Длинные тени войны

До заката оставалось меньше двух часов. Солнце уже не было таким величественным, но еще показывало свою силу, вытягивая длинные тени, как крылья, ложащиеся на верхушки деревьев, крыши домов и мой подоконник.

Москитная сетка прижималась к моим губам и с шипением пропускала воздух. Семь секунд на вдохе и одиннадцать на выдохе. Так я научился успокаиваться. Вернее, это то, что у меня оставалось. Семь на вдох и одиннадцать на выдох. Медленно, слушая небо, воздух и биение сердца, я выдыхал все, что произошло за день, и что не успело случиться. Так я часто встречал ночь, первую звезду и зарево от залпов на горизонте.

Еще с прошлого мирного лета на моих окнах остались блестящие, скрученные в рулон шторки от солнца и москитные сетки. Снимать их зимой не было никакого смысла. Это было неважно. Во время войны многие ценности переосмысливаются, а ранее важные вещи и действия, переходят в ранг незначительных. Теперь шторки служили мне светомаскировкой, а москитная сетка молча выслушивала все, что я ей нашептывал, удерживая меня от выхода из комнаты через окно.

Я смотрел через ее огромные клетки на высоковольтную линию, которая плавно покачивалась на ветру, но вместо проводов я видел рельсы. Длинные рельсы с приближающимся поездом, который обязательно должен был увезти меня отсюда, из этого вечного мрака. В мою прошлую жизнь, в другую реальность, там, где мне было хорошо. Но поезда все не было.

Зимнее солнце садилось рано, около четырех или пяти вечера, а после приходили пожиратели времени, которые истязали тебя по-особенному.  Месяцами без электричества и воды, и вечная ночь – такое обличие имеет война зимой. Эта черно-белая обстановка обесцвечивала все вокруг: люди, их одежда и даже все цветные предметы в комнате, становились серыми. Она медленно давила на психику, угнетала и придавливала к земле.

Белый, кирпичный дом в котором я живу, соседствует с еще двумя такими же близнецами-братьями, и вместе с ними дополняет форму треугольника, который мы называем «Бермудским». Это название прилипло к нашим домам с момента получения квартир. Мистика не в том, что в них пропадают люди и сверху падают самолеты, а в том, что наших домов нет и никогда не было на балансе города. Так нам всегда поясняли городские власти, хотя за весьма виртуальные услуги, брали вполне реальные деньги.

Вечная борьба за тепло, воду и электричество, делала наши дома проклятыми и вызывала нервный тик у коммунальщиков, когда мы приходили с жалобами, а расположение на линии фронта и летающие во все стороны над крышами снаряды, делало наш треугольник, действительно, Богом забытым местом.

В этот вечер во дворе все было до странности серо, тихо и спокойно. Хлеб в моем бутерброде, был такого же цвета, как деревья за окном, а намазанная сверху субстанция, напоминала по вкусу больше пластилин, чем что-то съедобное. Стоя у окна, я очередной раз наблюдал за своими рельсами и ожидал свой поезд.

Внезапно, мои железнодорожные пути, моя высоковольтная линия рухнула на землю, прямо у меня перед глазами. Треск деревьев, грохот и посыпавшиеся стекла. Мне казалось, что это были тонны стекол, которые дождем лились со всех этажей. Я с испугом отскочил от окна, сел на пол и прижался к стене, а мой серый хлеб вниз пластилином прилип к подоконнику.

Через секунду, скользя ногами по линолеуму и практически на четвереньках, я пополз в соседнюю комнату. Из нее доносились звуки падения. Первая мысль в голове была о том, что ко мне что-то залетело. Но к счастью, это был всего лишь пластиковый соединитель швов, который ударной волной выдавило с балконной рамы. Все окна остались целыми.

Немного успокоившись, я вернулся на кухню, подошел к окну и медленно открыл его створку. Резкий запах газа и серы сразу ударил мне в нос. Этот запах войны еще долго будет меня преследовать. Внизу, как змея, на сломанных деревьях свисала высоковольтная линия, а ее распотрошенный конец жестко впечатался в черно-белую землю.

Быстро накинув куртку на плечи, я выскочил в подъезд. Хрустя по осколкам стекла, которые уже подметала соседка Наталья, я побежал вниз по лестнице.

- Жива, Наташа?

- А что не видно? – насупившись, и продолжая мести веником, буркнула она. – Только стекол нет у меня на кухне. Ни одного!

На улице уже суетились все обитатели треугольника: одни сметали осколки в кучу, другие рассматривали этажи и тяжело вздыхали, третьи тыкали пальцами на воронку от снаряда и размашисто жестикулировали.

- Жертвы есть, народ? – спросил я, подходя к эпицентру событий.

- Нет, вроде все живы. – чей-то голос ответил из толпы.

