Шмаковские были часть 7

                Спицы позвякивали в ловких руках Катерины. Она, в ожидании соседок, устроилась в кресле на балконе. В окна проникал знойный воздух, минуты тянулись медленно. Катя поглядывала на дорогу и то и дело сбивалась со счета петель. Любопытной Катерине не терпелось увидеть, что же доставил соседкам курьер. Когда Вика и Аглая появились на аллее, Катерина поняла, что не одна она их дожидалась. Тут же, как из-под земли, нарисовался участковый.
           – Вика, вы по батюшке Юрьевна? – задал вопрос Аркадий Петрович.
           – Да, – насторожилась Вика.         
           – А фамилия ваша?
           – Рижская.
           – У меня есть к вам ряд вопросов, – участковый жестом пригласил Вику присесть на скамейку.
 
Аглая, понимая, что ее к разговору не приглашали, уже хотела было пойти с Янчиком домой, но заметила, что за ними с балконов наблюдают, по меньшей мере, человек десять, предложила Петровичу подняться в квартиру и побеседовать в стороне от любопытных глаз. Петрович быстро понял, чем вызвано беспокойство Аглаи, и, подмигнув Вике, объявил: «Граждане, кина не будет!»

Вика с участковым расположились в гостиной. Аглая поставила на плиту сковородку, раздался условный стук, и Катерина, приоткрыв дверь, прошептала: «Аглая, у тебя соль есть?».
           – Да проходи уже Шерлок Холмс, – улыбнулась Аглая, – ужинать с нами будешь?
           –  Спасибо, не откажусь, – сглотнула слюнки Катерина, увидев на столе селедочку под шубой.
           – Сюда присаживайся, – убрала Аглая со стула человека-паука. – Рассказывай. Вижу, что сейчас лопнешь от информации, давай излагай, пока картошка греется.
           – Нет, лучше подождем, Петрович уйдет, и мы Вику расспросим, что полиции от вас надо. Я заметила, вы сверток еще не распаковали, – понизила голос соседка, прислушиваясь к тому, что говорит участковый.
           – Этот номер телефона вам знаком, – услышали женщины его голос из гостиной.
Ответа Вики не было слышно.
           – А когда последний раз вы звонили по этому номеру?
           – Сейчас я вам точно скажу, – ответила Вика, сняла в прихожей сумку с крючка, достала телефон, нашла исходящий звонок Глебу и протянула мобильник Петровичу:
           – Вот, смотрите, здесь и дата, и время.
           – Ой, я что-то случайно нажал, – встревожился Аркадий Петрович, но, услышав длинные гудки, сообразил, что нажал на «вызов» и замер в ожидании.
Через секунды до слуха донеслась мелодия звонка. Виктория побледнела, Петрович ждал отзыва, Аглая спросила Катерину: «Это твой телефон звонит?». Катерина пошла на зов звонка, все направились к двери ванной комнаты.
Там, на пуфике, сидел Янчик, держал в одной руке  звонящий сверток, в другой – маникюрные ножницы и смотрел испуганными глазами. Когда встретился взглядом с Викой, виновато и разочарованно прошептал: « Я думал там шоколадка».
           – Так, и как это понимать? – первым опомнился Петрович.
           – Я пока совсем ничего не понимаю, – удивленно посмотрела Вика на участкового.
           – Я больше не буду трогать без разрешения, – заверил Янчик и отдал сверток Петровичу.
           – Я вам все объясню, – сказала Катерина. – Значит так, сегодня в три часа раздался звонок. Я, значит, трубку домофона сняла, а он и говорит, что нужно доставить этот сверток в тридцатую квартиру, а их дома нет. Вот, мол, не смогу ли я передать этот сверток моей соседке?
           – Кто – он? – конкретней, пожалуйста, – выразил недовольство Петрович.
