Как я в магазин ходил

Всё началось с того, что пельмени не утонули.
Как же так? – подумалось мне тогда, – ну как же так? Разве пельмени не для того придуманы, чтобы сначала утонуть, а потом всплыть? И чего ждать от остальной вселенной, если даже какие-то пельмени отказываются исполнить своё предназначение и погрузиться в пучину кастрюльки?..
Спустившись по гармошке лестницы, я вышел из подъездных сумерек на свет божий. И что же предстало очам моим?
Ладно все б ходили на руках или плашмя разлеглись по тротуарам, так нет – хуже. Все ходили совершенно как положено! Подумать только! За четыре дня моего затворничества ни черта в обозримом мире не изменилось. Прохудившийся шифер небес так и не залатали, изрытый оспой асфальт остался склизким, флора продолжала выцветать и лысеть, а фауна, представленная преимущественно котами, обыденно лакомилась какою-то дрянью из пластмассовых плошек.
Упадок духа, вызванный всем этим безобразием, мешал выбрать подходящий маршрут. Если прищуриться, магазин можно разглядеть из окна, но количество путей, к нему ведущих, поистине бесконечно. Это знает всякий, кто хотя бы раз по-настоящему ходил в магазин. И  пути эти – неисповедимы. По одному пройдёшь – и ничего с тобой не сделается; а на другом в такое влипнешь, что и святых выносить уж не понадобится. Лотерея.
Ветер крутанул колесо моей судьбы, дунув на него с юго-востока. Разумеется, ни один мало-мальски порядочный человек никогда не уподобит себя деньгам и не пустится по ветру. Так я рассудил, и посему двинулся на юго-восток.
Кто б мне рассказал, как я добрался? И каким из путей? Было ли путешествие удивительным? Не знаю. Туман. Помню только, что по пути наткнулся на нечто встречное, с бородой навроде капусты, оливковидными глазёнками и помидорчатым носом. И весь этот огород сообщил мне, что ему не достаёт пяти рублей. Не спрашивая, на что именно, я оторвал от сердца помятую, затёртую, склеенную скотчем десятку и вложил в протянутую картошкообразную пятерню. И больше ничего не помню – туман, туман, туман… Очнулся я уже возле продуктового.
Взглянув на пошленькую вывеску, я неожиданно вспомнил, что отданная десятка была последней возможностью разжиться чем-нибудь съестным. Уповая лишь на благоволение небес, я шагнул под вывеску. Пройдясь меж стеллажей и взяв лишь батон хлеба, дорожавший на глазах, я подошёл к кассирше. О, для меня осталось тайной, как некто с основанием, превосходящим габариты Театральной площади, мог поместиться в таком крошечном закуточке перед кассой.
- Добрый вечер. Мне нужен батон, но так случилось, что у меня нет денег.
- Что ж! Вам повезло, ведь эта касса отпускает товары не за деньги.
- Ба! Я заинтригован. Но подождите! Я угадаю. Вы – сфинкс!
Кассирша смущённо улыбнулась и стрельнула глазками. Слава богу, промазала.
- Вы совершенно правы, - ответила она, -  Если отгадаете мою загадку, батон ваш.
- Чудесно! Загадки я люблю. Только давайте не про четыре, две и три ноги, а чего-нибудь новенького. И позвольте полюбопытствовать: а что будет, если я не отгадаю загадку? Наказание – смерть?..
- О нет, времена нынче гуманные, даже, по-моему, излишне. Вам придётся всего-то вернуть батон, да ещё батон, да ещё половинку чёрного, а потом оформить полугодовую подписку на «Вестник офтальмологии».
- Ну, игра стоит свеч, как по мне. Загадывайте!
- Итак, - кассирша смачно откашлялась и усердно почесала нос, - Вот загадка: что нового есть под солнцем?
- Подождите! – запротестовал я, - Где задачки на логику, как водится у сфинксов? Это же вопрос на знание фактов. Не годится.
- А вы что, читали «Устав»?– ехидно поинтересовалась кассирша и, влезши рукой куда-то под кассу, извлекла оттуда мощный фолиант такой толщины, что не осилил бы и Ленин в шалаше, протянула мне и сказала:
 - Страница 584, читайте с пятнадцатой строки сверху.
Выцветшее, некогда золотое тиснение на корешке сообщало: «Устав профессиональной деятельности сфинкса». Я отряхнул фолиант от пыли – казалось, при этом выпустил в атмосферу магазина миниатюрную пустыню, – и, открыв нужную страницу, отсчитал четырнадцать строк. Пятнадцатая начиналась с абзаца: «Если же какой-то умник вдруг заявит вам, что вы поступаете не как следует порядочному сфинксу, а вы уверены в обратном, дайте прочесть усомнившемуся следующие строки». Далее шёл витиеватый весьма текст, суть которого сводилась к тому, что усомнившийся – дурак, поскольку, скорее всего, познания его о сфинксах зиждутся на статье  из Википедии; а если даже нет, то усомнившийся всё равно доселе вряд ли встречался со сфинксами, и потому всё, что он знает об оных, чушь собачья, а сам он таки дурак.
