Образ существования. Другая жизнь

    
     Солнце, необычайно маленькое и яркое, чуть краешком огненного диска, одним лишь кусочком собственного естества, беспримерно лениво выглянуло из-за горизонта, словно хотело прежде определить: нужно ли ему сегодня показываться на свет божий или подождать уже другого благоприятного случая. Напряжённо исследовав лучами окружающую обстановку, проверив отдельно каждое растущее деревце, аккуратно постриженный кустик, перебрав даже веточки и листики на них, озарив робким светом уютно стоящие в стороне домики и небоскрёбы, уходящие в небо, оно, наконец, неторопливо и величественно поползло ввысь. Пересекая линию небосвода в месте соприкосновения его с землёй, кое представляла эта изогнутая кромка горизонта, оно постремилось побыстрее выбраться в пространство, уйти как можно дальше от такого гнетущего его края вселенной, чтобы уже там, свысока, наблюдать за всем происходящим вокруг. Домам и деревьям, которым так или иначе было не дотянуться вершинами до его Святейшества, оставалось лишь только с земли уныло наблюдать за таковым его перемещением по небу.
    
     Удалившись в скором времени от них на недосягаемую высоту, словно расправив лучи полностью, оно засияло ещё ярче и насыщенней, отдавая части своего тепла природе, согревая и убаюкивая её, растворяя по ходу, улетучивая образовавшийся за ночь ненужный иней, который безоговорочно-послушно тут же тоненькой струйкой влаги стремительно уходил куда-то наверх. Солнце присутствовало здесь везде, проверяло всё, что только можно, заглядывало в окна домов, густую чащу парков и скверов, стучалось в двери, скользило по стенам зданий, сооружений, заявляя о своём присутствии. Нужно было снова и снова пробуждать этот мир, начинать следующий день, чтобы затем уже подробно исследовать бесконечно продолжающуюся суету внизу, будто бы приносящую кому-нибудь пользу или долгожданное благополучие.
    
     Небо тут маячило совершенным и красочным, голубого спектра цветом, зарождавшимся воплощением некой призрачной мечты о самом сокровенном и возвышенном. Оно точно увлекало сознание куда-то далеко ввысь, в воздушную облачную сферу своего бесконечного пространства, той необыкновенной действительности, существующей в глубине этого необъятного ристалища, вероятно именно для того и созданного природой, чтобы отражать все возможные способы реализации человеческой мысли, состязательной сущности бытия. Оттенки чередовались от прозрачного и призрачного, слегка тронутого капнутой в молоко синевой, до более насыщенного, массивного, внушительного – яркого отражения, близкого к составу истинного первостепенного облика мира, предопределяя порядок такого познания от сложных элементов к более простым и понятным всеми.
    
     По небу, вздымаясь, различные и непохожие друг на друга, величественно плыли облака, представляя своей белоснежной массой неимоверное превосходство некоторых природных явлений, происходящих вокруг. Такие процессы, совсем не так далеко от нас случавшиеся, без сомнений завораживали, затягивали в свой бесконечный процесс изменения, перевоплощения во что-то другое, непознанное, как никогда – неведомое, из всех вновь и вновь повторяющихся событий. Хотелось бы понять такие преобразования до конца, может быть в какой-то степени ещё не изученные полностью, возникшие тут перед нами как открытая книга, по неизвестно какой причине не освоенные как должно. Но далеко ли может зайти прогресс? Есть ли завершение той бесконечности развития, на которую ступают людские умы для достижения определённых, конкретных задач? Истинно ли они понимают, что пытаются разгадать, разведать, и не будут ли попросту разочарованы теми знаниями, обретёнными ими в процессе раскрытия тайн окружающего мира? Нужными ли окажутся они впоследствии или будут спрятаны, погребены под серым забвением последующих поколений?
    