           – Ну, так я и говорю, – курьер. Молодой мужчина, я же его сначала не видела, только слышала. Я дверь открыла, говорю, поднимайтесь, пожалуйста. Слышу –  шаги на лестнице, в глазок смотрю, там парнишка в темных очках, в кепке, рубашка в клетку. В руках, значит, этот сверточек держит. Я только дверь с цепочки снять успела, а он мне пакет просунул. Я сверток взяла, хотела уточнить, что передать, от кого, а курьер, ни слова не говоря, бегом вниз по лестнице. Я на балкон. Гляжу, этот парнишка быстро так по аллейке идет. Но, что-то мне показалось странным: со спины, будто не парень, а девушка.
           – Следовательно, курьер от дома к дороге направлялся? – уточнил Петрович, – и дальше что?
           – Слышу, на лестнице Янчик поет: «Ну, где ж ты, ягодка моя?». Он страсть как клубнику любит, когда собирает, всегда эту песню поет. Я подумала, что они с дачи вернулись. Выхожу, вижу: нет, уходить собираются. Странно думаю, курьер же сказал, что их дома нет. Я, значит, сверток Вике отдала, а она говорит, что, мол, от Максима сюрприз, наверно, оставила дома и побежала Янчика догонять.
           – Так, – скомандовал Петрович, – зови Катерина еще одну соседку, посмотрим, что за сюрприз.
Сверток был обмотан скотчем. Когда его развернули, Вика ахнула. Это, без сомнений, был телефон Глеба.         
           – Руками никому не трогать, – предупредил Петрович, – звони еще, – обратился он к Вике.
           – Да, сюрприз, – почесал лысину Петрович, – значит это телефон Глеба?
           – Да, я купила этот телефон Глебу в подарок на день рождения. Вот гравировка, – Вика потянулась к мобильнику. Петрович едва успел перехватить ее руку.
           – Я же предупредил: не трогать! – повысил голос участковый. – В общем так. Завтра, а нет, – передумал он, – скажи мне, Вика, номер Макса.
Шли долгие, долгие гудки, прежде чем в трубке послышался сонный голос Максима.
           – Максим? Это Аркадий Петрович. Узнал, хорошо. Прости, что разбудил, но дело не терпит отлагательств. Ты сегодня передал Виктории сверток? Нет!? Не  волнуйся, все нормально, да я у них нахожусь. Нет, трубку Вике передать не могу. Я знаю, что ты в командировку уезжаешь. Пару дней она тебе позвонить не сможет, я сейчас у нее телефон заберу. Как только… меня слушай, как только мы ей его вернем, она позвонит тебе сама. Все, отбой.
Все с недоумением смотрели на Петровича.
           – Аглая, дай-ка мне пару новых пакетиков, – попросил он. – Значит так, вот вам, Виктория Юрьевна, повестка, – Петрович достал из внутреннего кармана кителя конверт. – Завтра в восемь часов я выезжаю в район, можешь со мной поехать, и ты, Катерина, заодно, чтоб потом самой не мотаться. Паспорта не забудьте. Тут такое дело… Ладно, завтра все у следователя узнаете.
И, увидев в глазах четырех женщин недоумение и растерянность, Петрович поспешил попрощаться:
           – Извините, гражданочки, я на вопросы не отвечаю, я их задаю.
 

Утром следующего дня Петрович доставил Вику и Екатерину в районное отделение полиции.      
           – Предъявите паспорта. Колющие, режущие предметы есть? – спросил дежурный полицейский.
 
Виктория достала из сумки пилочку для ногтей, а Катерина, зардевшись и смущаясь, предъявила два гвоздя: один огромный, сантиметров пятнадцать, другой маленький, сантиметра три.
 
У дежурного слегка отвисла челюсть. Виктория расхохоталась.
 
           – Женщина, – назидательно начал, было, полицейский, но договорить не успел.
           – Это супруг, – перебила его Катерина, – просил зайти в «Домовенок», гвозди купить, вот два дал для образца. Вы мне потом вернуть их не забудьте.
 
Густые нахмуренные брови полицейского поползли на лоб.
 
           – Вам в четвертый кабинет, – сухо сказал он, – ожидайте.
 
