Голубятня

День выдался пасмурный. Накрапывал дождь. Иван Иванович вышел из дому без зонта и теперь спешил на работу, ссутулившись, чтоб отгородиться от серого холодного утра. Стоя на остановке, он наблюдал проезжающие автобусы... и в очередной раз стряхивал чувство. Как же ему хочется вызвать пожарную машину и огромной струёй чистой воды помыть за раз весь этот сонно-грязный осенний город...

Сегодня предстояла сдача очередного отчёта, из-за чего пришлось не спать всю ночь, и веки безнадёжно опускались, но... не спать! Не спать.

Автобуса всё не было. Что ж, придется идти пешком. Плотнее сжав портфель под мышкой, Иван Иванович бодрым шагом направился в сторону работы. По дороге он думал...

- Стоп. Хватит, - вдруг сказал он. - Я сказал: хватит. Дождливый день, автобуса нет, отчёт и бессонная ночь... это что ещё такое?

Пожалуй, в жизни каждого человека бывает момент, когда хочется крикнуть всему миру...

- А я не всему миру говорю. Я тебе говорю.

Иногда он разговаривал так сам с собой, как всякий много времени проводящий в одиночестве бухгалтер...

-... н-ну, это уже слишком. Почему, спрашивается, бухгалтер? Ты бы сама ни в жизни на такую работу не пошла, ничего скучнее придумать невозможно! Ты специально отправляешь своих героев в дождливые дни и на дурацкую работу, чтоб точно знать, что не окажешься там сама?

Я, кажется, начинаю догадываться... хотя это маловероятно... и даже невозможно...

- ... и что за имя такое "Иван Иванович"? Что за неудержимый полет фантазии? Почему бы не Диего или Карл, или Гэри, в конце концов?

Потому что Диегами и Карлами называют своих героев мечтательные подростки, пишущие наивные приключенческие рассказы. А я хочу писать серьёзную литературу.

- Ну да, и гнобить в этой серьёзной литературе своих героев. Тоже мне, Достоевский. Хотя я, наверное, понимаю. Вначале рассказа надо задавить серой реальностью, а потом вдруг - бац! Пробуждение, неожиданный поворот сюжета, полное преображение персонажа... такой был план?

Н-ну, в общем, да...

- А нельзя сразу?

Что сразу?

- Ну, например... "Гэри скакал по свободной прерии, дующий в лицо знойный ветер нес в себе дух приключений..."

Иван Иванович, миленький, ну какие тут прерии? Улица Петрова, дом 16, квартира 25! Это ж наша с вами реальность. Автобус № 5, квартальный отчет... логика же какая-то должна быть в повествовании, связь с реальностью...

- Реалистичность, значит, понадобилась. Какая тут реалистичность?! Я, например, вообще кто такой? У меня даже детства не было! Я когда-нибудь рождался? Или прямо так, с портфелем под мышкой, под дождем, явился на свет, выходя из подъезда на первой странице?

Пока да...

Но детство же можно придумать! Например: "Сегодня у Иван Иваныча было задумчивое настроение. Он присел на лавочку и вспомнил..."

- Я категорически против. Или выключай дождь, или давай в кафе.

Хорошо. "Он зашел в уютное кафе..."

- ... вот, совсем другое дело.

"Улыбчивый официант принес ему чашечку ароматного кофе..."

- Я ж не заказывал.

Набирать долго. Всё ж и так понятно. Читатель додумает.

- Ладно. Пусть тренируют воображение. Ага...

"Сегодня хотелось вспомнить детские годы. Хм..хм..."

- Что за пауза?

Ну, я ещё не придумала, какое у вас было детство.

- Значит, дождь и слякоть как-то легко придумались, а вот счастливые детские воспоминания - всё никак? Как вообще можно садиться писать книгу, если не знаешь вдоль и поперёк своего героя и его жизнь?

Я же начинающий писатель! Я каждый день начинаю по роману. Но они все заканчиваются парой-тройкой страниц...

- Тогда слушай сюда. Детство - это самое главное. Если не знаешь, какое у человека было детство, считай - не знаешь его совсем. Там всё - и характер, и мечты, и куда судьба повернёт... Так что давай думать вместе. Родители у меня были... точно были. Мама - учительница. Литературы. Потому книжек у меня дома полный шкаф, а поговорить особо не с кем, потому что сейчас книг почти никто не читает. Улавливаешь нить?..

