Десятиминутка. 2. Про собачку. Coda

Был март, самое начало календарной весны. Погода ещё не радовала теплом, но уже не пугала морозами. Ветер иногда приносил запахи счастья. А как иначе можно назвать то ощущение, когда ещё кое-где не стаял снег, но душа уже полна предчувствием того, что называется возрождение?
- Знаешь, я люблю это время года. Это межсезонье на грани. Это примерно так же, как когда поздняя осень, всё увядает, листья сожжены, в небе тяжёлые тучи, всё давит безысходностью, но - скоро зима и первый снег, и Новый год, и зимние забавы, и ты идёшь под дождём, прячась под зонтом, ветер, промозглый такой, плевками воды в лицо, и одно желание - домой, снять мокрое, выпить горячего чаю - в общем, всё плохо. Но в душе именно ожидание первого снега. Чистого и белого.
Они шли по улице, взявшись за руки - Он и Она, оба попавшие в плен обаяния друг друга и, что немаловажно, предчувствия. Он радовался возможности побыть с Нею и говорил не умолкая, порою сам удивляясь себе - откуда столько слов, эмоций, определений, красивых связок? Откуда?
- Так и март, - продолжал Он, искоса глядя на её лицо. Любуясь им, этим профилем, самым чудным в мире, неповторимым. - Это ожидание будущего, надежда. И радость - мы пережили зиму и холода. Это ли не счастье? Я глупости говорю, да?
Он резко остановился и тем самым вынудил Её развернуться к нему. Лицом к лицу.
- Говорю, говорю, а ты молчишь и не отвечаешь.
Голос Его задрожал, в нём появились оттенки обиды.
Она улыбнулась.
- Дурашка, - сказала Она ласково и с заботой. - Ну что ты?
Поднесла руку к его щеке и коснулась, заставив его вспомнить о том, что он не брит.
- Мне нравится тебя слушать, - продолжила Она, глядя в глаза лукаво и влюблённо. - Ты говоришь такие вещи, которые я понимаю и переживаю сама. Ты говоришь, а я вижу и чувствую это. И мне не хочется перебивать тебя, так мне нравится то, о чем ты говоришь, и не нужны поддакивания, понимаешь?
Он смотрел на Неё, на Её лицо и в голове крутились слова, которые Он хотел сказать ей уже сто миллионов раз, но боялся.
"Я люблю тебя", - вспыхнуло в голове ярко, и сладко защемило сердце, и в животе лопнул воздушный шарик с конфетти, отчего стало невыносимо радостно. И Он хотел уже озвучить вслух эти три слова, и даже открыл рот, вызывая звук "Я", но в этот момент Она засмеялась, инстинктивно стараясь стереть недоумение с его лица, требовательно сжала его ладонь и, развернувшись, потянула его дальше, вдоль стен старых домов, по узкому тротуару.
Он подчинился и проглотил невысказанное желание своего "эго" быть озвученным. И они пошли дальше, и Он продолжал говорить, потому что это было необходимо - раскрыть себя, показать то, что в нём живо, и что его радует или огорчает. А она слушала, глядя под ноги, улыбаясь, прислушиваясь к себе, к своим ощущениям. А иногда вспоминала, что его ладонь сжимает её ладошку, и его пальцы касаются её кожи, и тогда шевелила своими пальчиками, вызывая ответную реакцию. И он отвечал, и это было приятно, как и ощущение счастья, такого редкого, но вдруг осознанного.
Они шли по улице, пустой и полутёмной. Это была прогулка-свидание.
Дойдя до светофора, они перешли на другую сторону, туда, где за ажуром решетки в полутьме прятался старинный городской парк, с липами, березами и дубами.
- Обидно, что парк закрыт, - сказал Он. - Там можно было погулять. Я люблю его, там хорошо и тихо.
- Ой, нет, только не сейчас. Там страшно.
Она притворно вздрогнула, и, бросив быстрый взгляд на Него, прижалась к его боку. Он не преминул воспользоваться этим и обхватил её за плечи. Руку пришлось отпустить, но он не жалел об этом.
- Не бойся, я же рядом, - шепнул он в её ухо, скрытое локоном. - Не бойся.
- Я не боюсь, - так же шепотом ответила она и улыбнулась. Вот и сделан первый шаг к близости. А, значит, всё будет хорошо. Отныне и навсегда.
