, что программа праздника должна быть рассчитана на взрослую аудиторию.
- А взрослая аудитория – это что? У нас во взрослой программе – спорт, выпивка, гламур, походы, современные модные тенденции, насилие, ОБЖ, «My Little Pony», «Happy Tree Friends», поликарповская культура, политика, религия, информация из категории 18+… - начала услужливо перечислять Гильда, стараясь не упустить из виду ни одного пункта.
- Что-то вроде того, - кивнула Настя, - так какие вы там предлагаете развлечения?
- Можно сначала мои филифьонки пройдут в Вашу скромную обитель, а то в саду холодно, а ночь сегодня выдалась ненастная, - сурово заметила Гильда.
Измученные суровостью средней полосы филифьонки в нерешительности толкались позади, то и дело заглядывая через плечо Гильды. Хемуль мужественно переносил все невзгоды в стороне от общего веселья.
- Ах, да, конечно! – всплеснула лапами Настя. – Так какие у Вас аниматроники?
- Аниматроники – это еще один волк, реалистичный, классический, рысь, сова и много-много поней, или как их там…
- Я разрешаю пустить их в замок! – командирским тоном отчеканила Настя.
Дверь фургона со скрипом открылась, и по направлению к замку степенно, вразвалочку, проследовали еще трое живописных аниматроника. Следом за ними высыпала крикливая куча поистертых механических кобылок. Возглавляла процессию серая косоглазая пони.
Анастасия Петровна сидела во главе пышного стола в окружении всевозможных яств. По углам стола она мастерски разложила заплесневелый сыр, тухлую селедку в собственном соку, рассыпчатые кубики теста, пропитанные тыквенным сиропом и прочие легкие закуски. Перед хозяйкой же громоздилась трехуровневая тарелка, полная маргарина, истекающих соком стейков, пастилы и рыбы. Яства покоились под пышными изумрудами петрушки, янтарем меда и золотом подсолнечного масла, переливаясь волнами ароматического фьони. Прямо под Настиной пипкой жареная свинья нагло расположила пятачок. Во рту ее вспыхнуло огнем наливное яблоко. Радуга мармелада блестела на маленькой розеточке для варенья. Глубокую белую тарелку, окаймленную нежно-бирюзовой полосой, заполняла уха. Окаймленные золотом разноцветные сосуды подмороженного филифьоникса громоздились среди птицы и разнообразных хлебов, заливая комнату равномерным, густым, опьяняющим ароматом. Настя вобрала этот самый аромат полной грудью и с наслаждением выдохнула его, ощущая себя в объятиях томного опьянения. Очи ее закатились, а веки начали опускаться, сила покинула тела, и расслабленная филифьонка, упиваясь пьяным ароматом, рухнула в сладком изнеможении на услужливо подставленную спинку стула.
Аниматроники гудели посреди зала, однако Насте было не до них. Томно вздыхая, была поглощена она мечтаниями, ибо в сей сладостный час под покровом ночи явится к ней Поликарп. Уж он-то точно не будет требовать от нее откровений на самые домашние, неприличные темы! Уж он-то точно поймет ее лучше любого психолога! Сие долгожданное событие удостоило существованием Филигарха буквально через пару минут, оглашая зал громким, властным стуком по двери.
- А-а-а! – завизжала Настя, трясясь от возбуждения. – Откры-ы-ыть! Открыть немедленно-а-а-а! Гости-и-и-и!
Гильда, словно громом пораженная, сорвалась с места и стрелой подбежала к двери. На пороге стояла армия филифьонок. Самой колоритной из них была серая филифьонка, которую язык не поворачивался назвать старой. Ее инвалидная коляска более походила на мотоцикл самого заядлого байкера, а одета филифьонка была столь вызывающе, что у бывалой Гильды зарябило в глазах. Позади коляски стояла, мягко сказать, полная филифьонка в тусклом голубом платье и дожевывала пряник. Вид у нее был крайне старым, и она не тянула даже на семьдесят. Рядом с ней приютилась молодая, цветущая красавица. Огромные миндалевидные глаза томно созерцали мир из-под приопущенных век. Каштановые локоны, струясь, спадали на узкие, бледные плечи. Темная пипка сверкала лаком, а изящные, хрупкие лапки скрывали черные кружевные перчатки. Из-за ее спины робко выглядывала самая классическая бабуля в круглых очках и темном бархатном платье с темной парчовой отделкой, что делало ее похожей на морру. На ее шее сверкало ожерелье черных жемчужин. Возле нее стояла маленькая филифьоночка в мешковатом сером платьице. Ее каштановые локоны и большие, удивленные темные глаза трогательно сочетались, формируя облик малого хемуленка-дошколенка. В лапах она бережно сжимала нечто маленькое и яркое, очень маленькое и яркое. И беззащитное. Однако стоило этому маленькому и беззащитному открыть рот, как все тут же потеряли из виду его невинность, переключаясь лишь на мысль о своих несчастных ушах.
На глаза Насти навернулись слезы. Поликарпа среди филифьонок не было.
Гильда помогла раздеться толстой филифьонке, аргументируя это тем, что к старшим следует относиться с уважением, на что та неласково поглядела на Гильду и громко осведомилась об ее возрасте. Получив ответ, филифьонка саркастично хмыкнула:
- П-пхэх! Это я, что ль, - тебе? – она грубо выдернула засаленное пальто из лап Гильды и повесила его на оленьи рога. - Мадмуазель Стивенсон, погодите минуту, сейчас я помогу Вам раздеться, - обратилась она к молодой красавице.
- А я думала, что мадмуазель Стивенсон – это толстая старая мымра в очках! – послышался неизвестно откуда тоненький детский голосок, показавшийся Насте удивительно знакомым. – Мадмуазель Стивенсон, сколько тебе лет?
- Дамы не раскрывают такие секреты, - неожиданно низким, надтреснутым голоском прошептала мадмуазель Стивенсон, усаживаясь на глубокий диван возле камина.
Настя вздрогнула и нервно сглотнула, бросив взгляд на часы. Без пяти минут двенадцать! А Поликарп, скажите мне на милость, где?..
Здесь снова послышался стук в дверь. На этот раз Настя бросилась открывать сама. На пороге стоял… Настя даже сплюнула от обиды! На пороге стоял маленький хемуленок и жевал сушку! Стараясь скрыть негатив, Филигарх надтреснутым голосом произнесла:
- Ох, ты, наверное, потерялась… проходи, проходи…
Филифьоночку долго упрашивать не пришлось. Лихим галопом поскакала она в центр комнаты и уселась на место Насти.
- Здесь неудобно, - попыталась исправить положение Гильда, - садись-ка ты лучше во-о-он на тот стульчик у окна. Там занавески развеваются на ветру, и ветви дикой сакуры проникают в комнату…
Приняв все обещания за чистую монету, Филька гордо уселась под торчащей веткой старой, неплодоносящей вишни и принялась с наслаждением вкушать рыбный суп большой деревянной ложкой. Настя засмеялась, на минуту забыв о Поликарпе, и вдруг услышала знакомый хриплый голос:
- Hello, baby! Че стоим, каво ждем?
- Привет, Полик! Я ждала именно тебя, ибо это мой День Рождения! Посмотри, какой яркий свет! Посмотри, как весело пары кружатся в вальсе! Посмотри, какая шикарная обивка на стульях! Посмотри, какие чудные аниматроники! Посмотри, как дивно вокруг! Так давай же вместе танцевать под молочным светом луны, ибо здесь лишь я и ты!
- Хэх, забавное приветствие, - с ухмылкой заметил Поликарп, - однако прими на учет: я предпочитаю более оседлый образ жизни, так что давай осядем где-нибудь, предположим, во главе стола и пустимся в трапезу, а в это время я тебя расспрошу о тебе, твоей жизни и тому подобных вопросах. Идет?
- Идет, - кисло кивнула Настя, - садись! – она гостеприимно выдвинула самый большой и роскошный стул перед хемулем.
Тот, не долго мудрствуя, плюхнулся на него и, схватив самую большую открывалку, вскрыл банку сайры. С очень большим энтузиазмом принялся хемуль пожирать сочную, истекающую рассолом рыбу, накладывать ее на ложки и после чувственно погружать их в рот. По блаженному выражению его морды было отлично видно, что ни Настя, ни ее жизнь, ни тому подобные вопросы сейчас его ни капельки не интересуют.
- Полик, а где ты живешь?
- Обитаю на Филифьонской, - с набитым ртом процедил хемуль.
- А ты – творческий хемуль, Полик?
- Ну, это по ситуации, - Поликарп быстро покончил с сайрой и перешел на наваристую, жирную уху. – То есть, когда как. – Хемуль опустошил половину супницы и так поднял ее, что остатки ухи вылились на скатерть и на Настю. Радостный Поликарп указал на уху и гордо продекламировал:
Настя, ты так хороша,
Как вот эта вот уха!
Филифьонка ты с закруткой,
И красива, и стройна!
И ремонтница, конечно,
Ты ужасно хороша,
Потому что это чудно,
Как вот эта вот уха!
Филифьонка ты умна,
Не кричишь все «Ха-ха-ха!»,
Как другие филифьонки,
Про кого не напишешь и стиха!
Потому что это чудно,
Потому что это жутко,
Потому что это классно,
Потому что это клево,
Потому что это круто,
Потому что это лихо,
Потому что это вкусно,
Как вот эта вот уха!
Ха-ха-ха!
Настя была несколько разочарована столь свойским проявлением внимания, однако сквозь силу удержала на морде растянутую улыбку, имитируя таким образом бескрайнее восхищение.
- Клевое стихо, - наконец выдавила из себя она.
- А я не согласен, - заметил невесть откуда взявшийся хемуленок в коротких коричневых штанишках и красной футболке с хемулем-пауком.
Невзирая на холод, сырость, назойливых и прочие ночные невзгоды, хемуленок был бодр, весел и при том совершенно бос. Из-за его плеча робко выглядывала крохотная хемуленка-цыганочка в теплой финской куртке и джинсах с меховой подкладкой.
- Здравствуйте, милые хемулята! – обрадованно сказал Поликарп, протягивая хемулятам несколько рыбин из хрустальной тарелки с тухлой селедкой.
- Здравствуйте, милый хемуль! – сказала цыганка, поднося селедку ко рту, в то время как хемуленок в футболке резко выдернул угощение из лап прекрасной Дульсинеи и в считаные секунды проглотил его.
- Вы ходите в школу или детский сад?
- Я хожу во второй класс, а он… а он – в ФИЛике.
- Она врет! – возмутился Вовка. – Это она сама – в ФИЛике на второй год какой уже раз остается, а я – школьник, понятно?!?
И лишь Настя была недовольна.
- Владимир! Елена! – гневно возопила она. – Это взрослый праздник, 18+ ! А что вы здесь делаете?
- Мы и пришли на 18+ поглазеть, - честно признался Вовка, - когда мат будет?
- Мата не будет, - отрезала Настя, - и 18+ тоже! И вообще – шоу закончилось, изволите возвратиться домой!
Вовка гневно посмотрел на Настю, а затем перевел взгляд на Поликарпа. Снова он не был в силах сдержать себя. Снова утратил он контроль над собой и своим внутренним демоном. Вновь вспыхнули потусторонними рубинами очи волка, хладнокровного и жаждущего мести. Злоба кипела в сердце хемуленка, сжигая его изнутри, и под невинной оболочкой вновь вспыхнуло пламя ненависти. Плотно сжал хемуленок зубы, и, закрыв глаза, рванул со стола скатерть. Со звоном и душераздирающим грохотом поехали амфоры филифьоникса, хрустальные салатницы, японские фьонки, серебряные блюда, ароматические лампы, вазы, полные благоухающих цветов, по направлению к краю стола, падая друг на друга. Фьони склеивал лепестки цветов, вода заливала пламя свечей, филифьоникс топил воск. С безумным воплем взвился кровожадный мститель, одержимый лишь Низшим, под самый потолок и приземлился прямо на состыковку двух столов. С треском повалились столы в стороны, в то время как Вовка (кем его в сей жуткий миг труднее всего было назвать) ринулся к Поликарпу. Схватив амфору тухлой селедки, надел он ее на голову хемулю, и тот повалился навзничь, сбив по пути лапами стул, где сидела мадмуазель Стивенсон. Филифьонка повалилась на стол (прямо на блюдо со слойками), ее пятая точка взмыла над землей, и задними лапами мадмуазель Стивенсон лягнула в спину Клару Скарлет. Клара Скарлет пихнула локтем Твист Шайн-Грин. Твист Шайн-Грин рухнула всей своей тушей на Ангелину, Ангелина повалилась на пол и с великим трудом удержала в лапах маленькую филифьоночку. Маленькая филифьоночка разинула и без того огромный рот и принялась издавать до того пугающие стенания, что две филифьонки перекрестились, а Филька, выломав дверь, ускакала на балкон, откуда по дереву спустилась на твердую почву и скрылась в неизвестном направлении.
