Дино Буццати, Италия. Рассказ Зависть

З  А  В  И  С  Т  Ь            ДИНО БУЦЦАТИ

Композитор Аугусто Горджиа, человек чрезвычайно завистливый,  уже немо-лодой, и, находящийся в зените славы, однажды вечером, прогуливаясь в сво-ём квартале,  неожиданно  услышал  звуки фортепьяно,  исходившие из боль-шого жилого дома.
Он остановился и прислушался. То была современная музыка, но она не была похожа на музыку, которую сочинял он и его коллеги;  ничего  подобного  он не слышал раньше.  Невозможно  было  определить точно, была ли то музыка серьёзная или легкая;  хотя она  и  напоминала своей тривиальностью некото-рые народные мелодии, в ней ощущалось какое-то горькое презрение,  и,  при всей своей кажущейся легкости,  в основе её угадывалась страстная убеждён-ность.  Но  больше  всего Горджия поразил язык музыки, совершенно свобод-ный от классических канонов гармонии, то и дело взрывавшийся отрывисты-ми, грубоватыми нотами, звучавшими, однако, на редкость естественно. Кроме того,  музыку  характеризовал  прекрасный  ритм, и, не знающий уста-лости, юношеский задор.  Но  вскоре  звуки  фортепьяно  смолкли,  и  тщетно Горджия слонялся еще некоторое время по улице в надежде, что игра возоб-новится.
«Никак – какая-нибудь американская вещица», - подумал  про себя Гарджия, - «там, за океаном, с музыкой вытворяют такие адские штучки!»  После чего он тут же направился домой. Однако, ни тот вечер, ни последующий день, он не находил в себе сил, чтобы успокоиться.  Такое случается, когда, охотясь в лесу, вам доведется невзначай угодить в скалу или стукнуться о ствол дерева. Сгоряча вы не замечаете случившегося,  но затем,  ночью,  ушибленное место начинает ныть и вам никак не удается вспомнить, где и как это вас угоразди-ло. Потребуется не менее недели, пока боль уляжется.
Через несколько дней,  как-то вернувшись домой, в  шестом  часу, Горджиа,  едва ступив за порог, тут же уловил звуки радио, доносившиеся из гостиной; мгновенно, с опытностью маститого эксперта,  он распознал музыку;  только теперь вместо фортепьянного исполнения звучала её оркестровая обработка, однако, в ней использовался все тот же отрывок, который ему довелось услы-шать тогда вечером;  та же самая ритмика,  мощная,  уверенная,  те же самые эксцентричные музыкальные фразы, с преобладанием  всё тех же, чуть ли не крамольных нот, напоминавших неудержимый  бег лошади,  мчащейся гало-пом к намеченной цели.
Горджия не успел затворить за собой дверь,  как  музыка неожиданно прекра-тилась. Из гостиной донеслись приближающиеся шаги жены, двигавшейся на редкость стремительно. «Чао, дорогой!» - поприветствовала она мужа, - «я не ожидала, что ты вернешься так рано».  Но, почему на ней не было лица?  Мо-  жет быть, она что-то скрывала?
«Что здесь происходит?» - поинтересовался  Горджия,  будучи  крайне изум-ленным.