Кажется, да.

- Вот и завязочка для сюжета! Одинокий, склонный к размышлениям, по-своему благородный... и не надо там ухмыляться, благородство - это не только драконов убивать и принцесс спасать, оно в мелочах проявляться может. Сдачу лишнюю в магазине вернуть, человеку руку подать, или сдержаться и не заорать, когда стажёрка бумаги рассыплет или принтер сломает...

Ладно, уговорили. Молчу и слушаю.

- Вот. Думаем дальше. Отец... папа пусть ветеринаром будет. Знаешь, почему? Потому что в человеке тайна должна быть. Хорошая, добрая тайна. То есть в обычном человеке её может и не быть, пусть живёт себе как хочет. А в персонаже - обязательно. Тогда читатель, когда тайну эту распознает, многозначительно улыбнётся, и ничем его больше не проведёшь - ни хмуростью, ни односложным ответом, ни молчанием... он теперь с тобой всем сердцем, потому что он твою тайну знает. А значит, персонаж живёт. А если читатель не с тобой, то он тебя читать не будет... а, значит, тебя и нет.

Ясно. Так какая же тайна?

- …А, да. Животных я люблю. От папы досталось. Может, мне голубей разводить? Построю голубятню, буду их кормить?

Это, кажется, уже было где-то. Фильм был про голубей. И про любовь.

- Так что же теперь, раз фильм был, теперь никому голубей заводить нельзя, так получается?

Не знаю. Хотите - заводите. Дело, в общем, хорошее. Только мне щенки больше нравятся.

- Щенки - они всем нравятся. Голуби - они летают, понимаешь? Летают высоко и красиво, и могут улететь насовсем, а всё ж возвращаются. Свободные, а всё ж остаются с тобой. Вот в чём суть.

* * *

Ясный солнечный лень. Воробьи купаются в лужах. Во вчерашних лужах. Сегодня прекрасная погода. Так хорошо идти по улице, чувствовать на лице дружелюбные порывы ветра. Это совсем не холодно. Это ласково так: "Я здесь". Через секунду: "А вот снова я..." Это ветер. Хороший, добрый друг.

Давайте заглянем на работу к Ивану Ивановичу. По коридорам с деловым видом ходят люди со стопками бумаг, молоденькие секретарши о чем-то посмеиваются, шепча друг другу на ушко, а потом спешно бегут на рабочие места... Открываем дверь, на которой написано "К... Иван Иванович", и встречаем... никого. Его нет. Он не пришел.

* * *

Вы не пошли на работу.

- Было бы странно, если бы пошёл.

А я вот, например, сходила.

- И как там?

Пусто. Кого-то не хватает. Спрашивали, как у вас дела. Всё ли в порядке. Не заболел ли Иван Иваныч. А так всё нормально.

- А я вот видишь что нашёл...

Иван Иванович распрямился и задумчиво смотрел вдаль. Мы стояли на краю мира. Этого мира. За нашими спинами - обычный двор из двух больших бело-зеленых домов, стоящих полукругом. Я в таком дворе выросла.

А мы стояли снаружи, и на нас смотрели только окна. Подъезды остались внутри двора, потому казалось, что мы подсматриваем. За окнами шла жизнь, а мы видели не лицо её, а изнанку, потому что мы стояли не внутри двора, как все. А снаружи.

Обычно с этой стороны можно было увидеть закат. Здесь же в моём детстве была голубятня. Кто-то из жильцов построил её, но мы, дети, не знали, кто и зачем. Иногда мы видели его издалека, видели, как он приходил, что-то там чинил... странно, что мы были так мало любопытны и ни разу не подошли ближе, чтобы разузнать, что же он делает и зачем. Но нам нравилось, что она - голубятня - была здесь.

И я не стала воображать мир дальше. Это было место из моего детства. Вообще-то, в реальной жизни здесь ещё были мусорные баки, а за ними - большой неуютный пустырь, заросший сорняками. Сейчас, спустя много лет, там уже что-то построили. Заросшие пустыри постепенно исчезли из нашей жизни, теперь всё имеет коммерческое назначение, а потому - окультурено и облагорожено. Заасфальтировано. Но это сейчас. А в моём детстве были такие места, куда можно было пойти только днём, а ночью там нельзя было ходить ни в коем случае. И я не стала рисовать тот пустырь в моём придуманном мире.

