В танкисты за шесть месяцев - 4

И НЕ ТОЛьКО ТАНКИСТ.

"Учебка" - это означало не только получение знаний и умений, связанных с танков. "Дедовщины" не было, но на упражнениях по физической подготовке никому пощады и спуску не давали. Тренировки иногда были даже тяжелее, чем бег на марафонскую дистанцию. А отличие было в том, что гражданский человек мог пробежать марафонскую дистанцию в самых удобных для него спортивной одежеде и обуви. В армии дистанция обычно было почти половина марафонской, примерно двадцать километров, и её надо было бежать в полной выкладке. На спине двадцатикилограмовый вещмешок и на ногах солдатские сапоги, которые иногда уже на первом километре начинали натирать пальцы. Всё это называли "марш-броском". Иногда в ходе марш-броска имитировали боевые действия, во время которых надо было быстро донести все двадцать километров или трак от танка, или запчасть от орудия.
Иногда приходилось ползать в грязи или преодолевать водные преграды. Мы должны были быть готовыми к любой ситуации. Было ощущение, что нас готовили не к возвращению в гражданскую жизнь, а для войны.

Когда нас одевали перед отправкой в воинскую часть в Печенгу,то мне не нашли походящий размер сапог. Мой размер ноги 44,5, а мне дали сапоги 43 размера, в которых пальцы на ногах просто скрючивались. В первые недели эти сапоги доставляли большие проблемы, особенно тогда, когда бегали длинные дистанции на утренней зарядке. В учебке же дела продвинулись так далеко, что мне нашли сапоги подходящего размера, правда не новые, а б/у. Сапоги были начищены и отремонтированы. Даже каблуки были новые. В них даже было гораждо легче бегать, поскольку кожа уже была разношена и для пальцев было достаточно свободного места.
Марш-бросок надо было пробежать насколько можно быстро, и снова выиигрывали в этом те, кто до армии активно занимался спортом. Один молодой грузин с избыточным весом уже в середине первого марш-броска попал в больницу. Я даже испуглася, что он может умереть там, посреди леса, поскольку он побелел, закатил глаза и упал на бок, оставшись недвижимым в этом положении и не реагируя ни на какие наши вопросы. В больнице же вдохнули в него жизнь. В воинскую часть он вернулся через несколько недель и уже сильно похудевшим. Мы узнали причину его такого резкого похудания. Выяснилось, что еда, которую предлагали в больнице, была настолько ужасна по сравнению с его домашней едой в Грузии, что он всё это время практически жил на хлебе и воде, что очень позитивно отразилось на его состоянии здоровья.
Также и вес моего тела претерпел тотальное изменение. Когда я предстал перед врачебной призывной комиссией в Таллине, то весы показали 82 килограмма. При моём росте в 190 сантиметров это был средний показатель. Не толстый но и не совсем худой. Примерно через две недели учебки весы показали всего 68 килограмм. Вот совет для всех, кто является весонаблюдателем, заботится о своей фигуре или верит в каие то чудесные диеты - забудьте всё это и идите "бичом" в морскую пехоту. Может быть уверены, что ваш вес будет снижаться на килограмм в день независимо от того, что что вы за это время сьедите или выпьете.
В учебке питание было намного лучше и там не было такого, что за 30 секунд надо было успеть всё сьесть в страхе и что если не успеешь, то кто то из "стариков" обязательно огреет тебя по голове алюминиевым половником.
В январе, когда леса в Ленинградской области накрыло толстым слоем снега, командир обьявил, что всем будущим танкистам Советской Армии необходимо научиться ходить на лыжах. Многие солдаты, призванные из южных республик, заметно приуныли после такого известия, поскольку для них уже снег был абсолютно неприятной неожиданностью, не говоря уже о лыжах. Я же обрадовался, поскольку в школьные годы  катание на лыжах было одним из самых любимых занятий. Вечером, после отбоя, я лежал в приятных думах - как приятно всё таки бежать на лыжах по заснеженному лесу.
