Мiсто глава 7

                ***


                7
теперь он стал камнем; руки и ноги, крылья и голова, все сплелось в тлеющем огне; он катился мимо Катедры, и затем вправо, на проспект Свободы – так он думал; полная темнота, но вскоре в ней образовалась трещина – он увидел свет, похожий на свет фонаря; «какая-то кавярня.. а вот и вывеска.. «Спрагненного напоїти».. странное чувство юмора.. даже кощунством отдает..»; но раздумывать над этим ему не дали: какой-то человек, - по виду, - нищий попрошайка, - стучал своей палкой по его спине; «доброго дня, пане! что это у Вас за бенгальские огни за спиной? вы актер?»; нищий был сед, в старомодной шляпе, - остальное скрывала темнота; «и Вам доброго дня, пане.. но сейчас ведь ночь..»; «у Вас – ночь, ночь ночей, наимрачнейший мрак!» - нищий от души веселился, играя словами, - «а у меня солнце!»; он поднял свои глаза кверху, подставляя их солнечным лучам; «Вы слепой?»; «я слепой, и потому зряч, а Вы, раз видите слепоту другого, - воистину слепы»; « я здесь только и делаю, что обижаю других..»; «так не обижайте! возьмите в руки флейту, сыграйте что-нибудь лирическое; пусть проспект Свободы утешится во сне»; «я не умею играть на флейте»; «потому я Вам и предлагаю сыграть здесь сегодня: солнце, прекрасная летняя погода, счастливые люди заходят попить кофейку вот сюда», - он показал большим пальцем правой руки на вывеску, - а Вы играете!»; «у меня не получится»; «это самые страшные слова, пане, которые Вы только могли произнести», - веселое настроение попрошайки пропало; «почему страшные? ничего другого я и не мог сказать»; «не соблаговолит ли пан подать нищему то, что ему требуется?», - невпопад произнес тот; «простите, но я не взял с собой никаких денег.. я не планировал быть здесь..»;
«ну и язык у Вас, пане, - словно на него поставили самый большой костел нашего Мiста.. не планировал быть.. как это можно планировать быть? сначала не быть, а потом сказать себе: ну все, я теперь буду?! не взял денег? но я у Вас не просил денег»; «Вы сказали: подать нищему то, что нужно..»; «но я не говорил о деньгах!»; «что же тогда?»; «чашечку кофе, филижанку кавы, настоящую, венскую»; «но кавярня наверняка закрыта..»; «конечно.. что Вам стоит принести кофе из закрытой кавярни?»; «украсть?!»; «Вы православный?», - снова невпопад спросил любитель венской кавы; «видимо, так.. а Вы?»; «и я! я отстаивал православие, и потерял зрение! я даже не могу сходить на свою могилу на кладбище, потому что ее нет; работы нет, могилы нет, зрения нет, пенсию не платят» - запрыгал на одной ноге нищий; «и.. православный же не может советовать православному совершить смертный грех?»; «я Вам и не советую»; «но Вы сказали..»; «ну нет.. теперь я уверен, что не только язык, но и всю Вашу голову отдавил самый огромный костел Мiста»; «а какой самый огромный костел?»; «не догадываетесь? поднимите голову повыше!»; раздался оглушающий треск, и он поневоле поднял глаза.. !?! где-то в районе вокзала возвышалась гигантская гора – или несколько гор?; в следующий миг он понял, что это башни костела Елизаветы, но как они выросли! они никак не могли быть видны с того места, где он разговаривал с нищим; к тому же, он так и не мог встать; а, между тем, елизаветинские громады были настолько велики, что их окончания не было видно вовсе, и по всем очертаниям угадывалось, что до окончания еще очень далеко; «эти башни, наверно, в километр длиной.. но костел Елизаветы намного меньше.. даже в Кельном соборе, кажется, всего полтораста метров.. а это какой-то Гулливер..»;
из башен проливался вниз плачущий свет; свет окрашивался в разные цвета, - иногда это был кроваво-красный; «откуда этот нищий знает про то, что костел вырос?»; «знаю, пане, знаю.. Вам бы быстрее..»; «что Вы знаете и что быстрее?»; «слишком много вопрошаете, пане, а время ведь давно уже не течет.. зато костел – течет!», - он показал вверх; «куда же мне спешить?»; «время так давно не течет, что его терпение может прекратиться, и оно снова начнет течь, - в другую сторону»; «в обратную, - из будущего в прошлое?»; «нет, вниз!» - нищий в шляпе плясал так, что со стороны это представлялось танцами безумной толпы на раскаленных углях, и напоминало пародию на Гэндальфа, - хотя тому вряд ли пришло бы в голову так выплясывать; «время будет течь вниз, и все разобьется об огненные камни, - то-то будет вечность!»; он так и не воспринял мудрость нищего, но.. костел был так огромен, что будто бы намекал, - идти нужно в том направлении; «проще по Городоцкой» - пробормотал он про себя; «благодарю Вас, мне пора» - решился сказать он; «здесь пора – всегда и никогда; возьмите-ка флейту»; «дякую, пане»; неизвестно зачем, но он решил посмотреть во флейту, как в глазок: так.. вот костел, где-то рядом должен быть вокзал.. дальше налево Городоцкая».. и.. он уже полз по Городоцкой, не успев заметить, куда делся нищий;
