Заложники. Гл. 1

Гл1
- Ты что, пойдешь на выпускной?
По тому, как Алекс поджал губы, Саша поняла,- брат начинает злиться. Хотя тон вопроса был нейтральным, взрыв мог произойти каждую минуту. Решив, что причина в предполагаемых тратах на наряды, девушка поспешила успокоить:

- Мне платье Лариска дает, то самое, в котором свой выпускной гуляла. Ей-то оно теперь зачем? Я вчера мерила. Там только в талии немного ушить – и нормально. А можно и не ушивать – у нее пояс такой широкой лентой – затянуть и не заметно ничего. А туфли Анжелка обещала одолжить. Ей мать из Москвы две пары привезла – сиреневые и белые. Она долго думала, какие надеть, на белых остановилась, потому что сиреневые видите ли в тон ее наряду не попадают, - Саша подняла глаза к потолку, демонстрируя, насколько пустяшной ей кажется проблема одноклассницы.  - А Ларискино платье розовое, с сиреневым нормально сочетается.

Саша говорила быстро, тараторила, спеша убедить брата. Алекс выслушал тираду молча. К суровой нитке губ добавилась глубокая поперечная складка на переносице. Саша растерянно моргнула  - ну что еще ему нужно? Вопрос с нарядом благополучно решен,  от него ни копейки не потребуется. Да Саша бы на такое никогда и не решилась – просить денег у брата. Но раз Лариска - соседка на два года старше, и одноклассница Анжелка решили помочь, почему бы ей не пойти на выпускной? Ну почему?! Быстренько перебрала в голове разные варианты. С облегчением вздохнула – еще по одному пункту не мешало бы Алекса успокоить. Вдруг в этом все дело?

- Ты боишься, что на стол сдавать придется? Галина Дмитриевна сказала, что мне не нужно. Все в классе понимают нашу ситуацию. Ко мне даже Веры Петрановской мать подходила – она у нас председатель родительского комитета – говорит, приходи на выпускной, ни о чем не беспокойся, что мы тебе, бокал шампанского и тарелку закуски не обеспечим?

Она заискивающе улыбнулась, но вопреки ожиданиям, лицо брата потемнело, складки стали глубже, словно тесаком прорубленные. Сейчас никто не дал бы парню его 17 лет – ни дать ни взять – взрослый мужчина.

- Что ты мне все о каких-то деньгах, дурочка? – презрительно выплюнул он слова. – Думаешь, я бы эти несчастные двести рублей, которые у вас – он подчеркнул последнее слово, отрекаясь от своего бывшего класса, - собирают, не найду? Да если надо, за день заработаю. Мне на вас пахать – не привыкать, - он резко распахнул кулаки, раскрывая ладони, в глубокие линии которых намертво вгрызлась чернота. Саша заметила, что мозоли, когда-то причинявшие брату столько беспокойства, взрываясь кровавым соком, огрубели, пожелтели, превратились во вторую кожу. Сердце защемило от жалости и чувства вины. Слова вырвались сами собой:
- Галина Дмитриевна и тебя просила приходить. Это же и твой класс тоже. Ну, Алекс?

Ничего подобного классная руководительница не говорила, но сейчас Саша была уверена что сможет убедить и ее, и одноклассников пригласить брата - ведь Алекс, действительно, до девятого класса учился с ними. Может быть в этом причина его плохого настроения? Она пойдет на праздник по окончанию школы, а у него уже давно начались трудовые будни?

- Ты что, правда ничего не понимаешь?! – вот и взрыв, которого опасалась Саша – глаза сузились, почернели, на шее канатами натянулись жилы. – Как ты можешь думать обо всех этих платьицах и туфельках? Лакать шампанское? С этими дебилами тупыми танцевать? Когда у нас такое горе?! Пустышка бездушная!

Он кричал, а у Саши глаза наливались горячими слезами, и только боль от прикушенного резцами языка не давала им вылиться наружу – еще этого не хватало – разреветься. Но упрямство взяло верх. Саша насупилась и еле слышно произнесла:

- У нас уже больше двух лет горе! Так что ж теперь, похоронить себя что ли?
Алекс подлетел к ней, занес ладонь и на мгновенье Саше показалось – на этот раз точно ударит. Но выпестованный годами внутренний запрет дал о себе знать. Опустив руку, брат бил словами:

- Да? Тебе надоело? Ты хочешь веселиться? Ты жить хочешь? Ну давай, вали отсюда, живи, распевай песенки, крути задом и вешайся на мужиков! Что,  думаешь я не знаю, что ты с этим хачиком крутишь? Дура бестолковая! Правильно, мать же ничего не скажет, а я для тебя пустое место. Ты, наверное, и рада, что так получилось? Только и думаешь, как к этому чернозадому свалить? А я тебе вот что скажу – на фиг ты ему нужна! Только если рассчитывает сам сюда припереться после того как… - он не смог произнести конец фразы вслух – еще одно табу. Но оба – и брат и сестра знали, о чем умолчал Алекс. – Еще бы, они там друг у друга на головах, а тут трешка. Да, лакомый кусочек? А вот фиг вам, так скоро, как вам хочется, это не произойдет! Я не позволю. И можешь не мечтать!

Саша плакала. Как ему удавалось – при каждой стычке упрекать ее в том, что она желает смерти матери? Все ссоры – а в последние месяцы их становилось все больше, брат вспыхивал, как вымоченная в керосине спичка, на ровном месте, как сегодня – заканчивались этим чудовищным обвинением.
Заметив, что сестра плачет, он удовлетворенно прикусил нижнюю губу, складка на лбу разгладилась.

- И чего не хватает? Тебе-то с чего чувствовать себя несчастненькой, ущемленной? А? – он ходил взад вперед по комнате, отрывисто бросая слова:
- Или может быть это ты вынуждена была уйти из школы после девятого класса? Или ты пошла в пятнадцать лет на стройку? А может это ты теперь каждое утро чуть свет трясешься в переполненном автобусе и потом таскаешь сумки и ящики на рынке? До кровавых мозолей? В любую погоду? Молчишь?

Саша не молчала, ревела в голос, преувеличенно громко - в надежде на то, что жалость или раздражение заставят его прервать тираду, но брата это не проняло. Он продолжал:

- И все, что от тебя требуется – немного сочувствия, немного простой женской заботы, каплю поддержки. Но тебе и этого много! Ты хочешь, чтобы я взял на себя ВСЕ! А тебе оставил возможность жить беззаботной, легкой радостной жизнью? Говорить о каких-то паршивых тряпках? Как в ТОТ день? А ведь это и твоя мать тоже! в первую очередь - ТВОЯ мать.
Он знал, куда бить - так, чтобы скрючило от внутренне боли.

Саша пыталась подавить спазмы, хватала ртом воздух, силясь восстановить дыхание и произнести хоть слово в свое оправдание. Но Алекс не стал дожидаться, когда сестра обретет возможность говорить – демонстративно хлопнув дверью, он вышел, вернее - выскочил из комнаты.