Наутро меня ожидал настоящий шок. То, что нам выдали каждому для занятия лыжами, совсем не были похожи на лыжи с которыми можно было идти в лес для обучения. У меня дома были отличные беговые лыжи фирмы "Высу", но армейские лыжи представляли собой оструганные доски длиной два метра и шириной 15 сантиметров у которых один конец был немного загнутый. Лыжных креплений не было. В середине каждой доски были закреплены какие то резиновые ремни, которыми надо было прикрепить сапоги.
На таких лыжах действительно могли бегать охотники за мамонтами, но в Советской Армии 20 века я ожидал намного лучшего обеспечения. Я одел лыжи на ноги и попродовал на них немного продвинуться вперёд. Поскольку лыжи не скользили, потому что их не смазывали и ничем не обрабатывали, надо было на лыжах идти и эти движения из за длины, ширины и тяжести лыж были тяжелы и проблематичны.
Я попытался узнать, где можно взять смазку для лыж, но оказалось, что об этом даже никто не слышал, поэтому ничего лучшего мне ожидать не пришлось. Мне же казалось, что просто в сапогах, или даже просто в намотанных портянках, передвижение по снегу будет гораздо быстрее и удобнее.
Но приказ есть приказ. Все надели лыжи и начали выдвигаться к месту нашего лагеря которые было на удалении, примерно, десяти километров. Ха хороших лыжах преодоление такой дистанции заняло бы минут сорок пять, но у нас это заняло более четырёх часов. По прибытию в лагерь нам сообщили, что у нас боевая обстановка и каждый сам должен найти себе место для ночлега. По какому то странному стечению обстоятельств боевая обстановка не касалась офицеров - для них была приготовлена большая палатка с круглой металлической печкой. Мы же начали обустраивать каждый себя. В тот вечер, для этого, в лесу под Всеволжском были срублены сотни маленьких елей, из которых мы пытались соорудить себе место для ночлега под большими деревьями.
Место, куда нас привели офицеры, было низинным и влажным. Уже через пару часов сна почувствовалось, как холодная вода протекла через ветки, промочила одежду и холод стал пробирать до самых печонок. Я не смог больше спать в своей мокрой берлоге, выбрался наружу и увидел, что таких как я уже много. В полной темноте бродили кругами курсанты танковой учебки и ожидали утро, чтобы сьесть банку консервированной гречневой каши, запить это всё водой и отправиться на лыжах обратно в учебную часть.
Во время этого "катания на лыжах" я понял, что несмотря на мягкий, по сравнению с Печенгой, климат Ленинградской области есть и опасность. Влажность влияла на здоровье гораздо сильнее, чем холод. Холода обычно было пять-шесть градусов, максимально десять, но но обслуживая и ремонтируя танки мы часто было по локоть в топливе и смазочных материалах. Ремонт голыми руками железной машины в холоде и влажности доводил состояние рук за пару месяцев до такой степени, что даже небольшая царапина начинала сразу загнивать и нагнаиваться.
Раз ко мне в гости приезжали мои друзья. Я очень обрадовался визиту, всё таки какая то связь с домом. Внезапно один из друзей спросил, почему я постоянно держу руки в карманах. Я ответил, что руки грязные. Он не поверил моему ответу и попросил вытащить меня руки из карманов. Я сделал это. Он посмотрел на мои руки, отбежал за дерево и его начало тошнить. Обе мои руки были в глубоких, гниющих ранах, которые совсем не поддавались лечению. "А сможешь ли ты играть этими руками на аккордеоне?" - позже спросил он. Друзья знали, что до армии я ходил в класс аккордеона. Я ответил, что когда вернусь из армии, то скорее всего аккордеон придётся продать. Это я потом и сделал.
Мама тоже раз приезжала ко мне в учебку, привозила мне сладкое и домашнюю еду. Ей случилось присутствовать на одном моём разговоре с двумя сержантами, мы как раз обсуждали очередной план учебного боя. Когда мы закончили свой разговор, то мама сказала мне, что я я говорю на русском языке абсолютно без акцента. Скорее всего это так и было. Маминой оценке моего русского языка можно полностью доверять - Сталин выслал её семью на тринадцать лет в Сибирь и практически своё детсво и юность она училась и росла в рускоязычной среде. Поэтому она владела русским языком абсолютно свободно и могла оценить моё знание русского языка.
