Хранители снов

Все говорят, что утро — самое хамоватое время суток. Сущий наглец. Приходит без спроса и дерзит, как Вовка из Бумера. Спал бы так и спал. Но нет. Назойливый скрип трамвая и рев мотора через замерзший панцирь капота объявляют агрессивную войну. Метла дворника и скрежет мусорных баков представляются танками Гудериана. Не хватает только залпов выхлопных труб разбитого запорожца. Настырный кот скребет дверь и истошно мяукает. Первые лучи света бьют через жалюзи. Какого черта все это, а? Полегче! Я, между прочим, еще не вернулся с прогулки. Давайте все дружно замрем. Пожалуйста. Еще полчаса тишины.

Эти полчаса самые сладкие минуты во всех сутках. Вот где происходит настоящее волшебство. Тебе двенадцать, ты в потертых кедах и футболке с олимпийским мишкой, взъерошенный, с ссадиной на локте, а за руку тебя держит старик в причудливом колпаке. Тебе кажется, что ты уже взрослый, но что-то подсказывает — сопротивляться не нужно. Он делает резкое движение и как будто вырывает тебя из мира акций, кредитов, квитанций и прочего сложного и такого бредового и ненужного хлама. Не сегодня, не сейчас. Пусть все катится к черту, а ты, окрыленный грезами и детскими мечтами, останешься здесь. Последнее лето посреди морозной зимы.

Огромный застланный душистыми травами луг. Стог желтого, как цыпленок, сена, голубое небо и много резвящихся облаков. Одни, подобно белогвардейским эшелонам, движутся к Перекопу. Их лица мрачны и печальны. Они проиграли. Изгнанники, получившие черную карту. Без права на реванш. Плывите, плывите, плывите. Может быть, там, вы найдете утешение, ведь на счастье вам рассчитывать уже не придется. Хотя, как говорят, и отсутствие надежды не повод впадать в отчаяние.

А вон там, из-за горизонта, высится что-то совсем невероятное. Помню, как в раннем возрасте бабушка читала мне русские сказки. Тогда я еще не знал, что такое волшебство по Проппу, не знал Проппа в принципе, и поэтому сказки для меня были тем, что прежде всего рождало в голове кучу образов, чувств, переживаний, ворожило и заставляло прятаться под одеялом. Никакой идеологии, никаких отсылок к Мифу, никаких аллюзий на древние ритуалы. Если Иван-царевич снаряжался, брал посох и шел в лес на битву со змеем Горынычем, в этом не было никакого обряда инициации. Лес был лесом, а не иррациональным миром, а сам Горыныч — был всего навсего огромным многоголовым чудищем, выдыхающим огненные струи. Если бы тогда мне попытались объяснить, что это некий таинственный антагонист, который призван поглотить юношу и выхаркнуть мужчину — я бы ничего не понял.

Я смотрел на это величественное облако и четко видел вздымающиеся главы. Яристое солнце создавало тень, отчего змей выглядел боле внушительно и зловеще. Никакого синкретизма, никаких психостасий. Только пробирающая до мозга костей картина.

Змей медленно и мрачно надвигается на испуганную красавицу. Ее алое платье переливается в золотых лучах. Она вся дрожит. Ветер проявляет рябь, покрывающую ее нежную кожу. Еще мгновение и он проглотит ее в свое чрево. По Проппу, дальше бы последовала битва. Царевич бы разрубил сказочного левиафана и привел девушку в замок, где отдал бы ее волшебному помощнику, «лесному духу», который, совершив дефлорацию, вернул ее герою. Знаток волшебной сказки всюду обнаруживал эротизм. Фрейд видел сексуальное начало во снах, Пропп — в мифах. А я просто любил сказки, и просыпаться до сих пор не хочется лишь потому, что единственное место, где они по-прежнему существуют — это сон.

Сколько бы человеку ни было лет, он не готов отказаться от ночных путешествий под плащом Питера Пена, не готов лишить себя радости переживать сладостные, авантюрные и романтические моменты, нестись на гребне лаймовых волн и отплясывать твист с героями советских мультфильмов. Потому что ребенок остается в каждом взрослом, как каждый взрослый когда-то был ребенком.

Сны не отрывают от реальности, они лишь дарят минуты сказки. Они замедляют шаг, когда ты бежишь от детства, они подкладывают пуховое облако, когда валишься с ног, они вкладывают в руку кисть, когда хочется рисовать и наделяют соловьиным сопрано, если душа поет. Сны бережно хранят человеческое в человеке. Так почему бы в таком случае бережно не хранить сон?.. Хотя бы эти чертовы полчаса...