Так что мы с Иван Иванычем стояли возле высокой голубятни из старого дерева, посеревшего от времени, с крышей из шифера. Над голубятней - небо с мирно проплывающими облаками, небо продолжалось дальше в закат (видимо, в этом месте теперь всегда закат), но как только заканчивалась земля за голубятней, там сразу начиналось большое белое Ничто.

Мне в детстве нравилось смотреть на свой двор с этой стороны. Нравилось, что в окнах отражается заходящее солнце. В этом было что-то от вечности. Однажды здесь мне пришли такие строчки:

...в окна нашего дома

совсем не видны закаты.

Все они уходят, отраженные

окнами чужих домов.

И потому по вечерам мы берёмся за руки

и выходим за порог Вечности,

где каждый день показывают кино:

все закаты, пропущенные нами

со дня сотворения мира.

Это место мне почему-то казалось "порогом Вечности".

- Здесь хорошо... - протянул Иван Иванович. - А ты говоришь - работа. Бумажками только шуршать, - пробормотал он и уселся что-то мастерить.

- Дядя Ваня, я принесла.

Передо мной стояла девочка. Лет семи или восьми. Или десяти. Вообще-то, я плохо разбираюсь в возрастах девочек. Я только одно могу сказать - я её не знаю.

Ребенок протягивал Иван Иванычу какую-то, видимо, нужную ему вещь. Не поднимая головы, Иван Иванович сказал:

- Лизонька, познакомься с тётей. Это Таня.

Лизонька мило улыбнулась, но ничего не сказала. Она смотрела на меня большими серыми глазами и так забавно чуть наклоняла голову. В её лице было сразу всё: любопытство, но без нетерпения; удивление, но без незнания; радость, но без ожидания.

Иван Иванович, откуда тут взялась Лизонька?

- Да как тебе сказать... я толком сам не понял. Она как-то пришла сама. Когда я спросил её, кто она, она сказала одно слово. Душа. Когда я спросил, что она здесь делает, она пожала плечами и рассмеялась.

Что-то я уже ничего не понимаю. Лизонька, ты откуда взялась?

О, вы бы видели этот умилённый взгляд и ласковую улыбку! Как будто она бы и рада ответить, но не может. Будто думает, что её ответ никто не поймет. Мило.

Пока я стояла в раздумьях, моя гостья нашла себе занятие. Сначала она поднимала руки, и к ней отовсюду слетались голуби. Они садились ей на руки, плечи, голову, ворковали и ели хлеб из её ладошек. Лизонька смеялась и махала руками. Голуби поднимались в воздух, но тут же садились обратно.

Распрощавшись с голубями, она побежала дальше и где-то отыскала цветы. Набирая их себе в фартучек... о, забыла сказать. Лизонька была одета самым милым образом, так, как я бы в жизни не одела своего персонажа. На ней было пепельно-розовое платьице, чуть ниже колен, обшитое простеньким кружевом по краю, и светло-серый фартучек из какой-то деревенской, вроде домотканой, материи.

Вы скажете, я это придумала? Да я в жизни не видела девочек в фартучках, кроме как на первое сентября! Хотя, должна признать, на Лизоньке всё это смотрелось вполне гармонично, и фартучек был более чем уместен. Она собирала в него цветы... никого уже, похоже, не волнует, какое сейчас время года, эх, прощай, реализм... не судьба мне, видимо, писать серьёзную литературу. В угоду Лизоньке повадились петь всякие мелкие тонкоголосые птички.

Насобирав цветов, дитя куда-то убежало и бросилось раздавать цветы прохожим. Издалека мы наблюдали, как на лицах людей расцветает сначала удивление, а потом радость. Они благодарили милое дитя, кто-то протягивал ей в ответ конфету или булочку, но Лизонька только смеялась и бежала дальше.

Кажется, её здесь полюбили. Очень быстро.

- Дитя - оно и есть дитя. Оно всё озаряет, - пробормотал Иван Иванович.

* * *

Наведываться в мой мир с каждым разом становилось всё интереснее. Я окончательно перестала быть автором и превратилась в гостью; всё развивалось по своим, неизвестным мне законам. Сегодня здесь сажали деревья.