И воцарилась зловещая тишина.
- Э… это были Ваши хемулята? – подал голос Поликарп. – Вы… замужем?
- Нет, я в поиске, - кокетливо поправила Настя локоны.
- Который раз?!? – со злым сарказмом вскричал Поликарп, и, швырнув недоеденную селедку прямо на пол, гордо покинул зал. – Одни лишь хемули у фьеги на уме! За хемулятами, вон, присмотреть некому! Вот они и творят мора знает что! Довольно же с меня! Я заказываю себе наш коллективный автомобиль, за мной приедут! Наши отношение порваны, жалкая (здесь не самое печатное выражение)! Всегда, вот всегда я знал, что прячется под венецианской маской! До свидания, (здесь нецензурное выражение)!
Настя сидела, как громом пораженная. Положив сложенные в замок лапы на колени, с растрепанными локонами и слезами на глазах, выглядела она крайне жалостливо. Взгляд Филигарха был устремлен на широко распахнутую дверь, где только что скрылся хемуль. Из распахнутого дверного проема в комнату врывались волны холода и стелились по полу, обжигая босые лапы филифьонки, в то время как та, казалось, не замечала этого. Дверь покачивалась на ветру. По полу катались комья сухой травы и переливающиеся разноцветия конфети и открыток. Скатерть со стола была сдернута, и все, что некогда там находилось, валялось неприятной кучей на полу. Филифьонки откашливались.
- Он никогда не придет… - прошептала Настя. – Никогда…
- Довольно сырость разводить! – сказал Вовка. – Тебе у него еще поучиться верности надо! Предательница фьежская! – а следом из его рта буквально забил фонтан нецензурных ругательств.
- А ты чего расселся тут, сквернословец несчастный! – замахнулась кулаком Настя. – Иди домой, и вряд ли твоя мать одобрит это!
- Моя мать уехала в командировку на две недели, - сказал Вовка, - я буду жить здесь, хорошо? Ты дашь мне переночевать у тебя?
Глава десятая. Под покровом убийственной ночи.
Детская должна была быть расположена в каморке под черепичной крышей Настиного замка. По вечерам филифьонка разжигала камин и сидела здесь, наслаждаясь умиротворенным потрескиванием огня. Накрывшись старым клетчатым пледом, блаженно опускалась она в кресло-качалку, открывала книгу и погружалась в чтение. Однако сегодня все должно было быть совсем иначе. Несчастная филифьонка два часа подбирала хемулятам уютную постель. Однако первый вариант был слишком вызывающим, второй – слишком неуютным, третий… да мало ли на свете неудачных вариантов детской постели?! Остановившись наконец на пятнадцатом, Настя задумалась.
- Вовка, - сказала наконец она, - не удосужиться ли Ваше Рыцарское Сиятельство уступить прекрасной Дульсинее место возле камина?
- Удостоит, - немного подумав, ответил Вовка – он обнаружил возле стены подозрительную веревку, спускающуюся сквозь пугающую черную дыру на нижние этажи.
- Отлично! Тогда сейчас я заварю вам сухого филифьоникса с мармеладным печеньем, и вы можете спать.
- Мы никогда не пили сухого филифьоникса, да еще и с мармеладным печеньем, - горестно вздохнула Леночка.
- Тогда сегодня пробил ваш звездный час! – загадочно улыбнулась Настя.
Она стояла на фоне синих бархатных занавесок, усыпанных золотом крупных парчовых звезд, заложив за голову левую лапу и сомкнув веки. Настины локоны, словно в сказке, отливали то отблесками зари, медленно сменяясь на отражения королевского перламутра, то мерцали рубинами, отливая к кончикам ароматами вишни. На губах филифьонки застыла загадочная улыбка, холодная и в то же время добрая. Лунная улыбка…
Леночка сонно улыбнулась, сжимая в лапке кончик одеяла.
- Тетя Настя, Вы так добры! А когда Вы принесете нам печенья пополам с сухим филифьониксом? А то очень хочется кушать, у меня с полуночи маковой росинки во рту не было!
- С двенадцати? Разве ты присутствовала на пиру? – удивилась Настя. – Эх, годы летят, вот мне уже и девятнадцать! О-хо-хонюшки-хо-хо!
- Да, мы с Вовкой сидели под столом, и он всегда что-нибудь вкусненькое со стола тащил…
Вовка, который успел задремать, буквально подскочил на месте:
- Я ничего не крал! Мы – честные хемули!
- Вот за вашу честность вы и получите пышное угощение – яблочную шарлотку и мармеладное печенье, которые остались с трапезы (разумеется, не те, которые по вашей милости очутились на полу). А запьете вы ее сухим филифьониксом «Цыганка». Сейчас принесу. Садитесь прямо на пол, у нас будет чаепитие по-цыгански!
С этими словами филифьонка загадочно улыбнулась и скрылась за портьерой. Вновь появившись оттуда, Настя торжественно постелила на по великолепный ковер. Он был небесно-голубым, однако по краям его играла отделка из тончайших кружев в лазурите и огне александритов. Разостлав ковер по мягкому дереву пола, филифьонка удалилась в тьму коридора. Убедившись, что хемулята остались одни, Вовка торжественно потер лапы:
- Ну-ка-ся, сейчас мы опробуем эту веревочку!
И хемуленок, вновь трансформировавшийся из кровавого зверя в невинного голубоглазого ангелочка, что есть силы рванул за канат…
Коридор, извиваясь, исчезал где-то далеко в о тьме. Там, во тьме, было открыто окно, однако лучше от этого не становилось, ибо оно излучало лишь пугающее сияние, а ветер нещадно трепал занавески, создавая эффект темной детской, ставшей под покровом ночи обителью зла.
Настя шла практически на ощупь, неся на вытянутой лапе керосиновую лампу. По низу степенно прохаживались волны холода, взметая кружева Настиной сорочки. Внезапно тишину огласили престранные, пугающие звуки, отдаленно напоминающие колокольный звон, теряющийся в ночной тиши… не медля, Настя помчалась назад.
Мирно потрескивал огонь в камине. Отвернувшись мордой от огня и натянув одеяло на самые уши, разлеглась Леночка в самой нахальной позе, и, громко храпя, отдавалась ныне чертогам сна. Еловые ветки и сено, из которых состояла хемулячья постель, таинственно шурша, перекатывались под ее костлявыми спиной и боками, слегка развеивая тревожную тишину жуткого старого замка. Вовка сел на кровати и зябко поежился. Нельзя сказать, чтобы ему было очень уж уютно в его нежно-голубой летящей тунике, отделанной тончайшим кружевом на лебяжьем пуху. Леночке бы подошла такая обновка, даже очень. Однако на той красовалось приторно-розовое ночное платьишко в ромашках. Хемуленок укутался в лоскутное одеяло. Долго еще ждать эту мымру Настьку с ее сухим филифьониксом и мармеладным печеньем? Утробные вои, издаваемые Вовкиным желудком, буквально сразу проиллюстрировали сею потребность. Побранившись немного в кулак, хемуленок, не раздумывая, решил отправиться на поиски если не печенья, то хотя бы чего-нибудь съестного. Решительным и непоколебимым был этот хемуленок. Решительны и непоколебимы были и его действия. Решительно и непоколебимо сел он на кровати. Решительно и непоколебимо отбросил в сторону он лоскутное одеяло – оно для слабаков! Решительно и непоколебимо подполз он на пузе к краю кровати Решительно и непоколебимо плюхнулся он с нее на пол, просунул лапы в деревянные башмаки, которые за место бахил выдавались каждому гостю Настиного дома (если гость, конечно, был представителем прекрасного пола, а для хемулей предполагались уютные мягкие лапти). Решительно и непоколебимо осознал он свою промашку и исправил ее и встал, готовый к подвигам.
- Нёу-нём… - прошептала в полудреме Леночка, гневно отбрасывая в сторону одеяло.
- Спи! – командирским тоном приказал ей Вовка. – А за мной не ходи – мужские подвиги женщин не терпят!
- О-ой, вечно ты так, - томно протянула в мгновение ока пробудившаяся Леночка, - а мы – спортсменки, комсомолки, красавицы…
- Именно так, вот мы, хемули, и должны охранять вас, как главное украшение жизни.. ты же вот охраняешь свои брильянты-жемчуга?.. Вот! Вот и не ходи за мной. Ты это, есть хочешь?
- Очень, - жалобно сказала филифьонка, присев на край кровати, - Настя нас обманула, она обещала принести печенье и сухой филифьоникс, а где они?
- Так что тебе взять из Настиной еды?
- То, что у нее есть, конечно… - неуверенно пробормотала Леночка.
- У Насти есть все! – широко махнул Вовка лапой. – И не сомневайся! Я более, чем уверен в этом!
- Ну, тогда… ну, тогда захвати мне печенье «Хемулевка», копченой колбаски и консервированной сайры с праздничного стола. И не забудь прихватить помидоры и маргарин в качестве общей закуски. Во пировать будем!
- Ага, - энергично кивнул головой Вовка, - а я принесу филифьоникс «Кола-колу» и «Спрайт», а еще чипсы и соленые огурчики! У меня все по-мужски!
Внезапно со стороны окна послышался шорох. За ним последовал стук, и вот в окне торжественно показалась голова хемуленка. Жестами он подманил к себе Вовку, и тот забрался за ним на крышу замка, где сидели еще трое хемулят. Один из них, большой серый хемуленок с единственной черной прядью волос, уныло свешивающейся наподобие ослиного хвоста на мрачные, впавшие глаза, поигрывал бутылкой подмороженного филифьоникса, явно украденной из какого-нибудь местного магазинчика или кафе, развалившись возле трубы в очень демонстративной позе. Рядом с ним притулилась милая маленькая филифьоночка с блестящими каштановыми кудрями и огромными, словно два озера, синими глазами. У представительницы прекрасного пола также наблюдались большие серебристо-серые глаза и крупные веснушки, подозрительно смахивающие на жирных мух. Филифьонка, одетая на ковбойский лад (правда, одежда очевидна была пошита из очень дорогих и качественных тканей – этот стиль Леночка называла «пуризм», однако Вовка старался не обращать внимание на такие мелочи: ведь если хемуль одевается нормально, не вызывающе и не обвешивается наподобие огородного пугала различными, пусть и дешевыми, но зато яркими украшениями, - так значит у него есть вкус; сие высказывание и составляло один из мотивов простой жизненной философии, которой руководился Вовка), притулилась между серым хемуленком и третьим, словно меж двух вековых дубов, вальяжно и с чувством полной безопасности. А третий хемуленок был в голубых штанишках и коричневой майке, а на его тощей, жилистой шее пламенем горел кроваво-красный галстук-бабочка.
- Хай, Вован! – радостно воскликнул хемуленок из окна. – Я – Фокси, ты меня помнишь или уже нет? Хотя, скорее, нет.
Этот хемуленок был пегим, в белые и коричневые пятна. А еще он был очень ушастым, и его волчьего типа уши топорщились кверху, словно этот маленький хемуленок умел на них летать и потому отрабатывал свои навыки день-деньской. Синие глаза хемуленка, бездонные и переливающиеся тысячами отблесков, посланными на землю от самих Звезд, ретиво поблескивали из-под густой растрепанной челки натурального цвета , закрывавшей правый глаз практически наполовину. На шее хемуленка в полумраке с трудом можно было разглядеть изрядно жеванный шейный платок на манеры Дикого Запада.
- Как же тебя не помнить? А зачем ты, кстати, явился?
- Я явился, чтобы замутить клевую тусу , все фьеги попадают! А, кстати, фьеги у тебя есть?
