Стратегия как шедевр

       Ночь опускалась на Петербург, окутывала улочки своим черным одеялом, зажглись фонари. В кабинете царило молчание. Потрескивал камин, около него уютно устроилась собака. Князь Александр Михайлович Горчаков устало перебирал бумаги на своем столе. Напротив него сидел «железный канцлер» Отто фон Бисмарк и терпеливо ждал, выбивая пальцами дробь по подлокотнику. Молчание неприлично затянулось. Но Горчаков говорить не спешил. Тяжело было у него на душе, сейчас решалось: будет ли война в Европе? Русскому канцлеру хотелось предотвратить ее, и он всеми силами оттягивал решение.

— Ну так что же? — поинтересовался Бисмарк, покачивая носком сапога. Горчакова порядком раздражала эта его привычка, но князь удержался от колкого замечания.

— Никак в толк не возьму, зачем вам Франция? — осторожно начал вести свою политику Александр Михайлович.

— Немцы есть, а Германии у них нет, — Бисмарк улыбнулся. — Война поставит все на свои места.

— И все же не понимаю, — продолжал Горчаков, надеясь, что «железный канцлер» не заметит обмана. На самом деле князь прекрасно понимал, зачем Бисмарку война. Но она не входила в планы Горчакова, Россия не была готова, и «бархатный канцлер» старался удержать мир еще хотя бы на пару-тройку лет. — Франция к Германским территориям не относится, так что я не вижу причин…

— А Франция нам и не нужна, — Бисмарк нетактично оборвал русского канцлера, заметил недоумение на его лице и едва заметно усмехнулся. Первую оплошность Горчаков уже совершил. — Нам нужны Бельгия и Нидерланды. На эти земли у нас есть права, не так ли?..

       Александр Михайлович считал себя учителем Бисмарка, а тот в свою очередь называл себя учеником. Но далеко не теплые отношения были между ними. Горчакова пугала идея объединения Германии. «Если Пруссия станет Германией, то у России будет очень серьезный противник…» — подумал князь, вглядываясь в черты лица сидящего напротив Бисмарка.

— В любом случае, Россия сохранит нейтралитет. Мы не будем вмешиваться в войну, — произнеся эти слова, Александр Михайлович довольно откинулся на спинку своего кресла и удовлетворенно улыбнулся.

      «Что, съел?» — отразилось у него на лице. Горчаков был уверен, что «железный канцлер» добивался аудиенции лишь затем, чтобы просить о союзе Пруссии и России. Но Бисмарк не только ожидал этих слов, но и с восторгом принял.

— Нейтралитет? О, дорогой Александр Михайлович, я и не смел надеяться! Эта война — дело немцев, — Бисмарк перестал отбивать дробь по подлокотнику и подался вперед. — Взамен Россия получит возможность отменить «Парижский трактат». Он столь унизителен, не так ли?

      «Вторая оплошность… Старею, — заключил Горчаков, морщась от осознания промаха. — Еще и соль на рану сыпет. Но как провел, помилуй Бог, как провел…». Отмена «Парижского трактата» стала главной целью жизни князя. Бисмарк прекрасно знал, куда бил. Александр Михайлович задумался. С одной стороны «Парижский мир» сдавил горло России, с другой стороны князю не хотелось оставить без внимания просьбы Версаля. «Бархатный канцлер» уже видел, что нейтралитет Бисмарку нужен только для победы в войне.

       А Отто понимал, что если Россия встанет на сторону Франции, то Пруссия вряд ли объединится в Германию. Он мог заключать и разрывать союзы с кем угодно, развязывать самые жестокие войны с любой страной, но ни при каких обстоятельствах Бисмарк не притронулся бы к России. Сюда сунуться он не посмел бы. Потому что на любую военную хитрость русские отвечали совершенно непредсказуемой глупостью, она рушила все стратегии, и в итоге войну Российская Империя выигрывала.

      Потому Бисмарк прекрасно все рассчитал, и Горчакову ничего не оставалось, как подписать декларацию о нейтралитете. Александр Михайлович тоже делал свои расчеты, очень долго и упорно над ними трудился, из-за своего провала он сердился, гордость и самолюбие у князя имелись в избытке. А понимать, что из-за твоего промаха начинается война — совсем неприятно.

      Скрипя сердце и пером, он все же набросал декларацию и пообещал Бисмарку, что поговорит с императором об этом. «За вот эту бумажку ты у меня заплатишь!» — мрачно подумал Горчаков, глядя на сидящего перед ним довольного Бисмарка.

      Отто фон Бисмарк достал из кармана портсигар, осторожно открыл его и достал сигару.

— Не возражаете, если закурю? Прекрасный табак… Не желаете ли?

— Нет, благодарю, — холодно отказался Горчаков.

       Он анализировал результаты своих и не только своих промахов и пришел к неутешительному выводу. У России появился очень серьезный противник в Европе. Конечно, Бисмарк не советовал соваться в Россию с войной, но «железный канцлер» не вечен, а значит и мир вечным быть не может.

      Краем глаза Александр Михайлович заметил веточку оливы в портсигаре Бисмарка. Князь догадывался, что эта веточка, как и агатовый брелок, была подарком Кати Орловой. Горчакову невольно стало жалко Бисмарка. Одиночество — удел сильных. Отто фон Бисмарк всю жизнь был ужасно одиноким. Горчаков, как ни странно, понимал его лучше других. Он сам, потеряв любимую жену, ощущал щемящее чувство в груди.

— Ну что же, мы решили наши вопросы, — Бисмарк вернул князя на землю. — Я могу считать наш разговор оконченным?

— Можете считать его разорванным на кусочки, — едва слышно ответил Горчаков. Сколько бессонных ночей было проведено, и тут все коту под хвост полетело. Прежнее раздражение уступило место безумной усталости.

      Бисмарк встал, поклонился и вышел. Как только «железный канцлер» скрылся за дверью, Александр Михайлович Горчаков поднялся из-за стола, прошелся по кабинету, остановился перед иконой и опустился перед нею на колени.

— Господи, укрепи же меня! — взмолился он.

      Близился момент, которого он ждал целых четырнадцать лет. Но сворачивать из-за денонсации трактата голову Версалю канцлеру не хотелось. К тому времени Горчакову исполнилось семьдесят два года и ему приходилось решать: либо дело всей жизни, либо Франция...

      Тяжелый выбор Горчаков сделал в пользу отмены «Парижского трактата». «Жить мне осталось недолго… Франция, пожалуй, выдержит… Но поистине, стратегия как шедевр…. А мы, политики, все мастера: художники, скульпторы, гончары… Каждый мастер! Но если в искусстве чем старше мастер, тем лучше его работы, то в нашем деле все совсем иначе. Если мастер — старик, то шедевр не выйдет из-под его дрожащей руки», — неутешительно заключил он.