Зарезал кабана

- Ну, и одоробло(1)!  Точно, не в коня корм, - вслух рассуждал дед Иван, открывая ляду и рассматривая грузного полуторагодовалого борова. Кабан,  в ответ лениво  приоткрыв один глаз, похрюкивал на низких тонах, не чувствуя, однако, приближения трагического конца своей недолгой жизни.
   Родная старуха Мария вторую неделю пилит, всю плешь прогрызла:
- Зарежь кабана, Иван. Зарежь, говорю  тебе! У него уже голова в корыто не вмещается. Да кума позови, да соседа…
- Ты в своём уме, старая? Это ж им и сальца, и мясца отвали за подмогу! Опять же, поллитровкой не обойдёшься, четверть на стол ставь. С твоими мозгами – так и по миру недолго отправиться! – почти на крик срывался дед Иван. За ним давно и прочно укоренилась слава самого скупого станичника. Даже корову Зорьку – животину далеко не кроткую – и ту приучил запрягаться в возок. Станичникам хвастался, мол, убил сразу двух зайцев: и молочко в доме водится, и гужтранспортом обеспечен. И тут же «повышал ставку»: «Вру, трёх зайцев: опять же, дармоеда – жеребчика какого или захудалого ишака – кормить не надо». Так-то он – мужик хозяйственный, работящий, но и выпить, как любой заправский станичник, был не промах. Правда, в основном, на халяву. Бывало, у кума так наберётся, что память напрочь отшибёт: где был, с кем пил… Хорошо, Зорька сама дорогу знает. Даже на степных перекрёстках уступает редкому транспорту, если её дорога не главная. Природное коровье чутье никогда не подводило: грейдерная дорога – всегда главнее проселочной, ну, а асфальт – тем более. Лежит мертвецки пьяный дед в возке на соломе, а Зорька, знай, везет себе загулявшего хозяина прямо к дому. Как ни странно,  к своей же горилке, чистой – как слеза, дед прикладывался только в самом крайнем случае: когда родная бабка нервы ему капитально подпортит.
   Все хозяйственные решения дед Иван принимал исключительно самолично. Доводы бабы Мани всегда отвергал сходу – дискриминационно считал, что в женских мозгах никакой путной мысли родиться не может – богом не дано. Вот и сейчас, не то, чтобы старуха его убедила – жадность перевесила: кормов жалко стало. Так-то, ежели сэкономить, можно нового порося до весны прокормить.                               
 - Зарежу-ка я его. Бабка колбаски к Рождеству наготовит, ковбыка(2), – вслух уговаривал сам себя дед, запрягая Зорьку. – Соломы бы в колхозе своровать, будь она неладная, эта единоличная жизнь! Дело в том, что всем колхозникам председатель разрешал солому брать бесплатно. Но дед Иван ни дня не проработал в колхозе. Прожил всю жизнь, не желая, как сам выражался, горбатиться на общий рот. Нет, председатель Петр Никифорович слыл человеком душевным и щедрым. Но за солому, из принципа, требовал от чуждого антисоциалистического элемента внесения платы в колхозную казну.               
Дед же цену копейке знал. Однако, как без соломы кабана резать? Сало, ведь, по его разумению, обязано смачно попахивать дымком стерни, а не бензиновой гарью от паяльной лампы. Вот и решил махнуть на Зорьке к дальней скирде пораньше, пока бдительные колхозные объездчики(3)обсуждали последние станичные новости на утренних конторских посиделках…
    Понуро тянула Зорька доверху гружёную соломой телегу. Тяжёлые мысли
 роились в коровьей голове: «Каждый день, понимаешь, по три раза за дойки    дёргают, так еще и лошадью им ишачь! А эти чумазые люди на железных чудовищах, всю дорогу раздолбили. Прогладить некому – хозяева! Да какие там, к лешему, хозяева в колхозах?! Так, временщики – день до вечера. Теперь, вот, морозы ударили – дорожные колеи да комья каменными стали. Как гружёный воз через них перетаскивать?» Коровьи мысли насчет колхоза и колхозников, надо отметить, полностью совпадали с убеждениями хозяина.
- Вон, у них  какая солома сорная! Почему на колхозных полях так много сорняков? – негромким голосом задавал себе вопрос дед Иван, и сам же на него отвечал. – Это потому, что советским агрономам дали задание с ними бороться. А дали бы задание их выращивать, они бы исправно это дело запороли!
   Возок на ухабинах стало подкидывать и колыхать из стороны в сторону. Предательский след соломы постелился от дороги до самого дедового подворья. И по двору – тоже. Старик с ужасом представил, как завтра его вызовут в колхозное правление и станут сначала стыдить при всех, а затем (о, горе!) заставят заплатить за ворованную солому. Отыгрался на Зорьке – стеганул кнутом.
 - За что бьёшь худобу? – вступилась за корову баба Маня, - её же скоро доить!
 - Ты, старая, давай-ка двор подметай, а я пойду на дороге солому сожгу. Авось, не заметят.