- Всего одна, - скорбно сказал Вовка.
- Жаль, - омрачился Фокси, - однако не помешало бы спуститься в целях ознакомления.
- Да пожалуйста, если, конечно, она не спит! – Вовка широким жестом пригласил друзей-товарищей в окно.
Фокси торжественно запрыгнул туда и оказался прямо в центре хемулячьей еловой кровати. Леночка в это время сладко дожевывала уголок одеяла. Когда хемуленок рухнул на яркие полотна, филифьонка взлетела чуть ли не к потолку.
- Кто здесь? – вопросила во тьму Леночка.
Вместо ответа Фокси приблизился к ней и схватил ее за запястье:
- Не думай бежать. Все тщетно, женщина.
Однако Леночка помимо комсомолки и красавицы была еще и спортсменкой, и вместо вполне ожидаемого и естественного плача, ну, или, хотя бы, нецензурного восклицания, отвесила хемуленку столь звонкую пощечину, что тот покатился по деревянному полу.
- Ну не надо же так, а то обидится маньяк! – сквозь зубы процедил он.
- А не во фьегу было нападать на порядошных спортсменок-комсомолок-красавиц! – злорадно заключила Леночка. – А маньяк-то симпатишный? 
- И симпатишный, и холосый, и няффный, - подтвердил с пола Фокси.
- А каково его социальное положение относительно романтических чувств?
Неизвестно, каков бы последовал ответ, если бы в беседу не встрял Вовка.
- Ленка, от чего ты падаешь? – в лоб спросил он.
- Глупый вопрос, - процедила хемуленка.
- Значит, устроим Ночь Глупых Вопросов?
Повисло неловкое молчание. Положение исправил Фокси:
- Лен, ну, что тебе нравится, там, игры всякие, мульты?
- Мне нравятся аниматроники, - наконец выдавила из себя Леночка, - особенно – Чика. Она красивая.
- Да? А мне… - начал Вовка, однако Фокси заткнул его рот лапой:
- Помолчи, недоумок! Вот давайте и устроим вечеринку по аниматроникам!
- А как это? – не поняла Леночка. – Их ведь уже увезли…
- А мы не будем играть с аниматрониками, мы будем играть в аниматроников! Чур, я Фокси! Где здесь пиратская бухта?
- У Насти в гостиной есть занавеска, а там – все добро, что от греха подальше надобно спрятать, - сказала Леночка, - а раз Фокси там оказался, то я делаю вывод, что его тоже надо было спрятать от греха подальше. Это логично. Я – Чика.
Через некоторое время кладовка стала «Перадской бухтой», а хемулята вернулись в покои и продолжили беседу.
- Я – Фредди, - сказал Вовка.
- А я, - сказал хемуленок в галстуке, - Бонни. У меня, вон, и галстук есть! А охранник, между прочим, кто?
- А охранник – Настя, хозяйка этого замка! Мы по прячемся здесь  будем ее пугать. Ты, - Вовка обратился к хемуленку с филифьониксом, - будешь Золотым Фредди. У Насти на лестнице не просто ступеньки, а выдвижные ящики – это модное нововведение. Спрячься пока в один. А вы посидите тут, здесь сцена. А чтобы вас не заметили, закопайтесь в нашу еловую постель! А нам с Чикой, как аниматроникам, необходимо зарядиться машинным маслом, куда мы сейчас и отправимся!
- А можно мне тоже подзарядиться? – высказал надежды Золотой Фредди.
- Нет, - кратко оборвал его Вовка, - ты – призрак, а призраки не заряжаются!
- Вот всегда ты так! – разозлился призрак.
Как раз в этот момент послышались шаги.
Мерцали, переливаясь всевозможными оттенками, мягкие, фосфорные лучи перламутровой акриловой краски. Отделанный серебром бассейн стоял возле статуи доброго индийского слона, озаренный чисто-синим сиянием кристально-стеклянной раковины-ракушки. Сверху на ней мерцала пронизанная светом жемчужина. Разноцветные лучи сходились в ней воедино, образуя сказочную палитру волшебной радуги. Над раковиной разинула рот золотая жаба, в изумрудных глазах которой нашла свое отражение вся комната.
Голубые глаза клоунессы пронизывала радуга, проникая на их солнечную глубину. Золотистые локоны куклы, струясь, ниспадали на плечи, куда лег прохладный шелк яркого костюма. Вся мировая палитра нашла здесь себе приют. Отливала бирюзой юбка, вишневым ароматом переливались рукава кофточки, играя нежными лепестками цветов. Рядом стояла красивая молодая филифьонка. Ее голубые глаза, отражая глубину миров, переливались на свету сказочными оттенками. Это были необычные глаза – как у русалки. Да и сама филифьонка тоже была подобна русалке. Крупные завитки ее пронзительно-рыжих, в местах вспыхивающих пламенем, а в местах – отливающих шоколадом, локонов ниспадали на голубое платье с отделкой тончайшего кружева. На шее филифьонки сверкал темно-бирюзовый амулет «Всевидящее Око». В ушах рубинами алели вишни, шелестя изумрудами листьев, а на лапе играло всевозможными оттенками розового и синего серебряное кольцо, покрытое сверкающей эмалью. Филифьонка стояла в стеклянных волнах, ее локоны, подобно флагам, реяли на ветру, а в лапах она держала золотую рыбку, заливающую комнату мягким светом. Умиротворенно созерцал мир нежно-бирюзовыми очами Страж Границы Миров – бархатный фиолетовый кот. За его спиной с тихим шелестом покачивались кружевные крылышки, а на длинном закрученном хвосте рыбками играли разноцветные бусины. Рядом пристроился его бирюзовый собрат. Он подозрительно посматривал на Рыбку, сверкая золотом своих больших глаз и обруча на шее. Коты однозначно что-то задумали. Если не захват мира, то кражу несчастной рыбки – точно. Отливала голубизной юбка жасмин, переливаясь золотом украшавших ее монет. Возле пристроился блокнот «Маяк» от Мандаринки – могущественной феи, под лапами которой из мучительного плена обыкновенного полимера выбирались чудесные ландшафты и персонажи, явления волшебства неземные чудеса. На обложке этого блокнота были изображены зайчонок с прекрасными золотисто-апельсиновыми глазками и его мама-зайчиха. В ее таинственных голубых глазах, казалось, отражались магия неба и земли, волшебство океанской глубины. На другой стороне стоял деловой заяц, одетый подобно заправскому моряку, а в лапах он держал огромный золотой ключ. На шее зайца развевался красно-белый шарф крупной вязки. А за его спиной, в тумане, терялся маяк.
С высшей степенью вальяжности хемуленок Вова прошелся по комнате и, подойдя к раковине, уже собирался было по-свойски рвануть баранку, однако Настя вовремя его остановила:
- Ну кто же так, (здесь нецензурное выражение), делает?!? Вот, как надо! – и филифьонка элегантно повернула баранку. Вода с легким шипением потекла на лапы хемулят, переливаясь радужным блеском, исходящим от стен комнаты и предметов, расположенных в ней, подобно некоему волшебному водопаду. Вовка с наслаждением плеснул на себя горсть и, по-хемульски растершись водой, поддельно хрипло пробасил:
- Ну, что же… по завершению процедур водных благодетельных имеется надобность, (здесь нецензурное выражение), и отужинать.
Настя со злобой саданула хемуленка по уху.
- Посмеешь еще столь фамильярно разговаривать на охраняемой государством территории, да еще и с хранительницей культурной ценности?!? Это – политическое покушение, за какое совершеннолетние граждане отбывают наказание в одиночной камере тюрьмы! А ты ведь уже взрослый хему’ль, раз считаешь, что можешь употреблять здесь нецензурные выражения?! Ну так и отбывай наказание!
- Но Вы же, извините за выражение, сами вот только что произнесли нецензурное выражение, если слух меня не подводит?
- ААА! Не работа, а, чесслово, дурдом! Не выспишься, не пожрешь, как следует, с ними! – возопила Настя, однако вовремя осеклась: - Профессионализм, подруга, профессионализм. Сейчас я подберу Вам камеру, достопочтенный молодой фурри.
- А кто стоит за введением этого закона?
- Я! – гаркнула Настя. – Настя сказала, Настя сделала!
- Это насилие! – закричал Вовка, пытаясь вырваться из цепких лап Насти, однако все было тщетно, и филифьонка волоком потащила незадачливого правонарушителя по лестнице.
Внезапно Настя замерла, с трудом балансируя на одной лапе. Ступенька под филифьонкой медленно расслоилась, и лапа Насти с громким треском провалилась в ящик. Однако и это было не самым страшным, ибо стоило филифьонке предпринять жалкую попытку подняться, как из-под ее лап послышались загробные стенания.
- А-а-а! – завизжала, как девочка, Настя и с несвойственной своему грузному телу прытью взвилась под потолок.
А приземлилась филифьонка уже на край неизвестно почему задвинутой ступеньки, и с грохотом оступилась, преодолев по воздушному пути еще три ступеньки. Неизвестно, чем бы закончился сей полет, если бы Настю вовремя не подхватили за талию удивительно мощные лапы, явно не принадлежащие Вовке, и, тем более, Леночке. «Так и есть, это маньяк, который спас мня, чтобы»… Однако додумать Настя не успела, так как ее взгляд упал на совершенно пустую лестницу.
- Черт! – сквозь зубы пробубнила Настя и бросилась наверх, снова споткнувшись о ту самую злополучную ступеньку. В этот раз она уже не испугалась. Пулей взбежав наверх, филифьонка остолбенела. В Вовкиной «камере» действительно сидел хемуленок. «Экий законопослушный, - подумала Настя, - совестно наказывать его за какую-то там брань, ребенок, видать, впечатлительный будет!». – Ну, Вован, я считаю, что с нас междоусобиц вполне достаточно. Пошутили, и хватит! Теперь твое честное имя торжественно возвращено!
Но каково же было удивление Насти, когда на нее глянула смешная маленькая мордочки наподобие корсачьей. Бонни был единственным, кто остался в сей роковой час на сцене. На минуту хемуленок растерялся, но затем вспомнил, кто здесь самый опасный аниматроник, и, храбро заикаясь, воскликнул:
- Э-э-э-э-э-э-э! Филифьонка-а-а-а! Вы окружены-ы-ы аниматрониками-и-и-и! Провалива-а-а-айте-е-е-е! Немедленно-о-о-а-а-а! Э-э-э-э-э!
- Какими фьеге в пипку аниматрониками? И где Владимир?
- Владимир убит, - холодно отрезал Бонни, - и Вы, фрекен, следующая.

Глава одиннадцатая. Качели, что догоняют солнце.
Следует отметить, что после ремонта Настя стала задумчивой и несколько неестественной. Она сама довольно часто застукивала себя за крайне необычными вещами. Часто просиживала она в своей Коллекционной Комнате в окружении милых вещих и фильковых полотен, погружаясь в думу о Вечном. Однажды в ее замок во крыше забрался молодой хемуль-авантюрист в большой клетчатой кепке и пригласил в маленькую автономную пиццерию на другом конце села с собственными аниматрониками, ибо на подлинную пиццерию Фредди денег у него, увы, не хватало. И пришлось согласиться на «Котиков-бутербродиков». Хемулята тоже любили бутербродики, да и от пиццы бы не отказались, однако им пойти, к сожалению, почему то не разрешили, прикрываясь какими-то страшными и непонятными словами и выражениями, значения которых, подобно переводчику, доходчиво и просто переводил Вовка. Ни Дон Кихот, ни прекрасная Дульсинея не понимали, что случилось с филигархом. Она была какой-то невеселой, отвергала все их идеи, и (о, ужас!) постоянно получала от кого-то конфеты (их оставляли на крыльце в маленькой корзиночке) и прятала их от хемулят в расписной розовой хлебнице, напоминающей почтовый ящик, стилизованный под некую романтическую ауру! Когда Вовка однажды попытался взять конфеты, он решительно и бесповоротно получил от филифьонки по лапе. Затем она сказала так:
— Иди-ка погуляй!
Хемуленок обиделся и вышел на улицу. Вместе с ним вышла и подавленная Леночка.
— Как ты думаешь, почему она прячет от нас конфеты? – спросил Вовка, посмотрев в изумрудную глубину глаз филифьонки с выражением сильного смятения.
