Мiсто глава 2

                ***

                2

а храм был белесый, как бивень слона; или скорее мамонта – как более древнего и драгоценного; стены тоже казались сделанными из кости мамонта; надо бы войти, но его внимание отвлекло небо – узкое, как страница какой-то книги, небо улицы Краковской; небо, а проносилось мимо слишком быстро; млечный путь казался звездной брусчаткой и стремительно перемещался куда-то; не просто стремительно – глаза словно вылетели из глазниц и поспешили за звездами, влекомые этим вихрем; это было настолько быстро, что он потерял сознание – по крайней мере, сознание долго не находило себя, а когда нашло, небо стало черным – как если бы страницу книги сожгли в печи, - и на нем светила луна, большая и желтая; ее тоже жгли в печи, но она не почернела, а только сморщилась лицом; и пусть бы она просто светила, но нет: она вращалась вокруг какой-то невидимой оси как гигантское насекомое, собираясь сорваться с нее и упасть – там, за Высоким Замком; он больше не в силах был следить за луной, и, взглянув на нее с болью, с удивлением почувствовал, что она стала намного ближе, и все эти кратеры, горы и моря образовывали нечто вроде строки: через грiх ми втратили небо; и правда, - неба не было; теперь над ним висел каменный полукруглый потолок, с которого капала вода; вода капала в низкую чашу; из ее середины торчало что-то, напоминающее отросток дерева, - из-за темноты разглядеть было нельзя; за этот отросток держались две мокрые фигурки, и вода уже почти скрыла их; обернувшись, он снова увидел преображенский храм едва ли не на расстоянии руки; но откуда этот потолок на Краковской? чаша, вода, фигурки?
он перешел улицу, и, пройдя, немного, увидел, что дверь в старую восточную церковь распахнута, и там даже горят свечи; никого не было, и он не решился войти; голос внутри сказал ему, что надо повернуть налево; он и повернул, на Армянскую; где-то слева притаилась Голгофа, но он шел дальше; кажется, стало светлее – неужели рассвет; взглянув на колокольню, он даже разглядел подобие утренних лучей солнца; но то было не солнце: от колокольни кто-то отделился и спустился к нему; какая-то девочка в довоенном платье, - по виду гимназистка; лучи исходили от нее; лицо было – как у детской скульптуры на Лычаковском, – юное, каменное и спокойное; и в нем жили эти лучи – проступали, дышали, дробились; он хотел было спросить какую-то глупость, наподобие «почему юная панна гуляет одна так поздно», но ничего не вышло – язык стал костью, и эта кость царапала горло; а вот юная панна сказала, не отверзая уст, сказала внутри него колокольным голосом: «hic mortui vivunt, et muti loquuntur» (здесь мертвые живут, а немые разговаривают - лат.); тут только он заметил, что эта девочка была слишком маленькой – даже рядом с этой большой колокольней; она едва-едва возвышалась над землей; нет-нет, все остальное было таким, каким ему и надо быть, - все, но не она; почему-то сразу это не бросилось в глаза; просто дюймовочка; чего доброго, она еще начнет порхать вокруг, - подумалось ему; получилось по-другому: «у пана нет крыльев» - пролепетала дюймовочка; «а зачем мне крылья? мы куда-то полетим?»; «нет, Вы пойдете»; «но разве для того, чтобы идти, нужны крылья?»; разъяснений не последовало – не последовало вообще ничего; просто слабое пятно света, как будто взвесь каких-то фосфоресцирующих частиц крутилась в воздухе, появилось вместе с дюймовочкой; она держала в своей крохотной руке что-то, напоминающее палочку с бенгальским огнем;
