Лилия и шиповник, главы 21-40

Глава двадцать первая

Принц Генрих возлежал на поистине царском ложе у кормы. Ложе обустроил капитан фрегата. Он самолично распорядился вынести из своей каюты все, что было мягким — пуфики, подушки, топчан, кресла. На эту конструкцию и устроился Генрих, ведь после темного затхлого трюма идти в каюту он отказался наотрез - куда лучше под открытым небом!
По левую руку от него сидел принц Филипп, потягивая слабое прохладное вино. А справа прямо на разогретых солнцем досках сидел на корточках негритенок Мбаса. Он был одет в короткую вельветовую курточку и светло-салатовые панталоны.
Вечером прошлого дня мальчик согласился надеть куртку и штаны лишь после долгих уговоров, да и теперь то и дело чесал бока, словно нежнейший вельвет мог натирать кожу. А вот с чулками и туфлями произошла весьма забавная история. Сколько ни предлагали ему надеть обувь, Мбаса яростно отбивался. Генрих даже собственноручно нацепил ему на ноги эти туфли, но негритенок тут же разбросал их по палубе. На эту картину без смеха смотреть было невозможно, и команда лежала, держась за животы. Наконец Генрих махнул рукой, пусть ходит босиком, как привык в своих джунглях. Мбаса счастливо улыбнулся и побежал на нос фрегата, смотреть на дельфинов...
Жан-Мишель по привычке держался скромно, сидя на небольшом стульчике и прислушиваясь к разговору.
Больше мальчишкам никто не досаждал своим присутствием. Даже шевалье де ла Фейн отошел на почтительное расстояние и наблюдал, не понадобится ли чего-нибудь его юным господам.

Генрих щурил глаза, словно накормленный досыта и обогретый котенок. Над ним трепетал небольшой парус, привязанный к двум шестам, изображая тент.
— Филипп, рассказывай обо всем, поподробней. Как шли поиски, чем вы без меня занимались?
— Это слишком скучно и слишком долго, — лениво ответствовал брат. — Плавали, плавали, по всем портам, да все без толку. Вот только к концу и повезло, что на этих негодяев наткнулись вовремя. Ведь если бы мы разминулись...
— Бррр, лучше и не думать... Одели бы на меня сейчас цепи да свезли на рынок, туркам на потеху. Теперь-то все позади, словно страшный сон. Господин де ла Фейн! Подойдите к нам!

Шевалье оттолкнулся от перил и, пружиня шаг, подошел к Генриху:
— Я к вашим услугам, сир!
— Я хочу сообщить вам важную государственную тайну. Филипп, ты тоже послушай, но только не болтай, кому ни попадя.
Филипп насупился было, слегка обидевшись, но потом тоже превратился в слух, как и шевалье.
— Так вот, я назову имя того, кто организовал мое похищение и дважды покушался на мою жизнь. Поклянитесь, шевалье, что не расскажете об этом никому, кроме короля лично.
— Даю клятву, ваше Высочество, — осенил себя крестом юноша.
— Так вот, это герцог Гастон Ангулемский...

«Наверное, единственный, кто не принимал еще участия в интригах — это я! Все, кому не лень, стремятся завладеть троном...» — подумал шевалье, а вслух сказал:
— Это ужасно, ваше Высочество... Но зачем вы рассказали мне об этом? Вы ведь могли и сами сообщить его Величеству все подробности.
Генрих поскучнел:
— Признаться, я еще не до конца уверовал, что доберусь до Парижа без приключений. Мне все время кажется, что вокруг только и думают, как бы меня поудобней прикончить...
— Поверьте, вы ошибаетесь! Здесь вам ничто не грозит!
— Здесь, на корабле, да. Но ведь мы скоро ступим на берег, и вот тогда начнется...
— Не беспокойтесь об этом, сир. Вам выделят столько охраны, что даже целый неприятельский полк не сможет вас потревожить!
— Дай Господь сбыться вашим упованиям, шевалье...
— Анри, да не грусти ты! Все позади! — хлопнул его по руке Филипп. — Лучше налей себе еще вина. Этот напиток прекрасно просветляет мысли.

— Не хочется. Благодарю вас, шевалье. Если хотите, ступайте. Или оставайтесь с нами. Как пожелаете.
— Не смею вам мешать, сир. Я лучше вас оставлю. Отдыхайте...
Шевалье поклонился и отошел на прежнее место, где и замер, погрузившись в размышления.
— Мбаса! — переключил разговор Генрих. Он ласково поворошил кудрявую шапку волос негритенка. — А тебе нравится здесь, на фрегате?
— Да, очень нравится! Я раньше плавать в большом трюл... тря... как они его называть... трюм. Там было много-много, нельзя сидеть, только стоять. Вода много, вот столько, до колена. И очень жарко... Много умирать. А потом умирать все, когда корабль тонуть...
— Как мне это знакомо... Я тоже в трюме плавал... Ну-ну, не расстраивайся! Главное, что ты остался в живых. Теперь тебя не продадут.
— Да, они теперь не получат этот золото! — усмехнулся Мбаса сквозь выступившие невзначай слезы. — Они очень глупый, эти торговец! Наш вождь мог дать золото много-много. Но этот торговец напали на деревня и всех связать. Даже убивать миссионер.
Интересная фраза про «много-много золота» заставила Генриха привстать.
— А откуда у твоего вождя золото? Расскажи!

— А, это просто так... — ответил, словно о чем-то весьма неважном, Мбаса. — Там быть большой город. Он быть в горах, далеко, спрятан. Никто не знать дорога, только вождь и другой старейшины. И я знать! Я ходить вместе с ними один-второй раз. И я запомнить. Мы приносить зеленый камни, и красный. И золотой камни. Миссионер говорить, что это очень дорогой камни! Но мы не продавать их белым, вождь не хотеть. Мы потом делать блестящий украшения для женщин и для наш вождь. А эти белый сразу убивать вождя, глупые! Потом спрашивать, откуда золото, а мы никто не говорить! Тогда они разозлиться и всех сажать в цепи!

— Погоди, погоди! — прервал его принц Филипп. — Ты про город этот расскажи.
— Это очень старый город, там никто не жить уже. Там каменный дома, в горе выкопан. И большой-большой куклы, во-о-т такой, как этот мачта! Эти куклы похож на большой лев. Они охранять город. Они всех убивать, кто не знать дорога. Там кругом большой деревья, джунгли. Страшно идти, дикий звери вокруг, рычат. Один старейшина не дойти, его съесть большой змея! Такой большой, как два буйвол! Мы все успеть убежать.
Мальчишки слушали негритенка, затаив дыхание, словно прекрасную сказку.
— Я бы хотел там побывать... — затуманились глаза у принца Генриха. — Там, должно быть, очень красиво...
— А еще там можно добыть много золота, — Филипп мыслил более прагматично. — Пожалуй, надо будет организовать экспедицию. Скажем отцу, Анри? Мы можем ее возглавить!
— Так он нас и отпустит. Теперь уже все, Лувр для нас превратится в Бастилию.
— Ну, зачем так мрачно, брат. Мбаса, а где твой дом находится, вообще-то?
— Я не помнить. Мы долго идти по джунгли, потом идти по пустыня. Потом прийти к морю и садиться на корабль. Долго идти, долго!
— Возьмем дома карты, поищем, — подвел черту принц Генрих. — А как они выглядели, эти торговцы? Они на каком языке говорили?
— Я не понимать их язык. Они в такой кожаный куртка все, а на голова платок завязан. У них палки есть, они делать бум-мм. И огнем плевать! А вождь умирать, и все наш воины умирать. Даже не успеть бросить копье!
— Чья же это колония? Испанцы или португальцы, а может и вовсе голландцы. Африка большая...
— Перестань, Филипп. Мы все выясним. Давай только сперва доберемся до Парижа. Ну все, я утомился. Жан-Мишель, будь добр, спусти пониже тент.

Жан-Мишель передвинул край паруса и присел рядом с принцем. Он был просто счастлив, безо всяких условностей. Его повелитель свободен — а это главное!
Генрих смежил веки и погрузился в слегка беспокойный сон...

Тем временем фрегат вспенивал прохладные волны, устремляясь прямиком на север, в Лазурный залив.

Глава двадцать вторая

Шутки бывают разные — иногда смешные, а подчас весьма злобные и трагические. Вот и сейчас, всего за день до прибытия в порт, всемогущий бог морей Посейдон вздумал поразвлечься. Он поднял свой трезубец и небо заволокли черные клубящиеся тучи. Солнце спряталось так, что ни единый лучик не мог пробиться. Молнии повисали меж этих туч, словно яркие синие стены. А еще молнии принимали вид огненных стрел, раскалывающих небосвод на множество мелких фрагментов. Грохотал гром, способный заглушить даже залп десяти тысяч пушек. На море поднялся жуткий вой, своры взбесившихся волн бушевали вокруг фрегата, вздымая его ввысь и тут же бросая обратно. Матросы метались по палубе, пытаясь убрать остатки парусов, чтобы мачты не выкорчевало с корнем. Капитан почти сорвал голос, отдавая бесчисленные команды, но все равно судно кренилось на бок, зачерпывая галлоны воды. Мальчишек прогнали вниз, в каюту капитана, где было относительно безопасно. Фрегат страшно скрипел и раскачивался, пол ходил ходуном, невозможно устоять. В вящему испугу моряков, между небом и водой протянулась черная нить. Она росла, ширилась, походя на огромные песочные часы. Верхняя воронка уходила к тучам, а нижняя часть утопала в море, создавая мощный вихрь. В этот вихрь медленно, но неуклонно затягивало фрегат. Корабль закрутился, словно упавшая в ручей щепка. Оставшемуся на грот-мачте парусу удалось внезапно поймать ветер и фрегат стал уходить от опасности. Еще несколько мгновений и смерч пройдет стороной. Тут-то все и произошло... Как всякий мальчишка, принц Генрих жаждал приключений, которых всегда мало. Его не смогло удовлетворить даже заточение на острове среди разбойников. И сейчас ему страстно захотелось поглядеть на шторм, а не отсиживаться в каюте, словно испуганному кролику. Генрих взобрался по лестнице на палубу и даже присел от налетевшего ветра. Не успев ничего толком разглядеть, принц наклонил голову, пытаясь укрыться от хлеставших в лицо стальных игл, лишь отдаленно напоминающих обычную воду. Новый порыв ураганного ветра сшиб Генриха с ног и покатил его по палубе к левому борту. Кто-то попытался ухватить мальчика, но мокрая одежда выскользнула из рук. Генриха пребольно ударило о борт, подбросило в воздух. Он бы шмякнулся обратно на палубу, но, на его несчастье, подоспела гигантская волна. Мальчишку перебросило через перила и он упал в бушующую морскую мглу...

Жан-Мишель рванулся вслед за Генрихом, пытаясь удержать его от неразумных поступков. Лучше всего и впрямь отсидеться в каюте. По воле Господа фрегат не затонет, удержится на плаву. Но принц даже не оглянулся, а упрямо бежал по ступеням вверх, на палубу. Жан-Мишель пробрался вслед за ним и увидел все, что случилось далее с принцем. Даже у самого борта Жан-Мишель попытался удержать Генриха, но мокрая одежда выскользнула из его рук. А затем все та же волна выбросила вслед за принцем и его самого.

Третьим оказался Мбаса. Когда он понял, что остается в одиночестве, мальчишка устремился за остальными. И за борт он прыгнул сам, не думая о собственной жизни, лишь бы только с ними...
Так, каждый по собственной причине, но в результате все трое оказались за бортом. Но и этой жертвы показалось мало Посейдону. Он направил мальчишек в самое пекло — в «глаз смерча». Там, в самом центре, вовсе не чувствуется шторм, там царит тишина и спокойствие. Вокруг бушуют волны и свищет ветер, а мальчишки плывут, словно в гигантском коконе, плывут неведомо куда, во власти урагана...

А принц Филипп лежал, закрыв глаза и почти полностью отключившись от происходящего. От такой качки его замутило, отяжелела голова, иначе он наверняка рванулся бы в море вслед за братом. Исчезновение мальчишек мало кто заметил — шевалье понадеялся, что в каютах принцы в безопасности, а потому он стоял на мостике, рядом с капитаном и пытался хоть чем-то быть полезен. Но получалось плохо, он совершенно не разбирался в морской науке. В результате капитан вежливо, но настойчиво отправил юношу вниз. Вернувшись в каюту, шевалье де ла Фейн увидел, что там остался лишь Филипп, и поднял тревогу.

К счастью, шторм уже шел на убыль — словно получив жертву, он угомонился. Ветер слабел, белая пена оседала, волны становились все слабее. Через пять часов после начала шторма выглянуло солнце. Тучи окрасились розово-алым. Матросы принялись поправлять оснастку, заменяя сорванные паруса и реи. А солдаты метались по мокрой палубе, заглядывая в самые укромные уголки судна. Принца Генриха нигде не было видно. Капитану доложили, что два-три матроса видели, как мальчика смыло за борт. От этой вести шевалье едва не поседел. Он ухватил капитана за руку и настоятельно потребовал, чтобы фрегат развернулся и пошел обратно, на поиски. Возможно, принц еще держится на воде, прошло не так уж и много времени. Конечно же, капитан распорядился о возвращении. И фрегат увеличил ход, пытаясь обнаружить упавших за борт пассажиров.

Шторм завершился в три часа дня. И команда фрегата всматривалась в волны, до слепоты, до рези в глазах, пока не спустилась ночь. Но и тогда капитан распорядился зажечь факелы и в их свете поиски продолжились. Все было тщетно — ни малейших признаков пропавших детей не было замечено. Все пребывали в подавленном состоянии. Как же это могло случиться, всего за день до завершения похода потерять с таким трудом найденных и спасенных. Шевалье знал, что король не простит ему этого и будет, конечно же, прав! Он, доблестный мушкетер, просто обязан был не сводить глаз с принца, доверившего ему свою жизнь. И Филипп не отходил от борта, всматриваясь в мелькавшие зеленые волны, в надежде увидеть хоть прядь волос, хоть клочок кафтана. Но Генрих не мог погибнуть, это было бы просто несправедливо! То ли от соленых брызг, то ли от отражавшегося в воде солнца, у мальчика выступили слезы, но он не утирал их — боялся потерять драгоценные секунды, отводя взгляд. Сутки напролет фрегат кружил на том месте, где их застиг шторм. Но чем дальше, тем мрачнее становился шевалье. В голове прочно поселилась уверенность — принц Генрих утонул...

К исходу второго дня шевалье позволил капитану взять курс на порт Марсель. Как же это все глупо и нелепо, думал принц Филипп, стоя у форштевня. Но сердце почему-то подсказывало ему, что брат не погиб. Надо лишь уговорить отца начать масштабные поиски по всему району, до самых берегов Испании и Африки, куда волны могли отнести тело Генриха. И они обязательно встретятся вновь!.. Фрегат вошел в воды Марсельской бухты, потрепанный, с сорванной обшивкой и сломанными мачтами. И шевалье помчался на доклад к майору крепости граф де Шеврезу. Филипп сопровождал его.

А в крепости их ждал сюрприз. Да еще какой!..

Глава двадцать третья

Подойдя к двери кабинета, шевалье замешкал, но потом взял себя в руки и отворил ее. Не зря он волновался — словно ожидая его прихода, с кресла поднимался худощавый мужчина лет тридцати пяти, в белом камзоле и белых панталонах. Это был король Франции Людовик XI собственной персоной.
Вбежавший принц стремглав кинулся ему на шею, чуть не сбив с ног шевалье.
— Филипп! Как же я рад тебя видеть, малыш! — растроганно воскликнул король, обнимая сына. — Где Анри, он идет следом?
— Нет, ваше Величество, — склонился в поклоне шевалье. — Его Высочество...
— Молчите! Ради всего святого, молчите! Я не хочу ничего слышать! Мне доложили, что фрегат возвратился, а следовательно, поиски завершились. Я прибыл в город буквально за час до вашего возвращения. Иначе непременно приказал бы снарядить эскадру на поиски. Вы, граф, возложили слишком много надежд на единственный корабль!
Чувствуя вину, граф де Шеврез не рискнул возражать.
— Отец, случилось несчастье, — еле сумел произнести Филипп, так сжалось горло. — Анри утонул...
— Рассказывайте же! — отменив собственную просьбу, Людовик обращался к молчавшему шевалье. — Рассказывайте!
По видимому, никто не посмел сообщить королю о трагедии, вот шевалье и выпала эта горькая участь.
— Ваше Величество, — начал юноша, — нам удалось перехватить шхуну, на которой разбойники стремились увезти принца, куда-то на Восток. Скорее всего, в Тунис или Египет. Я отдал за его Высочество приличный выкуп, и главарь банды передал принца на фрегат. Мы уже шли обратно, во Францию, но по дороге нас застиг ураган. Мне горько об этом говорить, но... Принц Генрих оказался за бортом и, по всей видимости, утонул...
— Я не верю вам, сударь... — не в силах удержаться на ногах, король тяжело опустился в кресло. — Скажите, что мой сын прибыл вместе с вами... Прошу вас...
— Простите меня, ваше Величество! — де ла Фейн бросился перед королем на колени. — Это полностью моя вина! Я обязан был уследить за принцем!
— Вы будете примерно наказаны! — подал голос все это время сохранявший молчание граф де Шеврез. — Ваше Величество, я немедленно распоряжусь об аресте!
Король обернулся и смерил графа тяжелым взглядом.
— Наказать следует вас, сударь! Как вы посмели отпустить принца Филиппа в это опасное путешествие? А если бы он погиб в бою с той бандой похитителей? Или во время шторма? Я лишился бы обоих сыновей!
— Простите, ваше Величество! — залепетал испуганно граф.
— Он просто не поверил, что я твой сын, — сказал Филипп, но тут же добавил: — Не наказывай его! Это именно граф организовал поиски Анри столь быстро. Иначе нам пришлось бы ждать ответа от тебя, из Парижа. А это еще почти неделя пропала бы зря.
— Ты повзрослел, Филипп... — король привлек к себе мальчика и поцеловал. — Ты ведь был совсем ребенком, а теперь...
Принц Филипп выбрался из объятий и заглянул отцу в глаза:
— Я не верю, что Анри мертв!
— Что это значит, поясни!
— Он жив, я чувствую! Прикажи снова начать поиски, не теряя ни минуты.
— А вы что скажете, шевалье? Мое сердце тоже говорит, что Генрих жив. Вы согласитесь вновь отправиться на поиски?
— Без колебаний, ваше Величество! Даже если мне придется просеять сквозь сито всю землю!
— Ну что же... Сударь! — обратился к графу де Шеврезу король. — Я даю вам шанс. Отправляйте в море три... нет, четыре корабля, самых быстроходных. Пусть обследуют весь район шторма, все ближайшее побережье. Шевалье де ла Фейну я поручаю командование экспедицией.
— Я тоже пойду с ними, отец! — вскрикнул Филипп, воспрянув духом.
Но король отказал. Он покачал головой и мягко произнес:
— Нет, малыш, ты остаешься со мной. Корона не должна остаться без наследника. И не говори ничего, это мое решение, сын!
— Ваше Величество, — осмелился сказать шевалье, — мне необходимо сообщить вам важную государственную весть.
— Я слушаю вас, сударь.
— Прошу простить, ваше Величество, я вынужден сообщить ее тет-а-тет.
— Хмм... Так и быть. Господин граф, покиньте нас на время. И ты, Филипп, тоже подожди за дверью.
— Нет-нет, ваше Величество, принц может остаться. Он знает эту новость и может подтвердить мои слова.
— Я слушаю вас, сударь, — сказал король, когда граф де Шеврез торопливо вышел из собственного кабинета.
— Ваше Величество... Перед тем, как... Перед штормом принц Генрих сообщил мне, кто устроил весь этот заговор.
— Анри словно предчувствовал, что не расскажет мне лично... Так кто же этот негодяй?
— Герцог Гастон Ангулемский.
С минуту король пребывал в молчании, пораженный этим известием.
— Вы уверены, что Генрих назвал именно это имя?
— Да, ваше Величество!
— Филипп?
— Да, отец, я тоже слышал весь разговор.
— Кто еще присутствовал при рассказе?
— Только два мальчика, Жан-Мишель и один негритенок, беглый раб.
— Жан-Мишель? Да, я помню его. Кстати, а где же он сам?
— Отец, эти два мальчика тоже погибли в этом шторме.
— Да что же это, трое сразу? Сударь, чем вы там занимались, на корабле? Играли на палубе в крикет во время шторма?!
— Простите, ваше Величество...
— Пусть вас простит Господь. И молитесь ему почаще, чтобы мой сын нашелся живым. Значит, герцог Ангулемский... Какой негодяй... Все ему мало, теперь на трон замахнулся... Ну, я ему устрою королевство... Однако он слишком силен, чтобы арестовать в открытую. Может подняться весь север. Мне сейчас только гражданской войны не хватало. Надо провести аресты тайно... Вот что, а не устроить ли нам в Лувре небольшой прием? Пожалуй, это будет замечательный повод вызвать герцога в Париж. И сделать это немедля, пока слухи о гибели наследника не просочились в народ.