— Не знаю. – Ответила Леночка. – Но у меня есть видеокамера, фотоаппарат и специальная тетрадка. Будем вести наблюдение!
С этими словами филифьонка встала с крыльца, приподняла тяжелую мраморную крышку и извлекла оттуда грязно-белый сверток. Леночка отряхнула его от пыли, превратив в ярко-красный с переливами золотых звезд, и осторожно опустила сверток на крыльцо. Это была коробка, причем довольно увесистая. Вовка откинул крышку, и первым, что попалось ему на глаза, была видеокамера нежно-голубого цвета. На видеокамере сверкал крупный ядрено-розовый страз явно инородного происхождения.
- Балда, зачем ты это сделала? Камера может сломаться, - сказал Вовка.
Он взял камеру, довольно небрежным жестом стряхнул с нее страз, и только после этого возвратил злополучный агрегат на место, рядом с невесть откуда взявшимся кинжалом по имени Жемчужина Востока. Вовка хорошо помнил этот кинжал, и в последний раз он видел его ночью в Настиных покоях, когда они после инсценировки пиццерии кушали маргарин со фруктами. Под кинжалом переливалась сказочная голубая тетрадка. Разноцветная бабочка мерцала на ней, словно под хрусталью первого льда. На тетрадке радугой сияла разноцветная ручка, пишущая блестящими чернилами десяти цветов. Ручка так и называлась – «Радуга». Радугой выглядела она на ярко-голубом чехле Леночкиного iPhone-4 с изображением пони, что пронзала небо радужной волной, стекающей с гривы и копыт. Рядом лежала коричневая винтажная коробочка – настоящий набор сыщика, а из-под нее выглядывала ручка невидимых чернил.
- Будем действовать, - решительно сказал Вовка. 

Сегодня наследница графского престола выглядела просто чудесно! На ней был светло-сиреневый топик и юбка из золотой бахромы, а на голове — (что бы не было видно прическу!) – ярко-розовая старинная шляпа, украшенная позолоченными шишками, радугой пышных лент и рубинами ягод.
— Супер! – жалко пискнула Леночка, постоянно путаясь у Насти под лапами.
Но филифьонка, как всегда, не обратила на нее ни капли внимания. Она поправила волосы, от которых теперь осталась только челка, и легкой походкой вышла за дверь.
— Пошли, посмотрим, — сказала Леночка, достав ящик со своими «сокровищами» — фотоаппаратом, видеокамерой и тетрадкой. Там же у нее лежали набор «Юный сыщик» в большой коричневой коробке с золотой окантовкой и ручка, пишущая чернилами десяти цветов.
- Сейчас, я только хотел надеть плащ, как всегда поступают сыщики, - пробормотал Владимир из перадской бухты, надевая голубую финскую куртку, переливающуюся мириадами звезд.
Поверх нее хемуленок небрежно набросил черный, как ночь, бархат лучшего Настиного балахона, и, запахнув его под горлом, вышел в залу. Здесь его взгляд упал на шляпу, свисающую с вешалки, и хемуленок напялил ее на свои большие волчьи уши. Закончив сею операцию, хемуленок схватил малахитовую наградную трость и, преисполненный решимости, торжественно распахнул дверь.

Туман стелился у лап, и сквозь его зыбкую пелену проглядывала шитая таинственным, чуть голубоватым, изумрудом, скатерть травы. Настя шла, стесняясь к деревьям. Воздух пронизывал легкий холодок, освежая морду, однако приятного в этом было мало. Возможно, причиной этому была палитра, завладевшая в сей час миром – розовый истлел, теряя очарование и уподобляясь сухой сморщенной розе, которую какой-то бандит запустил на днях в окно зама; алый и вишневый вспыхнули кроваво-красным, а на место яркой, бодрящей зелени вступила морская волна, своенравная и холодная. Быть может, это – всего лишь иллюминация, как любила порой позабавиться Настя? Однако замков поблизости не наблюдалось.
Машинально собирая цветы, Настя продвигалась по узкой тропинке к обрыву. Там, где почва обрывалась, все было заволочено серебристой пеленой тумана, а снизу, там, в тумане, отбрасывала яркие блики убегающая вдаль река. Некоторое время филифьонка стояла просто так, любуясь природой, необузданной и неразумной, но вместе с тем… гениальной…
Набрав воздуха в грудь, филифьонка с наслаждением выдохнула, и, повалившись на траву, закрыла глаза. Сейчас она была пушинкой. Той самой пушинкой, которой предстоит вот-вот оторваться от бренной земли и вознестись к небесам… золото лучей пробегало по телу Насти, просвечивая огнем каждую складку на ее одежде и каждую шерстинку на теле, и согревая филифьонку. Длинная ее тень терялась в траве, и казалось, что стоит как следует вытянуть лапу к небосводу, как ты уже можешь все.
Внезапно позади послышались шаги, что изрядно насторожило филифьонку. Обернувшись, она обнаружила невысокого хемуля крепкого телосложения, с серебристой шерстью и черными волосами до плеча. Одет он был весьма опрятно, однако взгляд оставлял желать лучшего. Хемуль стоял возле дерева. Почувствовав на себе взгляд, он неохотно отошел в сторону. Настя некоторое время смотрела на него, а затем поспешила отойти подальше.
- Ходят тут всякие, - вслух подумала она, - даже одной спокойно посидеть нельзя.
Только сие слова вырвались в летнюю тишь, филифьонка замерла. Путь ей преграждал хемуль. Он смерил филифьонку насмешливым взглядом, пожевывая сигарету, и с подозрительной ухмылкой произнес елейным голоском:
- Не беспокойся, крошка. Я тебе вреда не причиню, - было видно, что слова хемуля наполнены сарказмом, как амфора филифьониксом, - подойди поближе, я тебе больно не сделаю, подруга. Я знаю, что делаю. Доверься мне. И можешь не бежать.
Настя попятилась. Уровень подлинности слов хемуля был ясень, как день, и филифьонка судорожно сглотнула, вплотную припечатавшись к дереву. Хемуль приближался с неумолимостью асператуса, и видно было, что в намерениях он непоколебим.
- Аф-ф, - скульнула филифьонка.
- Можешь не лаять, - спокойно заверил ее хемуль, - видишь: здесь лес, народу – никого, мы здесь вдвоем: только я и ты.
- Ошибаешься, - послышался сзади голос, - мы здесь втроем: только я, ты и ты.
Хемуль обернулся и столкнулся взглядом с высоким молодым хемулем. Его пряно-коричневатая шерсть прекрасно гармонировала с шоколадными волосами до плеч, а темные глаза влажно блестели в праведном гневе. Хемуль был одет в багряную олимпийку. Правая его лапа медленно полезла в глубокий карман потертых серых брюк и извлекла оттуда миниатюрный старинный пистолет.
- Она – моя, - рубанул хемуль, неумолимо поднося пистолет к голове пришлого.
Хемуль попятился, а затем оскалился и внезапно рванулся к защитнику Насти, однако тот выстрелом в воздух отбил у него последнее желание делать что-либо с филифьонкой.
- Это ты? – подняла Настя глаза. – Поликарп?
— Кто же еще! Ангел мой, — пропел Поликарп, увидев филифьонку. – Ты сегодня такая красивая! Садись же, и мы вместе посмотрим на небо в час заката, на его красоту, алое небо над нашими головами и серебряные кристаллики звезд! Тебе, кстати говоря, идет эта шляпа, не то, что тот костюм, в котором ты была на празднике. Что касается этого маньяка, то это Ио. Местный.
— О! – воскликнула, подсаживаясь к хемулю, Настя, - ради Вас я постараюсь не быть более некрасивой, ведь этим я мешаю Вашему эстетическому наслаждению, вызванному природой. А Ио – мой одноклассник! Вот, я – идиотка, раз его не узнала. Действительно же, Ио, по всему видать, Ио, кто, как не он!
Так они сидели на самодельных качелях, легонько покачиваясь, и даже не замечали, что за ними ведется секретное наблюдение из куста дикой малины позади, как раз там, где недавно располагалось Настино лежбище.
— Что они делают? – спросил Вовка.
— Качаются, — ответила Леночка. Она смотрела в бинокль.
Тут хемуленка вскрикнула и выронила бинокль на землю.
— Что там, что?! – заорал Вовка, приплясывая, потому что бинокль оказался тяжелым и больно ударил его по лапе.
— Тихо ты! – сердито сказала Леночка. – Они нас рассекретят.
— Так давай переберемся в более секретное место. Кстати, почему ты кричала?
— Он вручил ей букетик полевых цветов и, извиняюсь за выражение, поцеловал…– сказала Леночка.
— Мои нервы! – на манер лихих девяностых воскликнул Вовка. – Какой ужас! А куда именно он ее, извиняюсь за выражение, поцеловал?
— А то не ужас, — сказала Леночка. – Он поцеловал ее в правую щеку. Еще в правую щеку. Так где твое секретное место?
— На дереве, — указал в небосвод Вовка большим пальцем.
И хемулята тихо, дабы не спугнуть влюбленных, полезли на дерево. Устроившись поудобнее, Леночка повесила бинокль на толстую ветку и стала вытряхивать их туфлей песок.
— Они целуются, — заметил Вовка, указывая на землю.
— Нужно этому помешать, — заключила Леночка. – Давай сюда наш гипер-мега-ящичек!
— А он внизу, — виновато сказал Вовка. – Я думал, он нам не понадобится.
— Балда! – отрезала Леночка. – Надо спускаться. Ты полезешь.
— Почему я?
— Ты ящик забыл, ты и лезь.
— А ты меня не предупредила!
— А ты…
Неизвестно, чем бы все это кончилось, если бы бинокль не сорвался и со свистом не полетел вниз.
— Упустила!!! – заорал Вовка. – Дура! Дурочка! Дурища! Вот ты кто!
— Сам такой! – уворачиваясь от удара, завопила Леночка.
Хемулята принялись драться. Когда совсем разыгрались, Леночка сорвалась и полетела вниз.
Хемуль в обнимку с филифьонкой мирно сидел на качелях, как вдруг… нет, не поверите! Перед ними свалился огромный черный бинокль.
— Ай! – пискнула филифьонка и завалилась с качелей, беспомощно задрав задние лапы кверху.
— Я буду сражаться! – завопил Поликарп и с кулаками ринулся на негодяя-невидимку. Увидев один лишь бинокль, он схватил его и кинул в реку. Раздался громкий плеск, и тот скрылся в пучине. А хемуль снова подошел к своей Насте. Через пять минут показался и сам враг. Он с визгом полетел с дерева, до смерти перепугав филифьонку. Но когда Поликарп поймал врага, дабы как следует надавать ему подзатыльников, бедолага оказался Леночкой. Она живо вскочила на ноги, извлекла из кустов ящик, сфотографировала двоих и составила на горе-романтиков протокол невидимыми чернилами в красивой тетради с разноцветной бабочкой на обложке. А потом с дерева припоздало свалился Вовка.
— Настоящий волшебный дождь! Дождь из детей! – радостно заметил Поликарп, положив лапу Насте на плечо.
— Только обещайте давать нам конфеты! – угрожающе потребовала Леночка.
Глава двенадцатая. Щеночек, или кинология в уличных условиях.
Однажды Вовка, Настя и Леночка решили отправиться в город. Правда, перед этим филифьонке пришлось всерьез поговорить с опекунами хемулят.
Выслушав все о приключениях своих отпрысков с филифьонкой, те чуть не отказались от этой затеи – ведь подумать только, какие это были приключение! Взять хотя бы ремонт, свидание, сбор яблок и, тем более, веселенький День Рождения! Даже самые обычные дела у них заканчиваются переделками!
— Что у Вас с головой?! Какой странный фасон! – воскликнула мать Вовки Оливия Тимофеевна, только что приехавшая из командировки, сидя на ярких саквояжах, подготовленных для новой неотложной поездки. Молодая наследница престола спокойно рассказала все о прическе, ссоре с Гильдой, планам относительно совместной психологии и обо всем прочем.
— Ох, я Вам так сочувствую! – заголосила мать Вовки, поднимаясь с чемоданов и извлекая из комода красивую записную книжку с фотографией ночного Лондона на обложке. – А Вы не подскажете мне адрес этой прекрасной женщины? Мне срочно требуется личный психолог, а деньги пока что позволяют.