Возле двери кабинета сидели две старушки. Увидев Вику, почтительно поздоровались, видимо, приняли ее за следователя. На Виктории был строгий синий брючной костюм, волосы гладко зачесаны, на лице ни грамма косметики. Сообразив, что ошиблись, старушки шепотком продолжили беседу.               
           – А у Таньки дитя месячное, – шептала бабушка, на носу у которой сидели большие очки, – она Марии позвонила, сказала, что Николай домой не пришел. А темнота уже. Мария по поселку побегала, поискала, а потом в участок. Там справа сидит дежурный, а слева обезьянник. Николай в обезьяннике орет: «Выпустите, гады, или дайте позвонить!». Мария дежурному говорит, что, мол, вы за люди? Дома его с полудня кормящая мать с младенцем дожидается. Всех знакомых обзвонила, переволновалась, молоко у нее пропало, кормить дитя нечем. Дежурный ей отвечает: «Ну и забирайте своего дебошира». Обезьянник открыл, Николай вышел, а тут три молоденьких милиционера из соседней комнаты выскочили, между ними перебранка началась. Они пообещали Николаю еще устроить. А он, гоношистый, за словом в карман не полез. Они вчетвером минут пять пытались его опять в обезьянник затолкать. Он же спортсмен, бывший олимпиец. Затолкали. Мария Таньке позвонила, сказала, что Николая нашла, сейчас решит вопрос, чтобы его домой отпустили. Участок-то в двух шагах от Танькиного дома, а дежурный ни в какую, не отпускает и все.
 
Виктория и Катерина слушали и переглядывались.
 
Старушка продолжала: «Мария баба умная, села напротив дежурки и ни с места. Она-то понимала, если сейчас Николая не уведет, мало ему здесь не покажется. А дежурный ее выгонять стал, мол, не положено здесь сидеть. А Мария видела, как Николай о стенку головой ударился, когда дежурный его толкнул. Давай она Роману названивать, чтобы скорую в милицию отправили. Роман распорядился. А со скорой в милицию перезвонили. Дежурный, значит, и говорит, что нет, мол, бригаду скорой они не вызывали. Мария ответ дежурного услышала и давай опять Роману звонить. Тот пообещал все уладить. Докторша, когда Николая осмотрела, сразу их с Марией в машину и в больницу. Так ты представь, Мироновна, эти изверги, оказывается, Николаю руки наручниками сковали, и ногами пинали, и грудину разбили. А потом еще и штраф пятьсот рублей прислали. Начальник участка сказал Марии, чтоб заявление забрали, все равно мол, они ничего не докажут. А недавно этот начальник в отхожем месте помер. Ну да там дерьму…»
 
Старушка не договорила, – по коридору шел Петрович.
 
           – Я уже уезжаю, – предупредил он Викторию, – летучка закончится, и вас допросят, телефоны у следователя.
 
           – А ты помнишь, Степановна, как в 2010 году молодежь вышла на митинг против милицейского произвола? – еле слышно сказала соседка, когда Петрович ушел, – тогда еще отец одного из бандитов обратился к руководству ОМОН с просьбой отменить приказ об их уничтожении. Так и сказал: «Кому нужны их смерти?»
           – Это когда наших кировских «партизан» московские силовики  ловили? Ох, и страху мы натерпелись! Вот скажи, Мироновна, ты отдашь свою жизнь за сто тыщ. Нет!? А семье погибшего милиционера, которого эти бандиты на посту расстреляли, такую материальную помощь власти оказали. Столько стоит человеческая жизнь? А тем, кто ранения получил по двадцать тыщ дали. Вот скажи, Мироновна, подставишь ты свою грудь под пули за двадцать тыщ?
 
Мироновна посмотрела на свой выдающийся бюст и покачала головой.
 