Людовик шагал по кабинету и размышлял вслух, не обращая внимания на шевалье и принца Филиппа, замерших в ожидании.

— Ну, все, ступайте, сударь, ступайте. Отправляйтесь в море сегодня же, — заторопил король де ла Фейна.
— Слушаюсь, ваше Величество! — отвесил низкий поклон шевалье и покинул кабинет.
Принц Филипп грустно проводил его взглядом, но спорить с отцом он не решился. Придется остаться на берегу...

Тем же вечером три фрегата и галеон оставили Марсель и направились на юг. Поиски обещали стать масштабным мероприятием, рассчитанным не на одну неделю.

Глава двадцать четвертая

Жан-Мишель медленно и равнодушно раскрыл глаза. В голове шумел ровный свистящий шепоток, заглушавший все посторонние звуки. Поначалу мальчик ничего не смог разглядеть, сплошная чернота, глубокая, как безлунная ночь. Затем появились блеклые пятна, расплывчатые и бесформенные. Они обретали цвет, превращаясь в понятную для разума картинку. Желтое пятно превратилось в яркое полуденное солнце. Синее — в бескрайний безоблачный небосвод. Зеленые пятна сформировались в мозаику пальмовых ветвей. И огромное лилово-фиолетовое пятно расплылось, превращаясь в морскую ширь.
Жан-Мишель тряхнул головой, разгоняя остатки тумана, повертел шеей. И приоткрыл рот — как же знакома ему эта местность! Он здесь уже был, в этой прекрасной лагуне. Но когда? Так сразу и не вспомнить. Хотя нет... Что-то смутное зародилось в его памяти... Ну конечно же! Этот залив — из его сна. Тогда, в последнюю ночь на острове. Правда, закончился сон страшно, сильнейшим цунами. Впрочем, Жан-Мишель не мог знать этого слова, придуманного в далекой таинственной Японии.

Но там, в его сне, был еще и принц. Жан-Мишель забеспокоился и вскочил. То есть, попытался вскочить. Это ему не удалось — тело словно налилось свинцом, не шевельнуть ногой, не поднять руку. Только голова свободно вертится, смотрит по сторонам. По сторонам глядит, а что делается прямо под носом, заметила далеко не сразу.
На коленях у мальчика покоилась еще одна голова. Сколько же их здесь, голов этих?
Жан-Мишель обалдело вглядывался в незнакомое лицо — бледное, безжизненное. Не глаза, а сердце подсказало — это же Генрих! Он не дышит... Почему он не дышит?!
Может быть, это тоже сон?
Жан-Мишель растерялся. Если он ничего не предпримет, то Анри — его Анри, умрет! И превратиться в тот самый скелет... Жан-Мишель напрягся и подключил всю свою волю, которая еще оставалась. Он поднял руку и положил ее на лоб принцу. Холодный, словно вылеплен из снега. Но что делать дальше, Жан-Мишель не знал. Он не умел оживлять мертвецов...
Кто-то подполз к мальчишкам сзади. Жан-Мишель не видел, кто это мог быть, он лишь почувствовал, что Генриха стаскивают с его коленей.
— Что сидишь? Давай помогать мне! — недовольно сказал Мбаса.

Негритенок деловито перегнул Генриха пополам через собственное колено и хорошенько нажал. Изо рта принца хлынула вода, быстро впитываясь в песок. Еще один толчок, второй, третий... На четвертом принц закашлялся и затрепыхался в сильных руках Мбасы.
— Откуда ты взялся? — еле ворочая деревянным языком, спросил Жан-Мишель.
— Я приплыть, как и ты. Потом спать. А потом ползти сюда.
Негритенок снова потерял где-то свою одежду, но нисколько не сожалел об этом. Так ему было гораздо привычней, голышом.
Генрих между тем уже откашлялся. Он лег навзничь на песок. Тело сотрясала мелкая дрожь, веки трепетали, словно пойманные бабочки.
— Надо его согревать! — сказал Мбаса и принялся стаскивать с Жан-Мишеля влажный камзол. — Давай накрывай его!
Принца прикрыли и постепенно дрожь стала угасать. Лицо приобрело обычный оттенок, даже слегка порозовели щеки.

Генрих согревался. Это и немудрено — попробуй-ка не согрейся, когда солнце в зените и палит столь нещадно. Тут впору бежать искать тень, да поскорей, не то превратишься в жаркое.
И действительно, долго мальчишки не продержались. Даже привыкший к жаре Мбаса заоглядывался в поисках тенистых зарослей.
— Бежать туда! Скорее! — Мбаса подхватил под мышки принца и потащил его в глубь невысокого кустарника с мелкими листьями.
Жан-Мишель припустил следом.
Кустарник оказался на редкость коварным — под листьями притаились мелкие острые колючки. К счастью, Мбаса сразу разгадал эту хитрость и уложил принца чуть поодаль, так, чтобы только прикрывала тень. А Жан-Мишель умудрился зацепить короткую ветку и разодрать рукав в клочья. На коже выступили красные полосы. Мальчишка зашипел от боли и побыстрее отодвинулся от зловредного растения.
Генрих приподнялся и недоуменно спросил:
— Эй, а где это мы? Как я сюда попал, а? Я почти ничего не помню. Голова раскалывается...
— Я тоже не пойму, где мы оказались, Анри, — ответил Жан-Мишель. — Помню, что был сильный шторм; потом... Потом я очнулся здесь, на берегу.
— Мы сюда приплывать, — деловито заметил Мбаса. — Я прыгать в море, за вами, и мы все плыть, плыть. Только я тоже ничего не видеть, было так темно, как ночь.
— Ты прыгнул за нами? Зачем?
— Вы меня спасать, когда я умирать... — смутившись, ответил мальчик. — Я вас хотеть спасать, но не успеть.
— А мы что, тоже прыгнули? Бред какой-то... Может, это нам снится? — Генрих украдкой ущипнул себя за локоть, поморщился. — Нет, это не сон.

Вдруг Генрих рассмеялся, превозмогая приступ кашля.
— Анри, что такое? Что здесь смешного? — удивился Жан-Мишель.
— Я представил, как мы рассказываем кому-то, что все трое покинули корабль в самый разгар бури! Это же просто надо было сойти с ума, чтобы такое сотворить!
Мальчишки рассмеялись, возомнив себя вконец спятившими. Наконец Генрих сел, отряхнул песок с ног.
— И все же, нам надо как-то выбираться отсюда. Хотя бы определить, где мы сейчас находимся. Это Франция или Испания? Или какой-нибудь остров? Там, где шел наш фрегат перед самым штормом, ближе всего расположены Балеарские острова. Ты вообще-то знаешь географию, Жан-Мишель?
— Нет, Анри, очень плохо. Это где-то рядом с Испанией?
— Да, именно так.
Мбаса внимательно слушал разговор, потом сморщил широкий нос и зевнул.
— Сейчас я посмотреть, где мы попасть!

С этими словами негритенок вприпрыжку помчался к ближайшей пальме, и взобрался по стволу, ловко перебирая босыми ногами, цепляясь за ребристые выступы.
— Что ты там видишь? — закричал Генрих.
— Я видеть море! Я видеть много-много песок! Я не видеть людей, совсем нет!
— А дома ты видишь какие-нибудь? Или корабль? Смотри внимательней!
— Нет, не видеть! Только далеко-далеко я видеть плоский камни. Там есть и большой деревья! Много деревья!
— Ладно, спускайся! — махнул рукой принц и лег навзничь. Ему еще было трудно двигаться.
Мбаса между делом открутил с пальмы связку кокосов и швырнул ее вниз.
— Этот орехи очень вкусный, — сказал он, притащив связку.
Жан-Мишель с трудом оторвал один орех, большой, лохматый, словно чья-то голова. Стукнул об камень, но без толку.
— Как его есть-то? Надо разбить?
— Нет, не так! — Мбаса что-то поискал под ногами и поднял камешек величиной с ладонь, с острыми краями. Ловко расщепил скорлупу ореха с одного края и поднес к губам принца. — Пей!
Генрих сделал глоток, потом еще и, распробовав, еще несколько.
— Здорово! Очень вкусно! Жан-Мишель, ты тоже попробуй.
Жан-Мишель взял теплый орех в руки, глотнул и удивился — внутри сок оказался прохладным. Сладковатая жидкость прекрасно утоляла жажду и заодно голод.
Потом Мбаса допил остаток и принялся расщеплять скорлупу. Белая сладкая мякоть кокоса тоже пришлась по вкусу мальчишкам. Причем одного ореха оказалось слишком мало и вслед за ним последовали еще два. Настроение существенно поднялось.
— Давайте искать людей, — предложил принц. — Необходимо разыскать деревушку или порт. Мы не можем вечно здесь обитаться.
— А мне здесь нравится! — довольно проговорил Мбаса, поглаживая округлившийся живот. — Еда есть, вода найдем. Хорошо!
— Хорошо, кто же спорит, — согласился Генрих. — Но мы не привыкли к такой жизни. Я хочу вернуться домой, в Париж. Меня ждет отец и матушка. Пойдем, пойдем, не ленись!
Мбаса закряхтел, поднимаясь на ноги. Он забросил за спину связанные косичкой орехи, чтобы не бросать пищу, и побрел по песку вдоль берега.
Генрих и Жан-Мишель переглянулись и резво зашагали следом.
Но вот только правильно ли они выбрали направление?

Глава двадцать пятая

Вот уже третий час бредут под палящими лучами солнца наши путешественники. Сорваны большие бурые листья и в виде шляп укрывают голову. Это мало помогает и пот заливает глаза. Соль щиплет, но умыться не получается, потому что так и не найдена пресная вода, ни капли — нет поблизости ни реки, ни даже крохотного родничка. Спасают от жажды только кокосы, которые срывает негритенок с многочисленных пальм, растущих на всем побережье.

И когда силы уже практически на исходе, а тело покрылось красными пятнами ожогов, перед мальчишками возникают те самые плоские камни, которые разглядел Мбаса, сидя на вершине пальмы. С ближнего расстояния это оказались крыши глиняных и тростниковых мазанок-хижин. Небольшая деревенька, всего два десятка домиков. Она казалась пустынной, лишь бродили козы с ободранными боками, пощипывая сухую траву. И к изгороди были привязаны три тощих верблюда, такие же ободранные, как и козы. Верблюды лениво жевали жвачку, поглядывая свысока и шевеля толстыми губами.
Генрих оживился и бросился было вперед, но Мбаса ловко перехватил его и аккуратно уложил на землю, сказав при этом:
— Нельзя!
— Ты что? Почему нельзя? — возмутился поверженный принц.
— Нельзя бежать к незнакомый люди. Надо проверять. Вы здесь лежать, а я ползти туда, проверять — злой они или добрый. Здесь все убивать друг друга, люди, звери, змеи — все!
Жан-Мишель тоже быстренько улегся, скрывшись за комом спутанной ломкой травы. А негритенок направился к деревушке, прижимаясь к земле, лишь курчавая голова то и дело прыгала вверх-вниз.
Он прилег у стены одной из хижин, прислушался. Стояла почти неживая тишина, нарушаемая блеянием коз и громкими воплями больших серых птиц, дерущихся за что-то съестное.
Мбаса был терпелив и вскоре дождался — из хижины вышла девушка, в синем одеянии, с прикрытым лицом. Она встала на колени перед ямой, выкопанной в земле и принялась ловко вынимать оттуда круглые лепешки. Мальчик потянул носом и переглотнул — ветерок донес до него восхитительный запах свежеиспеченного хлеба. Из той же хижины выбежали трое маленьких детишек, забегали вокруг матери, тормоша за одежду и выпрашивая лепешку. Женщина со смехом отмахивалась от настойчивых малышей, но потом сжалилась и отломила немного. Подхватив обжигающую добычу, дети стремглав унеслись прочь, только их и видали. Мать крикнула им что-то вдогонку, на непонятном диалекте. Да только кто же ее послушал!
Мбаса полежал еще чуточку, потом развернулся и осторожно пополз обратно.
— Ну что, определил? Можно к ним или нельзя? — спросил Генрих. Он тоже почуял запах лепешек и теперь весь горел от нетерпения.
— Да, — отвечал Мбаса, но его голос был полон неуверенности. — Я не знать этот народ, никогда не встречать... Там я не увидеть мужчин-воинов, только один женщина и ее дети.
— Хватит скрываться! — заявил Генрих. — Все равно нам придется выходить к людям, рано или поздно. Пошли! И не надо прятаться, это будет выглядеть подозрительно. Побольше улыбайтесь, мы должны им понравиться.

Он решительно поднялся и пошел вперед, глядя прямо перед собой, не пряча глаз. Жан-Мишель и Мбаса шагнули следом, держась чуть позади.
Завидев их, женщина от удивления сделала круглые глаза и закричала. Крик был интересен: быстро-быстро, переливчато, похожее на «у-лу-лу-лу!!». Заливистая звонкая трель продолжалась с полминуты и на этот призыв из хижин выбежали люди. Пятеро мужчин в таких же синих одеяниях с белыми бурнусами. Один из них держал в руках испанский мушкет, чем сильно удивил Генриха. Остальные сжимали обнаженные кривые сабли, весьма устрашающего вида.
Увидев, что перед ними всего лишь дети, мужчины слегка успокоились. Вперед шагнул самый старший из них, с седой бородой и внимательными черными глазами.
Он задал какой-то вопрос и умолк, дожидаясь ответа. Конечно же, мальчишки пожали плечами, а Генрих в свою очередь сказал на французском:
— Здравствуйте! Мы не желаем вам зла, мы пришли с миром! Мы попали в шторм и теперь заблудились. Где мы находимся?
Жители деревни стали качать головами, показывая, что тоже ничего не поняли.
Тогда Генрих повторил то же самое, но по-испански. Его расчет оправдался и подал голос второй мужчина, лет сорока на вид. Он с трудом произнес несколько слов на ломаном испанском. Смысл был едва уловим, но Генрих перевел своим друзьям:
— Он говорит, что не принято разговаривать с гостями на пороге дома, приглашает войти.
Мужчина прикоснулся ладонью ко лбу, затем к губам, к груди и поклонился. Чтобы не прослыть невежливыми, Жан-Мишель и Генрих повторили этот жест, чем вызвали улыбки у мужчин и короткие смешки у детишек, что прятались в сторонке.

Говоривший на испанском протянул руку, указывая на вход в хижину. Мальчишки один за другим вошли внутрь. Хозяин проследовал за ними.
В доме царил полумрак и приятная прохлада — глина предохраняла от жары. Комната была всего одна, и половину ее занимал большой деревянный настил. На нем лежали вперемешку десяток подушек и одеяла из плотной шерсти, должно быть, верблюжьей.
Хозяин сгреб подушки в сторону и пригласил мальчишек присесть. Сам подал пример, сев на одну из подушек, подогнув ноги.
Когда гости устроились поудобней, что было с непривычки сложновато, он позвал жену, сказав ей несколько фраз.
Женщина развела огонь в маленьком очаге, прямо посреди комнаты и поставила на треногу металлический чайник, бронзовый или медный. Пока вода закипала, она принесла небольшой деревянный сундучок, оплетенный разноцветными нитями. В нем хранились крошечные, на два-три глотка, стаканчики, а также один большой.
Женщина взяла закипевший чайник, бросила в него щепотку заварки. Потом подала чайник мужчине и покинула дом. Хозяин поставил перед собой этот большой стакан и стал наливать в него чай, причем делал это столь виртуозно, что попадал тонкой струей с расстояния в четверть туаза (50-60 см) Так он проделал несколько раз, пока в стакане не образовалась густая коричневая пена. И лишь затем он разлил чай по маленьким стаканчикам и подал их мальчишкам.
В это время вернулась его жена с лепешками. Хозяин принял хлеб, и женщина вновь вышла.
За этими долгими приготовлениями Генрих слегка заскучал. В пустыне совершенно некуда спешить, потому и такие длительные чайные церемонии.
— Мое имя — Мулай Абд аль-Кадер. Теперь я готов выслушать ваш рассказ. Назовите ваши имена, — сказал, наконец, хозяин дома, сделав первый глоток.
— Меня зовут Генрих, это — Жан-Мишель, а это — Мбаса. Собственно, рассказывать-то и нечего, — ответил Генрих. — Мы попали сюда совершенно случайно, когда наш корабль оказался в плену сильнейшей бури. Нам хотелось бы вернуться домой, во Францию. Но скажите, где же мы очутились? Как называется эта страна и где ближайший порт?
Мужчина усмехнулся. Его обветренное лицо было покрыто сеткой мелких морщин, которое делало его гораздо старше своих лет.
— Отсюда до вашей Франции далеко, очень далеко. Наша страна называется Мараккеш, или, по-вашему — Марокко. Слышали такое название?

Генрих побледнел. Он отставил стакан и сказал друзьям:
— Теперь я понял, куда мы попали. Это Африка... Арабский Магриб... Христиан здесь ждет лишь смерть, либо плен и рабство. Соседний Алжир почти весь во власти пиратов, от которых не следует ждать жалости. А какой город ближе всего отсюда?
— Мелилья. В трех днях пути на верблюдах. Пожалуй, я смогу вас сопроводить. А пока что оставайтесь моими гостями.
Благородство и желание помочь покорили сердца мальчишек, и Генрих сказал:
— Я весьма вам признателен. Вот только бы еще...
— Говорите.
— Нам хотелось бы поесть. Мы весь день ничего не ели, кроме кокосовых орехов.
— Это легко исправить. Мой дом — ваш дом.
Мулай Абд аль-Кадер хлопнул в ладоши, и вошла его жена. Он отдал распоряжения на своем языке, и вскоре женщина внесла в хижину деревянную миску, полную горячей похлебки. Хозяин показал, как это надо есть — отломить лепешку и зачерпнуть немного каши.
Генрих попробовал — вкус был незнакомый, похожий на сильно разваренную курятину, и показался поистине неземным. Когда миска наполовину опустела, Генрих спросил:
— А из чего это приготовлено? Очень вкусно!
Хозяин не успел ответить, его опередил Мбаса:
— Я знать. В мой племя это часто готовить, такой еда. Это сушеный саранча. Такой прыгать-прыгать.
— Да, этот мальчик прав. Саранча с ломтиками козьего сыра.
Генриху едва не стало плохо, но он мужественно сдержался от реплик. С голоду еще и не такое придется отведать.
— А сейчас я позволяю вам отдохнуть, — сказал Мулай Абд аль-Кадер. — Ложитесь здесь и спите. А ты, мальчик, надень вот это...
С этими словами он подал негритенку кусок синей ткани. Мбаса весьма нехотя соорудил из нее некое подобие юбки и обернул вокруг талии. Должно быть, обычай не позволял мальчишкам разгуливать по дому голышом.
Женщина молча убрала посуду, и мальчишки улеглись. На сытый желудок сон пришел быстро...

Глава двадцать шестая

До самого рассвета гостей никто не тревожил. А за час до восхода солнца Мулай Абд аль-Кадер их разбудил и сказал:
— Если хотите отправиться в путь, то надо выступить немедля. Пока не наступила жара, успеем проехать несколько миль.
Зевая и потягиваясь, Генрих лениво выбрался из дома и поежился — утренняя свежесть охватила его плечи.
Мулай подвел к ним верблюда и заставил того спуститься на колени. Меж двух горбов смогли уместиться все трое мальчишек, а сам хозяин собрался было сесть на второго верблюда, когда вдали разглядел клубы пыли.
Он забеспокоился, что-то крикнул, громко и гортанно. Посреди деревни стал быстро собираться народ, выхватывая сабли и готовясь к бою.
Мальчишек быстро стащили с верблюда, запихнули обратно в дом и велели сидеть молча, не высовываться.
Через несколько минут послышался приглушенный гул от множества копыт — к деревне приближалась группа всадников.
Генрих встал у входа и выглядывал из-под соломенной циновки, заменявшей дверь.
Всадники в красных одеяниях гарцевали перед настороженными жителями. Вперед выехал один всадник, по видимому, старший из них. Он стал говорить на арабском, столь властно, что мурашки по коже. Ребята не понимали ни слова и не догадывались, что речь идет об их дальнейшей участи.

