Глава 12. Пожар...

В казарме, среди ночи, вспыхнул яркий свет.

- Подъём!  Тревога! Пожар на стоянке!!!

Истошный голос дневального резко выдёргивал солдат из глубокого сна.

     Казарма наполнилась короткими и резкими скрипами панцирных сеток, топотом обуваемых кирзовых сапог, шуршанием быстро напяливаемой одежды, невнятным гулом голосов.

      По уставу внутренней службы, солдат, из спящего состояния до построения в одетом виде, должен потратить не более 45 секунд. Норматив давно был отработан и, конечно, был выполнен.

- Бегом на стоянку!!! – уже орал дежурный офицер.

     Схватив на бегу с вешалки шинели, с трудом попадая руками в рукава, личный состав вывалился через распахнутую настежь дверь казармы, грохоча каблуками, скатился по ступеням деревянного крыльца и, не разбирая дороги,  ломанул напрямик через лесок.  До стоянки было два километра. Обычно солдат водили туда строем, по асфальтированной дороге, но лесная тропка была короче.

     Стоянка принадлежала СВАРМу (стационарной военной авиа ремонтной мастерской), и представляла из себя  заасфальтированную территорию, соединённую дорожкой с взлётно-посадочной полосой соседнего, сорок первого  истребительного лётного полка. По этой дорожке прилетевшие на ремонт истребители, вручную, перекатывались на стоянку.

     По периметру стоянки расположилось основное одноэтажное здание. Одну половину его занимал ангар, в котором умещалось одновременно два ремонтируемых истребителя. Во второй половине были помещения для служб.  Радистов, прибористов, оружейников, и мехцех со станками.

     Отдельно стояла котельная, с пристроенной к ней шикарной баней. Большой навес, укрывающий грузовики со спецоборудованием. И палатка маляров.

     В этой палатке, после окончания ремонта, с корпуса самолёта специальными смывками  снимался старый, отслуживший своё и шелушащийся лак. Самолёт обезжиривали и покрывали новым лаком. Лак понижал сопротивление самолёта  в воздухе, а, следовательно, увеличивал его скорость.

     Палатка была большой, вмещающей  в себя самолёт. Многослойной, позволяющей красить самолёты зимой, и оборудованная  мощной тепловой печкой, работающей на керосине.

     Часовые  из роты охраны, принимали под охрану СВАРМ после окончания дневных работ и в воскресные дни. Они сменялись через каждые два часа. Зимой, в сильные морозы,  или во время вьюги, несмотря на надетые полушубок и тулуп,  часовые мёрзли. Единственная возможность хоть как-то согреться была только одна - закутаться в складки опечатанной палатки. Это было строжайше запрещено. Часовые курили, а палатка была пропитана насквозь запахами растворителей, лаков и красок.

     …Подбегая к стоянке, бойцы увидели горящую палатку.  Огонь бушевал наверху. Низ палатки, на метр-полтора от земли уже сгорел и, сквозь свисающие лохмотья, виден был фюзеляж стоящего в палатке и покрашенного вчера истребителя. На концах  широко растопыренных крыльев, сосульками, свисал расплавленный  алюминий. Фонарь кабины, сделанный из оргстекла, местами поплыл, местами почернел и взбугрился. Лобовое триплексное стекло треснуло по диагонали.

     Все понимали, что надо срочно выкатывать самолёт из-под пылающего верха палатки, но была опасность взрыва. В основном топливном баке, расположенном сзади бронированной спинки лётчика, был керосин. И неизвестно,  с какой силой он рванёт…

     Было видно, как командир части, капитан  Горбунов, буквально разрывался между двумя мыслями: желанием приказать срочно выкатывать самолёт, и опасением, что могут пострадать солдаты.

     Внутри фюзеляжа раздался мощный, но не очень громкий звук взрыва, поглощённый вздрогнувшим корпусом.  Огонь не выбился наружу, теперь опасаться было уже нечего.

- Выкатывай! – прозвучала  долгожданная команда.

     Солдатское муравьиное братство облепило хорошо нагретые крылья, упёрлось ногами в землю, обжигаясь и перебирая руками по закрылкам,  в поисках более прохладного места,  сдвинуло шеститонные останки и выкатило их на открытое безопасное место.