                2.-


«Как, что происходит? Разве, что-то должно было произойти?» - отпарирова-ла Мария.
«Не знаю.  Просто, ты  меня  как-то  странно  поприветствовала... Но, скажи мне, пожалуйста, что это там передавали по радио?»
«Меня это совершенно не трогает!»
«Но тогда, почему ты выключила его, как только я появился?»
«Это что – допрос? - спросила она и рассмеялась. «Если тебе это интересно, я выключила его как раз в тот момент, когда шла тебе навстречу. Я была в сво-ей комнате и совсем забыла, что оставила его включенным».
«Передавали музыку», - заметил Горджиа и задумался. – «Весьма оригиналь-ную музыку...» - добавил он и тут же направился в гостиную.
«Блаженный человек!  Только и живешь,  что музыкой... с утра и до позднего вечера только музыка,  музыка... хоть бы раз она тебе надоела!  И, оставь, по-жалуйста, в покое это радио», - взмолилась жена,  увидев,  что он собирается включить его.
Горджиа  обернулся  и  посмотрел  на  жену;  она  была  крайне взволнована, словно чего-то боялась.  Разозлившись, он резко повернул ручку приемника; загорелась шкала, и из приемника раздался обычный хрип, после чего послы-шались слова: «мы передавали концерт камерной музыки. В концерт, предло-женный фирмой Тремел...». «Ну что, теперь ты доволен?» - воскликнула Ма-рия, с таким чувством как будто бы у нее скатилась гора с плеч.
В тот же вечер, после обеда, выйдя  из  дому  со  своим  другом Джакомелли, Горджиа купил на улице  газету,  и  сразу  же  отыскал  интересовавшую его программу. «16.45. – концерт камерной музыки, дирижер – маэстро Серджо Анфосси;  произведения  Хиндемита,  Кунца,  Мессена,  Риббенца,  Росси и Стравинского», - прочитал он в программе.  Фамилии композиторов в газете были указаны в алфавитном порядке; очевидно последовательность передачи произведений была нарушена уже во время самой трансляции концерта.  Что это не была музыка Стравинского, в этом он был совершенно уверен. Ничего она не имела общего и с музыкой Хиндемита и Мессена; Горджиа знал обоих слишком хорошо. Тогда, быть может, Риббенц? Тоже, нет, Макс Риббенц, его давнишний товарищ по консерватории  еще  десять  лет  тому  назад  завяз  в большой полифонической кантате,  работе серьезной,  но  носившей  опреде-лённо схоластический характер. После этой кантаты он ничего не писал и дал о себе знать совсем недавно, написав оперу для Гостеатра;  как  раз  в эти дни должна была  состояться  её  премьера;  но, судя  по  предыдущему  опыту, не трудно было предположить, что могло выйти из его работы. Итак, определён-но, не Риббенц.  Остаются  Кунц  и  Росси.  Но, кто они?  Горджиа  никогда в жизни не слышал этих имен.
«Что ты там ищешь?» - поинтересовался Джакомелли,  видя то,  с каким вни-манием его друг изучает газету. «Да, так.  Просто сегодня по радио передава-


                3.-


ли музыку.  Мне бы хотелось знать, кто ее автор. Очень любопытная музыка.
Но из программы ничего не ясно».
«И, что это была за музыка?». «В том то и дело, что определить это трудно, я бы сказал,  что  она  в  какой-то степени даже вызывающая».  «Ну, её к дьяво-лу!» - пошутил Джакомелли,  зная больное местно друга,  и  тут же добавил – «ты это знаешь лучше меня, что еще не родился композитор, который бы мог превзойти тебя!».
«Напротив», - решительно  возразил  Горджиа,  разгадав  льстивый  характер высказанных  слов,  - «Я  был  бы этому  рад»... «Я  все  время  надеюсь,  что кто-то, наконец, сможет...».  Назойливая  мысль  снова  всецело  овладела им. «Кстати, мне,  кажется,  что, завтра,  состоится  премьера  оперы Риббенца?».  Джакомелли  не спешил с ответом.  «Нет, нет»,- наконец, ответил он с безраз-личным видом, - «кажется, ее перенесли».
«Ты как? Пойдешь на неё?». «Ни за что! Ты же знаешь», - ответил Джакомел-ли, - «это выше моих сил!».  От этой фразы к Горджиа снова вернулось хоро-шее настроение.: «Бедный Риббенц!» - воскликнул он, - «бедный старик Риб-бенц, как я рад за него!  Доставь нам, хотя бы это удовольствие...  Не откажи нам в любезности! А то мы уже все потеряли в тебя веру!».
На следующий день, вечером,  Горджиа,  находясь у себя дома, без особой на то охоты, поигрывал на рояле;  неожиданно  ему  показалось, что за закрытой дверью кто-то переговаривается.  Заподозрив недоброе, он тут же приблизил-ся  к двери и принялся подслушивать.
В гостиной находились его жена и Джакомелли  и  едва  различимо  перешеп-тывались. Джакомелли возражал: «Ведь все равно, рано или поздно, но он об этом узнает». «Чем позже, тем лучше» - отвечала Мария. «А пока – он ничего не должен подозревать». «Так будет лучше... Но как быть с газетами? Нельзя же ему запретить читать газеты!» На этой фразе Горджиа резко открыл дверь.
Застигнутые, словно воришки,  на месте преступления,  Джакомелли и Мария разом вскочили из кресел на ноги. Лица их побледнели.
«Итак», - спросил Горджиа, - «это, кому нельзя читать газеты?»
«Но, но», - промямлил с трудом Джакомелли, - «я всего лишь говорил о моем кузене, арестованном за финансовые махинации.  Его отец,  то есть мой дядя, об этом ничего не знает».
Горджиа с облегчение вздохнул. Слава богу, не то, что думал он.  Более того, ему неожиданно стало стыдно за свое столь бестактное  вторжение.  Со свои-ми подозрениями он зашел столь далеко, что начал не на шутку отравлять се-бе жизнь. Он взял было себя в руки, но тут же, по мере того как Джакомелли продолжал  свой  рассказ,  его  снова охватило смутное беспокойство: стоило ли вообще  верить  этой  истории о кузене?  Разве, не мог Джакомелли приду-мать ее на ходу? Зачем тогда им надо было перешептываться?