А бабушка Леночки даже слушать ничего не захотела. Ей, понимаете, больше нравится говорить самой! Ишь ты, цаца какая!
— В мое время, — серьезно сказала она, – хемулята не уходили от своих предков, куда Макар телят не гонял. И родителей слушали.
Настя ничего выслушивать тоже не стала. Она растолковала всем, как полезны поездки детей в город с родителями и их добрыми соседями и друзьями. Конечно, филифьонку другом Леночкиной бабушки назвать было трудно, однако она согласилась и присмирела.

С вечера филифьонка поставила свой будильник с записью голоса Поликарпа, нежно будящего филифьонку, на 6:00. Однако это не помешало ее сну, и Настя проснулась, как обычно, в полпервого, когда вокруг ее замка уже собралась толпа желающих прокатиться на дармовщину на настоящем лимузине. Заспанная хозяйка с унылым видом показалась на крыльце, грубо откашлялась и окинула взглядом толпу. В отличие от Насти, все хемули были бодры и веселы, а некоторые даже приплясывали от нетерпение, дабы сбагрить куда-то избыток энергии. Оливия Тимофеевна в подводно-бирюзовом платке, излучающем нежное сияние, и цыганском платье, как всегда, чистая и свежая, стояла ближе всех к Насте, а рядом с ней прыгал Вовка, разодетый с иголочки. Воле Вовки притулилась Леночка в скромном сереньком платьице, ибо для нее поездка в город не значила ничего, кроме очередного заезда в родную квартиру, в отличие от деревенских. Леночку сопровождала бабушка в легком летнем платье и открытых туфлях. В одном лапе филифьонка сжимала сумку с зонтом, кошельком, ключами, гордостью хемуля и мобильным телефоном, а во второй – целлофановый пакет из магазина, сквозь прозрачную оболочку которого были видны сменные туфельки для Лены и резиновые тапочки для бабушки. Леночке во всех отношениях повезло – мало того, что она ехала на Родину, так ей еще и достались изящные синие туфельки с лунными зверюшками и Микки-Маусом, да, к тому же, на настоящем каблуке!
- Ну что, все готовы испытать крутизну горы и опасности дороги на собственной шкуре? – вопросила Настя.
- Все! – торжественно загудела толпа, а из ольшаника показалась Гильда и подбежала к филифьонке с криком:
- Здравствуйте, Анастасия! Вы, помнится, обещали принять меня на должность личного психолога за 8 000 000$ в месяц? Я согласна! Только деньги вперед! А можно, кстати, и мне прокатиться?

— Приехали! – сказала Настя, когда машина остановилась перед тем домом, где, по словам Леночки, они живут зимой и откуда ходят в школу. Двери салона распахнулись, и толпа пассажиров вывалила на улицу.
Шли довольно быстро. И все время галдели.
Леночка, Настя и Вовка лопали мороженное и пили фруктовую воду. Хорошо!
— Знаете, как мы ловили привидений? Не знаете! То-то! – вещала Леночка. Хотя по ее синяку это было очень наглядно. – А ремонт с нами делали?
И тут Настя, заболтавшись, налетела на фонарный столб.
— Я подую на шишку, — предложила Вовкина мать. Настя пожала плечами и согласилась. Толстая, грузная филифьонка, переваливаясь с боку на бок, подошла к ней и дунула. Шляпка поплыла по луже. Тут же по ней проехала машина и превратила головной убор нашей героини в блин. — Пардон, — воскликнула толстая леди. – Но ведь Вам уже не больно?
— Нет, — ответила филифьонка.
Отправились дальше. Тут перед пассажирами, с энтузиазмом обнюхивая грязный асфальт, степенно прошла большая черная собака.
— Щеночек! Ко мне! – радостно закричала Леночка.
Но щеночек вместо этого обнажил острые белые клыки и оглушительно гавкнул.
— Смирно! К ноге!! Лежать!!! – завопила Леночка, подпрыгивая на одной ножке.
Она и сама видела, что «миленький щеночек» пропускает все ее команды мимо своих больших черных ушей, но ей ну никак не хотелось в это верить.
— А! Собака! Она укусит ребенка! А если она бешеная?! Догоните, накажите, застрелите эту противную собаку! – разрывалась Леночкина бабушка.
А собака тем временем медленно подошла к Вовкиной матери, ткнулась мохнатой мордой в ее сумку, и, учуяв в ней запах колбасы, довольно зарычала.
— Покормим собаку, — предложил Вовка.
Он взял из сумки колбасу, снял с нее обертку и кинул собаке. Собака в один момент съела обертку, села и многозначительно поставила одно ухо торчком. Вовка кинул собаке колбасы, и та проглотила всю сою за пару секунд, а после улеглась возле лап хемуленка, положив морду лодкой на вытянутые лапы.
— Еще хочет! – закричала Вовкина мать. И, чтобы на нее не подумали, добавила: — Все равно у меня ничего нет.
— А я знаю! – сказала вдруг Леночка. – А я знаю, как зовут эту собаку! Ее зовут Бутяфка! Бутяфка, ко мне! К ноге, тебе говорят!
Если честно, Вовкина мать была счастлива, что Леночка назвала своего «щеночка» собакой. Но тут у нее в сумке зазвенел телефон.
— Да! – толстая филифьонка поднесла его к уху. – Говорит Оливия Тимофеевна! Чего? Собаку?! Ха! Ха-ха-ха! И Вы еще спрашиваете? Видели-видели! Вовка ее колбасой кормил. Да? О! Просто дар небес! Винсент Николаевич, СПАСИБО! Спасибо Вам огромное, Винсент Николаевич! Будьте здоровы! Ага. Сейчас скажу. Сегодня. Ага. До свидания, Винсент Николаевич!
Положив телефон в сумку, она обернулась и заговорила. — Понимаете, мне позвонил уважаемый господин Винсент Николаевич, Леночкин сосед. Она нам про него много рассказывала. Когда мы на даче жили. Он просит вернуть собаку Рекса! Рекс, — ласково позвала Оливия Тимофеевна. – Рексик, миленький, иди сюда!
Собака дружелюбно завиляла хвостом и подошла поближе. Вовка вынул из кармана бутерброд и протянул ей. Рекс проглотил бутерброд, и, облизнувшись, уселся под деревом. Тогда Оливия дала Вовке кусок мяса, дабы он поманил им собаку, и таким образом им удалось доставить Рекса на детскую площадку. Здесь Леночка попила воды сама, напоила собаку, и они с Вовкой отправились в сторону карусели.
Павел Григорьевич подбежал, когда Вовка с Леночкой радостно играли в песочнице. Он взял собаку за поводок и повел за собой.
Потом сели в лимузин и медленно поехали обратно.
Глава тринадцатая. Юные театралы.
Очень полюбилось хемулятам ездить в город. Особенно любили они гулять. И лопать мороженое в хрустящем вафельном стаканчике – Леночка предпочитала ванильное, а Вовка – фисташковое.
Еще они любили нарочито ходить подле проезжей части и смотреть, кто на какой машине катается. Вот в голубой «Волге», например, ездит старый лысый хемуль, а в бордовом «Джипе» - молодая пара, и хемуль из этой пары – артист, они часто здесь появляются. Однажды мимо проехал на черном лимузине кто-то, похожий на Джонни Деппа. Очень интересно! Правда, графиня постоянно отводила их за лапу от края. Потому что по краям тротуара обычно находятся фонарные столбы. А филифьонка боялась за свой головной убор. Но на этот раз Насте в голову (к счастью, еще покрытую шляпой) явилась поистине гениальная идея.
— А пойдемте сегодня в театр! – радостно предложила она. Хемулята, как и следовало ожидать, согласились.
Театр в этом городе был большим и разноцветным. Переливались витражные стекла с изображениями принцесс и русалок, где в мистической синеве резвилась Ариэль, а пони замирали среди волшебных кадров и кьютимарок. Свет играл в фильковых полотнах, изредка падая на рисунки хемулят, а на своенравных крыльях ветра покачивались воздушные шары. Тихо переговаривались меж собой струи, сбегая по льдистой бирюзе фонтана. Купив билет, Настя, Вовка и Леночка прошли внутрь. Им попались билеты на 12, 13 и 14 места в восьмом ряду. Опустившись на перламутровые, разноцветные сидения, хемулята яростно принялись ждать. А Настя, сидящая на кремово-белом креслице, с упоением развернула глянцевый журнал. Он назывался «Лиза мой хемуленок». А особливо полюбилась молодой графине статья «Стопроцентное воспитание детей в домашних условиях». В ней было написано, в какие развивающие игры полезно играть с ребенком на досуге. Ниже значилось: «Совершенно безопасно для Вашего здоровья и здоровья Ваших детей!». Леночка сидела на солнечно-розовом с яблочным отливом сидении и играла в самодельные фигурки полимерной глины. Вовка на небесно-голубом глубоком кресле с аппетитом уплетал засахаренные яблоки, которые продавала толстая филифьонка в буфете.
Вот прозвенел первый звонок и разбудил некого лысого хемуля во втором ряду. Леночке стало непонятно, зачем такой взрослый (и даже несколько старый!) хемуль отправился в детский театр на «Колобка», но она промолчала. Потом последовал второй звонок. И третий. Сколь же удивилась Леночка, когда на сцену, кряхтя, выбрался… тот самый немолодой хемуль! А с ним – престарелая филифьонка. Они запрыгали по сцене, неподобающе своему возрасту, закричали и запели, закрутились возле весьма кособокой картонной печки.
— Они что, ненормальные? – поинтересовался Вовка. Но Настя была увлечена журналом и посему не удостоила ушастого спутника ответом.
Из печки через пять минут вытащили оранжевый бумажный мячик и положили на картонный подоконник картонного окна. Но стоило престарелой паре покинуть сцену, как мяч злорадно захихикал и поспешно скатился вниз.
— Это просто сказка такая, — пояснила филифьонка, с энтузиазмом переворачивая страницу.
А мяч тем временем покатился по комнате, напевая противным голосом:
Я колобок, колобок,
Я по коробу скребен,
По амбару метен…
Хемулята громко захохотали и засучили задними лапами.
— Тссссс! – гневно зашипели на них со всех рядов.
Но Вовка был такой хемуль, которого ну никак не успокоить и хотя бы на минутку не усадить на место.
— Смотри! Там Заяц. Дадим ему морковки, что ли? А то он еще Колобка слопает. Ленка! Ленка?
Но Леночки в зале уже не было. Выслушав предложение Вовки, она решила во что бы то ни стало накормить Зайца морковкой. Филифьонка перелезла на сцену, развернула полиэтиленовый пакет и попыталась сунуть морковку в рот Зайцу.
— Эй! Филифьонка! Тебя, кажись, в спектакле не было! – заметил Заяц. – А ты мне нравишься. Такая боевая! Вырастешь вот, окрепнешь, возмужаешь, чай, актрисой хорошей станешь. Мне ль не знать!
- Я надеюсь, - ухмыльнулась Леночка.
- Ну, с Богом! – кивнул ей заяц.
Филифьонка уже собиралась было покинуть сцену, как вдруг кое-что вспомнила.
— Зайка! Не ешь, пожалуйста, вот этот мячик, — Леночка указала на Колобка. – Ты ведь знаешь, он бумажный, живот болеть будет.
Заяц аж оторопел.
— Да не собираюсь я его есть. По сценарию так быть не должно. Колобок прокатится мимо, вот увидишь!
И действительно, колобок прокатился мимо. И странно: Заяц даже не попытался его догнать, заболтавшись с Леночкой, хотя никаких разговоров в сценарии не было!
Предпринимая уже вторую попытку покинуть столь желанное место для многих филифьонок, Леночка сделала это в полете – он внезапности пронзившего тишину звука она не выдержала и сорвалась на пол. Со злобой филифьонка поняла причину своего блестящего провала. Это прозвенел звонок. Звонок на антракт. Ибо зрители гурьбой вывалили из зала, а один едва не споткнулся через филифьонку.
— Мы сходим в буфет, — предложила, отряхивая Лену от позорной пыли, Настя. Хемулятам ее идея очень даже приглянулась. Не успела графиня и глазом моргнуть, как их уже и след простыл.