Иван Иванович сильно изменился. Я не знаю, сколько меня не было, или как у них тут текло время. Но когда я пришла, то увидела вместо солидного скучного бухгалтера добродушного дяденьку с мозолистыми руками, у него добрые глаза с хитрецой, чем-то озорная улыбка и... борода. Этого ещё не хватало. Иван Иванович? Это вы или не вы? Он молча улыбнулся и кивнул, поглаживая бороду.

Двор моего детства - высокие дома бело-зеленого цвета, где должен был жить мой герой - разрушались за ненадобностью. Цветная плитка выцвела и постепенно обсыпалась, часть кирпичей выпала... кажется, там уже никто не живёт.

Белое Ничто расцветало красками. Лизонька, похоже, чувствовала там себя как дома. Она забегала всё дальше в пустоту, Иван Иванович звал ее:

- Девочка, бога ради, не забегай так далеко, потеряешься ведь... - а сам смеялся, глядя на её игры. Она нигде не терялась. Там, где она пробегала, для неё рождался мир. Проступала теплая мягкая земля, из которой начинали расти трава и полевые цветы; прямо из пустоты появлялась живность вроде птиц, оленей и... о, только не это... кроликов. Я чуть не провалилась сквозь землю от стыда. В моём рассказе бегают белые кролики. Белые кролики. Я в мире Диснея. Помогите.

Сейчас Лизонька шла впереди и показывала, куда она хочет посадить следующее деревце. Иван Иванович послушно шел следом с лопатой и охапкой саженцев в руках. А Лизонька несла большую голубую лейку. Остановившись, они сажали очередное деревце; Лизонька опускалась на коленки, с энтузиазмом разравнивала вокруг него землю, без всякого сожаления пачкая колени, фартучек и нежные детские ручонки; потом она щедро его поливала. Встав, Лизонька с радостью утирала лицо тыльной стороной руки, от чего лицо с каждым разом пачкалось ещё больше, но всё это смотрелось так естественно, что оставалось только улыбнуться... И колоритная пара отправлялась дальше.

Расположение саженцев было, по-видимому, спонтанным. Наверное, Лизоньке в голову не пришло бы сажать деревья ровно в ряд или ещё по какой-нибудь системе. Лизонька и Иван Иванович весело топали по улице моего мира, прохожие останавливались и с любопытством рассматривали замечательную пару. Потом, будто очнувшись, торопливо отправлялись дальше по своим делам.

Кажется, в этом моём мире безымянные прохожие все ещё делают вид, что жизнь идет своим чередом. Они появляются из дверей автобусов и подъездов, с занятым видом проходят по тротуару улицы Петрова - единственной, что я удосужилась придумать для своего рассказа - и исчезают в автобусах, зданиях или за углами домов. Интересно, куда они идут? И зачем? Они сами знают? Или они просто тени, рождённые моим подсознанием, и даже не осознают своего существования?

Я пускаюсь следом за двумя прохожими - дяденьками простоватого вида, на первый взгляд - рабочими с завода. Некоторое время они деловито идут по улице, но по напряженным спинам я понимаю: они знают, что за ними следят. Ускорив шаг, они нервно оглядываются. Один из них наклоняется, что-то бормочет второму на ухо - и они резко сворачивают и исчезают в подворотне. Ну, класс. Нет, меня так просто не проведёшь. Я бросаюсь туда же, за ними... и оказываюсь в большом белом Ничто. Только здесь вовсе не пусто. Мои новые знакомые, уже явно расслабившись, стоят чуть поодаль и живо беседуют. Рядом с ними - женщина что-то объясняет двум ребятишкам, мальчику и девочке. Опустившись на колено, она поправляет на девочке воротничок. Я видела их! Они проходили по улице несколько минут назад, девочка плакала - просила игрушку или ещё что... Её брат теперь раскрыл свой рюкзак и разложил перед собой на белой пустоте игрушки и книжки, видимо, специально припасенные, чтобы с пользой провести здесь время.

И ещё десятки других людей, самого разнообразного вида. Все они заняты чем-то своим, они беседуют, отдыхают, кто-то гуляет вдалеке посреди белой пустоты.

Постепенно голоса смолкают. Взгляды обращаются ко мне. Сначала удивленные, потом слегка испуганные. И, наконец, смущённо-неловкие.