Узкая полоска асфальта освещалась фонарями на всем протяжении пути, но, к сожалению, городские службы не могли контролировать всё, и в некоторых местах, точнее, на некоторых столбах, не успели поменять перегоревшие лампы. А, может, количество отсутствия света ещё просто не достигло той массы, когда надо отправлять бригаду менять лампочку? И, взаправду, глупо же тратить человеко- и машино-часы на то, чтобы выкрутить две лампочки, чтобы прохожим стало светлей. Надо подождать, когда критическое перевалит за ту точку, когда это станет рентабильным.
Но это рассуждения автора, а, меж тем, он и она дошли до такого тёмного пятна. И вдруг сбоку, с её стороны, раздался лай. Хриплый и страшный.
Она отпрянула, он еле удержал её, сам изрядно перепугавшись - неожиданность не щадит никого, каким бы бесстрашным и самообладающим не был человек. Но он быстро взял себя в руки и повернулся лицом к источнику звука. Она спряталась за его спиной.
- Что это? - спросила она тихо и на выдохе, прямо в его затылок.
- Собака, - так же прошептал он. - Не бойся , она там, за решеткой. С той стороны.
- А почему она лает? - задала она глупый вопрос. Глупый, потому что ответ реален - это собака, и лай - её способ передавать эмоции. Но в ситуации, когда она чуть не описалась от неожиданного испуга, вопрос приобрел другой оттенок - а почему она вообще здесь?
Как ни странно, он понял её, а, может, просто совпало.
Так или иначе, он всмотрелся и ответил:
- Она привязана. Не бойся. С той стороны решетки.
Она быстро выглянула из-за его спины.
Большая черная собака, ощерив пасть и издавая рычащие угрожающие звуки, смотрела на них сквозь ажур решетки парка.
- Надо её отвязать, - сказал он и сделал шаг. Собака зашлась нервным злым лаем, припадая на передние лапы.
- Стой, - выкрикнула она и схватила его за рукав куртки. Но он уже и сам замер.
- А где же её хозяин? Кто её привязал?
- Откуда ж мне знать? - как-то неожиданно зло сказал он.
- Ты что?
Она недоуменно развернула его рывком к себе.
- Почему ты так со мной?
- Извини.
Он вдруг смутился от своего неожиданного выпада.
- Правда, извини. Я просто растерялся. Малыш, всё хорошо.
Он обнял и прижал её крепко, не обращая внимания на рычание за спиной.
- Я же не виновата, - вдруг всхлипнула она и прижалась к нему. - Это же не я её привязала и бросила.
- Успокойся, - утешал он её. - может, её не бросили. Ну кто оставит собаку так? Вывезли бы за город. Это ж бесчеловечно, так бросить. Ещё и привязать. Нет, малыш, всё хорошо. Хозяин просто отошёл. Пойдём.
Он покосился на горящие глаза и повлёк возлюбленную дальше, к ближайшему светлому пятну. Там, в круге света, всё снова станет хорошо. Свет - это то, что спасает нас от тьмы. От призраков и чудовищ, от недомолвок и недоглядиц.
Они шли , прижавшись тесно, но на него вдруг напал некий ступор - неумение начать беседу заново. Снова уловить ту волну, которая увлекла бы его в состояние, которое две минуты назад было лучшим состоянием на свете - вечер, март, запахи, луна в пелене, редкие встречные, глупые лужи, мешающие идти рядом, но позволяющие ему проявлять заботу о Ней, той, что рядом. Он не знал, что сказать, как возобновить беседу, а она шмыгала носом и брела, как-то съёжившись, став ещё более беззащитной, и его сердце вдруг наполнилось желанием защитить её.
Было это личным чувством, результатом воспитания, или прочитанных добрых книг, или умилением над просмотренными фильмами, рождающие сентиментальный комок в горле, который возникает у мужчин взамен слёз у женщин - не важно. Он любил её, и был готов сделать что угодно, чтобы она снова вернулась той милой и близкой, какой была до встречи с собакой.
- Надо что-то сделать, - всхлипнув, сказала она. - Нельзя оставить её там одну. Ей же страшно и её бросили.
Он вздрогнул. Потому что её слова зацепили его. Потому что среди мыслей о Ней, желании быть с ней, заботиться и обладать, там, в глубине, таился ещё один клубок размышлений - про собачку. О том, что он гнал, выкидывал из головы каждый период возникновения их. О безысходности. О неумении исправить именно эту, конкретную ситуацию.
- Что мы можем сделать? - сорвавшимся голосом ответил он вопросом. - Что?
- Я не знаю, - она посмотрела на него вывернув голову до предела, в надежде увидеть его глаза. Точнее, она хотела увидеть в них что-то решительное, вроде того, что вот сейчас в них вспыхнет огонь знания разрешения проблемы.