«словно Новый год.. или Рождество», - показалось ему; из бенгальского огня выскочил луч, стремглав обогнул его, и в спине возникли два нерва боли, которые вскоре слились в один: казалось, все Мiсто пронизало его спину одним быстрым уколом, и вышло через грудную клетку; он упал и разбился, но ощущения остались с ним, хотя и они тоже разбились: чересчур отдалились – как до вокзала, как если бы тело растянули на много километров; «пану нужны крылья» - снова прозвучал голос маленькой гимназистки; «но никаких крыльев нет!»; «они появятся вскоре» - еле донесся шепот; он обратил внимание, что практически на том же месте, где стояла дюймовочка, стояли еще два маленьких существа; пожалуй, они были меньше дюймовочки, и едва ли не приходились родственниками тем двум фигуркам, которые он заметил там, в чаше, возле дерева; фигурки спорили между собой; «наверно, это было явление ангела» - заявлял один, - «ибо только ангелы могут так внезапно нарушить природный порядок творения»; другой уверенно парировал: «ох.. твои современники, живущие сейчас в 1492году, всюду видят ангелов; залети к ним в 15 век самолет, так они бы тотчас признали в нем чудо ангельское, и начали бы молиться и писать иконы.. или, на худой конец, прибегли бы к помощи экзорцизма.. о, варвары, ничего не понимающие в возможностях человеческого разума!»; «да.. а твои ученые соплеменники, проживающие ныне в своем 2005, узрев ангела, мгновенно сообразили бы, что это неизвестное явление природы, инопланетный разум, наваждение или сон, и попытались бы установить с ним «контакт» при помощи электромагнитных волн, а также узнать, из каких материальных элементов он состоит.. о, варвары, верящие только в гравитацию, и не ведающие о человеческом сердце!»;
больше никого не было видно; на противоположной стороне улицы он увидел очень тусклый свет – будто бы лампа, но без абажура; с трудом разглядел, что лампа стоит на столе, за которым сидит некий господин; «похож на статую.. или все-таки живой?»; не оборачиваясь, господин заговорил; «да, какой-то пожилой человек.. и зачем он сидит в это время?»; «в какое время?»; ночь была уже страшно долгой – и не сосчитать насколько; ни одной звезды он так и не увидел, зато услышал голос этого старика: «пан играет в шахматы?»; «вот оно что.. перед ним шахматная доска»; «играю, но плохо – часто проигрываю»; «это нехорошо, пане, просто ужасно! будто у Вас так много душ..»; старик был по-прежнему неподвижен и никаких эмоций нельзя было рассмотреть на его лице: ну, борода, усы.. свет до того тусклый, что только это и видно; размышления были прерваны: старик переставил пешку на две клетки, и спросил: «как думаете, пане, насколько велика вероятность того, что Вы мертвы?»; «не знаю.. если я сейчас мертв, то кому Вы задаете этот вопрос?»; «хм.. если Вы сейчас живы, то почему слышите именно этот вопрос?»; «но я не помню, чтобы я умирал!»; «значит, Вы и вправду умерли»; «духовно, - я еще понимаю, - но физически.. я сплю, вероятно»; «сейчас проснетесь.. почему Вы не играете? сделайте ход»;
«да-да, пожалуйста, – все равно мы не играем в шахматы, а беседуем на метафизические темы»; «нет, мы играем, - самая важная партия, пане»; «такая уж важность, - всего два хода и сделали»; «нет, больше, намного больше, - и еще больше предстоит»; «простите, но Вы все время говорите, как в тумане, - может быть, ко мне можно проявить снисхождение?»; «до Вас уже снизошли – раз мы играем партию; до Вас только и делали, что снисходили, - и это никогда не заканчивается»; «но я не понимаю смысла всего, что тут..»; «никто не понимает смысла всего! и здесь Вы неудачно выбрали время и место.. духовно, физически, метафизически – Вы, наверно, были отличником в университете?»; «нет, просто интересовался..»; «не тем Вы интересовались.. разбейте Ваши философские категории, пане, о брусчатку, - этим Вы поможете себе»; «вот разворчался, и все равно ничего не сказал.. нет, надо перевести разговор на иные темы, а то с этими шахматами..»: «Вы не видели тут девочку, невероятно маленькую, одетую, как польская гимназистка.. до 39го.. она говорила про какие-то крылья.. как и Вы про шахматы.. а потом еще два совсем уж маленьких..»; старик перешел на украинский, отчеканив: «добрий християнин робить испiт совiсти щовечора, поки пiде на спочинок, бо кожної хвилини треба бути готовим на смерть»;