Пастыри Глава 22

Каждый раз, когда Тодор открывал глаза (или думал, что открывал?), он видел лишь черноту – непроглядную темень, - и неясно было, находится ли он где-то или эта тьма прямо в его мозге. Не было ни времени, ни пространства, одна бесконечная мука на все лады. Ему виделись чудовищные, невообразимые вещи: окровавленные люди, куски тел, изуродованные, выпотрошенные массы чего-то живого, которые пульсировали, ворочались и хрипели. Он слышал стоны, крики, наполненные таким страданием, что всё существо обуревали ледяной ужас и тошнота. Перед Тодором мелькали лица, искажённые пыткой, глаза, затопленные болью, что изливалась из них, смешиваясь с кровью и грязью.

Он хотел, чтобы мужчины и женщины исчезли. Успокоились. Он хотел, чтобы они улыбались, и когда Тодор начинал рыдать от того, что не в силах им помочь, не в силах видеть надругательство над человеком и слышать эту адскую какофонию, наступала абсолютная тишина и тьма. Бесконечная, поначалу избавительная, но через час, год, век обращающаяся таким же кошмаром.

В пустоте Тодор видел свою жизнь. Завывающую от боли полумёртвую мать; отца, доживающего дни по инерции, будто старое колесо, которое толкнули, и оно просто катится, чтобы в момент упасть; видел девушек, с которыми проводил ночи, - как они напитывают слезами свои подушки и как медленно остывают их души, рассыпаются прахом сердца, не вынесшие насилия чужим – и его тоже – безразличием, и как они мечтают о спасительной преданности или о лёгкой смерти. Видел себя. Тридцатиоднолетнего инфантильного глупца, растрачивающего отведённые ему годы на бессмысленные, а то и безнравственные вещи; причиняющего боль другим – не со злости, а от нежелания размышлять, неспособности видеть в них себя. Он слышал, как тяжко и грустно вздыхает отец, силясь понять, что он сделал не так, отчего его сын вырос таким безразличным. Словно раскалённое клеймо, во тьме загорались и жгли душу давно позабытые слова матери: «Ты моё солнце. Будь солнцем для всех. Ради всех сил, которые только существуют, не приноси в мир боль. Ни капли. Каждый, в ком бьётся сердце, равен тебе, и ты не вправе заставлять его страдать».

А потом приходило это – чёрное создание без голоса. Оно ныряло в него, въедалось собой в его мышцы, его нервы, его сознание и начинало свою пляску, новый круг страданий – на этот раз физических. Тодора разрывало на части, раздавливало, парализовывало, ему под кожу проникало что-то и извивалось, в голове вспыхивали огни и рассыпались острыми иглами, его внутренности наматывали и вытягивали из него, а потом кое-как запихивали обратно. Он думал, что умрёт. Он ждал этого и просил об этом чёрное создание, но оно было равнодушно. Оно питалось и жило его мукой. И неизвестно, как долго это продолжалось. Тодору чудилось – тысячу столетий.
    
Но вот он с трудом разлепляет веки. Вот видит свет. Тусклый свет притушенной лампы, который режет глаза, привыкшие к темноте. «Где я?» Тодор пошевелил пальцами – камень. Гладкий. Видимо, пол комнаты. По крупице зрение и способность мыслить возвращались. Так и есть, комната. Однако очень странная. Он повёл глазами. Всё вокруг слегка плыло, но Тодор понял, что полулежит на полу, прислонённый спиной к стене, в совершенно пустом помещении. Потянуло сквозняком. Запах воды. Темно, наверное, потому что ночь.
    
С неимоверным усилием, хватаясь за стену, он встал. Всё тело трясло. Еле-еле передвигая ноги, Тодор доковылял до единственного окна и выглянул, прислонившись лбом к прохладному стеклу. Он увидел лишь тёмные громады, неразличимые в темноте. Небо было затянуто плотными тучами, поэтому свет луны ничем помочь не мог. В изнеможении Тодор сполз обратно на пол.
    
Послышался звук – в скважине провернулся ключ. Тодор открыл закрывшиеся было глаза. Дверь в противоположном конце комнаты отворилась, вошёл маг и поставил перед ним тарелку с едой.

- Где я? – хотел крикнуть Тодор, но на деле вышел хриплый шёпот.

Маг промолчал.

- Где Лиа?

Молчание.

- Чтоб ты сдох.

Тишина. Маг развернулся и вышел. Щёлкнул замок.
    
