21-23. К возвращению!

                от  http://www.proza.ru/2016/02/01/1731

Орел Пернатый явно намеренно пребывал в отлучке, а тепло Огня, как  мы знаем, пребывало в табу, лишь Вода никоим образом не пребывала, а, утекающая прочь, звала за собой, что-то обещая там, вдали, куда скатывались воды окрестных склонов.
     Но острее водяных её завлекалок был интерес выйти, наконец-то к её истокам. Туда: по камням, а то и в самом водотоке стремился он, день за днем, поднимаясь все выше, пока не открылась равнина верховая,  но - от края и до края - сплошное болото.
     Дальше нужно было идти этим болотом, в высоких зарослях травы, среди кочкарников, идти без малейших признаков тропы.
     Зачем? Ведь так просто вернуться к привычному уже своему пристанищу, или просто вновь войти в хранилище высочайших тайн.
     Но что-то неуловимое зовёт его двигаться вперед.
     Голос ли это, отзвук ли  речных струй, вздох ли падающего от старости дерева – долетел, уже готовый растаять. Может быть уже и навсегда?


     Случались мгновенья, когда они в тихой радости просто пребывали один подле другого, ощущая возможность для себя  побыть просто собой, не ожидая ни откуда вызовов, иных ли посягательств нарушить эту  распахнутость своих окон во внешний мир при надёжности всё-таки предусмотрительно установленных запоров  на входе  обители своего существования.
     То, что рядом такими же переживаниями жила другая душа не было предметом ревности, не выглядело противоречием, на которые так щедра повседневность. Более того, в этом удачном уединении, соединённом одиночестве, возможности  и находиться вблизи друг друга и сохранять в неприкосновенности особенности своего восприятия истекающих в праздности мгновений плодотворного дня, и была сокровенная радость их союза.
      Чем жил в эту минуту каждый, - было невеликой уж тайной, но сама эта возможность суверенитета была ценна и ценилась ими безоговорочно.
      Уходя взглядом в окрест она ненароком, в наслаждении входящим блаженством, ещё и ещё раз проверяла исправность  глубоких основ своей, никоим образом не нарочитой, обольстительности, которая, однако же, должна была действовать безотказно и безоговорочно на каждого, кто подвергся её воздействию - хоть раз, да уж навсегда. Отсюда её привязанность к дружбе с дальними давними своими друзьями и потребность сверкать всегда, пусть даже из последних сил, уж непременно затмевая всякого отважившегося на состязание,- не велика причуда, а, если выразиться точнее,  большая удача быть избранником этой агрессии.
       Как могло случиться так, что давно, и, с момента своего появления – навсегда - рядом с ней  Он, - внешне общительный, такой разговорчивый, если  удержаться от определения некоторой навязчивости его, не попыток даже, а непреклонности в изложении до самого основания, нескончаемого определения свойств предмета дискуссии, всегда обращающего в парадокс уже самые общепринятые понятия; Он, тем самым обреченный оказаться непонятым,  не по сути даже излагаемого, а тем возбуждением и стремлением отстоять свою позицию, (становился уже не важным поиск истины и сама она обращалась в досадное явление ) - Он, в сущности, всегда стремился к одиночеству. Хотя в этой его велеречивости, гармонично сочетавшейся с вальяжным обликом, в напоре всегда проникать в ядро конфликта - странно было бы искать стремление замкнуться и не маячить среди других.
      Но правда была  в том, что Он сторонился людей, просто потому что боялся сделать им нечаянное зло каким-либо своим словом,  или навести их на мысль о печали жизни. А уж произнести слово, - мы это уже знаем,  было нетрудно, гораздо труднее было удержаться от участия в деле при всяком, пустяковом даже случае, пусть бы это дело касалось небрежения, пусть непростыми, но все же доступными всякому очевидностями.
      И у него у самого болело сердце от людей, если он долго бывал с ними.
      Вот так!

      Два человека многие тысячи дней пребывали вместе не просто как бы во власти течения, исходящего  от дальних своих истоков, а в каждодневном выплывании из стремнины к некоей общей ценности - влекущей  их со своего берега, охраняющей, стерегущей, сберегающей себя именно для  встречи с такими упорными гребцами.
Можно сказать, что вся жизнь их душ была единым полем, зеленеющим от края до края своей какой-то монокультурой.
      Может быть, это было и так.Но различия были, даже более того, это были два особенных существа, лишь с некоторой областью соприкосновения.
Один из них осваивал широту  их общей нивы, другой же уходил ввысь. Вполне могло случиться так, что избранные доминирующие векторы устремлений, без какого либо ущерба, они бы и поменяли, но пока не было оснований делать это,  и  принятое ограничение признавалось обеими естественной платой за  приобретение общей судьбы, которая, однако же, коварно вбрасывала в их круг искушение случающихся размолвок.
      Были времена когда судьба отдыхала, но случалось что - ай да ну!
 
