Владимир Печников 3 тур

19.1
Давно забытая тема Сказ про волка...
http://www.proza.ru/2016/01/30/2261

     На привале… Охотничьи байки…

     Начну сразу, без всяких на то предисловий… Перед вами напоказ, во всё своё Придонское лицо - Иван Антонович, с виду солидный мужчина более средних годков по возрасту, но если только чуток больше пенсионного. Он, дождавшись своей очереди рассказчика, снимает шляпу, на полях которой приколот большущий серый хвост известного хищника и, с великим упоением, присущим только ему,  начинает рассказывать, внушать, впаривать недоверчивым коллегам по охоте, совершенно правдивую с красочным охотничьим колоритом, в известном ракурсе историю…
    
     Вот, ей Богу, мужуки! Чем хошь могу поклясться, хочь истинный крест, но именно так всё и было! Ведь нет для вас, господа мои хорошие, как принято сейчас называть, никакого собственно секрета, что волк есть стайное животное. Но на моём жизненном пути попадался и такой волчара,  непонятного для меня усовершенствования, что существовал и промышлял он в полном одиночестве. Поговаривали, будто и не волк то был вовсе, а вурдалак какой-то. Но меня ж не прошибёшь на мякине бабских сплетен, сами знаете! Я сразу понял, что это ошибка природы какая-то, в смысле аномалии, ответвление непонятное в природной эволюции видов. Не скрою, был силён тогда не по годам ваш покорный слуга, красив, а самое главное молод.
    
     Долго и нудно я ходил за энтим зверем, муторно обрывая своё дыхание, затаиваясь, как мог, и ботинки новые, братом даренные, стоптал, почти до половины. В ту пОру это было, когда один волчище жил отдельно от стаи, отшельником отпетым. Много нервных окончаний он станишникам подпортил, выходя к хатёнкам и даже на дорогу. Вот и дали в местной администрации задание  секретное – изничтожить подозрительное существо. Кому ж ещё-то, как не мне? А волчара, ух здорову-у-ущий, зараза, будто та лошадь. Ну, эта, как её? Пони! Только с клыками в два спичечных коробка! Неделю цельную выслеживал, ни пивши и не евши, всего себя, отдавая полностью наиважнецкой цели той героической, но известно, что благородной…

     Засёк я его все-таки однажды, как он из норы-то дюже огромадной, с известной своей серой мастью весь полностью начал выходить. Жалко сУчка, некстати, болезнью мне неведомой собачачьей приболела, но я  и без неё… ка-а-ак да-ам дуплетом! Ка-ак да-ам остервенело, отомщая за всю округу живописную с животинским наполнением, за все сердцА, трусящиеся перед ним, зверюгою неподкупною!

     Осечка, твою мать! Перетрухал в сердцах-то тут же я, прям на месте и с разбегу от разрядов, рвущихся в штанах цвета хаки, рванул прыжком за дерево! Ёлка там, как раз в три обхвата бочкою неподъёмною стояла. Зверина, одним скаком, следом… за мной, волчара образинская, торОпится достать до задницы и оторвать её, горемычную, от трепетного тела моегонного, а затем и вовсе, всего сожрать в один мах норовит. Ружьё на лету перекусил аж, тварина та лесная! Ружо-то ещё от отца, казака покойного досталось, жалко небось. Изловчился я, осмелел…  да нарЕзал ещё раз осьнадцать овалов  вокруг дерева того, защитничка родненького! Но башка у хищника тоже неистово кругами от заблуждения пошла, чай у зверюки она сильная, но тупая, как у тех амириканцив. И лишь только хищник временно замешкался, кинулся я мигом единым в нору спасительную! В логово евонное тыльным местом в долю секунды подался, чтоб хотя бы задницу там от клыков пенных, ядом наполненных, схоронить! Так, гляди, почти на полтора метра в ту нору-то  и усунулся.

     Волчина беспардонная по инерции дурачьей, ещё не знаю скоко кругов вдарил, врать не буду об этом. Затем остановился разбойник, запыхавшись, да призадумавшись, мол, чёй-то тут не то, дураков нашли чё ли? Ведь охотника и следов давно запахи испарилися! О чём он там дальше размышлял, по волчачьи думать не могу  и не смею, но стал, придумщик хренов, ко мне в нору тоже задом пятиться. Ага, дошло, наконец, и до меня, что выдумал оборотень фашистский. Небось, скумекал он, мол, в засаде полежу, пусть  не долгосрочно по времени, а как явится тот фраер нафуфыренный, дык как прыгну во всю звериную мочь, да заглочу целиком, чтобы только его и видели, умника охотницкого.