     Заработали углекислотные пожарные тележки, засыпая очаги огня искусственным снегом.

     Приехала машина военной комендатуры, забрала арестованного часового и повезла его, болезного, в камеру, на гауптвахту.  Будущее не сулило ему ничего хорошего. Впереди был военный трибунал, срок, дисбат, (дисциплинарный батальон), а потом снова армия, дослуживать...

     А нам разрешили вернуться в казарму.  Больше нам поспать не довелось. Пока по темноте, спотыкаясь и скользя на влажных камнях, удивляясь, как летели здесь же на пожар, не замечая ничего,  тащились в казарму. Пока приводили в порядок одежду и испачканную обувь, наступил рассвет.

     Застелили брошенные ночью койки, покурили, поговорили,  обсуждая ночные   события,  и прозвучала команда:

- Подъём! Выходи на физзарядку! 

И началась наша обычная ежедневная рутина…


     А отголоски этого происшествия продолжались ещё с полгода.

Дивизионное начальство из Комсомольска-на-Амуре пришло в негодование…
В связи с преждевременной гибелью  самолёта, была подорвана боеспособность дивизии, корпуса, да всей истребительной авиации Дальневосточной армии наконец.  И хотя МИГ-17 был давно уже несекретным изделием, стоявшим на вооружении приличное количество лет, а стрелочника всё равно необходимо было найти и хорошенько наказать, чтоб другим неповадно было.

     Солдатик-поджигатель  - это само собой, а куда смотрел командир части, капитан Горбунов??? Почему не предусмотрел ЧП? Чем это он там занимается, почему плохо бдит???

     А капитан Горбунов спал и видел, что ему майора должны были вот-вот дать…  Его 25 лет службы заканчивались, и если не дадут, то в отставку отправят, с маленькой пенсией. А если майора дадут, то автоматом ещё пять лет служить позволят, а потом и пенсия другая будет. И он не стал ждать милости от природы, а взял всё в свои руки

     В дивизию от него полетели документы, что в/ч 42320 и её командир, капитан Горбунов, на основе своей ремонтной базы, готовы горелый самолёт полностью восстановить и ввести его опять в покинутый боевой строй.

     Дивизионное  начальство, беспокоясь за свою попочку, с радостью доложило вышестоящему начальству, что перспективы просто радужные, что истребитель не погиб окончательно, а вскоре снова будет бороздить просторы воздушного океана и наводить страх на потенциального врага.

     Все пришли в восторг, а у капитана Горбунова, в связи с согласием начальства, оказались  развязаны руки. Были привлечены все знакомства и связи, отобран весь причитающийся ремонтникам спирт и в Комсомольск-на-Амуре, на авиастроительный завод, направлены гонцы под командой пройдохи Шара-Варыча, бывшего работника этого завода, знавшего там все ходы и выходы.

     Добытчики привезли новый резиновый основной топливный бак, закрылки, консоли, на замену оплавленных, лобовое бронестекло, новый фонарь кабины, несколько килограммов взрывных заклёпок… Кстати, о заклёпках. Именно взрывных, иначе  как прикажете расклёпывать второй конец установленной снаружи заклёпки, если доступа изнутри к нему нет совсем?

     Добытчики ещё не раз наведывались в Комсомольск-на-Амуре, привозя то, чего не хватало.  Всю зиму, до самого лета погорелец простоял в ангаре, занимая половину ремонтной зоны, мешая проведению плановых ремонтов. Вокруг него крутились спецы-восстановители, непрерывно раздавались одиночные заклёпочные выстрелы. По теплу его выкатили на улицу. Восстановительные работы ещё продолжались, но темп их становился всё более вялым. Все от ремонта откровенно устали.

     А время шло…

     Капитану Горбунову присвоили очередное звание и добавили ещё пять лет службы, чему он был несказанно рад. Он просто сиял от счастья, когда обращающийся к нему солдатик обзывал его майором.

     Судьбы самолётов иногда удивительным образом  напоминают судьбы людей. Истребитель всё это время ждал и мечтал снова подняться в воздух…

     Но погорельца, с так и неоконченным ремонтом, просто списали, очевидно закончился его срок службы в качестве истребителя, что абсолютно всех и устроило...


 Фото автора.