— Уважаемый Салед Ад-дин Муртази, ваша деревня задолжала светлому султану триста дирхемов. Он по своей доброте ждал больше месяца, но вы и не думаете платить этот налог. Если вы немедленно не соберете необходимое, я вынужден буду сам взять из ваших домов все мало-мальски ценное. Но зачем же применять силу? Договоримся миром, уважаемый Салед Ад-дин Муртази!
Старейшина деревни отвечал, степенно и размеренно проговаривая слова:
— Напрасно вы вините нас, светлейший Мухаммед Абд аль-Хафид. Мы выплатили сполна и следующий налог приходится лишь на осень. Зачем же наш добрейший султан присылает своих нукеров?
— Султану видней, кто кому сколько должен! — нахмурился сотник. — Ты будешь спорить или согласишься с нашими расчетами?

Ему никто не ответил, повисло напряженное молчание. И всадники, и жители деревни яростно сжимали сабли, готовясь в любую секунду ринуться в бой. Но сотник не желал крови, ему важней было получить долг и удалиться.
— Возможно, ты можешь что-то предложить, уважаемый Салед Ад-дин Муртази? Наш султан добр и справедлив, не так ли? Он с радостью примет от вас дар, равноценный тремстам дирхемам!
Старейшина задумчиво оглянулся, ища поддержки у соплеменников, но мужчины хмуро опускали глаза — никто не хотел расставаться с последним добром. Тогда старик сказал:
— Может быть у наших гостей найдется несколько монет? Спроси у них, уважаемый Мулай Абд аль-Кадер.
— О каких гостях ты говоришь? — насторожился сотник.
— Вчера к нам пришли трое мальчиков и мы приютили их.
— Хмм, это уже интересно! Ну-ка, приведите! Я хочу взглянуть на них.
— Они наши гости, светлейший.
— Ничего, ничего, я лишь взгляну, — усмехнулся сотник.
Мулай Абд аль-Кадер сказал на испанском, что мальчикам лучше выйти во двор.
Генрих показался первым. Он встал прямо перед сотником, не опасаясь копыт его лошади. Жан-Мишель и Мбаса замерли рядом с ним, ожидая продолжения.
— Так, занятно... Двое белых и один черный. Отвечайте, откуда вы и как попали сюда?
— Они не понимают арабский, я переведу, — сказал Мулай Абд аль-Кадер.
Он повторил вопрос сотника по-испански и Генрих вкратце рассказал всю историю со штормом.
Сотник недоверчиво качал головой. Выслушав, он сказал:
— Я никогда не верил ни испанцам, ни французам, ни инглизам. Они все лживые и вероломные собаки. И их дети наверняка точно такие же! Но пусть с ними разбирается наш всемилостивейший султан! Хорошо, мы согласны взять этих мальчишек в счет вашего долга. Если их продать, то как раз наберется две сотни дирхемов.
— Вы же обещали, что нас никто не тронет? — спросил Генрих у хозяина дома, где они ночевали.
— Обещал... Но вы сами видите, эти нукеры сметут нашу деревню в два счета. Мы вынуждены... — склонил голову Мулай Абд аль-Кадер. Он не смог встретиться взглядом со своими бывшими гостями.
— Ну, хватит разговоров. Сажайте их на коней, мы возвращаемся в Рабат!
Трое всадников усадили мальчишек в седла перед собой, и кавалькада помчалась в обратный путь.
Генрих успел шепнуть друзьям:
— Не проговоритесь, что я принц... Здесь и правда никому нельзя верить...
Пыль заклубилась под копытами, а жители деревни понуро провожали взглядами воинов султана.

* * *

У себя на родине Генрих никогда не видал столь бескрайних степей. По левую сторону от дороги раскинулась обширная плоская равнина, сплошь укрытая красновато-бурым песком. А вскоре Генрих понял, что от этого песка укрыться совершенно невозможно. Он противно скрипел на зубах, покрывал лицо тонкой пылью, слепил глаза...
Справа Генрих с удивлением рассмотрел белесую поверхность, блестевшую в лучах солнца. Издалека эти небольшие озерца казались покрытыми льдом. Только через несколько часов пути Генрих разгадал загадку — это обмелевшие участки моря, высыхая, превращались в соляные озера. Должно быть, там добывалась соль.

Солнце напоминало раскаленное добела блюдце. Всадники прикрыли лица, оставив лишь узкие прорези для глаз, а мальчишкам пришлось совсем туго — никто о них не побеспокоился. Только Мбаса все так же улыбался, словно ему все было нипочем.
Путь оказался долог и у Генриха было время поразмыслить. Если признаться султану Марокко, что он сын короля, то последствия могут оказаться самыми непредсказуемыми. Либо султан прикажет доставить принца с почестями к отцу, либо наоборот, начнет требовать для себя нечто запредельное — огромный выкуп, к примеру. Кто знает, какой окажется характер у правителя. Так Генрих ничего и не решил. Доставят его к султану, а там поглядим...

Впереди показались стены какого-то городка, и всадники ускорили шаг — им хотелось поскорее устроить привал, отдохнуть в тени.
Город под названием Мид-Эль поражал своей беднотой — невысокие дома, больше походившие на сараи, выстроились в хаотическом беспорядке. Между ними протянулись известняковые плиты и казалось, что жилые кварталы составляют единое целое. Улочки были шириной в два-три шага, раскинь руки и коснешься стен по обеим сторонам.
Лишь в центре городка оставалось свободное пространство. Там расположился рынок и мечеть с высокой башней минарета.
По рынку бродили мулы и ишаки, груженые тюками и мешками с товаром. Народу было не так уж и много, но стоял постоянный гортанный гомон, здесь очень любили поторговаться.

Конный отряд вызвал оживление — оборванные чумазые мальчишки, что мчались за ними от самых ворот, подбежали стайкой и встали поодаль, раскрыв рты. С любопытством поглядывали взрослые, но заговорить не решались.
Сотник Мухаммед Абд аль-Хафид ни на кого не обращал внимания. Остановившись у колодца он, исполненный достоинства, ссадил на землю Генриха, спешился сам и перебросил повод одному из нукеров.
Жестами он указал Генриху на колодец, потом на лошадей. Понятно без слов, надо напоить.
Генрих пожал плечами, но спорить не стал. Пока всадники привязывали коней к длинной плетеной изгороди, он взял кожаное ведро и принялся лить воду в длинное деревянное корыто. Жан-Мишель сунулся было к нему, помогать, но Генриху было так скучно во время долгой поездки, что работа показалась замечательным развлечением.
Когда корыто наполнилось, мальчишкам было позволено напиться самим и умыться.

Тем временем подошли торговцы лепешками, кускусом. На деревянных лавках быстро расставили посуду, глиняные плошки, чайники.
Мальчишкам тоже дали блюдо с кускусом, одно на троих. Это местная каша, когда в обычное пшено добавляют все, что есть в доме — мясо, овощи, специи, каждый готовит на свой лад. Впрочем, как раз мяса в каше и не оказалось.
Зато сотнику подали печеную баранину, блюдо под названием тажин. На вид очень вкусно, жир так и блестел, так и переливался.
Ну и конечно же — чай, без него не существует восточной кухни.
После сытного обеда сотник прилег в тени подремать. Его воины, оставшись без командирского надзора, разбрелись по рынку.
Мбаса привлек к себе внимание местной ребятни. Хоть это и Африка, но похоже, что в этом городке не видели еще негритят.
Мальчишка потуже стянул на талии свою юбочку, так и норовившую сползти, и сказал:
— Я хотеть спать. А вы не устать разве?
— Ложись, ложись, пока нас снова на коней не забросили, — ответил ему Генрих.
Живот наполняла приятная тяжесть и глаза, конечно же, стали слипаться. Принц не стал противиться природе, Подложив под голову собственный локоть, он закрыл глаза и погрузился в сон...
Жан-Мишель и Мбаса быстренько устроились рядом, повертелись, поглазели на заклинателя кобр, который мучил бедную змею своей дудкой, и сами не заметили, как уснули.

Глава двадцать седьмая

Последняя неделя весны выдалась на редкость дождливой. Сена и Луара вздулись до верхнего предела и грозили наводнением. О приближении лета не напоминало практически ничего, кроме календарей. Серое небо было затянуто тучами, сквозь которые не мог пробиться ни один солнечный лучик.
Но бесконечная дробь падающих с неба капель не мешала герцогу Ангулемскому размышлять. Он был вне себя от бешенства. Даже верный пес забился под стол, чтобы не попасть хозяину под горячую руку.
На днях герцогу доставили весьма дурные вести — его наемник Брюльи предал своего господина и сбежал в неизвестном направлении, прихватив с собой королевского отпрыска. А ведь как все было здорово продумано! Попытка отравления не удалась и теперь несчастного парня, помощника повара, допрашивают так, что он признает за собой даже убийство Папы Римского Климента VIII.
Король, конечно, уже знал о случившемся. Он предпринимал все, чтобы разыскать сына, но не менее энергично Людовик искал злоумышленника, виновного в покушениях.
И герцог не намерен был терять время, он чувствовал, как сжимается тугая петля на его шее. Хоть и не повесят на самом деле, но провести остаток жизни в холодных каменных мешках Бастилии ему тоже весьма не хотелось.
Три дня назад король выехал на юг, чтобы на месте разобраться во всем и лично руководить поисками принца Генриха. Этот момент нельзя было упускать!
Герцог принял очень простое решение. Раз не получилось уничтожить сына, то необходимо лишить жизни отца! Во всеобщей смуте, что непременно поднимется по стране, он, герцог Ангулемский, выступит спасителем королевства и первым претендентом на трон. Правда, надо будет попутно избавиться от остальных, например от младшего принца — Филиппа. Этот мальчишка может спутать карты, если регентом выступит кто-то из де Гизов.
Но следует все тщательно продумать, осечки быть не должно.
Герцог взял со стола серебряный колокольчик и встряхнул, да так, что изящная безделушка вылетела из пальцев и ударилась о стену. Но слуга услыхал и быстро вошел в кабинет.
— Вот что... Срочно разыщи виконта де ла Вальер. Он наверняка напивается в ближайшей таверне.
— Слушаюсь, сир...
Слуга вернул хозяину колокольчик и неслышно покинул кабинет, а герцог придвинул кресло поближе к камину. Все же возраст давал о себе знать и сырость потихоньку покусывала суставы. Да и раны принялись ныть, не дают забывать о былых сражениях... А ведь какое славное было время! Не то, что сейчас — интриги, интриги, интриги...

* * *

Слуга герцога не стал рыскать по всему городу, он прекрасно знал, куда идти. И уже через полчаса он отряхивал от дождя свою шляпу на ступенях небольшой таверны под весьма воинственным названием «Меч и звезды».
В этой таверне к вечеру собирались отпрыски обедневших дворянских родов, которым гордость не позволяла пировать в захудалых трактирах, а бедность — в дорогих харчевнях, где за обычное жаркое требовалось уплатить чуть ли не десяток гиней.
Несколько грубо сколоченных столов в это время были еще пусты, к тому же погода не настраивала на шикарную попойку. Вот вечером совсем другое дело, соберется славная компания и вино будет литься рекой!
А пока что за дальним столом сидели четверо молодых людей в серых неприметных плащах и о чем-то беседовали вполголоса. Приветливая девушка подала им блюдо с перепелами, отшутилась в ответ на скабрезное предложение, увернулась от ленивого шлепка и исчезла за занавесью кухни.
Слуга герцога направился к компании. Остановившись рядом со столом он произнес:
— Господин виконт, вас приглашает к себе его светлость герцог. Он с нетерпением ожидает вас.
Самый молодой из четверых отставил кружку и поглядел на гонца. Недовольно оттер усы и ответил:
— Какого дьявола ты заявился сюда? Не мог поискать меня в другом конце Ангулема? Мы как раз успели бы закончить завтрак. Чего ему неймется, герцогу? А?
— Я не знаю, сударь. Он ведь не посвящает меня в свои замыслы.
— Еще бы! Уж кто-кто, а герцог умеет хранить свои тайны! Вот что, милейший, посиди в сторонке, пока мы не закончим. А лучше закажи себе вот этих перепелок, гляди, какие прожаренные!
— Герцог велел найти вас как можно скорее, сударь...
— Ладно, ладно... Все равно уже испорчен весь аппетит... Одна надежда, что разживусь у него деньжатами. Прошу простить, господа, важные дела! Надеюсь, мы вновь встретимся здесь вечерком!
Виконт поднялся, взмахнул шляпой в приветствии и направился к выходу. Слуга поторопился следом, едва поспевая.

* * *

— Входите, сударь, входите! — приветствовал гостя герцог Ангулемский.
Виконт де ла Вальер вошел в кабинет, небрежно поклонился и, не дожидаясь позволения, сел в свободное кресло.
Герцог поморщился. Его покоробила нарочитая фамильярность молодого нахала. И будь то в иное время, он бы нашел укорот на наглеца.
Но сейчас герцог сказал:
— Скажите, виконт, не надоело ли вам занимать постоянно в долг? Разве это делает вам честь? Я готов предложить вам небольшое... скажем так, дельце. И в награду вы получите свое собственное имение, заложенное еще три года назад. Я выкуплю его для вас.
— Весьма заманчиво, весьма... Я поступил к вам на службу и доволен ею. Но получить разом столь большую сумму я бы не отказался. Что же от меня потребуется?
— Скажу сразу — дело крайне опасное. Более того, у вас будет лишь один шанс из ста вернуться живым! Вас пугает такая перспектива?
Лицо юноши стало более вдумчивым, но ответил он почти без колебаний:
— Я готов рискнуть, чтобы покончить с этой унизительной бедностью.
— Прекрасный ответ. От вас требуется убить одну персону.
— Только и всего? Я сделаю это без колебаний, только назовите имя.
— Это... — герцог не закончил. Он стремительно поднялся и подошел к двери. Распахнул ее, проверил, пуст ли коридор. Но вернувшись к столу он не стал произносить вслух имя жертвы. Герцог взял лист бумаги и начертал на нем цветок лилии — королевский герб.
— Правильно ли я вас понял?... — помертвевшими враз губами вымолвил виконт.
— Да, сударь, это именно тот человек, о котором идет речь. Итак, вы по прежнему готовы?
— Теперь у меня даже нет шанса отказаться. Ведь так?
— Вы удивительно догадливы... Вы дадите мне ответ в этом кабинете. И если он будет отличаться от слова «да»...
Виконт глубоко вздохнул, собираясь с силами. А герцог тем временем скомкал листок и бросил его в камин.
— Я готов, — повторил виконт свое первоначальное решение.
— Вот и славно! — отлегло от сердца у герцога.
— Но как я сумею подойти к... этой персоне? Меня даже не подпустят на пушечный выстрел! Есть ли у вас какой-либо план?
— Несомненно. Я долго размышлял и кое-что придумал. Слушайте... Этот человек сейчас находится на полпути к южному порту, к Марселю. Сколько он там пробудет, не известно никому. Вам следует отправляться немедленно...
— И устроить засаду на обратном пути? — прервал герцога юноша. — Это нереально! Наверняка дорога будет проверяться, а сопровождать его будет полк гвардейцев.
— Не спешите, я продолжаю. Вам надо переодеться в другое платье. Такое, чтобы вас беспрепятственно смогли допустить к королю. Да еще и оставить вас наедине!
Виконт поглядел на герцога, словно на умалишенного.
— Я теряюсь в догадках... Чей же это костюм?
— Платье странствующего монаха-бенедиктинца! — герцог откинулся в кресле и победно взглянул на собеседника.
Действительно, вряд ли страже придет на ум подозревать монаха, которые во множестве бродят по дорогам страны. И все же виконт недоумевал:
— Но даже у монаха должна быть веская причина для беседы с кор... кхм... с тем человеком.
— Разумеется. Вы скажете, что принесли сведения о его пропавшем отпрыске. Тогда вас не то что пропустят, а на руках внесут!
— А у меня действительно будут эти сведения? Хотя бы для начала разговора.
— Да, будут. Я сообщу вам некоторые подробности, их хватит, чтобы заинтересовать нашу персону и оставить вас с ним наедине.
— Хорошо, сир, я вошел к нему. Что дальше? Меня наверняка обыщут. Ни кинжал, ни арбалет, ни тем более саблю мне не пронести.
Герцог загадочно усмехнулся.
— А вот теперь и будет самое интересное!..
С этими словами герцог подошел к секретеру, заслонил его собою от любопытных глаз гостя и чем-то щелкнул внутри. Из раскрывшегося тайника он вынул маленький футляр слоновой кости. Закрыв тайник, герцог вернулся к столу и положил футляр перед виконтом.
Юноша был сильно заинтригован. Раскрыв футляр, герцог вынул крошечный серебристый цилиндрик величиной с мизинец.
— Что это? — выдохнул виконт.
— Это — орудие смерти. Оно изготовлено мастерами Флоренции...
— Как же оно действует? Это яд?
— Яд в нем несомненно присутствует. Но это своего рода мушкет, только без пороха. Я точно не знаю его внутреннее устройство, мне лишь сказали, как пользоваться этим оружием. Если навести его на человека и нажать вот на этот крохотный рычажок у основания, то вылетит маленькая металлическая стрелка. Конечно, она не пробьет стальной панцирь, но с тканью легко справится. Стрелка вонзится в тело и яд убьет жертву, не мгновенно, а спустя несколько часов. Этого времени хватит, чтобы свободно уйти. Человек лишь почувствует, словно его ужалила пчела или комар. Так что вам, сударь, почти ничего не грозит... Звук выстрела хорошо бы скрыть, уронив поднос, бокал, стул наконец. Или просто кашлянуть погромче. Тогда этот человек даже не заподозрит, что в него стреляли. И еще... Здесь лишь один заряд, не промахнитесь!..

Голова виконта кружилась и нехорошие предчувствия витали вокруг, словно вороны. Но отступать было некуда, при отказе живым из этого кабинета он уже не выйдет.
А герцог продолжал:
— Слуги вам помогут переодеться. Придется выстричь тонзуру. Побольше цитат на латинском, вы ведь учились, не так ли? И наконец последнее... Я буду весьма доволен, если вам удастся устранить еще и сына нашей персоны. Этот мальчишка мне может помешать. Но главная цель — его отец. Сейчас ступайте переоденьтесь, а затем мы все подробно обсудим.
Вызвав слугу, герцог повелел сопроводить виконта в другую комнату, где уже была подготовлена монашеская ряса.

И в последнюю ночь мая новообретенный монах-бенедиктинец выехал на скромной лошадке из ворот замка герцога Ангулемского и не спеша направился в южном направлении, с трудом пробираясь по раскисшим дорогам...

Глава двадцать восьмая

Полуденный отдых затянулся — нукерам султана было некуда особо спешить. Конечно, глупо предполагать, что султан отправил целый отряд, чтобы получить какие-то несчастные триста монет с бедной деревушки. Но таких деревень уже набралось не меньше двух дюжин, вот терпение султана и закончилось.
После молитвы всадники засобирались в путь. Мальчишек забросили в седла, словно переметные сумки. Покинув город, отряд направился к западу.
В течение трех ближайших дней все повторялось — нукеры въезжали в новую деревню, собирали народ и требовали возвратить долг. Спорить мало кто решался, хоть и возмущались, конечно, но тихо, отвернувшись в сторону.
На четвертый день дорога привела в город Беркан.
Дома в городе были белого цвета, красивые и аккуратные. В отличие от Парижа, улицы здесь были чисты и выметены.
В центре города расположилась мечеть с величественным минаретом, что возвышался над городом. Голос муэдзина звучал так громко, что минарет казался низким и приземистым.

Здесь сотник Мухаммед Абд аль-Хафид направил коня к зданию караван-сарая. Привычным жестом распорядился напоить и накормить коней. Генрих уже не стал отвергать помощь друзей, втроем они управились гораздо быстрее.
После молитвы караван-баши стал собирать на стол, пришло время подкрепится.
Получив свою порцию каши, фруктов и чая, мальчишки расположились в тени пообедать. Сотник насмешливо разглядывал пленников, бросал какие-то фразы на арабском, вызывая громкий хохот у своих подчиненных.
А затем все погрузились в уже ставший привычным полуденный сон...