     Мало-помалу но солнце продолжало яркими своими лучами исследовать то, что наблюдало вокруг: колеи дорог, крыши домов, стены зданий – в общем, всё то, с чем как-либо соприкасалось, окутывая, обволакивая это так, что становилось невыносимо жарко от таких его страстных объятий. Из-за чего белый пар от воды начинал подниматься всё больше наверх, стелиться над землёй, увлекая в воздух также и мелкообразную пыль под ногами, которая ещё недавно плотной вязкой безжизненной массой лежала на её поверхности. Грязь, размазавшись как шоколадное масло по хлебу, образовывало вместе с камнями достаточно прочное соединение, которое сейчас было бесполезно в этом новом качестве, исчезая из пространства с поля зрения совсем, точно выброшенное неведомым подъёмным механизмом прочь в таком особом природном явлении. Даже ветра тут не наблюдалось, пускай небольшого, незначительного, ненадолго, лишь на время способного собственным проникновенным дыханием смахнуть пелену стоявшего здесь сухого смога из песка и пыли, создававшего неистовое впечатление знойной и горячей печки. Всё находилось тут как внутри какой-то плавильной камеры, от жара которой было не уйти и нигде не скрыться, не податься в тень спасительной кроны деревьев, либо погрузиться в иное пространство охлаждающих жизненных сфер.
    
     От данного неописуемого действия, от чересчур пагубного, разлагающего всё живое влияния избавиться можно было только в правильно оборудованном помещении, магазине или подвале, или, на худой конец, в каком-нибудь одном из ободранных остановочных комплексов, каждые пять минут попадавшихся на глаза. Да и нестерпимо яркий свет нисколько не располагал благоприятствованием для прогулок по городским кварталам. Наверняка из-за таких бесподобных ощущений все обитавшие тут существа так и норовили поскорее укрыться куда-либо в безопасное место, переждать необычайно мощную, испепеляющую жару, так или иначе способную вывести из правильного состояния кого угодно. Они принимали данный факт как явление само собой разумеющееся, чего-то неизменно неотвратимое, что именно в такие моменты лучше поскорее убраться с улиц долой, опуститься подальше вниз и не показываться определённо-отведённое время, собственно как раз в самый пик всех происходящих тут событий. Хоть и твари-подобные виделись напрочь лишёнными какого-либо рассудка, существующего в них здравого мышленья, были не способны как положено трезво воспринимать окружающий мир, но всё равно, несмотря на такой случай, они отличались и ощущениями крайне выраженной интуиции, бывшей в состоянии уберечь их и от других возможных неприятностей. Эта способность была сравнима разве только с инстинктами у животных, чувством самосохранения у людей, тех врождённых природных механизмов, присутствовавших у всех биологических существ всегда, неважно уж каким неведомым образом возникающих в природе, будь то с сознательной помощью человека, либо уже без неё.
    
     Чем эти существа занимались, трудно было определить или из общего сущего обособить конкретно, что именно они делали каждый день в Городе, если следующий за ним новый приходящий эпизод сознания повторялся снова и снова, одинаковый для всех, точно такой же, как и предыдущий. Лишённые стойкой памяти для идентификации себя в этом мире, они бродили по улицам Города вдоль и поперёк, за отсутствием понятных целей, занятий, потребляющие готовые продукты, доступные им без каких-либо ограничений и затрат действенной энергии. Эти подлинные подобия людей, словно зомбированные какими-то неведомыми силами, полностью потеряли тот человеческий облик, который сверх меры был выделен им в начале существования. Наверное это произошло бы и с людьми, проживи они при сходных обстоятельствах ещё пару сотен лет. Но вряд ли данный факт выразился бы таким самобытным образом, как случилось это с подобными в конце их жизненного пути, без необходимой поддержки общего разума цивилизаций. Однако, на эту тему можно излагаться вечно, не взирая ни на какие печальные обстоятельства, не так давно произошедшие со всей человеческой расой в целом, если бы не одно событие, неоспоримо требующее некого особого рассмотрения.
    
