Выбор

На родительской даче у них было общее кресло. В которое можно лечь и обняться. Рассказать друг другу, как год прошел. А больше молчать. Или всё-таки трещать без умолку: как он смог пробиться на какую-то там выставку, без родительского пинка по связям, сам. Он предлагал за него радоваться - она радовалась. Как она, участвуя в какой-то благотворительной вылазке Красного Креста (или Полумесяца) в горные селения необъятной страны, бежала под шальными пулями к роженице на другой конец села, а мимо проезжал свадебный кортеж, поливая всё вокруг пулями из автоматов (отпугивая не только злых духов, но всякого, кто обладает размумом высунуть нос на улицу). Она предлагала ему посмеяться - он смеялся.

А потом, а что потом? Они, будто преступники после совершения преступления, разбегались в разные стороны. Он - в мастерскую. Она - в глубь любой страны. Он из мастерской выбирался разве что попытаться доказать - он художник и достоин выставляться. Она порой выбиралась из каких-то гротескных историй без багажа и паспорта и приходила в родное посольство или консульство с обезоруживающим "Здравствуйте!".

Родители. Очень уважаемые люди. Из князей интеллекта в князи элиты. Нужные люди, общающие с нужными людьми. И такие дети. Отдохнула яблоня. Но хотя бы всё тихо. Чинно. А тут грянула буря.

Было лето. И речная отмель около той злосчастной родительской дачи. Они шли, рука за руку, он её поцеловал. В щеку. Они видели. Они прибыли в дом раньше оговоренного срока. Так получилось. А после...
Отца увезла карета скорой помощи. Инсульт. А мать просто грохнула кулаком по столешнице:

- СПИТЕ?!!! -
- Мы до 11 лет вместе спали -

Глаза у матери налились не слезами, а слезами кровавыми:

- Извращенцы!!! Я вас для чего рожала?
Чтобы вы нас опозорили? Да я вас по психушкам растолкаю!!! -

Он сломался. Она сидела прямая, а он сломался, испугался.
За неё, за себя.

Она тихо ответила матери:

- Я уезжаю -

И её не было. И год, и два, и три. А потом пришло приглашение.
Ему нашли "хорошую девушку", "хорошей девушке" предстояло стать "хорошей женой". Показательно.

Она вернулась. Обручение. "Хорошую девушку" звали Татьяна. Образованная, породистая, со связями, с приданым, с внешностью.
Он только спросил её украдкой:
- Справляешься? -
Она только и ответила:
- А ты со всем этим справишься? -

На банкете её пытались "познакомить" с кем-то. Кто-то даже дотронулся до её спины в декольтированном платье своей мокрой потом от стеснения рукой. Она демонстративно взяла салфетку, промокнула её в фужер с водкой и, проявив гибкость, вытерлась. Сказать, что человек был унижен, ничего не сказать.

Он еще раз украдкой профланировал мимо и мельком положил перед ней ключ. Давно ей знакомый ключ. От черного входа в мастерскую.

Под конец вечера она сообщила родителям:

- Я вас покидаю -

Они смотрели ей вслед с родительской грустью.

Она пришла в мастерскую заранее. В сумке был револьвер. Затрелить сначала его. Потом себя. Рассказать ему? Спросить, чтобы он выбрал? Или просто приставить ко лбу оружие и тут же спустить курок? Он задерживался. Она начала рассматривать его полотна. Да. Он перешел на картины маслом и акварели, а раньше занимался мозаикой. Вот и печь для обжига осталась. А это нечто новое. Посреди студии стояла видеокамера на треноге. От нечего делать она стала просматривать содержимое.

Он лежа уместился на огромном бумажном полотне и одним движением указательного пальца неотрывно нарисовал абрис женского тела. Линия становилась тоньше и бледнее. Вот он добавил мазок на щиколотке. Это её шрам - в детстве напоролась на штырь, прыгая по соседским гаражам. Вдруг он обнял силуэт и заплакал.

Этого оказалось достаточно. Она заметалась в поисках этой картины. И нашла. Спрятанную в виде экрана для проектора.

"Никакой тать не забрет его. Никакой"

Спустив картину - экран вниз, она включила видеокамеру, одной улыбкой попрощалась, уперла дуло в нёбо и угостила сама себя свинцом. Под действием физических величин холст окрасился оттенками красного.

Скандал получился шикарным. Он стал знаменит. Он стал выставляться. "Хорошей девушке" дали отставку. "Хорошая девушка" Татьяна радостно вздохнула и упорнула на свободу - от пересудов и толков, спрятавшись за другую мужскую спину, куда надежней и без таких предысторий.

А вскоре после ряда выставок, публикаций и продаж, он заперся в мастерской - его нашли только когда забеспокоились родные и потеряли коллеги. Наевшимся красок.