     Господи! Господи! Громко ору, но только про себя, гласом негодования великого и одновременно просьбы вселенской стОящего! Ведь, ни один человек разумный во всем мире нашем образованном не бывал в таком положении ни разу и ни сколечки, в коем я оказался, даже и не думавши!!

     Как быть, что сделать, предпринять, придумать, поступить? Таких вопросов вовсе и на миллиметр в извилины мои не прибегало. Только, на полном автомате обезумевшего человека, я обеими руками схватился, что есть мочи за волчачий серый хвостище! Люди добрые и драгоценные мои товарищи, что тут только началось?! Никогда бы и сам, ни в каком положении, даже со свидетелями бы не поверил. Волчара повернуться не может, стены-то узкие, и понять оно, рыло звериное, не могЁт, что к чему, как и почему! Ой, взвыл он  до самого синего  неба, чорт тот шерстяной, да как зарычала сила нечистая, чуть потолок звериного логова не обрушился от звука несусветного! Как вдарил мне из под хвоста гадостью нечеловеческой, но запахом с моим из под штанов, ой как схожим! Обделал меня противозностью своей, до смерти собственной не прощу ему этого, но я держу за хвост очень, что есть мочи, проявив всю силу русскую свою богатырскую, и никогда и, ни за что, ни за какие коврижки не отпускаю! Уж очень тот волчара в последнюю секунду поднапрягся, уж до той степени крайней, до того проявляя силу несусветную, на себя же самого и наложенную, что не выдержало хвостовое окончание,  создание Божие, да и оторвалося навсегда, ко всем чертям собачьим!

     Органы мои чувственные, да и внутренние, только тогда  на место встали вслед, когда я, чуть очухавшись, увидел в просвете входном, как волк упал навзничь в прыжке,  лишь трохи   до елки той здоровенной не допрыгнув. Вылез кое-как, и иду я к волкУ лежачему без всякого на то звуку, от беды на мою голову пришедшей в стороны заваливаясь.  Иду, а сам хвостом оторванным вытираю холодный пот, выступивший под мышками. Пнул зверюгу  в недоразумении… - труп, труп всамделешный, во как.

     Вот такие вот дела вам, братцы,  я поведал. Чё вы зеньки-то свои по вылупляли не верящие? Кузьмича, небось, все знали, ветеринара-то нашего, царствие ему небесное? От него и справка имеется. Я ж волкА того к нему в перву очередь припёр, а он-то и констатировал смерть, печатью заверив тамошней: ВОЛК УМЕР ОТ РАЗРЫВА СЕРДЦА, В МУЧЕНИЯХ… ОТРЫВАЯСЬ ОТ СОБСТВЕННОГО ХВОСТА…

19.2
Как я за ёлочкой ходил
http://www.proza.ru/2015/12/24/1015

     - Вов, может, не пойдёшь живую ёлочку рубить? Вон у нас какие искусственные елки красивые! – прощебетала внучка, перебирая в ящике с Новогодними игрушками огромные шары.
     - Живая-то, вроде, поинтереснее будет. Поль, ты не переживай, пока игрушки переберёшь, я и возвернуся… Ага?

     Подтянув джинсы и взяв в руки топорик, я решительно шагнул к двери. Погодка стояла, я вам скажу, превосходная! Снежок уже пару раз обновился, а сегодня к тому же ещё и солнышко глаз радует. Иду, скриплю снегом, мурлыча типа, мол, мороз и солнце, день чудесный и так далее. И вдруг:
     - Вон она хорошая, вон она красавица, ведь издали тебя увидел, сердцем подглядел. – Сказал и словно магнитом к ней потянуло.

     Уж больно скоро я рядом с ней очутился. Гляжу, откуда взялся, дед под елкой сидит. Почему дед, да потому, что с бородой. Борода, как у Деда Мороза до пояса, усы такие же пышные, только шапка какая-то неправильная. Та самая, да-да, из Советского Союза, ушанка кролячья видавшая виды с надорванным ухом, замусоленная, не дай Бог. Из одежонки телогрейка, заношенная до дыр, клочки ваты грязной торчат, на ветру развеваются, такие же штаны, а из обувки валенки без галош. Сидит, прям в сугробе под деревом. Даже не сидит, а взгромоздился величаво на него. Руки без рукавиц, словно из печки чумазые, зато борода стерильно-белая, лицо чистое, а глаза добрые. Я встал столбом от неожиданного видения, словно заворожённый глазенками хлопаю, рассматривать рассматриваю, но слова вымолвить мочи нет.
     - Чаво вылупился-то, милок? Либо язычок от встречи законной проглотил? – раздался вдруг голос скрипучий, исходящий из-под бороды дремучего старика.
     - Да я это…того…то есть, туда, - залепетал мой язык от неожиданного страха в неизвестном направлении.
     - Ага, ага… мол, прогуляться вышел в лес за пять километров от  дому, а машину на опушке бросил на проезжей части, чай не вездеход.
     - Да я, как бы это… не то, чтобы, - плел я все подряд, лишь бы не попасть по теме. – Но скорее всего да, именно прогуляться…в смысле, заодно. Здрасьте! Хорошая погодка, не правда ли?

     Говорю всю эту бредятину, но сам про себя смекаю:
     - Ну и чё, ты, затрясся? Идиот, ну даже  если это и законник, ты ж ничегошеньки не срубил, не украл, и даже не нагрубил.
     - А ты, попробуй… нагруби. – Словно читая мысли, лупил напрямую мой нежданный собеседник.
     - Но, как же,  так вот…как-то не так…и не собирался я вовсе.
     - Вроде бы не бздун по виду, а таку лабуду порешь, што белки, верняк, на соседнем дереве мех подмочили. Вон и дятел стучать перестал. Ни разу не видел, как дятлы ржут? Так на, подыми башку бестолкову, да подывись!

     Поднимаю голову, а надо мной, в метрах пяти, на огромной ветке сидит уже не один дятел, а несколько и гогочут они по настоящему, по всамделешному, словно мамонты в брачный период и к ним все новые и новые странные пернатые дятловские особи присоединяются. Стало страшно, даже жутко и дико непонятно!
     - То, что с ходу не хамишь, зачтется тебе милок, - продолжал дед. – Был бы ты хрен с бугра, вот эти птички с острыми клювиками-то, давно б тебе глазенки-то наглые  по выклевали. Даже, если и до дому дошедши, то позабыл бы ты про то, что случилось навсегда, только вряд ли, дошедши. - Сказав, дед снял ушанку, да как запустит в дятлов. – А ну заглохни пичуганово отродье, дайте слово молвить, за вами не слыхать ничегошеньки!

     Запущенный снаряд достойно врезался в толпу здоровенных птиц! Затем, потрепанный временем, головной убор, сбив двух обладателей красных шапок, а попутно разогнав остальных, словно бумеранг австралийских аборигенов, он обогнул по правильной траектории дерево и бесшумно прилетел к месту дислокации, плавно опустившись на лысину главного метателя ушанок. Дед крякнул по-стариковски и многозначительно спросил, глядя прямо мне в глаза, прожигая мои несовершенные мозги своим диким, но душераздирающим проницательным взглядом:
     - Тя, как звать-величать-то, чудо не местное?
     - Сам ты чудо! Ты себя хоть видел, лес дремучий? – промелькнуло у меня в голове, но вслух ответил: - Можно просто, Володя.
     - Вовка, стало быть… а меня просто лешим кличут. Слыхал, аль нет про такого? Чё зенки-то зараз выпучил?
     - Ни фига себе, - понеслось по извилинам. – Какого чёрта он мне тут вваливает? Я-то представлял, будто охранник ёлочный. – Помыслил  я так, но взглянув в сторону улетевших дятлов, на всякий случай не стал понапрасну нарываться на худшие обстоятельства. – А я сперва подумал, что Дед Мороз передо мной.
     - Дедов Морозов не бывает… сказки все это. Людишки на придумывали всякой фигни, думая, мол,  для увеселения, не вникая, что  для собственного  же погубления.
     - Так и леших придумали.
     -  Да, надоел ты мне уже! То ли дурку валяешь, то ли и впрямь придурок. Отвечай на вопрос: За ёлкой пришёл, чё ли?

     Временное помутнение какое-то наступило в моей, уже ничего не соображающей башке. Стою, действительно, словно придурок, качаюсь из стороны в сторону и слова сказать никакого не смею. А тот продолжает издевательским тоном:
     - Топорик-то доставай из подполы, Вова! Всё одно уже в ПРАВЬ пойдёшь, деваться тебе некуды.

     Как стал дедок привставать, да как затрясло его вместе с ёлочкой, словно шамана какого-то, только без бубена, а из его древнеславянских колдовских заклинаний я только и уловил, что, мол, ты-ды, ты-ды, че-то ёлки…. вы явитесь серы волки… Чувствую, ей Богу, люди добрые, как захрустели, от пришедшей внезапно седины, мои волосы! Руки непроизвольно топорик достали и трясутся вместе с ним. Зубы при этом стучат, будто после будуна семидневного. А ноги проклятые подкосились  окончательно, и коленочками в снег с размаху бухнули. Стою на коленях, топор-то уж выпал давно, смотрю и глазам своим честным не верю: из-под каждого деревца, да из-под каждого кустика глаза огнём попарно горят, и вой волчачий, нет-нет, да и продирает кожу до самого позвоночника, до самого до подсознания!
     - Стой, - заорал я не своим собственным голосом. – Верю я, верю!
     - Мне-то больно наплевать, че, ты, там веришь, аль нет… - презрительно хмыкнул леший.
     - Что за ПРАВЬ  хоть такая?
     - Это проще пареной репы. Доисторический ты человек, Вова, тупой, как пенёк вильховый, а ещё меня дремучим про себя называл. Слухай, дознаватель хренов…  ЯВЬ – это где мы щас с тобой находимся. Славь – шоб понятно тебе было, это типа вашего рая в дурной религии, с самим Перуном встреча ждёт. Навь – это когда бесконечно душонка вредная колесить будет вечно по вселенной бесконечной и бесконечно выть вместе с ней в вечном же страхе и ужасе, пока родственники не отмолят, что довольно редко бывает. А ПРАВЬ – люди во внуках обратно в мир людской возвращаются, но если кончился род или грехи есть не смертельные, то быть животным. Вот, для исправления твово в зверя тебя самолично и обращу, на данный момент в волка, к примеру. Вон, поглянь, стая родственников новоиспеченных пришла по твою душеньку!
     - За что, за что, твою в девизию! – заорал я попутно, стоя на коленях, нанося от ужаса несусветного и безумия наступившего тысячу крестов.
     - Кому кресты, Вовуль, наносишь, ведь я тебе сейчас и Бог и Царь? – Засмеялся хрипло леший и продолжил: - Эх, Вовка, Вовка… ты, когда дитя свово от первой женушки бросил? То-то… за тебя отвечу, что одиннадцать годочков доченьки-то  было, а по правилу лесному, да водному, ты только, когда ребенку двадцать четыре исполнится, уйти к другой женщине можешь. Все, только по этому случаю, уже в ПРАВЬ тебе дорога! Таких примеров приведу с дюжину и все они тебя после смертушки твоей безграмотной в ПРАВЬ приведут, где животным на исправление грехов своих станешь.  А обращаю я тебя в серого прям щас, вот по какой причине. Ты же за ёлочкой пришёл, под которой я сидел, именно она – одна из миллиона силой природной великой очень обладает, если её срубить, то конец мира ещё ближе в тысячу крат будет. Мало таких-то ёлочек уже по свету осталось.

     Захолонуло сердечко мое от страха, до селе неиспытанного, только слышу смех ненормальный, под кожу лезущий, да вой ужаса, в душу проникающий. Не выдержало сознание мое напора такого дикого, в глазах ещё больше потемнело и упал я прям лицом в снег. Лежу, а подсознанием каждое слово старика улавливаю.
     - Трусливый самец, ты Вовка! Быть тебе волком-то…потом. А щас, геть до дому, внучка, поди дожидается. Кабы не она…

     - Вов, может, не пойдёшь живую ёлочку рубить? Вон у нас какие искусственные елки красивые! – прощебетала внучка, перебирая в ящике с Новогодними игрушками огромные шары.
     Стою в непонятной мне позе, топорик, вроде, в руке держал, а теперь нету, и джинсы от чего-то, мокрые. По голове только, как по барабану из оркестра: «Кабы не она… Кабы не она…»
     - Н-нет, Поль, н-не п-пойду… - бормочу, заикаясь, дрожащим голосом. – Давай, искусственные нарядим…две.