     Итак, некоторый подобный, из всего сообщества себе подобных, или человекообразных – так их называли оставшиеся за периметром люди, вышел из бункера 148, что находился на окраине Города, совершенно изменившимся, отличным от своих собратьев, каким-то неведомым образом приведший себя в нормальный божеский вид и вернувший потерянное исходное обличие. Возможно, к такому действию его подтолкнули остатки сознания, к тому времени как-либо сохранившиеся у него в голове, или разум, помнивший мало-мальски те времена, когда всё было иначе, стояло на своих местах и как положено функционировало. Пройдя в другом измерении особо-нужную процедуру реабилитации и выйдя на поверхность, он с изумлением и даже ужасом обнаружил то катастрофическое положение, в котором оказался весь мир в период пребывания его в небытие. Нужно было подумать о дальнейшем существовании, и не только о своём собственном, а ещё и о других людях, сопутствующих этому моментах жизни, выпавшие на всё его существо как снег посреди жаркого лета. Изменить преобразившуюся Систему подобный не мог в силу недоступности её к таким кардинальным воздействиям. Но он был в состоянии вернуть, также как вернул себе, былые инструкции-воспоминания другим подобным, совершенно не полагаясь на пресловутое Око Мира, найти быть может среди оных – своих единомышленников, во всём окружавшем его сообществе. Ведь неизвестно ещё, кто какую роль исполнял в этом мировом устройстве организации жизни, какими потенциалами обладал, да и на что был способен в конечном итоге.
    
     Исследователь остановился перед выходом из бункера, будто осматривал окрестности взглядом недоумения или растерянности, заранее предчувствуя явно чего-то недоброе, выразившееся во всей глубине его внутренних переживаний. То, что предстало перед ним теперь, подлинно поразило его настолько, что он просто не знал, как следует действовать, как поступить в дальнейшем. О чём он думал, чего предполагал – случилось на самом деле. Город, когда-то населённый бесконечным количеством жителей, совсем опустел, обезлюдел, словно подчинился приказаниям мудрого руководства свыше, а жители растворились в межвременном пространстве, как исчезает при перемешивании сахар в стакане с чаем. Так и в этом случае – все оставшиеся здесь люди в принципе и не существовали даже в действительности, не состояли абсолютно ни в какой реальности, ни в прошлом, и ни в будущем, а находились тут будто бы образно, уже сами по себе, вне доступа к внешним источникам, и угрожать им совершенно ничего не могло. И почему же всё стало именно так, каким неведомым доселе образом люди просто ушли отсюда, не оставив ни малейшего упоминания о недавнем своём пребывании здесь. В сущности, он мог бы простоять на одном месте очень долго, перебирая в голове разные варианты произошедших событий, если бы не вышел в свет уже во второй половине дня, когда солнце светило не так ярко и испепеляющее, позволяло без опасений передвигаться и выяснить всё самому, как поистине стоило.
    