           – Вот то-то и оно! – повысила голос старушка, но, покосившись на близко сидящую Катерину, опять зашептала, – как дела здесь порешаю, опять в больницу к Антонине пойду. Не успела с ней повидаться, капитан у нее был, допрос учинял, ну я чуток подслушала. Телефон, с которого ей якобы пьяный внук звонил, как это слово-то, запамятовала, а, вспомнила – локализовался в сети, вот.
           – Что врачи говорят, скоро ли выпишут? – участливо зашептала Мироновна, – это ж надо, чего удумали, какой обман творят. Мошенники!
           – Да, да, – со знанием дела закивала старушка, – если бы не Василий Иванович, дай Бог ему сил, наша Антонина не токо бы здоровья, но и денег бы лишилась. Внук, значит, звонит ей и говорит, что попался за рулем пьяным, но гаишник его отпустит, если бабуля принесет деньги в назначенное место. Потом Витек трубку гаишнику передал, а тот назвал сумму и место, куда Антонина через час деньги должна принести. Ну, понятное дело, предупредил, чтобы ни одна живая душа об этом не знала. Антонина сбережения пересчитала, глядит – малость не хватает. Ну, она к Василию Ивановичу – занимать. А ты же знаешь, какой дед дотошный, пока не дознался, зачем такие деньжищи нужны, не успокоился. Потом спрашивает: «А когда Виктор звонил? Он же вроде никуда ехать не собирался». Ну и перезвонил Витку со своего мобильника, а он в это время в баньке парился, трезвый, как стеклышко. Пока услышал, что мобильник в предбаннике звонит, Антонину приступ и хватил. Хорошо, что у Иваныча своя «Нива», успел в больницу довезти. Когда Тоня в себя пришла, Василий велел ей заявление в милицию на мошенников написать.
 
           – Слышишь, что о телефонных мошенниках шепчут, – легонько толкнула локтем Викторию Катерина, – сейчас спрошу, чем дело кончилось.
 
Но дверь пятого кабинета открылась, и миловидная девушка обратилась к старушкам: «Это вы о хищении кур заявление подавали? Нашли мы ваших птичек. Проходите».
   
           – Эх, жаль не успела, – огорчилась Катерина, – может и телефон Глеба мошенники тебе вернули, когда же нас опросят, может постучать?
 
 Прошло еще минуты три томительного ожидания, и Катерину пригласили войти. Когда Катя вышла из кабинета, ее глаза светились азартом и любопытством, с круглого лица, на котором розовел румянец, не сходила довольная улыбка. Она была любительницей остросюжетных романов. Но, чтобы вот так самой в них поучаствовать! Нет, такого ей до сегодняшнего дня и не снилось.
           – Ой, Вика, я рассказала все, что видела, что мне показалось странным. Ой, я и забыла, мне же еще за гвоздями нужно в магазин бежать. Встретимся на автостанции, автобус будет в десять. Давай, до встречи.
 
И ее, толстенькую, но расторопную как ветром сдуло.
 
Вику охватило волнение. Как перед экзаменом – мелькнула мысль, и дверь в кабинет резко открылась.
От следователя – статного седоволосого мужчины, лет сорока, исходило удивительное спокойствие, взгляд серых глаз был доброжелательным, спокойствие  передалось Вике. Но в кабинете находился еще и молодой брюнет, взгляд, которого просто буравил Вику. Казалось, это смотрят не глаза человека, а глаз видеокамеры, фиксирующей каждое ее движение. После стандартного протокольного опроса следователь выложил перед Викторией телефоны и задал очередной вопрос.
           – Когда и при каких обстоятельствах вы созванивались с этим абонентом, – указал он на телефон Глеба.
           – Я пыталась позвонить Глебу, вчера, в телефонной мастерской, перед тем, как отдать свой телефон в ремонт. Обычно, когда я набирала этот номер раньше, телефон был отключен, или находился вне зоны доступа. На этот раз шли длинные гудки, – припомнила Вика, – а затем, как мне показалось, был сброс. Я повторила вызов несколько раз, но телефон уже был отключен.
           – Ваш друг, насколько нам известно, пропал без вести. Вы, судя по истории телефона, звоните ему в течение долгого времени. Чем вы это объясните? – задал вопрос брюнет.
           – У меня есть надежда, что Глеб жив.
Следователь выложил на стол фотографии. На них Вика узнала всех, кого Вика видела телефонной мастерской.      
           –  Давайте, Виктория Юрьевна, уточним. Вспомните, кто как себя вел, что говорил.
Вика восстановила в памяти картину вчерашних событий в мастерской, вспомнила встревоженный взгляд старого мастера, когда она звонила Глебу.
           – Еще один вопрос, Виктория Юрьевна, вы студентка, а на какие доходы живете?         
           – Я работаю в Мариинском театре, – начала было объясняться Вика.
           – Значит, представления любите? – язвительно заметил брюнет.
           – Я маму люблю, она у меня одна, – дерзко ответила Виктория, – а в театре я контролером работаю. Не Бог весть, какие деньги, но все же приличный довесок к стипендии. Вы меня, что в телефонных аферах подозреваете?
Следователь поднял на Викторию удивленные глаза и посмотрел на часы:
           – Сейчас протокол и подписку о не выезде у секретаря подпишите и, пока, свободны.
           – А телефоны? – уже выходя, спохватилась Вика.
           – Если к вам еще будут вопросы – вызовем повесткой, если нет – телефоны привезет участковый.
 
