Глава 11. 2-ая часть Шаги по земле

 
              Глава 11. Первым делом самолёты…
      
   Работа круглый год под открытым небом: и весной, и жарким летом, и в осеннюю непогоду, и в морозную зимнюю стужу при ветре, гуляющим по простору аэродрома, требует от авиатехников, мотористов и других наземных авиаспециалистов определённой закалки, выносливости и здоровья. Вместе с тем постоянная работа на свежем воздухе является залогом этого здоровья.
   Технический контрольный осмотр рейсовых самолётов, прилетающих во Внуково из необъятных просторов нашей страны и из-за рубежа, накладывал огромную ответственность на исполнителей при любой погоде. Мы это знали и выполняли добросовестно свои обязанности, невзирая порой на подмороженные нос, ухо или палец руки. От лютых морозов в нашем распоряжении имелись специальные обогревательные аппараты (бензиновые печи с рукавами, по которым подавался горячий воздух в двигатели), но их порой не хватало на каждый обслуживаемый самолёт.
– На выход, Жан-Поль Марат! – так часто называл меня мой напарник по работе Алексей Пончиков, – Ли-2 из Тюмени поставили на нашу стоянку. Обратный вылет завтра утром. Бортмеханик ждёт нас, чтобы отдать ключи от кабины самолёта и сообщить о замечаниях, которые были отмечены в полёте. Он спешит, потому что экипаж ожидает его в зале аэровокзала. Они собрались ехать вместе ночевать в лётный профилакторий «Валуево». Поэтому побыстрей одевайся и не забывай, что мороз сейчас минус 32 градуса, а за окном наступила ночь.
– Уже готов, товарищ Лёха Пончик! – так ласково отвечал я своему партнёру на его «Жан-Поль Марат».
    
 Прихватив свои чемоданчики с инструментом, мы вышли из нашей теплой каптёрки и направились на стоянку обслуживания самолётов.
Она освещалась прожекторами и было видно, как бортмеханик, ожидая нас, бегает в припрыжку вокруг самолёта, чтобы окончательно не замерзнуть.
– Наконец-то я вас дождался, – подбегая к нам, сказал он, протягивая ключ от входной двери и талон на заправку самолёта топливом. Замечаний в полёте больших не было, если не считать редкое потряхивание правого двигателя. Когда запустите его, может потребуется вскрыть магнито и зачистить контакты, – добавил бортмеханик и собрался уходить. Но не тут-то было: Алексей схватил его за рукав лётной куртки и остановил: «Не спеши, – обратился он к нему, – ты наверно недавно летать стал? – спросил Пончиков, – вижу не знаешь наших порядков. 
  Они самые простые, – Лёха протянул бортмеханику солдатскую пол-литровую флягу, – накапай в неё спиртика и можешь ехать спокойно в профилакторий «Валуево» на отдых, а мы сделаем здесь всё, чтобы утром самолёт твой был готов к полёту по всем параметрам.
– Спирт для системы антиоблединения у меня в пилотской кабине, у сиденья штурмана, – ответил механик воздушного судна, ключ на вход у вас: налейте флягу сами, только не забирайте весь спирт. Объяснив это, он побежал в здание аэропорта, где его ждал экипаж, а я высказал Алексею свой протест по поводу его поведения, на что он с улыбкой ответил мне: «Умный ты парень, Жан-Поль Марат, но дурак до невозможности: в такой мороз фляга спирта нам никогда не помешает, а наоборот может здорово пригодиться».
   Мы подтащили к самолёту обогреватели, подключили дополнительный прожектор, но через каждый полчаса работы приходилось ходить в теплое помещение домика нашей службы, чтобы согреться. 