      Иногда находила блажь и они, забросив дела, сидели на скамеечке, один возле другого, и смотрели в распахнутую даль, где был лес, перетекающий из распадков по склонам холмов до следующего распадка, - там били холодные ключи, струились ручьи и речки. Череда  хребтов казалась нескончаемой, и только небо способно было охватить все это своей опрокинутой сферой.
      Они смотрели вдаль, и  поток их восприятия  был, казалось бы, ничем не связан, нарочито разделен даже. Каждый видел своё в этом мире. Иногда они обменивались обрывками впечатлений - тогда оказывалось, что блуждания их были недалеки друг от друга и случающиеся открытия были понятны, просты, хоть и, в известной степени, многозначительны.
  Почему в обычном, на первый взгляд, течении облаков, ими, независимо друг от друга, виделась одна стабильная структура - хотя как это можно было соотнести с эфемерностью вечных странников неба.  Но всё же ощущалась некая сфера, поверхность которую занимала облачность - густая ли, разреженная? И уж совсем определенно было заметно, как перистые облака, сгущенные по краям, становились в огромный круг, размытый  к центру. Там было свободно, и легкой белесой синью обозначалось нечто подобное оку. Взор его был направлен на землю, и что-то привлекало его устремления всегда в одном и том же месте. Многое случалось над этим невидимкой: дожди, если это не были совсем уж ливни, как-то обходили это место стороной, а вот грозы бросали свои молнии неизменно туда, и лишь однажды неточность ли, тайный ли замысел направил огненную стрелу в огромную лиственницу, сохранённую ими,  садоводами, ещё только начинающими свою практику - при сведении прочих деревьев на только что разрабатываемом в лесу огороде.  Росла эта лиственница уж никак не меньше чем полтора века. Да вот случилось так, что молния ударила в это дерево, всё его расщепив до самого корня - ветки, вмиг лишившиеся хвои, пали разом к подножию ствола, также и куски раздробленной вершины (это было, когда в их дом пришла непоправимая беда).
     Ещё в место то, таинственное, целенаправленно летели птицы, над ним совершали свои развороты самолеты, прежде чем уйти на аэродром, где - случалось не единожды - и падали,  едва не дотянув до полосы и кварталов большого города.
 Разве возможен сговор столь различных явлений, чтобы из случайностей образовать некую закономерность?

Однажды, они решились, отбросив лень и заботы огородника,  да уйти на  праздную прогулку в стоящую за забором чащу.
Чуть приметно нахоженная тропа повела их через дырку в ограждении; мимо обязательной свалки мусора; дальше, где лишь редкие бутылки и ржавчина банок напоминала об действующей здесь цивилизации. Тропа сбежала в широкую пойму невероятно извилистой речки, по руслу которой можно было блуждать неимоверно долго, то и дело утыкаясь в непроходимость стариц да чащобу прирусловых зарослей. Обрывистый берег с обязательным водоворотом пресекал их попытки перейти водоток и оказаться на просторе галечной косы противоположного берега, чтобы, пройдя десяток шагов, снова предстать перед новым поворотом с неизбежным препятствием, пусть не в виде уже упомянутых здесь, а неистощимо иных. Упавшее дерево, подмытый куст или принесенный извне потоком  обломок ствола с огромным фантасмагорическим корневищем - так жила эта река издревле, защищенная от досужих глаз непроходимостью болота, местами переходящего в марь.
 Заброшенная дорога, вся заросшая травой, напоминала о попытках людей проложить здесь путь к далёким селениям, до того времени, как было проложено в стороне отсюда асфальтовое шоссе с  прочными мостами, пересекающими и обычное русло, и то, в которое устремляется бурный поток после больших дождей. Сколько менее основательных, хоть и срубленных из огромных бревен, переездов было сорвано рекой до прихода сюда гениев дорожной службы!
Старый путь прижимался к подножию хребта, и лишь изредка отваживался отойти от этого края в мелкий березняк, чтобы, убоявшись непролазности чащи и зыбкой почвы, снова прибиться к склону.
Шум машин, проскакивающих на скорости по асфальту, возникающий из ничего, и затихающий вдали, был ненавязчив и не мешал восприятию заповедных мест, где дальше на восток, словно в ладонях гор, окружающих  великое озеро,