И он увидел в её глазах это, и ему стало нехорошо. Он вдруг понял, что сейчас, вот именно здесь, может решится очень многое. Включая его личное, выстраданное долгими встречами и месседжами, счастье. А он не знал, что делать с этой сукой, привязанной к решетке забора, но более страшным было то, что он не знал, как объяснить это ей.
- Может, позвоним в полицию или спасателям, - робко предложил он, стараясь добавить в интонации твердости. - Они приедут. Усыпят, отвяжут, пристроят.
- Усыпят? - воскликнула она и вырвалась из-под его руки. - Усыпят и нет проблемы?
Она встала напротив и, уперев руки в бока, зло взглянула на него.
- Приедут, один выстрел - и нет проблемы? Нет собачки - нет забот, так?
- Малыш, - опешил он. - Погоди. Ты что? Усыпят снотворным, чтобы отвязать. Ты же видела, она не подпускает к себе. Они усыпят и отвезут в приют.
- В какой приют? Ты что, зооканалов насмотрелся? Какое снотворное? Кто с ней будет возиться? Здесь, у нас, тут, где даже люди никому не нужны? Её просто пристрелят. И даже труп не уберут! Ты что, не понимаешь этого?
- Тихо, тихо, что ты, - попытался он привлечь её к себе. Но она оттолкнула его.
- Её бросили, понимаешь? Как ненужную игрушку которая надоела или мешает, потому что занимает место! И ещё о ней надо заботиться, это не стереть пыль с медвежонка плюшевого, её надо кормить и гулять с ней! А она надоела, или мешает. И её отвели в парк и ПРИВЯЗАЛИ, понимаешь?
Последние слова она выкрикнула прямо ему в лицо. И он вдруг понял, что она, та, которую он любит и не видит в ней ни одного изъяна, кроме мелочей, которые просто милые - она может быть некрасивой! И это открытие потрясло его. Красные, воспалённые от невысохших слёз, глаза, такой же красный нос, опухший от всхлипов, и, главное, эти слова, эта злость, это почти ненависть к его неумению что-то сделать. Это потрясло его, и он зажмурился, силясь прогнать это наваждение, но она смотрела в его лицо, и бросила в его уши ещё одну порцию слов , которые вывели его из себя и заставили сделать необратимое.
- Не смей закрывать глаза перед правдой, ты, трус! Ты ничего не можешь сделать для неё, о которой и заботиться не надо сильно, только кормить и выгуливать. И хочешь, чтобы я была с тобой? Ты ко мне будешь также относится, да? Сделаешь вид, что всё хорошо, будешь говорить мне слова утешения вместо поступков, тогда, когда мне будет нужна помощь? Я ненавижу тебя!
И он, оцепенев разумом от несправедливости выводов, как во сне, поднял руку и замахнулся, уже не контролируя себя.
К счастью для него, в этот момент произошло сразу два события - там, откуда они ушли, вдруг раздался вой, тоскливый, невыносимый в своей бесчеловечности. И она сорвалась с места, оттолкнув его, и помчалась в сторону тёмного пятна меж просветов фонарных огней.
Он медленно повернул голову ей вослед. Поднятая рука обмякла и упала вдоль тела, которое само уже разворачивалось в сторону, куда побежала она. Он выдохнул и побежал, догоняя.
"А что, что я могу сделать? Забрать её себе? А куда? В мою съёмную комнату? Держать её там, выгуливая два раза в сутки? Изо дня в день ненавидя её всё больше, оттого, что она ломает мне жизнь, не давая жить? Я не могу дать ей любви, тем более, если она будет залогом хорошего отношения ко мне той, которая... Которую я сейчас чуть не ударил... И ведь это была не просто вспышка гнева, я ответил ей её словами - "Я ненавижу тебя". Что ж такое? Я же люблю её! Я же..."
Меж тем она добежала до места раньше его на пару секунд и остановилась, тяжело дыша. Он подскочил и схватил её за плечи.
- Малыш, - выдохнул он. - Малыш.
Слов больше не было.
Она повернулась к нему.
- Прости, - всхлипнула она и упала лицом в его свитер под курткой. Он обнял её и прижал к себе. Поцеловал в макушку, при этом скосив глаза в сторону решетки.
Собаки не было.
- Её там нет, - сказала она, посмотрев на него чуть снизу, с высоты своего роста.
- Да. Я вижу, - ответил он.
- Её забрал хозяин? - с надеждой спросила она.
- Ну, а кто ещё? - улыбнулся он через силу.

7-8 февраля 2015 г.