Игрок. часть 3. Он и Она

     Поняв, что его заметили, Чек, сделал было шаг в сторону прочь от клуба, но, поколебавшись несколько секунд, остался, повернувшись к охранникам сгорбленной спиной.

- Я вот думаю, а может ему по шее накостылять? - Леху явно чем-то раздражало присутствие Чека поблизости от клуба.
- За что это? – неподдельно удивился Серега. – За то, что нам возможно премию обеспечил?

- Да нет. Просто не нравится мне что-то в нем. Когда в таких местах как наше, долго работаешь, прямо психологом каким-то становишься. Я, например, еще только в дверях игрока вижу, а сразу могу определить – повезет ему или нет.
- Ну конечно, прямо оракулом заделался.

- Нет серьезно. И сейчас нюхом чую, что твой Чек доставит нам еще хлопот.
- А чего мой то? – Серега сразу надулся. – Он такой же мой, как и твой. Если так хочешь, так иди и вломи ему. Только без меня. Мне еще разборок с ментами по поводу уличного хулиганства не хватало.

- Да, тут ты прав, – неожиданно потеряв интерес к Чеку, Леха отвернулся. - На улице его конечно лучше не трогать. Хозяин прикроет только за разбор внутри клуба. А все что вне – не его заботы, даже если рядом с фойе.
- Но ты поглядывай Серега – как увидишь, что он вдруг ввалился, сразу зови меня. Мало ли что у идиота на уме может быть. Может извилины подправить понадобится.

     Ступив на мозаичную плитку перед входом в клуб, Леха взялся за ручку стеклянной двери. – Ладно, кончай дымить, пошли работать.
- А то Удав там, все гляделки о циферблат своего Ролекса стер, считая сколько времени нас нет на месте. Так и нам премию сотрет, если конечно Хозяин ее еще насчитать соизволит.

     Отерев со лба мгновенно выступившую испарину, Он почувствовал едва уловимое ослабление от невероятного напряжения, судорогой скрутившего тело еще позавчера.
     Охранники, поначалу явно проявившие к нему обостренное внимание, особенно тот, что повыше, потоптавшись, наконец-то зашли в клуб.

     А это значит… это значит, что последняя преграда рухнула. И теперь Он обязательно совершит задуманное.
     И плевать на последствия. Плевать на то, что будет потом. Главное, что он сполна отомстит этим жирным сволочам, сломавшим ему жизнь.
     Отобравшим у него все, включая самое дорогое – Ее. Единственную.

     Притронувшись к груди, Он ощутил дрожащей рукой во внутреннем кармане легкой куртки приятную тяжесть орудия предстоящей безжалостной мести.

- «Нет, только не сейчас. Не спеши. Потерпи. Там еще слишком много народу. Могут помешать. А этого не должно быть ни в коем случае. Так что еще часик, может два. И тогда о тебе узнает весь свет. И узнает Она. И может, простит…»

     Мысль о ней, разрядом молнии прожгла Его насквозь, заставив содрогнуться и вновь отрешившись от всего, вернуться к воспоминаниям событий последних дней, за которые Он совершенно неожиданно и безвозвратно потерял Ее.

     …Это натурально ни в какие ворота не лезло. Можно еще понять почему не пришла в одиннадцать, двенадцать, час… Но уже пробило пять, а Ее все нет. Неужели не хватило времени отоспаться после празднования вчерашних именин у друзей?

-«Да что ты так паришься то? Может Она на это как раз и рассчитывала. Так что придет, никуда не денется. А вот как явится, так и получит по первое число. Совесть тоже надо иметь. А то как будто так и надо, совершенно не думать о том, что Ее ждут дома».

     Устав мерить шагами бесконечность узкого пенала комнаты хрущевки, Он прошел на кухню и встав перед окном, тупо уставился на улицу, быстро меркнущую под серым покрывалом сумерек, торопливо окутывающих суетливый муравейник города.
- «Дорогая, любимая, где же ты, где? Что с тобой могло случиться? Такого ведь еще никогда не было. Почему тебя так долго нет?»

