Рю Фессар, 8. Глава V

Мы бесцельно сидели на террасе "Chacun fait..." уже два с половиной часа, медленно опустошая бутылку бордо, как из подъезда вышли Данька и Мадлен. Вид у моего спецкора был весьма довольный и, надо признать, отдохнувший. Глаза блестят, пальцы уже не дрожат, на губах блуждает порочная улыбка соблазнителя. Он бросил взгляд в нашу сторону, поцеловал Мадлен и распахнул перед ней дверь маленького "рено".
— Adieu, ma cherie*
После того, как пронзительно-красный автомобильчик скрылся за поворотом, он подошёл и сел на свободный стул.
— Ну вот, жизнь вновь заиграла яркими красками. Мадемуазель Соланж оставляет после себя незабываемые впечатления. Даже жаль улетать. Что касается твоего прародителя, то он, как ты верно заметил, спит и сопит. Ну что, я смотрю, вы тут медленно, но верно надираетесь по самое не хочу. Осторожнее, Юлька любого споит за милую душу.
Я хлопнула его по руке:
— Ну хватит уже!
Дежанси слабо улыбнулся. Вид воодушевлённого Данияра его несколько приободрил. Даже появился намёк на румянец.
— Я никогда тебя не пойму, Дан. Никогда.
— И не надо. Крепче спать будешь. — Данька заглянул в бутылку и жестом подозвал Адель.
Когда толстая официантка принесла новую бутылку и какие-то непонятные печенюшки, мой спецкор задумчиво посмотрел на Луи-Армеля.
— У тебя есть братья?
— Один. Люсьен. Он епископ в Ватикане.
— Господи, что за семейка, — пробормотал Данька вполголоса, а затем сообщил как ни в чём не бывало:
— Значит, он обязан блюсти целибат. Сейчас... апрель, май, июнь... если бы ты была беременна, — он обернулся ко мне, — то уже знала бы об этом. — Он испытующе посмотрел мне в глаза. Я отрицательно покачала головой.
— Что ж, превосходно. У меня были опасения насчёт самых первых ночей, что вы проводили вместе. Но теперь Дежанси не охотник. Был, да весь вышел. Если ты родишь от него ребёнка, это будет самый обыкновенный пищащий младенец, безо всяких лишних неприятных качеств. Что ж, давайте выпьем, — он разлил вино по бокалам, — за конец династии карателей. О, а вот и старейшина рода! Мощный у тебя старик, Луи. Я был уверен, продрыхнет ещё часа два. Порода, что и говорить.

Гийом Дежанси спускался по ступенькам с весьма возмущённым видом. Он воинственно помахивал тростью и оглядывался по сторонам. Заметив нашу троицу, он свирепо засопел.
— Как ты встречаешь старших, щенок! Я проснулся на какой-то хлипкой кушетке, да ещё и на балконе! Ты что себе позволяешь!
Данияр, как мог, скрывал душащий его смех. Я порадовалась, что не выключала переводчик. Дежанси вздрогнул, но, ощутив солидный пинок по ноге, взял себя в руки:
— Ты устал с дороги и решил прилечь. Ты сам захотел поспать на свежем воздухе.
— Я не клошар, чтобы спать на улице! Ты всегда был никчёмным и непочтительным разгильдяем! Ты пьёшь какое-то дешёвое пойло! Ты позоришь весь род Дежанси! Кто это с тобой? — Он свирепо вытаращился на нас с Данияром.
Данька тоже вперился в блеклые разноцветные глаза под кустистыми бровями и медленно опустил руку в жаровенку на столе. Я мысленно простилась с ним на всякий случай. Луи-Армель тоже подобрался и взволнованно следил за лицом прадеда.
— Ты дурак? — осведомился старый Гийом.
— Я иллюзионист. Меня зовут Данияр. Я специализируюсь на номерах с огнём. — Он перебирал тонкими пальцами пылающие угли. Дежанси-старший посмотрел на него, как на клинического идиота.
— Ты что, циркач? Хотя чего я спрашиваю. В таких тряпках только циркачи и могут разгуливать по улицам.
Данька примчался в Париж в чём был, а был он в шёлковой бордовой рубашке с шейным шнурком, увенчанным серебристой пряжкой, плюс неизменные запонки. М-да, и впрямь концертный костюм. Дедок зрит в корень.
Данияр улыбнулся с самым светским видом и указал на меня.
— А это Юлия, она работает со мной. Она моя ассистентка.
Никогда уже, чувствую, мне не отмыться от клейма "его ассистентки".
— У тебя в друзьях циркачи? — Прадед смотрел на Луи-Армеля со смесью брезгливости и любопытства. — Ты совсем рехнулся? Твой брат носит епископский перстень, а ты якшаешься с балаганщиками? Правильно я тебя вычеркнул из завещания. Ты ни на что не годен. Так и сидишь, небось, в своей газете?
— Я шеф аналитического бюро "Франс 2", — ответил Дежанси, — и это не газета.
— Если ты шеф, значит, твой шеф круглый дурак. Неудивительно, что по телевизору несут форменную чушь, если такие, как ты, становятся начальниками.
Я заметила, что Луи-Армель тоже изо всех сил старается сохранить невозмутимое выражение лица.
— Моё руководство считает, что я вполне справляюсь со своими обязанностями.
— Выпивая со своими дружками? Ты идиот, Луи-Армель, ты всегда был идиотом и им же помрёшь. Я даже не пойму, с чего я решил тебя навестить. Но я ещё успею на поезд.
— Ты не останешься? — Дежанси удивлённо посмотрел на старого Гийома.
— Где, здесь? В твоей дыре? Может, ты мне предложишь снова заночевать на балконе? Я приехал убедиться, что паршивая овца остаётся паршивой овцой, в какие бы начальники она не выбилась. Не провожай, я знаю, как добраться до вокзала.
И Гийом Дежанси, возмущённо стукнув тростью о пол, развернулся и необычайно быстро пошёл прочь.

