Живите хорошо

   Это была душная летняя ночь. Одна из тех, когда без одеяла как-то непривычно, а под ним жарко, как в рукаве для запекания. Да ещё и Оля назойливо льнула к мужу пышущим жаром телом, противно сопела и поминутно дергала ножкой. Над кроватью чуть ли не в ритме вальса кружили две жирные мухи, на улице кричала пьянь, а от близлежащего канала тянуло трубным душком. Андрей устал моститься на краю. Встав с кровати, он убрал со лба налипшие волосы и вздохнул с обессиленной злобой. За открытым настежь окном белела петербургская ночь.
   По крайне мере, дети уже долго не просыпались. Ведь у младшего резались зубы, а старший… просто любил поорать. Уже сейчас отец семейства осознавал, что его дети, скорее всего, будут мало похожи на него самого. И идеалы в виде дома (пусть и полученного ценой продажи души зловещему богу ипотеки), пары-тройки посаженных деревьев и рожденных сыновей будут выглядеть для них смешными и нелепыми. Какова же ценность такой жизни, цель которой можно обозначать в трех душных пунктах? Длинный путь: детство, юность, зрелость… Школа, армия, работа. А по итогам что? Что случилось за это время?
   Но Андрей существовал так все тридцать четыре года. Всегда считал три этих пункта, завещанные ему отцом, святыми и незыблемыми, а думавших иначе брата и сестру – незрелыми дураками. Поэтому будет особенно обидно, если сейчас придется обнаружить в дураках себя.
   «Послезавтра сорок дней», - промелькнуло в голове.
   Её бледное, осунувшееся лицо отпечаталось у него в памяти, отчеканилось, как двуглавый орёл на таком нестабильном нынче рубле. «Живите хорошо», - сказала она с какой-то снисходительной полуулыбкой, будто бы «хорошо» это вовсе не так, как есть у него сейчас, и умерла. Умерла и не сказала, как это «хорошо». А он и не сумел бы спросить. Андрей просто стоял у больничной койки, пока она уходила, не зная, как ему реагировать. Онемевший, остолбеневший, надежно запертый внутри себя - этот панцирь наращивался годами.
   Отец учил: «Мужчина должен быть сильным, мужчина никогда не плачет». Слыша эти слова своего первого мужа, мать никогда не возражала, просто улыбалась той самой снисходительной полуулыбкой и дула на разбитую коленку сына. Она-то точно знала, что мужчина только старается не плакать, а с годами уже просто не умеет.
Висок пронзила острая боль. Секундная стрелка настенных часов с изображением баклажанов на циферблате беспощадно стучала по нервам. Андрей взял с прикроватной тумбочки почти пустой стакан и жадно проглотил остатки воды.
   - Ладно, хватит. Завтра рано вставать, - тихо проговорил он и снова лег на кровать, бесцеремонно откатив жену, словно свернутый пыльный ковёр. По комнате поплыло свистяще-хрипящее сопение. В этот раз оно подействовало убаюкивающее, и вскоре Андрей наконец-то заснул.
   Прямо под окном завыла сирена вперемешку с пьяными криками. Следом разразился пронзительный детский плач.
В полудрёме Оля, пахнущая пряной грушей, подкатилась обратно к мужу и лениво поцеловала его.
   - Твоя очередь идти к детям, - пробормотала жена, снова засыпая.

                ***
   Вялым движением Регина опустила в стакан последнюю противопростудную таблетку. Пилюля мгновенно забурлила, с яростным шипением окрашивая воду в ядовито-сиреневый цвет, но таяла мучительно долго. В ожидании девушка прикрыла пульсирующие веки, поёжилась. Она не могла понять, почему ей так зябко: то ли это в квартире такой собачий холод, то ли её настолько сильно знобило. Или, возможно, всё вместе?
   Надо сказать, находиться дома, а тем более видеть свою необжитую комнату при дневном свете Регине было непривычно. Хотелось сейчас же сорваться на работу, прямо с больничного. Наконец-то сесть на привычное место, в кресло с регулируемой спинкой, бережно протереть бронзового слоника, подаренного компанией за отличные успехи, и с наслаждением провести пальцами по ставшей родной залосненной клавиатуре с той нежностью, с которой гладят детей и касаются любовниц.