 
У Аглаи рабочий день начался со звонка:            
           – Здравствуйте  Аглая Леонидовна, – услышала она  голос начальника санатория, – а у нас гости, хотят послушать вашу экскурсию, но у них времени на все - про все только час.
           – Они желают попасть к часовне пешком или на машине? – уточнила Аглая.
           – Туда пешком, обратно Володя их отвезет в ванный корпус.
           – Хорошо, Михаил Александрович, скажите Светлане, чтобы открыла для них подвал, а я через две минуты буду возле управления.
 
Аглая велела Янчику отправляться в детскую комнату, написала объявление «Библиотека откроется в 11-00» и, захватив портфель экскурсовода, через две минуты явилась, как обещала.
Гости уже успели удивиться кирпичным потолкам строения, наличию подземного хода и все пытались выяснить у Аглаи, куда же он ведет.
 
           – Это военная тайна, – отшутилась Аглая, – кроме вашей группы о нем ни один человек знать не должен. Через минуту мы подойдем к зданию, из которого тоже есть подземный переход. Сейчас в этом двухэтажном строении, площадью 1120 квадратных метров, размещается лечебный корпус и клуб военного санатория. Здание находится под охраной государства.
 
Аглая подвела группу к торцовой стене строения – алтаря бывшей монастырской домовой церкви в честь Иверской иконы Божией Матери. На стене сохранилась надпись, которую время и солнце не пощадило. Лишь первые буквы были обновлены черной краской. Это послушник в 1996 году, не получив благословение настоятеля монастыря, пытался реставрировать надпись, но, написав четыре буквы, опрокинул банку с краской.
"Церковь сия основана в 1906 году и освящена Евсевием Архиепископом Владивостокским 25 ноября 1907 года», – прочитала Аглая чуть различимую надпись. Сверху над ней сохранилась только арка, в которую ранее была вмонтирована копия Иверской иконы Божьей Матери.
           – Сегодня о том, что клуб размещается в домовой церкви, свидетельствуют большие кресты, выступающие из кирпичных стен, эта надпись на алтарной стене и фотографии, на которых виден купол, – показала фото Аглая.
           – Да, – сказала жена полковника, – не приметив кресты, не зная, что здесь сохранилась надпись, не скажешь, что это православный храм. Да и алтарь расположен в южном направлении.
           – У домовых церквей юго-восточное расположение алтаря допустимо, – пояснила Аглая. – Сейчас в алтаре обустроена гримерная комната, а зал церкви, который вмещал 1000 человек молящихся, разделен стеной на киноконцертный зал и фойе. В клубе проводятся танцевальные вечера. Хотите поплясать в бывшей церкви? – с сарказмом спросила Аглая. – Потолок храма не сохранился. Он был двойным, сделанным для хорошей акустики из древесины ели. В огромном зале не было колон, потолок держался на балках.
           – И что, все-таки рухнул? – спросила генеральша.
           – Да, но причиной тому был пожар 1959 года. Во время пожара выяснилось, что в потолок были спрятаны монастырские книги. Стены здания тоже двойные, ширина их более метра. Полые стены сохраняли горячий печной воздух, и сейчас они создают прекрасную акустику, сохраняют прохладу ночи в летнюю жару. На первом этаже здания, в бывших кельях, расположены лечебные кабинеты. Посмотрите, – показала Аглая снимки, – как выглядели переплетная мастерская и типография, которые располагались на первом этаже.
           – Какое высокое качество фотографий! – удивился полковник, – фотолаборатория в монастыре тоже была своя?