     Вопросы, вопросы. Вопросы в глухое равнодушье молчаливых стен, вдосталь навидавшихся и незатейливого человеческого счастья, и неподдельного горя.
     Вопросы раскаленными стрелами разжигающие пожар черной тревоги, какого-то очень страшного предчувствия беды.
     Вопросы отбойными молотками вгрызающиеся в ломоту висков.

     Говорил ведь Ей – поосторожнее с этими танцполами. Понятно, что после длительного добровольного домашнего заточения хочется оторваться, наплясаться вволю. Да и не старуха все же, возраст берет свое.
     Так ведь и голову ведь при этом не дело терять. Ночные клубы не только желающие хорошо оттянуться посещают. Туда всякий народец подтягивается, в том числе и с извращенной психикой, имеющий свой, особый интерес.

     А если, не дай Бог, Она нарвалась именно на такого? Мало что ли подобных случаев бывает? Конечно, никто не отрицает что она очень умная девочка.
     Только много ли слабому полу надо? Обольстительно улыбнулся, умело покружил в медляке, без хамства рассказал уместный анекдотец на ушко и все, глядишь нашел каким ключиком можно приоткрыть дверцу к доверию.
     О-о-о-ох, как же тяжело о таком думать!

     Да нет, чушь это все. Бред сивой кобылы. Понятно, что хотя Она вчера чуть ли не клятвенно обещала, что никаких танцев, не выдержала, поехала со всей компанией. А подружки Ее никогда там одну не оставили бы.
     Значит просто отсыпалась так долго. Вот сейчас, нет, через минуту откроется дверь, и Она зайдет, виновато опустит голову и вдруг, посмотрев из-под ресниц, разом обезвредит Его скандальное настроение своим по-детски невинным взглядом.

     Но прошла минута, другая, десятая. А Ее все не было. Скрипнув зубами, Он нервно схватил со стола пачку, достал сигарету, и грузно опустившись на стул, закурил.
- «Ох и достанется же Ей сегодня! Издевается она что ли?»

     Сказать, что Он любил Ее, значит не сказать ничего. Да вот только Его любовь, поначалу очень чистая и сильная, последний год вдруг стала быстро, и при этом совсем незаметно для Него трансформироваться, остывая от эгоистичной привычки к Ее постоянным вниманию и заботе о Нем и одновременно покрываясь невесть откуда возникшей мутной накипью безумной страсти, сонно зеркальной в штиле Ее присутствия, и мгновенно вскипавшей безудержной пеной от бури тревоги, когда Ее как сейчас почему-то долго не было.

     Странно, но вязкий холод эгоизма постепенно все более сковывавший Его чувства к Ней, принес с собой дурман непонятного страха потерять Ее.
     Нет, это не был тихий шепот интуиции, что Он может лишиться Ее любви. Она дарована ему самим небом, и никто и никогда не должен и не может заполучить Ее сердца, принадлежащего только Ему.

     Дурацкий иначе не назовешь, страх, ни с того ни сего периодически накатываясь удушливой волной, вещал о том, что Ее могут похитить, отнять силой, убить наконец. Идиотизм короче полнейший.
     Как Он сам считал, скорее всего явившийся последствием крайней перегруженности работой и нервной подавленности от града сыплющихся проблем.

     За все годы, сколько они были вместе, Он никогда и ни к кому не ревновал Ее, испытывая абсолютное доверие к нечастым походам на танцы с подругами, или ночевками у них.
     С Его крайней несдержанностью и вздорностью характера это выглядело невероятно, но факт оставался фактом.

     И не потому, что Она была этакой уродкой из разряда ни Богу свечка, ни черту кочерга. Наоборот. Своей внешностью, Она притягивала взгляды мужиков словно магнит, так как природа, не скупясь, щедро наделила Ее всеми качествами для привлечения внимания даже самого утонченного эстета.