* * *

Жан-Мишель медленно, неуклонно проваливался в столь знакомый обморочный туман, а Генрих с испугом смотрел на его бледнеющее лицо. Принц потормошил друга за плечо, стараясь вывести из странного состояния, но Жан-Мишель сбросил его руку.
— Погоди... Не трогай меня сейчас... Должно случиться что-то... что-то страшное...
— Расскажи, что ты видишь? Кто нам угрожает?
— Не нам... Нет... Твоему отцу... Его сейчас убьют...
Принца в единый миг прошиб холодный пот. Он вскрикнул:
— О чем ты говоришь?! Кто смеет покушаться на короля?!
— Тшш, тише... Я пытаюсь... Я стараюсь вмешаться... Но это очень сложно, слишком большое расстояние. Я еще никогда это не делал... Нет, ничего не выходит, он меня не слушает...
— Кто не слушает? Мой отец? Ты хочешь подчинить его своей воле?
— Да. Но не получается... Сейчас я попробую по иному.

Жан-Мишель действовал неосознанно, по наитию, словно ему подсказывал путь кто-то свыше. Мальчик взял за руку принца и крепко-крепко сжал. Так, что пальцы хрустнули. Но Генрих не чувствовал боли, он неотрывно смотрел в черные зрачки Жан-Мишеля и уходил в их нескончаемую глубину.

* * *

А в это время...

Посланник герцога виконт де ла Вальер здраво рассудил, что не стоит терять время и мчаться к Марселю, на это уйдет по меньшей мере неделя, при таких-то ливнях. Потому он избрал другое направление и повернул лошадь к Парижу. Уж мимо своей столицы король не проедет.
Наиболее удобный путь между двумя названными городами проходил в предместье Орлеана. Именно там и остановился виконт, скрывшись от посторонних глаз в тенистой дубраве.
Ждал он недолго, всего два с половиной дня, питаясь скудными запасами черствого хлеба и засохшего сыра, запивая дождевой водой. Но роскошь лишь мешала бы настроиться на запланированное действо.

Заслышав топот копыт, виконт выбрался из кучи валежника, которую он наломал для тепла, и поскорей отбежал подальше вглубь чащи, дожидаться удобного момента.

На опушке показался передовой отряд гвардейцев, которые проверяли дорогу перед королевским кортежем. Два десятка солдат внимательно оглядели опушку и остановились, окружив ее по периметру.
Через полчаса подтянулись остальные — две роты гвардейцев и полурота мушкетеров. Они принялись устанавливать походный бивуак, чтобы провести приближающуюся ночь.
Карета, в которой находились король и принц Филипп, остановилась поодаль, но под моросящий дождь никто выходить не стал, пока не был установлен шатер.
— Ваше Величество, у нас все готово, — подбежал к карете бравый полковник.
— Превосходно, — ответил Людовик, открыл дверь и шагнул прямо в мокрую траву. — Филипп, выходи, надо немного размяться, прежде чем прятаться в шатер — дорога была длинной.

Мальчик выпрыгнул из кареты и сделал несколько приседаний, разминая затекшие ноги. Над ним быстро растянули чей-то плащ, скрывая от дождя, но Филипп отмахнулся:
— Не надо, уберите! Мне хочется немного свежести.
Король с улыбкой наблюдал за сыном. Они о многом уже поговорили, пока добирались сюда, но сколько еще не высказано...
— Ну, хватит, Филипп, не хватало еще простудиться. Забирайся в шатер, пора устраиваться на ночлег.
Мальчик и правда немного продрог, потому прислушался к словам отца.
Вокруг сгустились сумерки, но ночная темнота еще не наступила. Были расставлены караулы по всем направлениям, зажглись костры. Влажное дерево потрескивало, и было больше дыма, чем огня.

Невдалеке послышался громкий окрик:
— Эй, стой! Кто идет? Стой, говорят тебе! Назовись!
В ответ послышалось невнятное бормотание таинственного путника. На шум подоспел начальник стражи и несколько солдат с мушкетами наперевес. Перед ними стоял промокший до нитки монах в коричневой рясе с опущенным на лицо капюшоном. Его лошадь была такой усталой и изможденной, словно ее не кормили со дня рождения.
Начальник стражи помчался с докладом к полковнику. Тот решил удостовериться лично и тоже расспросил монаха.
Выслушав, полковник отправился на доклад к королю. Лишь получив разрешение и проведя тщательный досмотр — не спрятано ли на теле тайного оружия — провел путника в шатер.

Король внимательно взглянул на входящего, затем отпустил стражу. В шатре остались лишь трое — монах, сам король и его младший сын, принц Филипп. Мальчик лежал на свеже-сколоченном топчане, пропахшем приторным смолистым запахом.
— Мир вам, государь! — склонился в низком поклоне монах.
— Здравствуй, брат мой, — ответствовал Людовик. — С чем ты пришел? Какие известия ты желаешь сообщить мне?
— Мной проделан долгий путь, государь. Я слишком устал, позволь мне присесть.
— О, да, несомненно. Возьми этот стул и придвинь его поближе.
Монах поднял изящный стул, привезенный вместе с шатрами в обозных телегах, придвинул его к столу, уставленному фруктами и виноградом.
Филипп следил за происходящим сквозь приподнятые веки, но делал вид, что задремал. Так, ему казалось, он узнает больше тайн.
— Итак, я слушаю тебя, брат мой...
— Государь... Мне известно о постигшем тебя горе — похищен ребенок, принц Генрих. Я прав?
Людовик пытался разглядеть под низким капюшоном глаза монаха, но это не получалось. И король решил до поры скрыть подробности, не разглашая весть об исчезновении принца в недавней буре.
— Допустим... Продолжай...
— Все в руках Господа нашего, государь... Dies diem docet. Завтра мы будем знать больше, чем вчера!.. Мне известно, где находится несчастный мальчик и кто замыслил его похищение.
— Если это правда, моей благодарности не будет предела! — воскликнул король, хотя и понимал всю абсурдность заявлений монаха. Ведь ситуация с похищением уже давно разрешилась. — Однако, чувствую, что ты голоден. Все, что на этом столе, в твоем полном распоряжении.
— Благодарю, государь. Я с самого утра не ел ничего, кроме пары сухарей...
Монах наконец поднял капюшон и король увидел приятное молодое лицо, располагающее к себе любого, кто повстречается на пути. Монах взял яблоко и принялся нарезать его на дольки, чтобы не жевать целиком в присутствии короля. Людовик между тем задал вопрос:
— Как же тебя зовут, брат мой, и где твоя обитель?
— Мое имя — брат Периньон, государь. Из монастыря св. Бенедикта, что в Дижоне.
— И все же я в нетерпении... Скорей начни свой рассказ.
— Я видел тех, кто похищал принца. Я проходил мимо замка Латиньоль, в ту ночь, когда там произошла резня. Я спрятался у дороги, заслыша выстрелы и крики, а затем увидал, как вооруженные люди несли к морю двоих мальчиков. Тогда я не знал, что один из них — принц Генрих, я узнал об этом позже, по слухам, что носились повсюду.
Людовик внимательно слушал, поскольку любая весть, даже запоздавшая, волновала его сердце. А монах ловко усыплял внимание короля, отвлекая и заговаривая. Он привел несколько библейских цитат, указывая на смирение и покаяние, на греховность светской жизни и необходимость в молитвах.
И когда лицо короля смягчилось, монах принялся за дело... Сперва он отложил нож, наклонился к столу, спрятав левую руку в широком рукаве, нащупал пришитый изнутри тонкий стерженек. Слегка прижал его пальцем, направляя. И уже изготовился спустить рычажок для выстрела, но... Он совсем выпустил из виду «спящего» мальчика. А ведь напрасно! Филипп мгновенно вскочил, в один прыжок преодолел разделявшее пространство и вцепился зубами в локоть монаха, выдирая вместе с тканью клок кожи. От столь резкой и невыносимой боли монах взвыл и попытался отцепить мальчишку, но Филипп впился так сильно, что это было невозможно.
Людовик спохватился и громко закричал:
— Стража! Немедленно ко мне! Покушение!
Вбежали трое гвардейцев. Мигом разобравшись в ситуации, они стали скручивать монаха, заламывая ему руки, и все же он невероятным усилием вырвался на единый миг, стряхнул уставшего мальчишку. Филипп растянулся на земле. И теперь уже не таясь, виконт спустил курок миниатюрного мушкета. Послышался тихий хлопок, игла величиной с половинку ногтя вонзилась Филиппу под лопатку. Единственный заряд попал в цель.
Никто даже толком не обратил на это внимания, ведь мальчик лишь почесал «укушенное» место, но боли не почувствовал. Стрелочка запуталась в складках нижней рубашки, покачалась и упала на землю. Ее никто не заметил. А также никто не заметил, что у мальчика какие-то странные, остекленевшие, глаза... В них исчезли зрачки, или стали крошечными, как острие булавки...
Это в далекой-далекой стране Марокко Жан-Мишель принял на себя управление душой Филиппа, после неудачи с его отцом. И вот — получилось! Почти... Через два-три часа начнет действовать смертельный яд, от которого нет противоядия...

А «монаху» уже связали руки и король приказал посадить его обратно на стул, для допроса. Но первым делом король кинулся к Филиппу.
— Мальчик мой, как ты?.. Он не поранил тебя?
— Нет... Наверное, нет... — Филипп приходил в себя, прислушиваясь к внутренним ощущениям. Ничего не болело...
— Тогда ложись, попробуй уснуть.
Филипп снова лег в постель, а король вернулся к допросу:
— Объясните немедленно, что все это значит!
Виконт де ла Вальер проговорил:
— Я не знаю, в чем моя вина, государь. Должно быть, принцу что-то привиделось во сне... У меня не было злых намерений!..
— Вы намеревались меня убить? — настаивал король. — Но как? Почему вы не воспользовались ножом? Вот же он, перед вами.
Виконт молчал, угрюмо уставившись в пол. Он уже прекрасно понял, что его ожидают лишь пытки, длительные допросы, а затем казнь или, что еще хуже — пожизненная тюрьма. Даже выдав своего нанимателя, герцога Ангулемского, он не сможет освободиться. Потому — лучше молчать.
Поняв, что без применения силы ничего добиться не получится, король приказал:
— Уведите этого лживого монаха прочь. Свяжите еще крепче, чтобы не сумел бежать. Пусть едет с нами в Париж, там займемся им по настоящему. Но прежде обыщите его как следует, не верю, что он пришел без оружия!..

Виконта подняли на ноги и уволокли из шатра, а король остался в кресле, пытаясь успокоиться от пережитого волнения. Рядом тихо посапывал его сын, а за стенами перекликалась стража. Ночь принялась за свою обычную работу — усмирять дневную тревогу...

Глава двадцать девятая

Жан-Мишель вынырнул из ночной тьмы в яркий солнечный день (сказалась разница по времени), его взгляд стал осмысленным, но по-прежнему встревоженным.
— Ну, что, что?! Не молчи, скажи, получилось?
Принц затормошил друга, пытаясь добиться единственно желаемого ответа. И он его получил.
— Да, твой отец уже в безопасности. Убийца связан и обезврежен.
— Хвала Христу!.. — облегченно вздохнул Генрих.
— Погоди... Вместо короля должен погибнуть твой брат...
— Ты пугаешь меня... Расскажи немедленно, что там произошло! При чем здесь Филипп?!
— Я не смог управлять душой твоего отца, но с Филиппом все получилось. Наверное, ваши души более близки... И теперь Филипп отравлен. Яд настолько силен, что противоядие уже не успеет подействовать, даже если оно и разыщется. Твой брат обречен...
Принц Генрих потрясенно замолчал. Он лихорадочно искал выход, но ничего не приходило на ум. Тогда Генрих схватился за рукав Жан-Мишеля, как хватается за соломинку утопающий:
— Ты не можешь... Ты не можешь так все оставить! Спаси его! Ну, сделай хоть что-нибудь!
— Что я могу... Это уже бесполезно...
— Не хочу ничего слышать! Возвращайся обратно и вылечи Филиппа!
Жан-Мишель с сомнением качнул головой, но все же поддался на уговоры. Он снова сжал ладонь принца и погрузился было в транс. Однако им помешали...
Сотник Мухаммед Абд аль-Хафид, зевая и хмурясь, поднялся со своего ложа, стал расталкивать нукеров. Дневной сон не освежил его, а наоборот, только добавил усталости. Но надо было продолжать путь.
— Эй, вы, грязные лягушата! Вставайте живей! — крикнул он мальчишкам.

Смысл этой фразы ребята поняли, даже не зная языка, но принц вовсе не собирался подчиняться. Жизнь брата была во сто крат важней, чем собственная! И Генрих тихо сказал Жан-Мишелю:
— Продолжай, не обращай внимания...
Увидев, что ему не подчинились, сотник разгневался. Он подошел ближе и пнул принца в бедро:
— Ну, ты! Я приказал подниматься!
Только что проснувшийся Мбаса бросился на защиту, но был отброшен вторым пинком.
Тогда Генрих, скрутив в тугой комок царственную гордость, кинулся сотнику в ноги и стал умолять:
— Прошу вас, погодите немного! Дайте нам всего несколько минут! Мой брат может умереть!
— Что ты говоришь, я ничего не понимаю! — сотник пытался освободиться, но принц крепко обнимал его за сапоги, пытаясь уговорить.
— Всего пять минут!
— Кто-нибудь, скажите, чего хочет этот щенок?! Иначе я просто прикончу его!
В караван-сарае было несколько путников, которые забрели отдохнуть и пообедать. По счастью, одному из них было известно несколько французских слов.
Невысокий тощий араб встал из-за столика, отставив чашку, и подошел поближе. Он вслушался в просьбы принца и как сумел перевел их.
— Какой еще брат? Где он? Этот эфиоп, что ли?
— Нет-нет! Мой брат далеко отсюда, но мы сможем его излечить даже на таком расстоянии.
— Я тебя понял, ты хочешь затянуть время. Да ты просто ленивый сын ишака, и не хочешь предстать перед нашим всемилостивейшим султаном!
— Нет, вы ошибаетесь. Я лишь хочу спасти брата. Умоляю, всего несколько минут!
— Ай, шайтан с тобой. Пять минут!
Генрих наконец отпустил сотника и быстро развернулся к Жан-Мишелю:
— Продолжай скорей!
Жан-Мишель взял принца за руку и стал медленно погружаться в небытие. А вокруг собрались зрители, предвкушая необычное развлечение. Они тихо посмеивались, глядя, как застывал мальчишка, как бледнело его лицо.
— Если этот факир и правда что-то умеет, то султан отвалит нам не одну сотню золотых дирхемов!.. — сказал вслух сотник, устраиваясь поудобней.

* * *

Король проснулся от протяжного хриплого стона и первой мыслью было: «Филипп!..». Беспокойство подбросило Людовика с постели в единый миг. Он метнулся к сыну, едва не сбив при этом стойку шатра.
Мальчик крутился с боку на бок, словно механическая кукла, без остановки, и стонал. Людовик первым делом крикнул в проем, чтобы разыскали лекаря, которого весьма предусмотрительно захватили в этот поход. Затем повелел разжечь свечи и вернулся к мальчику.
Яд начал действовать быстрей, чем было рассчитано — наверное, потому что попал в тело ребенка, а не взрослого.
Лоб Филиппа влажно блестел, глаза широко раскрылись. Сквозь стон и хрип пробивались бессвязные фразы, в которых невозможно было разобрать слова. Людовик пощупал лоб мальчика — холодный и липкий...
Король страшно взволновался и, едва вбежал в шатер доктор, принялся за расспросы:
— Что с моим мальчиком?! Прошу, посмотрите его! Неужели чума?! Что за странная лихорадка?
Доктор склонился над мальчиком и принялся за осмотр.
— Нет... На чуму не похоже, нет высыпаний на теле. И по другим признакам что-то иное. Что он ел за ужином?
— Все как обычно, фрукты, сыр, пирожные... Я ел то же самое, но как видите, здоров. Святой Франциск... Я все понял... Негодяй монах каким-то образом отравил моего мальчика!.. Как ему это удалось?!
— Хм... Яд? О, да, вполне вероятно. Хотя эти симптомы мне незнакомы... Большинство известных ядов дают совершенно иные результаты. А здесь сочетание лихорадки, судороги, усложненное дыхание...
— Послушайте, мне важно лишь одно — спасите моего сына! Делайте уже что-нибудь!
Филипп между тем уже затих. Его тело вдруг выгнуло дугой, пальцы на руках скрючило в подобие ястребиных лапок.
— Ложку, скорей передайте мне ложку! — вскричал доктор. Король схватил со стола ложку и отдал ему.
Доктор вставил серебряный предмет в рот мальчику и сказал:
— Иначе он откусит сам себе язык... Начались судороги, причем весьма сильные. Придерживайте его, ваше Величество, а я посмотрю, какое лекарство можно приготовить.
На губах мальчика показались пузырьки пены, хрип усилился многократно. Наконец мальчик закричал...

* * *

Жан-Мишель схватился руками за голову, зажимая уши. В его голове протяжным эхом звенел громкий крик, доставляя невыносимую боль.
— Что, что там? Говори! — Генрих пытался понять, что произошло в далекой Франции.
— Все очень плохо, твой брат умирает... Яд поразил все его тело, добрался до самых потаенных частей... Я пытаюсь ослабить боль, но это плохо удается. Дай мне руку снова...
Генрих подал ладонь и Жан-Мишель продолжил:
— Я попробую вывести яд. Вот только получилось бы...
Возобновив прерванную на миг связь, он принялся за дело. Яд уже впитался в кровь, но большая его часть оставалась в печени. Именно туда и устремил свой тайный взгляд Жан-Мишель. Усилием мысли он скомкал ядовитую сущность в тугой шар бурого цвета, покрытый шерстью и паутиной, вытащил его наружу и сжег в пламени свечи. Конечно, все это было незаметно для глаз короля и доктора. Они лишь увидели яркую вспышку, а потом Филипп немного успокоился, словно чуть утихла боль.
А Жан-Мишель продолжал. Сейчас он принялся прочищать кровь принца, выгребая растворившийся в ней яд. Бурые нити съеживались, слипались в комочки и тоже сгорали над свечой. Постепенно тело мальчика очищалось, дыхание успокаивалось. Оставалось самое сложное — освободить от яда мозг...
Жан-Мишель начал очистку. Он действовал, словно ювелир, чтобы не задеть, не повредить хрупкие сосуды. Но даже полностью уничтожив ядовитый след, он не принес исцеление. Принц лишь прикрыл глаза, глубоко и спокойно вздохнул. А затем погрузился в безмятежный и беспробудный сон.

— Я сделал все, что в моих силах... — произнес виновато Жан-Мишель. — Но я не справился...
— Филипп умер?.. — глухо спросил Генрих, отворачиваясь, чтобы скрыть непрошеные слезы.
— Нет-нет! Он жив, но...
— Но что?
— Он спит.
— Спит? Ну, это уже не так страшно.
— Погоди, он не просто спит. Он не сможет проснуться! Он будет спать долго-долго, пока не определят, чем его можно вылечить окончательно. Надо узнать, что за яд ему подсунули, и какое от него противоядие. Лишь тогда чем-то можно помочь.
— Эй, вы! Мне еще долго ждать? — это вмешался сотник Мухаммед Абд аль-Хафид. Ему надоело наблюдать, как два мальчишки болтают о чем-то непонятном, и совершенно ничего не происходит. — Ты уже вылечил своего брата?
— Да, хоть и не совсем, — ответил через переводчика Генрих.
— Странно, мы даже и не заметили. Может, ты нам соврал?
Сотник с насмешкой обвел взглядом окружавших его зрителей, словно ища поддержки.
— Нет, я говорил правду. Но теперь это уже неважно, мы готовы продолжить путь, — Генрих говорил устало, ему действительно все было безразлично. Главное, что Филипп остался жив.
— В путь, так в путь, — слегка разочарованно сказал сотник. Он не увидел ни пожирания огня, ни полета в воздух, вообще ничего из арсенала многочисленных фокусников. — Набери воды в эти мешки.
Он бросил принцу три больших кожаных мешка и, не оглядываясь, отправился седлать коня. Генрих и Мбаса быстро справились с заданием и вскоре отряд выехал из города.

* * *

В королевском бивуаке тоже собирались в путь. Людовик решил не дожидаться утра, а немедленно выезжать в Париж. Принц Филипп погрузился в странный сон, доктор ничего не мог объяснить. Лже-монах, виконт де ла Вальер, замкнулся и не поддавался ни на расспросы, ни на угрозы. Да он ведь и не мог сказать, что за яд был применен. И к большому сожалению крошечный цилиндрик, поразивший принца, не был обнаружен даже при повторном осмотре. Он ловко притаился в складках тяжелой шерстяной рясы.
В Париже король соберет всех самых известных лекарей королевства, пригласит врачевателей со всей Европы. И принц Филипп обязательно очнется от своего беспамятства...