           – Причем надо учесть, – заметила Аглая, – что эти снимки сделаны мною не с подлинников, а с копий. Вот фотография крестного хода 1913 года. Этот ход начался во Владивостоке, длился целый месяц и был приурочен ко дню празднования трехсотлетия дома Романовых. Справа на снимке домовая церковь, у которой мы стоим, слева – трапезная и амбар, к которому примыкали арочные ворота. В центре снимка деревянный храм, построенный в 1899 году. Храм сгорел в 1918, когда в монастырь заняли чехи, а красноармейцы брали его штурмом. Сегодня от храма, как и от здания художественных мастерских, остался только гранитный фундамент. Строили храм из кедрового бруса китайские рабочие, русских мастеров для постройки церквей в крае не было. При обустройстве ровной площадки для возведения храма на склоне горы китайцам пришлось скапывать лопатами значительную часть земли. Деньги на постройку этой церкви были пожертвованы иркутским миллионером Иннокентием Михайловичем Сибиряковым. Храм возвышался над всеми монастырскими постройками 12-ю куполами и золоченым крестом на главном куполе, вмещал 350 человек. Престол в храме был один, в честь Небесного Покровителя всей Сибири – Чудотворца, Святителя Иннокентия Иркутского.
Рассматривая фотографии, генерал обратил внимание своих спутников на фонарный столб:
           – Чудны дела твои, Господи, – не преминул заметить он, – в 1913 году на территории монастыря освещение?
           – Да, вы настоящий разведчик, – улыбнулась Аглая, – действительно к этому времени монастырь уже имел электростанцию. Но мы отвлеклись. Взгляните, как выглядел иконостас Иннокентьевского храма, и обратите внимание на ковчежец, в котором хранилась 31 частица мощей святых угодников, в том числе мощи Апостола Андрея Первозванного, святителя Василия Великого, святителя Иоанна Златоуста. Отцу Алексию довелось получить из русских афонских монастырей и частицы Животворящего Креста Господня.
           – Они сгорели в 18-м году? – спросил полковник.
           – Святыни – это первое, что должны были бы сохранить монахи, покидая монастырь, – высказала предположение Аглая. – Сам игумен Алексий написал в воспоминаниях о перипетиях, сопровождавших доставку святынь с Афона в Приморье так: «… просил начальника железнодорожной станции дать мне для проезда с мощами, если найдется, отдельное купе. Он обещал. Приходит часа через четыре и говорит: «Я определил для вас купе, а пришел какой-то приезжий, говоря, что он начальник мастерских, и занял купе. А вагон только один, народу уже много и дымом от табака так наполнен, что хоть беги вон!» Пошел я с ним и говорю: «Я игумен вновь строящегося монастыря, еду при Святых мощах, кои не подобает помещать в покоях, наполненных табачным дымом; а потому не для себя прошу я вас уступить купе, которое начальник станции из почитания к святыне, отвел для провоза Святых мощей и моего сопровождения их». На это он много говорил, что он сильно болен, а мощи можно везти в простом вагоне. Находя бесполезным продолжать разговор, я сказал – пожалеете об отказе, да будет поздно, и, обратившись к начальнику станции, просил его прицепить чистый товарный вагон, в котором Святые мощи и меня отправить до Владивостока. На другой день, часов в девять утра приехали. Народу на станции не мало, много знакомых. Видя меня, выходящего из товарного вагона, обступили с вопросами о причине сего. Тогда я, обрадованный вниманием и участием их, и зная их, как верных ревнителей-христиан, начал говорить, а в это время как раз подходит сам виновник и говорит: «Я не знал кто вы и виновен в том, что вы ехали в товарном вагоне». Тогда я приостановил речь его и сказал: «Потерпите, я воспользуюсь случаем, что вы подошли ко мне и в присутствии вашем сообщу моим друзьям причину, почему я прибыл сюда в товарном вагоне, тогда они будут твердо убеждены в полной правоте моего рассказа». И, рассказав уже ведомое, обратился к нему и сказал: « Обязан вам сказать, что меня вы собственно не обидели, а совершили дело страшное и если вы, живя на земле, не принесете искреннего покаяния и не исполните соответственной епитимии за поругание святыни, что равнозначно оскорблению самого Бога, то знайте, что Бог ревнитель и поругаем не бывает".
Дней через пять приехал я опять во Владивосток и говорят мне: «отец игумен, ваше слово исполнилось, – N.N. умер, только успел представиться управляющему дорогою, вышел от него и на улице умер».      
 