Леночка яростно изучала буфет. Сколько сладостей, сколько вкусностей стояло там на каждой полочке, сверкая бутылками, коробками и этикетками! Переливались флуоресцентными рубинами яблоки в карамели, блестела радуга драже, из большого «Пиратского сундука» сыпались конфеты «Love is», а сверху пестрели столь манящие коробки сладостей с коллекционными кристальными лошадками – мечтой каждого порядочного хемуленка! В бутылочках празднично шипел филифьоникс, облака сладкой ваты пролетали над изумрудным полем марципановой травы. Кроме того, комнатка изобиловала всевозможными несладкими угощениями – со свистом поджаривались в золоте растительного масла куски колбасы и картофеля, томились под крышкой неповоротливые сардельки, рядком мерцали голубизной яркие жестяные коробочки с конфетами и фьони. И все это нужно обязательно попробовать.
— Извините, фру, - робко оперлась о подоконник Леночка, жадно изучая богатства сей волшебной сокровищницы.
- Чего те? – неохотно отозвалась толстая филифьонка-альбинос повышенной мохнатости, подобно свинье, развалившаяся в углу, лениво отрываясь от телевизора, - д-ха ид-ху я уже, ид-ху-у! – филифьонка колобком подкатилась к окошку и иллюминаторами рубиновых глаз уставилась на нее с таким неподдельным интересом, словно в первый раз встречается с маленькой хемуленкой, отправившейся на ревизию театрального буфета, - д-ха ты шаво, одна, шо ль? А-а, ну, давай, милости просим. Шо хочешь, касатик?
- Да-дайте мне, пожалуйста, во-он те конфеты шоколадные на филифьониксовой закрутке, на фьони не надо.
- Ишь чего! – воскликнула филифьонка у прилавка, - а то все, наоборот, только фьоновые конфетки-то и требуют. Любят их чего-то местные, на вес золота они у нас. У тебя-то, шо, аллергия? И где это хемулята болезни-то хватают, и где?
- Да нету у меня аллергии, - отрицательно покачала головой Леночка, - я просто фьони, как бы это сказать, не жалую. Пастилу… Да, вон ту, зеленую, яблочную, «Счастливые мгновения», мармелад в большой коробке с пони, вон тот, розовый, можно сладкую вату и… нет, газировку не надо, варенья и плюшек тоже. Мне, пожалуй, вот те жареные сардельки в качестве закуски, яблочную пастилу и элитные филифьониксовые конфеты в бронзовой жестяной упаковке! – заключила Леночка.
- Не жирно ли? – испуганно осведомилась продавщица. – А ведь была давеча такая история, что пришли ко мне молодые фурри, заяц и две филифьонки, и привели хемулька малого. Да просят дать ему столько, что… а я ведь и посейчас помню, что они ему покупали. А покупали-то они филифьоникс да фьони дать просили на разбавку, а то, говорят, больно высока концентрация газов в напитке. А я-то им на то и говорю: мне, говорю, лучше знать, что хемулькам вредно, а что нет, сама, вон, двух вскормила, в большие хемули вывела, вы же мне тут разглагольствуете!.. Да фьони, говорю, с газами – самый что ни на есть яд для малого хемуленка, да и вы, говорю, сами эдакую дрянь не жрите, - здоровее будете! Они-то посмотрели, да сами меж собой перешукиваются: одна говорит – нам ли фьегу старую слушать, покупаем – и дело с концом! А заяц им и говорит: а может послушаем? Отравим, фьежки, хемуля, ой, отравим! А фьега ему: да что отравим, сами все гази’рованный фьони пили-пили, да живы, - и ему можно гази’рованный, велика ль разница – мне вот двадцать, а ему – уж четырнадцать в январе будет. А я им: вот именно, вот подросткам-то такое и вредно, позже-то можно, а раньше – ни в коем случае! И вообще: нельзя газы фьони глушить. А они мне говорят, не Ваше, говорят, моррово дело! А дальше мат-перемат. И хемулек тоже бранился. Так фьони и купили. А потом смотрю в новостях: госпитализирован с острым филифьониксовым отравлением несовершеннолетний хемуленок! Уж он то был или нет, мне ли знать, да зато мораль за тем следует – не надо переедать и много брать больно, а особенно – если не сочетается, - так здоровее будешь!
- То-то и оно-то, - кивнула Леночка с поддельной вежливостью, - так вылечили хемуленка или нет?
- Да мне покуда знать, - внезапно неохотно ответила продавщица, - вот тебе твой товар, проходи, не задерживай очередь!.. Стыдно отнимать время у пенсионерки, у которой зарплата – 10 тысяч в месяц, стыдно, девочка, стыдно! Тяжела наша жизнь, девочка… ну, с Богом! Эй! – продавщица переключилась на молодого хемуля, что был ближе всех к Леночке. – Молодой фурри, подмороженного филифьоникса не желаете? Он у нас на вес золота, только сегодня рассвет в небесах забрезжил, новый привезли – вот этот. Чистая подморога, классическая! Стоит 675$! – филифьонка указала на старую подморогу – этикетка, где значилась дата за месяц назад, была заклеена другой, самодельной.
- Полно, бабуля – однако, дорого, - с иронической ухмылкой заметил хемуль.
- Кризис самый в стране, пожалел бы пенсионерку! – со знанием дела укорила его продавщица.
- Пенсионерка, - хмыкнул хемуль, - пенсионерка! Знаю я ваших, все, как один, аферисты! Полно, бабушка, воду в подморогу мешать! Вам как не стыдно! Кризис в стране, а Вам подмороги для честных хемуле’й жалко! О чем с Вами говорить, Боже помилуй! Я вот Винсенту Николаевичу пожалуюсь – он все ваши драные палатки прикроет! – он спокойно подошел к бутылке и сорвал с нее поддельную этикетку. – Видите, граждане?!? – кричал хемуль, крутя бутылкой над толпой. – Смотрите все сюда, и вы поймете, что я говорю правду! Не верьте всяким фьегам, они – наши враги!
По окончанию сей пылкой речи хемуль демонстративно откупорил бутылку, не менее демонстративно запрокинул голову и еще более демонстративно опорожнил ее до самого дна. А Леночка вспомнила свой опыт знакомства с Винсентом и сочла сие высказывание за правду – суровую, но правду. Однако в ее лапах сверкала заветная ярко-розовая коробка с белым в красный горошек бантиком в углу и прозрачной крышкой. А под крышкой – большие шоколадные конфеты. Под мышкой переливалась удивительно красочной, чистой палитрой упаковка ароматной яблочной пастилы, а сумку приятно оттягивала бронзовая коробочка. Леночка уже собиралась было покинуть обитель криминала, но вот в голове сей прекрасной представительнице слабого пола пронеслась некая новая светлая мысль.
— Мороженое мне заверните! – завопила она, сквозь очередь протискиваясь к столь желанному для нее сейчас прилавку.
— Кого еще морры принесли? – с раздражением откликнулась злая продавщица.
- Извините, это снова я, - прошептала Леночка, - не могли бы Вы…
- Ходят тут всякие, понимаешь ли! Один вон подморогу украл… наисвежайшую, кстати говоря… так что теперь – нововведение: куда корабль храбрый наш прокладывает путь? И в страшный миг, и в страшный час мораль ты не забудь! И пусть жара, пусть хлещет дождь, пускай и снег метет! Куда плывет корабль наш?
- Вперед и лишь вперед! – радостно закончила Леночка.
- Вот и деньги теперь – вперед и лишь вперед!
Леночка пошарила в кошельке и обнаружила, что он совершенно пустой – лишь пара ярких свертков с наклейками, груда журнальных вырезок, фигурка кристальной лошадки и пара круглых металлических евро лежали там, своей тяжестью не радуя, но обременяя. Ай-ай! Надо было сразу попросить у Насти! Стоп! У Насти?! Так чего же мы ждем? Скорее бегом к ней!
Но филифьонки нигде не оказалось. Все залы были пусты, и только в одном, на пыльном кресле сидела филифьонка. В свете прожекторов сцены отчетливо вырисовывался черный, как смоль, силуэт. Стуча низкими каблуками, Леночка стремительно вбежала в зал и застыла на месте, не зная, что предпринять. Из тени медленно выплывала филифьонка столь чудной красоты, что у Лены перехватило дыхание. Золотистые локоны, струясь и постепенно меняя цвет, ниспадали на идеально прямую спину и ложились на узкие, хрупкие плечи. Белоснежная шерстка излучала слабое сияние – или так лишь казалось. Глаза филифьонки были прикрыты, и Леночка не видела ничего, кроме темного леса густых, загнутых кверху ресниц. Внезапно веки филифьонки начали медленно подниматься, и из-под них заструился слабый, фосфорный свет, словно вместо глаз у филифьонки мерцали две холодные, льдисто-голубые звезды. Тускло мерцал на плечах красавицы лазурит переливающегося тысячами звезд шелка.
Не в силах даже дышать, замерла Леночка подле таинственной красавицы. Та словно почувствовала на себе влюбленный взгляд, и, оглянувшись, отреагировала:
- Что это за юную гостью занесли крылья жизни в мою скромную обитель?
- Это Ваш театр? – зачарованная красотой филифьонки, прошептала Леночка, силясь не подавать виду, что восхищается красавицей.
- Нет, конечно, ибо я – всего лишь скромная писательница-ученая, тяготеющая к познаниям химии и биологии, и верный страж сокровищницы мировой литературы, - криво усмехнулась красавица, - а теперь же стоит перейти к Вам. Так я повторяю свой нескромный вопрос: что это за юную гостью занесли крылья жизни в мою скромную обитель? Быть может, Вы кого-либо искали? В этом случае я готова Вам помочь.
— А Вы не знаете, где филифьонка?
— А какая? Я или ты? – усмехнулась красавица, обнажая жемчужные клычки.
— Нет, другая. Совсем другая.
— Как ее зовут?  – в недоумении подняла брови филифьонка. – Если, конечно, она возымела честь быть знакомой со столь достопочтенной леди!
— Настя. То есть Анастасия Петровна. Она этой весной школу закончила. Она уже большая.
— Анастасия Петровна? Настюша, что ли? Анастасия Кана Ленчи Эмелард Петровна?
— Наверное, - пожала плечами Леночка.
— А как она выглядит?
— У нее были длинные каштановые кудри. А потом превратились в короткие розовые.
— Да? А как они превратились?
— Мы ее постригли. С Вовкой, — грустно сказала Леночка.
— А зачем?
Леночка рассказала и про ремонт, и про игру в салон красоты. С каждым ее словом глаза филифьонки расширялись все больше и больше, как нижняя челюсть – отвисала, пока наконец не соприкоснулась с шеей. Наконец филифьонка осмелилась спросить точный адрес Насти.
Узнав его, собеседница Леночки просияла. Она взяла Леночку под лапу и сказала:
— Пойдем. Беру тебя в провожатую.
Добравшись до автобусной остановки, они заняли автобус, идущий к замку, и через три часа (от города до замка далеко) были на месте.
— Маей! – радостно вскричала Настя. – Как ты здесь оказалась?!
И Маей рассказала про разговор с Леночкой и автобус.
А Настя представила Леночке подругу:
— Лен! Это моя бывшая одноклассница, Маей. Она была отличницей. Такая веселая! Мы с ней были лучшими подругами. Она давала мне списать, а я защищала ее от хулиганов.
Так у Леночки появилась новая подруга – тетя Маша – Маей.
Глава четырнадцатая. Где живет Маей?
Маей оказалась очень веселой филифьонкой. Жалко только, что Настя проводила с подругой детства больше времени, чем с хемулятами. Но и хемулятам Маей умела угодить. Однажды, например, она купила большую коробку шоколадных конфет – это багряное сердце, переливающееся позолотой и волнами удивительных благовоний, останется в сердце Леночки на всю жизнь и более. А в другой раз филифьонка полезла на яблоню и нарвала хемулятам прекрасных зеленых яблок. Через их тончайший изумруд яблочной кожуры просматривалось каждое семя, яблоки были мягкими и сладкими, стоило только один разочек откусить, и целый водопад холодного сока протекал тебе в горло… а что яблоки соседские – да кто в детстве не воровал? А сегодня вот графиня предложила:
— Давайте-ка сходим к Маей в гости? Она нас приглашала.