В конце концов хищное шипение прекратилось, и жертва запущенной простуды, раскрыв слезящиеся глаза, пригубила содержимое стакана. Хриплый кашель поднялся из груди, и немного лекарства выплеснулось на одеяло.
   «Завтра сорок дней», - промелькнуло в голове. Завтра она опять увидит братьев, которые давным-давно стали цифрами в ежедневнике, говорящими о необходимости поздравить одного из них с днем рождения.
   «Наверняка снова будут собачиться. И плевать они хотели, что маме их ссоры всегда делали очень больно. Ладно, главное пусть ко мне не лезут», - рассудила девушка и, допив сиреневую жидкость, почти на целый день погрузилась в беспокойный, но пустой сон без снов.
   К вечеру лучше Регине не стало, поэтому пришлось одеться потеплее и выдвинуться в сторону ближайшей аптеки. Подкашивающиеся ноги сами собой переставлялись по остывающему асфальту, будто при спуске с холма. В голове у девушки не было ни одной мысли, как вдруг зазвонил мобильный.
   - Алло, Регина? – прозвучал неуверенный голос старшего брата.
   - Да, Андрей.
   Повисла неловкая, но вполне ожидаемая пауза.
   - Ты придешь завтра на сороковины? – наконец выдавил из себя Андрей.
   - Сказала, что приду – значит приду, - холодно процедила Регина. - Ты бы лучше младшему позвонил – я не уверена, помнит ли он вообще о завтрашнем.
   - Просто в тот раз ты не попала на поминки. Сейчас я решил уточнить.
   - Я не не попала. Я банально не стала отпрашиваться с работы - мной ещё с похорон отца усвоено, что такое поминки. Готова поспорить, что даже мать не знала имен всех этих родственников, которых вы наприглашали. И, поверь, я совсем не горела желанием повидать всех её бывших мужей.
   В трубке снова тишина. Регина сказала именно то, что хотела, но уже трижды пожалела о своих словах, предчувствуя надвигающуюся ссору. Которой, впрочем, не последовало.
   - В этот раз будем только мы трое. Оля с детьми поедет к тёще. Приходи пораньше, поможешь накрыть на стол. И да, Регина… Как там у тебя дела?
   Сказать, что девушка удивилась этому вопросу, - значит крупно так промолчать. Испугалась, была озадачена, даже ошарашена – вот что-то более близкое к истине.
   Неподалеку стояла детская площадка, Регина решила присесть на скамейку. На качелях качались дети: мальчику лет десять, а девочке годиков шесть:
   «Я выше тебя, малявка!
   - Нет, я высе!
   - Я ногами до самого неба достаю!».
   - Да, так... Ну, знаешь, всякое, – начала девушка. - В общем, хорошо всё, нормально, да.
   Пауза. Неловкая попытка исправить положение:
   - Вот, возглавляю разработку нового проекта, он очень сложный, но… знаешь, я рада. Это интересно. Приболела только очень некстати – кондиционером продуло. Но это ничего, к завтрашнему дню буду как огурчик.
   - Это здорово, я тоже рад за тебя. Ты всегда любила то, чем занимаешься.
   Этот внезапный прилив нежности настораживал Регину с каждой секундой всё сильнее. Возникло ощущение, будто Андрей при смерти  и ему нужна пересадка печени или почки. Или сразу двух почек. А так как Ричард ничего своего ни за что не отдаст, то старший братишка теперь подмазывается к ней.
   - Ладно, я иду в аптеку, не очень удобно говорить на ходу. Давай лучше завтра, - девушка поспешила закончить разговор.
   - Да, до завтра, сестричка. Лечись.
   «Сестричка». Раньше он только так её и называл. А по имени лишь тогда, когда она слишком хулиганила. Однажды девочка покрасила полы во всем доме серебрянкой, и Андрей взял вину перед родителями на себя, посчитав это вполне себе рыцарским поступком. Правда, ласковое «сестричка» на целый месяц превратилась в холодное «Регина». Только тогда девочка в полной мере осознала всю почетность своего утраченного звания и впредь остаток детства пыталась ему соответствовать.
   Что изменилось с тех пор и кто в этом виноват? Загадка. Серебрянкой полы Регина больше не красила, но за десять лет непреодолимого холода создалось впечатление, что кто-то подлый взял за обыкновение делать это каждое утро в доме Андрея, обвиняя во всём её. Но ей, впрочем, было уже без разницы.