Когда мои родители узнали о состоянии моих рук, то они отправили мне в посылке несколько пачек таблеток стрептоцида. Я делел из них порошок и несколько раз в день втирал порошок в свои раны на руках. К весне руки пришли более- менее в нормальное состояние.
Во время нахождения в учебке произошло и принятие присяги, которое было действительно праздничным событием. Так что это у каждого осталось в памяти. Уже за несколько недель до присяги нас заставляли учить текст наизусть потому что на политзанятиях надо было рассказывать наизусть.
В день принятие присяги на завтрак каждый получил два варёных яйца (в обычное воскресенье давали одно), две конфеты карамельки и по большой кружке кофе. Последнее было знаком особого праздничного настроения. Присяги принимали 4 февраля 1983 года. В памяти этот день остался как день, когда я сильнее всего замёрз за всё время учебки, поскольку присягу принимали небольшими группами и вся военная часть часами стояла на морозе. Присяги принимали, естественно, на русском языке. Кто знал русский язык, тот понимал, кого и чего он клялся защищать. Но те, которые не понимали русского языка, говорили все слова машинально, не представляя, что в действительности эти слова значат.
В наших рядах были такие ребята, кто действительно с нетерпением ожидали этого дня и произносили слова присяги со слезами на глазах. В этот день к ним приезжали родители, бабушки-дедушки, ветераны с их родных мест и даже невесты, поскольку этот день был для них значимым.
Но также были и те, кого присяга оставила абсолютно холодными и были те, кто откровенно презирал этот момент. Как у русских, так и у грузин, литовцев, молдован и представителей других больших и малых народов были такие солдаты, которые заучивали альтернативный текст присяги, который был намного короче, чем присяга, и ничем не походили на торжественную клятву:"Я, гражданин Союза Советский Социалистических Республик, вступая в ряды  Вооружённых Сил, посылаю этот Союз, его Вооружённые Силы и правительство в жопу". И так они клялись несмотря на то, что утром они получили от Советской Армии вместо одного варёного яйца два, и две карамельки "гусиные лапки". Я вообще во время принятия присяги не раскрывал рта, поскольку уже тогда знал,что врать на принятии присяги нельзя. О моём молчании на присяги начальство не узнало, и когда пришло время мне становиться командиром танка Вооружённых Сил СССР, 26 февраля мне было присвоено звание младшего сержанта. Это означало две полоски на погонах и официальное разрешение отдавать приказы тому, у кого полосок было меньше. Естественно в том случае, если они прослужили меньше или столько же, как я.
Во время учебки дали о себе знать травмы и повреждения, полученные за время прохождения службы. И поэтому я попал в военный госпиталь Ленинградского военного округа. По состоянию на то время госпиталь был оснащён лучшей медицинской техникой. Когда я проглотил пару капсул с каким то химическим или радиоактивным веществом, мне сделали рентгеновские снимки и обнаружили, что одна почка находится не на месте, а точнее ниже положенного места, которое господь создал при содании человека. Врач, по моим воспоминаниям пожилой мужчина в звании генерала, спросил, не бил ли меня кто либо по спине. Я с чистой совестью ему ответил, что скорее всего получил ушиб во время движения в танке - мне было неудобно говорить, что я бил избит большими мальчиками. Мне измерили давление и сделали всевозможные анализы из которых самым интересным был анализ по методу Нечипоренко. Я даже никогда не мог предположить, что этот анализ настолько закручен. А именно - был известный советский уролог Нечипоренко, имя которого и получил этот анализ, который придумал закрученный способ, как эффективно нассать в большую банку. Поскольку он был профессор, то обычного писанья в большую банку ему было недостаточно. Я понял, что мужчине солидного возраста такие процедуры могут доставлять радости, но для меня это осталось абсолютно непонятным, зачем он заставлял это делать других. Вместе с анализом проводился целый ряд процедур, которые мне в первый день не удалось сделать в полном обьёме. Но когда я удачно сдал пробу в полном обьёме, собрался врачебный консилиум и решил, что у меня ничего нет и почки точно там, где им и положено быть. Примерно на неделю меня оставили ещё в госпитале и в течении этой недели каждый день давали полную ладонь таблеток. Загадочным образом все болячки исчезли и я чувствовал себя абсолютно здоровым.