Что вы все здесь делаете? Почему вы прячетесь?

- Мне ещё рано выходить... - послышался рядом тонкий голосок. Худенькая девушка смотрит на меня с серьёзным видом. - Мне с работы возвращаться только в 5 часов.

Так у вас есть работа? И вы туда не ходите?

- Я ходила... мы все ходили. - Девушка кивнула на стайку болтающих чуть в стороне других девушек, видимо, её коллег. - А потом однажды мы переглянулись и поняли, что мы все притворяемся. Каждый притворяется ради другого. Делаем вид, что работаем. Делаем вид, что ждём зарплату. Зачем нам зарплата? Мы ведь даже не едим.

Почему не едите?

- Это вы нам скажите. - С этими словами к нам подошел мужчина постарше, в длинном пальто и с солидными седыми усами. Судя по усам, пальто и кожаному портфелю под мышкой, это какой-то профессор. - Мои студенты все разбежались. Мы сначала делали всё как положено: я им читал лекции, они слушали... или не слушали - болтали, рисовали на партах... ну, так оно так заведено... А потом один студент снял с полки книгу не по программе, открыл ее, а там... ничего. Бело. Пустота. И все стали смеяться. Он пролистал страницы. Белым-бело. Поднялся такой хохот, что об учёбе не могло быть и речи. Всё стало сыпаться на наших глазах, рассыпаться в прах: доска, полки с учебниками, парты, даже стены... Так что все разошлись кто куда. Я вот ношу портфель по привычке, прохожу по улице в 8 утра и 5 вечера - хожу себе, чтоб и улица не рассыпалась тоже, вам она вроде как зачем-то нужна. А время мы проводим здесь.

А что вы здесь делаете?

- Да всякое, знаете. Говорим. Играем. Я вон учу детей играть в шахматы. Они меня - в классики... - бедняга совсем засмущался, даже закашлялся. - Правда, у меня пока не очень хорошо получается.

* * *

Мне нужно побыть одной. Мне нужно понять.

Услышав мои мысли, персонажи равнодушно отвернулись и принялись за свои прежние дела, больше не обращая на меня внимания.

Я вернулась на улицу Петрова - единственную улицу придуманного мной мира. Что не так с этой реальностью? Я хотела написать рассказ, где сначала всё было бы как в жизни, а потом что-то происходит - и всё преображается, и все счастливы... только не сразу, а постепенно, чтобы было не очень сказочно, а более по-настоящему, что ли.

Понимаете, когда пишешь серьёзную литературу, всегда вначале всё должно быть серьёзно. Даже немного скучно. Ну, чтобы читатель открыл первые страницы и сказал: да, сразу видно, что автор разбирается в жизни, так сказать, видит её насквозь...

Потому у меня должна была быть непогода, квартальные отчеты, опаздывающие троллейбусы, много озабоченных своей жизнью людей... да, да, я знаю, что всё это иллюзия! И не надо так на меня смотреть! Да, я сама во всё это не верю, и сама не хочу такой реальности. Это то, от чего мне больше всего хочется сбежать.

Хочу в такую реальность, где светит солнце, люди ходят босиком по кромке фонтана, кормят голубей, дети запускают воздушных змеев, незнакомые люди здороваются и вместе смеются над хорошей шуткой, а если кому и надо куда идти, то он так, знаете, понимающе кивнет всем, поднимет руку, чтоб попрощаться, а все желают ему удачи... И он уходит. Но не потому, что хорошее уже закончилось и пора жить нормально, скучно и серо, а потому что там, куда он идет, его ждет что-то новое, по-хорошему важное, и ему не жалко уходить, он наоборот - радостно прибавляет шаг, в счастливом нетерпении встречи...

Хочу в такую реальность, где музыканты играют на улице. И поют они такие песни, чтобы прохожим было хорошо. В той, счастливой реальности, если вдруг пойдет дождь, то он будет теплый и проливной, и, прикрывая головы газетой, люди со смехом забегут в кафешки, распахнувшие свои двери настежь... и будет большое чаепитие, все сядут кто куда: на стулья, подоконники и даже на пол, и будут со смехом рассказывать, куда они собирались пойти и какие у них были планы, а вот как смешно повернулось, ну надо же...