— А далеко ли живет эта филифьонка? – заволновался Вовка. – Моя мамаша приезжает из командировки сегодня вечером, и возникает вопрос, будет ли она довольна перспективе не застать меня на территории родового гнезда?
- Я уверена, мы успеем вернуться до заката, - спокойно ответствовала Настя, сквозь труды влезая в старую изумрудно-зеленую юбку с золотыми звездами; затем она небрежно набросила багровую майку тончайшего бархата без блесток, но зато с отделкой из павлиньих перьев, на загорелые плечи, и просунула лапки в проверенные временем теплые северные сапоги.
Закончив сею операцию, филифьонка подхватила старую шляпку и кожаную сумку и торжественно вывела хемулят за пределы своих холодных чертогов. Шли не долго. Вокруг наблюдалось несказанное обилие домов, но удивительно скоро Настя заметила маленькую, полуразвалившуюся избенку, утопающую в зелени буйной растительности, над дверью которой была прибита трухлявая серовато-синяя дощечка. Надпись на ней гласила:
Маей!
Филифьонка сняла шляпку и учтиво приоткрыла рассохшуюся, не запертую дверь. За дверью виднелось заброшенное, раздолбанное помещение с выбитыми окнами и покрытыми рваными обоями стенами. Комнатой его окрестить не поворачивался язык. В центре помещения стоял видавший виды кожаный диван, а на диване сидели и смотрели телевизор две филифьонки. Одна была блондинка, а другая – брюнетка.
— Маей тут нет, — заключила филигарх, поспешно закрывая дверь.
— А как же табличка? – вопросила совершенно сбитая с толку всеми этими табличками, избами и телевизорами Леночка.
— Значит, это другая Маей. Надо же, а я думала, редкое имя. Японское, все-таки, - оценивающе щелкнула Настя языком. — Да ладно. Пошлите, ребята, дальше – раньше на месте будем.
Когда прошли еще метров триста, Леночка заметила грязную мутно-зеленую речушку. И заметила очень чувствительно. ПЛЮХ! И она уже стоит по уши в воде среди противного, колючего, грязного леса огненно-красных водорослей, а вокруг проплывают удивленные рыбы и таращат на нее свои круглые, противно-льдистые глаза. По ту сторону реки, скрипя, неуклюже раскачивалось на крыльях ветра большое корявое дерево, а на дереве мешком сидела шелудивая черная ворона и громко, противно хлопала облезлыми крыльями.
— Странно. Этого дерева тут не было, — заметила Настя, записывая что-то в красивый подводно-голубой блокнот.
- Есть ли время деревья разглядывать, когда фурри тонет?! – возмутился Вовка, насильно поворачивая морду Насти к грязно-зеленой глади.
Леночка, сопя и отфыркиваясь, попыталась выбраться на берег, однако завязла в иле, и водоросли кровавой сетью опутали маленькое, беспомощное тельце. Хемуленка пыталась высвободиться и скрипела от натуги, но паутина водорослей, подобно мифическому келпи или злой русалке, упрямо тащила ее в глубину. Леночка закричала, что было сил, и забила лапами по воде, стремясь высвободиться от ловушки, однако все ее жалкие попытки оборачивались очередным погружением. Настя замерла от ужаса и бросилась на выручку малой.
- Держись, фьега, держись! – скомандовала она, передавая сумку Вовке.
- За что? – прохрипела Леночка, дергаясь, словно рыба в неводе, - за что? За что держаться? Здесь ничего не…
Договорить хемуленка не успела, ибо волна стремительно рванула ее вниз по течению. Хрустнув, лопнула тонкая нить подводной цепи, и хемуленка, обретя, наконец, столь желанную для нее свободу, понеслась навстречу приключениям под арку густых, непролазных северных джунглей.
- О, нет! Ее несет в лес! – в ужасе воскликнул Вовка, аккуратно опуская сумку на изумрудный ковер травы. – Настька-а-а! Не поминай лихом! Я поплыву за ней!
- Ты с ума сошел? Да ты там утопнешь! И что я скажу твоей мамаше? – Настя отвесила Вовке звонкий подзатыльник и заметалась по берегу, словно загнанный в угол заяц. – Быстрее! Мы должны что-нибудь предпринять!
- Быть может, нам стоит побежать по берегу параллельно течению? – с сомнением предложил хемуленок. – Так мы сможем хотя бы проследить ее маршрут.
- Вовка, да ты морров гений! – трубой взревела Настя, бросаясь в лес.
Речка сбегала сверху вниз, задорно стуча по камушкам, сквозь изумрудное царство лесов. Возле воды покачивался камыш, а деревья перешептывались листьями над серебристой гладью. По небу пролетала та самая ворона с дерева, замогильным карканьем словно говоря Леночке: «Встретимся на том свете, жалкая хемуленка!». Жалкая хемуленка же в это время преспокойно плыла на спине, то погружаясь на миг под воду, то всплывая вновь. Удивительные пейзажи, словно сошедшие с картин, проносились мимо нее, тихо позванивая янтарем тишины над головой. Пестрой свитой Леночку окружали рыбки, играя вокруг нее в прятки и ручейки. И даже мусор, гонимый своенравным течением, сосредотачивался вокруг неосторожной путницы, осмелившейся сделать робкий шаг в сердце природы.
Внезапно по обочинам водяной дороги послышались крики, и Леночка подплыла к скользкому, илистому берегу, где ждали ее Вовка и Настя.
- Цепляйся за эту ветку, - мрачно приказала филифьонка, указывая на торчащий из земли корешок.
Леночка крякнула и повисла на бедном корешке. Под немаленьким ее весом ветка, за которую она держалась, предательски хрустнула, и филифьонка снова провалилась по уши в недра зловонной пучины. Однако Вовка был рядом – мощным рывком выбросил он Леночку на брег, а сам с блеском и треском провалился. Настя и Леночка дружно рванули хемуленка за торчащие над водой задние лапы, и филифьонка усадила обоих хемулят под ивой. Вид у Леночки был жалкий. С ушей ее стекала вода, а аккуратные розовые заколки с бантиками нашли себе могилу во мраке пучины. После сильного стресса филифьонка истерично проглатывала холодный воздух, заполняя им грудь.
— Холодно, — капризно сказала хемуленка, выжимая воду из ушей.
Настя впала в отчаяние. И заблудились, и Леночка упала в реку! Проблема за проблемой! Да, похоже, хемулятам сегодня придется переночевать у Насти. Не щадя живота своего, Настя сняла с плеч пони-шаль, обмотала ей Леночку, и они, круто повернувшись на каблуках, в лапу отправились назад.
Солнце медленно опускалось. Темнело. И на красочной панораме поля, залитого мягкой розовой зарей заката, едва можно было различить фигурки маленьких, озябших, усталых и окончательно сбившихся с пути филифьонок. Одна – большая, а другая – маленькая. Но, постойте, а где же хемуленок? А хемуленок, между прочим, бодро скакал в голове демонстрации и удивлялся мрачному настрою горемычных своих спутниц.
Внезапно счастие поднебесное снизошло к путникам, словно в качестве компенсации! Нет, Настя не увидела дома Маей. Это было куда лучше.
— Маей! – торжественно возопила графиня. – Как ты здесь оказалась?
— Вы просто не пришли во время, и отправилась искать вас, - криво ухмыльнулась филифьонка, - а что произошло? Почему вы, извините, не смогли прийти? Самовар ведь стынет! И потом: что случилось с этой милой филифьонкой, что способствовала нашему воссоединению? Почему она закутана в шаль, и почему ты, Настя, несешь мокрую одежду удивительно маленького размера в охапку, не заботясь об имидже, что тебе свойственно?
— Тебе лучше не знать, - холодно отрезала Настя. Она ужасно переволновалась и теперь просто не в силах была найти более подходящих слов. - Но как ты нашла нас, Маша? Мы-то думали, что…
— Очень просто. По страусовым перьям! – с сарказмом ответила Маей, поглядывая на землю и с трудом сдерживая смех.
— МОЯ ШЛЯПКА!!! – завопила филифьонка, совсем забыв обо всех приключениях, и даже о радости своего положения. – Она была совсем новая!
Маей жила в старом зеленом доме. С верандой, садиком и фонтаном. В домике было два этажа, удивленно созерцали мир большие витражные окна, а стены корсетом обвивал изумруд вьюнка. На ветке старой яблони на ветру легко покачивались самодельные качели, а среди цветов запросто можно было наткнуться как на обыкновенные гипсовые фигурки, так и на кроликов, ежей и кошек. В садике росли яблони, груши и много ягод: сливы, вишни, арбузов.
— Дивный край! – воскликнула филифьонка Настя, прохаживаясь по тропинке, утопающей в зелени сада. – Так и навевает мысли о детстве!
- Тебе правда нравится? Что ж, ты льстишь мне, Настя! Это в твоем репертуаре, хи-хи! Пройдемте в дом, друзья! – поманила гостей Маей на низкое деревянное крыльцо, ведущее в темную комнату.
В спальне Маей стены были оклеены строгими золотисто-кремовыми обоями в шоколадный узор стиля «Royal», а на полу мерцало перламутровое покрытие в разноцветный ромб. Кровать-гнездо была подвешена к потолку, а под ней лежал большой пружинный матрас. Дело в том, что Маей просто обожала ворочаться во сне. Однажды она упала в кровати на пол и сломала лапу. И теперь, дабы не было подобных ситуаций, она подстелила страховочный матрас. Сама кровать, сшитая из полосок солидного багрово-коричневого бархата и заполненная всевозможными пятнистыми подушками-яйцами от белоснежной до мерцающей лазуритом, с рождения была носительницей гордого звания гнезда. Среди переливающихся на стенах фильковых полотен самых таинственных, сказочных расцветок гнездо выглядело крайне экзотично. Около другой стены стояла тумбочка с телевизором. Телевизор, правда, показывал довольно-таки плохо, но в магазине Маей заверили в том, что он станет ее лучшим другом в дождливые дни. Рядом с телевизором высился застекленный с книгами, цветными картонами, коллекционными куклами, настольными играми, пластилином и одеждой. Вскоре все это оказалось на полу - шкаф просто приковывал взгляды хемулят. Книги в шкафу были в идеальном состоянии, как и предметы, и все переливались необычными, красочными иллюстрациями – страницы книг даже были проложены фильковыми листьями. На полу золотился тигриный ковер. Однако в целом обстановка в домике была хоть и оригинальной, но довольно скромной и деловой, а посему сердце Насти то и дело сжималось от жалости – филифьонка вспоминала о роскошных покоях своей обители и невольно сравнивала их с милым, но простым домиком подруги. «Вот так всегда, - думала Настя, - красота есть – денег нет, деньги есть»… додумывать у Насти не получалось.
После экскурса по дому Настя, Вовка, Леночка и Маей сидели на веранде и играли в настольную игру «Коридор». В салатницах чернели искусно выложенные замки из салмиакки, распространяя по веранде сильных запах нашатыря. Настя с осторожностью взяла круг желейного салата и с наслаждением набрала полную грудь свежим ароматом арбуза. 
— А с какого момента ты живешь здесь? – поинтересовалась филифьонка.
— После окончания школы, — ответила Маей, со вкусом проглатывая знатный кус гнилой селедки.
Здесь раздался треск, и обезглавленная красная мышь покатилась по полу. Подкатилась к ограде и упала в кусты малины.
— Кто сломал мышь?! – насторожилась графская подруга.
— Это не я, — быстро сказала Леночка и тут же сделалась такой красной, точь-в-точь сломанная мышь.
— Хитрюга! – сказала Маей. И поломала коробку.
— Ох, не к добру это, — промолвила Настя, дожевывая лютефиск. – Маей, как тебе не жалко лишиться настольных игр?!
— А я еще куплю! – гордо ответствовала Маей.
А все таки у нее было очень уютно. И настольных игр хоть отбавляй. А сейчас она вот поставила пластинку с песнями «Добровольного оркестра хемулей». Это – ее любимая группа. А Настя вот предпочитает «Sayonara Maxwell» и «MandoPony». Но со вкусами подруги не спорит, ибо «Добровольный оркестр» - тоже неплохая группа. Старинная. Ее еще до революции Поликарповской основали. А Настя винтаж ценит.
— Хорошо, — вздохнула Анастасия Петровна, наливая себе полную чашку из пузатого золотого самовара.
