Луч света

Глаза я открыл, и первый мой вдох был в М-ёвской области подходящей тогда уже к своему закату "Империи Советов".
 Отец - оперативник-следователь милиции; мать - повар.
С матерью две девочки от прошлого брака Н. и Р.
Что-то сказать детальное о матери пока не имею возможности, но, если одна из сестёр ответит на мою просьбу рассказать что-нибудь о характере нашей мамы и вообще о её жизни до встречи с отцом, то это сможет дополнить и скрасить картину существенными материалами.
 Я знаю, что мать меня ждала и любила.
Когда я родился, отец был в командировке в зоне конфликта (возможно эта поездка была связана с делением в то время территорий некоторыми государствами).
Тоже дополнительно-важного написать более об этом не имею. Из разговоров о том времени вспоминаю лишь то, что касалось моего имени.
Отец хотел дать мне какое-то римское, (как я узнал только сегодня), имя, которое почему-то у многих вызывает в наши дни улыбку и, я бы даже сказал, унизительное хихиканье, связанное всего-лишь-навсего с тем, что оно в России распространено в основном через женщин и то нечасто.
Русифицированная форма имени, начинающегося на Ю. Думаю, продолжать писать об этом не следует, ибо мне предстояло получить другое имя.
 Из детского периода у меня есть несколько небольших эпизодов того времени, когда мама была жива-живёхонька. Все они так или иначе могут быть связаны как с потрясениями матери, а, как известно, мать и ребёнок имеют крепкую внутреннюю связь, так и с моими личными встрясками. Потому каждое из этих воспоминаний-эпизодов очень похоже на открытие глаз при пробуждении ото сна. И реальность вдруг врывается в сознание с нестерпимой силой и краской.
Вполне возможно, что это дано мне для того, чтобы я хоть как-то помнил о том времени; и люди, которых ныне нет рядом со мной, из памяти в сердце переходя, были в нём живы.
Думаю какое же из них было раньше.
Ещё некоторой особенностью этих эпизодов является то, что они не могут воспроизвести мне звуки, то есть будто бы всё это было во сне в тишине, и нет ни одного звука, - только действия.
Квартира, с которой связано моё повествование, была основным нашим жилищем некоторый период моего младенчества и раннего детства.
Две двери - одна открывается "на", вторая "от", (сколько помню, эта вторая дверь не открывалась полностью); прямо по курсу, когда вступите в помещение, невольно развернувшись левее и взглядом зацепив отражение в зеркале, небольшая прихожая, из которой сразу пару шагов налево и под прямым углом направо неширокий в одного человека проход в кухню, в нём привычные каждому из нас сан. удобства, а значит ещё две двери по левую руку; направо из прихожей зальная центральная комната, из которой выходят ещё два помещения для остальных членов семьи: если идти прямо, то комната сестры, а если левее до противоположной стены почти до угла и правее, - спальня родителей, в которой наверняка несколько лет проживал и рос я; налево по залу из прихожей балкон. Если же пройти в прихожую и остановиться так же, как вы стояли только зайдя в квартиру, то есть за спиной останутся входные двери, а вы невольно повернётесь левее, а потом совсем станете на месте и ступни ваши буду перпендикулярны стенам прихожей, то прямо перед вами комната ещё одной из сестёр; и на этой стене, как вы уже поняли, зеркало. Вот и вся квартира.
Из мебели и каких-то предметов интерьера я мало что помню; вижу через отражение в зеркале стоящую вешалку напротив него с вещами и шкаф; диван напротив двери из прихожей в зал, то есть как бы сиденьем к вам, кровати в остальные трёх комнатах, телевизор напротив дивана. На кухне стол и стулья, (здесь стоит сказать, что я не помню, чтобы мы кушали!). В прихожей шкаф в стене с белыми, а может и не белыми дверками. Это все подробности, которые мне как ребёнку вспоминаются. Мне, кстати, не более трёх с половиною лет.
Не знаю кому эти воспоминания могут быть интересны. Но они волнуют всю мою жизнь моё сердце как необговоренные, необсуждённые, (да и с кем?), никому, кроме меня самого, не нужные.     И потому, читатель, кем бы ты ни был, всё это будет написано на этой бумаге. Цель моя в том, чтобы собрать мозаику данной мне жизни воедино, принять её, сложив куски друг к другу и, приняв, заживить раны так, чтобы не видно было больше трещин на зеркале пути.
Видимо это и есть то самое исцеление, которое в Евангелии Господь Иисус Христос даёт людям, помогая им собрать разбитое.
Итак, прихожая, угол напротив входных дверей у стенного шкафа. По-видимому близко к полу. Промелькнувшие в свете двери ванной комнаты ноги от стоп до колен, - мама. Мне кажется, или я представляю: тихие звуки человеческой тошноты. Вернёмся на несколько минут назад.
Голая попа ребёнка.
Может кто-то из вас помнит о том, как мы чувствуем себя в раннем детстве? Что попало берём в руки, потом в рот! Может вы помните что такое когда в стенках в глубине вашего кишечника что-то неутомимо сверлит? Кто вспомнил, знает как это противно. Думаю, эти ваши воспоминания подскажут вам как невыносимо это терпеть и каково желание от этого избавиться.
И вот материнские всётерпящие руки; глаза, любящее и всёпонимающее сердце и всё существо матери хочет помочь своему малышу и прекратить его страдания. И эти руки, пальцы, проникая вглубь, достают и удаляют прочь причину детских несчастий.
Но желудок-то не всегда может выдержать подобное лечебное зрелище, виденное глазами. Даже касаемое чада.
И вот я, сижу на полу, освобождённый от действия мерзких существ, возможно после длительного неудобного положение и детского страха; на полу прихожей. Спиной к стенному шкафу, лицом в сторону прохода в кухню. Вижу только ноги моей спасительницы, молниеносно промелькнувшие в свете уменьшающейся по ширине от закрываемой двери щели.
Этот дверной проём и мелькнувшие за секунду до` ноги, как и всё неизвестное мне до сих пор существо матери, составляют основу моего воспоминания. Я бы сказал даже ещё меньше: вертикальная полоска света и чувство, что там бьётся родное сердце. Плоть от плоти, кровь от крови! И эта полоска света лучом своим до сих пор согревает меня, распространяясь в ширину и глубину самого моего существа.
Всё время жизни своей я помнил это и помню и должен помнить; помнить дух любви и заботы, жертвенности и кротости!
Как же мог, спросите вы, такой пустяк, такая мелочь, (как можно вообще об этом писать?), как могла эта крупица запечатлеться в памяти на годы, к чему, зачем?
 А, быть может, эта мелочь спасала меня в ряду с другими, будучи единственным лучом, проблеском ясного света, льющимся из неиссякаемого источника бессмертной неизъяснимой любви, в то время, когда тьма поглощала меня.
 "Вздор!", - скажете вы, и пройдёте мимо, если дочитаете.
 Прошу вас, не пройдите мимо своего настоящего и, возможно, тоже единственного в вашей жизни настоящего света, а может и только ощущения его отражения в ваших глазах.