В больнице я за долгое время снова встретился с эстонцем. Это был Андрес, который попал в госпиталь с тяжёлым двухстроронним воспалением лёгких. Он очень радовался своей болезни, поскольку наделялся, что благодаря этому его комиссуют из армии. Поскольку врачи решили любой ценой его вылечить, давая ему горстями антибиотики, то Андрес со своей стороны решил делать всё возможное, чтобы выздоровление не состоялось. Естественно, он оставил неприкосновенными все таблетки, что ему давали и даже после этого он старался выжать из влажного Ленинградского климата всё возможное.  По вечерам мы с Андресом ходили гулять по территории госпиталя. Поскольку была глубокая зоима, я на время прогулок одевал всё тёплое, что было. Андрес же ходил только в больничном халате. Под халатом у него вдобавок было намотано мокрое полотенце на голое тело. Таким образом он надеялся усугубить своё воспаление лёгких. Но случилось совсем всё наоборот. Несмотря на то, что Андрес не принимал ни одной таблетки, шлялся по улице в халате с мокрым полотенцем на теле, день за днём он стал быстро выздоравловать. Рухнула его надежда, что врачебная комиссия признает его неизлечимым. И пришлось ему вместо дома возвращаться обратно на своё место службы.
Такая же дорога ожидала вскоре и меня.

ВОЗВРАЩЕНИЕ В ПЕЧЕНГУ.

20 апреля 1983 года в учебке, воинской части номер 26738 приказом командира номер 4 мне торжественно была писвоена квалификация командира танка ПТ-76Б. С этого момента учёба считалась законченной. Хотя мы ещё две недели находились в расположении учебной части. Обратно в Печенгу я отправился 3 мая.Поскольку было только начало мая, то в Ленинграде ночи были ещё тёмные. В Печенге же полярная ночь уже закончилась и начинался полярный день. Когда через пару дней я на поезде пересёк полярный круг, я ради шутки спросил соповождающего нас офицера что сейчас видно за окном, луну или солнце. Офицера заданный мною вопрос абсолютно не смутил. Офицер, в звании капитана, бросил взгляд за окно, потом задумчиво посмотрел на меня, и абсолютно серьёзно ответил:"*** его знает".
Из Мурманска нас на автобусе довезли до военной части. Там за моё отсутствие ничего не изменилось. Если под Ленинградом я видел приход зимы, глубокую зиму и наступление весны, то в Печенге до сих пор была зима. Только по сравнению с декабрём  солнце только на короткое время пропадало, через несколько недель даже этого уже не случалось. Когда я вошёл в казарму, то низ живота резанул неприятный холодок, поскольку я услышал рёв знакомого голоса. Клочков орал на вновь прибывших. Похоже, что его переживания на первых порах службы были настолько жестоки, что он до сих пор не мог до конца их пережить. Да, действительно, произошло большое изменение в том, что я уже не самый молодой в военной части. Незадолго до моего возвращения в часть прибыли новые "бичи", кого "старики", в числе которых оказался теперь и Клочков уже официально, уже вводили в курс суровой и жестокой армейской жизни.
Я пошёл к своей кровати и надеялся, что на меня не обратят внимания. Но это была глупая надежда.
"Ганс, сука, как поживаешь?" рявкнул Клочков и ударил меня кулаком в челюсть, к счастью не очень сильно. В этом ударе только мирской человек может увидеть что то плохое и неприятное. Если это перевести на гражданский язык, то это было что то вроде дружеского приветствия.  Приветствие недружеское выглядело бы совсем по другому, в этом я имел личный горький опыт.
"Ничего" - ответил я.
"Ты теперь крутой парень, да, младший сержант" продолжал он. "Я тоже младший сержант, поэтому закрой рот и не ****и".
