Отведи мою мысль и десницу

 ( рассказ)
            ИЮЛЬ в Юрмале в этом году не задался. Дожди и туманы изнуряли прекрасное побережье и о купании, а тем более, о загаре, не могло быть и речи. Солнце лишь на мгновения показывалось  в  облачных просветах и тут же вновь заваливалось тучами, торжествующе и грозно клубящимися над землёй и над морем.
   Большинство  обитателей Дома творчества писателей сидело  в номерах , проклиная погоду и Балтику, и своё неуёмное желание отдыхать  именно здесь.    Мои дочь и  жена ежедневно возносили молитвы небу, но оно по- варварски продолжало досаждать склизкой моросью и морочной хмарью, совершенно не реагируя ни на гневные взоры страдалиц, ни на свечи, возжжёные ими в православном Владими рском храме.
  И тогда мы решили клин клином вышибать, вдохновенно идти на «вы», и вообще противопоставить обнаглевшей стихии бесконечную волю и терпение человеческие. Свитера и куртки натянули (дочь ,увы!- от фронтальных прогулок отказалась), беспардонному бризу медальные профили подставили и топ-топ по бережку – от Дубултов до Дзинтари – боевым армейским шагом.
  Побережье пустынно. Никого не видать, хотя вокруг полно и санаториев, и пансионатов, и правительственных усадеб. Только чья-то одинокая фигура бредёт вдоль кромки моря, и такая печаль в её сгорбленном облике, такая неприкаянность.
Поравнявшись с путником, мы одновременно посмотрели на него. Это был мужчина лет сорока, гладковыбритый и тёмноволосый, в голубой болоньевой куртке и спортивных синих штанах. Узкое лицо его было устало и замкнуто, и когда он ответно взглянул на нас, лёгкая тень досады и удивления пробежала по этому лицу.  Вероятно, мы отвлекли его от каких-то обязательных мыслей, а может, он просто не ожидал, что в такую погоду ещё  кто-то кроме него способен тут прогуливаться.
  -Странный тип,- сказала жена, когда мы, обогнав мужчину, отошли от него на значительное расстояние.- Такое лицо я однажды видела у человека, который умер.
  -Да-а?- я вопросительно уставился на неё.- Ты хочешь сказать…
  - Нет, нет,- помотала она головой, и тут же прижала её к плечу, прикрывая ухо от ветра.- Просто эта погода, эта сумрачность… Да и у меня, наверно, лицо  не лучше.
  А погода всё портилась. Ежедневные сводки были неутешительны. Дожди прогнозировались и на следующую неделю. И было обидно за себя и за родных, которых именно я отговорил от поездки в Ялту и привёз сюда. Жизнь в последнее время и так не баловала нас. Жизнь напоминала сплошной Чернобыль, и каждый день, припадая к газетам и вслушиваясь в теле и радионовости, мы ещё больше мрачнели, ожидая худшего.
   Правда, несколько горделивых украинских  «письменников»,  наоборот пребывали в приподнятом настроении. А супруга одного из них вообще носилась по Дому, извещая всех русских, что «наконец-то мы навсегда избавимся от вас!» Как ни странно, никто из земляков её не одёргивал. Хотя, я уверен, был бы жив её покойный свёкор, партизанский сподвижник Ковпака, а впоследствии знаменитый прозаик, он бы тут же привёл в чувство  не только распоясавшуюся сучку, но и её муженька, известного лишь фамилией своего выдающегося отца. Но, как говорится, собака лает, ветер носит.
   На четвёртые сутки наших героических походов жена, наконец, отказалась от них, предпочитая дождям и ветрам уютный бар, где подолгу засиживалась  за мороженым и кофе со своими новыми приятельницами. За широким, во всю стену, окном бушевала стихия, а здесь было уютно, и не донимали ни крики ворон, ни стоны чаек, которые  почти не летали, а лишь смешно и встопорщено бегали по берегу, подгоняемые возмущённым и бешеным ветром.