           – В 1898 году новую обитель впервые посетил Архиепископ Евсевий. 13 августа он совершал божественную литургию, выход к которой Его Преосвященства был обставлен с особой торжественностью. Братия монастыря устлали путь от помещения, где пребывал Владыка, до храма дикими полевыми цветами, которыми сплошь была усыпана вся окрестность. По красоте своей дорожка из цветов представляла сплошной узорчато-живописный ковер, превосходящий всякие фабричные ковровые изделия, – рассказывала Аглая, поднимаясь с группой по широкой аллеи, ведущей на сопку к фундаменту сгоревшего храма. Справа, за рядом высоких лиственниц, находились площадки, где ранее располагались деревянные монастырские строения больницы, хлебопекарни и просфорной.
Пока шли по широкой аллее к фундаменту сгоревшего храма, Аглая продолжала рассказывать:
          – Больница монастыря была открыта в 1903 году. При ней имелась аптека с лучшим подбором лекарств. Ни одна из сельских аптек Приморской области не обладала таким ассортиментом снадобий, какие продавались здесь за умеренную плату. Еще в 1901 году Архиепископ благословил обитель принять в своих стенах глазной летучий отряд. С 1 мая по 10 июня в монастыре перебывало свыше 500 человек больных различными глазными болезнями. Врач В.М. Данченко провел 299 операций. Впоследствии он писал в статье газеты «Приамурские Ведомости», что монастырь отказывается получить деньги за содержание больных, и в возмещении расходов, понесенных монастырем по случаю пребывания в нем отряда.
В 1902 году в крае началась холера. В соседнее с монастырем село «Тихменево» был отправлен санитарный отряд, в составе которого иеромонах лечил больных, напутствовал и погребал умиравших. Благодаря монастырскому санитарному отряду, болезнь в селе скоро прекратилась.
 
           – Рядом с Иннокентьевским храмом, – показала Аглая на небольшое возвышение справа от него, – в 1902 году была построена часовня в честь Казанской иконы Божией Матери и в память восшествия на Всероссийский престол Николая II. Его Величество являлся первым благодетелем обители, а Императорский Указ об учреждении монастыря был одним из первых указов государя.
 
           – От часовни не осталось даже фундамента, – заметила дочка полковника, которая делала пометки в блокноте и фотографировала строения монастыря, сохранившиеся на территории военного санатория.
           – Для постройки этой часовни, – уточнила Аглая, – была использована первая порубка кедрового леса, дарованного монастырю государем в 1901 году. Священник Григорий Ваулин писал, что «наружный и внутренний вид часовни довольно красивый. Иконостас ручной работы братии. Иконы Святой Троицы, Святителей Христовых Николая и Иннокентия – небесных покровителей обители, написаны в иконописной мастерской Сидорского в Санкт - Петербурге, а икона Казанской Божией Матери получена с Афона». 
В нашей библиотеке с 1995 года хранится газета «Боевая вахта» №104 от 1 ноября. В газетной рубрике «Из блокнота архивариуса» есть заметка под названием «Икона Казанской Божией Матери помогла отстоять Москву». В ней напечатаны воспоминания журналиста Сергея Шевченко о событиях военной зимы 1941 года. Журналисту однажды довелось услышать профессиональный спор двух командиров – молодого генерала, получившего высокое звание в мирное время, и ныне покойного маршала артиллерии Василия Ивановича Казакова. Речь шла о защите Москвы в 1941 году, в которой он принимал непосредственное участие.
 