В ответ я деже ничего не смог произнести, поскольку всё равно молчал. Я положил все свои вещи в тумбочку и пошёл в умывальник, чтобы побриться. В душевой по прежнему было влажно и холодно, углы покрыты плесенью. По запаху я понял, что стены и пол пытались отмыть раствором хлорки, поскольку уже через пару минут глаза стали слезиться. За мной в душевую пришёл Клочков и снова стал строить из себя невесть что - похоже, что ни одного подходящего "бича" ему под руку не попалось. Клочков был в таких ситуациях находчивый - у него всегда находилась тема, которая выводила его из себя. В этот раз он завёл старую и известную пластинку.
"Плачешь, да" начал он. "Правильно, немцам должно быть трудно в Советской Армии. Я точно знаю, этот твой дедушка, это он убил на войне моего дедушку. Своими руками задушу гада, если он мне в руки попадётся".
Клочков нёс свой бред, я спокойно брился. Полгода назад его поведение выбивало меня из колеи, но сейчас я знал, что он так и будет продолжать дальше, потому лучше всего сохранять спокойствие и не тратить нервы. Моё спокойствие выводило Клочкова из себя. Если говорить по правде, то я не понимал, как таких нервнобольных вообще держали в армии, и к тому же в элитных родах войск. Я даже бы не посмел такому доверить оружие. Но кто то видит и в таких защитниках смысл.
По выпученным глазам Клочкова я знал, что он так выдумывает мне наказание.
"Чтобы пол тут был чистым как зеркало" произнёс он, "через пять минут я приду проконтролирую, и если поле не блестит, как у кота яйца, тебе конец" вынес он резолюцию и ушел.
Я уже с зимы знал, что у Клочкова эталоном чистоты и порядка являются кошачьи яйца. Если он приказывал кому вымыть полы, то полы должны "блестеть как у кота яйца", также должны были блестеть сапоги или корпус танка. Когда он брился и оставался доволен результатом, то снова говорил:" блестит как у кота яйца". Поскольку я в зоологии не очень силён, то для меня осталась загадкой связь начищеных сапог, побритого лица и вымытого пола с яйцами кота.
Я закончил бритьё и огляделся вокруг - на полу было всего несколько грязных следов, которые я быстро вытер тряпкой. Поскольку я прослужил всего полгода, то сопротивление "старикам" даже не рассматривалось, несмотря на то, что у меня такое же звание. Поскольку я решил, что для уборки душевой комнаты у меня не ушло ни физических сил ни нервов. Я пошёл к Клочкову и доложил,что всё сделал. Клочков за это время немного остыл и уже ленился идти контролировать и сказал, что доверяет мне.
"Молодец Ганс, я знаю, что немцы, в общем то, порядочные люди" издевался он. "Немецкий порядок".
Это , конечно, не означало, что он ко мне станет лучше относиться. При любой возможности он находил для меня занятие, чтобы у менй не было свободного времени.
К форме морского пехотинца относился и подворотничок из белого материала, который у танкистов очень быстро становился грязным. Моей задачей было следить, чтобы подворотничок Клочкова был белоснежно белым всегда. На языке Клочкова "блестел как у кота яйца". Я сначала пробывал стирать каждый вечер, но это занятие мне не понравилось. Как то раз, когда меня послали принести простыни со склада, я одну большую простынь спрятал. Ночью я достал простынь, разрезал её на одинаковые ровные полоски и изготовил несколько десятков подворотничков. Далее мне было действовать намного легче.
На второй неделе по возвращению из учебки я смог достать простынь и себе, что значительно улучшило качество моей жизни.Качество жизни ухудшал один непрекращающийся полярный день, который не делал различий между днём и ночью. Непонятность ухудшало и то, что если у кого то из "стариков" ночью не было сна, то он решал, что сейчас день и поднимал всех молодых. Также наоборот - если "старики" хотели днём спать, то сразу наступала ночь и командовался "отбой". Даже если на часах было полвторого дня. Никаких затемняющих гардин или штор в казарме не было и поэтому мы постоянно находились в состоянии между сном и бодрствованием.