   - Внучка, у тебя закурить не будет? – поинтересовалась дребезжащим голосом пожилая женщина и, не колеблясь, подсела к Регине на скамейку, сбив девушку с мысли.
   - Нет, не курю.
Не курила она, кстати говоря, только потому, что на работе за отсутствие вредных привычек давали небольшую надбавку.
   - Ну и правильно, детки здоровее будут. А я вот до сих пор не могу бросить, даже ради внуков, - старушка кивнула в сторону мальчика и девочки на качелях и как-то вымученно улыбнулась. – Мне-то уж плевать – всю жизнь продымила и столько же продымила бы, только вот ребятишек травить не хочется. Только ради них сердце старой маразматички и бьется-то... Ой, а чего это ты с бровями-то понаделала, дорогая моя? Как трубочист измазалась.
   - Так сейчас модно. У меня свои редкие, - смущенно пояснила Регина, поправляя пальцем бровь.
   - Модно… Тоже мне, придумали. Лучше б курила, ей богу.
   Сама старушка, к слову говоря, походила на плод страстной любви Анатолия Вассермана и Совы из «Винни-Пух и все-все-все».
   - Жених-то уже на примете есть какой? – не унималась она.
   Регина смутилась ещё сильнее, зарумянилась, опустила глаза и зачем-то ответила:
   - Нет. Жениха нет. И не предвидится. Всё это - семья, дети - не мое.
   Старушка понимающе покачала головой, поправляя смешные очки.
   - Я и сама не хотела ничего и никого, пока не родила, а родила поздно. Зато сын уже в восемнадцать с женой в дом пришёл. Тут уж каждый сам выбирает. Или не выбирает - как выйдет. Главное, чтоб жилось хорошо.
   - И как же узнать, что для тебя хорошо? – с вызовом  и даже раздражением в голосе кинула Регина.
   Женщина-сова серьезно задумалась и, кажется, почти не дышала.
   - Ты вот пельмени любишь? – внезапно выпалила она. - Точно любишь, кто ж их, родных, не любит-то! А если в воду ещё и лаврушечки положить, м… Так вот, скажи, дорогая моя, откуда же несчастный папуас может знать, что он пельмени любит, если он их в глаза ни разу не видал? Пока не попробует и не узнает ведь. Вот и нам пробовать надо побольше, чтобы понять. Жизнь-то короткая. Та жизнь, что настоящая, когда мы действительно живем, а не доживаем. Вдох, выдох – и всё.
   Регина ничего не ответила и неожиданно для самой себя тяжело выдохнула.
   - Кстати, заходи к нам как-нибудь на пельмени, дорогая. А то соседи ведь по этажу, а ты меня, кажется, даже и не признала.
   - Да, конечно. Обязательно. Но я всё-таки пойду, нужно заскочить в аптеку. До свидания.


                ***
   Младшего брата Андрея и Регины звали Ричард. Имя ему дал его одержимый англоманией отец-украинец, прослывший совершенно бездуховной личностью. И хоть мать прожила с этим человеком совсем недолго, экзотическое имя осталось, и Ричард, кажется, всю жизнь пытался соответствовать его необычности. Умный, но не мудрый, он, избравший стезю свободного артиста, бросил  вуз после второго курса, чтобы ещё сильнее углубиться в поиски себя и новых впечатлений. В свободное от искусства и познания своего «я» время занимался волонтерской работой. Среди сообщества молодых художников Ричарда не любили, считали дерзким выскочкой, нелюдимым дикарём и очередным пропойцем. Но никто и никогда не мог поспорить с его природным - едва не колдовским - обаянием.
   Входная дверь распахнулась с громким стуком. Послышались уверенные шаги.
   - Вставай, чертова туша, - вдруг неприятно протянула Ира, стягивая одеяло с Ричарда.–  Как же от тебя разит... Фу! Как мерзко быть тобой.
   - Отвали, - промычал из чрева жаркой постели измученный голос. - Ты тоже… воняешь ты, вот.
   Если от Иры и пахло чем-то, то это были свежие щи и крепкий кофе.
   - Зачем ты вообще пришла? – простонал парень, но девушка посчитала этот вопрос риторическим.