     Невысокая, хрупкая, словно точеная из драгоценного дерева фигурка с царственной осанкой и трогательно острыми холмиками девичьей груди.
     Худенькие руки с музыкальными пальчиками, вместо шедевров Моцарта или Шуберта, на практике познавшими лишь сомнительную радость самого тяжелого и неблагодарного труда ради куска хлеба.

     Приводящие в умиление миниатюрные стопы, которым впору только хрусталь туфелек Золушки.
     Горделивый изгиб лебединой шеи. Красиво очерченный чувственными губами рот. Нежный как пение весеннего ручейка, мелодичный голос.

     Аристократической формы нос. Роскошные волны чудного пепельного цвета волос.
     И самый бесценный венец творения - глаза… Глаза, потрясающие своей глубиной, погружаясь в которую начинаешь осознавать, насколько может быть чудесна красота внутренняя.

     Глаза бывают разными. Грустными, веселыми, добрыми, злыми, любящими и ненавидящими.
     Кто первый их назвал зеркалом души, несомненно был прав. Только вот тому не повезло увидеть Ее глаз, иначе обязательно добавил бы – а у избранных глаза еще и свет непорочной души, несравненно более прекрасной красы внешней.

     Ее глаза излучали этот неподвластный описанию свет, способный любому, даже самому буйному от бешенства сердцу вдруг наполниться ощущением мира и покоя.

     Сама не умея творить зла, Она обладала поистине чудесным даром обращения чужого зла в добро.
     Его всегда потрясала Ее способность любить всех и прощать все, включая то, что другим было просто не дано прощать.
     Чтобы записаться к Ней во враги, надо было совершить что-то исключительно подлое и гнусное.

     В последнее время, тоскливо отмеряемое бессчетными черными вехами жизни, Он прямо бесился от Ее всепрощения, считая эту непонятную блажь чуть ли не предательством, как Его, так и их обоих.
     Хотя иногда, в минуты нежданного просветления, глубоко поражался этому недоступному для Него качеству Ее души, разом ощущая себя настолько ущербным и настолько обнищавшим духом, что просто выть хотелось.

     Однако редкие душевные откровения не приносили Ему никакой пользы. Скорее наоборот, еще больше выводили из себя, вызывая потоки язвительных обвинений в ее адрес.
     Они вряд ли смогли бы быть столько времени вместе, если бы Она противопоставляла Ему доводы в свою защиту.
     Но и в этом Она была недосягаема, ибо Ее терпимость и умение сдерживать эмоции, были просто поразительны.

     Пока Он, кипя и беснуясь бегал вокруг Нее, водопадом изливая бесконечные обиды на весь мир, дико несправедливый, по Его мнению, именно к Нему, Она, сжавшись в комочек, сидела на диване и молча слушала.

     Не делала вид, а именно внимательно слушала Его разглагольствования до тех пор, пока Он не исчерпывал свой поистине неистощимый запас желчи и успокоившись, не садился рядом с Ней, ощущая облегчение от полной опустошенности и совсем не замечая тени тщательно скрываемой боли, переполнявшей Ее взгляд.

     Потом, когда они ложились и засыпали, Он зачастую просыпался среди ночи ради одного – прикоснуться к Ней, чтобы наяву убедиться в том, что Она тут, рядом.
     Ощутив тепло Ее тела сквозь нежный бархат кожи, Он счастливо вздыхал и засыпал вновь.

     Размышляя как-то на досуге о странности парадоксального сочетания безумной любви с отсутствием ревности, Он как тогда ему показалось, нашел правдоподобное обоснование причины.

     Любая ревность опирается на ожидание возможности измены. На осознание собственной неспособности удержать любовь только возле себя. Либо на осознание того, что объект любви изначально способен на предательство.

     Она никогда не умела предавать. Не умела благодаря тому, к чему Он был так непримирим в Ней – умению любовью отвечать на нелюбовь, на жестокость, на обиды, на зло.
     Благодаря безмерной силе сострадания своего сердца, открытого ко всему миру, ко всем окружающим, независимо от отношения к Ней. Окружающим, которых Он за это их отношение порой так люто ненавидел.

