1997 г. Белая ворона

1997 г. Белая ворона
Все мы, памятуя о том, что «по одежке встречают», стараемся, особенно, когда попадаем в незнакомое место к незнакомым людям, выглядеть, то, что называется «прилично». При этом, тотчас, попадая под влияние, придуманных неизвестно кем и неизвестно где, стереотипов, начисто забывая о том, что надо выглядеть не «прилично», а «соответственно». С точки зрения окружения одинаково возмутительны, как оборванец в оперном театре, так и 'человек во фраке', среди оборванцев. Последний факт чаще всего замалчивается, хотя народная пословица упоминает именно белую ворону, а не чёрную чайку. Видимо потому, что культура - удел отнюдь не оборванцев.
Мне как-то пришлось почувствовать себя белой вороной, хотя в большинстве случаев ощущаешь себя именно чёрной чайкой.
А было так - моя приятельница Алла захотела увидеть международный суд в Гааге...
(Читатель спросит: «Его-то зачем?» Я тоже задал ей этот вопрос, но не получил на него никакого адекватного ответа. Одни недомолвки, полуфразы, хождения вокруг, да около. Женская речь и так, изобилуя словами, несет в себе минимум смысла. Но в этом случае смысл равнялся нулю. И тогда я понял - она сама не знает зачем! Ей движет рефлекторная тяга дикаря к цивилизации!
Почему аборигены одевают, совершенно ненужную при их образе жизни, одежду белых людей? Зачем перенимают повадки и манеры чужеземцев? А потому, что исподволь осознают - одно только прикосновение к высокому уже, пусть на немного, но возвышает. А стремление ввысь заложено в нас природой или Богом - кому как понятнее.)
...и попросила меня сопровождать ее. А поскольку, ни я, ни она никакими иностранными языками не владели, то пришлось позаботиться о русскоговорящем гиде, который без труда нашелся в этой маленькой стране. Им оказалась женщина из провинциального русского городка, по международному знакомству вышедшая замуж за голландского рабочего, и проживающая теперь в Амстердаме, неподалёку от порта, в районе, который я окрестил «заканальем», поскольку дорога туда шла через туннель под каналом или рекою. Она на удивление хорошо знала не только этот город, но и всю страну, несмотря на то, что жила там всего лет семь. Не знаю что это - врожденная интеллигентность или необходимость зарабатывать себе на хлеб в чуждой системе, где тебе, честно говоря, не уготовано место под солнцем. Как бы то ни было, ее работа заслуживала похвалы. Поэтому, на прощание, мы преподнесли ей небольшой подарок, а она, в свою очередь, пригласила нас к себе, чтобы показать, как живет простая семья голландского портового рабочего.
Замечу, что все это происходило в новогодние каникулы, когда в приморской Голландии не то, чтобы холодно, а промозгло и ветренно. Даже нам, москвичам, привыкшим к сырой зиме, там казалось намного холоднее, чем должно было быть при плюсовой температуре. Учитывая эти особенности, Алла одела норковую шубку и очень красивую, норковую же, шляпку. Назвать это произведение скорняжного мастерства «шапкой» я просто не решаюсь.
До этого момента, мы посещали, либо пешком, либо на такси, центры городов, которые, как это часто бывает в большинстве европейских городов, битком набиты иностранными туристами. Богатыми или не очень, но старающимися, во всяком случае, произвести впечатление состоятельных людей. Мы были «своими» среди «своих» и не выделялись из толпы.
А тут нам пришлось, как местным жителям, воспользоваться автобусом, поскольку наша гид, видимо боясь, что мы заблудимся в обилии гласных в голландских словах, вместо того, чтобы написать адрес, нарисовала схему как проехать на, привычном ей, автобусе. Возражать мы не стали, поскольку он останавливался буквально в двух шагах от нашей гостиницы, да и было интересно сравнить «их» транспорт с «нашим».
Замечу, что в Гаагу, мы ехали на местной электричке. Но там было так тесно, душно и многолюдно, что мы толком ничего не разглядели, а не чаяли только одного - когда доберемся до места, чтобы покинуть этот ад. И даже природная жадность не запретила нам вернуться обратно на такси.
