Это время она сама выбрала...

Три часа ночи - это время она сама выбрала. В два люди ещё могут не спать. В четыре кто-то уже встаёт. А три - такой час, когда ну всем спать хочется. И, по её мнению, в этот час никто не станет вставать и шататься в сторону окна, чтобы посмотреть, что там за шум опять, возле общаги.

Уже две недели она знала, где ночами стоит эта машина. Его машина. Потому что его не бывало дома 2-3 раза в неделю последние 3-4 месяца. До этого он не приходил один раз - новые материалы, надо посидеть, домой гоняться не резон, родители ближе. А до этого он стал задерживаться вечерами, вроде как на кафедре халтурка появилась, за которую доплачивали. И он действительно приносил два раза в месяц ей букеты несезонных цветов и чего-нибудь вкусненького в клюве.

А до этого была свадьба сразу после института, зависть незамужних подружек их девичьего института (библио-чего-то там), восторги первого года жизни, обустройство собственного жилья (родители её съехали в деревню учительствовать перед пенсией) в распашонке-трёшке, где все было дозволено переделать по-своему, по-современному. И можно было принимать гостей-друзей, засиживаться до утра и даже немного пошуметь, потому что весь подъезд заселялся когда-то молодыми, как они сейчас, родителями будущих взрослых детей и все друг друга знали и навещали друг друга и на Новый год собирались под окнами пошуметь.

Потом был второй год. Становление молодой семьи. Расклад сил с самого начала был определён, ещё до свадьбы. Он сразу предупредил, что как потомственный... обязан учиться как можно больше и дольше, что сразу после диплома уйдёт на диссер, а там и на докторат. И только потом начнёт полноценно работать - двигать науку. Поэтому на её плечи ляжет... Его родители нашли ей хорошее по доходам место со знанием языков, плюс подработки переводами дома, плюс составление справок для научных трудов его папы (ради чего прежний помощник был отстранён) она ни разу не сопротивлялась, поскольку в этом видела задачу женщины-жены известного (ну, в будущем) мужа.

Муж не был ни неумехой, ни белоручкой. У деда в летние каникулы он научился держать в руках молоток и делать прочие строительно-хозяйственные дела по дому. К тому же он, да и она тоже, были людьми высокой культуры самодисциплины, поэтому времени на все хватало.

На третьем году совместной жизни, когда ему вот-вот пора было готовить автореферат, она стала испытывать лёгкое беспокойство. Внутреннее, которое не понимала и объяснить бы не смогла. Но... что-то пошло в ней не так, такая душевная почесуха, что ли. Когда они в очередной раз планировали, как отметят его защиту и куда поедут отдыхать, она неожиданно быстро забормотала, что хочет наконец бронзового свечения кожи, что с палатками на Селигер (первый, в память о недавнем студенчестве, отпуск) или к родителям в деревню на урожай (второй, начало заготовительного периода молодой семьи) больше не поедет, а хочет на-жёлтый-песок-синее-море-под-пальмами! Он рассмеялся, заявил, что это самое хотел ей предложить, но чуть позже, сделать сюрприз.
И вскоре он начал пропадать из дома. Внутренняя маята, и так её посещавшая, стала обретать внешние проявления, она сделалась дёрганой, крикливой, по ночам отправляла его в гостиную. В работе стала допускать ошибки, не успевала в срок с халтурами. И начала за ним следить.

Вскоре его старенькую, но приметную машинку, дедов 408-ой Москвич, который тот совместно с внуком для него же и откапиталил к окончанию школы, она обнаружила у их студенческого общежития, где жило не так давно столько друзей-подруг-однокурсников, где они сами... впервые... И о ужас! - теперь он здесь пропадал по ночам. Без неё!
Она без всякой боязни, будто не слыша производимого ею шума, не замечая, что вокруг машины становится все светлее от резких ночных проснувшихся окон, что в её сторону и адрес летят недобрые слова, а могут последовать и предметы... она остервенело и холодно била его машину. Для этого у неё был небольшой титановый ломик, забытый под капотом кем-то из слесарей в автосервисе, лёгкий, прочный. Её сил и веса ломика не хватало, чтобы сразу разбить хотя бы стекло, но увечья были видны уже со всех боков - она обходила машину по кругу, раз за разом, как в ритуальном танце. И била.

Он вышел на шум. Что-то сумел объяснить подъехавшему наряду, отнял у неё, уже бессильно плачущей, ломик и отвёл её в подвал дома. Там всегда был общажный "дом быта" ("подвал быта", говорили студенты - стиральные машины, гладилка, сушилка, столярка...), в котором надо было кому-то дежурить по ночам, ибо быт случался чаще всего ночью, и за ночные дежурства приплачивали. Ну дааа, он же ещё студентом подрабатывал тут, в очередь с остальными мальчиками, как она не... Он достал из металлического шкафчика для сменной одежды коробку, на дне которой лежала подборка буклетов об экзотических путешествиях, а сверху - уже припухавшая стопка купюр, молча вынул деньги, вложил ей в руку и сказал, что на такси точно хватит.

Наутро он собрал свои вещи и съехал к родителям. Её поувольняли со всех работ-подработок, она сдала квартиру и уехала к родителям учительствовать в деревню. Он забросил научную работу и таксит на вновь восстановленном Москвиче. Прошло несколько лет. Оба страшно одиноки.