Вот чашка наполнилась до краев, и немного чая пролилось на скатерть. Тут же рядом устроилась жирная зеленая муха, и принялась пить из лужицы.
— Фи! – воскликнула Маей. И задела стакан лапой. Чай пролился на скатерть. И по нему медленно поплыла голова красной мыши.
— Ленка! Ты что, держала мышь в кармане?
— Нет. За пазухой, — честно призналась Леночка.
Настя с деловитым видом прогнала муху, и, откинувшись на спинку кресла, принялась тихо и задумчиво потягивать чай из блюдечка за место разбитого стакана. Маей быстро собрала осколки и скинула их с веранды вниз.
- А ты не забудешь их собрать и выкинуть по окончанию трапезы? – с тревогой осведомилась Настя.
- Я никогда ничего не забываю, запомни это, - нравоучительно заметила Маей. – Вот и гнилая селедка закончилась. Жалко. Я люблю селедку. Лютефиски еще есть?
- Закончились, - быстро ответил Вовка, пряча последний шмат в самое надежное место.
- Не очень-то и хотелось, - улыбнулась Маей, - а теперь давайте примем филифьоникс на благо хемулей. Слыхал, Вован? – и филифьонка с умиленной насмешкой дернула Вовку за рукав.
- А? – поднял голову Вовка. – Кто сказал, хе-хе, «Филифьоникс»? Раз будет распитие, то не забудьте поделиться с хемулем.
- Только если ему за восемнадцать! – рассмеялась Маей.
- Ну, на безрыбье и рак рыба, - ухмыльнулся Вовка, - допустим, мне восемнадцать есть.
- Нет тебе восемнадцати, - язвительно заметила Леночка.
- Предательница! – заткнул ее рот Вовка. – Жри свой лютефиск и помалкивай! А вы откуда знаете? Мне уже давно есть восемнадцать! И двадцать. Я вообще очень старый. Я – демон, спустившийся на сею бренную землю в обличии невинного хемуленка! – и Вовка злобно расхохотался.
- Мы это уже давно поняли, - хором воскликнули Настя и Маей, - но если ты-таки принял обличие хемуленка, то изволь слушаться старших! И демонам ведь не положено пить филифьоникс. Я, по крайней мере, никогда не видела, чтобы демон его пил. Так что чао, бамбино, сорри!
После коктейльной истории Вовка внезапно вспомнил, что дома его ждет мать, и заторопился.
- Ну, - сказал он, стоило филифьонкам и Леночке покончить с филифьониксом (а Леночке за послушание налили-таки целых три стакана специальной детской газировки, Маей хотела угостить Вовку, но Настя в воспитательных целях приняла детский филифьоникс в свое распоряжение и убрала его в старую чёрную сумку), - в гостях, как говорится, хорошо, а дома…
- Дом может подождать, - оборвала его Леночка, - а здесь есть такой восхитительный филифьоникс! Разве дома меня так угостят?
- Да ладно, - улыбнулась Маей, - раз хемулята утомились в моем обществе и обществе лютефисков, я думаю, что стоит возвратить их под родное крыло. Темнеет уже! – филифьонка указала в прострацию.
- Ладно, пошли мы, - с печалью в голосе сказала Настя, - а, кстати, давай телефонами обменяемся.
- Давай, - Маей подала ей iPhone самой первой модели в чехле с Принцессой Селестией. И, не дожидаясь ответа, разразилась гомерическим хохотом.
- Приколистка ты, Машуня, - заметила Настя, извлекая из сумки голубую записную книжку – ту самую, в которую она записывала показания перед мокрым приключением.
Филифьонки обменялись номерами, и Настя, надев северные сапоги, вышла на улицу. Леночка с Вовкой решили поиграть на дороге. В свадьбу. Женихом у них была оранжевая мышь, а невестой – яркая блестящая матрешка.
На сей радостной ноте и следовало бы завершить главу, однако стоит отметить, что детский филифьоникс для Вовки Настя передала Оливии из лап в лапы, а дальнейшая судьба напитка сокрыта мраком неизвестности.
Глава пятнадцатая. (И последняя). О, роковая ночь!
С первого взгляда, в замке Насти под покровом сей летней ночи царили полная тишина и спокойствие. Из окон не вылетали феи, с дерева не падали яблоки, даже вода в поросшем цветами водопадике вода журчала как-то по-особенному, словно боялась пробудить хозяев замка. Накрапывал легкий лесной дождик. Тихий серебристый ветерок играл тюлевыми занавесками, и лишь один-единственный луч, просочившись сквозь изумрудную волну кроны, проник в окно. Пробежавшись по мебели и высветив все грани ее великолепия, луч упал на око Насти. И тут свершилось чудо. Филифьонка проснулась. Обычно она спала крепко (не считая некоторых бессонных ночей), а теперь… Настя лежала в кровати с закрытыми глазами, но сон к ней никак не приходил. Поежившись немного, графиня томно приоткрыла глаза и окинула комнату сонным, помятым взглядом. Настя явственно помнила все ужасы ночной комнаты, и, вспомнив про грабителей, содрогнулась всем телом, ибо хемуль Поликарп недавно презентовал ей целую гору конфет «Love is» (Настя еще посейчас ломала голову – намек это или все-таки конфеты?), подарочное издание «Кукловода» и красивую фарфоровую филифьонку – «Личный дневник». Нежно-розовая филифьонка в классическом темном костюме и багряном берете набекрень вальяжно разлеглась на огненной салфетке в тон берету, сотканной из тончайших кружев, задрала пухлые задние лапки лихих темных туфлях и белоснежных носках с бантиками, и теперь созерцала вознесенное над салфеткой перо. Серебристые локоны цвета звезды, окрашенные перламутровыми отблесками света, струясь, ниспадали на узкие плечики филифьонки и пламя салфетки. Филифьонка эта во всем своем фарфоровом великолепии досталась Поликарпу не задаром, а вовсе за 600$ - ему сказали, что это не простая филифьонка, а кицунэ, - и вот Настя оберегала эту самую кицунэ, как дитя родимое. Да неужели теперь все ее подарки и фотографии Поликарпа окажутся в лапах воров! А ведь они непременно пришли именно за этим – ведь как можно, - ах-ах! – отказаться от столь светлого шанса завладеть фотографиями такого прекрасного хемуля!
Настя вскочила с кровати, решительно и бесповоротно сбросила оранжевое одеяло, навсегда распрощавшись со своими страхами, вооружилась половником и бросилась к окну.
Вот окно уже распахнуто настежь, невинные тюлевые занавески развиваются на ветру, а по середине сего полуночного великолепия стоит, набычившись, филифьонка с растрепанными розовыми кудрями, серебряным половником и суровым взглядом.
- Не бойся, фили! – сказала сама себе Настя. – Ты ведь не боялась хулиганов в школе, когда защищала Маей. И Маей тоже ни капельки не боялась, когда ее били. Ведь она верила, что ничто не вечно, и что этому будет положен конец! Рано или поздно, но будет! Так вот и теперь. Ничто не вечно, не вечны и твои бренные мещанские фобии! Не место им в твоей голове! Так что же ты теперь, фили?! Неужели после восемнадцати лет ты перестала воспринимать мир, какой он есть?! Неужели ты перестала быть смелой, дерзкой, непоседливой, шумной и вульгарной?! Неужели ты разучилась быть хемуленкой?! Пришла пора положить этому конец, как положила ты его средневековыми измывательствами над Маей! Боле ты не Анастасия Кана Ленчи Эмелард Петровна, ты – Настя! Настя Квакина! А Настя Квакина не намерена держать в своей голове тленные самовлюбленные мыслишки! Она светится счастьем, и голова ее, подобно легкому воздушному шарику, наполнена только хорошим, стремясь оторваться от нити гнетущего холода замка и унылой аристократичности и вознестись в поднебесье, где порхают обычные хемули! Такие, как Маей… и Поликарп!
Постояв немного, Настя набрала полную грудь воздуха и… повисла на ветке.
— Об этом я и не подумала, — вслух сказала филифьонка.
Но тут тьму прорезал луч фонарика. Филифьонка в ужасе отпрянула. Ну, теперь точно грабители! Причем не просто грабители, но еще и порядочные маньяки. Ведь никому кроме маньяков не понадобится беспомощная филифьонка.
— Эй, Настя! Я вот проходил давеча, смотрю – свет горит, вот и решил зайти, – послышалось вдруг откуда-то снизу.
Филифьонка Настя посмотрела вниз. На земле стоял Поликарп в классической шотландской куртке, английских джинсах и непромокаемом плаще, прозрачным, словно струистая дымка пара, поднимающегося от свежих луж. По плащу стекала вода, и хемуль словно был центром некоего волшебного водопада.
— Ты – мой спаситель! Вовеки тебя не забуду! – просипела Настя, прыгая в объятия хемулю.
Поликарп обхватил ее за узкую талию своими сильными лапами и прижал к мокрому блеску своего плаща, бережно, словно обращался с сокровищем.
— Ты не пострадала? – с тревогой в голосе спросил хемуль.
— Не-а, – ответила филифьонка.
— Как ты оказалась на дереве?
Поликарп снял с себя плащ, надел его на Настю, снял с талии голубой платок и заботливо овязал им шею филифьонки, а после осторожно посадил Настю на землю и торопливо чмокнул ее плащ.
— О, это долгая история. – Уныло сказала Настя, которой было стыдно, что она так боялась воров. А теперь, когда с ней хемуль, все страхи вдруг куда-то улетучились.
— Ну же? Говори, не бойся. Я не кусаюсь. – Поликарп подбоченился, прислонившись к дереву. Разыгравшийся дождь с холодной расчетливостью барабанил по изумрудному навесу его укрытия.
И филифьонка рассказала, пододвинувшись к Поликарпу поближе. Хемуль сел рядом с ней и положил лапу на Настино плечо. Теперь они оба сидели в тепле под деревом, наслаждаясь дождем. Теплым летним дождем. Пар поднимался из луж, и сидеть на прелой траве было тепло – как под батареей. Помолчав немного, Поликарп сказал, что ни один вор не приблизится к тому месту, рядом с которым живут такие хемулята, как Вовка и Леночка. И непонятно было, к кому он обращается – к Насте, к дождю или небосводу, гостеприимно рассыпавшемуся звездами над головами двоих. Филифьонка со знанием дела с ним согласилась. А хемуль сказал, что хорошо бы ей завести себе собаку породы чихуахуа, которая не кусает, но лает. А филифьонка от души рассмеялась и сказала, что да, такая собака ей бы подошла. А хемуль пообещал филифьонке сводить ее в кафе-мороженное и в парк аттракционов на карусели. Этот разговор продолжался бы еще очень и очень долго, если бы филифьонка не заснула на полуслове, томно опустив голову на Поликарпово плечо.
Вот, пожалуй, и все. Филифьонка встретилась с хемулем, а вор и обошел ее замок стороной. Казалось бы, можно ставить точку и нести манускрипт в ближайшее издательство. Но…
Утром Вовка и Леночка играли в лапту, когда к ним подошла филифьонка в обнимку с хемулем.
— Целуются, — заметила Леночка с отвращением.
А после состоялась Роскошная Свадьба на берегу Черного Моря в России, на которую были приглашены ВСЕ. Все, кроме Гильды Ивановной. Леночка даже подносила кольца. И старалась не скрипеть, когда Настя и Поликарп целовались. Они ВСЕ вошли под арку, увитую белыми розами. По краям красной ковровой дорожки тускло мерцала золотая ограда. А за аркой – чудный сад. Необычные южные цветы благоухали по обочинам выложенных морскими камнями тропинок, под тихое журчание воды в фонтанах крутились аттракционы, а Настя жадно пожирала мороженное. Но туда никого не пустили. Никого, кроме Насти и доброго хемуля. Они катались на старом-добром колесе обозрения, «Ромашке», визжали на капсуле свободного падения, а потом созерцали красоту подводного мира, то возносясь на американских горках «Скат Манта» в поднебесье, а то ныряя в прохладу пронизанных солнцем глубин.
Собаку назвали Тузиком. И Тузик очень подружился с Рексом Винсента Николаевича. А Маей тоже завела собаку. Теперь ее никто не бьет. И кровать она купила новую. Еще Маей записалась на карате, и собирает новую коллекцию – коллекцию Полезных Дел.
31.10.15.