Пока мы ждали автобуса ничего особенного не происходило - на нас никто не обращал ровно никакого внимания. Вероятно сказалось то, что мы не смешивались с народом, а стояли вдвоём поодаль от остановки. Вряд ли мы выделялись в районе ресторанов и гостиниц, где подобных парочек не счесть. Но стоило нам только войти в салон (а входили мы самыми последними), как мы сразу же оказались в центре внимания. Окружающие, никоим образом не скрывали своего интереса, а напротив - бесстыдно пялились на нас во все глаза. Что только пальцами не тыкали! Все они, как большинство простолюдинов, имели скучные, если не сказать тупые, невыразительные лица, поэтому по ним невозможно было осознать чем вызвана такая реакция - восхищением или возмущением.
И это было более всего неприятно - неизвестность всегда пугающа. А когда мы решили пройти в конец салона, чтобы, как говорится, не мозолить глаза, то они мало того, что проводили нас глазами, так еще и стали поминутно оборачиваться и лопотать что-то между собою на своем птичьем языке, который, хоть и похож чем-то на английский, но для меня, лично, был полнейшей загадкой. И опять же - тон их разговоров был таким же бесцветным, как и их лица, поэтому не давал выяснить их отношения к нам. Если бы хоть один в разговоре ухмыльнулся или же многозначительно поднял брови, то нам было бы намного яснее. Но ничего, кроме бесстрастных лиц и такой же бесстрастной невыразительной речи.
Так что через салон мы прошли, как будто бы сквозь строй. Почти двадцать пар глаз, внимательно, как скотину на рынке, изучили нас с головы до ног и, казалось, содрали с нас не только одежду, но и кожу. После такого, мы устало плюхнулись на заднее сидение автобуса, ужасно похожего на наш (видимо копировали один в один) и стали обсуждать причину столь нездорового внимания местных к нашим персонам.
Аллу, как всегда, волновал еврейский вопрос. Что они евреев что ли не видели? - возмущалась она. Уставились на нас будто бы мы с другой планеты. Я не согласился с этим, ведь Амстердам - алмазный город, напичканый евреями по самое не могу, количество которых, хоть и было значительно сокращено фашистской оккупацией, но к нашему появлению уже было восстановлено в прежнем объёме. Тогда она продолжила свои рассуждения, которые были, как обычно у женщин, особенно у красивых, напичканы различными несуразностями. Ее предположения становились все фантастичнее и бессмысленнее, и трудно даже предположить до чего бы еще она додумалась, если бы я не прервал ее излияния:
- Подумай, милая, в этот, драный, по местным понятиям, автобус входит стройная миловидная молодая дама, одетая в комплект, чтобы купить который, каждому из сидящих перед нами надо два с лишним года не пить не есть, а трудится, трудиться и трудиться, как завещал великий Ленин. Каковы их ощущения! Ленин, разгуливающий по Красной площади, не произвел бы такого впечатления, да и инопланетяне тоже. Может быть только Сильвестр Сталлоне в квартире у Лобачевой? Вот-вот - представь себе как бы выпучили глаза мы с тобою, да и кто угодно тоже, если бы зайдя к Лобачевой обнаружил бы там Сильвестра Сталлоне мирно попивающего чаек на кухне! Вот и они - сидят и обсуждают - что за птица, а главное - с какой целью, в их курятник залетела. Им невдомек, что мы пользуемся их автобусом, как транспортным средством для перевоза дорогих меховых изделий по городу Амстердаму. Они думают, что может быть какое-то шоу или скрытая съемка. И рожи поэтому такие тупые - а что им до этого. С одной стороны - любопытно им, конечно, - кто мы такие, из какой страны, а с другой стороны - для них, бедняков, мир красивых вещей настолько чужд, настолько далек, настолько недоступен, что становится неинтересным.

- Теперь ты понимаешь, каково быть белой вороной - после значительной паузы, продолжил свою мысль, я.

- Понимать-то понимаю, но чувствую себя не белой вороной, а, как ты говоришь, черной чайкой. И почему же я куртку не одела?