   Довольно шустро старик сгребал солому в небольшие кучки и тут же подносил к ним зажжённую спичку. А остававшуюся от них золу сметал в замёрзшие колеи.
 - Трофимыч, ты что, в детстве в пожарников не наигрался? – съехидничал выглянувший из-за забора сосед, – а соломы, видать, целую волокушу домой притащил? – указал он рукой на распахнутые соседские ворота.
 - А, да ну вас всех, достали, ироды проклятые! – сердито взвизгнул дед Иван, и, озираясь, чтобы не увидела старуха, залез в чулан. Трясущимися от злости костлявыми ручонками он вытащил из горлышка початой четверти кукурузную кочерыжку и налил себе полный стакан самогону.
 - Душа, примешь? Чё молчишь?! А ну отодвинься, не то оболью! – вместо тоста выпалил свою, известную всей станице тираду старик. На голодный желудок дурь сразу же стукнула в голову:
 - Да я его сам порешу! Без кума, там, да соседа, – подбадривал себя дед, засовывая большущий нож за голенище.
 - Иван, не дуркуй! Ты сам его не одолеешь! Да кума, да соседа…– не успела выразить свою мысль баба Маня, как тот, не по-стариковски прытко, шмыгнул в
хлев. И тут же раздирающий душу предсмертный визг заполнил округу.
- Всё! Аминь! Отправил на колбасу! – глухо раздалось из хлева. В дверном проёме появился растерянный, окровавленный дед Иван.  Даже на губах ярко алела свежая кровь.
 - Небось целовался с кабаном на прощание? – съязвила баба Маня. – И как ты теперь смолить-то его будешь? Я вот что тебе советую: поджигай-ка свинушок(4), родной мой, чтоб крыс больше не разводить, заодно и кабану щетину опалишь.
 - Уйди с глаз долой, окаянная, не то и тебя порешу – вместе с кабаном! – взревел старик, не выдержав унизительных бабкиных подколов. Баба Маня, смекнув, что дед уже хватанул за воротник (ох как же он буен во хмелю!), быстро ретировалась на безопасное расстояние, не забывая при этом подвывать по-старушечьи:
 - Да ку-у-ума, да сосе-е-еда…   
   Долго стоял дед Иван посреди двора, мучительно напрягая мозги:
 - Как теперь его вытаскивать, не поджигать же хлевок, как старая насоветовала? –окровавленной пятернёй почесал свой затылок незадачливый хозяин. Наконец, дедов взгляд уперся в Зорькин бок. 
 - Алёпас(5)!  Как я сразу не дотумкал?!  Зорьку – в хомуты, кабану примотать их к задней ноге и… вот это дело!  – довольный своей сообразительностью, дед Иван приступил к исполнению задумки.
   Усталая Зорька никак не хотела трогаться с места. Опять нахлынули нерадостные мысли: «Какое мне дело до их суеты. Всё тут бегает, кричит на свою старуху. Будто не соображает: ей же доить меня! А она, когда этот вредный старик её заведёт, со злости ох как же больно дергает за дойки!» От невеселых коровьих дум Зорьку оторвал свист кнута и сердитый окрик деда:
 - Но, Зорька, кляча старая!
Корова медленно натянула ремни. Вразвалку сделала несколько шагов, и уже, было, остановилась. Вдруг, повернув голову, она, вместо привычного возка, увидела что-то невиданное и очень страшное. Перепуганное насмерть животное прямо с места пошло в галоп. Остались позади настежь распахнутые ворота. Вот уже и на ухабистую дорогу выскочила. Грузную тушу кабана стало сильно подбрасывать на мерзлых кочках и переваливать с бока на бок. От туши отрывались и оставались на дороге куски того, что еще каких-то полчаса назад обещало стать колбасой с ковбыком. Позади столь необычной упряжки темнела полоса обильно смазанного салом замёрзшего чернозема. Со двора с поднятыми, словно хоругвь, вилами стремглав выскочил дед Иван: 
 - Ой, люди добрые! Ой, ратуйте! Ой, хватайте дуру рогатую!
Выбегающие на крики станичники, взирая на представшую перед ними картину, только хватались за животы:
 - Ну, дед, зарезал-таки кабана!
    Остановили Зорьку лишь на другом конце улицы. Со стороны колхозной фермы на тракторе «Беларусь» ехали два подвыпивших парня.
- Витька, гляди, что это корова тащит? Никак, деда Ивана, единоличника.
- Сам не пойму. Дед Иван вечно что-то выдумает.
Зорька, изрядно подуставшая, понуро тянула за собой оставшийся от кабана практически один скелет. Сохранились лишь пятак да копытца.
Остановили трактор. Сидевший на месте пассажира Николай спрыгнул на землю.
 - Витёк, что за диво! Свежий скелет тащит. И как он на хомут к ней прицепился?
 - А ты у деда спроси. Вон он, вдоль дворов ковыляет, на вилы опирается.