   Ира была начинающим автором, и первая публикация её романа уже маячила на горизонте. Всю жизнь она презирала таких, как Ричард. Бестолковых прожигателей жизни, считающих, что остальные и не живут-то вовсе. Презирала, публично выражала свое фи и гордо шла домой писать про приключения таких же сумасбродов, чтобы тайно восторгаться ими и мечтать об их увлекательной жизни. Но притом своя доля её более чем устраивала. Так что ни Ира, ни Ричард не знали, зачем она каждый раз приходит к нему, протягивая минералку и произнося очередную колкость. Зато это знали абсолютно все вокруг. Секрет прост - эти двое горячо ненавидели друг друга и были страстно влюблены. А как они могли устоять? Он, чье каждое решение и даже движение всегда выглядят максимально театрально, и она, обожающая театр за его экспрессию.
   - Если ты сейчас не встанешь самостоятельно, то я помогу, но тебе это совсем не понравится.
   В этом не было нужды. Её лязгающий голос - всё равно, что вылитое на голову ведро ледяной воды. Ричард превозмог себя, вылез из-под одеяла и, кряхтя, сел на край кровати. Ира достала из потертой сумки минералку и традиционно вручила ему с видом «я делаю это в последний раз».
   - Вчера, до такого как напиться, ты говорил про какую-то новую картину, - напомнила она, пока паренек жадно поглощал содержимое пластиковой бутылки. – Покажешь?
   Допив до дна, Ричард злобно посмотрел на девушку исподлобья:
   - Ты же ничего не понимаешь в живописи. Тыркаешься в свою клавиатуру, как слепой котёнок. Притом задрав нос и возомнив себя великим деятелем искусства.
   - И что с того?
   - Значит, тебе правда интересно? – на смену злобному взгляду пришел испытующий.
   - Нет, мне всё равно, - честно ответила девушка.
   Парень выглядел удовлетворенным этим ответом:
   - Хорошо, пойдем, покажу.
   Тяжело пошатываясь и поправляя запачканные красками джинсы, Ричард направился на застекленный балкон, служивший ему мастерской. Изображение на стеклопакете пародировало «Сотворение Адама» Микеланджело: Бог-Отец, летящий в бесконечном пространстве и окруженный бескрылами ангелами в рокерских косухах, тянется за сигаретой в руке Адама.
   - Ох, здравствуй, изабелла, и ты здесь… - проронила Ира, обратив внимание на пустые коробки из-под вина. – Романтика нищей богемы.
   - Твои беззубые усмешки меня не задевают.
   Ричард  поднял с липкого пола холст, приклеенный на картонку, и поставил на чиненный скотчем мольберт. На картине была изображена женщина в монашеских одеяниях с червивым яблоком в руке. На её бледном, осунувшемся лице застыла снисходительная полуулыбка.
   - Это полная лажа, - шепотом вынес себе приговор художник, поверженно опустив голову.
   Если бог существует, то лишь он один знает, как сильно Ира хотела съязвить, подразнить, хотя бы сыронизировать по этому поводу. Сотни вариантов наполненных желчью ответов пронеслись в голове у неё, студента-драматурга, в этот миг соблазна. Ох, как же ей это было нужно! Просто жизненно необходимо!
   Она была уже почти готова, как вдруг Ричард поднял на неё большие и грустные глаза:
   - Знаешь, иногда мне кажется, что я где-то повернул не туда. Обманулся в этих вечных поисках себя… А, забей. Это всё неважно.
   - А, по-моему, это очень талантливо, - честно ответила Ира, всё-таки поборов свое тщеславное желание потренироваться в остроумии. Ведь он открыл ей душу. И хоть это и выглядело как заученная реплика из театральной постановки, девушка знала, что Ричард говорит правду и действительно так чувствует.
   - Хоть и не в твоем стиле, но весьма здорово.
   - Не подлизывайся, - поморщился он, как при зубной боли. - Ты же ни черта не смыслишь в живописи. И вообще тебе всё равно.
   - Именно поэтому я твой самый честный и непредвзятый критик. Поэтому ты показал мне картину.
   Ричард улыбнулся. Очень по-доброму, во все тридцать два зуба. Ему действительно хотелось верить, что эта картина была хорошей. Пусть всё остальное будет бездарностью, жалкой пустышкой, но эта должна быть особенной. Обязана.
   «Сегодня сорок дней. Уже сорок дней», - промелькнуло в голове.
   - Ира, слушай, у меня к тебе просьба.
   - В долг не дам.