     А изменять? Тоже нет, так как Ей дано то, что несоизмеримо с искушение любой измены. Измена ведь бывает не только физической, но и духовной. И очень часто они неразрывны.

     Только эгоистическая любовь не подвластна вирусу измены. Она сама является изменой. Вампиром хищно впившись в любящее сердце она до последней капли иссушает его, и голодно облизываясь отправляется на поиски новой жертвы.

     Может именно поэтому, для мужчин собственный поход налево вполне обыденен? Они ведь вечно заняты каким-нибудь промыслом, а не душевным самокопанием или духовным совершенствованием, потому, естественно, и более эгоистичны, а коли так, то и более нуждаются в большем объеме внимания к собственной персоне.

     Не отсюда ли их представление что урвать на стороне несколько приятных минут удовольствия для тела и внимания для души отнюдь не преступно?
     Да и не секрет, что многие считают, подобные приключения некоей помощью в укреплении пошатнувшихся отношений.

     Ведь по сравнению с любой любовницей, жена практически всегда выигрывает во всем, что не касается постели. И то в основном потому, что сопернице еще просто не надоело ахать при явной вялости партнера.

     На женщину, возложена честь и ответственность хранительницы домашнего очага. И как хранительнице ей дано терпение не только разжигать огонь мира, добра, любви и покоя, но и поддерживать его своей надеждой на лучшее, что несравнимо труднее.

     Это ее тяжкая доля и одновременно величайшая награда предназначения, без которой была бы невозможна сама жизнь. Потому женская измена и отличается по сути. На такой шаг женщина почти всегда решается только тогда, когда вынуждена искать настоящего ценителя даримого ею тепла, взамен того, кто опрометчиво отверг заботу об постоянном укреплении в нежном сердечке основания надежды на неугасимость света любви.

     Но есть и избранные. И Она как раз принадлежала к той очень редкой касте избранных, что верны даже тогда, когда под надеждой все рушится.
     Она сама могла создавать фундамент своих надежд.

     Конечно, любая любовь по-настоящему расцветает только тогда, когда как эхо перекликается с ответной любовью, а не сталкивается с равнодушием или даже враждебностью.

     Ведь любовь — это не только наука, которой можно и должно учиться всю жизнь. Любовь — это труд.
     Кропотливый, повседневный, не признающий выходных и праздников. Только любящий, посеяв в душе любимого свои семена, денно и нощно ухаживая за хрупкими ростками, выращивает дивные цветы взаимной любви, завять которым дано только от одного – если он сам перестанет продолжать лелеять их, отдав на милость зарослей чертополоха невнимания.

     Но уж тут то, с присущей ему самоуверенностью Он всегда считал, что был на высоте, и Его любовь к Ней была не менее нежной и трепетной, давая живительную силу Ее чувствам.

     Ему представлялось, что скорее всего, именно от этого, от их неразрывной взаимности, Ее любовь, не взирая на испытания щедрой каверзами судьбы, ширится и растет в какой-то прямо математической прогрессии, перевоплощаясь из плотского чувства в духовное.
     Не зря же Он не раз уже замечал, что Она чувствует Его на расстоянии, абсолютно не ведая где конкретно Он находится.

     Да вообще Она удивительнейший человек. Способный всегда только приятно поражать и никогда наскучить или тем более надоесть.
     Если Адаму Господь создал такой Еву, то становится понятным, почему тот без колебаний вкусил яблоко, ушло предложенное Змеем его подруге.

     Все же какое это счастье, знать, что Она есть, что Она существует на свете, что Она любит его и что Она с ним! И что Ее любовь будет с Ним всегда, всю их земную вечность!

     Но время, время, время! Как жестоко и неумолимо оно отстукивает стрелками, скрипит шестернями, качает маятником и неустанно повторяет – что-то случилось, что-то случилось...