     Испытатель прошёл немного по пыльной дороге вперёд в направлении возвышающихся на дальнем горизонте жилых строений, зданий, пока к своему удивлению не обнаружил на невысоком песчаном пригорке небольшую группу из человекообразных достаточно неопрятной наружности, расположившихся в естественном безмятежном спокойствии. Они сидели на каких-то деревянных, наспех сколоченных ящиках вокруг непонятно собранной ими кучи продуктов, вероятно собирающихся таким способом отобедать. Поразительно, но кто-то в Городе ещё существовал, пускай даже таким странным и подозрительным образом, словно призраки прохаживаясь вдоль кварталов по ночам или собираясь где-нибудь на окраинах необъяснимыми группами. Их вид вызывал довольно нехорошие, противоречивые мысли, ведь выглядеть до такой степени плохо не удавалось здесь ещё никому, если не сравнивать этих личностей с их собратьями из тех далёких незапамятных времён, когда людским сообществом не было достигнуто определённых вершин в своём развитии. Да и почему бы им не зайти к примеру, как положено, в какую-нибудь ближайшую столовую или, на худой конец, поесть просто так, где-нибудь в стороне в центре, не скрываясь друг от друга, не пренебрегая правилами общей морали. Трудно было в это поверить, но он и сам, очень смутно как в тумане просматривая недавно проведённую жизнь среди этих существ, вёл себя абсолютно также, сходственно встреченным подобным созданиям, будто бы совершенно не осознавал такое странное стечение обстоятельств. Да и одетая на нём потёртая серенькая курточка, мятые пыльные брюки, сношенные до дыр кроссовки – всё напоминало ему эпизоды той потусторонней жизни, где в некой безумной отрешённости принимались такие моменты за чистую монету, правильную истину, как вещи, само собой разумеющиеся. Теперь же он, точно освободившись от всего этого, оставив позади прошлое и вырвавшийся из небытия, шёл вперёд наперекор собственной судьбе.
    
     Существа заприметили того ещё издалека, начали подавать ощутимо-явные знаки внимания, будто бы зазывали разделить их трапезу с ними. Он, нисколько не смутившись приглашению, не пренебрегая гостеприимством, однако совсем не узнавая никого из собравшихся, неспешно приблизился к группе на близкое расстояние, чтобы слышать все крики и возгласы, какие изрядно здесь произносились в его адрес, да и не только.
    
     – Палыч, ну что же ты, в самом деле! Давай, присоединяйся к нам срочно, скорее! Где тебя черти носят? Такого человека только за смертью и посылать. Три часа уже ходишь непонятно где, если не больше, и всё бестолку. Достал выпивухи, или же опять нет? Или всё как обычно, так изобразишь-обрисуешь, что будто бы тебя ни в один магазин не пускают, не принимают там якобы должным образом?
    
     Сказавший эти слова с ловкостью кошки подскочил к гостю и стремительно-нагло обшарил его куртку с невыразимым пристрастием, даже ещё и с интересом, поскольку неожиданно, как для самого владельца, так и для себя лично обнаружил у того тёмную бутылку портвейна, основательно упрятанную под подкладку. Он дерзновенно извлёк её оттудова, вытащил на свет божий, а затем неспешно с нескрываемым омерзением опустил в общую кучу продуктов.
    
     – Вот ведь, можешь, когда захочешь! – прохрипел он, скривившись в нехорошей улыбке. – А до этого говорил, что не способен никакие энергобарьеры преодолевать. Всё люди как люди, рискуют своими извилинами ради общего блага, не то что некоторые. Ты же должен понимать, что когда придёт волна – нужно быть во всеоружии, находиться подальше от центра – источника зловредных излучений в полном бессознательном состоянии. Потом включаться в жизнь будет довольно сложно, сам понимаешь.
    
     – Включаться? Каким именно образом? – полюбопытствовал тотчас исследователь, точно и не соображал вовсе, о чём здесь речь идёт. – Вы мне об этом расскажите поподробнее.
    
     – Ну, ты как заново родился, ей богу! Будто бы волны ещё не проходило, а ты стоишь тут перед нами: сам на себя не похожий.
    
     – Его, наверное, у магазина вырубило, когда он спиртное доставал, – догадался уже другой участник посиделок. – Сразу видно! Бледный весь стоит, как стена у телевизионной башни. На-ка вот, прими для разгона. Намного легче станет, я знаю…
    