Тодор покосился на еду. Что с ним было? Опьянение? Галлюцинации? Он знал, что бывают разные травы, ягоды, от которых людей уносит едва не к Творцам. Может, его пичкали чем-то подобным. Голод, однако, давал о себе знать, и Тодор рискнул: взял два фасолевых боба и съел. Привалился к стене. Подождал. Съел ещё два. Так он ел примерно полночи, потом уснул, и чёрное создание не приходило.
    
Разбудил его бесцеремонный пинок. Подняв голову, Тодор увидел того же мага, что накануне приносил еду.

- Поднимайся, – сказал маг, - и пойдём со мной.

По сравнению с предыдущим пробуждением, сил у Тодора немного прибавилось, но он понимал, что бросаться на него, кричать, пытаться бежать – всё будет глупостью, поэтому покорно потащился следом.
    
Маг привёл его в большой зал, убранный дорого, но сдержанно. Он был очень похож на тот, в котором ошеломлённый Тодор стоял под взорами девяти магов в Делакароне, только не было книжных полок вдоль стен – их украшали чучела морских животных – и из цветов преобладал тёмно-зелёный. У огромного, во всю стену, окна стояло вычурное мягкое кресло, и в нём, будто на троне, закинув ногу на ногу, сидела женщина. Она была немолода, но свежа; не красива, но привлекательна. Жёсткий корсет и облегающие штаны подчёркивали хорошо сохранившуюся фигуру, густые медные с проседью волосы лежали на плечах мягкими волнами. Женщина улыбалась одним уголком чётко очерченных губ и покачивала ногой, обутой в лёгкую туфлю без каблука.
    
Рядом с ней Тодор увидел Лию, и от сердца отлегло. Однако когда маг подвёл его ближе, он увидел, что Лиа бледна, едва стоит на ногах и смотрит предостерегающе.
    
Женщина заговорила.

- Доброе утро. Оно ведь доброе после всего, что вы переживали последние дни? – Не дожидаясь ответа, продолжала: - Наверное, не понимаете, где вы? По крайней мере, ты. – Она вальяжно выгнула кисть в сторону Тодора. – Вы в Нагаире. Меня зовут Клэда. Управляющий маг цитадели и Хранитель. Если есть вопросы, я к вашим услугам, а затем… Затем вы будете к моим.
    
Пока Тодор пытался поймать какую-нибудь осмысленную фразу в закружившейся вдруг голове, Лиа спросила первой:

- Как вы умудрились договориться с дохами?

- Хм, и с чего же ты решила, что я договорилась?

- Никто не уходит от них. Попал к дохам – оставь все надежды.

- А-а, кое-что знаешь, да? Я и правда сумела это сделать. Как вы знаете – а кто не знает, слушай, - её палец упёрся в Тодора, - Нагаир выстроен прямо в скалах на берегу моря Ликов. Когда его возводили, никто ещё не знал, что в недрах этих гор живут самые страшные порождения, которые возможно вообразить. Они не проявляли себя много столетий, потому что были слишком слабы, но потом… Потом стали без вести пропадать жители цитадели. Мои предшественники боролись с дохами магией, что особых плодов не приносило, поскольку наш враг фактически нематериален. Это энергетические сгустки неприродного происхождения, и потому магия действует на них очень слабо, а физическое воздействие и вовсе никак. Строить новую цитадель не доходили руки. Да и где её возводить? На Корвуде? – Клэда хохотнула. – Так маги пропадали – один-два в месяц – пока я не стала Управляющим. С великим трудом нам с другими чтецами удалось установить с дохами контакт. Это было чудовищно тяжело. Дохи улавливают информацию на самой границе жизни и смерти, органического и неорганического миров. Но у нас получилось! Мы заключили сделку: я отдаю дохам два человека из снабжающего города в месяц, а они не трогают магов. - Она торжествующе развела руками.

- Потрясающе, - кисло проговорил Тодор.

Клэда озорно ухмыльнулась.

- За вас я отдала двенадцать человек. При том, что дохи оставили вас только через два дня. Вам понравилась их компания? – Ответ ей явно не был нужен.– Каким-то образом они знают, насколько вы важны.

- Вам-то мы зачем? – спросил Тодор, чувствуя, что вот-вот грохнется в обморок от накатившего бессилия.

Вместо ответа Клэда обратилась к магу, который его привёл:

- Отправь-ка хориса к моей сестре. Скажи, они у меня. Пусть будет готова через четыре недели. – Снова посмотрела на пленников. Шаги мага отдалялись, превращаясь в эхо. – Скоро те немногие, кто ещё не бежал из Нагаира, отправятся в прекрасную северную цитадель, а ты, рыжая, пойдёшь за Сферой. – Глаза её блеснули. – Сразу после того, как умрёт Проводник, и ты получишь его энергию, а я – его кровь.