   В эти дни собеседников у меня было много, а спутников ни одного. Прогулялся лишь пару раз  автор эпохального шедевра «Коммунисты, вперёд!», которого уже начали поносить молниеносно перекрасившиеся в антикоммунистов коллеги, но и он вскоре отказался от трудных прогулок и вновь засел в своём номере над готовящейся к изданию рукописью.
   Ну а я, продолжая испытывать силу волю и показывать окружающим достойный пример, нахлобучив на голову капюшон и укутав шарфом горло, выходил на знакомый маршрут и подолгу бродил по берегу, густо загаженному птичьим помётом, битыми ракушками и чахлыми морскими водорослями.
   Незнакомец, повстречавшийся нам на первой прогулке, так же одиноко продолжал променады. Доходя до курортной поликлиники, расположенной возле напоминающей океанский лайнер громады отеля «Ригас юрмала», он презрительно окидывал взором бетонный забор одной из недоступных простому смертному правительственных вилл, и тут же поворачивал обратно.
   Изредка на берегу появлялось несколько новых лиц, но и они быстро исчезали, предпочитая открытому продуваемому пространству голливудски нарядные улочки Майори и Дзинтари, где в уютных кафе и ресторанчиках можно было вкусно поесть и угоститься настоящим домашним пивом, подаваемым в расписных керамических тяжёлых кружках.
   И снова мы, как два неприкаянных, отрешённо слонялись туда-сюда до тех пор, пока не сошлись однажды лоб в лоб и не посмотрели друг другу в глаза.
   -Чёрт возьми!- хрипловатым простуженным баритоном воскликнул незнакомец.-Мы так долго и согласовано топчем этот песок, что пора бы уже и познакомиться.
   С этими словами он решительно протянул мне руку, и я охотно пожал её.
   -Вы, как я понял из дома Райниса,- продолжал он,- и я счёл бы за честь познакомиться с одним из инженеров человеческих душ.
   -Да бросьте вы,- засмеялся я.- Какие  «инженеры». Обычные литераторы. И если я назову вам своё имя, то оно ничего не скажет. А таких, как я, у нас здесь пруд пруди .
   -Ну не скажите, не скажите,- запротестовал он.-  Мне вот с даром слова не повезло. Хотя всю жизнь мечтал написать что-то такое этакое. Ещё со школьной скамьи корпел над любовными виршами для одноклассниц. И видя, что не получается, скрепя сердце, уворовывал то у Пушкина, то у Лермонтова. До тех пор, пока однажды не был разоблачён и во всеуслышание предан общественному остракизму. Причём именно той, которая больше всех мне нравилась. Увы, увы! - нервно усмехнулся он.- Поэтому с тех пор каждый профессиональный поэт и писатель для меня подлинно недосягаемое. Извините за пафос.
   -Знаете,- неожиданно обрадовался я.- А я ведь, можно сказать, ваш литературный подельник. Тоже, в классе седьмом, посвятил от своего лица пушкинский мадригал одной юной особе. И тоже был безжалостно разоблачён и унижен. Восхищённая девочка показала то творение родителям, бесконечно гордясь своим  « гениальным поклонником». А родители, сняв с полки томик Пушкина, нашли  стихотворение и его предъявили доченьке. Представляете, какое там было разочарование! Ну а мне урок на всю жизнь.
    -Неужели,  правда?- улыбнулся визави.
    -Правда, правда,- заверил его я.- И, возможно, именно это так на меня подействовало, что нежданно-негаданно проявились способности, и в итоге за прошедшие два десятилетия уже издано более двух десятков книг стихов и прозы.
    -Ну вот, а говорите: не «инженер».  Так что рад, очень рад знакомству. И позвольте представиться. Майор Волынцев. Николай Алексеевич. Всю жизнь лишь в дальних гарнизонах, включая Афганистан.
    -Стало быть, вы из военного санатория?- взаимно представившись, спросил его я.
    -Так точно. Долечиваюсь после ранений и контузии. И вот хожу, хожу,  как врачами предписано. Господа офицеры в такую погоду бильярд гоняют, а  меня всё сюда тянет…от людей, от общения… Да и вы последнее время почему-то один?