   - Фигово. Но нет, я не об этом - не в этот раз. В общем, у меня сегодня что-то вроде семейного ужина. Просто посиделки, ничего серьезного. Не хочу идти один – брат с сестрой наверняка захотят поговорить по душам, чтобы наставить на путь истинный, а при тебе постесняются. Спаси мои уши и нервы.
   - Ну, даже не знаю. Я сегодня планировала написать очередную главу. И не думаешь ли ты, что глупо просить о таком человека, который также не против наставления тебя на этот самый путь?
   - Хватит набивать себе цену, - грубо оборвал Ричард. - Да или нет?
   Девушка хитро прищурилась:
   - Должен будешь.
   - Большее, чем смогу отплатить, это пакет изабеллы и горячий поцелуй, - самодовольно поддразнил он.
   - Обойдусь.


                ***
   Восьмой этаж. Правая дверь от лифта. Просто взять и позвонить. От волнения у девушки внутри всё дрожало. «Давай, Регина, ты справишься. Это несложно».
   Да, в самом деле, нажать на дверной звонок - это совсем не сложно. Гораздо сложнее войти в чей-то незнакомый дом, увидеть давно уже чужого человека, а затем не молчать и не прятать от него взгляд, ища спасение в гипнотизировании своего салата. Но вот зажать палец на кнопке и подождать - это легко.
   Звонок. Дверь открылась буквально через мгновение.
   - Я не опоздала?
   - Нет, сестричка, как раз вовремя, - отвечал запыхавшийся Андрей. Опять «сестричка». Регину передернуло.
   – Проходи. Обувь можешь снять прямо здесь. Да, здесь.
   Узкий темный коридорчик, детские рисунки на стенах, дверная рама с засечками для замера роста. Посреди тесной комнаты, загроможденной мебелью и игрушками, выдвинут наспех накрытый стол образца советских времен. На нем стоят тарелки с соленьями, нарезкой и салатами, остывают мясные щи в глубоких мисках. На плите, судя по запаху с кухни, греются фаршированные перцы.
   Регина и Андрей сели на продавленный диван с противоположных краев.
   - А что с Олей? Вы случаем не поссорились? – вырвалось у девушки вместе с чихом.
   - Будь здорова. Значит, уже доложили?
   - Да кто мне может доложить. Просто Оля у тебя всегда всё сама готовила, а на столе… еда из кулинарии понаставлена. У меня, знаешь, глаз на такое наметан: я там постоянно закупаюсь. Наверное, не в свое дело лезу, но ты ничего не хочешь рассказать, пока я поправляю тарелки и раскладываю салфетки?
   Андрей молча подошел к открытому настежь окну, выходящему на засыпанный  строительным мусором пустырь. Душно.
   - А ты хочешь это услышать? Потому что я, например, никогда не хотел тебя услышать. И вряд ли когда-нибудь научусь это делать.
   - Не надо разговаривать так напыщенно, а то начинаешь походить на Ричарда, когда ему охота пофилософствовать. Если я попросила тебя – значит, хочу услышать.
   «Так хотя бы не придется молчать», - подумала девушка, тщательно поправляя смятую скатерть. Хотя ещё вчера она всей душой уповала на то, что братья не станут приставать к ней с разговорами о жизни.
   - Хорошо. Если вкратце: мне предложили командировку. На год, может чуть больше. После неё должно последовать повышение, которое (давайте взглянем правде в глаза) мне сейчас необходимо, чтобы обеспечивать семью. Оле это не понравилось. Мы разругались, и она с детьми уехала к родителям. Конец истории.
   - Год, а то и больше? – переспросила Регина, стащив из салата маслину. - Да ничего удивительного, что ей это не понравилось. Тебе же старшего уже в этом году в школу отправлять.
   - Что? – ошеломленно протянул Андрей. Такого ответа от сестры он не ожидал. – Ты вообще постоянно по командировкам разъезжаешь и ничего.
   - У меня нет семьи, Андрей. Нет мужа, нет детей, танцы, как и все остальные увлечения, я бросила сразу после вуза. В свое время я выбрала карьеру, поэтому могу себе позволить длительные командировки. А ты выбрал семейную жизнь и должен считаться с этим выбором.
   Андрей побагровел от злости:
   - Ах, ну да. Лучше же быть как вы с Ричардом. Сбежать из родительского дома – и годы подряд ни привета ни ответа. Спасибо, что хоть деньги на карточку переводила на лекарства матери. Прятаться за счетами ведь удобнее всего, да?
