А море будет спокойным

Игорь Мерлинов

«А море будет спокойным»

Как пятилетний сурок, я не видел своей тени. Значит, наступит скорая весна. Все дела Консуэлы были теперь завершены. Я задержался за порогом учреждения и огляделся по сторонам. На перекрёстке впереди, перед домом престарелых, на зелёный свет для пешеходов прерывисто пищал сигнал. Старичок с поднятым овечьим воротником одной рукой тянул за собой тележку. Другая его рука в рукавице была плотно сжата в руке сгорбленной старушки.  Кругом были серость, гул и безобразие города.

Без предупреждения, меня настиг сухой, пустой, бессмысленный, тихий плач. Всё моё тело содрогалось. Оно вывернулось куда-то влево, вниз, на четверть оборота. Правой ладонью я закрывал лицо, защищая себя от чего-то ужасного, непоправимого. Моя шея содрогалась и клевала в такт сухого плача.

Я знал Консуэлу с детства. Мы были друзьями более сорока лет, хотя и с некоторыми перерывами. Эти перерывы совпали с большими переменами и с наиболее важными судьбоносными временами в нашей жизни. Мы стали друзьями весной, после сентября семьдесят третьего года, когда Консуэла была вынуждена в спешке покинуть свою страну. Она уехала нищей, измученной после заключения, с неприкрытой ненавистью к режиму и его серым кардиналам. Она оставляла за собой утраченную молодость и погубленные надежды.

Летом мы уезжали на один месяц к сестре Консуэлы, в Винья Дель Мар. После такого недолгого отъезда мы возвращались назад, в столицу. Но, город встречал нас уже как чужих, с подозрением, как бы отторгая нас от своего существования. И правда, нашего отсутствия никто не замечал. Казалось, что и ничего не менялось за это короткое время. Только теперь мне становилось понятным, что всё менялось за это небольшое время. По дороге домой мы почти никогда не разговаривали, а только смотрели в окна на пешеходов, на плащи, на свинцовое небо. Перед поворотом, водитель автомобиля включал боковые поворотники, и мы вслушивались в «тик-так, тик-так, тик-так…»

После каждого возвращения мы заставали полным почтовый ящик. Наш дом встречал нас странным запахом пыли. Кухня была пуста. На столе стоял высохший чайник.

Уже в начале осени, с месяца марта, перед началом Пасхи, я ждал иногда Консуэлу после школьного дня, в крошечном скверике, по соседству с бакалейной лавкой. Я открывал калитку в плотном колючем кустарнике по периметру сада, усаживался на лавочку и отдавался мелочам прошедшего дня, фантазиям и полёту растревоженных голубей в непроницаемом небе.

«Этот мир создан для двоих», - любила повторять Консуэла. В позапрошлом году, поздней осенью, она уговорила свою подругу, такую же одинокую, как и она сама, провести две недели на борту лайнера. Дважды в году судно выходило в «репо». Корабль покидал один порт в начале рейса, а прибывал уже в другой порт в конце. «Я возьму билет в один конец», - говорила мне Консуэла.  Я ответил, что буду её ждать и непременно встречу, как и раньше доводилось. Она говорила, что я приношу ей удачу.

Я коротал полуденное время под миндалевым деревом в узком кругу ни к чему не обязывающих шапочных знакомых. По большинству, все они преждевременно, но с расчётом, оставили службу. Я рассеянно наблюдал за игрой в криббедж, популярной на Тихоокеанском флоте. Мне никогда не полюбить эту игру.

Я думал о Лилие. Она была очень, очень молода. Я смеялся над её непременными скобами, поспешной короткой причёской под пажа. В ответ она лишь озорно смеялась. Её большие карие глаза блестели. Она предлагала вечную дружбу, шоколадки и бог знает, что ещё. Она напевала, обещала навестить и приготовить обед голышом.

Время от времени я бросал взгляд на деревянный криб, отрываясь от океанического горизонта. В голове была полная сумятица, полная хрентефрень. «Всё не так, всё иначе…» - говорил я себе. «Аз буки веди жизнь, или кажется, что «это» - жизнь. Плыву по течению. (наступает время, когда слово) “недвижимость” (приобретает другой) неподвижный, вечный смысл. Что-то, чего, вроде, нет, или, кого-то больше нет рядом в измерении - это отсутствие – совершенно разный предмет для всех, но - один, когда всех уже насовсем и со всеми нет. Но, всему и вся вопреки, или, с недостижимой горней руки, жизнь – это такое прозрение, когда верен себе, что не с руки…» Итак, я думал о том, что отсутствие чего-либо или кого-нибудь, означают совершенно разные вещи для каждого. О том, как синтаксис языка становится преградой к осознанию реальности. О том, что предпочёл бы писать иероглифами, ибо иероглифы переживают тысячелетия, и гораздо легче разучиваются многоязыкой рабской толпой.  В который раз о том, что время не существует, но что времени почти что не осталось. О том, что для Консуэлы её родина оказалась уже навсегда где-то за горизонтом её жизни. О том, что там, в высших сферах, волеизъявление большинства, может быть, уже давно победило, и единовластие уступило место этим множественным силам. О том, что, если что-то и важно, так это существование и продолжение этого или другого сознания, существования, созерцания, опыта.

Корабль уходил из порта в два часа дня. По дороге в порт, Консуэла повернула на параллельную набережной улицу, уходящую вверх, в горы. Белые дома по сторонам улицы казались ей одинаковыми, такими же, какими она видела их ранним утром, на набережной. Консуэла торопилась. Она хотела даже было попроситься в один из ближайших домов, постучала, но ей никто не открыл. В груди была острая боль. Ей не хватало воздуха, и она присела между двумя хвойными деревьями. «Кажется, я умираю…» - прошептала она.

Корабль покинул порт. Его яркая цветная огромная туша постепенно вписалась в угол зрения. Потом корабль коснулся горизонта и прочеркнул его между висящих розовых облаков. Потом, казалось, он совсем прекратил движение. Потом, потерял форму, превратился в серую размытую массу и исчез в дымке. Консуэла же, её подруга, вся её жизнь и я навсегда остались на берегу.

Каждый раз, когда я слушаю утренние морские сводки, я думаю о Консуэле:

«Погода на морях. Утром на Средиземном море будет северный ветер, а море будет спокойным. Ночью на Средиземном море будет северный ветер, а море будет спокойным. Утром на Галилейском море будет восточный ветер, а море будет спокойным. Ночью на Галилейском море будет восточный ветер, а море будет спокойным. Утром в Эйлатском заливе будет юго-западный ветер, а море будет спокойным. Ночью в Эйлатском заливе будет юго-западный ветер, а море будет спокойным».


2014-2016 г.