    -Один,- неохотно промямлил я.- Жена уже отчаялась увидеть солнце.
    -Я так и подумал. Красивая она у вас.
    Я неловко поклонился.
            Майор окинул меня оценивающим взглядом.
      -Не боитесь потерять?
   -Боюсь,- совершенно искренно ответил я.- До сих пор не могу понять, что она во мне нашла.
   Вероятно, в моих словах ему почудилась издёвка , потому что он поморщился и вяло махнул рукой.
   -Да вы не ершитесь. Я ведь всё на себя прикидываю. По своим обстоятельствам и опыту сужу. А они у меня…
   Он не договорил и отвернулся, чтобы скрыть заслезившиеся от ветра глаза. Затем, проморгавшись, тронул меня за рукав куртки.
   -Послушайте…  Вот чтобы вы сделали, если бы  о н а  оставила вас и уехала с другим мужчиной?
   -Понятия не имею.- Я пожал плечами.- Ведь у каждого подобное случается  по- разному. Один, может быть, обрадуется. А другой…
   -Вот именно, другой ,- вздохнул Волынцев и долго смотрел на чайку, неожиданно вспомнившую, что она не только водоплавающая.
   Преодолевая напор ветра, чайка возносилась над волнами, понемногу продвигаясь вперёд, и было непонятно, чего больше в её полёте: суровой необходимости или упорного желания победить себя и стихию?
   -Так и мы,- зябко поёжившись, пробормотал майор.- Нет, чтобы где-то переждать, или, как говорится, с попутным… Но куда там! Всё стараемся грудью, в лоб… в штыковую !.. Даже в самом естественном, даже в любви…
 А ведь что такое любовь?
    Любовь… Это было интересно. За последние месяцы о ней почти не говорили. Нас терзали Сумгаит и Тбилиси, Баку и Кишинёв… Мы сходили с ума от разваливающегося на глазах прежде братского общества. А тут нашёлся человек, которого всё это вроде не интересовало, и который, возвышая личное над общественным, был по-своему прав.
   Лицо его выражало решимость и нетерпение. Видимо, он изнемогал от навязчивых мыслей, мечтая выплеснуть наболевшее первому встречному, кто согласится выслушать  и, может, даже понять его. Тем более, что раскрываться перед незнакомыми гораздо легче.
   Однако место и погода не располагали к беседе. Хотелось в тепло, хотелось чая и коньяку. Но коньяк до двух часов дня был мечтой недосягаемой, а чай, как напиток дешёвый и непрестижный, в местных кооперативах не подавался.
   -Знаете, что,- предложил я.- Тут неподалеку есть пивбар. Думаю, что он уже открыт. Идёмте туда…

   В ТЁМНОМ тесноватом помещении чуть ли не вплотную друг к другу стояли длинные столы, большинство из которых было уже занято. Однако нам повезло и, заказав кувшин пива, мы устроились неподалеку от входа за отдельным столиком на двоих.
   Пиво было отменное, с ярко выраженным ячменным вкусом. И солёные баранки так аппетитно и вкусно похрустывали в зубах. С наслаждением выхлебав по кружке, мы удовлетворённо вздохнули и вытянулись на скрипучих стульях.
   -Много ль человеку надо,- отрешённо разглядывая исписанную клиентами столешницу, вздохнул Волынцев.- Поесть да выпить, да при случае увековечить себя. Вот как этот субъект. Ишь, что выдал… «ЗДЕСЬ СИДЕЛ ГУНАР». И это непреложно, это факт. Ибо он живёт, существует, и даже осчастливил стол своим присутствием. Теперь все, кто будут выпивать тут, узнают об этом. Гунар жил, Гунар жив, Гунар будет жить!
   Николай Алексеевич чертыхнулся и раздражённо провёл рукой по столешнице, словно желая стереть возмутившую его роспись. Затем пытливо и задумчиво уставился на меня.
   -Удивляетесь? Или осуждаете?
   -Ни то, ни другое. Просто пытаюсь понять, кто вы? Скорей всего… политработник, так как только они моментально замечают любой лозунговый непорядок.