В той, красивой реальности учительницы водят детей на улицу во время уроков и показывают им жизнь. Им показывают воду, ветер, людей, им предлагают ощутить мир, узнать вживую, прикоснуться, найти разгадку... В такие школы дети бегут со всех ног, они каждый день заинтригованы, а что же будет сегодня. И в таких школах работают замечательные талантливые учителя, которые любят детей до безумия, они в каждом ребенке видят чудо творения и, играя с ними и обучая их, не перестают удивляться детской чистоте, энтузиазму, любви к жизни...

В этой несуществующей реальности о Боге говорят так же запросто, как о погоде, друзьях, планах на будущее. Любой человек может заговорить о своих отношениях с Богом, люди делятся друг с другом радостными переживаниями и открытиями, иногда - сомнениями или неуверенностью, но окружающие шуткой или ласковым словом всегда готовы напомнить: э-эй, не забывай, что всё это - игра! Похлопав по плечу, они напоминают друг другу: поиграем и пойдем домой, так что не воспринимай слишком уж всерьез!

Я не представляю, как всё это возможно.

...Да как я вообще могу писать о таком?! Меня же на первых строчках разобьет в пух и прах любой скептик.

Люди не верят в Утопию. За каждым идеальным миром должно непременно прятаться нечто ужасное: заклятие забвения, нашествие инопланетян, наркотические прививки или массовое зомбирование...

А нельзя просто допустить мысль, что мы все, люди, вот так враз взяли и захотели быть Людьми? Решили быть добрыми, заботливыми, приветливыми. Решили ценить красоту мгновений, ценить радость.

Однажды что-то случится, и мы перестанем верить в реальность зла, поймем наконец, что зло - это нелепое заблуждение, это случайность, возникшая из незнания себя.

Если принц не знает, что он принц, тогда он будет уверен, что он нищий. И будет вести себя как нищий. Он будет драться за еду, свободу и место под солнцем. Всех других он будет считать такими же нищими, намеревающимися отобрать у него его нищенские сокровища...

А в это время его ждут во дворце, там для него - чистая светлая комната, золотые блюда с яствами (так и надо говорить, красиво: яства), шелковые одежды... но он не помнит. Красиво одетые слуги из дворца иногда приходят и уговаривают вернуться, но он смеется им в лицо беззубым ртом и осыпает их проклятиями. Они с трудом сдерживают слезы и, полные сожаления, отчаяния и беспомощности, возвращаются обратно.

* * *

Лизонька подошла и села рядом. Потом вдруг крепко-крепко меня обняла. Я растерялась... Что, Лизонька? Что такое?..

Боже, как она улыбается. От этого у меня наворачиваются слезы. Я смотрю ей прямо в глаза - мне так нравится смотреть в них, там так тихо и просторно... Собственно, неважно. Всё неважно. Пусть мой мир белый с одной-единственной улицей, пусть мои персонажи не хотят играть придуманные роли... можно подумать, я хочу. Хорошо, что всё пошло куда-то не туда. Пусть оно идёт не туда, зато оно идёт правильно. Теперь в моём мире вместо дождей и серого асфальта - белые кролики.

Я бы, наверное, хотела что-то у неё спросить, но это невозможно. Пока я смотрю ей в глаза, всё так хорошо и правильно, что не найдётся в мире слов, чтоб выразить это.

Лизонька, скажи, ты навсегда?

Она хохочет. Запрокидывает белокурую головку и заливается звонким смехом. Я смущенно улыбаюсь. Я спросила глупость? Наверное, да, раз она...

Дитя хватает меня за руку, и мы бежим. Вот позади осталась улица, дома моего детства, пронеслась мимо голубятня - мы пролетели мимо неё так быстро, что голуби взвились вверх, громко хлопая крыльями...

Мы бежим по безбрежному белому Ничто. Мне страшно. Вверху пока что есть небо с закатом вдалеке, но и это не навсегда, а под ногами и со всех сторон - белым-бело, я даже не уверена, что я бегу, так как я не слышу звука своих шагов... нет, подожди. Постой. Я не пойду дальше. Лиза! Подожди.

Я растерянно оглядываюсь по сторонам - где-то за спиной всё ещё виднеется островок реальности, той, моей реальности. Там живут люди. Или делают вид, что живут. Но мы убежали так далеко, что улица, бело-зеленые дома и голубятня теперь совсем крохотные, их можно уместить на ладони. Я запыхалась и стою, упираясь руками в колени. Лиза, послушай, милая, нам нельзя терять это из виду. Как мы вернемся обратно?