   Ближе к утру, когда мороз покрепчал, мы закончили работу. Алексей запустил двигатели, чтобы убедиться, что они в полной исправности. Зачехлив их и заправив баки самолета топливом из подъехавшего бензозаправщика, мы вернулись в свою тёплую каптёрку на отдых, но там нас ждала новая заявка на обслуживание очередного транзитного рейсового самолёта из Симферополя. Так мне приходилось работать и учиться в аэропорту Внуково.
  После суточной работы нам полагалось двое суток отдыха. В этот раз я решил использовать эти двое суток для полёта в составе знакомого экипажа в абхазский аэропорт Бабушары, где не было морозов и где меня всегда встречали мои друзья по бывшей совместной работе. Полёт туда и обратно по своим выходным дням был у меня не первым. К сожалению, этот последний визит в Абхазию принёс мне горькое известие.
   За крупную недостачу самолётного топлива, хранящегося в закопанных на аэродроме цистернах, которое использовалось для заправки транзитных самолётов, был арестован и посажен в тюрьму посёлка Дранды главный инженер аэропорта и самый близкий и дорогой мне человек Виктор Николаевич Бородавкин.  Вместе с представителем администрации аэропорта «Бабушары» я побывал в тюрьме и получил разрешение на свидание с Виктором Николаевичем. Его привели в комнату свиданий, где и состоялась встреча.
«В сфабрикованном на меня деле, моей вины абсолютно нет, – сказал мне Бородавкин, – документы, доказывающие мою невиновность, были переданы и находятся у моей супруги, но следствие их не признает и к делу приобщить не желает».
– Ты знаешь мою жену Марию Семеновну и мой сухумский адрес. Прошу тебя, забери у неё документы и в Москве передай их начальнику аэропорта «Внуково» Башкирову Вячеславу Филипповичу. Я доверяю тебе, но будь осторожен – не потеряй эти документы.
    По возвращению во «Внуково» мной был передан Вячеславу Филипповичу, опечатанный сургучной печатью пакет документов, полученный от жены Бородавкина.
– Не знаю смогу ли я помочь ему, но попробую, – принимая у меня пакет пообещал Башкиров, – этим делом, как мне стало известно, заинтересовалось Министерство госбезопасности, – с выраженным сожалением добавил он.
   Через неделю меня пригласил зайти в 1- отдел аэропорта его начальник Коршунов. После обмена приветствиями он спросил:
– До меня дошли слухи, что тебе предложили стать вожаком комсомольской организации вашего подразделения, и сменить Веру Огневу, которая уходит в декретный отпуск по беременности. Это правда?
– Да, это правда, – подтвердил я, – она просила моего согласия, но я ответил, что должен обмозговать это предложение.
– Совершенно правильный ответ, – согласился Коршунов, – такие предложения необходимо тщательно взвешивать. Кстати, твои родители были репрессированы в 1937 году, а кто они были?
– На момент ареста, отец был Первым секретарём областного комитета ВКП(б) Ивановской области, членом ЦК, а мать домохозяйкой. Вы меня пригласили, чтобы спросить об этом? – задав встречный вопрос, поинтересовался я.
– Нет, – ответил начальник 1-го отдела, – эта информация есть в твоей автобиографии, приложенной к заявлению при поступлении на работу. Удивительно, что ею заинтересовался Абакумов. Мне позвонили и приказали приехать к нему вместе с тобой. О времени поездки я сообщу тебе дополнительно.
– Кто такой Абакумов? – удивился я, – и почему он читает мою автобиографию?
– Начальство надо знать, мой дорогой, тем более Виктора Семеновича Абакумова – Министра госбезопасности.
   Я ушёл от Коршунова обеспокоенный его сообщением: «Зачем понадобилось такому высокому чину, как министру, да ещё госбезопасности, приглашать к себе простого авиамоториста?» – эта мысль засела в моей голове и на неё не было ответа
– Буду ждать вызова, – решил я, лежа на койке в своём общежитии.
  – О чём мечтаешь, сосед? – спросил меня вошедший в комнату Рудольф Решетов –  авиатехник, живущий вместе со мной.
