Саксофонист на ВДНХ

В светлом переходе, между гостиницей Космос и станцией ВДНХ играл саксофонист. Я сразу же почувствовал нечто особенное и невероятное. Подойдя к нему ближе я заметил девушку, которая стояла напротив музыканта и внимательно слушала, я расположился возле нее и старался не отводить от саксофониста глаз. Легкая чудесная музыка, песни знакомы радости моего сердца. Мужчина поклонился девушке, улыбнулся: "Это вам!", прильнул с духовной силой к сверкающему золотом инструменту. Девушка тоже заулыбалась, положила ему немного мелочи и ушла, а мужчина играл ей вдогонку, посылая чудесную музыку в ее сердце и даря радость и восторг.

Толпы народы проходили между мной и мужчиной: мужчины, женщины, дети. Саксофонист наклонился к детям, подмигивал им, открывая свою широкую душу вместе с нотами душевного инструмента, прорубающему путь ко всему светлому в человеке. Мимо проходило много музыкантов, каждый из них кидал брату мелочь, а тот в свою очередь кивал, очень просто и добро говорил: "Спасибо!".

Меня он будто не замечал, я иногда пытался поймать его ускользающий взгляд, а затем смотрел на его виртуозные юркие пальцы, быстрым темпом перебиравшие нужные кнопки. Я смотрел на его лицо, на его мимику, губы; брови хмурились, саксофонист будто бы обращался сразу ко всем и персонально к каждому из пролетающих мимо занятых ворон.

Мужчина был невероятно артистичен и все его движения, отстукивание ритма ногой, быстрые и нежные повороты корпуса казались Правильными. Он казался священным добром этого подземного туннеля с постоянно меняющимися слушателями и неизменным мной. Я будто бы присутствовал на концерте, совершенно одинокий слушатель, вкушающий всю крупу музыкального благозвучия, иногда отвлекающийся на декорации в виде людей и действий и их голосов.

Один из прохожих малышей взглянул на музыканта. Тот тут же бросил сложную "взрослую" композицию и зазвенела закричала детская - "В траве сидел кузнечик". Я засмеялся и еще шире познал добрую душу мужчины. Он постоянно улыбался, веселился, корчился своеобразным шармом. Малыш и его мама уносились вон - на улицу, а за ними гигантскими прыжками спешил из травы кузнечик, догоняя  и осветляя благородное людское нутро.

Мужчина постоянно вынимал изо рта мундштук, набирался сил и дул дул дуууул Мууузыку. Когда началась до боли в слезящихся радостью глазах знакомая мелодия Чарльза Паркера - я забыл как дышать, меня перекрыло от восторга, я внезапно входил и выходил из транса, замечал призрачные тени этого сказочного и призрачного мира Джаза. Саксофонист брал невидимое дыхание, иногда сбивался, но играл изумительно. В один момент, он, выпустив изо рта инструмент, отвел его на такое расстояние, что я возликовал: "О, Госпади, он ведь больше до него не дотянется!".

Мужчина играл несколько мелодий, затем делал перерыв - у него сильно замерзали руки, грел их в кармане, тер друг о друга, продолжал бессмертной красоты концерт. Во время одной и передышек он громко и радостно крикнул мне: "Руки замерзают!"
Я заполыхал детской радостью, заерзал возле стены, выпустил сто семнадцать улыбок в семьсот направлениях: "Ага!".
"Я имею ввиду большие пальцы, остальные нормально!" - уточнил гроссмейстер.
И только потом до меня дошло, что он объяснил, оправдал свои ошибки и недочеты.

Здесь находился и чернокожий продавец толи краденых толи паленых духов с бирками "Летуаль". Все свое прибывание в переходе он загипнотизировано смотрел на музыканта, неподвижно держа духи в обеих руках, и молчал, обычно он не молчит.

Проходящие мимо ребята и девушки смотрели и на саксофониста и на его тайного слушателя. Тайного, потому что я погрузился  - приблизился к сокровенным тайнам сложного джазового повествования истинной музыкальной природы.

Некоторе время я ощупывал мелочь в своем кармане, которую заранее приготовил полному милому мужичку с золотистой нимфой, шпарящей холодом и музыкой. Услышав громкие звуки у входа в тоннель, я начал переживать, что это полицейские, которые выгонят добродушного и простого музыканта, погасят свечку для этого места.

Ко мне резко подошел Талгат: "А вот я тебя и встретил". Я почувствовал неловкость и небольшую досаду, понял, что этот парень не проникнется и не оценит музыкальные ходы и натуру мелодичного джаза. Но я сказал: "Встань рядом и послушай". Тот слушал и смотрел куда то вниз, совершенно глупо и без эмоционально.

Я вытащил сторублевую бумажку и горсть пятидесятирублевой мелочи, подошел и положил в прозрачную формочку джазмена. Он сказал мне уже привычное и доброе "спасибо", плавно качнув головой. Мы с Талгатом бодрым шагом помчались на улицу, а в спину мне дула безудержно-ритмичная, выливающаяся за свои пределы мелодия, интенсивность которой росла и набирала сверх новую мощь, будто комета разгонялась и бежала за мной. И почувствовав это космическое жжение, я воскликнул: "Он играет песню меня!".

Талгат все понял и посмеялся.