Глава тридцатая

Столица Марокко, город Рабат...
Только сейчас мальчишкам открылось в полной мере все великолепие Востока. Дома высотой в два-три этажа, с балконами и верандами, увитые плющом, утопающие в роскоши. Словно бедность осталась за городскими воротами. Даже улочки были вымощены плотно подогнанными каменными плитами.
Отряд продвигался по городу не спеша, чтобы ненароком не налететь на кого-то из многочисленной знати. Шикарные паланкины с занавесями то и дело норовили встать поперек дороги, словно каждый из них — центр Вселенной.
Сотник злился и, будь на то его воля, слуги этих вельмож, переносившие паланкин, получили бы за дерзкую невнимательность по десятку плетей. Но приходилось терпеливо дожидаться, ведь неизвестно, кто скрывается внутри.
Пришлось проехать чуть ли не весь город, пока добрались до дворца султана. Массивные внутренние ворота распахнулись, пропуская всадников.
Широкая дорожка, посыпанная красным песком, вела вглубь великолепного сада, сквозь стройные ряды кипарисов и фруктовых деревьев.
Сотник оставил своих людей у самого входа, а сам повел пленников вперед, давая по пути наставления:
— Наш всемилостивейший не любит, когда ему перечат, так что лучше промолчать, чем спорить. Расскажете ему все без утайки, а уж он решит, что с вами делать.
Купол дворца, покрытый глазурью, сиял на солнце, слепил взор. Стены с бойницами и колоннами украшал искусный орнамент, исполненный в виде арабской вязи.
Даже сотник слегка заробел, переступив порог. Подошел статный вельможа, жестом призвал за собой.
Мальчишки шагали вслед за ними, разглядывая стены — такого великолепия они не видали еще. Даже Лувр и Версаль показались Генриху бедняцкими хижинами по сравнению с дворцовыми галереями. Золото, сплошь только золото... Стены, потолок, все в позолоченных орнаментах. А на полу мягкие ковры, бесчисленное множество... Шаг становится бесшумным, невесомым, словно идешь по облаку.
Здесь царило безмолвие и спокойствие, сонное, тягучее...
Раскрылись створки огромных дверей, высотой в три человеческих роста. Вельможа склонился в поясе и произнес:
— Входите, уважаемый Мухаммед Абд аль-Хафид...
Сотник подтолкнул мальчишек перед собой.
Громадный, пустынный зал раскинулся перед ними. На таком поле могли бы с легкостью затеряться два-три гвардейских полка.
И каким странным показалось громогласное эхо, прозвучавшее немедленно:
— Подойдите ближе! Всемилостивейший султан ожидает вас!
Сотник заторопился. Его шаг ускорился, почти превратившись в бег.
Султан Марокко, Абд Ахмед аль-Мансур, восседал на роскошном диване, обшитом алой парчой и золоченой тесьмой. Он был примерно одного возраста с отцом Генриха, слегка рыхловат и полноват. Весь его облик говорил о властном и противоречивом характере.
По обеим сторонам почтительно стояли советники и военачальники, во главе с великим визирем Хасаном ад-Дином Фархади.
Сотник бросился ниц к ногам султана, попутно толкнув в спины Жан-Мишеля и Генриха. Ну а Мбаса и сам понял, что надо сделать.
Впрочем, Генрих вовсе не собирался валяться в пыли, он немедленно выпрямился, скрестив на груди руки. Послышался всеобщий вздох — возмущение вельмож не знало предела. И султан, конечно, не смолчал:
— Поднимись, Мухаммед. Кого ты привел ко мне? Этот мальчишка весьма невежлив. Ты что, не мог продать его по дороге? К чему тащить в мой дворец всякий хлам?
— Прошу простить меня, о великий султан! Я дерзнул подумать, что он будет тебе интересен. Ведь этот мальчик наверняка сын кого-то из европейской знати. Изволь лишь обратить внимание на его тонкие кисти, на его нежную кожу. Это не простой бездельник из нищих, о нет! Расспроси его, о великий! Тебе он не посмеет солгать.
Султан тяжело задышал. Жара донимала даже во дворце, хоть невольники за его спиной и работали вовсю опахалами из павлиньих перьев.
— Прежде ответь мне ты, Мухаммед, как исполнено мое повеление? Все ли должники оплатили свой долг?
— Да, повелитель. Были недовольные, но все они не решились протестовать в открытую. Лишь в одной деревушке, название которой слишком незначительно для твоих ушей, о повелитель, не нашли денег. Вот там я и взял в счет долга этих мальчишек. Они показались мне весьма занятными.
— Превосходно. Позже передашь деньги казначею. Эй, вы, поднимитесь!
Сотник пихнул Жан-Мишеля сапогом и тот резво вскочил. Мбаса не стал дожидаться пинка, поднялся сам. Негритенок опустил глаза, словно понимая, кто он сам, и кто перед ним.
Султан взглянул на этих двоих лишь мельком, а вот Генрих его весьма заинтересовал.
— Назови свое имя! Откуда ты родом, из какой страны? — не дождавшись ответа, султан раздраженно спросил: — Мухаммед, почему он молчит?
— О повелитель, этот мальчишка не понимает наш язык.
— Как же ты с ним общался? Наверное, тумаками и затрещинами? Позвать толмача!
По этому приказу из толпы разряженных советников и вельмож выбежал низенький человечек со сморщенным лицом. Он засеменил к дивану и склонился в низком поклоне перед султаном.
— Спроси, на каком языке он говорит?
Переводчик принялся спрашивать на более всего известных языках и Генрих откликнулся на французскую фразу:
— Я родом из Франции, великий султан. Мое имя — Генрих де... — принц замялся, придумывая на ходу. И чтобы не запутаться в собственной лжи, взял имя погибшего в бою опекуна, — Генрих д’Ориньяк. Мой отец — граф д’Ориньяк. Несколько дней назад мы попали в жестокий шторм, меня вынесло за борт и так я оказался здесь, в вашей стране. Я прошу помочь мне добраться до берегов Франции и мой отец не поскупится, оплачивая мое спасение.
Султан внимательно выслушал переводчика и рассмеялся:
— Ты считаешь, что мне нужны ваши жалкие гроши? Я не так беден, как тебе могло показаться! Я могу сделать сотню таких мальчишек, как ты, из золота и раздарить статуи нищим на рынке! Но оставим это... Итак, ты граф?
— Да, великий султан.
— Это ничего не значит. Ты жив до сих пор лишь потому, что мне пришлась по душе твоя дерзость. Иначе я приказал бы сварить тебя в масле. А еще можно содрать кожу, это тоже весьма занимательно.
У принца слегка задрожали губы, но он взял себя в руки и не отвел глаз.
— У меня на конюшне убирают навоз два испанских гранда, на скотном дворе работает польский князь, а за столом прислуживает мальтийский рыцарь. Они все захвачены мною в сражении и превращены в рабов. Неверный может быть либо рабом, либо... мертвым. Ты что предпочитаешь, мальчик?
Султан перешел на ласковый, елейный тон, но Генрих продолжал надеяться:
— И все же я очень, очень прошу — отправьте меня во Францию. Поверьте, мой отец не пожалеет никаких средств!
— Ты опять про деньги... Надоело! Помолчи немного, я займусь остальными. Эй, Абдалла! Подойди-ка.
К дивану плавно подплыл огромный толстый вельможа с сильно набеленным лицом. Это был Верховный евнух, Абдалла аль Феруджи. Свирепый, хитрый, умный... По сути, он легко мог уничтожить любого, кто встал бы на пути его планов.
— Абдалла, как тебе нравится этот чернокожий? Из него получится великолепный евнух, не так ли? Вот и забирай, в моем гареме он будет весьма кстати.
Абдалла широко ухмыльнулся и схватил Мбасу под локоть. Мальчишка дернулся, но хватка была железной. Генрих не понимал, что происходит, но почуял, что негритенку грозит нечто страшное.
— Куда вы его тащите?! — вскинулся принц и метнулся к другу. Обхватил его за талию и попытался освободить из лап Верховного евнуха. — Отпустите немедленно! Я не позволю!
Султан раскатисто засмеялся, хлопая себя по коленям.
— Тащи, тащи его! Не поддавайся!
Несчастного Мбасу едва не растерзали надвое, но вокруг лишь заливались смехом.
Наконец султан позволил переводчику объяснить, куда вели Мбасу. Генрих мигом понял, какая участь ожидает негритенка. Но сам Мбаса не ведал значение слова «евнух».
— Успокойся, успокойся, граф! Это будет совсем просто — отрежут лишнее, смажут маслом да закопают по пояс в горячий песок пустыни. Через несколько дней все заживет. От этого умирают всего два-три мальчишки из сотни, сущая мелочь! — веселился султан.
И тогда Генрих прибегнул к последнему доводу. Он отпустил Мбасу, вернулся на свое место и проговорил сквозь душившие его слезы:
— Я не граф, великий султан... Я сын короля Франции, принц Генрих...

Глава тридцать первая

Довольная ухмылка медленно исчезала с лица повелителя Марокко. В зале смолкли все звуки, повисла напряженная тишина. Все смотрели на Генриха, словно он на их глазах превратился ту самую золотую статую, о которой упоминал султан.
Сотник, стоявший позади принца, едва не схватился за голову, когда понял, какая птичка угодила в его силки.
А сам султан пребывал в некоторой растерянности, но быстро восстановил царственную осанку. Он процедил сквозь зубы:
— Значит, ты мне солгал?
Генрих покраснел до ушей, и еле совладав с собой, ответил:
— Прости, великий султан, я вынужден был это сделать. Я не знал, как ты относишься в монарху Франции.
— И теперь ты хочешь, чтобы я поверил? Кто поручится, что это не очередная ложь? Ты пытаешься спасти свою никчемную жизнь, вот и сочиняешь разные небылицы. Я прав?
Придворные закивали головами, подтверждая слова правителя.
Задумавшись на миг, Генрих ответил:
— На этот раз я сказал сущую правду. Наверняка весть о моем исчезновении уже пронеслась по всей Европе. Ты с легкостью можешь проверить мои слова.
— Да, я так и поступлю. Мое решение таково — будешь гостем в моем дворце, пока мой посланник не вернется из твоей страны. И поверь, если ты все же солгал — ты пожалеешь, что не умер сегодня! Абдалла, забирай этого негра, делай, что велено!
Принц возмутился — опять султан за свое!
— Этот негритенок — мой слуга! Я требую оставить его со мной!
— Ты можешь только просить, но никак не требовать, — султан пошевелил толстыми пальцами, усеянными перстнями. — Хорошо. Я сегодня настроен благодушно. Отпусти этого раба, Абдалла. Принц, а что ты скажешь о третьем мальчишке, который еще не произнес ни слова? Он тоже твой слуга?
— Нет, великий султан, я не буду больше лгать. Этот мальчик — мой названный брат. Он уже трижды спасал мою жизнь.
— Вот как? Это любопытно. Ты расскажешь мне об этих историях, у нас будет много времени для бесед. Визирь! Запиши мой указ: направить посольство к франкам. Выяснить, что там у них с наследником произошло. Ну и договориться о выкупе, если это действительно принц. Хотя нет, погоди... О выкупе упоминать не следует, я еще подумаю, какую выгоду извлечь.
А мальчишек тем временем вымыть, приодеть, накормить. Отправь их в мой гарем, пусть жены займутся этим. Все, уведите! Продолжим совет...
Верховный евнух низко поклонился государю и увел мальчишек из зала.

Дворец султана Абд Ахмед аль-Мансура представлял собой бесконечную череду покоев, предназначенных для того, чтобы с царственным великолепием расселить в них женщин, придворных и рабов. Выстроено почти полусотня отдельных построек, в каждой свой фонтан во внутреннем дворике. А также ко дворцу пристроены громадные конюшни на несколько тысяч лошадей и бесконечный лабиринт дворов, мечетей, садов, которые были обнесены стенами. Там проживали сотни слуг и рабов, население целого маленького городка.
Абдалла провел детей по бесконечной анфиладе, укрытой коврами, уводя все дальше и дальше, пока они не вошли в приземистый домик с высокими стенами, скрывающими от посторонних глаз один из залов гарема.
Вернее сказать, в сам гарем их, естественно, не допустили — мужчинам, даже столь юным, доступ в него запрещен под страхом смертной казни. Потому евнух привел их в комнату для гостей.
На двух низких столах стояли граненые чаши из богемского стекла, из которых пили мятный чай, и бесчисленные медные ящички с чаем, сластями.
Вскоре в комнатке появились разодетые в шелк и муслин женщины. Абдалла передал приказ султана и ушел по своим делам.
Мальчишки замерли в растерянности, но долго скучать им не дали. Женщины с радостными воплями набросились на несчастных детей и мгновенно сорвали с них остатки потрепанных одежд. Генрих залился краской от стыда, но поделать ничего не мог. Его руки и ноги были крепко схвачены, а сопротивление подавлено.

Левую часть комнаты занимал небольшой квадратный водоем, дно которого было выложено голубой и зеленой мозаикой. Мальчишек окунули в чистейшую прохладную воду, принялись натирать розовым мылом и оттирать пемзой. Не слушая возмущенные вопли, женщины ловко стерли пыль и въевшуюся грязь, вымыли волосы какой-то вкусно пахнущей пеной.
Затем разложили мальчишек на узкие лавки и стали натирать маслом с таким одуряющим запахом, что Генрих едва не задохнулся. Голова кружилась, свежесть заполняла тело сквозь все поры растертой докрасна кожи.
Буквально из ниоткуда появилась детская одежда, и все трое были облачены в восточный наряд — синие шелковые штаны, жилетки из красного атласа, золоченые туфли, и белые тюрбаны. Этот пестрый наряд был дан мальчишкам словно в насмешку — так не одевались правоверные. Но конечно же, Генрих не знал и не ведал, что это было оскорбление.
Весело переговариваясь, женщины оглядывали дело рук своих. Потом потащили ребят за роскошный стол, что ломился от всевозможных фруктов и сладостей. Крупные оранжевые апельсины, красные гранаты, розовый шербет и рассыпчатая халва, сушеный изюм — все это показалось голодным мальчишкам дарами из рая.
Мбаса первым прыгнул на подушки, запихал в рот попавшиеся под руку фрукты, за что получил крепкую затрещину от одной из женщин. Черным не пристало сидеть за одним столом с господами! Принц не успел вмешаться, да и не слишком торопился — чужие обычаи надо уважать. Негритенок вылез из-за стола и сел в сторонке на корточки, дожевывая абрикос.
А его место заняли Генрих и Жан-Мишель. Женщины принялись скармливать им фрукты, заливаясь смехом всякий раз, когда сок начинал течь с подбородка на одежду. Вскоре мальчишки уже стали отбиваться от угощения, что было весьма нелегко. Вконец утомившись, Генрих вытер слипающиеся губы ладонью и сказал:
— Все, больше я не смогу съесть. Хоть казните.
Уловив смысл сказанного, одна из жен султана распорядилась провести гостей в спальню, где их уложили на широкие мягкие перины, в которых можно было бы проспать целую вечность...
Помещение, где отдыхали гости, уютно укрывалось от посторонних глаз темно-вишневыми портьерами. Солнечные лучи не проникали сюда, равно как и голоса обитателей гарема.
Пушистая кошка с наглыми зелеными глазами пробралась в спальню, огляделась и прыгнула на постель к Жан-Мишелю. Взобралась ему на грудь, мурлыкнула о чем-то своем и заурчала, навевая сон. Жан-Мишель не стал прогонять зверя, хоть кошка и нагуляла приличный вес на султанских обедах...
Прохлада приятно успокаивала и казалось, что все неприятности уже далеко позади...

Вечером султан соизволил пригласить царственного гостя в свои покои. Друзья принца такое приглашение не получили и были вынуждены остаться. Угрюмый темнокожий евнух принес бронзовый стакан и тройку кубиков. Мбаса и Жан-Мишель принялись с увлечением бросать кости, споря и перебивая друг друга. Евнух постоял с минуту, глядя на их игру, потом что-то сказал по-арабски и поманил Генриха за собой.

Глава тридцать вторая

Внутреннее убранство султанского сераля выглядело настолько пышным, что Генрих не сразу разглядел самого владыку. Султан Абд Ахмед аль-Мансур разместился чуть поодаль от входа, словно специально укрываясь от входящих. На низком золоченом столике стоял серебряный кальян с колбой из цельного хрусталя, и масляная лампа, дающая тусклый рассеянный свет. Позади повелителя невидимой тенью притаился переводчик.
— Подойди, подойди, принц. Я позволяю присесть рядом со мной.
Евнух с готовностью подтолкнул мальчика вперед, а сам быстро скрылся с глаз всемогущего повелителя, настроение которого менялось так часто, что не успеешь и глазом моргнуть, как останешься без головы.
Генрих прошел вперед, обходя высокие китайские вазы из тончайшего фарфора, стоившие целое состояние. Он сел на подушку и затаив дыхание, готовясь услышать любую новость, даже самую неприятную. Но султан смотрел почти равнодушно, сверкая масляными глазками. Затем вынул изо рта длинный чубук трубки, выпустив облако дыма к потолку из кедрового дерева. Протянув чубук мальчику, султан предложил:
— Попробуй, принц. Наверняка у себя во Франции ты такого не испытывал!
Генрих с сомнением покосился на кальян. Он не то, что не пробовал, но даже и не видал раньше подобное приспособление.
Посчитав отказ с первых же мгновений разговора невежливым, Генрих принял чубук и втянул в себя воздух. В кальяне булькнула вода, а в горло мальчика проник горячий дурманящий дым. Генрих закашлялся, чем вызвал одобрительный смешок у султана. Потом принца повело, комната закружилась, все быстрей и быстрей, пока глаза не сомкнулись. В голове замелькали картинки, одна интересней другой, словно кто-то вращал большой разноцветный зонтик, схожий с радугой в полнеба.
Султан невозмутимо дожидался, пока принц не придет в себя. А дождавшись, произнес:
— Слаб ты, совсем еще мальчик. С первой же затяжки потерял разум. А ведь собираешься править!
— И вовсе я не слаб! — воспротивился Генрих. — Я могу еще!
— Ладно, хватит уж. Я с тобой беседовать хочу, а не разглядывать, как ты спишь. Расскажи мне, как ты попал в мою страну. Я слушаю со вниманием.
— Великий султан... Я и сам еще не очень хорошо понимаю, как оказался в твоих владениях, — и принц принялся рассказывать. — Началось все в тот день, когда банда разбойников похитила меня из замка на морском побережье. Эти негодяи провезли меня в корабельном трюме на безлюдный остров, где продержали почти неделю. Потом по счастливой случайности я оказался на борту фрегата, что разыскивал меня. Бандиты получили выкуп и скрылись, а корабль отправился к берегам Франции. Я думал, что все завершилось, но налетел ураган. Я случайно упал за борт, меня подхватил смерч и унес в неизвестном направлении. И вот я оказался на берегу страны, название которой я тогда не знал. Меня и моих друзей приютили жители какой-то деревни. Наутро появились твои воины и привезли меня в этот город. Вот и вся история, что со мной произошло. А теперь я лишь надеюсь на твое великодушие...
Султан молчал, лишь потягивал кальян. Он внимательно слушал переводчика, но о чем были его мысли? Наконец кивнул и сказал, плавно растягивая слова:
— Увлекательная история... Ты много испытал и теперь знаешь, что кроме дворцов существуют и хижины. Будущему правителю надо беспокоиться о своих поданных, уж я это прекрасно знаю. Мои воины ни в чем не нуждаются! И ты сам можешь увидеть результат — неверные уже не один десяток лет пытаются завоевать Танжер или Сеуту, но мои храбрые алькаиды сражаются, словно львы! И если король франков пожелает вступить со мной в схватку, то потеряет свою армию всю, до последнего воина. Если ты попадешь домой, то передай отцу мои слова.
Генриха резануло это коротенькое «если», и он стиснул зубы. Султан продолжил:
— Сотник, что привез вас сюда, рассказал мне про забавное поведение твоего «брата», как ты его называешь. Он устроил целое представление, развлекая моих нукеров. Расскажи про этого мальчика и про то, как он спасал тебе жизнь.
— Великий султан... У этого мальчика есть некий дар предвидения. Он иногда может предсказать надвигающуюся на меня смертельную опасность. Трижды у него это получалось, потому я и жив до сих пор.
— Аллах наградил его или же это дар дэвов? Не знаю, не знаю... Странный мальчик... Пожалуй, я велю присматривать за ним получше. Что, если он в силах насылать проклятия?
— Нет! В его сердце нет зла! Я готов за него поручиться!
— Ты еще слишком юн и вряд ли сможешь поручиться даже за себя самого... Ну да оставим это!