— Аллилуйя, — Данька поднял стакан. — Я положительно горд собой. Твой дед, Луи, прекрасен в своём праведном гневе. Он, правда, никак не поймёт, с чего он тебя так невзлюбил, но ничего, память штука подлая, придумает себе какую-нибудь причину.
Он выпил вино одним глотком и встал.
— Мне тоже пора. Не хочу нестись сломя голову, боясь опоздать на рейс. А вы... Экзорцист, если тебе опять захочется включить Отелло, просто вспоминай меня. До тех пор, пока тебе не расхочется. Ну всё, — он обошёл стол, чтобы пожать Дежанси руку, — я пошёл. Юлёк, — щеки коснулись сухие губы, — когда будешь вылетать, напиши. Встречу тебя. И не вырубайте телефоны, добром вас прошу.
Он поднял руку в жесте гладиатора и зашагал к стоянке такси. Мы оба молча смотрели ему вслед.

*    *    *

— Я его не понимаю, — в сотый уже, наверно, раз повторил Дежанси. — даже если проведу с ним бок о бок тысячу лет, я его не пойму.
— Всё очень просто. — Я вздохнула и прикурила новую сигарету. — У него никого нет, кроме нас. Он люто, мучительно, катастрофически одинок. О нём мечтают сотни женщин, но он никогда не выберет себе спутницу. Он отрёкся от своего прошлого, и у него больше нет семьи. Ты своё одиночество выбрал добровольно, и так же добровольно отказался от него. У Данияра больше нет выбора. Он обречён на бесконечные метания, как щепка в водовороте. Всё, что у него есть — это мы. Два его друга. Точнее, сначала была только я. Потом появился ты. Мы единственные знаем о нём правду, мы приняли эту правду. И он ценит это. Поэтому я тебе ещё раз повторяю, он убьёт за меня. И за тебя тоже. Он не допустит, чтобы единственным близким ему людям грозила опасность. Он не может позволить себе эту роскошь.
Луи-Армель задумчиво кивнул.
— Наверно, ты права.
Большой толстый кот, неуловимо напоминающий Адель, с возмущённым мявом бродил между столиками, рассчитывая на благородство посетителей бистро. Надо будет посоветовать Даньке завести чёрного котёнка, подумала я. И приучить сидеть на плече.

*    *    *

Симпатичная стюардесса рейса Париж-Москва авиакомпании "Эйр Франс" уже который раз украдкой разглядывала странного пассажира в шестом ряду. Удивительно красивый брюнет с усталыми глазами равнодушно складывал самолётики из страниц рекламной брошюры. Самолётиков набралось уже девять штук. Стюардесса наблюдала, как он принялся за десятый. На одиннадцатом девушка не выдержала и подошла.
— Can I help you?
Брюнет поднял глаза странного оттенка переспелой вишни.
— Yes, — после секундной паузы отозвался он, — certainly, you can.**



* — Счастливо, радость моя (фр.)

** — Я могу вам чем-то помочь? —Да. Несомненно, можете (англ.)