Жильцы первых этажей, передавая по очереди старенькую деревянную лестницу, спешили залепить разбитые окна полиэтиленовой пленкой и рубероидом. Они стучали молотками, забивая зияющие дыры и спасая свое жилище от холода. Каждый удар молотка отдавался эхом между домами и был наполнен злостью и отчаяньем.

Это был первый снаряд, с начала войны, который прилетел в наш двор. Он упал в асфальт, в двадцати метрах от газораспределительной станции, и практически внутрь нашего бермудского треугольника. Ударной волной были выбиты практически все стекла внутри двора и перебита пополам подъездная дверь. Осколки от разрыва посекли стоящие рядом гаражи, проходящие вдоль них газовые трубы и мою высоковольтную линию.

Это был первый снаряд, который не принес человеческих жертв, но точно ранил многих в голову. Внезапно приехавшая машина с ополченцами заставила всех остановить работу и замолчать. Машина остановилась прямо возле воронки от снаряда, из открывшейся двери вышел человек в камуфляжной форме.

- Видите, укропы хотели взорвать вашу газовую станцию, - щелкая фотоаппаратом громко произнес человек с автоматом на плече. – Они знают, куда стрелять, сволочи!

- А вы откуда так быстро узнали, прошло-то минут десять? – порывистый женский голос вырвался из оторопевшей толпы. – Если бы вы поменьше провоцировали их – они бы по нам не стреляли!
Это была жительница из соседнего дома Люба. Она, как и все, вышла поглазеть на случившееся, а заодно и помочь. Темноволосая, среднего роста женщина с растрепанными волосами, выглядела как-то нервозно. Ее худощавое лицо с впавшими щеками и темные глаза, отчетливо выказывали озлобленность. Женщина стояла с веником в руке и всем своим видом говорила о том, что она готова дать им по чьему-нибудь голове.

Это был первый случай, когда я услышал вслух противоположное мнение от моих зомбированных соседей. И это меня радовало. «Значит не все потеряно» - подумал я.

- Да вы че, совсем охренели? – озверевший голос человека в камуфляже прозвучал как выстрел. Он ринулся в сторону толпы оторопевших соседей. - Мы же вас защищать пришли! Я из Москвы приехал чтобы вас придурков….

Не успев закончить фразу, он врезался в преграду. Преградой оказалась тетя Лена. Низкого роста женщина, с круглым лицом и тяжелым дыханием, свойственным для полных людей, положила свои обе пухлые руки на плечи мужчины и спокойно сказала:

- Успокойся! Ты должен понимать, что люди нервничают, люди устали. – в ее сдержанном голосе было что-то зомбирующее. Она раскраснелась и с трудом сдерживала улыбку. – Видишь сколько квартир без стекол осталось? Езжайте с Богом, ребятки.

- А то смотрите у меня! – уже более спокойным тоном сказал «ополченец», продолжая делать снимки разбитых окон на этажах. - Я и в подвал могу самых умных забрать, там и выясним кто по вам стреляет. Он сел на заднее сидение разрисованной пятнистой машины, громко хлопнул дверью и уехал.

Толпа еще минуту стояла в тишине, потом все плавно застучали молотками и зашуршали вениками. Особого скандала, которого я ожидал, не последовало. Все обошлось стандартным оскорблением и парой резких фраз.

- Люба, у тебя голова есть на плечах? – выкрикнула жительница первого этажа Галина. Ее пластиковые окна выдержали взрывную волну и особо не пострадали, всего лишь заклинило механизм открывания.

Пацаны, рискуя жизнью, под пулями нас защищают! Они что, своих обстреливать будут? – продолжала она.

 Маленькая женщина, с горделиво вздернутым носом, была, как не странно, родом из Полтавы. Она жила одна в двухкомнатной квартире и часто выходила посидеть на подъездных скамейках и посплетничать. В мирное время мы практически не были знакомы и изредка здоровались. Ну а теперь, во время войны, я каждый день узнаю много нового и о соседях, и о том, что у них в головах.

- Да вы посмотрите откуда прилетело, – истерично, и по-актерски убедительно ответила Люба, - а потом про ваших «защитников» орать будете! Ладно мужики не могут рот открыть, потому что окопы сразу пойдут рыть, но вам-то чего бояться?

Люба нервно шкребанула веником землю, не дожидаясь ответа на ее реплику, плюнула и ушла. Но она оказалась абсолютно правой, что меня порадовало второй раз за вечер.