Султан поднял ладонь кверху — по этому знаку в комнату бесшумно вошел слуга, унес кальян. Вместо него поставили на столик серебряный поднос с несколькими блюдами не слишком привлекательного вида. Генрих вспомнил сушеную саранчу и переглотнул. Султан взял с подноса одну тарелку, протянул гостю и сказал:
— Принц, отведай вот это лакомство. Это зерна граната, сваренные в меду. Очень, очень сладкие. Отведай!..
Генрих нерешительно принял легкую тарелочку. Как это есть, руками? Султан ждал, с легкой усмешкой наблюдая замешательство гостя. Мальчик вздохнул и обмакнул в тарелку пальцы. Зачерпнул немного мягких коричневых зернышек, поднес ко рту. И правда, приторно-сладкий вкус Генриху пришелся по душе, такого он еще не пробовал даже на роскошных пиршествах в Тюильри и Версале.
— Вижу, понравилось. Это блюдо будет еще вкуснее, если зазвучит приятная музыка. Эй, вы там, начинайте!

На этот приказ в комнату вошли четверо музыкантов в ярких праздничных одеяниях. Они разместились прямо на полу и полилась тягучая арабская мелодия. Генрих присмотрелся, его заинтересовали инструменты необычных для европейца форм. Один из них, rebab, нечто вроде маленькой примитивной скрипки. Музыкант поставил скрипку на бедро и водил по ней небольшим смычком. У второго инструмент назывался «пау», это косая флейта из тростника. Третий играл на инструменте, похожем на лютню с тремя струнами, а у четвертого между колен был зажат тамбурин.
Султан вновь еле заметно качнул ладонью и, повинуясь этому знаку, в комнату впорхнули разряженные в шелка девушки. Их лица прикрывала сиреневая вуаль, на плечи ниспадал полупрозрачный платок. Босыми ногами они плавно кружились в замысловатом танце, позвякивая блестящими украшениями. Обнаженный живот колыхался, словно прибрежная волна. Пупок украшал переливающийся драгоценный камень.
Едва Генрих увидел сей прекрасный танец, как у него перехватило дух. Щеки заалели, в груди разлилось одуряющее разум тепло. Мальчик был именно в том возрасте, когда ребенок превращается в юношу, а значит, любой намек на женскую красоту воспринимался им, словно кинжальная рана в сердце.
Султан ухмылялся, искоса поглядывая на принца. Неспроста он устроил этот небольшой праздник, неспроста... Хотел он смутить гостя, чтобы затуманенный гашишем и женскими чарами мальчик раскрыл какие-то секреты? Кто знает...
Но прошла минута, за ней другая, а затем Генрих перестал воспринимать происходящее — веки стали тяжелыми, непослушными. Мальчик откровенно зевнул, прикрывая пальцами рот.
Повелитель Марокко мановением руки отослал музыкантов и танцовщиц. Посмотрел на полуспящего принца, покачал головой.
— Эй, кто там! Возьмите его и отнесите в летние покои. Пусть его ночь будет светлой, во имя Аллаха!..
Вошел с поклоном евнух, принял мальчика на руки и унес в определенную гостям спальню.
И первая ночь во дворце была действительно тихой и спокойной, никто не смел потревожить сон наследника французского престола...

Глава тридцать третья

Проснувшись от влажной духоты, Жан-Мишель долго не мог вспомнить, где он находится. Жаркий сумрак не давал вздохнуть полной грудью, словно кто-то взвалил на мальчика тяжелый неподъемный мешок. Жан-Мишель покрутился на своем ложе, вминая в перины шелк простыней, но сон не возвращался.
Мальчик встал и прошел к двери, в поисках хоть призрачной, но прохлады. За занавесью стояли двое стражей. Они мгновенно обернулись, и Жан-Мишель понял, что никто его никуда не выпустит без особого приказа. Да и ни к чему было выходить — там, за дверьми, стояла точно такая же жара, как и в комнате. Делать нечего, мальчик вернулся и сел на постель.
Слева слышалось ровное сопение — Мбасе отсутствие ветерка спать совершенно не мешало. Справа, чуть поодаль, еле слышно дышал в подушку Генрих. Он беспокойно вздрагивал во сне, пальцы сводило в слабой судороге. Жан-Мишель почувствовал, что сейчас принцу снится что-то очень неприятное и подошел поближе.
Встав на колени, он сложил ладони лодочкой над головой Генриха и попытался рассеять дурной сон. Через несколько мгновений на губах принца засквозила слабая улыбка, лоб разгладился, а дыхание стало ровным и глубоким.
Жан-Мишель устроился поудобней на толстом персидском ковре, у подножия кровати Генриха. И только теперь, исполнив свой долг, Жан-Мишель смог задремать спокойно...

Рассвет застиг Генриха врасплох — веки не хотели раскрываться, но солнечные лучи били прямо в глаза, сквозь поднятую занавесь двери. Волей-неволей глаза пришлось раскрыть. Принц зевнул и сладко-сладко потянулся. Тело уже не было тяжелым и непослушным, как накануне вечером. В каждой жилочке звенела энергия, хотелось вскочить и мчаться куда-нибудь далеко-далеко, захлебываясь от холодной воды... Эй, при чем здесь вода? Генрих помотал головой. Почему в его мысли влез этот стакан с прохладной хрустальной жидкостью? Но ничего удивительного здесь не было — губы пересохли, а горло словно наполнили раскаленным песком. Жажда заставила мальчика быстренько распинать покрывала и простыни и вскочить.
Босая нога ткнулась во что-то мягкое и податливое. С пола послышался громкий вскрик, похожий на кряканье утенка. Генрих запрыгнул обратно на постель и свесился с нее, разглядывая неожиданную помеху.
— Жан-Мишель? — удивленно воскликнул он. — Ты что здесь делал? Я тебя не ушиб?
Жан-Мишель, смущенный и покрасневший, поднимался с ковра, потирая ребра. Но все же нашел в себе силы не жаловаться:
— Простите, ваше Высочество, я решил, что не стоит оставлять вас одного в чужой стране. Мало ли что придет на ум правителю.
— Благодарю тебя! Ты по прежнему беспокоишься обо мне... Но прошу, зови меня как раньше — Анри!
— Это я от волнения, Анри... Слишком твердая у тебя пятка...
Мальчишки переглянулись и тут же прыснули от смеха. Ситуация и впрямь была весьма комичной. Их веселье разбудило Мбасу. Негритенок раскрыл глаза и спрыгнул на пол. Он посмотрел на друзей непонимающими круглыми глазами, но все равно с готовностью растянул толстые губы в широкой улыбке.
Вошел высокий темнокожий евнух, поклонился и сказал что-то непонятное. Увидев, что его фраза вызвала лишь недоумение, он молча сделал жест, приглашающий всех троих покинуть спальню и проследовать за ним.
Мальчишки оделись и поплелись за евнухом сквозь горячий густой воздух.
Оказалось, что по приказу султана им приготовили роскошный завтрак на открытой веранде. Прислуживали четверо слуг, безмолвных и медлительных.
Первым делом принц осушил чашу с оранжевым прохладным напитком — свеже-выжатый апельсиновый сок. И жизнь сразу стала веселее!..
Восточные блюда мало походили на привычную французскую кухню — слишком много специй, от которых вновь заполыхало в горле, но сок гасил и этот огонь.
Когда завтрак завершился, мальчишек провели в малый сад, разбитый во внутреннем дворе султанского сераля.
Сад был окружен высокою стеною; извне едва видны в нем вершины высоких деревьев, дающих приятную тень и составляющих красоту места. Посредине находится киоск (просторная зала с бьющими внутри фонтанами), возвышенный на девять или десять ступеней над землей, со всех сторон окруженный позолоченной решеткой, закрытый лозами винограда, переплетенного с жасмином и душистыми колокольчиками — все вместе составляет зеленую непроницаемую для посторонних глаз стену.
Деревья были в основном апельсиновые, выстроенные, словно солдаты на плацу, в стройные ряды. Меж ними притаились невысокие розовые кусты.
Это было самое красивое местечко в саду... Любое, даже самое каменное сердце, поразили бы бесподобные сочетания голубовато-зеленой листвы с оранжево-красными блестящими плодами и разноцветья розовых бутонов. Да и стоявший в саду запах дурманил голову почище вчерашней затяжки гашиша, сделанной принцем.
Ноги сами унесли мальчишек в центр сада, где бил жемчужными струями фонтан. Там удалось наконец вдохнуть по настоящему свежий воздух, пропитанный парами воды.
На дне фонтана плескались золотые рыбки величиной с ладонь. Подплывая к поверхности, они смешно шлепали ртами, выпрашивая подачку.
Проведя в этом райском уголке около получаса, мальчишки затосковали от безделья.
— Давайте хоть поиграем во что-то, — предложил Генрих.
— Я знать один игра! — загорелся Мбаса. — Это очень простой игра, только надо деревянный бутылка. Мы ее крутить, а на кого покажет, должен высоко-высоко подпрыгнуть и побежать. А кто не успеть, проиграл.
— Бутылки у нас нету, — заметил Жан-Мишель. — Давайте хоть просто побегаем, а то у меня уже ноги стали мягкие, скоро вовсе отвалятся.
— Я бежать, ты догонять! — крикнул Мбаса и помчался вокруг фонтана.
Жан-Мишель рванулся вслед за ним, залившись веселым смехом. И уж конечно же, Генрих не остался равнодушным, а вскочил на каменную широкую оградку фонтана и побежал по ней, давая на ходу советы обоим.
Мбаса бежал быстро, догнать было почти невозможно. Но Жан-Мишель применил военную хитрость — ему удалось срезать угол и коснуться плеча негритенка кончиками пальцев.
— Все, догнал, догнал! — крикнул судия Генрих, всплеснув руками.
— Твоя очередь! — крикнул Жан-Мишель, развернулся и помчался в узкую кипарисовую аллею. Ему удалось сделать лишь полдюжины шагов, как он был свален на землю. Негритенок настиг его моментально, и тут же завязалась шутливая потасовка. Генрих, не медля ни секунды, подключился к ней.
Запыхавшиеся и донельзя счастливые, мальчишки принялись кататься по изумрудной мягкой траве.

В эту минуту на дорожке показался сам Верховный евнух Абдалла аль Феруджи. Его могучее тело колыхалось, как громадная порция застывшего желе. Уже на ходу он принялся что-то объяснять по-арабски, но его, естественно, никто не понял. Пришлось переходить на язык жестов.
Мальчишки поднимались, отряхивая одежды — их приглашает к себе султан.

Глава тридцать четвертая

Верховный евнух вел гостей к главным воротам дворца. Там он передал мальчишек с рук на руки широкоплечему воину, смотревшему угрюмо и чуть ли не злобно. Воин проговорил что-то приказным тоном и мальчишек окружили четверо пеших нукеров. Под таким конвоем и продолжился путь.
Шли долго, успели даже утомиться. На дороге встали еще одни ворота, на этот раз — городские. Они распахнулись немедленно, стража не задавала лишних вопросов, словно все было уже обговорено заранее.

За городской стеной доносился отдаленный людской ропот, а приблизившись, мальчишки увидели, что на широкой ровной площадке среди скал собралось множество народу. В воздух взмывали желтые, зеленые и красные бурнусы, а великолепные вороные и белые лошади выделывали замысловатые фигуры. Рискуя попасть под копыта, между всадниками сновали пешие воины, стреляя в воздух из испанских мушкетов. У кого мушкетов не было, стреляли из луков и небо пестрело от стрел, летящих на каменные склоны.
У подножия одной из скал разбили огромный шатер, покрыли его одеялами из верблюжьей шерсти и коврами. Через отвернутый полог входа была видна толпа любопытных, сверкающая под солнцем своими разноцветными одеждами.
Туда и направился сопровождающий гостей воин. Он ввел мальчишек в шатер, а сам поспешил удалиться.

Генрих прищурился, ослепленный обилием золотой посуды и хрусталя чаш и кувшинов. Богато разряженные сановники восседали на парчовых подушках и пировали. Султан сидел во главе стола. Он радушно взмахнул рукой, приглашая мальчишек на свою сторону.
Под не слишком приветливые взгляды, принц с друзьями проследовал через весь шатер. Ему услужливо подали большую подушку, на которой надлежало сидеть. Жан-Мишель и Мбаса удостоились меньшей чести — их посадили в стороне, за низкий деревянный столик, среди прочих мелких чиновников, которым было позволено присутствовать на пиру.
Блюда разносили в таких количествах, что остаться голодной могла лишь мраморная статуя, будь она приглашена к столу.
Жаркое из барашка, рагу из голубей с бобами и миндалем, слоеные пироги и множество прочей снеди. И все это было густо сдобрено обжигающим горло перцем. Зачем заливать в горло преступнику расплавленный свинец, если можно просто накормить вот такой пищей? Эффект совершенно одинаковый!
Никто ни о чем не расспрашивал, все просто веселились, слушая резкую громкую музыку.

Настал вечер, время песен и танцев. Покинув наконец стол, все вышли на воздух. Два огромных костра давали свет, и блики огня играли на красных песчаниковых глыбах.
Под дрожащие звуки флейты и барабанную дробь поднимались танцовщицы, закутанные во множество юбок неразличимого цвета, позвякивающие золотыми браслетами. На их открытых лицах были видны какие-то синие знаки. Они встали полукругом, плотно прижавшись друг к другу плечами. За ними теснились пешие мужчины, а чуть дальше — всадники.
Все смолкли, кроме музыкантов и начался завораживающий танец. Девушки встряхивали бедрами, поводили плечами, все ускоряя и ускоряя ритм. Это был истинный танец любви.
Но Генриху это зрелище почему-то показалось скучным — то ли музыка была слишком навязчивой, то ли танец не вдохновлял, но он отошел в сторонку и присел на камень.

Кто-то коснулся его плеча. Принц повернул голову и тут же вскочил — рядом стоял сам правитель.
— Наш юный гость, кажется, заскучал? — спросил султан через переводчика. — Чем же тебе не угодили эти прелестницы?
— Благодарю тебя, великий султан, это превосходный праздник, мне очень понравилось. Но какова причина празднества?
— Как, разве тебе не сообщили? — султан сдвинул брови и стоящие чуть поодаль советники испуганно втянули головы в плечи. — Три дня тому назад мои доблестные войска выбили иноверцев из города Тетуан, что на побережье. Сегодня утром прибыл гонец и принес эту прекрасную весть.
— Спешу принести свои поздравления, великий султан, — произнес Генрих. — С кем же сражается доблестная армия? Это испанцы или португальцы?
— Мы ведем войну с армией короля Испании. И победа непременно будет на нашей стороне. Скоро мы очистим от неверных псов весь Марокко, от севера до юга!
На этих словах воины султана громко закричали, восхваляя непобедимого властителя. Радость и ликование прошли волнами по всему стану, вселяя в сердца воинов несокрушимую веру в Аллаха и в скорую победу.

— Я хочу сделать тебе подарок, — между тем сказал султан. — Умеешь ли ты ездить верхом?
— Да, конечно. Меня обучали верховой езде.
— Превосходно. Тогда тебе должно понравиться. Эй, приведите Кохейлана!

Через мгновение четверо слуг ввели на площадку перед шатром стройного черного скакуна. Принц не удержался от восхищенного возгласа:
— Аххх...
Султан довольно заулыбался — он ждал именно подобную реакцию.
А ведь было кем восхищаться! Этот конь являл собой истинный шедевр.
Его маленькая точеная головка с тонкими, широко раздувающимися ноздрями и огромными выпуклыми темными глазами приведет в восхищение любого. А стройные ноги, которыми конь переступал так грациозно, словно танцевал балетные па. Мягкая, струящаяся грива и ведь наверняка за ней ухаживают гораздо лучше, чем за прическами многочисленных жен султана.
— Вижу, вижу, что нравится. Это очень редкий конь, не столько по красоте, сколько по характеру. Ты удивишься, но в этом седле еще не было наездника! Кохейлан у меня всего десять дней и никого к себе не подпускает. Самые искусные наездники пытались приручить его, но он слишком норовистый и непокорный. Видишь, его даже привели четверо, а не один конюх, как обычно. И если тебе удастся его оседлать и продержаться в седле хотя бы полминуты — он твой!

Принц взволновано смотрел на гарцующего скакуна и в душе просыпались противоречивые чувства. Он сразу вспомнил свою любимую лошадку Нольду, страстно захотелось промчаться галопом, так, чтобы ветер в лицо! Но Генрих знал цену своим навыкам и сомнения одолевали его. Удержится ли? Не свалится ли под изящные копыта на потеху этим упитанным вельможам?
Уж не для посрамления ли затеял султан эту игру? Христианин не может управлять лошадью, так как истинный правоверный? По хитрым взглядам и ухмылкам окружающих Генрих понял, что угадал. И в его груди зажглась жажда победы. Сейчас он покажет, на что способен сын Франции!
Генрих трижды глубоко вздохнул, чтобы успокоиться. Затем шагнул к коню. Кохейлан всхрапнул, покосившись на неизвестного ему человечка. Передернул ногами, взрыхлив песок. И громко, протяжно заржал.
Генрих не отводил взгляд, пристально всматриваясь в черный влажный зрачок. Потом принял уздечку и отодвинул плечом замешкавшегося слугу.
Конь стоял не шевелясь. Животное словно готовилось к битве за свою честь, а для этого надо позволить врагу взгромоздиться на собственную спину.
Повисла гнетущая тишина — смолкли тамбурины и флейты, прекратились разговоры и смех. Все, вельможи, воины и сам султан, ждали развязки.
Генрих занес ногу и сунул ее в стремя, оттолкнулся и ловко вознесся в седло. И началось!..
Конь словно взбесился! Он заплясал, забил задними ногами. Затем взвился на дыбы, намереваясь выбросить легковесного наездника, как ненужную соломенную подстилку. Но ко всеобщему удивлению, Генрих держался. Он крепко сжимал круп коленями, упираясь в стремена, и тянул, тянул на себя уздечку, указывая коню, кто здесь хозяин.
Зубы коня скрежетали о металл сбруи, на холке показалась пена. Под копытами уже образовались такие рытвины, что и устоять было трудно.
И тогда Генрих стукнул норовистого коня пятками под брюхо, заливисто свистнул, взметнул уздечкой и помчался вдоль широкой дороги в сторону городских стен, прочь от султанского шатра. В сумерках только и увидали, что короткий поднятый хвост да блеск подков на задних копытах!
Кохейлан мчался, не разбирая дороги. Он уже вильнул в сторону, забираясь в пустынные земли, где поднимались облака пыли и песка, где по ночам раздавался вой шакалов, где даже днем не рисковал появиться одинокий путник. А принц старался заставить коня слушать и слышать своего хозяина. Мальчик что-то говорил, то громко и жестко, то тихо и ласково. И конь вдруг остановился, прислушался, поводя чуткими ушами. Генрих похлопал его по влажной упругой шее, ободряя и успокаивая...
Возвращался принц неспешно, показывая всем, что конь смирился и стал послушен, как ягненок. И в отблесках костров мальчик с удовольствием ловил обращенные к нему взгляды, в которых было и восхищение, и досада, и даже сквозила неприкрытая ненависть. Но таких было мало, все же большинство воинов оценили его доблесть и мастерство.
Генрих спешился и султан тут же подошел к нему.
— Как славно! Вот уж поистине, это была превосходная работа. Поверь, я знаю в этом толк, лучше моих конюшен нет ни у одного властителя, что под знаменами Магомета! И раз уж тебе удалось покорить этого гордеца, то он твой по праву. И не спорь, отказ от подарка — оскорбление!
Генрих и правда хотел уже отказаться, но после этих слов не решился. Он прижался лицом к теплой шее коня, затем обернулся и произнес:
— Я с радостью приму от тебя этот дар, великий султан! И дома, во Франции, этот конь станет украшением Лувра! Не удивлюсь, если мой отец захочет изваять мраморную статую Кохейлана.
Подбежали друзья принца, поздравляя его с победой. Жан-Мишель так переволновался, что не мог произнести ни слова, лишь молча обнял Генриха и прижался к нему. А Мбаса радостно шепнул на ухо:
— Я смотреть! Ты был похож на наш бог, который скакать на льве! Я называть тебя Батуронго!
Принц совсем потерял голову от этих восхвалений. Он мял в руке кожаную уздечку и надежда на скорое возвращение домой вновь вселилась в его сердце.
Тем временем праздник завершился. Алькаиды принялись строить свои отряды, а сановники усаживались в паланкины, чтобы добраться до своих дворцов.
Паланкин султана несли позади всех. Генрих ехал верхом на укрощенном жеребце, позволив Мбасе и Жан-Мишелю также устроиться в седле. Кохейлан не возражал — где один хозяин, там и все трое!