   -Ну, во-первых, обычный войсковой комбат. А во-вторых, это не лозунг, а дикий срам. Терпеть не могу сортирно-наскальных писак!
   -Ничего не поделаешь,- попытался смягчить его недовольство я.- Всенародная тяга к творчеству. А уж в чём оно выражается… У одного в шкатулке палехской, у другого в заборном «ПЕТЯ плюс МАША». Да, кстати, вы так интересно начали о любви. Я хотел бы продолжить.
  -Сюжетик ищете?- иронично усмехнулся он.- И, конечно, с интрижкой?
  -Ну, зачем вы так?- насупился я.- Просто осточертела политика. Ведь куда ни пойдёшь, везде одно и то же…
  -И тем не менее, тем не менее, всё надёжно повязано,- мрачно процедил майор.- Всё со всем!- Он налил из кувшина пива себе и мне и, отхлебнув глоток, продолжил:- Вот у меня вроде бы житейское, а как вдумаешься да сопоставишь, то такой кровищей пахнет, таким Карабахом… Ищу выход, а всё в тупике. Даже Бога в сердцах молю: «Отведи мою мысль и десницу! Потому что я с ружьём человек! А ружьё стрелять обязано! Для того ведь и создано…»
  Он резко и непримиримо мотнул головой и мне показалось, что губы у него задрожали. Несколько минут мы сидели, не глядя друг на друга, а затем он вновь наклонился ко мне.
  -Ну почему люди стремятся делать друг другу пакости? А если они ещё разной национальности? Тогда всё! Международный конфликт! Двое, трое поругались, подрались, а сколько со всех сторон волнений и ссор. И уже ничем их не остановишь. Потому что кровь на  т е х  и на  э т и х! А кровь в основном невинная.Стариков, детей, женщин… и она требует отмщения.Вот я и боюсь, что м о ё  ружьё не  т у д а  ударит. Только где мне моих  в и н о в н ы х  искать?
  Он опять замолчал. И я понял, что перенёсший неведомую мне драму человек до сих пор находится под её влиянием. И власть эта над его душой так велика, что не исключает применения самых ужасных методов. Тем более, что у него, законно  в о о р у ж ё н н о г о, гораздо больше опасных возможностей, и если он  н е  з а х о ч е т  остановиться….
  Я боялся даже мысленно произнести то, что ударило в голову, и отвернулся к окну, дабы майор не заметил моей растерянности.
  -Выпить бы,- с неожиданной тоской протянул он.
  -Так вот же…
   Я кивнул на кувшин. Но он,поморщившись, отвернулся.
  -Аа,- понимающе протянул я и поманил к себе сидящего у дверей швейцара.- Послушайте, а чего-нибудь покруче не найдётся?
   Здоровенный детина в фирмовой  джинсе, не переставая жевать резинку, лениво поинтересовался:
   -Чего вам?
   -Ну-у,- я выразительно пошевелил пальцами..- Горячительного! Похмельнее…
   -Ром? Коньяк? Водяру?- с невыразимым презрением оглядев нас, промычал атлет.
   -Давай водку,- сказал я и посмотрел на Волынцева.
   Он кивнул.
   -Четвертак!- объявил малый, и через минуту, не таясь и не стесняясь, поставил на стол бутылку  «Московской». Затем, так же презрительно получив купюру, сунул её в карман джинсов и, величественно расправив плечи, добавил:
-Повторить захочешь, мигнёшь.
   -Я же говорю,- скрежетнул зубами майор:- Гунар жил, Гунар жив, Гунар будет жить! Мразь, привратник, сачок, а сколько гонору, сколько спеси… Врезать бы ему, дабы знал своё место…
    -Да ладно, не заводитесь…
    Я плеснул понемногу водки в кружки. В ту же секунду майор вынул из кармана двадцатипятирублёвку и протянул её мне.
    -Но-о…- запротестовал я.
    -Без всяких «но»!- осадил меня Николай.- Вы за пиво, я за это… Тем более, что мне сейчас больше требуется.