Николай взял за намордник обессилившую корову. Зорька уже не сопротивлялась.
 - Дедусь, твоя бурёнка? Откуда она эти кости тащит?
 - Да вот, да… кабана резал, одному пришлось. Сосед сказался занятым, – приврал запыхавшийся старик, не к месту, словно при покойнике снимая окровавленную шапку.
 - Удачно! – подколол деда Николай, – Что теперь с ним делать собираешься?
 - Хоть холодца с бабкой наварим, голова да ноги почти целые… – растерянно бормотал дед Иван.
 - А тебя баба Маня из дому не выгонит за такой «холодец»? Вот что, дед, давай твоего кабана на тележку погрузим. Магарыч, и мы с ветерком тебе его на подворье доставим! Не то, пока коровой своей дотащишь, и косточек на холодец не останется, – нашёл способ заработать на  опохмелку Виктор. Дед, поскрёбывая затылок всё той же окровавленной рукой, нехотя, согласился. Быстро закинув скелет в телегу, веселые хлопцы прыгнули в кабину и дали по газам. А дед Иван, понуро опустив голову, стоял с Зорькой посреди дороги.
- Позор! На всю станицу – позор! А старуха моя, ехидная, теперь точно с белого света изживёт, – приходили в дедову голову ужасные мысли.
- Да кума, да соседа!.. – не то старуху, не то себя вслух неожиданно передразнил старик. От его голоса Зорька непроизвольно зашевелила ушами, в её голову снова полезли горькие мысли: «Кто его просил меня в хомуты запрягать? Да еще больно кнутом стегануть! Тоже, мне, хозяин! Всё молоко разбрызгала, пока тащила по ухабам это чудовище».
     Трактористы же, подпрыгивая на пружинистом сидении в такт неровностям дороги, весело напевали наспех переиначенную песню:
 - Холодца, холодца – если бабушка про-о-осит…
     Вот и дедово подворье. Стоящая у калитки, заплаканная баба Маня растерянно провожает взглядом трактор, въезжающий задним ходом в открытые ворота. Николай, проворно выскочив из кабины, открыл задний борт и махнул Виктору рукой:
 - Давай, пока бабка не видит!
Из поднимающейся телеги медленно сползал скелет бывшего полуторагодовалого борова. Николай, с криками: «По газам! Потом с дедом рассчитаемся!» – запрыгнул обратно в кабину и трактор – от греха подальше – пулей вылетел со двора. Словно окаменевшая, баба Маня, тупо взирала на сваленную посреди двора груду костей.  Из-под костей выглядывало искривленное предсмертным оскалом, изодранное свиное рыло. И, вдруг, её прорвало. Старуха, будто над покойником, запричитала с истеричным воем:
 - Чёртова ты душа! Не послушал, сатана старый! Такого кабанягу по дороге размазал! Будут тебе, хрыч старый, и колбаска, и ковбык к Рождеству!
 Скоро, однако, её гневные проклятия поутихли. Сухонькие её ручонки были вздеты к небу, губы беззвучно шевелились. В такой позе и застал дед Иван свою половинку.
 - Ты что, старая, бога молишь, чтобы он тебе его воскресил? – не к месту отпустил глупую шутку старик.
 - Разведусь я с тобой. Всё, теперь мы друг дружке чужие, понял? В хату – ни ногой! – со злостью выпалила баба Маня и шмыгнула в горницу. Дед покорно поплелся в кухоньку…
   Не спиться бабе Мане – думы горькие в голову лезут: «Кабана, конечно, жалко. Ой, как же жалко! А без старика как одной век коротать?» Не выдержала душа:  встала под утро старуха с кровати, накинула поверх ночнушки фуфайку и вышла на крыльцо. В кухонном оконце горел свет. В предрассветной мгле по двору металась щупленькая фигурка деда Ивана. Зорька, уже запряжённая в возок, покорно дожидалась хозяина.
 - Ты куда, старый? Никак, бабку новую искать поехал? – поёживаясь от холода, ехидно допытывалась старуха.
 - Что б ты соображала, старая! На базар еду, за кабанчика прицениться. Но, Зорька! Но, милая! 
- Что ты с ним будешь делать?! Вот горюшко мне досталось: такого «горбатого», как мой, и могила не исправит, – вслух сердилась старая женщина, снова укладываясь в остывшую постель. И, уже засыпая:
 - Придётся простить непутёвого. Куда ж я денусь! Только чтоб об этом он пока не знал…
   К вечеру, вместо привычного глухого похрюкивания, подворье деда Ивана наполнилось юным поросячьим визгом.
 
   

1 - Одоробло  (укр.) – громадина.
2 - Ковбык  (укр.) – свиной желудок, начиненный мясом со специями.
3 – объездчик – контролер сохранности урожая на колхозных полях.
4 – свинушок (укр.) – уменьшительное от слова свинух – хлев.
5 – алёпас – именное восклицание деда Ивана,  не имеющее конкретного значения  (по-видимому, от циркового – але, пасс!). 

    (2007)