«по огромной территории  проходит географически и климатически обусловленный флористический рубеж, делящий единую Евразиатскую область на две подобласти: Евро-Сибирскую темнохвойно-лесную и Восточносибирскую светлохвойно-лесную. Границу подобластей знатоки этого дела проводят по восточному пределу распространения лиственницы сибирской, и  она проходит вдоль предгорий западного макросклона Байкальского хребта, пересекая его по направлению к юго-востоку в районе истока ЛЕНЫ.
В пределах Евроcибирской подобласти широко распространены леса, сложенные несколькими древесными породами: елью обыкновенной, пихтой сибирской, кедром сибирским, сосной обыкновенной и лиственницей сибирской. Флора подобласти характеризуется преобладанием видов с евро-сибирским и южносибирским распространением, а ареал подобласти находится в зоне действия атлантических влагонесущих масс. Эта подобласть здесь представлена Верхоленско-Киренгским округом Среднесибирской провинции.
Напротив, Восточносибирская подобласть, испытывающая влияние тихоокеанских муссонов, характеризуется повсеместным распространением и преобладанием в ландшафтах лесов из лиственницы Гмелина, а флору подобласти слагают преимущественно восточно-азиатские и северо-восточно-азиатские виды. Она, эта подобласть представлена Прибайкальским округом Забайкальской провинции. У западной границы распространения в Прибайкальском округе находятся кедровый стланик, береза каменная, береза растопыренная, рододендроны Адамса и Редовского, вороний глаз мутовчатый, полынь куроголовчатая и др.»


   Отмеченный сугубо учеными авторитетами рубеж, поразительно совпадает с верованиями авторитетов, несравненно более древних, и не  вполне научных.         
Очевидно, независимость их суждений от мнения руководства нынешнего ученого сообщества, и обусловило ту естественную легкость обращения к религиозно-мифологическим аспектам миросозерцания, которая позволила создать, потрясающую воображение картину мира, в котором флористический рубеж противостояния атлантических ветров с тихоокеанскими муссонами из всей огромности пространства Евразии свелся к линии, обозначенной руслом реки, под таким специфичным для Него именем.

     Какой смысл в этом имени скрыт авторами топонима? - остается невыясненным.
     Говорится о реке, а есть ведь реальный человек, есть Она - женщина, выбравшая Его,  и теперь вот ожидающая счастливой развязки.

    Так вот, эта река имела у древних бурят название Зулхэ.А Зулхэ мурэн - название среднего её течения, где согласно шаманистическому мифу проходит граница потустороннего мира с посюсторонним, мира тенегринов-небожителей с миром живых людей.
    Сейчас эта река была на восток от них в доброй паре сотен километров, и если уж на то возникла бы непреодолимая необходимость, дойти до неё пешком оказалось возможным, ну через пару бы недель. Не столь уж далеко даже и на бытовом уровне.
Если соотнести это расстояние с масштабами распростершейся перед нами - от края и до края - земли между мысами Рока 34°48’N , 9°31’W в Португалии, и мысом Дежнева  66°05 N 169°39’W на Чукотке, то окажется, что это вот  расстояние соотносится с дорогой до Реки меньше чем сотая доля, так что было достаточно оснований для того, чтобы шествуя по травянистой тропе, ощущать себя сопричастным к знакам если уж не всеЛЕНких  - опять это созвучие! - но уж явно планетарных категорий.


      Окружающее, между тем, выглядело совершенно обыденным. Всего лишь эта тропа, уходящая все дальше и дальше, говор близкого теперь водотока, всплывающий   шум на, укрытом за чащей, шоссе занимал внимание путников! А захотелось пройти к воде, и они свернули  на некое подобие возвышенности, едва обозначившейся на плоскости топей. Действительно, под ногами стало сухо, кустарники отступили враз, и открылся берег. То, что ожидало их - не доходя всего несколько шагов до невысокого его обрывчика - было источником.
Округлый, в полтора метра, водоем, помещенный в причудливую рамку минеральных образований.
  Спокойна была гладь его поверхности, прозрачна глубина. Но вот дна как бы не существовало вовсе, а  был виден - кипящий слой ли, безмерная ли толща крупного золотистого песка находящегося в непрерывном движении.
        Эти ли пески попали в поле зрения Эндимиона под видом В в классификации известных нам рассуждений о сродстве облика представителей вселенского  сообщества?
        Может быть.
        Однако, как же долго длится этот танец песчинок? Проступающая грядка натечных форм отходившая от обрамления в ту сторону, откуда пришли прихотливые наши путешественники, могла образоваться уж, во всяком случае, не за десяток тысяч лет! Темный источник времен предстал перед ними, центром оси, на которую был нанизан этот мир с небесным кругом, давно замеченным со скамеечки у  жилища наблюдательной пары.