- Позвольте, - возразил я, - А что, если я всё же встречал прежде сфинкса и кое-что о сфинксах знаю?
Кассирша снова юркнула рукой под кассу и достала оттуда другую книгу, в разы тоньше и форматом поменьше фолианта.
- Это реестр всех сфинксов, живущих на этой планете вообще и в данной стране в частности, - пояснила кассирша и язвительно потребовала: - Ну-ка назовите сфинкса, с которым имели дело.
«Как всё удачно складывается», - подумал я и ответил:
- Клавдия Ильинична, продавщица магазина «Лигар», что в  Перемышле. Года три назад я отгадал её загадку «Про гусей» и своим ответом оплатил полкренделя «Краковской» и минералку «Дружок».
Кассирша лизнула палец и стала усердно листать реестр; лоб её при этом сморщился, отражая напряжённость мысли, – и морщины своею глубиной спорили с жёлобом Кермадек. Найдя же нужную страницу, кассирша повела по ней мизинцем сверху вниз. Вскоре мизинец остановился, и спустя несколько секунд кассирша объявила:
- Да, правда, хоть этот сфинкс ныне на пенсии, но три года назад действительно работал в Перемышле в указанном месте и названной должности, - затем кассирша посмотрела на меня, чуть прищурилась и расплылась в довольной улыбке, - А я ведь знала Клавку. Ох и ядрёная была баба, наш человек! Помню, бывало, сама избу подожжёт – и давай то входить в неё, то из неё выходить. Или, например, коня сначала хлестнёт со всей дури, он припустит как чумной, а она – за ним, и уж либо конь издохнет, либо она его всё-таки остановит. И хохочет, хохочет, будто её кто режет. Эх, не соскучишься с ней, с Клавкой-то...
Тут кассирша не на шутку замечталась – и, притихнув, так и сидела, глядя куда-то сквозь меня. Взгляд её пронзал мою грудь, «Яву», указанную в прейскуранте у соседней кассы, стенку магазина и под небольшим углом устремлялся в космос, разгоняя редкие частицы космической пыли, буря мириады звёзд и неведомых миров, пока не достигал не открытой ещё, но уж позабытой и богом, и чёртом планеты, на которой кассирша и Клавдия Ильинична до сих пор вместе поджигали избы и гонялись за спугнутыми конями, задыхаясь от счастливого хохота.
Мне было неловко прерывать её полёт, но не мог же я отстоять всю вечность, пока они с Клавдией Ильиничной сожгут все избы и догонят всех коней. Поэтому я легонько кашлянул и пошуршал пакетом, в котором помещался избранный мною батон. Кассирша неторопливо, будто со сна, нашла глазами моё лицо и вопросительно вскинула брови.
- Так что мы решим? – спросил я, - Перемените ваш вопрос или что?
Кассирша помолчала секунду, а потом печально улыбнулась и сказала:
- Ступайте с богом. И батон возьмите, просто так.
Я обрадовался и, решив, что сопротивляться тут грешно, взял батон подмышку и, поблагодарив кассиршу и распрощавшись с ней, удалился.
От магазина к дому дорога всегда одна, и как бы ты ни изворачивался, но всегда непременно окажешься на одном и том же, самом коротком пути. Это известно всякому, кто хоть раз по-настоящему возвращался из магазина. Даже не пытаясь юлить, я просто отдался этой дороге, и она понесла меня.
Подо мной плыл заваленный слипшимися листьями тротуар, по обе стороны от него скользили коренастыми брикетами хрущёвки. Редкий прохожий тёмных тонов, прошмыгивая мимо, неизменно нырял взглядом в лужи. Неуместно яркие, будто иронизирующие оградки, слегка покосившись, терпеливо ждали ежевесенней покраски всё в те же казённые цвета. И на этой единственной и всегда одинаковой обратной дороге, декорации которой едва меняются со временем года, с тобой никогда ничего не происходит, хоть бы тебе и очень этого хотелось.
Войдя в полумрак подъезда, я начал восхождение, но неожиданно оступился и крепко приложился лбом о ступеньку. В глазах потемнело, где-то в затылке скрипнула ни с того ни с сего всплывшая аксиома «прямая разбивает плоскость на две полуплоскости», а потом сознание моё по-английски ретировалось в небытие.
Сколько прошло времени и в какую сторону? Я открыл глаза. Предо мной висел привычный потолок моей обители. Встав с кровати, я пытался понять, ходил в магазин или нет. Батона не оказалось ни в шкафу, ни подмышкой. На лестнице батона тоже не нашлось – но ведь оттуда его могли умыкнуть. Лоб был цел, хотя, если приглядеться, как будто и не очень…
Может, всё мне привиделось? Не знаю. Так или сяк, я вскипятил воду в кастрюльке и насыпал туда пельменей. Но пельмени не утонули.
Как же так? – подумалось мне...