Дитя удивленно смотрит на меня. Она действительно удивлена.

Через мгновение она послушно садиться рядом прямо в белую пустоту.

* * *

Прошло несколько часов, и мирок был готов.

Всё выглядит очень сказочно. Лужайка с одуванчиками, где-то далеко - звук речки (но самой реки не видно), посреди лужайки - домик из деревянного сруба. Да, я люблю деревянные домики, хотя была в таком всего лишь раз. Я не представляю себе лучшего жилища. Уверена, внутри него есть камин. Или лучше сказать "очаг" (интересно, это разное или одно и то же?). Потому как: "дом" - "очаг" - "домашний очаг". Как-то так.

- Э-ге-гей! Переселенцы! - донеслось издалека. Мы одновременно оглянулись и увидели вдалеке крохотную темную фигурку, приближающуюся к нам по белому пустому Ничто.

Иван Иванович, вы? Вы к нам, что ли?

- Куда ж мне еще... - ступив на наш зелёный остров среди пустоты, он присел на траву и положил рядом кучу инструментов, которые зачем-то принес с собой.

А это ещё что? Что вы тут собрались строить?

- Ну дык, если жить, так и строить придётся? Так ведь, Лизонька?

Девочка посмотрела на нас весело, озорно. Кивнула:

- Так!

- ... А я как глянул, что вы убежали, сразу подумал - вам тут без рабочих рук не обойтись.

Иван Иванович встал и деловито оглянулся по сторонам. Неловко переступая по зеленому склону, он стал спускаться на звук воды. Наверное, там уже есть река.

...Дни шли один за другим. Мирок становился больше, в нём появились лес, холмы и скалистые обрывы, где можно было сесть на край, свесить ноги и смотреть вниз. Внизу лежали огромные камни, будто оставшиеся от битвы титанов. Наш новый мир выглядел древним и красивым. Здесь было всё, что я люблю.

Постепенно стали прибывать люди. Тонкой струйкой они пересекали пустое белое Ничто. Сначала прибежали дети. Таня и Саша - помните, мы встречали их вместе с мамой в том, старом? - бежали по белой пустоте и бросали перед собой мяч. Они по очереди догоняли его, пока мяч не закатился на зелёную траву нового мира. Тогда, забыв про мяч, они помчались к домику с радостными криками и уселись на каче... хм... на качели?.. Откуда бы... а, ясно. Иван Иванович только на миг поднял голову, удовлетворенно кивнул и тут же деловито наклонился, скрывая улыбку.

Пока дети резвились на качелях, их мама, с виду немного уставшая, ступила в наш новый мир. Она огляделась с чуть грустной улыбкой и направилась в сторону домика. У неё на плече висела заметно тяжелая сумка. Интересно, что такого ценного можно было взять с собой из старого мира?

Одной рукой придерживая кожаный портфель, а другой - расправляя седые усы, прибыл уже знакомый нам профессор. Его Иван Иванович поспешил встретить крепким рукопожатием и дружеским похлопыванием по плечу. Потом широким жестом пригласил к себе.

Словно по мановению волшебной палочки, Иван Иваныч соорудил на глазах гостя милый деревянный столик, который он за минуту до этого сделал. Ножками служили несколько пеньков, которые он ранее прикатил из лесу. Профессор смотрел на это с заметной радостью. В предвкушении потирая руки, он открыл свой увесистый портфель. На столике через минуту оказались шахматы, а рядом - аккуратная стопка книг.

Вдруг профессор стал оглядываться по сторонам, будто искал кого-то. Увидев ребят, всё ещё катающихся на качелях, он взглядом проследил дальше, чтобы найти их маму...

- Даже не знаю, как вас благодарить, - бормотал он, перебирая принесённые ею книги. - Это же всё, что у нас есть... память, понимаете? Даже весь мир может исчезнуть, и мы с вами тоже, но память, память...

Женщина понимающе кивнула и вернулась к детям.

- ... девчата, смотрите, там, наверное, земляники столько! - О, где-то я уже слышала этот тоненький голосок. "Я ходила... мы все ходили..." Стайка девушек (когда они прибыли? я не заметила) смеясь, побежала куда-то вглубь леса.