    С этими словами он вылил оставшуюся водку в свою кружку и не переводя дыхания осушил её.
    -Ну-с, опять осуждаете?- деликатно откашлявшись, поинтересовался он.- Сами-то непьющий ?
    -Я в Молдавии в своё время пожил. А там в основном в почёте хорошие вина.
   -Понятно. А для меня после Афгана любое вино – лимонад. Только хватит об этом…
   Он задумался, словно вспоминая, о чём до этого шла речь, и взглянул на меня глазами трезвыми и чистыми.
   -Вы  вот о любви хотели… А ведь её, как бы это поточнее выразиться, в чистом виде не существует. Может быть, у самых юных, самых невинных. Но вот если бы те же Ромео и Джульетта обратились друг к другу, спустя сколько-то лет, как вы думаете, сохранились бы у них те же яростные чувства? Ладно, не напрягайтесь. Любой посыл бездоказателен. И мой случай житейский докажет это. В общем, если время и желание есть…
   -Конечно, конечно,- торопливо согласился я.- Слушаю вас ,  не отрываясь.
   -Ну, что ж…
   Майор задумчиво поерошил свои короткие волосы, и взор его стал странным и пристальным, будто он, преодолевая себя,  заглянул в самую потайную глубинку своей памяти.
   -В общем, была у меня жена… Татьяной звали . Мы прожили вместе восемь лет, а затем…
   Волынцев опустил голову и несколько мгновений сидел так, возвращая минувшее.
   -Слух о нашем разрыве всколыхнул наш городок. Ещё бы, неразлучная пара, эталон семейной жизни! И вдруг… Разошлись не тихо-мирно, а с барабанами, с воплями, с пироксилином!.. Короче, Татьяна сбежала от меня с каким -то кавказским торговцем зеленью.
   «Что ж, обычная история,- невесело подумал я.- Не ты первый, не ты последний. Только причём здесь политика?»
   Майор, кажется, прочёл мои мысли. Сильно потерев ладонями внезапно побелевшее лицо, он предупреждающе приподнял руку, призывая меня не торопиться с выводами.
   Я сник. Он удовлетворённо кивнул и продолжал:
   -В те дни я долго думал о случившемся. Я сидел над альбомом с фотографиями и ломал голову над всем, что произошло. Ведь мы любили друг друга! Любили по-настоящему. С того самого дня, когда на танцах в Доме офицеров она неожиданно заявил о своих чувствах ко мне. И затем все дальнейшие годы… особенно, когда меня привезли неходячим из Кандагара, старалась ни на минуту не отходить от меня, утешая, лаская, заставляя подняться. И я встал, и снова вернулся в строй, хотя эскулапы готовы были меня списать… И это ли не великая сила любви! В которой я ни разу не усомнился.
    Он нетерпеливо поёрзал на месте и, повернувшись вполоборота, оглядел уже полностью заполненный зал. Затем бегло покосился на часы, вздохнул: -Однако!- и опять обратился ко мне.
    -Первая трещина в наших отношениях появилась, когда стало известно, что она не может иметь детей. Это потрясло меня. Я мечтал о ребёнке! Я мог дать ему всё, о чём столько мечтал и не получил в своём сиротском безрадостном детстве. Я потащил Татьяну к врачам. Надо было решиться на операцию, и она в полной мере могла бы познать материнское счастье. Но она воспротивилась этому, выставив тысячу причин, и все они были лживы и неубедительны.
    Он снова задумался и покачал головой.
    -М-да… Знаете, как-то в автобусной давке я нечаянно задел плечом великовозрастного оболтуса из нашего военного городка, за что тут же получил горластую отповедь от его мамаши. Она заорала, что ей плевать на мои погоны и на меня лично.
    -Сам бесплодный, не можешь иметь детей, так со злости чужих готов поубивать!
    Что я мог ответить этой ведьме? Показать анализы того, что от моей любви расцветёт даже трухлявый пень? Я не стал с ней связываться, но вечером, вернувшись домой, рассказал обо всём Татьяне.