   - Я этого не говорила. Мы сейчас вообще о другом разговаривали!
   - Да ни черта подобного! Ты сказала то, что сказала.
   Пауза. Тягучая, злая и непредсказуемая. Та самая, после которой мелкая ссора либо пресекается в корне, либо превращается в скандал. И каждый раз грань так тонка, едва ощутима. Порой кажется, даже цирковым канатоходцам не так сложно удержать равновесие, как двум людям, пытающимся найти общий язык, когда общего остается так мало.
   - Я искренне не хочу с тобой ругаться... Но притом уверена, что Оля обиделась на тебя вовсе не из-за командировки, а из-за того, что ты сделал то, что действительно делаешь всегда. Не стал её даже слушать. Ты ведь и сам понимаешь. И вообще… могли бы сказать мне, мол, у нас финансовые трудности. Мне же не сложно помочь.
   Андрей невольно скривился и нахмурил редкие брови. Разумеется, это лезла наружу уязвленная гордость, ничего хорошего не предвещающая. Но мужчина лишь закрыл глаза и виновато опустил голову.
   - Да, я знаю, - пробормотал он. – Просто, знаешь, мне всё чаще кажется, что я где-то в жизни свернул не туда. И мне от этого порою невыносимо душно.
   Регина обомлела от такого признания старшего брата. На её памяти это было впервые, когда он говорил о чем-то настолько личном и сокровенном. И она совершенно не знала, как сейчас на такое реагировать. Оставалось лишь продолжать нервно поправлять салфетки. Однако тут прозвучал спасительный звонок в дверь, и Андрей пошел открывать.
   - Голубцы наверняка уже вовсю кипят, - сказала вслух девушка и направилась на кухню. Выключив варочную поверхность, Регина поёжилась – из распахнутой форточки повеяло холодом. Затихший на ночь кашель снова вырвался из груди сухим лаем.
   Из комнаты послышался голос Ричарда и ещё один. Незнакомый, женский.
   - А я уж думал, что вы без нас начали. Знакомься, Андрей, это Ира. Ира, знакомься, Андрей, - протараторил Ричард, стараясь держаться как можно более непринужденно. В глаза растерявшемуся брату он не смотрел. - А выпить вы ничего не предусмотрели, да? О, Регина!
   - Здравствуйте, очень приятно, - смущенно улыбаясь, поздоровалась Ира. Глубоко в душе она уже начинала подозревать, что что-то тут не так, но нарочитая уверенность Ричарда сохраняла её в относительном спокойствии.
   - Ладно, чего стоим. Давайте присядем что ли. Ауч, больно - пружинка.
   Андрей не присел. Лишь уставился пустым взглядом в маринованные огурцы. Ричард продолжал делать вид, что всё в полном порядке, и стянул с салата две оливки – для себя и для Иры.
   - Андрей… - приготовилась мягко успокаивать Регина.
   - Нет, извини, но нет. Я не понимаю. Совсем. В этот раз даже хочу понять, но не могу. Я не понимаю, зачем ты привел постороннего человека, если мы договаривались собраться на сорок дней лишь втроем.
   Ира подавилась оливкой и, откашливаясь, переспросила:
   - Сорок дней? У вас кто-то умер?
   - А, так он вам не сказал, что ведет на сороковины смерти своей матери? Чудно, Ричард, чудно. Ну, ты пока потрудись объяснить всё своей подруге, а я пойду достану посуду ещё на одного человека.
   - Простите, мне ужасно неловко… Я пойду, - Ира зарделась и судорожно засобиралась к выходу. Ей хотелось злиться на друга, но она отчего-то не могла. Почему он не сказал ей о смерти матери? Неужели Ира ему вовсе не так близка, как хотелось думать? Может, на самом деле это она косвенно виновата в том, что сейчас произошло?
   - Останься. Если ты уйдешь, то и я уйду, - отрезал Ричард, настигнув её в неосвещенном коридоре.
   Девушка умоляюще посмотрела на него и медленно покачала головой:
   - Прошу, не надо. Если ты меня хоть сколько-нибудь уважаешь, не иди за мной. Позже обо всём поговорим. Просто не выпендривайся и закрой за мной дверь. А затем попробуй окончательно не разругаться с…
   Ричард прервал её нежным, но коротким поцелуем.