- Для чего?! – воскликнула Лиа. – Для чего вся эта жестокость?!

- Чтобы провести правильный обряд, - ответила Клэда таким тоном, будто разговаривает с годовалым ребёнком. – В нужный момент Сферу необходимо окропить кровью Проводника и Зачинающей.

- Я знаю другой обряд. Почему?

- Потому что это Тёмный обряд. Смерть Проводника ознаменует конец всего людского рода. Ты добудешь Сферу сама.

- Я не пойду без Тодора!

- И допустишь, чтобы умерли не только люди, но и маги? Все-все. Опустевшая планета… Неужто не лучше спасти хоть кого-то, пусть не всех?

Лиа опустила глаза, и Клэда хмыкнула.

- Отведите их в комнату, - сказала она двум магам, которые оставались в зале. – Можете вместе запереть, пускай попрощаются. Только опечатайте комнату барьером. Если рыжая вздумает что-нибудь выкинуть, не церемоньтесь. Хотя, - добавила задумчиво, - после дохов и без посоха – вряд ли.
    
Маги повели их, едва переставляющих ноги, по пустому коридору. Было тихо. Только изредка слышались какие-то голоса и звуки, доносящиеся с улицы. Как и сказала Клэда, большинство магов уже сбежали, и последние собирали вещи, готовясь покинуть дом.
    
Пленников ожидала всё та же унылая комната, в которой прошедшей ночью очнулся Тодор. Оставшись одни, они улеглись прямо на пол. Окно было закрыто, сквозь стекло нещадно палило летнее солнце, и жара отбирала последние остатки сил.

- Я столько раз избегал смерти, что уже перестал в неё верить, - проговорил Тодор. – И вот опять.

- Придумаем что-нибудь.

- Мы еле живы, среди магов, а ты без посоха.

- Я тут подумала… Если Кирт с ребятами шли за нами, они видели, как дохи… забрали нас.

- О, ну да. Нас спасёт господин Шрам!

- Это волк.

- Чего?

- Волк изгрыз ему руку. – Лиа облизнула пересохшие губы и отвернулась.

Тодор вздохнул.

- Лиа?

- М?

- Творцы… Я такая сволочь! Никчёмный человек, - проговорил он внезапно.

- Брось. Ты Проводник. И ты… совсем не плохой. Иногда по степени душевности напоминаешь бревно, но в общем…

- Нет, ты не понимаешь. Я всю жизнь видел и слышал одного себя. А понял только теперь. И что? Я умру, отец умрёт, не дождавшись, когда его сын из бревна переродится в человека, умрут все, у кого мне стоило бы попросить прощения… Полная задница. И моя тупость во главе.

- Тодор, - Лиа повернулась к нему, улыбнулась, - если тебя беспокоит это, значит, всё с тобой в норме. Я не знала тебя раньше, до всего, но ты очень изменился за те месяцы, что мы прожили в пути. В лучшую сторону. Нам всем есть, куда расти. Главное осознать это и не опускаться до бездушности.

- Извини, кстати, ну… за господина Шрама.

- Ха-ха! Я расскажу Кирту, как ты его нарёк. Ему понравится.

- Надо же… Скоро я с большой вероятностью умру.

- Придумаем что-нибудь, - повторила Лиа. Взяла Тодора за руку и закрыла глаза.

Какое-то время они лежали молча, в полудрёме.

- Пока я не умер, - проговорил Тодор, - хочу хоть узнать, что это за твари такие – дохи?

- Энергия, - тихо ответила Лиа. – Терзания так называются потому, что в их пещерах во времена Эпохи массовых войн находились тюрьмы и камеры пыток. Там творились вещи немыслимые… Но ты ведь видел. – Она с грустью сжала губы. – Сила человеческих страданий, боли, страха, отчаяния была так велика, и людей в этом средоточии зверства было так много, что вся безумная, чудовищная энергия, которую они выплёскивали, стала аккумулироваться в нашем мире. Появились дохи. Они привязаны к месту своего рождения и питаются страданиями, поэтому им нужен кто-то живой, чтобы его мучить. Ни творящая сила элементов, ни оружие, ни мольбы не способны на них повлиять. Они как… аномальная мутация. И не живая природа, и не неживая. И вообще не природа. То, чего не должно было родиться во Вселенной. Оскорбление для неё и самый безжалостный упрёк.

- Значит, всё, что мне виделось в том кошмарном бреду…

- Правда. Это всё было на самом деле.

- Но как… Как такое вообще возможно?! – От избытка эмоций Тодор приподнялся.

- Ничего личного, но задай этот вопрос себе. Ты ведь человек.