    -Слава Богу,- сказала она.- Этот скандал прибавит тебе известности, но отпугнёт девиц, которые пытаются украсть тебя у меня.
    -Какие девицы?- возмутился я.- У меня нет никого, опомнись!
    -Есть!- уверенно заявила она, и в её громадных цыганских глазах  вспыхнули огневые искры.
    Это её спокойствие и уверенность в моей неверности ошеломили меня. Теперь, возвращаясь из командировок и с учений, я всё чаще замечал в её взорах эти грозные огоньки. Татьяна молчала, и от этого молчания мне становилось страшно. Я любил её всё сильнее, сознавая. что подобные убеждения  не могут длиться вечно. Надо было что- предпринимать. Но она опередила меня…
    Волынцев с сожалением посмотрел на пустую водочную бутылку, но настаивать на повторении не стал.
    Наступило очередное молчание. И мы сразу услышали, как шумно в баре и как некоторые явно разгорячённые голоса уже явственно выделяются из общего гула.
    -Может, выйдем на воздух?- предложил я, но он, глянув в окно, за которым по-прежнему шумели и гнулись деревья, отказался.
     Тогда я опять налил ему пива и поставил загудевший от  пустоты кувшин на подоконник.
    -Итак, на чём мы остановились?- вдруг встрепенулся он.- А!.. Я не знал своего соперника. Друзья, видевшие его с Татьяной, говорили, что он красив и богат- привозит на базар цветы и фрукты, и недавно купил здесь белого «Москвича». Татьяна распространялась на работе, что он обещает на ней жениться и увезти на Кавказ. Зная нравы и методы подобных абреков, я весьма сомневался в его намерениях. Хотя… чем чёрт не шутит! Танька – красивая женщина и ничем не отличается от лучших восточных гурий. Сколько раз в Москве и на разных курортах её принимали за южно-американскую амазонку!..
   И вот однажды, когда мой водитель Зорин отвозил меня домой, нам повстречался белый «Москвич». Дело было на перекрёстке, горел красный свет, и я неожиданно увидел Татьяну. Она сидела рядом с водителем… его я так и не рассмотрел… и  кокетливо улыбалась ему! Понимаете, улыбалась!
   Волынцев  неожиданно вскрикнул  и так ударил кулаком по столу, что сидящие по соседству мужики тревожно обернулись, а дремавший у входа амбал  даже вскочил от неожиданности. Видя это, майор примиряюще вскинул руки, словно сдаваясь и убеждая всех, что он просто нечаянно дал волю эмоциям. Затем отхлебнул пива, и заговорил  тише, однако всё с тем же бешеным напряжением в душе и взгляде.
    -Кровь бросилась мне в голову. Чёрт побери , это всё-таки была моя жена!!! Вырвав у солдата руль, я  направил «газон» на легковушку. До сих пор удивляюсь, отчего не произошла катастрофа. Видно, Татьяна поняла, в чём дело и закричала от ужаса. «Москвич», корячась ободранным боком, вильнул в переулок и скрылся из глаз. Солдат сидел  бе-е-елый,  растирая ушибленное колено. Я рычал, балдея от ревности и собственного идиотизма. Вы не переживали подобного  и не можете судить меня за это… А на следующий день «доброхоты» сообщили мне, что Татьяна уехала с тем типом. Но я верил, что она вернётся. Её дикое возбуждение должно было пройти. И я простил бы, простил её, и любил ещё больше, невзирая  на  все суды и пересуды соседей и кумушек!- снова с вызовом выкрикнул он и тут же, спохватившись, перешёл почти на шёпот.- Но спустя несколько месяцев мне прислали её паспорт и несколько фотографий… из какого-то борделя… где она… она… ублажала сразу нескольких уродов! Вероятно, её «друг» продал её тварям, с удовольствием известив меня об этом. И с тех пор мой палец… вот этот…
    Он резко вскинул руку и помахал у меня под носом указательным пальцем.               
           -Этот мой палец  п о с т о я н н о мысленно лежит на спусковом крючке автомата! И ждёт, когда,  наконец, я прикажу ему  н а ж а т ь! Без всякого сожаления! Чтобы мстить, мстить, мстить!..