Бодрым шагом к новому миру топали два простоватых с виду мужичка - наши старые знакомые, помните? Мне ещё пришлось за ними погоняться в старом мире. Кратко махнув рукой Иван Иванычу и бросив остальным попутное "Здрасьте" и "День добрый", они удобно устроились на деревянном мостике на берегу реки и, как ни в чём не бывало, продолжили что-то живо обсуждать, то привставая, то садясь обратно, при этом бурно размахивая руками... Вот так и живём.

* * *

Хороший получился мир. По-своему. В нем красиво и интересно, каждому есть чем заняться.

Ночи здесь теплые. Жители нового мира собрались на склоне холма, откуда так хорошо смотреть в ночное небо. Саша и Таня играют, катаясь по траве, дружно хохочут, но и они постепенно затихают. Вверху, там, совсем далеко, дышат звезды. Мальчик Саша теперь шёпотом что-то рассказывает сестре и показывает рукой вверх. Наверное, он знает, как называются созвездия. Или объясняет, что каждая звезда - это огромное солнце, только очень, очень, просто не высказать как далеко...

Взрослые расположились кто как: одни лежат, заложив руки за голову; кто-то развалился, поудобнее расставив локти; другие сидят рядышком и держатся за руки. Все стали вдруг похожи, лица - как звездное небо: далекие, тихие. Там, над нами, большая черная мгла под названием Вечность. А мы тогда...? На некоторые вопросы нет ответов.

Лизонька сидит, по-детски обхватив коленки, и смотрит вверх. Её большие серые глаза, кажется, стали совсем безбрежными. Сейчас её нет - ни улыбки, ни мысли, она как тишина, как белое пустое Ничто.

Расскажи мне, детка, что ты там видишь?

Лизонька поворачивается ко мне. Она совсем взрослая. Я плохо разбираюсь в возрастах маленьких девочек. Сейчас на меня смотрит дитя, которому много эонов лет... Сквозь неё на меня смотрит мир - этот наш новый мир, и множества прежних и будущих миров, они появляются и исчезают, а она... остаётся.

Я смотрю на неё. Её лоб - звёздное небо, её глаза - тёплый ветер, её улыбка - река времени: она течёт, играет, замирает, приостанавливая свой бег, и неизменно мчится дальше. Она - душа. В ней тишина, покой, время, сила, знание, радость, свет... Она - бескорыстие солнечного луча, радость рассвета, всепрощение дождя, терпение снега, память камней, она - смысл жизни человеческой, она - суть перемен... Страдания нет. Есть нетерпение. Незнание. Но и они растворяются в дыхании вечности. Всё однажды приходит в одну точку совершенства.

Смотреть и не отрывать глаз. Никогда. Смотреть века напролет. Пока смотришь, всё так ясно. Ветер шевелит траву. Он колышет светлые пряди возле её лица. За её спиной - звездное небо. Вокруг - темнота ночи, освещаемая только звездами. Кто-то поёт вдалеке... поёт без слов, мелодия льётся как вода...

Всё появилось и всё исчезнет. Будут новые миры. Они будут такими, как мы захотим. Зелёными или серыми. Всё, что неистинно, что ложно, будет существовать лишь с нашего позволения. Нам даётся возможность ошибаться, чтобы научиться делать правильно.

Зло неизбежно... или добро непобедимо... важно ли? Всё, что было сделано, растворится: и добро, и зло. Останемся Мы, повзрослевшие. Будем творить миры, играя.

В тишине разносится прозрачный вздох. Я смотрю на людей, сидящих на склоне холма. На их лицах - радостное облегчение. Они оглядываются, смотрят друг на друга, кто-то несмело поднимает прозрачно-тающую руку в жесте прощания... и всё. Зелёная трава. Осталась пустая зелёная трава.

Лиза встаёт, мы берёмся с ней за руки и спускаемся вниз. Можно идти. Трава заканчивается, и мы ступаем на белое. Позади нас неотвратимо тает красивый зелёный мир. Посреди белой пустоты остался лишь небольшой остров. Там одиноко возвышается старая голубятня - из дерева, посеревшего от времени. И человек. Он выпускает голубей.

14 марта - 5 апреля 2015 года