                4.-


Он стал само внимание, подобно больному,  от которого врачи и родственни-ки скрывали самое худшее;  он чуял, что здесь что-то не то,  но  окружающие ужасно ловчили, уводя разговор в сторону,  а,  когда им не удавалось успоко-ить его, то делали всё,  чтоб он, по крайней мере,  не узнал убийственной для него правды.
И даже,  когда Горджиа находился вне дома,  ему казалось,  что он постоянно улавливает всё те же подозрительные симптомы:  к ним можно было отнести и характерные,  уклончивые взгляды его коллег,  и  гробовую тишину, насту-павшую при его приближении,  и  даже неестественную скованность людей, обычно весьма словоохотливых. Горджиа, тем не менее,  не терял  самообла-дания,  хотя  и  не  раз  задавал  себе  вопрос,  не является ли эта подозритель-ность результатом прогрессирующей неврастении; ведь не секрет, что у неко-торых людей с годами появляется мания видеть врагов повсюду.  И  потом, с чего это ему было бояться?   Он был известен,  почитаем,  не испытывал  не-достатка в деньгах.  Театры и концертные  залы  оспаривали  друг  перед дру-гом  право  исполнения его произведений.  На здоровье  было  просто грешно жаловаться.
В жизни он никому не причинил зла.  Разве, этого мало?  Какая же опасность могла угрожать ему? Однако, ни одно из этих рассуждений не могло развеять его подозрений.
С новой силой  никак  не унимающееся возбужденное состояние души дало о себе знать уже на следующий день, сразу же после обеда. Было уже почти де-сять часов.  Перелистывая  газету,  он  неожиданно  наткнулся  на сообщение, что новая опера Риббенца пойдет с сегодняшнего вечера.  Как же так?  Разве, Джакомелли не говорил ему, что премьера оперы переносится? Как так могло произойти,  что  его  никто  не предупредил об этом,  и  не  дал  возможности проявить к этому хотя бы минимальный интерес?
И, почему дирекция театра,  всегда столь любезная,  на  этот  раз  не прислала ему билетов в партер?
«Мария, Мария!» - позвал он жену, чувствуя, как у него останавливается сер-дце.  «Ты знала, что премьера оперы Риббенца состоится сегодня вечером?»
Мария прибежала, вся запыхавшись. «Я, я? Да, но я думала...»
Что ты думала?!  А как же наши билеты в партере?!  Разве, могло такое быть, чтобы они мне их не послали?!
«Ну, конечно, же, ты прав. Разве ты не видел письма? Я тебе его положила на комод».
«И ты мне ничего не сказала?!»
«Я думала,  что ты не интересуешься постановкой... Ведь, ты же сам говорил, что ни за что на свете не пойдешь на неё... Я на эту удочку не попадусь, гово-рил ты... И потом, клянусь тебе, у меня совершенно выскочило из головы...»