        Кощунственно ли смертным приблизиться к достоянию трансцендентного?
        Даже если это и так, да что из того. Разве боги имеют право осуждать нас, отвергнутых однажды из их круга. Всё что в их власти, это напустить на нас несчастья. Но мы уж привыкли к ним настолько, что преодоление выпавшей доли и составляет сущность нашего бытия.
       Или же они могут явить милость и приблизить к себе, лишив тем самым избранного его собственной воли. Но трагизм этой перевоплощения малозаметен, ибо сокрыт в мишуре успеха. И немногим становится понятен смысл  происшедшего тогда.
Не столь уж существенно, кто же более возвышен как личность:  приближенный ли к сонму владык, хитроумная ли посредственность, или гордый отшельник.
Ведь все мы представители одного вида живых существ, и хотя внешне жизнь наша протекает по ориентирам  социального, но законы мироздания, сведенные до уровня эко неистребимы, и - если не лишит тебя дыхания ближний твой или дальний – как не ухитряйся, рано или поздно - вещество возьмёт свою власть, да и заменит хитросплетения метаболизма грубыми реакциями органической химии, как бы подготовляя тебя в мир простых превращений вещества. От этого не скроешься, нет. И сколь смехотворны тогда вящие потуги гордыни, а, равно как, и уязвленного самолюбия.
   
     Теперь, когда раскрылось в достаточной мере смысл видения звезды Шануч - это послание издалека, - пришло ощущение того, что на сей раз ему, Эндимиону,  не удастся просто отложить информацию в запасники своего самомнения.
Сейчас он был растерян, и уверенности в своей способности понять раскрытое сообщение, - такое мизерное в сравнении с привычными для него высокими категориями, - этой уверенности не было. А было предчувствие, что ему ещё предстоит понять нечто такое, от чего выстроенная им кумирня высокого смысла, как бы даст трещину, и повсюду будет растекаться  капля по капле ничтожность малая, имеющая отношение не вообще к живущим на столь познанной им части мира, а уже к нему чисто конкретно.
     И будет это – укоризна!
     По-прежнему ничто не угрожало ему, по-прежнему его возможности были безграничны, а поле интересов неизбывно, но вот эта капелька сбежавшей амброзии, не содержащая всеЛЕНских истин, непостижимым образом она изменяет вкус его восприятия, то ли отравляя его новым знанием, то ли выталкивая из этого мира на орбиту, ведущую к чему-то примитивному, простому и сокровенному.
     Говорится о какой-то Реке, и есть реальный человек, есть - женщина, со своим  именем, избравшая однажды Его, - на радость ли себе, или на беду? – переходящая сейчас в некий образ, уже не столь призрачно, как это было недавно, а беспокояще Его в его устоявшемся воплощении.
    Она вновь зовёт его, как некогда своим рассказом о звезде, легко пропущенном тогда в горячечном бреду пожирания открывшихся возможностей.
    Теперь только он понял, что был это плачь по нём, а отнюдь ни досужее  видение, претендующее на занимательность.

    И как же мучительно захотелось  тогда просто жить!
Утром выйти в лес, увидеть цветы, вдохнуть свежесть воздуха, услышать голоса птиц - в поте лица своего добыть долгим днём себе пищу и со спокойной душой отойти ко сну.  При этом, наверняка, ущерб миру, нанесенный реализацией своих потребностей, с лихвой компенсируется доступной частью энергии мироздания.
 Так жили наши предки – и всего-то восемь сотен  поколений  -  до поры, пока высокие идеи не оторвались от  реальных пределов роста и захватили мир химерами переустройства и мельтешением самых изощренных предметов обеспечения комфорта, все больше разрушающих естественную связь с материнской средой обитания.
Так куда же надо вернуться – разве же назад, в дикость.
Конечно же, это невозможно, да и не нужно, кстати.
Вернуться надо к той мере естественных потребностей, что позволила поколениям сохранить себя до сего дня.
А уж достигнутый уровень знания о мире, умение пользоваться своими обретёнными преимуществами – вот оно! - хранится вечно - не совсем, правда, в том чудесном подарке Пернатого, а в генетической уже памяти любого малыша, легко сейчас управляющего айпадом (вот и замкнулся круг его обращения вблизи наших бдений) -  легко может обеспечить жизнь на земле, даже и под знаками вселенских катастроф.
Есть ли препятствия  на пути к столь радужном мосту?
А как же!
            
                к http://www.proza.ru/2016/02/02/269