В ночной тьме, освещенные факелами, мальчишки вернулись в свою спальню.

Глава тридцать пятая

День ли, ночь, рассвет или вечер? Для виконта де ла Вальер все смешалось в едином калейдоскопе тюремных камер, стен и решеток. В эти подвалы не проникал ни один лучик солнца, не заглядывала вечная луна. Свет звезд здесь заменяли чадящие факелы, а утренний крик петуха — лязганье засовов и окрики стражи.
Целую неделю пленника никто не допрашивал, лишь переводили из камеры в камеру, похожие одна на другую. К чему были эти переброски, де ла Вальер не знал и не понимал — его не сталкивали с другими узниками, не уводили на прогулки по тюремному дворику. Создавалось впечатление, что тюремщики ждали кого-то... И виконт с ужасом догадывался, чей именно визит они ожидают...
В один из таких долгих, бесконечно долгих дней, когда виконт дожевывал пайку черствого хлеба с жидкой овсяной кашей, ему было приказано покинуть темную камеру и следовать за приставом.
Шли не так уж и долго, от силы полчаса, все время вниз, по узким коридорам, сквозь бесконечные решетки, раскрывающиеся пред ними, по винтовым лестницам... Сердце юноши трепетало так, что его стук заглушал даже лязг запоров.
Наконец — последняя дверь. Черная, словно закопченная, усиленная чугунными пластинами. Ее отворили с большим трудом двое солдат и ввели виконта внутрь.

Чувства были обострены, как у дикого зверя, попавшего в западню. Потому единого взгляда хватило, чтобы все осмотреть и все увидеть. И увиденное потрясло юношу...
В глубине небольшой кельи с каменными сводами горела жаровня. В ней томились какие-то странного вида металлические прутья, причудливо изогнутые. У одной из стен возвышалось не менее странное приспособление, напоминающее большое деревянное кресло с высокой спинкой.
Но более всего ужасал деревянный стол. На нем были разложены инструменты, взятые в арсенале плотника — клещи, молотки, сверла и прочая дребедень.
Засмотревшись, виконт не заметил хозяина этого мрачного кабинета. Потому вздрогнул, когда услыхал негромкий вопрос, обращенный к нему:
— Как добрались, милейший? Не угодно ли присесть? Мы начнем еще не скоро.
Ласковый, вкрадчивый тон как нельзя лучше подходил к низенькому человечку с большим лысым лбом. Его нос спускался тяжелой грушей прямо к верхней губе и даже заслонял ее. Но это не добавляло уродства, а наоборот — дарило некое тайное очарование облику. Это был судья парижского округа, звали его Даниель Гротт.
Человечек расположился за вторым столом. Стол был побольше первого раза в полтора и совершенно пустой, если не считать чернильного прибора и стопки писчей бумаги. Лампа коптила, но свет позволял не только записывать во время допроса, но и созерцать муки допрашиваемого.
— Присаживайтесь, присаживайтесь, вот сюда!
Человечек указал на деревянное кресло. Виконт не шевельнулся.
Тогда судья тихонько вздохнул:
— Вот так всегда... Приходится прибегать к силе...
Он кивнул стоявшим у двери стражникам и двое дюжих солдат быстро прикрутили виконта к деревянным перильцам кресла кожаными ремнями. Юноша бился в их руках, но сопротивление было бесполезно.
— Вот и славно... Отдохните пока что... — сказал судья.
Эти слова обращены были одновременно ко всем присутствующим, даже к самому произнесшему. Повисла тишина, в которой громко звенели падающие с потолка капли просочившейся сквозь камень влаги.
Виконт тяжело дышал, оглядывая орудия пыток.
— Запишем покамест... Ваше имя, сударь? — человечек разложил перед собой бумагу и взял перо.
— Антуан де ла Вальер. Виконт. Но, думаю, титул вам безразличен...
— Отнюдь, мне интересно ваше дворянское звание. Знали бы вы, какие люди побывали здесь до вас! О, если бы я мог это поведать! Но я дал присягу и обязан блюсти тайну. Да... А вот виконтов здесь еще не бывало. Хотя... — человечек принялся вспоминать. — А, нет, вру, был один. Как же его звали... виконт де... Память уже совсем никуда... Буржелон? Да, что-то похожее. И ведь какой у него отец — граф, мушкетер, знатный дворянин. А вот сынок связался с этими гугенотами, затеяли заговор. Вот и пришлось ему пятки поджарить. Потом-то, конечно, голову снесли, но сперва пятки... Ты чего побледнел-то? Ты держись, я ведь еще и не начинал! Даже палача в этом помещении нет покамест, за ним уже послано. Дайте ему воды, что ль!
Лицо виконта и впрямь стало белым, как та бумага, на которой записывался его допрос. Стражник подал ему кружку воды и виконт судорожно сделал глоток, стуча зубами по олову.
А время между тем текло дальше, тонким ручейком в песочных часах...
Выяснив возраст виконта и место, где обвиняемый родился, мэтр Даниель Гротт прекратил допрос и занялся чтением каких-то бумаг или писем.
В затянувшейся тишине виконт лихорадочно размышлял — наверняка герцог Ангулемский уже предпринял какие-то шаги, чтобы освободить своего наемника. Де ла Вальеру очень хотелось в это поверить и он убеждал сам себя, что будет спасен.

Наверху лязгнул засов, послышался противный визг открываемой решетки. Кто-то спускался, грохоча сапогами по ступеням и цепляя шпорами за камни стен. Судья отложил бумаги и резво вскочил, подбегая ко входу. Он склонился в поклоне, едва на порог шагнул долгожданный посетитель.
Де ла Вальер повернул голову, насколько допускали ремни, и прошептал еле слышно:
— Король! Господи... Я погиб...
Людовик прошествовал через комнату и сел в кресло судьи, за стол. Его лицо было чернее тучи... Тяжело взглянув на виконта, король взял лист с записью незавершенного допроса и принялся читать. Но несколько строк он читал столь долго, что судья нерешительно кашлянул. Людовик не обратил на него внимания, он продолжал держать лист перед ничего не видящими глазами. Мысли короля были сейчас очень далеко...
Вот уж пошла вторая неделя, как Людовик вернулся в столицу из Марселя. И ни одного дня не потрачено впустую — были немедленно отправлены приглашения во все концы Европы, для всех мало-мальски известных врачей: Филипп все еще находился в каталептическом сне, под влиянием неведомого яда.
Врачебные Консилиумы шли круглосуточно, поднимались старинные и современные трактаты, привлекались к осмотрам даже астрологи. Но все было тщетно — такие симптомы не имел ни один известный яд.
Надежда оставалась лишь на допрос отравителя — он должен указать на орудие убийства и на своего покровителя.

Людовик наконец провел рукой по лицу, снимая усталость от бессонных ночей и глухо произнес:
— Рассказывай, мнимый монах. Все рассказывай, от начала и до конца. Лишь этим ты облегчишь свою участь. Кто нанял тебя?
Виконт переглотнул — он не решался произнести даже слово, настолько угнетала его мрачная обстановка пыточной камеры. А Людовик терпеливо ждал...
Собравшись с духом, виконт ответил:
— Ваше Величество... Простите меня, я понимаю, сколько бед принес... Но поверьте, меня заставили! Он мне угрожал смертью!
— Кто?..
— Герцог Ангулемский...
Король не удивился, он уже ждал именно этот ответ.
— Он говорил, зачем ему смерть моего сына?
— Н-нет... Напротив, он приказывал, чтобы... Нет, я не смею...
— Говори же! Дьявольское отродье, ты начинаешь меня злить! — король ударил по столу рукой и яростно сверкнул глазами.
— Герцог хотел, чтобы я стрелял в вас, ваше Величество... — еле слышно прошептал Ла Вальер, опуская очи долу.
— Каков мерзавец... — то ли про герцога, то ли про виконта, сказал Людовик. — Мне необходимо знать, чем ты отравил Филиппа.
Виконт удивленно переспросил:
— Ваше Величество! А разве не найден тот мушкет? Или как там его еще назвать... Он был зашит в рукав моей рясы.
— Ничего не понимаю... Твоя одежда осмотрена по меньшей мере трижды, и ничего похожего не найдено. Немедленно доставить сюда одежду преступника!
По этому повелению судья стремглав вылетел из камеры и самолично помчался наверх. А король продолжал:
— Расскажи, как выглядело это орудие убийства.
— Это был крошечный цилиндр из белого металла, похожего на серебро. Величиной всего с мизинец.
— Понимаю... Вот почему его не обнаружили. Поленились прощупать каждую складку одеяния. Я им еще устрою... Ты знаешь, что за яд применялся?
— Нет, ваше Величество. Но герцог говорил, что этот мушкет ему делали во Флоренции.
— Ах, вот как... Действительно, там есть мастера этих дел...

Король вновь замолчал — больше спрашивать было не о чем, остальное расскажет сам герцог, когда будет арестован. А произойдет это очень, очень скоро, буквально на днях. И тогда ему несдобровать!
Более двух часов понадобилось, чтобы доставить монашескую рясу в тюремные подвалы. Ее разложили на столе перед королем.
— Ну, так где же?..
— В левом рукаве, ваше Величество... — сказал виконт, подавшись вперед.
Людовик принялся осторожно ощупывать ткань. Вскоре его пальцы наткнулись на твердый предмет. Вывернув наизнанку рукав, Людовик обнаружил пришитый цилиндр, о котором и рассказал де ла Вальер.
Король не решился прикоснуться к орудию.
— Подайте нож, — приказал он.
Стражник немедленно отцепил от пояса кинжал и передал королю.
Людовик срезал нити и кончиком кинжала подтолкнул цилиндрик, скатывая его на стол. Отбросив ненужную уже рясу, он сел в кресло и принялся рассматривать найденное орудие убийства. Судья почтительно придвинул поближе лампу.
— Как же он действует?
— Там сбоку есть рычажок. Но по словам герцога, был лишь один заряд, и он уже использован. Теперь орудие бесполезно.
Людовик нахмурился, услыхав ответ пленника. Если это так, то и яд может остаться неопознанным.
Арест герцога был предрешен!
— Я узнал все, что требовалось, — сказал король. Он аккуратно завернул «мушкет» в шелковый ажурный платок и спрятал за манжету. — Завершайте допрос.
— Ваше Величество, — наконец решился подать голос судья Даниель Гротт. — Что вы соизволите повелеть в отношении преступника?
— Отправляйте в камеру, пусть ждет. И пусть молится, чтобы мой сын выжил! Иначе... Вместо пожизненного заключения — смертная казнь! Dixi!
Король Франции выбежал из кабинета гораздо стремительней, чем входил — теперь у него появилась надежда!
— Вот видите, милейший, мы обошлись и без палача! Он, мошенник эдакий, даже не соизволил явиться. Знает, шельма, что замену найти почти невозможно. Ну, на сем и закончим. Стража! Уведите! — судья был даже несколько доволен таким финалом.
Несчастного пленника снова сунули в каменный мешок, дожидаться исхода этого запутанного дела...

Глава тридцать шестая

Степь, на сколько достает глаз, ни конца, ни края. Взлетает облаком песок под копытами, ветер бьет в лицо жесткими колючими иглами. А в безоблачном небе неподвижно висит белый раскаленный солнечный диск, не давая ни единого шанса на прохладу.
Мчится мальчик на черном скакуне. Мчится, словно стрела, выпущенная из лука. И все равно ему, куда, лишь бы не прекращался этот вольный стремительный бег, пока не устанет конь. Но Кохейлан словно соткан из жил, ему нипочем усталость и жара. Словно выросли у него крылья, только невидимы они.
Даже уздечка стала почти ненужной — конь угадывал мысли всадника и следовал любому приказу по первому требованию.
А Генрих был несказанно рад, что нашел нежданно-негаданно еще одного друга. По повелению султана, коня даже не ставили на ночь в конюшни, а выстроили легкий навес прямо возле здания, где спали мальчишки. И Генрих иногда, когда не спалось душной влажной ночью, приходил к своему Кохейлану и полушепотом разговаривал с ним, поглаживая и лаская.
Стража решилась выпускать принца на эти ночные прогулки, лишь убедившись, что он не готовит побег.

Дни шли за днями, тянулись медленно и скучно. Султан иногда приглашал принца на обед, но происходило это все реже и реже — отнимали время государственные дела.
Мбаса разузнал дорогу в небольшой парк, где жили в клетках самые различные животные, которых султан Марокко просто обожал. Здесь находились карликовый суданский бегемот, жираф, газель с Верхнего Нила, небольшое стадо антилоп и старый свирепый лев, к клетке которого слуги боялись даже подходить для кормления и забрасывали еду с пяти шагов.
Негритенок привел сюда Жан-Мишеля и Генриха и был безумно рад, что его друзья удивлялись и восхищались, глядя на диковинных зверей. Уж сам-то он такого насмотрелся в избытке.

В один из таких дней, когда Жан-Мишель выпросил у раба-абиссинца большой кусок сочного мяса и пытался накормить льва, с замиранием сердца просовывая мясо острой палкой меж прутьев, к мальчишкам подошел слуга. Он поклонился и на ломаном французском пригласил принца в сераль султана. Должно быть, слуга долго заучивал эту фразу, потому что на расспросы он повторял ее вновь и вновь.
Так и не добившись подробностей, принц отправился вслед за слугой.
Султан принимал его в том дворце, где была их первая встреча. Вокруг правителя собрался весь его ближний совет. И Генрих понял, что произошло нечто важное.
— Подойди, принц. Хочу сообщить тебе, что с минуты на минуту сюда прибудет мой посол. Он возвращается из Франции, где встречался с королем. Выслушаем вместе, что ответил твой король — ведь между нами не должно быть тайн.
Слуга быстро подставил к ногам султана низенький парчовый пуфик, куда и было предложено сесть принцу. Генрих проглотил и это оскорбление — пусть только доставят его домой, там он найдет способ примерно наказать этого чванливого владыку! Но сейчас принц был бессилен и покорился. К тому же Генриха захлестнуло сильнейшее волнение: сейчас, вот в этот миг он встретится с человеком, который видел его отца!
Едва он присел, как в залу вошел смуглый молодой мужчина, одетый по марокканским обычаям, но еще более ярко и празднично. Лишь запылившиеся сапоги говорили о долгом пути, проделанном им.
Мужчина встал на колени пред султаном и замер в ожидании. Султан произнес:
— Поднимись, Салех ад-Дин, поднимись. Начинай свой рассказ, мы в нетерпении.
Посланник выпрямился и преданно взглянул на своего владыку.
— О, повелитель! Я мчался к тебе так быстро, как только мог! Выслушай же, какие вести я принес. Я встречался с королем Франции Людовиком и сообщил ему, что его сын находится в безопасности при дворе моего светлейшего повелителя. И будет немедля сопровожден к дому, едва король поставит подпись под договором.
— Так, так, и что он ответил? — султан напрягся от нетерпения.
— Людовик согласился на все твои условия, повелитель!
— Я так и думал! — довольно хлопнул в ладоши султан, не удержавшись. — Завтра же отправляем мальчишек в дальний путь! Ты рад, принц?
— О каком договоре идет речь, великий султан? — Генрих поднялся. Его кулаки судорожно сжались — принц предчувствовал какой-то подвох.
— О, это сущие пустяки, принц. Не стоит забивать себе голову такими мелочами.
— И все же? Я настаиваю... Что пообещал мой отец в обмен на мое возвращение?
Султан помолчал. Он размышлял, говорить ли принцу о подробностях или держать в неведении. Потом рассудил, что вреда никакого не будет и ответил:
— Я выдвинул небольшое условие — твой отец отправит часть своей армии нам в помощь. Чтобы выбить остатки испанцев с северного побережья. Согласись, разве это большая цена за твою жизнь?
В голове у Генриха поднялся кавардак — он живо представил себе, что грозит его родине, пойди король на такой договор.
— Это невозможно, великий султан! Мой отец не должен подписывать такой документ! Я...
— Это уже решено, принц! И если будешь настаивать, то будешь закован в цепи. И это мое последнее слово! Уведите его. И усилить стражу втрое!
После этих слов принц понял, что султан не изменит своего решения — король пойдет на любые условия, даже такие гибельные для страны...

Вернувшись в свою комнату, Генрих упал на постель, ткнулся лицом в подушку и застыл. Жан-Мишель и Мбаса, ожидавшие его возвращения, нерешительно подошли поближе. Жан-Мишель погладил друга по плечу:
— Анри... Что случилось? Что решил султан?
— Все плохо... Он предлагает такие условия, что... Нет, погоди, давай лучше выйдем, здесь могут подслушивать.
Под пристальными взглядами стражников мальчишки вышли во двор и присели у фонтана. Свежие прохладные струи чуть скрывали их под пеленой брызг и приглушали разговор.
— Понимаешь... Султан хочет заключить договор, по которому Франция обязуется помогать ему в войне с испанцами.
— Ну, и что же здесь такого? Мы всегда вели с ними войну, разве не так? Как же ты собираешься стать королем, если боишься войны?
— Глупец! Я не боюсь войны! Как ты не понимаешь! — гневно взвился принц. — Именно сейчас нам нельзя влезать в это! Идет война за колонии в Новом Свете, туда направлены наши лучшие силы. Необходимо содержать часть армии на северных границах, в Нормандии — с Англией только-только заключено перемирие. Если начнется война еще и с Испанией, то все наши границы заполыхают в гигантском костре! Прольются моря крови! И всему этому причиной буду лишь я?! Не бывать тому!!!

Жан-Мишель наконец проникся. Он воочию представил, как сотни французских солдат умирают на полях сражений, как враг проходит по городам Франции с огнем и мечом... И холодок пробежал у мальчика по спине...
— Но что же делать, Анри? Мы во власти султана и он сделает все, что задумал... Он силой доставит тебя в Париж, даже против твоей воли.
— Я еще не знаю, что предпринять. Но одно я знаю доподлинно — во Францию я не должен попасть! По крайней мере, с помощью султана. Мы должны найти способ сбежать... Непременно должны...
— Сегодня ночью? — прошептал Мбаса.
— Нет... Не думаю... Отсюда нам некуда бежать, вокруг только пустыня и горы. И армия султана, что бросится за нами в погоню. Думаю, будет лучше устроить побег по дороге в порт, куда нас повезут завтра. А сейчас пойдем-ка спать — нам понадобятся силы!

Глава тридцать седьмая

Должно быть, это такая местная традиция — отправляться в путь за час-другой до рассвета, до наступления жары. Мальчишек растолкали и вывели во двор.
Султан решил, что его присутствие не обязательно и передал слова прощания через управителя гарема. Верховный евнух уже поджидал их и сопроводил до самых ворот.
Конечно, это было не слишком вежливо со стороны Великого султана, но Генрих уже свыкся с таким обхождением.

У городских ворот был собран небольшой отряд — два десятка конных воинов, два верблюда с красивыми, шитыми золотом попонами. А также шесть мулов, груженых большими тюками — наверное, султан повелел собрать еще и подарки для короля Франции. Чтобы уж совсем наверняка был подписан договор о военной помощи.
Главным был поставлен один из лучших воинов султана — алькаид Устам ал-ад-Фархани. Высокий, статный, в красном бурнусе, он поглядел на Генриха свысока и бросил пару фраз на арабском.
К сожалению, султан забыл дать в помощь своего переводчика, потому дорога сулила много веселого и увлекательного.
Зато не был забыт подарок повелителя — прекрасный арабский жеребец Кохейлан. Генрих забрался в седло, а его друзей разместили на спине одного из верблюдов.
И весь этот караван побрел не спеша по темным предрассветным улочкам Рабата.
Принц почти не обращал внимания, куда ступала нога его коня, не до того ему было. Судя по всему, в запасе есть дня три-четыре, пока доберутся до побережья. Значит, необходимо тщательно просчитать все возможности для побега. И удобней всего сбежать, очевидно — с ночной стоянки. Приняв это решение, Генрих немного расслабился, ожил и стал озираться вокруг.
Жан-Мишель с Мбасой развлекались, сидя на верблюде. Негритенок изображал из себя бравого капитана корабля, что держит невидимый штурвал. А Жан-Мишель греб столь же невидимыми веслами.
Одногорбый верблюд, называемый еще «дромадером», шел плавно, словно действительно плыл по песчанику. Он что-то лениво пережевывал на ходу, глядя перед собой большими темными глазами, в которых застыло полное равнодушие ко всему и превосходство над всем живущим.
Большая голова и шея верблюда были украшены сложным переплетением из многочисленных разноцветных ремешков, бус, шерстяных шнуров, кисточек. И дополнялось все это великолепие ожерельем из медных бубенцов и кованым колокольчиком, чей звон предупреждал жителей загодя о приближении каравана.
Воины разговаривали между собой вполголоса, что было несвойственно жителям Марокко. Обычно они почти кричали, даже находясь на расстоянии вытянутой руки друг от друга — горячее южное солнце будоражило кровь. Этим они походили на испанцев, сицилийцев или греков — такие же темпераментные и шумные.