                5.-


Горджиа был вне себя от гнева. «Просто уму непостижимо... уму непостижи-мо», - то и дело повторял он, - «сейчас уже пять минут одиннадцатого... по-жалуй,  вряд  ли  тут  можно  успеть  сделать  что-либо... ну и идиот же, этот Джакомелли!...»
Подозрение, так долго мучившее его, неожиданно четко обозначилось: имен-но в опере Риббенца,  безотчетно чувствовал он,  скрывалось что-то роковое. Он снова заглянул в газету, словно не веря своим глазам.
«О! Да, её  будут  транслировать  по  радио...  Я  хоть, таким образом,  смогу удовлетворить свое желание послушать её».
Мария тут же сообщила печальным голосом: «Горджиа,  мне очень жаль,  но радиоприемник не работает...»
«Не работает? И с каких это пор не работает?».
«С сегодняшнего полудня.  В пять  часов,  когда я попыталась включить его, внутри приемника сперва раздался какой-то треск,  и после чего все смолкло; должно быть, сгорела какая-то лампа».
«И именно сегодня вечером?! Да, вы никак все сговорились, чтобы я...».
«О чём это мы здесь сговорились?» - Мария  чуть ли  не плакала. -  Я-то тут
причем?».
«Ладно, тогда я выйду из дома. Приемник же где-нибудь, да найдется...»
«Не надо. Горджиа... идет дождь... а ты простужен... к тому же, уже поздно... у тебя еще будет время прослушать эту проклятую оперу».  Но Горджиа, не послушав жены, тут же взял зонтик и вышел на улицу.
Он принялся бродить по улицам, пока его внимание не привлекло одно кафе, все залитое светом.  Народу здесь было мало.  Однако,  в глубине,  в чайном зале, видна была небольшая группа людей. Как раз оттуда доносилась музы-ка. «Странно», - подумал Горджиа. «Такой интерес к радиопередачам наблю-дался обычно только по воскресеньям, во время трансляции футбольных мат-чей».  Тут же  закралось  сомнение: неужели они слушают оперу Риббенца? Подобная  мысль  была слишком абсурдной.  Среди тех,  кто,  застыв, слушал музыку, не было никого кто бы мог вызвать хоть чуточку подозрения: тут на-ходились двое юношей,  одетые в свитера,  девица легкого поведения  и офи-циант, одетый в белую курточку.
Горджиа  все время  толкала  вперед какая-то неведомая сила: у него было та-кое ощущение словно он уже знал наперед,  все эти дни,  месяцы и годы,  что ему доведется очутиться именно здесь,  в этом кафе,  а ни в каком-то другом,  и в это, заранее предопределенное судьбой, время.  Вместе с музыкой, донес-шей  до него свою ритмику и композиционное построение,  он почувствовал, как у него сжалось сердце.
Музыка  для  него была совершенно новой,  но  в то же время она болезненно отдавалась  в его мозгу. Это была та необычная музыка, которую ему уже до-


                6.-


велось слышать, вначале на улице, а затем, в тот вечер, дома.  Но сейчас она звучала еще более свободно и величественно, с еще большей  необузданной грубой силой.  Пред ней были бессильны даже люди,  не имеющие никакого отношения к музыке: рабочие, девицы, официанты. Полностью покорившие-ся,  бессильные сопротивляться ее воздействию,  они ловили звуки,  широко раскрыв рот.  Подобное  было  доступно только гению!  И этого гения звали Риббенц;  друзья и жена Горджиа из жалости к нему делали все от них зави-сящее, чтобы он ничего не знал об этом. Это был гений, рождения которого человечеству пришлось ждать, по крайней мере, полвека; и этим гением был не он, Горджиа, а другой, одинакового с ним возраста, до сих пор никому не-известный и никем не признанный. Как ненавистна ему была эта музыка, как хотелось ему сорвать с нее маску,  раскрыть ее фальшивость,  предать позору и осмеянию.  Но она,  несмотря,  ни на что,  продолжала  взламывать  тишину подобно победоносному кораблю, рассекающему морские волны;  и недалеко уже было, то время, когда пред ней должен был покориться весь мир.
Неожиданно  он  почувствовал,  как  официант  взял  его  под  руку: «Синьор,
простите, вам нехорошо?».  Горджиа, действительно, покачивало из стороны в сторону.
«Нет, нет, спасибо», - ответил Горджиа.  И даже  ничего  не выпив в кафе, он тут же в отчаянье вышел на улицу, прямо под дождь.  «О, Санта Мадонна!» - бормотал он про себя,  отлично сознавая,  что с этого дня любые радости для него были больше недостижимы.  Не мог он  в этой ситуации для облегчения души  обратиться со своим горем и к самому Всевышнему;  ибо Всевышнего подобные страдания только бы возмутили.

Перевод с итальянского Валерия Попова. 1984.

По всем вопросам просьба обращаться непосредственно к переводчику рассказа Валерию Попову по электронной почте: mariapop@mail.ru