– Приобрёл головоломку, Рудик, – был мой ответ, а затем я рассказал подробно о своём посещении Коршунова.
– Да, есть о чём задуматься, – подтвердил мою озабоченность Рудольф и сообщил, что слыхал об Абакумове, много нелестных рассказов, связанных с работой «СМЕРШа», возглавляемого им во время войны, а в 1946 году был арестован Нарком авиапрома Шахурин Алексей Иванович. На одном самолётостроительном заводе говорили мне, что арест Шахурина не обошёлся без активного участия лично Абакумова. Плохо, когда «в гости» приглашает контрразведка: от этого «приглашения» можно ожидать чего угодно, – вздохнув, произнёс Решетов.
   Через пару дней, когда я был на работе, Коршунов зашёл к нам в общежитие и оставил записку: «Завтра нас ждут в Москве на улице Кузнецкий мост в приёмной Абакумова к 11 часам. Реши вопрос со своей рабочей сменой и захвати личные документы. Ты должен быть хорошо побрит и одет в форму ГВФ. Рано утром я за тобой заеду. Подпись Коршунов».
    В его обращении ко мне на «ты», просматривалось некое пренебрежение к моей личности и показ своего превосходства, которое дополняло мою тревогу, связанную с вызовом в орган контрразведки.
   Оформив необходимые пропускные процедуры, мы поднялись на второй этаж старого невысокого здания и очутились в комнате секретаря-девушки одетой в военную форму. Дверь из этой комнаты вела в кабинет министра.
 – Присядьте пожалуйста, – предложила секретарь, и взяв трубку местного телефона, мягким голосом проговорила, – Виктор Семенович, к вам двое из аэропорта Внуково: Коршунов и Носов.
  Положив трубку, она подошла к двери кабинета Абакумова, открыла её, и обращаясь к нам, таким же голосом пригласила: «Можете войти!».
    Мы вошли в довольно большую комнату с дюжиной стульев, стоящих вдоль стен, на которых висели, положенные для советских учреждений, портреты руководителей государства. В этой комнате они ограничились двумя: Иосифом Сталиным и Феликсом Дзержинским. Центром внимания комнаты был письменный стол, за ним сидел мужчина лет сорока в штатском костюме, от которого благоухал приятный запах одеколона – это был Министр госбезопасности СССР Абакумов Виктор Семенович.
– Берите стулья и присаживайтесь, – пригласил он, – мой вызов вас к себе связан с материалами, которые мне передал начальник вашего аэропорта Герой Советского Союза Башкиров с просьбой разобраться в деле, инкриминированном главному инженеру сухумского аэропорта ГВФ Виктору Николаевичу Бородавкину. По некоторым обстоятельствам я решил лично ознакомиться с материалами этого дела, доставленного в Москву окольными путями и переданного Башкирову вами, товарищ Носов.
 – Да, это так, ¬– подтвердил я и рассказал Виктору Семеновичу всё, что касалось получения и доставки пакета с материалами в Москву.
   Абакумов, не перебивая и не задавая вопросов, слушал меня внимательно, а когда я закончил рассказ, сказал: «Спасибо! Всё ясно. Товарищ Коршунов, вы свободны, а товарищ Носов, задержитесь: я хочу с вами ещё побеседовать». Коршунов встал и вышел.
– Вы сын Носова Ивана Петровича, репрессированного в 1937 году? – первый вопрос задал мне Абакумов и, после моего подтверждения, продолжил. – Что вам известно о дальнейшей судьбе отца и матери?
– Практически очень мало, – ответил я, – слышал, что он расстрелян, но официальных документов у меня нет. Мать находится в трудовом лагере под Акмолинском. Проездом при возвращении из армии, я заезжал к ней, но из-за её болезни встретится не пришлось.