     Он протянул Палычу стакан, налитый лишь в половину положенного ему пластикового объёма, наполненный какой-то подозрительной жидкостью неизвестного состава и цвета, совершенно непонятно чем в действительности являющейся. От одного вида предложенного напитка ему стало нехорошо. Палыч забрал ёмкость к себе и невольно вдохнул выходящие оттуда испарения. От этого его замутило ещё больше. Даже не испробовав взятого содержимого, он словно бы почувствовал уже всеми имеющимися в нём рецепторами, как будто сызнова возвращается в то недавнее первобытное состояние, в котором пребывал долгое время. Сейчас он точно утрачивал контроль над собой, забывал только что обретённые им в бункере навыки и знания. С превеликим удовольствием он вернул стакан обратно подавшему ему его, уже изрядно подвыпившему подобному, выразив таким действием будто протест против принятого здесь образа поведения, когда некоторые обитавшие тут существа употребляли горячительные напитки лишь для того, чтобы не потерять собственные воспоминания, так или иначе возникающие у них в головах по прошествии определённого времени.
    
     – Спасибо за угощение конечно, но чего-то мне не хочется таких излишеств… – начал было отвечать он, но оказался грубо прерван его теперешним собеседником.
    
     – Не умничай! Или намереваешься также бродить, как полчища мерзких несносных грызунов по единому кругу возле городских поселений в поисках подходящего средства спасения? Этих-то тварей уж явно никогда, ни за какие коврижки сюда не запустят, – тут рассказчик поморщился. – Или будешь существовать как наши с тобою собратья, лишившиеся памяти на веки вечные, питающиеся кой-каким подножным кормом, объедками и прочими отходами с заводов переработки биологической энергии, истинно и реализуемые там в нормальные продукты. У данных концернов теперь они всецело обитают, так как податься больше некуда. Этот Город был создан исключительно для разумных существ, таких как мы с тобой.
    
     Палыч невольно растёкся широкой гримасой, прошедшей по его лицу так, что стало видно даже зубы. Подобный только исподлобья недоумевающе глянул на него, совершенно не понимая, чему тот так радуется.
    
     – Зачем скалишься? Правду же говорю! Так что пей и ни о чём не думай, что случится завтра. Наступит новый день, тогда всё и разузнаем, выясним как следует.
    
     – Нет, я уж попробую как-нибудь без этого обойтись. То слишком скверно получается. Неужели ничего другого и придумать нельзя, как единственно травить себя такой несусветной гадостью?! – от безысходности возмутился тот. – Не жалко вам себя, для чего вы здесь живёте-существуете?!
    
     – Нам-то что сделается?! – выкрикнул ему в ответ грязно-образный подобный. – Если ты учить нас вздумал, так зря. Бесполезное это занятие. Хотя есть наверное способ, который используют эти неведомые нам людишки, приходя за товаром сюда. Ведь они потребляют какие-то коренья, вернее отвар из них, который видимо и помогает как-то пробираться в Город. Но одно другому – явно не замена. Коренья ещё нужно насобирать, а спиртное – вот оно, перед глазами стоит, только руку протяни. Да и приятнее намного. Тебе так не кажется?
    
     – Нет, не кажется! – уверенно произнёс Палыч, передёрнувшись всем организмом. – Вы, такие сознательные, отчего же не ушли подальше отсюдова, не покинули навсегда такое нехорошее место? Почему за периметр не вышли? Кишка тонка?! Там наверняка уж не действуют все эти нелепые законы, – продолжал неистовствовать он, размахивая руками из стороны в сторону от избытка чувств, переполнявших его как никогда, видимо всецело помогая себе такими жестами. – Однако вы продолжаете пьянствовать здесь, не зная никакой меры, не соблюдая приличия.
    
     – Да угомонись ты в самом деле, в конце-то концов! Ума что ли лишился окончательно?! Сам-то вспомни, каким был. С нами же рядом сидел, или забыл всё напрочь?! Совсем мозги поотшибало? – протестующим тоном заявил всё тот же участник собрания. – Если говорить об этом вопросе, то почему ты так скверно о нас думаешь? Многие покинули это место. Ходят, шарахаются где-то там, среди людей. Но условия жизни за периметром отвратительные. Приходится всё своим трудом добывать. Такое нам явно не по нраву. Найди способ избежать воздействия этих волн, и мы тебя с радостью поддержим.
    
     – На всё готовое норовите придти? У нас же не было никогда эдакой людской психологии как будто, да ещё такой примитивной, какую я сегодня наблюдаю, – опечалился Палыч, апеллируя к чему-то возвышенному и светлому. – Может быть когда-нибудь вы поймёте подлинный смысл своего существования на этом свете, какой истинно открылся мне, не так давно проявившийся всюду, ежели судить по земным меркам времени и пространства. И вы не будете уж больше так бесцельно проводить отпущенные вам года жизни, как делаете это сейчас.
    
     – Давай-давай проповедуй, куда только это тебя заведёт? Иного выхода ведь всё равно не предвидится, как бы мы не распинались на эту тему, – подобный лишь покачал головой в оправдание. – Разве ж мы сами не понимаем такие моменты, не разумеем всех возникших обстоятельств? Только так можно противостоять Системе. Если б мы могли её сломать, то ведь она, зараза, ни на дюйм нас к себе не подпускает.
    
     – Ну как хотите. Хоть страшного суда здесь дожидайтесь, который кстати, судя по вашему отношению, совсем не за горами будет. А я пойду по своим делам. Возможно и придумаю чего-либо по пути, как вашей беде помочь, без должного с вашей стороны участия и самопожертвования.
    
     Исследователь легко отдалился от расспрашиваемых им подобных и проследовал по пыльной дороге дальше, прошёл ещё несколько сот метров до ближайшего магазина, чтобы попробовать добыть там какое-нибудь незначительное количество продуктов. Удивительно, но внутрь он проник безо всякого противления различных энергетических барьеров, действие которых ему было предначертано группой давешних бывших приятелей. Вероятно, преграды создавались Системой для индивидуумов не очень подобающей внешности, надзирающей за действиями любых обитающих в округе существ. По видимости он оказался как раз одним из тех самых разумных созданий, вполне полноправных граждан старого света, которых пропускали везде и всюду без всяческих ограничений. Выбрав необходимо-подходящий набор продуктов и покинув магазин, он быстрым и уверенным шагом направился обратно в спасительный бункер, так как солнце, несмотря на все его важные манипуляции по небу, уже стремительно клонилось к закату, таким непосредственно-естественным образом старалось скрыться с небосвода долой, оставить всех в кромешной тьме на милость каких-то неведомых сил. Ведь по заверениям встреченных на пути друзей, после его исчезновения и происходили те самые странные преобразования, называемые волнами, которые ощущать ему теперь на собственной шкуре не очень-то хотелось. Он отлично это понимал, одновременно сознавая, что обнаруженный им бункер находится где-то далеко за чертой обычного измерения реальности, вне пределов досягаемости каких бы то ни было систем обозрения мира, жаждущих контролировать всех и каждого, попадающих под её влияние субъектов.
    
     Тем не менее постепенно, но эдак уже сейчас, темнота вступала в свои законные права, пускай прежде незначительно, лишь на отдельных участках поверхности, поглощая остающийся ещё скупой свет где-то в уголках призрачных построек, сооружений и, конечно же – окончаний закрытых улиц, там, где действительно будто казалось, что ночь, властная и полная, уже успела подобраться к ним, прокрасться незаметно ко всем обитавшим там существам, забраться чуть ли не внутрь их самих, накрыть невидимым покрывалом так, что становилось крайне не по себе только от одной мысли о таком её всеохватывающем деянии. Лампочки транслирующей башни, точно подготавливаясь к предстоящей процедуре, засветились ещё ярче издалека красным светом в наступающем сумраке ночи, заставляя двигаться быстрее и стремительнее, чем раньше. Что-то в этом явлении напоминало преддверье некой зловещей катастрофы, какого-то ужасного природного явления, должного разразиться именно здесь и сейчас, разверзнутся так, что уж не останется более никаких проблесков разума во всех ощутимых и ближайших окрестностях. Тут совершенно не замечалось ни малейшего дуновения ветра, которое создавалось обычно при любых обстоятельствах таких предзнаменований, ни движений листьями и ветками деревьев, кустарников, перешептываний их о чём-то неведомом, сокровенном, понятном лишь ими, что казалось особенно страшно в этих условиях. Искусственный мир словно замер в ожидании необычных, совершенно не свойственных для него преобразований, перерождения во что-то новое, иное, совершенно не определяемое и неизбежное. Даже звуки шагов от будущих изменений становились неестественно звонкими, похожими на удары молота по наковальне, отдавались прерывистым эхом на местности, будто все предметы вокруг были заключены внутри какого-то специального замкнутого помещения, со всех сторон ограждённого невидимыми прозрачными стенами, не поддающиеся никакому обнаружению изнутри.
    
     Ведь ежели подумать, то нынешние условия существования напоминали здесь некое подобие гальванического сада, воссозданного на борту одной из орбитальных станций, поддерживающей жизнь при помощи химических реакций, вдали от подлинно-натуральной составляющей, так заведомо необходимой для обеспечения полноценной жизни. Истинный смысл бытия человека заключался именно в нахождении его внутри той органической оболочки, которая дана ему изначально природой, соединения с нею в общности и взаимодействии определённых энергетических потоков, переходящих из одного состояния в другое, оказывающих нужное и правильное влияние. Ощущая себя неотъемлемой частью природного механизма, соприкасаясь с ним, человек лишался чувства незащищённости, страха перед неизбежным, зная, что жизнь его так или иначе продолжится в следующем поколении, пускай даже в обличии совсем не тех существ, в качестве которых он был изначально избран или являлся на самом деле. Малейшие изменения собственной личности в лучшую сторону по отношению к живому миру дадут ему право надеяться на то, что впоследствии он будет как надо воспринят для перерождения и продолжения жизни именно в той организации материи, в которой и существует вся биологическая субстанция во Вселенной. Создавая преграды, ограждаясь от истинных условий обитания, человек ввергает себя в противостояние ко всему объёму имеющихся повсюду потусторонних сил, управляющих биологической массой по своему усмотрению, дающих в последующем душе верное направление. Трудно себе представить, что случится с человеком, оторванным от этого природного механизма перерождения, пусть даже если он и обретёт каким-то неведомым образом самостоятельно эти страшные умения и знания, заложит их без должного природного контроля в некую Систему, которая будет руководить такими процессами воочию.
    
     Между тем путник всё ближе подбирался к заветной цели, пока наконец целиком и полностью не исчез в бункере и не закрыл за собой плотно двери, опасаясь тех, словно передающихся по воздуху невидимых волн транслятора, которые вот-вот должны будто бы возникнуть перед ним совершенно из ниоткуда. Кабинка лифта содрогнулась от резких рваных движений, болтания тросов и шарниров, удерживающих её неподвижно в воздухе, направивших после в нужном поступательном ритме вниз. И она, поскрипывая, поползла в глубину, точно погружалась в какую-то обволакивающую призрачную субстанцию, мчалась быстрее по стенам туннеля времени и пространства, пока не достигла своего конечного пункта назначения. Выйдя из неё, ступая по известному коридору, исследователь прошёл в ту самую маленькую комнатку, где и началась такая его новая жизнь. Он явственно помнил, как это было для него вначале, хотя толком и не понимал, что смог проделать подобные манипуляции по настройке сложного агрегата самостоятельно. Но ведь сейчас прошло довольно много времени с первого знакомства с ним. Однако воспоминания никак не желали уходить в прошлое, покидать его навсегда, потускнеть или поблекнуть в свете последующих событий. Он помнил все мельчайшие подробности, как будто это было вчера и, что самое удивительное, совсем не хотел, чтобы такие видения хоть на мгновение оставили бы его в полном одиночестве…