     Волынцев обеими руками сжал голову и закачался из стороны в сторону.
           Мне стало не по себе. Поведение его выдавало отклонение от нормы, и я подумал, что  с а н а т о р и й  этому человеку уже не поможет
   -Да не шизик я, не шизик,- неожиданно выпрямившись, устало произнёс Николай.
    И я снова подивился его телепатическим способностям.
    -Хотя, кто сегодня нормален? -продолжал он.- Вы вот можете за себя поручиться? Мир сошёл с ума. Так чего ждать от нас? От меня? Тем более, что Татьяна была убита во время бакинских событий… Её приняли то ли за армянку, то ли за азербайджанку и… с отрезанной грудью и вспоротым животом… выбросили с какого-то высокого здания!.. Ну а мне предстоит после отдыха направиться  т у д а. К своему полку, к своим солдатам…
    Он выговорил это почти спокойно. Но такая тоска, такой ледяной ужас прозвучали в его словах, что у меня мурашки пробежали по телу.
    Я с отчаянием огляделся. Однако люди вокруг были заняты своими проблемами и никого не интересовали чужие беды и боли.
    «Вот тебе и полюбила. Вот и счастие нашла»,- зазвучали в памяти слова какой-то давней песенки. Да, действительно, всё жестоко повязано в этом лучшем из миров. И любовь на крови, и жизнь, и ни у кого нет уверенности в завтрашнем дне. И никто не ведает, что ждёт его завтра и в чей дом ворвутся страх и насилие, горе и слёзы.
    Боже мой! На какой земле мы живём? Мало нам природных катаклизмов, так ещё друг на друга войной идём. Или впрямь конец света подходит, если разучились мы понимать язык чести и разума?
    За какие грехи караешь, Господи?  Не сам ли завещал: «ИЩИТЕ И ОБРЯЩЕТЕ»? Вот  НАШЛИ и ОБРЕЛИ.Но не видим выхода из вечного круга, и, значит прав пророк, возопивший от Твоего Имени:
   «Слухом услышите, и не уразумеете; и очами смотреть будете, и не увидите. Ибо огрубело сердце людей сих, и ушами с трудом слышат, и очи свои сомкнули, да не узрят очами, и не услышат ушами, и не уразумеют сердцем, и не обратятся, чтобы Я исцелил их».
                Исайя,6, 9-10

            …НА ОБРАТНОМ ПУТИ мы с майором почти не разговаривали. Побережье было так же пустынно. Дождь и ветер били в лицо, но мы шли, не сгибаясь, обходя возникшие после дождя лужи, и поспешно отскакивая от подкатывающихся к ногам волн.
    Неожиданно мёртвая чайка привлекла наше внимание. Половина её тельца и головка лежали на песке, но упрямые пенистые валы настигали её, и она бессильно и страшно крутилась под их напором, словно жалкая тряпичная кукла, потерянная больным ребёнком.
     Так, во всяком случае, подумалось мне. А майор, скорбно глядя на несчастную птицу, прохрипел, задыхаясь:
    -Как Татьяна…  как Таня…
    И схватившись рукой за набухший от спазма, дёргающийся кадык, не простившись, не оглядываясь, заспешил прочь.
    Я смотрел ему вслед, и душа моя выла. И шептал я, шептал горевые слова:
    -Отведи его мысль и десницу!
     И не веруя,  в е р и л. что будет услышана эта мольба и опустится палец, занемевший от гнева и ненависти на невидимом спусковом крючке.
     Потому что ненависть рождает ненависть. И победить её сможет одна лишь любовь. Если только любви этой суждено  п о к а я н н о  провидеться в сердце, оскорблённом и раненном, исстрадавшемся и одиноком.

TEMPORA MUTANTURO, ET NOS MUTAMUR IN ITTIS (х)
         (х)   ВРЕМЕНА МЕНЯЮТСЯ, И МЫ МЕНЯЕМСЯ С НИМИ, (лат.)

1990 год.