Во время учений свои порядки "старики" поддерживать не могли, но иногда мажду учениями было несколько недель свободного времени во время которрого никаких особенных военных действий не было. Тогда в военной части начинался полный бардак.
Ситуация менялась тогда, когда военную часть должен был посетить большой начальник из округа. Уже за несколько дней до приезда генерала бойцы первого года службы драили и скребли казарму и душевые комнаты, особенно надраивали сортиры во всей части. Конечно, про последние можно сказать и "туалет" и "WC", но в действительности эти названия не подходили. "WC" не подходило уже потому воду сливать в тех местах было невозможно, а "туалет" звучал слишком цивилизованно.
Армейский сортир из десяти-двенадцати дырок в один ряд. По бокам дырки металлические подставки для ног чтобы военный мог принять правильную позицию для своих дел. Ни о каких унитазах, к которым многие привыкли дома,разговора нет. Посколько удовлетворение естественных потребностей является каким никаким, а интимным действием, то дырки были разделены перегородками из толстой фанеры высотой примерно полметра. Перегородки выполняли две функции по моему мнению. С одной стороны они скрывали то основное, что происходит между перегородками. По второй функции они сохраняли визуальный контакт между соседями и позволяли вести беседы не отрываясь от основной деятельности. Дверей в сортирном помещении не было. Этому было стратегическое обоснование - в случае тревоги боец мог быстрее добежать до казармы для выполнения своего боевого задания.
Всё это помещение больше напоминало свинарник, чем цивилизованное место для естественных надобностей и требовало времени, чтобы привыкнуть в таких условиях оправлять свои естественные потребности. Точно так и официально и празднично называли походы в сортир - отправлять естественные надобности. А также в таком помещении все военнослужащие даже в сортире постоянно находятся под наблюдением друг за другом. Ещё более неприятным делало то, что из сортира открывался вид на душевое помещение, а оттуда прекрасно было видно, что делается в сортире. Вообщем всё, что в гражданском мире люди привыкли делать наедине, в армии происходило под взорами десятков наблюдающих глаз. Всё это сопровождалось комментариями от соседей, как "Саня, сука, капусты жрать надо меньше", или "Дима, как всё это у тебя в животе умещалось?". Я должен признать, что ко всему этому чертовски тяжело привыкнуть.
Когда в роту заходил какой либо начальник и спрашивал, кто сейчас сидит в сортире, то дневальный громким и чётким голосом на всю казарму орал: "старший сержант Иванов отправляет свои естественные потребности!"
В боевом братстве ни у кого секретов и тайн нет.
Конечно были и те, для кого "отправление надобностей" во внутренних помещениях казалось слишком цивилизованным. Такие ходили за казарму на берег реки. Зимой это было сделать достаточно просто, поскольку вокруг всё было покрыто высокими сугробами, в которых всегда можно было сделать импровизированное место для себя. За гигиену отвечала сама мать-природа - достаточно было небольшой метели и никаких следов не оставалось, по крайней мере до наступления лета, когда всё это таяло вместе со снегом. "За полярным кругом нам не надо никаких сортиров" обьяснял перед учениями начальник политотдела части. "У нас сортир состоит из двух палок. Одну втыкаем в землю и держимся за неё, чтобы пурга не сдула тебя с занимаемой позиции" обьяснял он. "А вторая палка нужна для того, чтобы отгонять белых медведей". Это полностью отвечало главному принципу в абсолютно всех слоях общества Советской Армии:хоть и безобразно, зато однообразно. Потому что всё равно, что солдат делает неправильно, например шагает в строю не в ногу,стреляет не в том направлении или гадит в неположенном месте, это нарушение порядка и его за это надо наказать. Но, если это делает вся рота, то это скорее природная катастрофа. В худшем случае за это по голове получит какой нибудь маленький начальник, в лучшем случае никто, поскольку кого можно наказывать за природную катастрофу.
О туалетной бумаге никто даже и не слыхал. "Снега дофига, зачем ещё бумагу тратить" обьясняли. Подтирание снегом после "отправления потребностей" в сугробе было действительно мужественное и закаляющее занятие.