   Молодые люди неловко переглянулись в полумгле тесного проходика: в этот момент Ира тщательно выбирала между смачной пощечиной и тактическим отступлением. В итоге, выбрав второй вариант, она пулей вылетела из квартиры и умчалась вниз по лестнице.
   Немного постояв в прихожей, Ричард всё-таки вернулся в комнату, где Андрей и Регина уже сидели с противоположных краёв побитого жизнью дивана. Младший брат, чье лицо намеренно не выражало ни единой эмоции, сел посередине.
   И в очередной раз воцарилась гнетущая тишина, прерываемая лишь воплями уличных кошек. Регина посчитала эту передышку шатким миром (который, как известно, лучше хорошей войны) и уже обдумывала, как бы разрядить атмосферу, как вдруг Андрей вскочил на ноги и яростно процедил:
   - Какого черта ты вытворяешь?
   На лбу мужчины вспучилась вена. Ричард же лишь поднял на него полные фальшивого безразличия глаза.
   - Андрей, успокойся, - неубедительно начала Регина. - Мы все только пришли, необязательно всё портить окончательно.
   - Портить?! Что вообще можно тут испортить? До похорон мы не видели этого засранца в глаза почти четыре года. И тут он вваливается, будто бы мы здесь обмыть новый блендер собрались!
   - Не видел. Говори за себя, - с каким-то болезненным самодовольством поправил Ричард, кашляя в кулак.
   Регина смущенно кивнула:
   - Да, по правде говоря, мы периодически виделись, когда у Ричарда возникали проблемы с арендной платой за квартиру.
   Андрей глянул на сестру, как на предателя.
   - Что ты так смотришь? Он хотя бы в состоянии переступить свою гордость и попросить о помощи, - не выдержала Регина.
   - Ах, ну да. И ты теперь, небось, дико гордишься, что выручала его тогда, когда свои деньги он успешно пропивал?
   - Это тут вообще причем? – вступил Ричард. – Тебе, видимо, уже совсем без разницы стало по какому поводу орать. Главное доказать всем, что они неправы везде и во всём.
   - Смотрите, кто очнулся. Но да, ты прав – это здесь не причем. Вопрос в другом. Зачем ты привел сюда эту девицу?
   - Да, раз уж мы устроили разбор полетов, то хотелось бы узнать, почему ты это сделал, - подхватила Регина. - Ты же знал, что никому это не понравится, и всё равно сделал. Да ещё и бедную девочку смутил.
   - Ты вообще за кого?!
   - Я ни за кого, Ричард. Вы оба ведёте себя по-идиотски.
   Изображать безразличие больше не получалось, и на лице парня застыла плохо скрываемая злоба.
   - Почему я это сделал? Вы реально не понимаете? Да потому что я не могу смотреть вам в глаза, дорогие мои брат с сестрой. Не знаю, о чем с вами говорить, как говорить. Вы мне чужие, а я вам ещё более чужд. И вы это сами понимаете: поэтому каждый раз, когда мы видимся, то срываемся друг на друга. Кричать-то мы все умеем. А если не кричать, тогда что ещё нам остается, да, Андрей? Неужели выслушать? Нет, неприемлемо. А слушать упрёки у меня не было никакого желания. Да, осознаю, что поступил, как ты, Регина, выразилась, по-идиотски, но иначе я вряд ли бы вообще заставил себя прийти. Ира близка мне, так что она была кем-то вроде группы поддержки.
   И сейчас вы ради протокола требуете от меня объяснений, но я знаю, что они ничего не решат – вам всё равно будет всё равно. Лишь появится новый повод для осуждения моего мироощущения и образа жизни, в то время как я вас в этом никогда не критиковал. Но готов поспорить, что вы и сами с удовольствием раскритиковали бы себя, имея самомнение пониже.
   - А что в нас критиковать, Ричард? – тихим, спокойным голосом с хрипотцой поинтересовалась Регина. – Я работаю, не покладая рук. Андрей – хороший семьянин, который пытается дать своим родным лучшее. А ты… просто катишься на дно, потакая своим хотениям.
   - Не в большей степени, чем вы.
   - Зато он не будет, как мы, жалеть о том, чего никогда не сможет сделать… - неожиданно произнес вслух свои потаенные мысли Андрей, глядящий куда-то в пустоту.