– Я знал вашего отца, – внезапно заявил Абакумов, – в конце 1931 года в Москве набирали молодежь из комсомольского актива в ОГПУ. Моя фамилия была внесена в список кандидатов, который рассматривался на заседании Окружкома и МК ВКП(б), под председательством секретаря этих организаций Ивана Петровича Носова – вашего отца.
   Один из присутствующих работников ОГПУ по московской области Александр Радзивиловский высказался о воздержании приёма ряда кандидатур, в том числе и моей, но председатель заседания не поддержал его предложения. Так я познакомился с Иваном Петровичем, чем обязан ему своей работой в органах контрразведки.
   Теперь, что касается главного инженера сухумского аэропорта Бородавкина. Мной было дано указание тщательно пересмотреть дело с учётом новых документов, и вчера я получил ответ: дело закрыто и Бородавкин освобождён из-под ареста с сохранением места работы и должности.
– Виктор Семенович, – чувствуя откровенность разговора, осмелился я задать министру вопрос, – можете ли вы сообщить о судьбе моего отца?
– Ваш отец был приговорен к высшей мере наказания Военной Коллегией Верховного суда СССР. Приговор приведён в исполнение 27 ноября 1937 года. Эта информация из дела, которое находится в нашем архиве и было недавно мной прочитано. Там же, в деле есть продолжение, связанное с арестом Ежова и его окружения. По этой причине дело Носова расследовано повторно.  Думаю, что требуется некоторое время для его пересмотра и Верховным судом для полного закрытия и оправдания невиновного.
  Кстати, у меня есть к вам, Марат Иванович, серьёзное предложение о поступлении к нам на работу в органы госбезопасности.
 От неожиданности такого предложения мне стало не по себе. Подсознательно я стал догадываться зачем приглашён и что от меня нужно.
 – Моя авиационная специальность мне нравиться, – поспешил я ответить на предложение своего собеседника, – и расставаться с ней у меня нет желания: первым делом самолёты.
– Зачем расставаться, – парировал он, – как работали в ГВФ, так и будете работать, только потребуется иногда выполнять наши задания. Зарплата солидная и карьерная скорость повысится. Понятно, что сходу такие решения не принимаются. Подумайте, мы подождём! А пока вы свободны и можете возвращаться во Внуково с одним условием: «Моя с вами беседа не подлежит разглашению нигде, никому и никогда».
На обратной дороге в машине Коршунов спросил меня: «Что вам поведал министр? Быстро он вас отпустил – это на него не похоже».
    Заметив, что начальник 1-го отдела аэропорта «Внуково» вдруг заговорил со мной на «ВЫ», я сообщил ему, что министр помог освободить из тюрьмы невиновного человека. Об остальной беседе умолчал, руководствуясь данному мне указанию.
    После посещения приёмной на Кузнецком мосту, меня замучил вопросами Коршунов: «Когда приму решение по предложению министра?»
  Принятое мной решение было отрицательным, и оно не могло быть никаким другим. В противном случаи, я оказался бы, принимая во внимание моё положение сына расстрелянного отца и сидящей в карлаге мать, забавной игрушкой в различных операциях контрразведки. Или ещё хуже: секретным агентом в обществе своих товарищей и друзей по работе, «сливая» информацию об их жизни, как принято у нас говорить, в «соответствующие органы». Кстати, в детском доме, где я воспитывался, за такую деятельность устраивали «тёмную».
     Мой официальный отказ от предлагаемой работы в органах госбезопасности стал приносить мне вдруг дополнительные сложности.
    Оставался один выход – уволиться из аэропорта «Внуково». Помог военкомат, куда я обратился и был снова зачислен на службу в Советскую армию и направлен с группой москвичей в школу младших авиационных специалистов (ШМАС) войск ВВС СССР. Школа находилась в Западной Украине, городе Чорткове Тернопольской области.
– Всё приходит на «круги своя», – подумалось мне. – Шаги по земле возвращали меня на Украину.