Дорога шла по гористой местности, вилась меж красных и коричневых скал с плоскими вершинами. На вершинах этих во множестве были расставлены сторожевые крепости, выстроенные предшественниками султана Абд Ахмед аль-Мансура.

Поднялось наконец солнце, воздух стал постепенно накаляться. И уже через час создалось полное ощущение, что караван вошел в хорошо прогретую печь. Песок от ехавших впереди лошадей поднимался вверх и оседал мелкой пылью на лице, скрипел на зубах, царапал горло. Закутавшись в бурнусы, подняв на лицо шарфы, мальчишки кое-как смогли продержаться до первого большого привала. Малых привалов было несколько, они занимали полчаса-час от силы.

На ночь остановились в деревеньке, похожей на ту, первую, жители которой выдали мальчишек в счет налогов. Сейчас Генрих уже знал название этого народа — берберы.
Задержались всего на несколько часов — подкрепиться, выпить воды, умыться и отдохнуть после непрерывной скачки. Утром продолжили путь.

Второй день ничем не отличался от первого, а вот на третий Генрих разглядел сквозь слезящиеся воспаленные глаза, что далеко внизу, в долине, блеснули на солнце снежно-белые пятна — соляные лагуны. А это означает, что море совсем близко и приходит конец их путешествию.
Принц слегка пришпорил коня, незаметно подобравшись к невозмутимо шагавшему верблюду с маленькими пассажирами на спине. Поймал взгляд Жан-Мишеля и шепнул еле слышно, одними губами:
— Сегодня ночью...
Жан-Мишель с готовностью кивнул.
Спустившись вниз с горной каменистой тропы, отряд пошел по плоской как стол равнине, поросшей рыжей колючей травой. Верблюды щипали пучки на ходу и жевали, равнодушно сминая колючки челюстями.
Но уже повеяло соленым ветерком, еще слабым, еле слышным. Первыми его почуяли лошади. Почти весь путь они проделали молча, лишь изредка всхрапывая, когда не в меру ретивый воин стремился показать свою удаль и пришпоривал сильней, чем следовало.
А сейчас животные словно превратились в резвых жеребят — они взбрыкивали, вставали на дыбы, не слушая повод. А радостное ржание почти не прекращалось. Свежесть морского берега манила к себе не только людей.
Но все же море было еще не близко — пришлось делать последний, четвертый привал, на подходе к городу Эль-Хосейм.
Поскольку ни в Танжер, ни в Сеуту идти было нельзя из-за войны с испанцами, именно пристань в Эль-Хосейме и была конечной целью каравана. Заночевать решили в нескольких милях от города, в очередной деревне.

Дома, выстроенные из известняка, промазанные необожженной глиной, выстроились по кругу почти плотной стеной. Для нежданного врага это поселение превратилось бы в небольшую крепость.

Старейшина деревни почтительно вышел навстречу алькаиду Устаму ал-ад-Фархани. Сложив руки на груди в приветствии, он сказал:
— О сиятельный алькаид! Что привело столь знатного военачальника в наше скромное селение?
— Как тебя зовут, достопочтенный?
— Али Мусаф ад-Ламрани, сиятельный.
— Так вот, достопочтенный Али Мусаф. Нам необходимо пристанище на эту ночь, а на рассвете мы двинемся в дальнейший путь. Вы окажете нам эту услугу?
— Мы почтем это за великую честь! Занимайте любой дом в селении! Вам подадут все необходимое, но наше селение слишком бедно, будьте снисходительны, о сиятельный.
Алькаид лишь усмехнулся:
— Ты это говоришь нам, достопочтенный Али Мусаф? Для воина разве важна роскошь и благоденствие? На поле битвы нет шелковых подушек и изысканных яств, ведь так?
— Да, это действительно так. Это очень мудрое замечание, о сиятельный. Но не буду более задерживать вас, ведь позади столь долгий и утомительный путь!

Во время разговора вокруг собрались люди. Лица были не слишком приветливы — военный отряд почти всегда нес беду или разорение. Но, как всегда, силе привыкли уступать. И у спешившихся всадников принимали лошадей, уводили к колодцу и кормушкам. А самих воинов приглашали войти в хижины, чтобы насладиться ужином.
Пленников алькаид пригласил отужинать за свой стол. Он сотворил вечернюю молитву и расположился на поданных подушках. Разговаривать с мальчишками он не стал, да они все равно и не поняли бы ничего.
Хозяйка дома подала большое блюдо с кускусом, но без признаков мяса. Алькаид поморщился и нехотя промолчал — он ведь был предупрежден о бедности деревни, что уж тут сетовать.

Генрих глядел в оба глаза. И когда увидел, что алькаид расставляет ночные караулы, поник головой. Принц по наивности думал, что в деревне никто не будет за ними следить, ведь бежать-то практически некуда, да и незачем. А вот теперь снаружи дома развели костер трое воинов, и они сменялись каждые три часа. Хоть копай подземный ход...
Мальчишки улеглись рядышком друг с другом и зашептались вполголоса.
— Что делать-то будем? — спросил Жан-Мишель, когда услышал громкий храп алькаида.
— Не знаю... Дождемся, пока наступит самый сладкий сон, это часа за три до рассвета. Но выйти нам будет трудно... Вот если бы...
— Что?
— Помнишь, как ты управлял моим братом? Ведь на таком огромном расстоянии ты сумел влезть в его тело! Может, попробуешь и теперь?
— А... А как это? Кем мне управлять?
— Разве не понимаешь? Стражниками. Пусть они уснут или уйдут в дом. Ну, или просто отвернутся. Попробуй!
Жан-Мишель задумался. А что если и правда у него это получится? И вдохновленные внезапно придуманным планом, мальчишки поплотней закутались в одеяла и принялись ждать, прогоняя дрему щипками и толчками.

Глава тридцать восьмая

Стояла глухая ночь. Генрих изо всех сил старался не уснуть, но веки словно кто-то смазал клеем и всыпал под них хлебных крошек. Все мысли разбежались, кроме одной — «не спать... не спать...».
За стеной тявкал и повизгивал какой-то зверек. Он находился совсем рядом, бродил у изгороди и искал объедки. Генрих вслушивался в смешные булькающие звуки и старался представить себе облик зверька. Воображение рисовало смесь собаки с белкой.
Храп алькаида стих, сменился ровным дыханием глубоко спящего человека. И Генрих решился — пора! Он шевельнулся, разгоняя кровь по затекшему телу, толкнул локтем не удержавшегося от сна Жан-Мишеля. Потом повернулся на другой бок, прикрыл рот негритенку — чтобы не закричал с перепугу — и тоже разбудил его.
Ни слова не говоря, принц указал Жан-Мишелю на дверь. Сквозь щели сплетенной из прутьев двери пробивалось слабое свечение костра.
Жан-Мишель ящеркой скользнул на пол и пополз к двери. В узкую щель он увидал, что двое стражей дремлют, склонив головы, а третий и не собирается спать. Он поглядывает на все стороны, прислушиваясь к малейшему шороху, и сжимает в руке обнаженную кривую саблю. Мимо такого сторожа и мышь не проскользнет.
У Жан-Мишеля похолодело внутри. Но он прогнал неуверенность и начал действовать... Мальчик сел на пол, крепко сжал голову ладонями. Теперь ему не пришлось долго ждать — мозг заполнил прохладный туман, в котором мелькали черные искрящиеся блестки, похожие на бабочек. И через миг этот туман потек тоненькой невидимой струйкой к стражникам, проникая в их головы и сминая их волю. Жан-Мишель словно растворился во всех троих воинах. Оставалось только подать команду и они подчинятся. Но что-то пошло не так, в чем-то мальчик просчитался...

Бодрствующий стражник вскочил на ноги, а навстречу ему метнулся один из его сотоварищей, вынимая в прыжке саблю. Два удара слились в один и два тела упали замертво, с рассеченной грудью и пораженным сердцем. А третий... Третий со стеклянным взглядом извлек из-за пояса собственную саблю и... полоснул себя по горлу... Кровь с шипением хлынула на горящие угли и закипела.
Все это произошло за несколько секунд, в тишине и темноте, под безлунным небом и у погасшего костра.
Жан-Мишель раскрыл глаза и вновь приник к щели. Ему ничего не удалось разглядеть, и мальчик решил, что стражники все же уснули по его приказу. Тогда он тихонько вернулся назад и потянул Генриха за штанину. Принц с нетерпением ждал этого сигнала и тут же соскользнул на пол. Негритенок последовал за друзьями.
Один за другим мальчишки выбирались их хижины, благо, дверь не заскрипела. Пришлось проползти мимо полупогасшего кострища и перед беглецами раскрылась ужасающая картина... Трое мертвецов лежали с раскрытыми глазами, сжимая бесполезное оружие. А кровь все еще заливала тускнеющие угли...

Жан-Мишель не мог шевельнуться — еще мгновение, и он закричит от испуга и бессилия. Принцу пришлось схватить друга за шиворот и потащить прочь, к узкому проему между домами, который он запомнил еще днем. Там оставалось только перемахнуть через невысокую ограду, и мальчишки вырвались на свободу!..

Воздух походил на густой кисель — в нем висела мелкая пыль, которую поднимал почти незаметный ветерок. Дышать становилось все трудней, но беглецов ничто не могло остановить. Выбравшись из деревни, мальчишки пустились бежать так быстро, как только могли.
Вдруг Генрих резко остановился:
— Стойте! Так мы далеко не уйдем, нас разыщут в два счета. Ждите здесь, я сейчас вернусь!
Ему не успели возразить, как принц метнулся обратно. В спящей деревне еще не подняли тревогу, но это могло произойти в любой миг.
Мальчик вновь перелез через ограду, лег на землю и притаился. Словно услыхав его мысли, неподалеку раздалось приглушенное ржание, тихое, словно как стон.
Генрих пополз в том направлении, мысленно ругая себя на все лады — как же он мог так легко расстаться с другом! Хорошо, что вовремя опомнился и теперь исправит ошибку.
В черной тьме было нелегко разглядеть черного жеребца, привязанного к вбитым в землю стойкам. Здесь стоял только Кохейлан, остальные лошади были привязаны по две-три у каждого дома.
Генрих подобрался поближе и отвязал коня. Теперь бы еще вывести за ворота...
Вдруг в доме послышался чей-то кашель и сердце мальчика зашлось в бешеном ритме. Он прижался к коню и замер.
Кашель стих, но теперь в доме слышались легкие шаги, потом плеск воды. И снова все стихло.
Эта маленькая встряска так подействовала на Генриха, что его ноги отказывались повиноваться, он устоял лишь потому, что держался за седло.
Кохейлан повернул к нему умную и все понимающую морду, ткнулся в плечо теплыми ноздрями. И Генрих постепенно пришел в чувство. Он благодарно потрепал коня за холку и повел прочь, к запертым на ночь воротам.
Жители деревни оказались слишком беспечными, а может, понадеялись на вооруженный отряд алькаида. Так или иначе, но у ворот не оказалось стражи, и Генрих беспрепятственно распахнул их. Сам не веря в такую удачу, мальчик тихо вел своего коня на поводу, уходя все дальше и дальше.
Жан-Мишель и Мбаса лежали на холодных камнях, с надеждой вслушиваясь в доносившиеся звуки. И несказанно обрадовались, когда из тьмы показался большой силуэт.
— Эй, вы тут не уснули? — послышался звонкий шепот. — Поднимайтесь, надо спешить!
Генрих помог мальчишкам взобраться в седло, вскочил сам и Кохейлан направился в неизвестном никому направлении, все ускоряя и ускоряя шаг. Как он различал дорогу в кромешной тьме, было неподвластно человеческому разуму, но тем не менее, конь обходил трещины, ямы и валуны, разбросанные тут и там.

— Анри, куда мы теперь? — спросил Жан-Мишель.
— Почем я знаю! На север нам нельзя, на юг — тем более, на западе идет война. Одна дорога — на восток. А на востоке — Алжир. Пустыни, пираты... А еще целые армии врагов Гроба Господня! Так что, возможно мы попадем из огня да в полымя! Но все равно я не хочу попасть домой ценой гибели сотен французов.
Жан-Мишель ничего не ответил, лишь схватился покрепче за седло.
Небо на востоке начало потихоньку сереть, потом стало розовым, затем — алым. А еще через несколько миль пути перед изумленным взором мальчишек плавно выплыл из-за горизонта громадный солнечный диск. Поднимаясь все выше, он постепенно уменьшался в размерах, превращаясь в привычный уже белый огненный клубок.

Куда же их принес черный жеребец по имени Кохейлан, подарок султана?..
Куда ни обернись, куда ни кинь взгляд — песок, песок, песок... Высокие барханы, волнистые дюны, чахлые кустики колючек.
И ни единой живой души, лишь высоко в небе кружит черная точка. Это гриф высматривает себе завтрак, ждет, когда путников сгубит жажда и можно будет поживиться.

Какой же это было непростительной детской глупостью — пуститься в неизвестность без запасов воды и пищи...

Глава тридцать девятая

Король входил в эту комнату, словно узник, восходящий на эшафот.
В детской спальне царил полумрак, хотя горело множество свечей, расставленных повсюду. Высокая кровать, почти в человеческий рост, занавешена шелковым балдахином. И на ней, среди перин и подушек: слабое беззащитное тельце спящего — все еще спящего — мальчика. Бледное лицо принца Филиппа повергало его отца в бессильную ярость. Хотелось сокрушить стены, чтобы в спальню хлынули яркие лучи летнего солнца, чтобы лицо мальчика засияло красками, чтобы веки встрепенулись и он раскрыл глаза.
Но ничто не могло помочь совершиться этому чуду. В спальне толпилось много народу — сиделки, доктора, именитые профессора. Столы ломились от медицинских трактатов и энциклопедий. У мальчика почти поминутно проверяли пульс и прослушивали сердце.
Стоял приторный запах лекарств, камфары, ладана... Уже от одного этого запаха можно было уснуть вечным сном.
Навстречу Людовику от постели больного шагнул низенький человек с плешивой головой. Это был придворный лейб-медик Ги де Шольяр, ученик самого Амбруаза Паре, известного хирурга. К великому сожалению, сам мэтр Паре скончался четверть века тому назад.
Цепкие внимательные глаза доктора смотрели прямо, не бегали по сторонам. Хотя встречаться взглядом с королем решился бы далеко не всякий, особенно нынче.
— Что вы можете сказать мне утешительного? — произнес Людовик, уже предчувствуя ответ.
— Увы, ваше Величество... По прежнему, никаких результатов. Дыхание принца ровное, глубокое, хорошо наполненное. Пульс слегка учащенный, но это не сулит неприятностей.
— Что говорят наши иностранные гости? Удалось опознать состав яда?
— Очевидно, что яд растительного происхождения. Возможно, производные цикуты или беладонны. Но, опять же... подобные симптомы никогда ранее не встречались. Летаргический сон после отравления крайне редок.
— Но вы исследовали орудие убийства? Что удалось выяснить?
Доктор склонил голову, показывая всем видом, что и здесь нечем порадовать безутешного отца.
— Ваше Величество... Мы все сошлись в едином мнении — наилучшим будет разыскать того, кто составил смертоносный рецепт.
— Я знаю этого человека. И со дня на день он будет арестован и допрошен. Я не намерен больше тянуть!..

Людовик подошел к постели сына, встал на колени. Он взял в свои ладони холодные тонкие пальцы мальчика, поднес их к губам, пытаясь согреть своим дыханием. Но Филипп ничего не чувствовал. Его мозг был поражен жгучей отравой, созданной чьим-то злобным гением...
И Людовик стремглав бросился прочь из спальни, больше похожей на склеп.

* * *

В Тронном зале Лувра ожидали аудиенции более полусотни самых знатных вельмож Франции. Герцоги, графы, бароны — от ярких одежд и обилия драгоценностей рябило в глазах. Иным даже удавалось перещеголять придворных дам по части украшений.
По залу проносилось легкое басовитое гудение, напоминавшее разбуженный улей — это обсуждались причины столь спешного собрания. Выстраивались многочисленные версии, одна нелепей другой.
Болезнь младшего сына короля и исчезновение старшего официально еще не были подтверждены, а тайны всегда порождают слухи.

Вошел Главный Церемониймейстер и произнес на весь зал хорошо поставленным голосом:
— Его Величество, король Франции Людовик Девятый!
Гул затих. Король вошел в зал, ни на кого не глядя, в мрачном и взвинченном настроении. Заняв трон, он взмахнул рукой, позволив присесть всем, кому это полагалось по статусу.
На стульях с высокой резной спинкой разместились члены королевской семьи. На золоченых табуретах — герцоги и бароны. Остальным было позволено лишь стоять. Но на дам распространялось так называемое «право табурета», введенное совсем недавно, позволявшее им сидеть в присутствии короля.
Когда все разместились и приготовились внимать, Людовик чуть слышно произнес:
— Господа! Я пригласил вас для того, чтобы развеять нелепые слухи, будоражащие народ — якобы один из моих сыновей исчез, а второй отравлен. Так вот... Это правда!
Услыхав из уст короля подтверждение самых невероятных домыслов, придворные не могли сдержать эмоций. Послышались вскрики, возмущенные возгласы, крики «Измена!» Но Людовик вновь поднял ладонь, утихомиривая возмущение собрания.
— Спокойствие, господа! Выслушайте меня... Я сообщу вам некоторые подробности. В начале весны некий вельможа решился посягнуть на трон и предпринял определенные шаги. Первым делом он организовал покушение на принца Генриха, оказавшееся неудачным. К счастью... Затем он продолжил попытки, а убедившись в их бесплодности — решил организовать похищение. Подлая банда наемников увезла моего мальчика в неведомом поначалу направлении. Было проведено расследование и принц был найден, но по дороге домой корабль попал в шторм и следы принца вновь затерялись. Сейчас о нем ничего неизвестно — где он и жив ли... — король произносил эти фразы так, что боль захлестывала окружающих трон придворных черным покрывалом. — Но и этого показалось мало сановному чудовищу! На пути к трону встал мой младший сын, принц Филипп. И злодей подослал наемного убийцу с ядом. В принца была выпущена отравленная пуля, но к великому счастью, он не умер, а уснул. Лучшие врачи пытаются его пробудить, но пока что все тщетно. А сейчас я спрашиваю вас, господа! Какой кары достоин этот преступник, посягнувший на жизни наследников престола?

Только одно слово прозвучало в ответ:
— Смерть!!!
Зал содрогнулся от громогласного эха. Но еще одно слово жаждали получить от короля присутствующие:
— Имя!!!
Людовик медлил. Он обводил тусклым взглядом одного дворянина за другим, повергая всех в трепет.
— Этот человек присутствует сейчас в зале, среди вас, господа... Коннетабль, подойдите и арестуйте герцога Гастона Ангулемского!
Офицер твердым шагом подошел к герцогу, что стоял с совершенно бескровным лицом. В своем неизменном черном костюме он напоминал сейчас ворона.
— Сударь! Именем короля я вас арестую. Вашу шпагу! — произнес офицер протокольную фразу.
Герцог не шевельнулся.
— Государь, произошла чудовищная ошибка. Это оговор! Никогда я не замысливал подобного, никогда! Я сражался за вас и за вашего отца, не щадя жизни!
— Сударь, — устало произнес король, — было проведено следствие. Есть свидетели, они уже дали показания против вас. Примите приговор с честью!
— Кто, кто эти мошенники, что клевещут на мое честное имя? Назовите их, государь! Призовите их сюда, пусть повторят свои обвинения мне в лицо!
— Ваш наемник виконт де ла Вальер. Он схвачен мною самолично! И при допросе он назвал ваше имя, сударь.
— