Финляндский, 1
Школа благородных девиц
Все нижеописанные события и персонажи являются невыдуманными, а самыми настоящими.
Любое сходство с реальными событиями
не является случайным.
2010 год
4 лор-отделение, Боткинские Бараки
1
Знакомство
Впервые я увидела этот дом весной 87-го года. Мы все, мама, папа и я, пришли посмотреть на квартиру, в которой нам предстояло теперь жить. Дом фиолетово-синего цвета, облицованный с фасада глянцевой плиткой и стоящий на восьми слоновьих ногах, был еще не достроен, лифты не работали, лестничных перил кое-где еще не было, и мы поднимались пешком.
- А какой у нас этаж?
- Тоже четвертый, давай, догоняй!
Ну ничего себе, четвертый, такое ощущение, что уже до восьмого доковыляли! Сначала одна техническая дверь, через пролет другая, ноги уже болят, а мы дошли только до первого жилого этажа. Было удивительно рассматривать, тяжело дыша, лестничные клетки на четыре квартиры, кафельный пол, шололадные кафельные стены, окна в каждом пролете, и свет, везде свет, много много света! Это обстоятельство вызывало, если честно, самый искренний восторг.
На улице Фурманова, где я жила с рождения и до второго класса, наша парадная была в третьем проходном дворе, куда идти надо было почти все время через мрачные тоннели под домами.
В кромешной темноте раннего зимнего утра мама тащила меня, еще спящую, с намазанным вазелином носом, за руку, в соседний двор детского сада. К моменту выхода на улицу я еще спала, никогда не помнила, как меня одевали. Заходим мы в раздевалку садика.
- Аленка, раздевайся, - говорит мама уже отвернувшись, и увлеченно болтая с мамой Светки из моей группы.
Через некоторое время мама оборачивается, и вовремя, я уже стою почти голая, босая и пытаюсь с закрытыми глазами стянуть трусы.
Так что обилие пространства и света в нашем новом, уже заранее любимом мною доме, так ошеломило, что даже не верилось – это правда! Видимо так нам всем не терпелось переехать в новое жилище, что мы начали перевозить вещи еще до полного окончания всех работ.
В день переезда я носилась по квартире как сумасшедшая, бегая из комнаты в комнату, заглядывая во встроенные шкафы, выбегая то на балкон, то на лоджию. Мою лоджию, личную, в моей ЛИЧНОЙ комнате! Сидела на широченном подоконнике в гостиной, вдыхала запах свежего строительства, обойного клея, деревянного паркета, бутерброда с сыром и черного чая, и была счастлива на пороге новой интересной и свободной жизни. Удивительно, что тот запах я прекрасно помню и сейчас, стоит только увидеть перед глазами эту картину, жаль только, что нигде я больше его не чувствовала, и сыр я в общем-то не люблю, но ТОТ бутерброд с удовольствием бы съела еще раз. Родители были деятельны и хозяйственны, они взялись циклевать пол, чтобы потом покрыть его лаком. В доме царила суматоха переезда, я болталась под ногами, помогать не помогала, но веселилась от души, ведь была весна и мои первые школьные каникулы с пятерочным табелем на руках.
Наигравшись в квартире и побывав во всех потаенных углах и шкафах, я почувствовала, что королевство маловато, и отправилась на лестницу. Мало кто въезжал в недостроенный до конца дом, но то тут, то там все-таки раздавались звуки дрелей и циклевочных машин. Лифт еще не включили, покататься не удалось, тогда я подошла к узкому окну на лестничной клетке и принялась рассматривать двор. За окном были дома, улица, уходящая вдаль, и огороженная зона с трубами, кирпичным заводом, металлическими баками – котельная.
- Привет, - вдруг услышала я откуда-то снизу.
Девочка с темными прямыми волосами до плеч была примерно моего возраста и комплекции, только кожа смуглей. Она стояла на пролет ниже и смотрела на меня изучающе снизу вверх.
- Тебя как зовут?
- Алена.
- А меня Наташа. Пойдем в лошадки играть?
У меня была чудесная кожаная сбруя, вся увешанная громкими бубенчиками, а у Наташи восторженная любовь к лошадям, вот так-то все и началось. Детская дружба начинается молниеносно, неосознанно, необдуманно, как вихрь, который закрутит тебя, маленькую, и не отпустит уже никогда, даже если когда-нибудь замедлит свой темп, даже если диаметр его воронки растянется на половину земного шара.
Эти игры надолго стали для нас целым миром, принадлежавшим только нам двоим. Наташкины родители работали на «Ленфильме», дядя Женя занимался административной работой, был директором картин, а тетя Люда всю жизнь проработала на студии костюмером, и даже «стояла на учете в Голливуде».
В играх с утра до ночи прошли все первые выходные в новом доме. В понедельник с утра, едва умывшись и еще не позавтракав, я бегу и звоню в дверь на третьем этаже. Никого. Спят? Или уехали? Огорченная, я поднимаюсь к себе, не понимая, куда же делась моя новая подруга. Так прошла целая неделя, я каждый день по нескольку раз бегала, звонила в дверь, но никто мне так и не открыл.
- Не расстраивайся, они еще не переехали сюда, приезжают на выходные ремонт делать, - успокоила мама.
Папа отползал свое по полу, вручную циклюя паркет, и мы приступили к покраске лаком. Постелили по всей квартире дорожки из газет. Все окна были открыты, меня то и дело выталкивали на лестницу, дышать было невозможно, зато какая получалась красота! Каждая паркетинка светилась своим, разным янтарным оттенком, пол блестел и переливался на солнце, гладкий, как зеркало. Мебели у нас не было почти совсем, только небольшая горка в гостиной, старенький стол на кухне, родительская кровать, и моя постелька. Были еще несколько разномастных стульев, и все. Но если счастье есть, то его не перебьешь никакими недостатками, особенно такими ерундовыми, как отсутствие дивана, кресел и прочей мебели.
В субботу возникла Наташка, и нас опять захватила детская радостная жизнь полная игр и приключений.
Так получилось, что познакомившись на лестнице, мы с нее не вылезали все детство. Все общие восемь этажей стали для нас персональным царством, где мы были хозяевами, все знали, за всеми наблюдали и все контролировали. В первые же дни мы пошли по этажам смотреть, кто въезжает в квартиры. Новые люди, дети, вещи, мебель – что может быть интереснее? На седьмом этаже царило оживление, туда несли мебель, грузчики бегали туда-сюда, кто-то сидел на четвертом, курил, обливаясь потом, кто-то тянул ремнями шкафы и комоды. Когда мы высунули носы из-за угла, дверь была распахнута настежь, в квартире ходили люди, и мы решили, что не помешаем.
- Здравствуйте! Какие у нас гости, Саша, Павлик, идите сюда!
Перед нами стояла цыганка. У нее были черные как смоль волосы, смуглое лицо, южные черты лица. К ней подошли двое мальчишек, один постарше, другой наш ровесник, такие же чернявые и кудрявые. Мы смотрели во все глаза.
- Ну, проходите, раз пришли, Саша вам что-нибудь сыграет, - пригласила нас цыганка и показала вход в комнату, посреди которой стоял огромный черный рояль.
- Н-нет... спасибо! Мы потом!
- Д-д-да, мы лучше потом!!!
И мы дали деру, только пятки засверкали. Влетели домой к Наташке.
- Папа!!!
- Дядя Женя!!! Там цыгане приехали!
- На седьмом!!!
- Теперь воровать будут! – наберебой кричали мы с круглыми от ужаса глазами.
Родители не приняли наш испуг всерьез. Потом оказалось, что это семья музыканта из окрестра Кировского театра, Гриши Волобуева, а «цыганкой» оказалась его жена Меля – Мельпомена, гречанка, педагог по роялю и очень строгая мама двоих своих сыновей.
Сашка, старший брат, нам потом рассказывал: «Мама нас заставляла заниматься музыкой по четыре часа в день, а если надо, то и больше. Иногда на даче, лежа ночью в одной комнате, мы не могли летом заснуть и увлеченно придумывали способ, как нам ее убить. Конечно, это были только лишь разговоры, но она действительно держала нас в железном кулаке, и обладала поистине несгибаемым характером».
Болтались мы на лестнице, делать было нечего, Наташка тогда и придумала разыграть своего папу.
- Смотри, все просто, ты прячешься за кресло, сидишь там тихо. А когда родители придут, я начну плакать. Они спросят, что случилось, а я скажу, что это ты меня обидела.
- А потом?
- Потом ты вылезешь, и все посмеются. Давай?
- Давай.
Как только в замке повернулся ключ, я шмыгнула за кресло и притаилась. Наташка стала рыдать, да так, как будто у нее горе, ну, например, велосипед украли. Родители переполошились, стали наперебой спрашивать, что случилось. А она рыдает, уже сама поверила и остановится не может, артистка хренова.
- Ааааа, меня она-а-а-а-а, Аленка-а-а-а-а-а-а обиделаааа!!!!!
- Как Аленка, ну я ей задам! – рассердился не на шутку дядя Женя, и тут я вылезаю из-за кресла на голубом глазу.
- Ах ты негодяйка!!! Посмотри, что наделала!!!
Я бросилась удирать, дядя Женя за мной ловить.
- Это не я!!! – а Наташка, предательница, в слезах вся.
- А кто???
- Мы играли! Мы разыграть вас хотели!
Тут и Наташка слава богу вступилась, закончила спектакль, а то бы попало мне на орехи. Дядя Женя сразу опять добрым стал, забормотал: «Ну, девчонки, хулиганки, хм-хм... Оттт че выдумали... мдааа». Ладно, решили родителей больше не трогать, слишком бурно реагируют, нервные какие-то.
Добрый доктор Айболит
Но однажды по неопытности и малолетству попались сами. У Наташки был полный дом гостей, отмечали годовщину свадьбы дяди Жени и тети Люды. У них вообще все праздники были многолюдными. Приглашались бабушка с дедушкой, соседи, родственники, друзья, многочисленные коллеги с «Ленфильма». В гостиной растягивался стол длинной колбасой, который ломился всякими вкусностями и пьяностями. В тот раз в гости пришел двоюродный брат дяди Жени, Андрей. Еще довольно молодой мужчина, для нас он, конечно, казался стариком. Он-то и выловил нас среди юбок и брюк многочисленных гостей, и решил с нами поиграть. Наверное хотел подлизаться, чтобы мы его любили, непонятно только за каким чертом ему это было нужно. А может зря я так, просто любит человек детей, увидит ребенка, и давай с ним играть!
В тот вечер нам, в принципе, и вдвоем неплохо было, мы стырили большой пододеяльник и сидели себе в нем вдвоем, хихикали, нюхали, чьи ноги больше воняют. Вот тут он нас и накрыл, этот любитель детей. Подкрался, да как затянет нас в этом пододеяльнике, да еще за то место, где дырка для одеяла. Мы завизжали сначала, но потом сообразили, что кто-то пошутить решил, и тоже стали хихикать. Эта скотина обрадовалась – угодил деткам, хихикают! И завязал пододеяльник в узел, но этого ему показалось мало, как нормальный садист он вошел в раж, снял эту кучу малу с кровати и не поверите! запихнул под кровать. И ушел, удовлетворенный содеянным. Он вернулся к гостям, как раз говорили тост за долгие годы счастливой жизни, выпил, потом заболтался с кем-то из гостей, потом опять выпил, опять закусил и забыл про свою любовь к детям до очередного абсцесса.
Тем временем мы уже распутались, кое-как устроились, несколько раз шандарахнулись башкой о дно кровати, мы же не в курсе были, куда он нас пихнул! Комната закрыта, где-то вдалеке орут гости и хозяева, кричи - не кричи, не поможет. От неудобной позиции «двойня в утробе матери» мы все время старались устроиться поудобнее, пыхтели, сопели, и, наконец, напукали. Дышать стало нечем, от постоянного смеха не хватало воздуха – крантец. Мы стали выгрызать в пододеяльнике дырочки, расковыряли их и высунули туда носы. Так посидели какое-то время, стало легче. В общем, когда мы уже организованно настроились на выживание, и даже совместными усилиями наполовину вылезли из-под кровати, в комнату зашла Нина Козлова. Охая и причитая, она нас развязала, но так и не смогла понять, как два ребенка, находящиеся внутри мешка, смогли завязать его снаружи, да еще и влезть под кровать! Если бы это произошло сегодня, нас бы всем подъездом отправили на программу «Минута Славы», это точно. Андрея мы не заложили, пожалели, у нас родители на этот счет нервные. Но месть затаили, и в последствии старались не поворачиваться с этому «айболиту» спиной.
На лето мы всегда расставались. Наташку увозили на Мгу, в деревню к дедушке и бабушке, а я с мамой уезжала на дачу в Усть-Нарву. Письма мы друг дружке не писали, да, если честно, даже не вспоминали и не скучали, вовлеченные в новые компании, игры, развлечения и радости дачной жизни.
Но однажды меня пригласили поехать на Мгу. Наташкин дедушка делал прекрасные скульптуры и поделки из дерева. Бабушка, прекрасная хозяйка, готовила нам всякие вкусности. А мы с утра, налакавшись молока, шли на луга. Там был и лес, и поля с цветами, пчелами, бабочками, речкой!
Заняться днем было чем, а вот вечером нас укладывали в одну постельку, и тут надо было покумекать, что же поделать, чтобы заснуть. И вот, кто-то из нас, обнаружил весьма полезную книжку на полке у бабушки. Книжка называлась «Унесенные ветром». И мы, лежа в кровати, читали ее по очереди вслух. Кровать была широкая, куча подушек и одеял, но вот потолок над кроваткой подшатал. Он был скошенным и достаточно низким. И мы, начитавшись про Скарлетт О”Хара и ее многочисленных друзей, про Ретта Батлера, …… засыпали. А потом кто-нибудь из нас просыпался и говорил во сне с придыханием: «Ретт Батлер!». При этом, вставая на кровати, ударялся головой об потолок. Нокаут следовал немедленно, и так несколько раз за ночь.
А зимой нас с Наташкой взяли на съемки фильма в село «Советское»! Мы там жили в отеле с лифтом, и занимались своими делами, пока съемочная группа работала над очередным шедевром. То есть мы гуляли. Рядом с отелем был лес и мы любили ходить туда. Только в эту зиму в селе «Советском» выпало огромное количество снега. И для того, чтобы добраться в лес, надо было перелезть через забор и перебраться через трехметровый слой снега. Мы взяли с собой две булки, чтобы не оголодать, если заблудимся, спички, чтобы не околеть, и стали решать, как преодолеть это препятствие. Сначала я, как первопроходец, шагнула на эту снежную поляну, и… провалилась в снег, только пумпон остался торчать. Наташка за уши как-то меня вытащила и положила плашмя. Силой ума мы поняли, что прыгать в снег и плыть смысла нет – утонем. Тогда ум начал набирать обороты и мы вспомнили про лыжи, но их у нас не оказалось. И мы решили, что будем изображать лыжи сами. Забравшись на забор, мы плавно перетекли на снег и плашмя поползли к цели. Оказавшись в лесу, мы там погуляли, и к нам привязалась собака, причем довольно большая, но дружелюбная, потому что от нас булками пахло. Ее звали Дина. Когда мы проголодались, то затеяли делать камин из снега. Вылепили нечто, похожее на камин, собрали ветки, палки, и стали разжигать костер. На палки мы накрутили булки, стали жарить, и тут собака Дина пришла в полный восторг. Такого она в селе «Советское» еще не видела! Как только булки зажарились, она напала на них и сожрала все до последней крошки, нам осталось только носы утирать и животами бурлить. Обратно добирались тем же макаром, но все-таки заблудились. Собака бежала довольная, а мы голодные, но лесок был маленький и мы все-таки вышли к слою снега. Ползли мы, хихикая друг над дружкой, потому что шапки с пумпонами были набекрень, а языки наружу.
Начало карьеры
Однажды холодным осенним вечером мы, как нормальные восьмилетние дети, собрались погулять во дворе и покататься с горки. Дальше нашего двора мы в то время не ходили, но и он для нас был целым огромным миром со своими секретами, подворотнями, загадками и лабиринтами. То, что мы и сейчас называем нашим двором, на самом деле целый маленький квартал, состоящий из трех параллельных улиц и ограниченный с одной стороны нашим домом, а с другой – военным заводом. Говорили даже, что дом наш был построен не просто так, а со стратегическим значением на случай войны, и должен был закрывать военный завод от зорких глаз шпионов из гостиницы «Ленинград». Таким образом, в нашем дворе была большая больница с садом, моргом и видом на набережную, огромное место занимала котельная, окруженная символическим проволочным забором с дырками, за которым была большая зеленая территория котельной с главным зданием, трубами в небо, пристройками, баками и всяческим хламом впридачу. По нашу сторону забора стояло штук семь-восемь гаражей, принадлежащих нашему дому, а рядом с ними кирпичная трансформаторная будка, за которой всю жизнь был общественный туалет. А на остальных двух улицах жилые дома, в которых жили и живут в основном пьяницы, наркоманы и проститутки. Конечно, не все, я знаю там несколько приличных семей, но это, к сожалению, исключение. Вот такое соседство. А самой большой достопримечательностью нашего двора была, конечно, «Бомба». В конце средней Астраханской улицы высилась симметричная гора с плоской широкой вершиной. Наверху стояли бетонные штуки с окошками бойницами, а внизу, с угла, была железная дверь с амбарным замком. Бомбоубежище. Мальчишки кошмарили нас, маленьких, говорили, что там, в подземелье лежат черепа и кости, умерших с голоду в войну. Так мы никогда туда спуститься и не решились, хотя уже и не верили в эти сказки. Еще во дворе, со стороны нашего дома, была детская площадка, где после ухода детишек свой бессменный пост занимали алкаши с пивом и воблой, а в конце дома помойка и стоянка. Вот и все наше хозяйство. А главной улицей, конечно, считалась дорога вдоль фасада синего дома, который быстренько в народе прозвали Синяк. Там первые этажи занимали магазины «Болгарская Роза», продуктовый и кафе с символичным названием «Синий Як». Там давали кофе с молоком и пирожки, но мы не ели, потому что не доставали носами до высоких круглых столиков на тонкой ножке.
Одевшись потеплее, в курточки, шарфики и шапки с большими пумпонами, мы пошли гулять во двор, но быстро замерзли и стали искать себе занятие по душе на этот вечер. Душа требовала романтики.
- Давай звонить в квартиры, - предложила Наташка, как старший товарищ.
- И что?
- И убегать!
- Давай, - меня эта идея воодушевила. Во-первых, экстрим, во-вторых, хоть какое-то веселье в этот хмурый день.
- В общем так, приезжаем на лифте, звоним, и убегаем на пролет ниже.
Начали. Приехали на седьмой этаж, позвонили, убежали, ждем. Открылась дверь: «Кто? Кто звонил?», закрыли. И так по всем этажам. Подъезжаем к пятому, двери открываются, выходим, и только к звонку...
- А-а-а!!! Попались!!!!
Всклокоченная тетка выскочила из-за угла и хвать нас за воротники, крепко держит, не вырвешься.
- Что это вы тут хулиганите? Чьи вы дети? Из какой парадной?
- Из-з-з-з-з т-т-т-ретьей-й-й-й, - трясемся мы, да так, что пумпоны дрожат крупной дрожью.
- Как вас зовут! – кричит тетка.
- Алена Р-р-р-р-ешетникова
- Н-н-н-н-аташа Соколова-а-а-а, - перепутали мы все на свете от страха и ужаса.
- А ну-ка быстро по домам, чтобы я больше вас здесь не видела! – не унималась тетка, бешеная какая-то оказалась, но отпустила, да еще ускорения придала, мы кувырком по лестнице, несемся через две ступеньки, остановились только на первом этаже, все свои квартиры пролетели. Пришли домой, сели пить чай с сушками, а когда пришли в себя, долго еще издевалась Наташка над моим пумпоном, который трясся, как заяц у меня на шапке от ужаса.
К слову сказать, после того случая я еще лет десять шарахалась той тетки, старалась не попадаться ей на глаза, мне все казалось, что она меня узнает, вот как закошмарила.
Первая любовь
В этот самый год мы умудрились втюриться в одного мальчишку на двоих. И самое ужасное для меня было то, что этот мальчик влюбился в Наташку. Костя был сыном музыканта, сам будущий музыкант, еврейская семья, двухэтажная четырехкомнатная квартира на седьмом этаже и ослепительная для нас с Наташкой внешность.
- Фу, посмотри, какой урод, - говорила Наташка и брезгливо отворачивалась от Кости и его собаки.
- Да вааще кошмар, - поддакивала я и тихо радовалась, что Наташке он не нравится.
У нас хоть и дрожали коленки, хоть и бились сердца как рыбки в сети, но мы воротили носы и всем своим видом показывали презрение к уродцу по фамилии Арро. Я, например, находила отраду в том, что вела дневник. Туда я могла все что угодно написать, потому что он закрывался на замочек, а ключик я носила с собой. Это флорентийское чудо мне прислала Ира, моя бабушка, которая тогда жила в Италии и занималась балетом с итальяской принцессой Наташей Строцци. Наташка тоже что-то там писала, я подозревала это, но никогда записей ее не читала. Не потому, что считала это некрасивым, а потому что попросту не могла найти. Если бы нашла, то любопытство, конечно, взяло бы верх над совестью. Так мы и жили, по-тихому вместе умирали от любви, честили бедного парня последними словами друг перед дружкой, а в дневниках писали всякие наивные детские непристойности. Зато сердце у обоих было не на месте, и эта тянучка, в силу нашего совсем юного возраста, длилась долго, очень долго, и никак не развивалась ни в ту, ни в другую сторону, и это устраивало всех, кроме, пожалуй, Кости, который был бы, наверное, не прочь ускорить события. Состояние постоянной влюбленности - это круто, когда есть постоянный порыв, интерес, интрига, волнение, ожидание чуда и еще черти знает чего! А когда ты в этом состоянии еще и не одна, то приходится играть по правилам, скрывать, наблюдать, ревновать, и это добавляет еще большей остроты, перца и соли на рану.
Тогда я себя считала гадким утенком по сравнению с Наташкой, хоть моя мама сейчас утверждает, что это не так. Мы и правда, были очень похожи, одинаковый рост, одинаковые фигуры, острые коленки, плоская грудь, косточки везде, где только можно, все длинное и дурацкое потому, что мы еще не умели всем этим пользоваться.
Мы встречаем па-а-а-апу!!!
После позорного фиаско со звонками в дверь мы решили развлекаться более изощренно, но и более безопасно для своего здоровья. Постепенно, день за днем, мы изучали свою родную лестницу и обнаружили, что:
1. Если длинную лампу дневного света крутануть слегка в сторону, она перестает гореть.
2. Если на третьем этаже вставить между дверей лифта в самой верхней точке карандаш, лифт перестает работать.
3. На восьмом этаже есть техническая кабина над лифтом, а в ней рубильник.
4. Если сдернуть пластиковый поручень с перил на лестнице так, чтобы с верхней стороны он остался закреплен, то получается суперская тарзанка, на которой можно лететь в пролет аж до мусоропровода, главное вовремя затормозить.
5. Если открыть дверь на технический этаж между нулевым и первым, то можно попасть в верхний подвал, тянущийся амфиладой через весь дом с выходами в любую парадную и окнами на проспект.
6. Если в лифте на самом подъезде к нужному этажу одновременно прыгнуть, то на целую секунду зависаешь в воздухе, и от восторга замирает сердце.
7. На восьмом этаже есть мастерская художника, которого мы никак не можем засечь.
8. Если нюхать замочные скважины соседей, то можно угадать, что там у них на ужин.
Тут хотелось бы уточнить, что все выше и ниже перечисленное относилось к разряду наших развлечений и хобби, если кто подумает, что мы были беспризорниками, постоянно шлявшимися по лестнице и подвалу. Это не так, мы, как и все нормальные дети, ходили в школу с переменным успехом, а я еще и занималась музыкой, на что уходила уйма времени как в Петербурге на занятиях, так и на многочисленных гастролях по Европе с хором, где мы пели в лучших залах и соборах Италии, Франции, Финляндии и т.д. Много времени уходило на домашние задания, на занятия фортепьяно, но вот начиная часов с семи, были наши «часы пик», когда мы могли позволить себе все, что только нам захочется.
Было 8 марта. Так получилось, что подружившись сами, мы невольно подружили и наших родителей, и постепенно в эту соседскую дружбу втянулись почти все соседи нашего подъезда. Все семьи были творческих профессий, никакого быдлячества, поэтому все общие праздники проходили при открытых дверях. Самым апофеозом был, естественно, Новый Год. Но и 8 Марта не был исключением. Украшались лестничные клетки, на третьем этаже был выставлен шикарный круглый шахматный стол со стульями-бочонками, куда выходили покурить соседи и наши родители, чтобы поговорить, выпить, отметить, закусить и так далее. Из квартиры в квартиру постоянно кто-то ходил с мисками, тарелками, стульями, вилками, кому чего не хватает, все делилось, просилось, давалось, и никто ничего не жалел. Нас не привлекали в силу бестолковости в хозяйстве, поэтому мы жили своей теневой и увлекательной жизнью.
- Давай мазать кнопки кремом, - придумал кто-то из нас.
Для этих целей был стащен дядиженин крем для бритья «Свежесть», и план приобрел конкретные очертания. Дальше следовало позаботиться о правильной одежде, нужно, чтобы нас было не видно в темноте. Для этого подошли черные лосины, черные бадлоны и широкополая черная шляпа на двоих. Внизу нулевой этаж представлял собой огромный холл, выложенный плиткой и глядящий на мир огромными окнами в пол и на всю ширину стены. Из холла вела лестница к закутку с лифтом, вот на него-то и был главный расчет. В марте темнеет рано, да и в закутке этом окон нет, поэтому нам не составило труда легким движением руки сдвинуть лампочку и погрузиться в полный мрак. Дальше пошла в ход дядиженина «Свежесть», которой густо была намазана кнопка вызова лифта. Мы, конечно, могли слушать вопли и с лестницы, на пролет выше, но уж очень было интересно еще и видеть то, что происходит. А в темном углу, да еще в такой экипировке, закрывшись фетровой шляпой, мы были просто чеширскими котами. Вот первая жертва зашла в подъезд, звяканье ключей, скрежет почтового ящика, шуршание газет, шаги по лестнице, и...
- Ой, мамочки!!! Что это??? Фу, что за гадость??! – выходит на свет, разглядывает свои пальцы, очень осторожно брезгливо нюхает их. С непонятным бормотанием заходит в лифт и уезжает. Это была соседка с седьмого, танцовщица из «Мюзикхолла».
В нашем углу мы реально рисковали только одним – не заржать. Даже прыснуть было нельзя, слишком близко, поэтому рот надо было зажать со страшной силой, чтобы ни писка ни вздоха не просочилось.
Следующий. Одна дверь хлопнула, вторая, шуршание оберточной бумаги – цветы несет на праздник! Значит, мужчина, вдохнули, зажали рот, поехали! Оппа, это же мой папа, красивый, в плаще, в ковбойской шляпе, с букетом и конфетом!!
- Ёб - и дальше непереводимая и непечатная тирада с обтиранием пальцев по стенам, об плащ и обо все, что возможно. Вот тут, когда он уехал, мы обнаружили, что уже не сидим, а лежим в углу в тихой, а потом и в громкой истерике. Пришлось бежать наверх, животы заболели, и эксперимент пришлось прервать. И мы отправились домой с лозунгом «Мы встречаем ПА-А-А-А-А-ПУ!!!»
Вместо школы
Однажды, когда мы были совсем еще маленькие, случилась симпатичная история, объединившая силы и фантазию наших родителей и персонала Военно-Медицинской Академии.
Мама жарила котлеты, на улице была весна, листья еще не распустились, но было тепло и пахло талым снегом. Я уже пришла из школы, а у Наташки была вторая смена, и она еще не ушла. Пришел папа.
- Я только что был у Силина в Военно-Медицинской, у него палата окнами на Боткина. Там на дереве уже второй или третий день кошка сидит и орет, слезть не может.
- Высоко?
- Ну, прилично... Метров пять, наверное.
- Так что же делать? Может ее котлетой приманить?
- Да уже чем только не пробовали, и так и сяк, орет, а слезть не может.
Нам эта проблема была знакома не понаслышке. Наш кот Чарли тоже может сигануть на дерево с испугу, а вот обратно фигушки, один раз за ним лезли и сбрасывали с огромной высоты на растянутое одеяло. Кот в полете был похож на черную белку-летягу.
- Я вот думаю, - здесь папа стал задумчиво прохаживаться туда-сюда и почесывать подбородок, - полезу-ка я на дерево.
Мой папа не мог оставить в беде животное, даже ценой риска для жизни.
- Подожди, - мама тоже приостановила выпечку котлет, - а на него забраться-то можно?
- Заберемся. Там, правда, веток нет, но что-нибудь можно придумать. Там есть развилка, метрах на трех, можно через нее закинуть веревку, кто-то будет тянуть один конец, а я, держась за другой, залезу.
В Академии работали альпинисты, и один из них притащил свое снаряжение.
Мы с Наташкой были в восторге от приключения.
- Ой, дядь Саш, а я папу позову!
- Давай, зови всех, щас пойдем кошку спасать.
Папа воодушевился предстоящим подвигом и надел комбинезон, обыскали две квартиры, нашли толстую прочную веревку, мама дала в миске несколько котлет, а Наташке разрешили ради такого случая прогулять школу.
Приходим к памятнику Боткину, повернувшемуся к Советской власти задом, к Силину передом. Смотрим, на большой высоте, на толстой ветке векового тополя, сидит пушистая белоснежная кошка и орет благим матом. Папа с нескольких попыток перекинул через развилку веревку, а мы подхватили ее с другой стороны. Обвязав талию веревкой, он приготовился к восхождению и уперся ногами в ствол. Альпинисты-медбратья, я и Наташка, как в сказке про репку, принялись его тянуть. Мучались, мучались, веревка елозила туда-сюда и стала протираться. Стало ясно, что еще чуть-чуть и папа перекочует к Силину в палату наблюдать за кошкой из окна.
В это самое время подошли Наташкины родители посмотреть, на какой стадии операция. Стали думать вместе, потому что забраться по толстенному стволу без единого сучка было совершенно невозможно.
- Пойду, позвоню на «Ленфильм», у нас там есть кран с люлькой, - сказал дядя Женя и ушел.
А кошка все орет, и так жалостно смотрит! Видимо, уже учуяла запах свежих котлет и чувствует приближение свободы. Через некоторое время пришел дядя Женя и сказал, что обо всем договорился, и кран со студии скоро будет здесь. Приехал кран, мы с Наташкой приплясывали под деревом и повизгивали от восторга, а кто-то, между прочим, мог бы в это время и в школе сидеть! Папа влез в люльку, взял мисочку с котлетами, и торжественно поехал вверх, в крону, к ветке с несчастным голодным умирающим животным. Держа на вытянутой руке котлету, он, как прынц в белой люльке освободил кошку, и с ней на руках, под аплодисменты наши, Силина и всего отделения травматологии, спустился вниз, только оркестра не хватало. Кошка была очень довольна, сожрала наши котлеты, спела песню и была выпущена на свободу. Вечером у нас был праздник.
На следующий день нам из больницы позвонил Силин и сообщил, что белое хитрое животное сидит на том же самом месте и опять орет благим матом. Ей тоже представление пришлось по душе, и она орала: «Бис! Би-и-и-и-с!!!»
Следопыты
Еще у нас какое-то время было такое развлечение. Мы за всеми следили. Увидим подозрительного человека на улице и крадемся за ним, узнать, что такое наиподлейшее он замышляет и куда пойдет. Идем за ним по улице, трясемся в метро, следим, куда пойдет, чтобы ничего подлого не сделал. Если все спокойно, едем обратно. А потом решили вызывать на свидания и смотреть, кто приходит из-под ветвистой елки около метро «Площадь Ленина». Для этого надо было кому-то звонить, а звонить было некому. Тогда мы набирали вытянутый из головы телефон и просили позвать Сашу. Нам казалось, что в каждой приличной квартире должен жить Саша и его обязательно позовут. Так и случилось за некоторыми исключениями. И вот звоним,
- Позовите, пожалуйста, Сашу
- Секундочку, - идут звать.
- Алло
- Саша, привет! Ты меня не помнишь? Угадай, кто это.
- Не помню, - Саша на проводе явно в замешательстве.
- Тогда давай встретимся, буду ждать тебя у станции «Площадь Ленина» в три часа.
- Ладно, я приду.
И вот мы, сидя под елкой, глазели, что за Саши будут к нам приходить. А поскольку на такое предложение нормальный человек не поведется, то там были Саши странного вида. Какие-то сплошь уроды, шизофреники и конченные алкоголики. А мы под елкой веселились от души!
Прынц и чудовища
Тут как-то незаметно появился в нашей жизни еще один Наташкин поклонник. Но, в отличие от Кости Арро, он действительно не представлял для нас любовного интереса. Тем было хуже для него. О Косте мы говорили гадости друг другу, а в подушки все-таки вздыхали. Но Пашке досталось от нашей юной дерзости, жестокости и сарказма по полной программе. Тем более, что жили мы с ним в одном подъезде, он был из той, псевдоцыганской семьи, так напугавшей нас в детстве. Мы рисовали на него карикатуры, сочиняли уморительные истории белым стихом и высмеивали все его подростковые недостатки. Парафином разрисовали все кафельные стены парадной сценками из Пашиной никчемной жизни. Мы ходили все время вместе, и Пашка не мог дождаться ни минутки с Наташкой вдвоем. Меня он тогда ненавидел от всей души и желал мне провалиться вместе с лифтом под землю. Он был так влюблен в Наташку, что даже представить себе не мог, что объект его пылкой любви может делать гадости. Поэтому все наши грехи мысленно сваливал на меня. Пашка всегда был очень порядочным, спокойным и добрым человеком, эти его качества спасли меня от ранней смерти, и позволили много лет спустя стать с ним добрыми друзьями. Но тогда нас было не взять добротой и благородством, мы не замечали этого ничего. Нам бросались в глаза только сутулость, нос крючком, манера смеяться и, конечно, прыщи. Мы были действительно жестоки, высмеивали все и вся, не заботясь ни о людях, ни о последствиях. Самое ужасное злодеяние мы совершили по предложению Наташки тогда, когда Паша, долго мучаясь от невысказанной любви, и оттого, что никак не нельзя меня оттереть от нее хоть на минуточку (хотя ему хотелось попросту прибить меня или отдать на растерзание своей ротвейлерше Дженьке), настрочил любовное письмо. И мы его получили. Ну, похихикали, поскабрезничали немножко, и тут бы остановиться, но нет! Мы это письмо (боже, стыдно рассказывать) написали маркером на белой стенке в лифте...
Что было дальше, это кошмар, повезло, что я не попалась Пашке под руку. Я бы себя сейчас и сама с удовольствием прибила, хотя идея-то общая была. Но Наташка – кумир, фея, нимфа, обманом окрученная злобной бабкой Ежкой по имени Аленка, она не могла! А значит, кто тут виноват?
После этого мы чуток попритихли, видимо и сами поняли, что перебор. Жалко стало человека и стыдно, что ли, и мы стерли этот срам с общественного обозрения. После гадости часто возникает желание сделать радость, и мы, собрав дома красивые открытки, обклеили ими лифт, получилось очень красиво, нас даже поблагодарили (добрые дела мы от соседей не скрывали по политическим и дипломатическим соображениям).
Люська
Мазать кнопки «Свежестью» нам быстро надоело, да это и понятно, надо же как-то развиваться. Мы потихоньку развивались, нашли у Наташки советский дезик, они везде раньше продавались разных цветов, фиолетовый, оранжевый, синий, красный, и воняли жутко, даже в туалете родители не смогли поливать, задвинули в шкаф до лучших времен. И вот они наступили, у нас в руках оказался фиолетовый. И всего-то надо было задержать лифт на первом этаже и дождаться, чтобы кто-нибудь вошел в подъезд. Тут мы от души поливали в лифт эту срань и отправляли его прямиком к жертве на нулевой.
Но и это быстро надоело, самим тошно стало дышать этими миазмами. Тогда мы напряглись, и к нам пришла ТЕМА. Мы решили сшить Люську. Хлама дома было достаточно в обеих квартирах. Старые колготки были набиты тряпками, кофта тем же макаром превратилась в туловище и руки, и все это было вместе сшито. С головой пришлось повозиться, сначала думали одеть маску куклы, но потом решили просто сделать макияж на круглом тряпичном лице и надеть на макушку мамин шиньон (все равно не носит). Сверху скрыли это безобразие малиновой шапкой, только локоны остались торчать – блеск! Кроссовки одели модные, американские, папа из Штатов привез, а они уже малы стали, голубые, джинсовые – фирма! Сперли дядьженины джинсы, те, что подальше в шкафу лежали (значит не носит). Потом, правда, оказалось, что на праздники бережет, но это уж извините, детки в доме, будь на стрёме! Куртку взяли старую, это точно, только помойку в такой выносить, но Люське подошла, она вообще красавица у нас получилась, в полный рост.
Потащили мы нашу Люську на лестницу работать. Для начала карандашом сломали лифт, затем притушили лампочки на первых двух пролетах лестницы таким образом, чтобы получился не полный мрак, а так, жуткий сумрак. И в этот сумрачный угол усадили нашу Люську, как будто сидит она, поджав ноги и опустив голову на руки, и худо ей от вредных привычек. Вышло очень натурально, и мы сели в засаду. С самого начала получилось жестоко, первой вошла какая-то женщина, не наша, чужая. А на улице мороз, зима, она прошла к лифту, тот не работает, тогда она сунулась на лестницу, но застыла, увидела, видимо, нашу красавицу. Короче, так и не смогла мимо пройти, испугалась, убежала обратно в мороз.
Тогда мы забрали Люську и поселили ее на восьмом этаже, у окна, напротив мастерской художника. Поскольку мы никак не могли его вычислить, то решили, что он там почти не бывает, ну, или почти оттуда не вылезает, и это место показалось нам самым безопасным. В тот вечер тетя Люда жарила корюшку, и мы с Наташкой объелись так, что на этот раз соседи могли спокойно возвращаться домой, хотя даже и не подозревали об этом.
На следующий вечер, прихватив Люську, мы уложили ее перед лифтом. Она лежала на боку у батареи, отвернувшись от лифта, сложив ручки под щеку, и крепко спала пьяным зимним бомжовским сном. Классическая картина, только не для нашего дома. На это и был расчет, мимо точно не пройдут, начнут выволакивать. Но мы ошиблись, с Люськой стали разговаривать и вести душеспасительные беседы.
- Эй, - осторожный шепот, - эй! Женщина, вы живы? Ну как же так можно, так напиваться. Вроде прилично одета... вы меня слышите? Эй...
- Ой, - только увидел, выйдя из лифта, - госспди, кто это... Как вы сюда попали??? Подвалов мало что ли? Вы спите что ли?? Эй! – начинает дергать Люську за куртку, она переворачивается и устремляет на соседа свой бессмыленный кукольный взгляд, - тьфу ты пропасть! Напугали.
И так далее.
А потом Люська ушла. Куда не сказала, даже записки прощальной не оставила. Просто поднимаемся мы как-то за ней, а Люськи нашей и след простыл. Видимо надоела ей такая жизнь, бомжом по парадной валяться. Захотелось обычного бабьего счастья, вот и ушла она жить к художнику, благо дверь напротив. Да мы и не в обиде, лишь бы счастлива была! Но, видимо, не сошлись они с художником характерами, воспитывалась-то Люська по подъездам, в полукриминальной компании, а художники натуры тонкие, чувствительные к мелочам. Вот и воплотилась наша бессловесная подружка в обитательницу технической комнатки над лифтом. Мы ее обнаружили, когда шли вырубать рубильником лифт. Она чем-то была даже похожа на нашу Люську, да и не мудрено, ведь это правда была она, только живая. Мы подружились и оберегали Люську от огласки, в комнатке было тепло и светло, только лифт шумел слишком громко. Тайком от родителей мы носили ей старые теплые вещи и еду, а она рассказывала нам свою историю. У нее оказалась амнезия на то время, пока она была нашей Люськой, но мы не стали ее расстраивать. В конце концов, тут помню, тут не помню, какая разница! Был бы человек хороший.
А потом ушла и она. И по всегдашней своей привычке, по-английски, даже записки не оставила.
Так, по ходу дела...
Ни разу в жизни никто нас ни в чем почему-то не заподозрил. Хотя вру, был такой человек. Наш сосед, дядя Витя, Галин муж. Галя с нами общалась, она часто бывала у Наташкиных родителей, помогала ей писать сочинения, работала на «Ленфильме» редактором и за глаза прозывалась Черепахой, поскольку была очень медлительной, рассудительной, слегка занудной, но очень доброй женщиной. Своей в доску. А дядя Витя с нами не особенно общался, так, здрасьте-досвидания, но потом оказалось, что он довольно пристально за нами наблюдал и кое-что сдедуктировал. Скорей всего после того, как сам чуть не убился.
В тот день мы придумали писать мемуары белым стихом. Началось все с известной игры «Гармошка», когда один пишет предложение, заворачивает, другой продолжает, заворачивает и так далее, а потом читаешь этот опус и ссышься со смеху над собственным остроумием. У нас и правда смешно получалось, только обидно было, что листки эти мятые терялись и выкидывались, вот тут-то мы и придумали написать что-нибудь на века. Завели две тетради, и сочинили первые строки будущего романа, были они такими:
«Наш двор большой, в нем много разных идиотов,
Но к их числу мы не относимся совсем.
Конечно, много здесь людей приличных тоже,
Но тут мы не о них.
Вот первый идиот идет, его зовут Арро...»
Ну, естественно, на кого же еще первого направить свое острое жало! Для дальнейших переговоров по поводу сюжета мы вышли на лестницу, обсудить главных героев, выстроить линию повествования и определить стиль и форму произведения. Вдруг смотрим, через двор, раскачиваясь, идет домой Пашка ХДС. Эту аббревиатуру мы придумали, когда еще не знали, как его зовут, но слышали, как зовут его собаку. Вот он и получился Хозяин Дженни Средний. А Средний потому, что во-первых, у него есть старший брат, а во-вторых, не так давно Меля родила ХДМчика, младшего брата Гришутку. Гришутка орал и все время писался, а в нашем доме тогда водоснабжение поступало снизу, поэтому не всегда, а то и никогда не доходило до седьмого этажа. Меля ходила к нам, середнячкам, с ведрами за холодной водой.
Итак.
Судя по времени, как раз сейчас он пойдет выгуливать своего монстра, но минутка подготовиться еще есть, только быстро! Отрубили лифт, чтобы пришлось с седьмого этажа скакать пешком, срочно отыскали крепкую шелковую нить, и натянули ее между вторым и третьим этажом, прямо перед поворотом на мусоропровод. Если лифт не работает, Пашка поскачет по лестнице как угорелый, ничего не замечая на пути, затормозить точно не успеет. Все, дело сделано, осталось только подождать, затаившись на четвертом. А он все не идет и не идет, просчитались, что ли? Вдруг хлопнула дверь Галиной квартиры, и кто-то тяжелыми шагами направился к лестнице, топ-топ-топ-топ-топ-ТРАХ-БАМММ-ТАРАРАМ!!!!!!! И финальным аккордом грохнула крышка мусоропровода.
Выяснилось, что это дядя Витя мусор решил вынести в этот божий час, а он толстый, грузный, неуклюжий – в общем, кошмар.
Видимо после этого случая он стал за нами следить, слишком уж близко, слишком уж под носом у всех мы хулиганили. Но дядя Витя тоже оказался своим, не стучал, беседы не вел, просто знал, смотрел под ноги, и не лез в темные углы.
Иногда мы страшно ссорились, происходило это, примерно так.
- Дура! – кричу я вслед засранке и пытаюсь захлопнуть дверь раньше, чем услышу гадость в ответ.
- Сама дура!!! – успеваю услышать я и открываю снова.
- Это ты дура, дура, ДУРА!!!
- Сама такая! – долетает с третьего этажа и, прежде чем я успеваю что-то вякнуть, слышится хлопок Наташкиной двери.
Я тогда рыдала навзрыд, было так обидно, больно и несчастно! Казалось, что все, жизнь кончена, что никогда уже я не увижу эту мерзкую физиономию с высунутым языком и курносым носом!!! Да, да, думала я, именно! Курносый мерзкий нос, который так меня обидел, который сейчас не плачет, а чешет на всех парах к Юльке Курбатовой или к Женьке Марута, или к Оксанке-е-е-е-е-е!!!!! Ну и пусть, мстительно думала я, раз такая взрослая, раз ей уже одиннадцать, значит она задавака и предательница, а я... я... А я буду страдать, но она об этом не узнает, а когда узнает, и прибежит от своей Юльки, то будет поздно!!! А вдруг не прибежит? ОЙ, МАМОЧКИ-И-И-И-И-И-И-И-И-И!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!
Кто про что, а мы похихикаем
Балик жил в третьей парадной. На самом деле его звали Антон Балабасов-Аптекман, мы его считали хулиганом и на всякий случай сторонились. Но когда появилось в нашей дворовой жизни «Подземелье», он тоже стал своим. Хулиганом, но своим в доску, такого тоже надо иметь под рукой. Подземельем мы стали называть закуток в доме со стороны двора, такие были возле каждой парадной. Такая огражденная территория с лестницей на верхнюю площадку, а на площадке железные ворота для грузовиков, которые привозили товары в магазин. Там была кирпичная стена, которую мы разрисовали маркерами и красками, изобразив сценки из нашей жизни, росписи, подписи, никакого мата, все очень мило и в духе пионерского лагеря. В подземелье тусовались почти все недоросли из нашего дома, там страдали от любви, веселились от счастья, мечтали и пели «Битлов» под гитару Вани Жука, и тогда, уже поздней летней теплой ночью, родители не спешили разогнать нас по домам, они, и все соседи, высовывались из окон, курили, пили винцо, слушали и подпевали. Игорек Пошивалов собирался стать хирургом, слушал исключительно Фредди Меркури, и с гордостью демонстрировал свои руки, которые не дрожали. Юрик Островский тащился от «Ace of Base», Сонька выращивала дома оранжерею и мечтала стать ботаником, у нее была самая толстая коса на Финляндском, 1 и я любила сооружать на ее голове башни и пальмы (в последствии, из чувства протеста, Сонька побрилась налысо и стала работать «зайчиком» в «Пурге»). Никита Семенов угорал под «Depeche Mode» и таскался 9 Мая на Дворцовую Площадь отмечать день рождения одного из солистов. Надя Возненко была самой умной и не страдала особо ничем, они ходили с Пошиваловым по двору и всю юность готовились к свадьбе. Иногда забегал художник Тарончик Симонян, но он уже тогда вовсю вел клубную жизнь, поэтому его видели редко. Заходил поболтать Сашка Котов, но я думала, что он хулиган с карьерой наемного убийцы и побаивалась его, прячась за спины друзей (прошли годы и Сашка оказался добрым отзывчивым парнем, но постоянно бухал всякое дерьмо из красно-зеленых банок и очень рано и внезапно умер, прямо по дороге в магазин). Был в доме и цыган. С лысиной на темечке и длинными черными волосами по окружности он целыми днями гулял вокруг дома с огромным черным догом Лордом, по размеру больше похожим на лошадь. Цыган его дрессировал по какой-то своей садистской методике, клал на длинную собачью морду кусок мяса и приказывал сидеть. Бедный пес глазами «в кучу» часами глядел на это мясо, пока не поступала команда «жрать!». Он нигде не работал и, когда Лорд сдох, стал наворачивать круги просто так, один, и наверно сошел с ума от безделья. Однажды возле скамеечки, где выпивали местные алкаши, пришили мужика. Мы ходили смотреть на этот ужас, никогда не видели мертвяков, а у него из попы торчал градусник. Было противно, но смотреть хотелось. Еще во дворе был магазин «Нумизмат», куда мы с Наташкой носили редкие монетки. Одну, американский цент начала века, даже удалось толкнуть, и целую неделю мы были при деньгах. В одном из старых домов жила ужасная тетка, рыжая и мерзкая, как, впрочем, и ее сынок Рыжий, косой негодяй и будущий алкоголик. Но когда-то у них была замечательная собака Чарлик. Этот Чарлик породы не имел, был похож на таксу и катался по двору на скейте. Он носом разгонял доску, запрыгивал на нее и ехал, этот чудесный самодостаточный пес. Но когда тетка купила двух огромных белых мохнатых овчарок, Чарлика выгнали из дома, отобрали скейт и он стал жить на помойке. Когда скейты появились у нас, мы всегда давали ему покататься, и в эти редкие минуты пес был по-настоящему счастлив.
Очень часто мы бегали на «Аврору», она была дополнительным плацдармом для наших игр. Мы постоянно за кем-то следили, прятались друг от друга, скрываясь в недрах и трубах отважного крейсера. Мы-то думали, что он действительно отважный, пока мой папа не рассказал, что на самом деле «Аврора» и осталась жива только потому, что слиняла от страха с первого же боя и прикинулась памятником перед Нахимовским училищем.
А с Баликом была вот какая история. У него в клетке жил волнистый попугай тоже по кличке Чарлик (такое вот распространенное имя). Этот Чарлик умел говорить, вернее, повторять все, что ни услышит, и даже довольно четко. В связи с Чарликом у Балика возникла совершенно конкретная проблема – в доме реально живет доносчик и шпион. Родители Антоши, папан Балабасов и маман Аптекман часто ездили за границу, то ли на гастроли, то ли еще куда, а Балик в это время отрывался по полной. И, конечно, круто было пригласить друзей и бросить вскользь: «Да у меня хата свободная напротив Авроры, в Синяке!». Там они, пятнадцатилетние негодяи пили, курили травку, ругались матом, а может, и обменивались жизненным опытом с неопытными подружками. Все это время у Чарлика в башке крутилась пленка в режиме REC. В общем, все было очень весело и приятно до последнего дня перед приездом родителей. Тогда, выплыв из угара свободы и подчистив следы преступлений, Балабасов вспоминал о пернатом Чарлике, шпионе, ябеде, который уже не раз грязно матерился маман Аптекману в ухо под бульканье вареных яиц. И Балик победил негодяя силой фантазии и гибкостью юной мысли. Он наполнил раковину водой, вытащил попугая на свет божий и притопил до потери сознания. Вытащив несчастную мокрую птичку, он провел над ней практический курс спасения утопающих (не знаю уж, было ли там искусственное дыхание или нет), и Чарлик ожил. Теперь он смотрел на мир совешенно пустыми бессмысленными глазами и не помнил ни хрена, как первый лист первой тетрадки первого сентября. Затем Чарлик был водворен обратно в клетку и посажен перед телевизором смотреть новости недели по Пятому.
Родители приехали и остались довольны.
Знаменитые НИКТО
В старом доме напротив, пристанище и рассаднике алкоголиков и наркоманов, жил Помоечник с женой. Его окна, как потом выяснилось, были первыми от угла. Каждый день, без выходных, праздников и больничных, он ходил на помойку к первой парадной как на работу и ковырялся там до вечера. Самое удивительное было в том, что не для себя ковырялся, и ничего с собой оттуда не уносил. Он самозабвенно наводил там порядок, все коробки складывал аккуратными стопками, мешки потрошил и сортировал так, чтобы больше влезло. Может, конечно, он и обедал там, жить-то ему, всяко, было не на что, но помойка наша всегда была в порядке и, если это определение уместно к слову «помойка», сияла чистотой. В редкие минуты отдыха, летом, он выходил на торец дома, снимал ветхую свою футболку, обнажал белое, как мел, стариковское тело и грелся на солнышке. Ему была отведена одна из главных ролей в наших бессмертных сочинениях. Жаль, что он даже не подозревал, насколько замечен и знаменит! Врядли от этого знания его помоечная жизнь поменялась бы в другую сторону, но все равно. Ведь так мистично и странно знать, что ты, оказывается, существуешь еще в нескольких жизнях, что тебя вспоминают после твоей никчемной смерти совершенно незнакомые тебе люди, что ты, такой, какой есть, грязный, вонючий и всеми забытый, оказался героем чьего-то романа...
Так это я о Помойнике...
Помойку свою он оберегал, как цепной пес. Помню, придешь с мешком в бело-розовых тапочках, и так не хочется подходить слишком близко по замусоленному мусором асфальту, поэтому целишься, размахиваешься, и швыряешь мешок прямиком в бак! БАХ!!! Зрение у него было всегда плохое, он вздрагивал от грохота и, потрясая кулаками, злобно матерился тебе вслед, аж до шестой парадной слышно было. Его бурная деятельность, по крайней мере, на наших глазах, продолжалась лет пятнадцать-шестнадцать, и последние несколько лет он, уже полностью слепой, ходил на свою помойку, на ощупь в очках с линзами в 5 сантиметров, и все равно ничего не видел.
А в какой-то год мы вдруг почувствовали – чего-то больше нет... Но чего? Откуда это чувство, как будто из сложенного привычного паззла вынули паззлинку и образовалась дырочка, которую ничем не заткнешь, потому что ничто не сможет повторить ее формы, НИЧТО.
Напротив нашего дома стоят гаражи. Самые предприимчивые, шустрые и небедные быстренько их купили и обустроили, всего каких-то восемь штук, позади которых уже забор «Опасной зоны», в просторебячье Опаски. На Опаске было всегда вовсе не опасно, а наоборот, интересно, много зелени, потайных уголков для игры в прятки и всего остального. А у самого края гаражей росло отличное дерево, осина или рябина или какая-нибудь ольха, нам оно не представилось. Главным козырем этого замечательного растения было то, что по нему можно было забраться почти на самую верхушку, как по ступенькам, а там, в высокой кроне, росла очень удобная ветка, на которой можно было сидеть или полулежать, обозревая весь дом, весь двор и без единого шанса быть замеченным. Мы вместе или по отдельности любили там бывать, особенно, если нужно было за кем-то понаблюдать, кого-то тайно подкараулить или заняться своими делами, не отсвечивая перед населением. Я, например, часто там мечтала и писала свой дневник. Это было удивительное чувство одновременной вовлеченности в общую жизнь и тотальной уединенности. Я вышивала. Я порвала джинсы
купленные в Италии на в Second Hand, и мне уже в поезде девочки начали писать маркером на них. Синий маркер – это противно, поэтому я начала вышивать все это гладью, и это затянулось на 26 лет)))) До сих пор ношу, любимые….
Одиночество противно, но, как ни странно, оно было как воздух необходимо моей душе. Но одно дело сидеть одной запершись в комнате и коротать часы, совсем другое сидеть одной на высоте пяти метров, размышлять и мечтать, в то же самое время наблюдая за всеми событиями нашей синяковской жизни.
В тот жаркий августовский полдень, когда до школы оставались считанные деньки свободного полета, мы сидели на этом замечательном суку. Вдруг мы заметили, что по «опаске» фланирует тетка, туда-сюда, туда-сюда. Тетка была не чужая, своя, мы ее каждый день видели, она жила в каком-то из этих старых проституточных домов. Странная она была очень, совсем не от мира сего, ходила, опустив голову, ни на кого не глядя, странной ровной походкой, будто плыла. Носила старомодную одежду из бабушкиного сундука и всегда была в платке. Она так долго там ошивалась, что нам стало интересно, ну что же она все-таки там делает? Гуляет? Возможно, но скорей всего, нам так показалось, кого-то пасет. Кошку? Как ни вглядывались, ничегошеньки не разобрать в высокой траве. А тут еще Арро с собакой засветился, и мы отвлеклись окончательно, стали упражняться в остроумии.
- Ты только посмотри, он за лето еще хуже стал, - сморщилась Наташка.
- Да вааще кошмар, - привычно поддакнула я, и мысленно послала воздушный поцелуй.
- Ой, смотри, она там кого-то в корзинку пихает!
- Где?!
- Да вон, за кустами!
И правда, пихнула кого-то мягкого в грибную корзинку и направилась к калитке, которая была прямо под нашим деревом. Вот тут-то мы и разглядели, кого она весь день тут пасла – курочку!
- Во дает! – восхитилась Наташка.
- Интересно, она что, курицу в квартире держит?
- Ну наверное... Где ж еще...
Эта тетка хоть и была нам совершенно незнакома, но она, а теперь и ее курица, являлась частью нашей жизни, нашего мира, в котором играла отведенную ей роль, а потому нам очень хотелось знать и понимать, и вообще, быть в курсе.
Мимоходом...
Как-то приходим ко мне домой, а там веселье. Взрослые увлеченно обсуждают какую-то историю, хохочут, тряпки жгут, в общем, празднуют. Папа недавно вернулся из Америки, и мы поняли, что история связана именно с этим фактом. Выяснилось что? Папа привез оттуда кучу вещей. Но, кроме подарков, ему еще насовали разных шмоток, духов и обуви на продажу. В Нью-Йорке считалось, что мы здесь подыхаем с голоду, без воды, еды и туалетной бумаги. Мои родители от природы не барыги, поэтому продать все это можно было лишь одним путем – по знакомым и друзьям. Но как-то так получилось, что в одной из коробок оказался только один сапог на правую ногу, без пары. Я помнила, как мама даже расстроилась этому одинокому американскому сапогу, сказала, что, наверное, придется выкинуть. Но в гостях у нас оказался друг семьи Марк Соломонович Шустер, потомственный еврей с классическими качествами всего еврейского народа. И вот сейчас выяснилось, что Шустер умудрился в Ленинграде найти одноногую женщину с правой ногой нужного размера, и финансовой возможностью его купить!!!!!!!!!!!!!!!
Тут мы с Наташкой поняли, что с такими связями мы не пропадем никогда.
Рояль выносите!!!
У нашей соседки Гали и ее мужа дяди Вити был огромный пес. Сенбернар по кличке Цент, Ценик, Ценечка. Им его подарили еще щенком, а вырос он в махину под два метра ростом, если вставал на задние лапы. Огромный, волосатый, с башкой с хороший южный арбуз и весом около центнера, он жил с ними в небольшой двушке и развернуться ему, бедному, часто бывало негде. К Гале в гости надо было ходить с полотенцем, потому что Ценик подходил и клал башку на колени, после чего ты был совершенно мокрый от обильных, белых и липких слюней. Его все обожали, и он всех обожал. Мог поздороваться, внезапно положив лапы тебе на плечи, и если ты не был к этому готов, то устоять на ногах не было никакой практической возможности.
Было 9 Мая. К кому-то пришли гости, кто-то свалил в гости, но все уже плотно и давно сидели за столом, у меня уже танцевали вовсю, пили вино, шампанское и водку, принимали гостей и дым шел коромыслом. Этим вечером мы развлекали себя тем, что нюхали замочные скважины соседей и пытались угадать, кто что наготовил в этот светлый праздник.
- О-о, тут точно рыбка!
- А здесь пахнет жареной картошкой с грибами, - мечтательно внюхиваюсь я в скважину Гольдиных.
- Ладно, с этими все ясно, пошли на третий.
Спускаемся этажом ниже.
- Ну, наших нюхать не будем, и так все понятно, давай Ивановых.
- Непонятно... что-то печеное, - нюхаю я.
- Да-а-а, пирог с капустой, - выдала Наташка.
- Точно, очень похоже. Слушай, а от кого горелым так несет?
- Горелым? И правда, давай нюхать!
И мы стали внюхиваться в каждую квартиру, даже свою не обделили, выяснилось, что несет от Гали с Витей.
- Ну, точно у них, может, молоко убежало?
На звонки в дверь никто не отвечал, а между тем видимость на площадке стала затуманиваться.
- Слушай, их дома нет, может они у нас? – я не видела, чтобы Галя с Витей были у нас дома, но ведь мы могли и пропустить, у нас тут все быстро, как в домино. Трезвоним ко мне домой, оттуда музыка гремит, хохот гостей, звон бокалов. Наконец мама открывает.
- Заходите, девчонки!
- Мам, подожди, там, у Гали, что-то горит в квартире, они не у вас?
- Нет, они в гости собирались.
- Теть Оль, там уже дым чуть-чуть на площадке, пойдем, посмотрим!
- Да что там может гореть, вам, наверное, показалось! Ну что, заходите? Давайте, туда или сюда.
Ну ладно, мы пошли «туда». Сидим на третьем, Наташка встает, идет опять нюхать замок.
- Аленка, это не шутки, ты смотри, уже дым сквозь дверь сочится! – испугалась Наташка.
И, правда, на площадке стало реально плохо видно, и запах дыма становился все сильней.
- Ой, мамочки, там же Ценик!!!
Мы бегом понеслись ко мне, трезвоним опять, звоним, звоним.
- Ну что опять? – мама такая, уже навеселе.
- Мама, там у Гали пожар! Точно!
- Там вся площадка в дыму!
- Из их двери дым валит, а там же Центик!!! – кричим мы наберебой с огромными от страха глазами.
Тут до взрослых, наконец, дошло, что не просто так их самодостаточные дети отрывают родителей от веселья. Вышел папа, как узнал, что случилось, сразу кинулся вниз, а за ним все остальные. Позвонили соседям, Ивановым, Леонарду, все вышли, стоим в дыму, и никто не знает, как быть.
- Надо ломать дверь, - поступило предложение.
- Надо пожарных вызвать! – тоже мне, клуб веселых и находчивых, мы им уже час толкуем про пожар, а они не могут от бутылки отлепиться!
- Вызвали уже! Но надо же что-то делать! Там собака задохнется!
Мы с Наташкой уже пустили сопли, стоим, плачем, представляем нашего Ценика всего в дыму, в этой маленькой квартирке с закрытыми окнами, ужас!!!
В общем, наши мужчины собрались, и навалились на хлипкую Галину дверь всей своей пьяной мощью, вышибли на раз. Из квартиры хлынул дым, кто-то кинулся на кухню, папа – открывать балкон, а мы к Цене, найти его скорее, где он там спрятался??? Оказалось, втиснулся под шкаф в прихожей, уткнулся носом в самый угол и зажал мохнатыми лапами нос. Папа прибежал, выволок Ценика из угла, тот учуял воздух, подчинился, побежал за папой на балкон, стал жадно ловить кислород, лег в изнеможении и только глазами благодарно сверкает.
Тут подоспели пожарные, приволокли толстый шланг в квартиру, залили все пеной, хотя и заливать-то было уже нечего, сами с ведрами справились.
На кухне была забыта Ценикова каша на раскаленной плите. Умные люди, эти взрослые, обили стенку вокруг плиты деревянными рейками, которые уже покраснели и готовы были полыхнуть синим пламенем.
Мы вышли на лестницу победителями, освободителями, героями всех времен и народов. Вдруг открылся лифт и оттуда вышли Витя и Галя.
- А что это здесь тако-о-о-е?? – нараспев произнесла Галя, глядя на дымную дырку вместо своей двери, шланг, тянущийся в квартиру, скопище нарядных людей и пожарную команду.
Мы были очень горды собой, мы прямо раздувались от важности! Мелкие пакости – это что! Похихикать и забыть, мы не виноваты, что кто-нибудь не понимает шуток. А вот когда дело дошло до жизни и смерти, сгорел бы наш Ценик, если бы мы, как дуры, не нюхали замки от нечего делать, сгорел бы обязательно, если б сидели дома и играли в дочки-матери! Погиб бы мучительной смертью, и исчез бы из наших паззлов еще один светлый и добрый герой.
Однажды утром мы проснулись так рано по двум тревожным причинам. Во-первых, вся квартира была в дыму, а во-вторых, кто-то настойчиво трезвонил в дверь. Влетает Наташка с криками «Караул! Пожар! Эвакуация!». Мы и сами, продрав глаза, видим, что пожар. Из соседних квартир начали вылезать сонные соседи.
- Где горим?
- У кого пожар?
- Спасайте ценные вещи и документы!
- Эвакуируйте животных и детей! – у этой животные явно были на первом месте.
- Что же теперь будет??? – это самые умные сеяли панику.
Дыма действительно было много, явно сильный пожар, но где? ГДЕ? Со всех этажей раздавалось примерно то же самое, что и от нас, только наверху кто-то орал новое: «Выносите рояль! Рояль выносите!!!».
Наконец пронесся слух, что горим все-таки не мы, а гостиница «Ленинград» напротив. Решетниковы, Наташкины родители, понеслись на место событий, в гостинице в это время жили участники съемочной группы и несколько актеров, занятых в картине, в том числе и главный герой. Мы, естественно, не отставали, наскоро одевшись, натощак, понеслись мы смотреть на пожар. Пока мы бежали, нам казалось это интересным и захватывающим зрелищем. Почему-то в наши беспокойные головы не приходила мысль о том, что в первую очередь это трагедия, и там скорей всего горят и спасаются из огня живые люди. Мы поначалу восприняли пожар, как неповторимое событие, которое может случиться на наших глазах раз в жизни, а это уже приключение и пропустить никак нельзя.
Гостиницу огородили, и нас, естественно, никто туда не пустил. Мы смотрели на этот кошмар с кучи щебня возле набережной. Мы наблюдали, как валит черный густой дым из окон последних двух этажей, как пожарные машины все прибывают и прибывают, и забивают красными боками всю набережную и весь проспект. Мы сидели на куче щебня, и, зажав рты от ужаса, смотрели, как из боковых окон гостиницы кричат и выбрасываются от нестерпимого жарева люди.
Главный герой решетниковской картины погиб в том пожаре, а вместе с ним еще много людей, и ужасная, уродливая смерть некоторых из них до сих пор стоит перед моими глазами, как и куча щебня на углу проспекта и Невы.
Юные натуралисты-скотоводы
Мы стали кататься по городу. Могли сесть на 54-ый трамвайчик, и поехать мимо «Авроры» по Куйбышева, через Кировский мост, Марсово поле, Летний сад, Михайловский замок, и по Садовой, прямиком на Невский проспект. Отличный маршрут и единственно правильный «экскурсионный» трамвай в Петербурге. Даже экскурсовод имелся. Один из водителей этого маршрута подходил творчески и с огоньком к своей работе. Чтобы было не скучно в первую очередь ему самому, а заодно и всем остальным, он по громкоговорителю выдавал энциклопедические знания обо всем, что встречалось на пути трамвая. Именно от него я когда-то узнала, что наш дом называется, оказывается, не «Синяк», а «Дом еврейской бедноты». На Невском мы любили пойти в сторону ДЛТ, потому что рядом с ним была «Пышечная», да она и сейчас там есть и нисколько не изменилась. Самое вкусное для нас было есть горячие пышки с пудрой и запивать их «Тархуном» или столовским кофе-с-молоком. В первый раз, когда поехали, мама нас потеряла, а потом отругала за самовольство, но потом ничего, привыкла, ведь нам было по целых двенадцать и тринадцать лет!
Но больше всех пышек на свете мы любили ездить либо на «Птичий рынок» на Полюстровском, либо в магазин «Леопольд» на Чернышевскую. Там мы могли ходить часами, рассматривать котят, щенят, попугаев, рыбок, мышек, хомяков и морских свинок. Не привлекали нас только породистые такараны и южно-африканские волосатые пауки, всех остальных мы хотели домой сейчас и ни днем позже. У меня был кот, огромный черный Чарли, которого я боялась до дрожи, и который не считал меня за человека, достойного жить в его квартире и обедать на его кухне. У Наташки была собака, «блюмплюндель» Шаник, смешной, пушистый и болонистый, который не любил ездить на лифте, а любил под наши визги бежать на улицу по всем этажам, и на ходу, не останавливаясь, расписывать стены во всех направлениях сразу.
Но эти двое были, так сказать, фундаментом и гордостью нашего зоопарка. Мы же хотели каждый раз нового, и частенько приволакивали ту или иную зверушку домой. Купим крыса и несем, уже понимая, что оставить, скорей всего, не дадут. Придумываем разные расклады, чтобы и родителям было хорошо от нового жильца. Только что им от нашего Крысмана? Никакой пользы, только клетку дядя Женя чистить будет, да какашки собирать. Но Крысмана оставили Наташке, он оказался очень умным, правда, когда вырос, стал сильно вонять. Еще у нее был попугай Кеша с девушкой, черепашка в аквариуме и хомяк Хома. Всеми заведовал дядя Женя, папа домашний и очень хозяйственный. У меня же кроме гордого Чарли не было ни самой размалюсенькой мышонки.
Однажды мы увидели морских свинок и влюбились в них навсегда (это нам так тогда казалось). Порыв души должен был быть удовлетворен, и мы их купили. По дороге дали им имена, Наташка назвала своего свина жутким именем Эдик (это значит Эдуард), а я назвала Петькой, потому что он был пегий. У Наташки дома было к тому моменту уже столько живности, что свиньей больше, свиньей меньше – разницы никакой. А вот мне предстояло отстоять свое право прописать в квартире еще одного жильца. Правда, когда-то у меня были рыбки, был даже любимый «телескоп», такой черный, пухлый, как будто бархатный, с шарами-глазами в разные стороны. Я его очень любила, он был похож на нашего Чарли, только тот умный, а этот дурак, и не кусачий. Но однажды случилась трагедия - его съела одна злобная новенькая рыбка, один черный хвостик остался болтаться на коралле. (Надо же было прикупить пиранью по случаю). Я так остервенела, что выловила эту мерзкую тварь и устроила ей казнь в унитазе, высыпав на нее пол банки «Пемолюкса» и спустив в рыбий ад напевая: «Сги-и-инь хозя-яйкой заклейме-е-енный!!!». После этого аквариум разобрали и выставили на балкон.
Мы думали и так, и эдак, и даже наперекосяк, пока ехали все на том же универсальном 54-ом от кинотеатра «Гигант». В итоге, общими хитроумственными усилиями решили пока поселить обоих свинтусов у Наташки, ведь всего через неделю - ЭВРИКА - Восьмое Марта!
8-го Марта, сразу после завтрака, Наташка звонит нам в дверь и торжественно вручает небольшую коробку с дырками, перевязанную подарочной лентой.
- Теть Оль! Поздравляю вас с Женским Днем Восьмое Марта! – кричит Наташка, впихивая маме коробку с подарочком, а я давлюсь в тряпочку и маячу на заднем фоне.
Вот так! А дареной свинье, так сказать, в рыло не смотрят!
Тем временем наша белая поэзия набирала обороты, мы часами сидели, давились от смеха и сочиняли небылицы про всех обитателей нашего двора. Все истории мы сопровождали уморительно похожими пастельными карикатурами на себя самих и всех-всех-всех. Под наш поэтический поезд попали абсолютно все, кто имел к нам отношение, кого мы любили и кого презирали, над кем смеялись и кого боялись. «Нашему двору посвящается...» - так назывался наш творческий проект, и это было круто.
Как-то ранней осенью, когда было еще тепло, но в воздухе уже неуловимо несло близкими холодами, мы отправились пешкодралом через Литейный в «Леопольд». Ничего конкретно покупать на этот раз мы не планировали, впрочем, как обычно, но на этот раз у нас не было денег даже на трамвай. «Леопольд» всегда был классным магазином. Там можно было, например, увидеть настоящих питона и игуану. Или лягушек-спецназовцев. А самая красивая лягушка была похожа на большую пластиковую яишницу, ярко-желтого цвета, не разобрать, где у нее голова, а где жопа. И вдруг на кассе мы увидели ЭТО. С благоговейным трепетом подошли мы к коробке и завороженно стали рассматривать копошащихся в ней желтых пушистых чудесных цыплят! Это следовало конкретно обмусолить. Было ясно, что пока мы достанем деньги честным путем, эти крошки уже начнут нести яйца и кукарекать. Надо было действовать быстро, дерзко и решительно. И желательно не отходя далеко от кассы. Мысль о том, что, может быть не надо, или куда мы их денем, даже не пришла в наши увлекающиеся тыквы. Итак, для начала, мы на Чернышевской, а здесь у нас что? Правильно, здесь в пяти минутах живет Нина Козлова с Сосалятиным. Она денег даст точно, если правильно спеть сольным дуэтом. Решено, и через десять минут мы уже звонили в Нинину дверь. Нам везло, четровски везло, и это подстегивало еще больше. Нина оказалась дома, и мы ей спели песню о том, како-о-ой мы проделали путь, для того, чтобы найти и купить очень полезную в учебе книгу, мы были уже в трех разных магазинах, в совершенно разных концах города, в Купчино, в Автово и в Озерках. И искомое сокровище нашли только здесь, на Чернышевской! А когда собрались уже ее купить, то обнаружили, что забыли деньги дома. У нас отваливаются ноги, не варит башка, мы оголодали и (на всякий случай) замерзли, чтобы возвращаться за ними пешком! Ниночка, спаси, помоги, дай нам в долг, мы отдадим, честно пречестно!!!
Ниночка переполошилась, пыталась нас накормить, обогреть и спать положить, но мы были сама скромность, взяли, что просили, и понеслись прямиком к знаниям.
Купили мы двух совершенно одинаковых цыплят. Мальчики они, или девочки, или брат с сестрой было совершенно, абсолютно непонятно. Они пищали у нас в руках, смешно открывали клювики, топорщили свой желтый пушок и были так милы, что у нас окончательно съехала крыша, и мы даже ни разу не подумали, как и к кому принесем их домой, что скажем, где поселим, и что будет тогда, когда они, не дай бог, превратятся в двух драчливых петухов с красной соплей на упрямой башке и станут кукарекать с восходом солнца, оповещая весь дом, двор и гостиницу «Ленинград» о новом чудесном дне. Все это было тогда неважно, неважно! Проблемы надо решать по мере их поступления, и мы решали. Была проблема «хотим цыплят», и мы ее решили с блеском, так дайте же насладиться минутами полного счастья в промежутке, когда одной проблемы уже нет, а вторая еще не появилась!
Но безоблачное счастье не бывает слишком длинным, в противном случае оно не было бы счастьем, а было бы обычной повседневностью и давно бы всем счастливцам наскучило своим приторным щенячьим восторгом. Сидим мы на лестнице между третьим и четвертым этажами и мозгуем, куда нам деть курей. Домой нельзя однозначно, такого безобразия даже пацифист дядя Женя не вытерпит, и отправит нас с курями жить к Нине Козловой, раз оказалась такой дурой и поверила двум соплям, завесившим ей уши макаронами и нацепившим ей на глаза розовые очки безумия. Стало быть, придется прятать, но где, где??? Где можно спрятать двух курей так, чтобы:
1. Никто не нашел.
2. Никто не услышал.
3. Было тепло.
4. Было светло.
5. Было близко от дома.
А главное – чтобы они оттуда не слились в неизвестном направлении! Мы же Грин Пис, мы не можем позволить, чтобы наши куры или петушки замерзли Петербургской зимой неизвестно где, как и в какой компании! А еще чего круче, попали в суп к бомжам.
- Подвал.
- Подвал, - это мы сказали одновременно и потащили цыплят домой, пока родители не вернулись со съемок. Устроили их в коробке, дали воды, еды попугайской, и пошли на разведку в подвал. Это оказалось идеальное место для разведения скота. Наш подвал, которым мы, кстати, часто пользовались как связующим звеном между всеми семью подъездами, чтобы не ходить в гости по улице зимой, состоял из череды сквозных комнат метров по пятнадцать каждая. В комнатах были маленькие окошки, и самое замечательное было то, что каждая комната была отделена от следующей довольно высоким порогом, сантиметров 40 высотой. Подвал хорошо обогревался, потому что там проходила общая теплосеть, и сколько мы не шастали туда и сюда, сколько не прятались от мальчишек, играя в партизан, ни разу не замечали, чтобы кто-то, кроме нас, там появлялся. Однажды, скрываясь в недрах подвала от Сашки Ахунова, вооруженного плевательной ручкой, мы дошли до самой последней комнаты под седьмым подъездом. Раньше мы туда не ходили, и с ужасом увидели, что комната имеет дверь, да не какую-нибудь, а добротную, толстую и деревянную. Она была прикрыта, но не заперта, и там, за дверью, явно кто-то жил. Потихоньку заглянув внутрь, мы увидели что-то вроде матраса из стекловаты, самодельный столик и следы пребывания человека. Потом мы несколько дней наблюдали за комнаткой, но там никто не появился, видимо переехал по программе «улучшения жилищных условий», и, вычистив помещение и наглотавшись бетонной пыли, оборудовали комнатку для себя. Она стала нашей штаб-квартирой, где мы прогуливали нелюбимые уроки.
Подвал был нашей личной Дорогой Жизни, не раз выручавшей из самых затруднительных, умных и глупых ситуаций. Кстати, удивительно, но в этом подвале всегда пахло чем-то печеным, как-будто там булочки пекли или печенье.
Под курятник мы выбрали вторую от входа комнату, на всякий случай, если кто зайдет, есть шанс, что не увидит. Никто из соседей туда попасть не мог даже в страшном сне, так как надо было лезть вниз, через довольно узкий лаз, чтобы очутиться в этом промежуточном мире. Но вот монтер или электрик представляли серьезную опасность, впрочем, выбора у нас все равно не было. По крайней мере, ни монтер, ни электрик не станут варить их наших питомцев суп, ну, из крайней вредности могут наябедничать председателю, бывшему директору Консерватории и сказочному кретину.
У Наташки дома был настоящий зоосад, так что мы без труда оборудовали коробку опилками и сеном, посадили в нее цыплят и спустили в отведенную им комнатку. Завели специальную тетрадь учета, чтобы отмечать, кто во-сколько кормил.
Так и зажили у нас эти цыплята – Цыпа и Дрипа. Кто первый приходил из школы, тот бежал кормить, поить и менять опилки. Надо было давать кальций и проверять клювики, чтобы не стали мягкими. Делали записи в журнале примерно такие: «20.10. Кормила, поменяла воду в 14:35 (Че там, гулять пойдем или нет???)». Гулять с ними, к сожалению, было уже холодно, но мы брали их на руки, гладили и разговаривали с ними, а им нравилось. Очень скоро Цыпа с Дрипой превратились в молоденьких бело-палевых курочек (это нам свезло), потом в толстеньких упитанных кур, и мы стали засыпать опилками и сеном уже всю комнатку. Там они гуляли, за барьер не вылетали, и никто их не беспокоил. Немного тревожно было из-за того, что мало света, зимний день короткий, но даже в светлое время маленького подвального окошка было недостаточно, а никакая лампочка не заменит дневной свет и редкое солнце. И не зря. Однажды в конце зимы мы заметили, что у нашей Цыпы мягкий клюв. Мы перепугались, стали ей пипетками жидкий кальций впихивать, витамины давать, но оказалось слишком поздно! Цыпа умерла и была похоронена на «опаске». Осталась Дрипа, ручная курица. Она сидела на руках, давала себя гладить, вела себя совершенно как кошка (Чарли не в счет).
Но случилось непредвиденное ЧП. Такой подлянки мы не ожидали и не предвидели. В один прекрасный день на двери НАШЕГО подвала заболтался большой амбарный замок. Осознав масштаб катастрофы, мы поскакали по всем парадным подряд проверять двери, и все оказались заперты. Нет, мы решительно не могли с этим смириться, мы полгода растили свою куру, мы были ее единственными кормильцами и собеседниками, она нам верила и любила нас в конце концов! Мы не могли ее предать, дверь нужно взломать, взорвать, вырвать!!! А это все сантехник Серега, сволочь волосатая еврейская, это он тут порядки наводит, ну ничего-о-о-о-ооо, он еще не знает, с кем связался!
Д-я-д-я-Ж-е-н-я-дядяженядядяженяяяяяяяя!!!!!!!!! У него есть инструменты, наверное есть напильник, скорей скорей скореееее.............
Пилили этот замок целый день по очереди, пытались перепилить толстую дужку, и, кстати, у нас это неплохо получалось! Один на стреме, другой пилит и наоборот. В итоге, после 7 часов работы у нас получился тонкий незаметный распил, как раз такой, что если составить дужки вместе, ничего не заметно. Да, наверное, никто и не приглядывался. Сантехник Серега был побежден, повержен, обманут, заочно байкотирован и предан анафеме.
Месяц шел за месяцем, и на пороге замаячило очередное ЧП - лето с неизбежным переездом на дачу. Вот тут мы не на шутку переполошились, дача это, конечно, хорошо, но с кем же останется Дрипа??? Настал час «икс», мы были окружены, пришла пора выбрасывать белый флаг и идти сдаваться. И мы сдались на третьем этаже. Родители были в шоке, КАК??? Как мы смогли полгода выращивать курицу в подвале так, чтобы ни одна душа об этом не узнала? Как мы умудрились не проболтаться и сохранить секрет в тайне? И, самое главное, как у нас, у двух безответственных малолеток, эта кура вообще выжила???
Наши родители, что одни, что вторые, потрясающие люди. Они могут запретить что-то заранее, но свершившийся факт, даже если он граничит с бредом, они принимают со стойкостью оловянных солдатиков и с неизменным, неизбывным юмором.
Нашу Дрипу забрали на «Ленфильм», и зажила она в костюмерной. Ее так все полюбили, что она стала полноправным студийным животным, ласковым и умным. Но недолго эта везучка оставалась в тени костюмов и шляп, вскоре ее настигла артистическая карьера, и она снялась в какой-то картине какого-то режиссера, а может, и не в одной.
Растем. Раскулачиваем финнов.
С годами наш дом менялся. В 87-ом году он был сдан недостроенным, ведь изначально планировалось, что он протянется до самой набережной, но из-за каких-то земельных проблем строительство прекратилось на седьмой парадной, и с Невы торец дома выглядел как кирпичный недоделок-обрубок. Еще очень долго на пустыре перед набережной высились огромные горы щебня, на которых мы безумно любили играть, и каждый щебеночный выступ, каждая горка имела свое имя и предназначение. Вскоре, когда стало ясно, что продолжения не будет, недоделок-обрубок продали под рекламное место компании «Мальборо», и на всю восьмиэтажную высоту там повис мужественный ковбой. Мужественным, впрочем, он оставался недолго, ровно до тех пор, пока жители Петербурга не заметили некую странность. Над нашим ковбоем ржал весь город. Дело в том, что если мужику перетянуть кожаным ковбойским ремнем (или как там называются ремни, которые держат кожаные накладки ездока) так, как у него, то неминуемо грозит посинение и ампутация главного мужского органа. Как его, бедного, только не обзывали, а он гордо висел много лет, и был виден даже из центра.
«Болгарская Роза» приказала долго жить, и на ее месте появился «Стокманн» - магазин для миллионеров. Там мы покупали только настоящее финское молоко «Валио» и мороженое, а родители - сигареты «Данхилл».
Кафе «Синий Як» оставил свое уникальное название, но полностью поменял нутро. Теперь это было не кафешка-забегаловка, а кафе-ресторан. Поначалу там работал молодой симпатичный бармен, недолгое время служивший мишенью для наших пострелковых глаз, а потом на много лет за стойку встала толстая Света с гладким сдобным лицом, хорошей улыбкой, острым юмором и неизменно потрясающим маникюром на красивых овальных ногтях.
Рядом с «Яком» огромная торговая площадь оставалась свободной, а продуктовый сначала закрыли совсем, а потом открыли «Находку», да не одну, а целых две. Первая рядом с «Синим Яком», а вторая через пролет. Они различались по степени испорченности, так и говорили: «Я в алкогольную «Находку», или «Я в овощную «Находку». Часто надо было и в ту, и в ту, и тогда возникала неприятная проблема.
Напротив, через дорогу, много-много лет стояла недостроенная бетонная шайба и глазела своими пустыми зенками на наши окна, закрыв другое ублюдище советской архитектуры – гостиницу «Ленинград». И рядом с ней, как недобитки довоенного времени, как чудом выжившие ветераны старого Ленинграда, изображенного в путеводителе 1930 года, два дома, в которых жили и писали свою бессмертную «Эру милосердия» братья Вайнеры. Говорят, эти дома были «под защитой города», и когда приехали эскаваторы и стали их ломать в угоду новым владельцам «шайбы», мы с Наташкой, мирно пившие на кухне чай, возмутились и сняли безобразие на видеокамеру, каким-то провидением оказавшуюся в наших руках (при том, что она была чужая). Нас колотил праведный гнев, как будто на наших глазах избивали родных стариков. На самом деле нас попросту опередили. Мы были уверены, что в стенах и полах этих старых квартир есть тайники с кладами и спрятанными в Блокаду драгоценностями, и вяло обдумывали план захвата этого «Острова сокровищ». За вялость и поплатились, и теперь, пытаясь скрыть досаду, сверкали глазами на эскаваторы и желали им заржаветь на месте и развалиться.
В «Стокманн», который расположился прямо под нашими окнами, мы иногда заходили. Интересно было рассматривать диковинные сыры, разноцветные макароны, бесчисленное количество бутылочек с соусами на каждый случай жизни. Там продавался фрукт «памело», звездный фрукт, знакомый мне еще по Америке, всякие фиги, неизвестные ни нам, ни «Находке» травы, пряности, всего не перечесть. По меркам «Стокманна» мы были даже не бедными, мы были откровенно нищими, потому что копили деньги на стокманновское мороженое.
Однажды мы несли вахту на моем балконе, под которым четырьмя этажами ниже ширилась крыша финиковского магазина. Вахта имела конкретную цель – отловить Пашку ХДСа и кинуть в него воздушный шарик, наполненный водой. Но пока Пашка где-то ходил и был относительно счастлив, мы ковыряли в носу, хихикали, сочиняли стишки по строчке каждый и рассматривали крышу «Стокманна». Уж не знаю, по чьей инженерной мысли, на крыше были вырезаны четыре сильно выпуклых стеклянных окна прямо в магазин, а под стеклами, похожими на глаз стрекозы, крепилась крупная металлическая сетка. Одно из таких окон находилось точнехонько под нашей вахтой.
- Интересно, в какое место «Стокманна» это окно?
- Не знаю, где-то посередине.
- Пойдем на крышу, посмотрим?
- Да ну. Надо ручку оконную искать, а она у меня дома.
- А вдруг мы уроним что-нибудь? Как тогда достать? – не унималась я.
- А ты ничего на балкон не носи, тогда не выронишь, - меланхоличничала Наташка, - Да ладно, говорю же – ручка у меня есть.
- Угу.
- Пошли лучше в «Стокманне» посмотрим, из зала. Заодно мороженое купим.
- А деньги?
- Папа дал на экскурсию. Я наверно прогуляю. У меня живот заболит, пяткой чувствую.
В «Стокманне» царила привычная пустота, от силы два-три человека толкали перед собой пустые тележки. Залетные, сразу видно по выпученным глазам на макароны по 150 рэ за пачку. А вот дядька явно знал, куда приехал – корзина доверху набита всякими деликатесами, бутылками и вполне знакомыми продуктами типа йогуртов (такие в «Находке» по 5 рублей баночка). Мы примерно прикинули, получилось, что корзинка тыщщщ на .... несколько точно. Вот и джип перед магазином стоит... все как надо. Да нет, мы никогда не смотрели завистливыми глазами, просто любили наблюдать, кто чем живет, здоровое любопытство. Мы-то как раз жили просто отлично!
Вычислив окно под нашим балконом, мы отметили, что прямо под ним стоит открытый холодильник с мороженым. Там были финские сахарные трубочки, глянцевое эскимо, большие коробки с земляничным, фисташковым, банановым и шоколадным мороженым. Мы взяли по трубочке и отправились домой.
У подъезда маячила бабушка Яны Штокбант, мама Исаака Романовича, главного режиссера театра «БУФФ». Ей уже тогда было за восемьдесят, и это была отличная старушка. Сухонькая, страшно интеллигентная, она была хранительницей ценностей Русского Музея, и, видимо, по причине преклонного возраста, хранила их дома на шестом этаже. У Яны стояла музейная антикварная мебель, инкрустированная, со старинными стеклами, а за ними антикварный фарфор – какая-то немыслимая посуда и статуэтки прошлого и начала 20-го века. Бабушка Раиса помнила все стихи, которые учила в школе, и могла рассказать историю, которая случилась с ней в возрасте трех лет. Один урок, хоть и маленький, но все же, я получила именно от нее: если моешь тарелку, то надо вымыть ее и сзади, иначе она станет желтой и липкой.
Маячила она там не просто так, бабушка пыталась попасть домой. Закавыка заключалась в том, что, приложив магнитный ключ к кнопке, она мелкими шажочками шла к двери, но так медленно, что дверь к тому моменту уже успевала закрыться. Тогда она шла опять к кнопке, и так гуляла до тех пор, пока кто-нибудь моложе восьмидесяти не придет к ней на помощь.
Подхватив бабушку Раису, мы с Наташкой вышли на четвертом, отправив ее домой на шестой этаж. Дома нас ждал Банан. Он был трогательный, ходил за нами по комнатам, мог сам вместе со сквозняком прийти на кухню и стоять там, покачиваясь от ветра, глядя на нас надувной банановой головой. Его купил папа в «Супер Сиве», и Банан стал жить у нас, преследуя любого, кто нес за собой поток воздуха.
- Давай ограбим «Стокманн», - поступило предложение, подкупающее своей новизной.
- Давай, можно написать целую историю, - на открытые преступления, достойные детской комнаты милиции, мы еще не ходили.
- Да нет. Давай его по-настоящему грабанем?
- А что, есть план?
- Ща будет.
План был обмусолен, и выглядел просто, как три копейки.
- Я буду на балконе, а ты пойдешь в магазин и немножко там погуляешь, а я кину кирпич… - сочиняла Наташка.
- Только ты кидай не сразу, - волновалась я пропустить самое интересное, - ты кидай минут через пятнадцать, как я уйду!
- Ладно, - сжалилась Наташка и вооружилась увесистым кирпичом.
Дальнейшие наши действия представляли собой рыбалку на мороженое. Рабочий день «Стокманна» подходил к концу, поэтому мы планировали переждать после преступления пару часов и отправиться на крышу с удочкой, чтобы через дырку в окне выуживать трубочки и эскимо.
Я пришла в магазин и стала там фланировать, разглядывая для виду банки с консервами, стараясь как можно дальше держаться от окна, и изображать безразличную физиономию дочери новых русских, когда раздался дикий грохот и звон разбитого стекла. Я до последней минуты до конца не верила, что она это сделает. Что тут началось!!! Продавщицы зажизжали, все забегали, началась суматоха, и редкие посетители разбежались кто куда. Я тоже забегала для виду, но решила не визжать, может, я стрессоустойчивая, чего зря глотку драть, тем более у меня завтра концерт в Смольном соборе. Я еще минутку насладилась плодами трудов наших, выскользнула из магазина и понеслась домой. Наташка аж припрыгивала от нетерпения.
- Ну что там??? – таращила она глаза.
- Все круто! Паника, визги и все такое. Хорошо, что никого не пришибло, - доложила я разведданные.
- Да там бы и не пришибло, - обиделась Наташка, - мы ж в холодильник пуляли!
- Ну да, ну да. И что теперь?
- Теперь ждем, пошли на лестницу.
Но насколько безупречно был выполнен первый этап теракта, настолько бездарно провалился второй. Не удалось нам порыбачить, не удалось! Стокманновцы тут же набежали на крышу с полиэтиленом, скотчем, инструментами какими-то и стали заделывать брешь в торговле. Мы сидели на балконе, подперев щеки, и глядели на эту мышиную возню.
- Щас еще по квартирам пойдут, с них станется, - тоскливо каркала Наташка.
- А нас нет, мы гуляем, - дрейфила я.
Но никто так и не пришел, видимо решили, что дом разваливается, все-таки пять лет – это вам не шутки! Кирпичи из стен сами собой вываливаются, пора на капиталку становиться.
Так и замяли, только вот странно: «Стокманн» жил в нашем доме до 2008 года, а окошко так и осталось залеплено еще тем, самым первым скотчем.
Свобода мысли
В квартире напротив нас жил ювелир Гольдин со второй женой Аллой. Первая его женя, тетя Соня, была моей первой училкой по фортепиано перед поступлением в третий класс музыкальной школы. Она умела играть на рояле попой, и уехала в Вашингтон.
Алла, училка английского, вырастила взрослых, абсолютно одинаковых близнецов, была весьма экстравагантна, интересна и бисексуальна. Они с Мишей устраивали вечеринки-маскарады в шляпах с перьями, пили шампанское и танцевали ночи напролет, иногда приглашая кого-нибудь «третьим». Самым любимым ночным клубом Гольдиных был клуб «69».
У меня был день рождения, мне исполнилось 13 лет. Праздник был в самом разгаре, пришли девчонки из хора, Наташка, и несколько друзей-соседей. Вдруг раздается звонок в дверь, стоит Алла.
- Оль, у тебя не будет пары яиц? Забыла купить, бежать не хочется, - говорит она, мимоходом заглядывая в комнату, полную веселых подростков.
- О! А что это у вас такое?
- У Аленки сегодня день рождения, - объяснила мама хихикающее сборище.
- О’кей! У меня есть презент! – обнадежила Аллочка и упорхнула к себе.
Вернувшись через несколько минут, она чмокнула меня в щечку и вручила пакет.
- Спасибо, тетя Алла, - разулыбалась я, приятно получать незапланированные сюрпризы.
Мельком взглянув в пакет, я увидела, что там упаковка колготок. Я обрадовалась, Аллочка плохое не купит, будет, чем в школе щегольнуть!
На следующий день я проснулась счастливая и стала собираться в школу. Надо было не забыть взять с собой все главные подарки, чтобы было чем отчитаться за еще один прожитый год. Достала и Аллочкин подарок, аккуратно распаковала, и оказалось, что это и не колготки вовсе, вернее не совсем, а черный капроновый полупрозрачный комбинезон на кружевных лямках. Но надев это чудо бельевого искусства, обнаружилась подлянка – дырка прямо между ног, подозрительно аккуратная.
- Тьфу ты, холера, бракованные, - возмутилась я, второпях зашила предательскую дырку, закатала комбинезон на талии, подвязала ремешком и отправилась в школу.
Лишь много лет спустя, вспомнив эту историю, я мысленно поаплодировала Аллочке Гольдиной за свободу мысли и широту взглядов.
Стыдно, тётька, стыдно!
Напротив нашего дома много лет стояла недостроенная «шайба». Вернее, это было бетонное сооружение в несколько этажей в форме подковы, закрывающее собой не менее ужасную гостиницу «Ленинград». Строительство этого «нечто» начали финны, но, видимо, денег не хватило, и бетонная подкова осталась ничьей и стала ждать нового хозяина. А пока она очень нас манила. Хотелось посмотреть, что же там внутри? Наверняка страшный темный подвал, а наверху пустые гулкие этажи с переходами и лестницами! Надо было собираться в поход, и мы стали набирать команду. Вчетвером, я, Наташка, Сонька и Каринка Маранджян, мы отправились исследовать соседнюю стройку. По пути нам встретился Балик-Балабасов-Аптекман и тоже изъявил желание поучаствовать в походе. То, что на стройке есть сторож, мы знали, но заранее пронюхав, что у него нет собак, решили – где наша не бывала!
Через дырку в заборе мы попали на объект и мелкими перебежками, прячась за кучами строительного мусора, незамеченными нырнули в какую-то дырку. Впрочем, нам было все равно, с чего начинать, и мы попали в подвал. Освещая фонариком путь, мы бродили по подвалу, негромко хихикали и строили планы на будущее. Оно (будущее) было мутным, но интересным. Нагулявшись по подвалу и решив, что больше здесь смотреть нечего, мы вылезли на первый этаж. Здание действительно было подковой, а в середине него, прямо по центру, высился огромный стеклянный купол. Акустика была круче, чем в Смольном соборе, хоть концерты давай, и мы стали орать. Крикнешь раз, а потом минуту слушаешь свой голос, отделившийся от тебя, сошедший с ума и отправившийся биться о стены и стекло, бетон и камень!
Вот тут-то, видимо, нас и накрыли. Был вечер, и уже стемнело, как вдруг из темноты вырвались сначала фонари, а за ними сторожа с криками: «Стой! Стрелять будем!!!». Мы испугались страшно, а я вообще чуть не описалась от ужаса, потому что у сторожей в неверном свете фонарей действительно было что-то, похожее на оружие. «Что вы здесь делаете???» - кричат сторожа, - «Ну-ка давайте, вперед!». В этот момент я, охваченная паникой, осознала, что стою чуть поодаль, за колонной и, повинуясь инстинкту самосохранения, бросилась бежать. Я неслась через стройку, не касаясь ногами земли, перепрыгивая через дырки, балки и кучи, слыша за собой тыжелый топот ног и крики: «Сто-ой!!! Стреля-я-я-я-ять буду!!!». Мало чего соображая, я вылетела из шайбы, в одну секунду пересекла двор, подпрыгнула и перемахнула (КАК???) высокий забор со стороны Военно-Медицинской Академии.
Всех остальных загребли в милицию для выяснения личностей и вызова родителей. Я сидела дома, тряслась и переживала свой побег. Башка вернулась на место и мне было стыдно, что я сбежала. Надо было мне получить по заслугам вместе со всеми! Надо было остаться, надо было, надо было!!!! Но история не знает сослагательного наклонения, а между тем родители малолетних преступников потянулись из «Синяка» спасать то, что они воспитали. Филиал милиции находился прямо на строительной площадке, и им надо было только перейти дорогу наискосок. Балабасов-Аптекман потом очень живописно и по ролям рассказывал, как их забирали. Сонькина мама, искусствовед, была серьезна, но сдержанна, тихо забрала дочь и потом неизвестно, что с ней сделала. Каринина мать, которую я и без милиции-то опасалась, была агрессивна, наорала на Каринку при всех и потом месяц не выпускала на улицу, заставляла зубрить герундий. А наши «ленфильмовские» пришли всей площадкой веселые, легкие, похихикали с ментами, подарили пузырь, и забрали Наташку домой.
Меня бы тоже не особо ругали, но тот отчаянный, животный страх, побудивший меня спасаться буквально под дулом пистолета, был вне меня, накатил, нахлынул и и придал полета с ускорением.
Теперь в этой шайбе бизнес-центр «Петровский Форт» с подаренными городу картой-часами. Туда приезжают дебилы в свадебных лимузинах и фотографируются на память в интерьерах Сережи Полонского.
Красота – страшная сила!
С какого-то момента нашей девичьей жизни мы с Наташкой очень озаботились собственной неземной красотой и заработали на этом кучу комплексов. Если бы на наши четырнадцатилетние головы надели мешки, то мы были бы абсолютно, совершенно одинаковые. Различались мы только цветом волос и физиономией лица.
- Посмотри вот так, - говорила Наташка, демонстрируя себя в профиль, - по-моему у меня подбородок «каблуком»!
- Есть немного, - вредничала я, - но это почти незаметно.
ИЛИ
- У меня нос курносый! – страдала Наташка.
- А у меня он все больше и больше загибается вниз! – вертела я два зеркала, пытаясь выловить в одном из них свой полуеврейский нос.
Еще у меня была личная, так сказать, персональная беда. У меня торчали уши. Я отчаянно страдала, потому что они были большие, и их некуда было деть. Меня посетила идея фикс, и я приклеила уши к голове клеем «Моментом». Первый день ходила королевой, а потом они начали отклеиваться в самый неподходящий момент, да еще и по очереди.
Вот показательная история того, как я своим комплексом заразила окружающих:
Однажды мама, сидя на работе, обнаружила, что забыла дома важные документы. А одна ее коллега, Светлана, ехала по делам как раз в наш район, вот мама и попросила заехать к нам домой и захватить документы.
- Света, у меня дома дочка... – замялась мама, и решила описать коллеге, как я выгляжу, - она такая худенькая, светленькая, личико маленькое, волоски тонкие, жидкие и уши большие, торчат, на солнце светятся... Ну, в общем, узнаешь. – сказала добрая мама.
Бедная женщина решила, что ей предстоит встреча с уродом. По дороге она морально готовилась увидеть ребенка-монстра, не выдать свои чувства брезгливым или, чего хуже, испуганным выражением лица, и долго стояла у нашей двери, не решаясь позвонить. Наконец, морально собравшись с духом, она нажала кнопку звонка и сделала лицо кирпичом. Когда я открыла дверь, у нее был такой вид, будто она увидела монстра. Я так и не поняла, чем же я ее так напугала? Вроде все отлично, я даже подкрасилась, мы собирались с Наташкой прошвырнуться по Невскому, и по такому случаю выглядели как модельки на кастинг шоу-герлз.
Однажды моя мама купила чудесный шестяной материал в клетку «гусиная лапка» от Диора. И мы, рассмотрев разные варианты, решили сшить коротенький сарафанчик по самое не могу. Пришла Наташка, оценив обстановку, захотела точно такой же и побежала к папе просить деньги на ткань.
Мама сшила нам два абсолютно одинаковых сарафана разных цветов, и вот, пришло время генеральной примерки. Стоим мы с Наташкой перед огромным зеркалом во весь рост, как из одного инкубатора.
- Теть Оль! – ноет Наташка, - ну посмотрите, у нас ножки как палочки!
- Да ничего не как палочки! – успокаивает нас мама, - очень стройные ножки!
- Мама, ну коленки же торчат! – коленки и правда вытарчивали, как у новорожденных жеребят.
- Перестаньте, худенькие длинные ножки, это сейчас самое модное! – избавляет нас от комплексов мама.
- А грудь вааще плоская, - пытается приподнять свои прыщики Наташка.
- Да она у вас еще не выросла, это нормально, - философствует мама, - все, давайте, чешите гулять, мне еще уборку делать.
Мы почесали этажом ниже.
- Слушай, ну что, пойдем? – говорю я и тяну юбчонку, пытаясь закрыть тридцатисантиметровым подолом тощие коленки.
- Я никогда не выйду, - решила Наташка, - а вдруг мы кого-нибудь встретим и опозоримся???
- Да ладно, если и встретим, то спрячемся.
И мы пошли по двору, нервно оглядывась и приготовившись провалиться сквозь землю при малейшей опасности быть замеченными. Но никого в пределах видимости не было, двор был пуст, и мы успокоились. Оглядывая друг друга со стороны нам даже понравилось то, как мы выглядим. Осмелев и приободрившись, гордо подняв головы и расправив плечи, мы зашагали в сторону «бомбы», как из-за угла показалась компания малолетской шпаны из «бомжовских» домов под предводительством Рыжего - косого негодяя, года на четыре младше нас. Развязной походочкой, нагло ухмыляясь и сплевывая сквозь дырки в зубах, они поравнялись с нами и Рыжий, тыча кривым конопатым пальцем в наши пупки заржал:
- Сатри!!! Гы-гыыыы, две доски пошли! – тут заржала вся честная компания и прошлындала дальше, вихляя гуттаперчевыми ногами.
И мы с Наташкой, красные, как взбесившийся светофор, поскакали домой, поджав юбки. Было обидно.
Рыжий негодяй до сих пор ловит ядовитых рыбок в Неве рядом с Большим Сампсониевским мостом.
Первый блин комом
Мы часто прогуливали школу, и учиться не любили. Не потому, что были тупые, а потому что лень вперед нас родилась. У Наташки здоровье было слабже, поэтому она прикрывалась вечными справками из поликлиники. А я, как назло, была очень здоровая, только руки часто ломала. Но алгебры боялась, как огня, все время ее прогуливала, и нагнать программу уже не могла. Строгая завуч Надежда Александровна Шапиро меня предупредила: «Алена, еще раз на алгебру не придешь, без справки можешь не появляться. Отчислю».
Но страх перед очередной контрольной оказался сильнее, и я решила пойти в поликлинику. Первый раз в жизни.
Наш общий районный доктор был реальным шизофреником. Он не смотрел в глаза, бормотал про себя непонятное и выглядел, как беженец из «Степаново-Скворцово». Однажды мама обварила себе руку кипятком, был сильный ожог с волдырями. Пришел этот дохтур, вымыл руки, и говорит: «Ну, показывайте». Мама протянула руку и он, с дикими криками: «А-а-а! Гангрена!!! Я не хочу за это отвечать!!!», сбежал из квартиры и был таков.
Вот к нему и понесла меня нелегкая.
- Ну, что у нас случилось? – спрашивает он, не отрываясь от бумаг.
- Живот болит, - выдавила я и скривилась.
- Ну что ж, ложись на топчанчик, сейчас проверим.
И стал нажимать мне на разные точки живота.
- Здесь больно?
- Нет.
- А тут?
- Нет.
- А тут?
- Больно!
Его глаза стали как плошки, и он закричал:
- Срочно в больницу! Надо резать!!! Срочно!!! – и побежал к столу выписывать какие-то бумажки.
Тут я поняла, что попала по полной. Ведь отрежут что-нибудь, точно отрежут!!!
- Я не хочу в больницу!
- Срочно, я сказал! У тебя перетонит!
«А у тебя перезвездит!», злюсь я. Сижу перед ним на стуле и лихорадочно соображаю, как бы свинтить по-тихому. А он все строчит в бумажке.
- Значит так, одеваешься и выходишь на крыльцо, там тебя будет ждать скорая. Если скорой нету, подождешь, отвезут тебя в больницу. Вот, держи направление на госпитализацию!
Я похватала свои вещи, что-то успела одеть, что-то нет, вылетела на улицу – крыльцо пустое. Я дунула дворами домой, только пятки сверкали в свете фонарей. Прибежала, заперлась на все замки и сижу в темноте, боюсь зажечь свет. Так и просидела весь вечер, стуча зубами и сжимая кровью добытое направление на госпитализацию.
Ничего, в школе и оно сгодилось, на этот раз пронесло.
Мохнатая лапа Миокарда
Какое-то время мы увлекались постановочной фотографией, и имели целую костюмерную для воплощения разных образов. Мы изображали бомжей в интерьерах нашего подвала.... да, собственно, в основном бомжей и изображали. Нравилась нам тогда мрачная романтика бетонных стен и подвальных труб. Иногда мы занимались этим в компании. Из Сашки Ахунова получился классический бомж, аж страшно. Так и жили, пугали то себя, то родителей. Начались Святки, волшебное время гаданий. Все наши мамы, соседки и их подруги собрались у Наташки на кухне и приготовились гадать. У них было спиритическое настроение. На столе был сделан круг с метками, в круге лежало блюдце, горели свечи, близилась полночь. Мамы имели вид загадочный и потусторонний, как будто они еще чуть-чуть «здесь», но уже почти «там». Они настраивались на тонкую метафизическую волну и находились в состоянии транса.
Мы с Наташкой на четвертом этаже поступили проще, гадали на суженого-ряженого. Было на Руси такое гадание (это нам в школе рассказали на уроке физкультуры), там незамужние девки выставляли в окошко избы голые попы и ждали, какая ручка погладит. Если голая, то будет бедный жених, ну, а если мохнатая........
В общем, мы выставили голые задницы в окно на минус тридцать, и ждали мохнатой лапы, сидя на подоконнике четвертого этажа. Отморозив все на свете, мы отчаялись и решили, что помрем старыми девами, потому что даже тощей голой лапки не дождались. Тогда мы решили гримироваться под привидений. У нас был детский грим, и наши лица стали ярко-белого цвета с яркими провалами черных глазниц. На голову мы надели простыни, застегнули их под подбородком, и получились белые саваны. Ходили сначала по лестнице, но никого не встретили, и решили погреться чаем у Наташки. Мы вошли на кухню в тот момент, когда блюдце болталось над столом, а Галя загробным голосом разговаривала со своей прабабушкой. Остальные сидели в состоянии экстаза, положив руки на стол, покачиваясь и прикрыв глаза. И тут Наташка нечаянно шаркнула...
Мы думали, что будет массовый инфаркт с миокардом. Святки состоялись!
Развязали...
Наташка дрючила своих родителей и не давала им выпивать. А выпить наши родители и соседи иногда любили. На праздники у Наташки наступала ремиссия, но потом она начинала маньячить с новой силой. Ее все боялись. А выпить-то иногда по чуть-чуть хочется, с соседями или друзьями, или просто так на сон грядущий. Поэтому часто команду наших взрослых можно было встретить за игрой в «Русское Лото» и подозрительным «чаепитием» на площадке третьего этажа. Они веселились, играли и разливали что-то коричневое из большого заварочного «уже давно остывшего» чайника. Наташка косилась, но велась, так и жили.
Как-то раз у нас с ней вышел такой разговор.
- Аленка, я не понимаю, зачем они пьют? – кипятилась Наташка.
- Да ладно тебе, они же по дому не ползают, - отмахивалась я.
- Еще не вечер, скоро заползают! – искрилась подружка.
- Не заползают. Они же не алкаши какие-нибудь. Нормальные люди, празднуют...
- Что??? Что праздновать? – занудничала Наташка.
- Ну, мало ли что! Может, им нравится, у них от этого настроение лучше. «Они любят выпить, этим надо воспользоваться», - хихикала я, мне все это уже порядком надоело.
- А вообще, - размечталась Наташка, - что чувствуют люди, когда выпьют?
- Не знаю, давай попробуем, - предложение было дельным, потому что в теории такого не понять.
- Давай. Только нам не продадут, мы мелкие.
- А мы накрасимся!
Мы размалевались погуще, надели мамины пальто, сапоги на высоченных каблуках, и поковыляли на Финляндский вокзал походкой пьяных в дым проституток. Нам казалось, что мы выглядим нормально, но, скорей всего, учитывая первый опыт на каблуках по зимнему гололеду, это было не так. Совести хватило не пойти в магазин «Экспресс», поэтому мы шкандыбали вокруг ларьков вместе с вокзальной пьянью и искали, чем бы нам развязать. Долго мучились, пока не увидели ликер «Амаретто», как-то мы его нюхали, и это было вкусно, похоже на цианистый калий, который мы нюхали на уроке химии. Сунув в окошко деньги, мы получили свою бутылку, спрятали от греха под пальто, и отправились пьянствовать. Дома опять был какой-то праздник, куча салатов, гостей и дым коромыслом. Мы прошмыгнули, смыли дрянь с лица, а заодно поглядели на Вовчика. Вовчик, неизвестно кем работавший на «Ленфильме», но являвшийся в нашем понимании неотъемлемой его частью, был ростом метр сорок восемь и выглядел пожилой женщиной, побитой нарзаном. У Вовчика была говоряшая собачка, которая ходила за ним на задних лапках и совершенно отчетливо говорила: «Во-ва, Во-ва!». Мы повеселились над парочкой и, прихватив закусон с нашей первой в жизни бутылкой, отправились на восьмой этаж к Люськиному серцееду художнику.
К слову сказать, мы были чистосердечно и наивно убеждены, (и оттого получалось, что ребенок тоже самое, что лошадь) что ребенка до определенного возраста капля алкоголя убьет. Как-то раз меня и Ольку Праздничных из третьего подъезда пригласили играть в бутылочку очень приличные мальчики, так сказать «элита» из «бомжовского» дома. Что такое «играть в бутылочку» мы не знали, поэтому пошли, так вот, они там пили водку и нам наливали. Я испугалась скорой и неминуемой смерти и выливала каждые свои пятьдесят в стоящий рядом фикус. Через неделю я обнаружила горшок с фикусом на помойке в самом плачевном виде, и мне стало стыдно. Ведь, как никак, он спас мне жизнь...
Мы расположились напротив двери мастерской, на подоконнике расставили закуску и стаканы. Пили поочереди, по чуть-чуть. «Амаретто» оказался густой приторной патокой, пахнущей цианистым калием и миндальными орехами. Мы ее сначала гоняли на языке, и только потом глотали. После каждого захода мы поочереди, под пристальный взгляд собутыльника, ходили взад и вперед по прямой и терпеливо ждали, когда же она превратится в кривую. Закусон подкачал, он явно не гармонировал с «Амаретто», был слишком соленым и мясным, а хотелось чего-то нежного. Поэтому мы его вскоре игнорировали и стали пить просто так, на интерес. Было весело и очень сладко. Набубенились мы конкретно, по-моему даже слегка надебоширили дома, но остались незамеченными во всеобщем праздничном угаре.
С тех пор я ни разу в жизни не пила этот сорокаградусный ликер, но впечатление от первой бутылки всегда вызывает сентиментальную улыбку, трогательную грусть и аллергию на миндаль.
Белые ночи на бруньках
Галя Житовецкая, Наташкина соседка, была для нас настоящей палочкой-выручалочкой на все случаи жизни, потому что она всегда была либо на студии, либо дома, и никуда надолго не отлучалась. У нее не было дачи, чтобы уезжать на летние грядки, не было командировок ни длительных, ни местных. Поэтому она следила за всеми нашими животными по мере надобности. Животные в свою очередь следили за Галей, за человека ее не считали, и делали то, что им заблагорассудится. Хомяки убегали от нее на тусовку за плиту, попугаи устраивались на голове и вили там гнездо, «блюмплюндель» Шаник не мог выйти на улицу, не обоссав по дороге всю парадную, а Чарли откровенно издевался и терроризировал. Происходило это примерно так:
Галя приходила покормить нашего кота, и он ее впускал. Проводив Галю на кухню он садился в дверях и сидел, не сводя зеленых глаз с жертвы, так опрометчиво попавшейся в отсутствии хозяев. Если Галя отваживалась пройти мимо него к выходу, то Чарли бросался, завязывалась битва, в которой Гале не светило не единого шанса на победу. Поэтому она сидела на кухне и старалась отвлечь внимание хитрого злющего кота.
- Чарлуша, ты только не волнуйся, я ни-ку-да не собираюсь, - заговаривала она зубы коту. Кот не верил и сидел на своем.
- Я вот сейчас кофейку сварю, выкурю сигаретку-у, - пела Галя, и действительно, варила кофе, брала пепельницу, закуривала, и делала такой вид, будто остается здесь навсегда. Все это происходило под пристальным неотрывным взглядом тяжелых зеленых глаз. Увидев, что кофе варится и сигарета дымится, Чарли мог прилечь и прикрыть раскосые глаза, но его спокойствие было ох как обманчиво. Уши, как локаторы следовали за Галей по кухне, куда бы она не сунулась. Так проходил час, Галя начинала звонить по телефону, благо, на кухне стоял наш старый фиолетовый аппарат. Поболтав с одной подругой, потом с другой, третьей, и далее по списку, Галя коротала часы на нашей кухне до того момента, пока вредный кот не захочет по нужде. И только услышав яростное копание в горшке, Галя вскакивала и пулей вылетала за дверь, потеряв пол дня, но оставшись целой и невредимой.
Иногда случалось так, что открыв дверь в нашу квартиру, Галя не успевала зайти, как Чарли улетал на лестницу и мчался до седьмого этажа знакомиться с соседями. Это было опасно для здоровья окружающих, поэтому кота надо было срочно вернуть в лоно семьи. Для этого на подмогу вызывался Витя, Галин муж. Экипированный курткой с толстыми рукавами и брезентовыми перчатками, Витя шел ловить особо опасного зверя по этажам. Ночной дозор плакал. Пойманный преступник вырывался, кусался и орал, но брезент прокусить все-таки не мог, поэтому чаще всего без потерь бывал доставлен по месту прописки.
Кроме кормления животных, Гале часто поручались мы с Наташкой, как особо опасные элементы. Иногда даже надолго. Мы, как дети интеллигентные, не издевались, мы Галю искренне любили и считали «своей в доску». Мы ее просто по тихому дурили, потому что у нее были строгие и конкретные указания на наш счет, и она, как человек, ответственный за чужих детей, старалась честно их выполнять. Да и мы не хотели подставлять соседку-подружку, поэтому следовали правилу «нормальные герои всегда идут в обход».
Наташка, изобразив полную потерю сил, закрыв все шторы и выключив свет, «засыпала» обморочным сном и просила не беспокоить. Через десять минут после Галиной инспекции она, приодетая и принакрашенная уже летела куда-то сломя голову и роняя тапки.
Я делала тоже самое, только в другом варианте.
10 часов вечера, белые ночи:
- Але, Галь? Привет, это я, - гундела я в трубку сонным голосом.
- Да, деточка, ты поужинала? – волновалась Галя.
- Да, я сыта. Я занималась музыкой, и сейчас ложусь спать, мне рано вставать завтра.
- Ты не заболела? – искренне беспокоится соседка.
- Нет, что ты! Я еще почитаю, приму ванну, и буду спать, ты не волнуйся. Только ты больше не звони, я отключаю телефон и закрываю дверь на цепочку, могу не услышать! – вдохновенно сочиняю я.
- Ну и правильно, - успокаивается Галя, - спокойной ночи, Аленушка!
Вот и все, дело сделано, и теперь можно воплотить все, что только в голову придет. А теплым летним вечером, когда все-все-все только начинают сползаться в «подземелье», когда еще светло и не темнеет ночь напролет, когда достается гитара, чертится «квадрат» и в самом воздухе витает нечто необъяснимое, волнующее, то, чего еще не произошло, но вот-вот должно случиться, невозможно терять ни минуты драгоценного юного времени.
Играли в квадрат вчетвером – я, Юрик-Гарик Островские и Костя Кураков. Гоняли мяч на расчерченном квадрате перед трансформаторной будкой. Гарик подачу не принял, и мяч сильным пинком улетел к гаражам перед седьмой парадной. Островский мячик догнал и вдруг уставился на балконы.
- Э! Э-э-э-э-э-э!!!!!!! Ты чего??? – заверещал он.
Мы поспешили на помощь, очень уж бурно он реагировал на происходящее наверху. На балконе второго этажа Ванька Жук пытался покончить жизнь самоубийством в чем мать родила, и уже закинул ногу за перила. Ванькины волосы стояли дыбом, а во взгляде не светилось ни одной мысли. Мы закричали все сразу и наперебой: «Стой! Куда!! Ты че-е-е-е-е!!!» и кинулись врассыпную - Островские под балкон ловить гитариста, а мы с Костей на второй этаж ломать дверь. Пока суть да дело, к Ванькиной двери прибежали братья Островские и «сезам» открылся. За ним стоял Жук, по прежнему гол как сокол, и показывал нам средний палец. Я отвернулась.
Выяснилось, что Ваня нежился в ванне с пеной и слушал блюзы из стоящего на бортике ванной магнитофона. Все было очень по-американски, пока чудо техники не свалилось в воду с болтающимся в ней Ванькой. Его выбросило, но на время отшибло мозг.
Однажды, когда я была уже достаточно взрослая и наведывалась в клуб «Мани-Хани», которому тоже тогда было без году неделя, я, как Колобок, от Гали «ушла» и отправилась танцевать рок-н-ролл. Это было в то время мое главное страстное увлечение. Там, сидя за барной стойкой и общаясь с многочисленными знакомыми, я познакомилась с парнем. Мы мило поболтали, я рассказала, что родичи у меня уехали, оставили на соседку, поэтому я тусуюсь когда хочу, ну и все такое. Ничего особенного, обычная трепотня ни о чем, и больше я его в жизни не видела. Потом меня пригласили отжечь парный рок-н-ролл, и я протанцевала всю ночь напролет.
На следующий день дядя Витя ушел играть в преферанс. Каждый четверг много лет подряд он, профессиональный игрок в преф, ходил играть в клуб. В клубе дядя Витя встретил знакомого и у них завязался дружеский разговор о том, о сем.
- А я вчера с классной девчонкой познакомился, классно танцует рок-н-ролл, - хвастался знакомый, - жаль только телефон не оставила.
- Что ж так? – вяло поинтересовался дядя Витя и отхлебнул пива из кружки.
- Да как-то... упорхнула танцевать, к ней уже и не подойти было... – досадовал парень, - жаль, конечно, у этой девчонки родители умотали за границу, оставили ее на какую-то полусумасшедшую тетку, которую они с подружкой дурят по черному. Врут, что спать легли, а сами на тусовку до утра.
Тут дядя Витя проснулся и насторожился.
- Подожди-ка, подожди, а где они живут, ты не в курсе?
- Да где-то рядом в «Авророй», что ли... Точно не помню.
- Та-а-а-ак... – многозначительно протянул дядя Витя, - похоже я знаю эту полусумасшедшую тетку!
Придя домой, дядя Витя рассказал Гале про свой содержательный диалог со знакомым. «Ну, засранки!», беззлобно воскликнула Галя. В этот самый день возвращались наши родители.
Моей маме они рассказали про этот случай лет через пять, когда над нашим хулиганством можно было только похихикать. Вот что значит настоящие друзья!
Послезвучие
Выросли мы, и постарел наш дом. В первый период всеобщих свадеб все-все-все схлынули отсюда по разным адресам, городам и странам, как стая почтовых голубей. Через некоторое время все развелись и приехали обратно, стали строить новую жизнь, любить новых людей, воспитывать первых детей. В волну эмиграции многие квартиры поменяли своих хозяев, и это были уже не «театр-кино-эстрада», а «банки-бизнес-деньги».
У нас было счастливое детство и мы в него играли до шестнадцати лет. Только нашими игрушками были не куклы и мишки, а живые люди и настоящая жизнь вокруг нас. Мы жили с увлечением, азартом, выдумкой и благодатной почвой под ногами. Мы были спонтанны, непредсказуемы, изворотливы и ... большей частью добры. Наши души и мысли пакостили по-мелочи и, в то же время, самоотверженно защищали добро.
Синий дом на набережной Невы живет и будет жить жизнью, уготованной ему судьбой и его жителями. Но для меня он перестал быть интересен, хоть и навек остался частичкой меня, глубоко, в самом сердце. Он дал мне все, что мог, и даже расщедрился настолько, что подарил настоящую и единственную любовь, вот как заплатил за право на бессрочную аренду комнатки в моей душе! Расплатился и был таков... как отвязался наконец, вздохнув с облегчением. Он постарел и стал рассеянным, что часто случается с пожилыми людьми, стал менять хозяев, продавать квартиры кому попало, сыпать штукатуркой с потолков и не знакомить соседей друг с другом. Словом, наплевал на все ради своего же спокойствия.
Повторения наших дорог там, в нашем доме, нет, и уже, наверное, не будет. Кто опоздал, тот не успел. А мы... мы храним свою юность во флорентийских тетрадках и ключики всегда носим с собой.
Финляндский, 1. Школа благородных девиц
© Copyright: Аленски Соколова, 2016
Свидетельство о публикации №216020300757
Свидетельство о публикации №216020300757
Рецензии