           – В 41-м Козаков, по-моему, еще не был маршалом, – сказал генерал и посмотрел на полковника. Тот пожал плечами.
           – Да, – подтвердила Аглая, – в 41-м ему было 43 года, но он уже прошел закалку в боях гражданской войны. Казаков в 1945-м стал Героем Советского Союза, а через десять лет – маршалом артиллерии. С 1961 года он был командующим ракетными войсками и ПВО сухопутных войск.
Генерал с нескрываемым удивлением посмотрел на Аглаю.
           – Ну, работа такая, – развела руками Аглая и продолжала, – так вот, журналист слышал, что Казаков рассказывал, как враг остановился в 33 километрах от столицы по Волоколамскому шоссе.
В роковой вечер 5 декабря в 18.00 командующий группой армий «Центр» генерал-фельдмаршал фон Бок имел переговорную связь с Гитлером, доложив ему почти о полном разгроме русских. До Химок уже не было ни одного очага сопротивления. Гитлер приказал войти в Москву сегодня же до 21.00 и доложить о выполнении приказа. Фон Бок просил отсрочить его выполнение до утра из-за страшного переутомления войск. Хотя в ноябре и установилась морозная погода в 7-10 градусов, но именно в самом начале декабря грянула оттепель с плюсовой температурой, измотавшая насквозь промокших солдат. Но Гитлер настаивал на своем.
Фон Бок созвал совещание, и весь генералитет согласился с его предложением войти в Москву утром, дав отдых войскам, а фюреру доложить о выполнении еще не выполненного приказа. А для подстраховки своей совести главнокомандующий послал на разведку танковый взвод. Он благополучно въехал в Москву, «прокатился» до метро «Сокол» и вернулся с докладом, что Москва пуста и ждет победителей.
К Гитлеру давно приросло штампованное словечко «бесноватый», но, истины ради, стоит отметить его интуицию. Он не поверил докладу своего фельдмаршала и почти час метался в сомнениях – объявлять или нет по радио о падении Москвы. Решился он на этот шаг, буквально попирая свой внутренний голос…
А ночью произошло то самое чудо, которое все с тем же упорством замалчивали. Группа красноармейцев прошла с иконой Казанской Божией Матери на западном фланге уже не существовавшей обороны, и … ударил мороз. Да какой! Целых 42 градуса! Неслыханно даже для бывалых москвичей.
Что же говорить о немецких солдатах, для которых ЧП уже 10 градусов мороза. А они притопали к стенам Москвы еще и в летней форме, поскольку германские стратеги готовились к блицкригу. Молниеносную войну планировали завершить в Москве парадом на Красной площади именно 7 ноября.
Конечно, маршал Казаков, – написал журналист Шевченко, – как истинный сын своего времени, кроме «игры природы», ничего чудесного в этом повороте событий не увидел. Но все же и этому истинному материалисту покоя не давала одна единственная мысль: как это педантичные немцы столь единодушно решились нарушить приказ свыше. И добавлял назидательно: «Вот что значит невыполнение приказа в армии».
 
                Когда Аглая с группой поднялась по лестнице к Преображенскому храму, у генерала зазвонил телефон.
 
            – Извините, Аглая Леонидовна, – сообщил он после разговора, – мы сына оставили в детской комнате, а он от воспитателей сбежал. Волнуюсь. Придется срочно вернуться, давайте мы после обеда в библиотеку зайдем, хочется еще кое-что узнать.
           – Вы возвращайтесь на машине, а я спущусь по лестнице, вдруг мальчик решил пойти за нами и вы с ним разминетесь, – предложила Аглая и, не дожидаясь ответа, заспешила вниз по ступеням.