Не нужно быть профессиональным военным или баллистиком, чтобы определить сторону света, откуда был произведен выстрел. Возле воронки, диаметром пятьдесят сантиметров, на белом снегу видна свежая земля, глина и частицы асфальта. Они четко показывают направление.
Конечно же, я могу ошибаться, мы все можем, но прилетел снаряд со стороны, где Вооруженных Сил Украины нет, но есть террикон, с которого можно выстрелить из миномета. Тип оружия я определил по диаметру воронки и дальности стрельбы: именно он стреляет на расстояние не более пяти километров.

Вечером, когда все окна были затянуты пленкой, а битое стекло убрано, жители бермудского треугольника, на присыпанной снегом прошлогодней траве, соорудили из кирпичей подобие печи. Решетка от старого холодильника служила поверхностью для кастрюль и чайников. Огонь неохотно показывал свои языки пламени на сырых и замерзших ветках, но выделял достаточно тепла чтобы согреть руки, когда вокруг него царила суматоха.

Длинные тени от человеческих фигур были окутаны голубой дымкой: одни сидели у костра, отражаясь в его пламени и обсуждая прошедшее событие, другие -  рядом на скамейке, потягивая водку из рюмки и смачно причмокивая печеным картофелем.

А теперь давайте остановим воображаемую кинопленку, на которой записаны все эти события, в тот самый момент, когда эти люди сидят у костра. А затем прокрутим ее мысленно назад. Вот все жильцы возвращаются в свои квартиры, стекла с земли восстанавливаются в оконные рамы. За несколько минут до этого, из осколков собирается целый снаряд и возвращается туда, откуда он прилетел, а воронка от него превращается в ровный, заснеженный асфальт.

Отмотаем пленку еще на несколько месяцев назад. Тогда, в июле 2014-го года не тухнет электричество, а все пушки и ГРАДы возвращаются туда, откуда они прибыли. Возвращаемся в месяц май, где украинский флаг взлетает на флагшток над горисполкомом, а люди с российским флагом в обратном направлении слезают вниз. Одиннадцатого мая нет референдума, а новый год встречаем сытно и весело.

Продолжаем мотать пленку до осени 2013-го. Там сворачиваются все события на Майдане в Киеве, и страна живет вполне тихо, мирно и счастливо. Ну и зафиксируемся, скажем, на сентябре.

Обычное осеннее утро: дворик засыпан разноцветными листьями каштана, воздух еще пахнет летом, а трава только начала желтеть. Из подъездов выходят мамочки, поправляя белые банты на головах своих юных школьниц и ведут их в школу. Их супруги заводят автомобили, припаркованные на стоянке у дома, и едут на работу. Пенсионеры выходят покопаться на свои приусадебные участки, а любители выпить собираются в привычном красном гараже.

Это те самые люди, которых мы оставили у костра. Они здороваются друг с другом, общаются, ходят в гости. Они громко смеются вечерами на скамейках, наблюдая за играющимися в песочнице детьми и внуками. Каждый из них по-своему счастлив, и никто не знает, что случится с ними через полгода.

Какая-то сила извне начинает воздействовать на мозг и психику этих людей. Сначала выборочно, а потом практически на всех. Никто ведь не думает о новых республиках и уголовной ответственности за сепаратизм. У них не стоят в квартирах пушки, а в гаражах танки. Откуда-то это все взялось?

Все, что перевернуло людям мозг и заставило перессориться друг с другом. Все, что разделило семьи и разбило самые теплые отношения. Все, что убило в человеке человечность и его самого. Бах – и это случилось. Как прилетевший во двор снаряд – бах, и все стекла разбились.

Что может объединить и вернуть назад всех этих людей, ответить очень сложно. Одни умеют включать логику, другие, как зомби, верят тому, что сказал им телевизор и напрочь отключают мозг, зрение, и ту самую логику. Одни верят в победу Украины и возврат к прежней жизни, другие им угрожают подвалами, пленом и пытками за их веру. Одни имеют право свободно орать на тему новых республик, другие даже рот боятся открыть. А самое страшное – когда одни боятся, верят и ждут, другие орут «Давайте наступать на Украину! Вперед!» И это одни и те же люди, живущие на одной земле, в одном государстве.

Эта война происходит не просто в обществе, городе или доме. Она проросла гораздо глубже. Она происходит внутри одной семьи. Семьи, которая еще два года назад была счастливой. Она внутри каждого ее члена.

Так вечер и закончился. Все поделились на группы, поругались и хлопнули дверью. Они стали врагами. Перестали друг с другом здороваться и встречаться у одного костра. У каждого был свой подвал, где можно прятаться от бомбежек. Все вмести они уже не сидели. И каждый остался при своем: кто-то включает логику происходящего и доверяет тому, что он видит и слышит, а кто-то включает телевизор. За него там все подумают и расскажут. Его мозг там.

Бермудский треугольник накрыла темнота. Догорающие угли костра бросали отблески на кирпичные стены, в окнах зажглись свечи, а над крышами полетели снаряды.