«длинная улица.. не доползу.. удивительно, что я еще могу.. и потом, куда? старик в шляпе так и не сказал.. ох.. что это на холме, или начался бред..»; собор святого Юра (это был он) теперь казался не радостным и волнующимся камнем во славу Христову, - он был почти прозрачен, и стены его.. тонко-ледяные?; «может, попробовать ползти вверх, к собору, а потом – до костела?»; он избрал этот путь, и начал скользить по разбитой каменной лестнице, считая каждую ступень; ступени росли из тьмы, и росли медленно; не сразу, но ощущение подсказало ему, что ступени горят едва заметным пламенем, - теперь горящие крылья облепили его со всех сторон; «скорее.. скорее с этих ступеней», - кричал он себе, переползая на траву; трава не горела, но и прохладной не была: все-таки стало лучше; он почувствовал, как что-то давит на него сверху – облака?; в этой черной бездне они были до удивления светлыми и даже цветными, - «кажется, синеватые»; но это не было самым чудесным в них: для облаков они были пугающе телесными и живыми, и теперь он отчетливо мог видеть, что они вдыхают и выдыхают, - что? – «облака ведь и так воздух..»; вдох-выдох, вдох-выдох, - и, - как же он не заметил этого сразу, - облака были подобны.. телам беременных женщин.. или нет?.. все в этих телах было огромным, - не хватало только головы; облака вроде бы и не окружали его, но он понял, что дальше двигаться невозможно;
из облаков раздался женский голос: «решили подняться?»; он промолчал; тишина; женский голос снова заговорил: «здесь не бывает молчания, ибо все говорит»; «я не вижу, кто говорит» - ответствовал он; женский голос как-то надорванно засмеялся, - «видите!»; «я вижу облака, но облако не может быть женщиной»; теперь смех был дружным, и ему не понравились вульгарные интонации в нем; еще больше не понравилось ему, что облака-женщины смеялись и говорили не устами, ибо уст не было – речь лилась как будто из утробы, которую он поначалу счел беременной; из утробы снова вышли слова: «настоящая женщина всегда как облако, - для кого-то оно благотворный дождь, а для кого-то грозная туча; для кого-то долгожданная прохлада во время летнего зноя, а для кого-то знамение»; теперь это был не голос с оттенком вульгарности, а скорее мелодическая волна с усыпляющими нотками; «как все же они говорят, эти облака.. или тут что-то спрятано внутри них.. какие-нибудь опасные существа..»;
сердце забилось, и впервые он прикоснулся здесь к отчаянию, - тело и душа не чувствовали его, но сердце, похоже, готовилось разбить грудную клетку, и улететь; «но где же взять силы.. не сделать и одного движения.. да.. почему так холодно?»; все время его блуждания по Мiсту было жарковато или просто – ужасный жар; горевшие, то несколько затухавшие, то разгоравшиеся молодым огнем крылья, добавляли ощущения зноя; однако сейчас зной сменился не просто холодом, - приближалась зима со снегом и обязательными метелями; «молчание – это мороз» - жестко сказал женский голос; «все же.. кто говорит со мной из облака?!»; «снiгуронька!!!» - теперь голос был громоподобен; «и зачем я только свернул с Городоцкой и пополз вверх.. кто мне подсказал этот путь?.. ведь короче было сразу до костела.. хотя.. а зачем вообще быть у костела?.. возможно, там новая напасть..»;
а напасть уже была: облачная утроба обволакивала его, и это походило на процесс, обратный рождению, - не выход из чрева, а вхождение в него, - вдох-выдох; сейчас его вдохнули, а затем..; «отпустите..» - он смог произнести это только шепотом; пытаясь оттолкнуться от неведомого нечто (но от чего отталкиваться?), он ударил левую руку об острый камень; из руки выскочила какая-то палочка; «что это? на ощупь непонятно.. а.. флейта.. подарок того юродивого старика.. сжимал ее в руке и забыл.. да и к чему теперь?»; между тем, облака (или утробы? или..?) запели низким пьяным голосом: «мы ледяные уста, суть твоя льдистой зачата, мы снова извергнем ее, мы снова родим ее ТАМ»; пение было настолько пронзительным, что он, будучи не в силах заткнуть уши, лишь закрыл глаза; «может попробовать сыграть на флейте.. как этот старик говорил.. вдруг она волшебная» - он улыбнулся последним словам; но сыграть он не мог, - правая рука перестала двигаться, а левая двигалась едва-едва; все же он поднес ее к губам, и просто дунул, - словно хотел выстрелить вишневой косточкой; «какая бессмыслица..» - тут почему-то в память листком календаря влетела картинка, - как он посмотрел во флейту, и оказался на Городоцкой; он буквально вцепился в нее взглядом, не отводя его от гигантского столба Елизаветы, о котором он уже и забыл, не видя его за этими кошмарными тучами; и.. как если бы кто-то поперхнулся им, - его выбросило около этого столба..