   Ричард и Регина ошеломленно переглянулись.
   - Ребята, короче, не надо играть в святых, - немного погодя продолжил свободный художник. - Эгоизма в вас не меньше, чем во мне. Просто проявляется он по-другому.
   Сами подумайте. Все эти войны, болезни, голод, неравенство, потребительское отношение к планете и её загрязнение. Список, не имеющий конца. И все ведь решаемо, черт возьми. Мы можем всё изменить - просто нужно, чтобы было кому этим заняться. А чем все заняты? Все вы встроились в систему и занимаетесь своей рутиной. Какую цель принято ставить в жизни? Построить дом, вырастить сына, посадить дерево? И всё? Смешно же.
   - Хватит пороть чушь! Я слушаю твой бред всего несколько минут, а уже едва сдерживаюсь, чтобы не вмазать по твоей важной физиономии! – взвизгнула девушка, всё это время сохранявшая видимое спокойствие.
   - Мироощущеееение, - протяжно передразнила она. - Вы поглядите на него. Что-то разница мироощущений и то, что ты не можешь смотреть мне в глаза, потому что я типа как чужая, никогда не мешали тебе брать у меня деньги. Что ж ты тогда со мной об этом не хотел поговорить, а сейчас решился? А?
   Ричард, пойманный на лицемерии, которое сам всегда презирал, смущенно опустил глаза, не зная, как парировать.
   - Ты избалованный ребенок, - продолжала девушка, чуть ли не плача. – И я уж говорю даже не про твой гнилой характер – с этим давно стоило смириться. Но у тебя же и без того болячка на болячке, а ты продолжаешь гробить себя, оправдывая это своим чертовым мироощущением. Возможно, по нам не очень видно, но мы ведь волнуемся за тебя, неблагодарная ты свинья, поэтому и критикуем!
   - Я всё понимаю. Но и жить от одного приема лекарства до другого, надежно спрятавшись дома или на работе, я не хочу и не стану. Поэтому и пытаюсь заполнить жизнь чем-то ярким, пока могу это сделать. Вы заполняете её другими вещами – ваше право, только меня не надо лишать этого выбора. Если ничего не выйдет, то так уж и быть, займусь работой, деревом, сыном и домом.
   - С тобой бесполезно разговаривать. А ты чего вообще, Андрей? Кризис среднего возраста, что ли, настиг? Ты создал счастливую, любящую семью, а теперь страдаешь какой-то ерундой. А я… А я…
   Регина заплакала. Как же она ненавидела себя в этот момент. Кажется, за всю жизнь только родители и Андрей видели её такой – в детстве. А плакали все: одноклассники, однокурсники, коллеги, подчиненные, даже парни, с которыми она встречалась, но она – никогда. Даже когда умерла её мама, слёзы девушки увидели только подушка да отражение в зеркале. Отчего же сейчас так расстраиваться?
   Мама… Регина вспомнила о ней, и слёзы полились с ещё большей силой. Ведь если мертвым не всё равно, то ей должно быть сейчас очень и очень неприятно.
   Регине было стыдно, но она не могла заставить себя остановить глухие рыдания. Неожиданно девушка почувствовала, как братья нежно обняли её с двух сторон. И она вспомнила, насколько же сильно их любит. Возможно, ради этого момента всё-таки стоило разок заплакать?
   - Ладно вам уже, - произнесла она сиплым от слёз и простуды голосом. – У меня тело затекло так долго обниматься. Давайте лучше поедим. Щи почти остыли…
   - Да, я голоден как волк, - подтвердил Андрей. – Главное не забыть поставить будильник на завтра. Надо съездить и разузнать всё по поводу командировки.
   - А мне надо будет извиниться перед Ирой. Только сейчас до конца осознал, насколько фиговая вышла ситуация.
   - Только мне много не накладывайте, - сказала Регина, утирая слёзы. - Совсем за фигурой следить перестала, а ведь меня ещё и соседка на пельмени позвала.
   За окном потихоньку надвигалась пропитанная свежестью летняя ночь. Одна из тех, когда хочется забыть про сон и бесцельно брести по набережной, провожая взглядом катера. Или просто выйти в пахнущий сиренью дворик, сесть на скрипучие качели, в одной руке держа мороженое, а в другой – книгу, и с наслаждением констатировать самый очевидный на всей планете факт: «Да, жить хорошо».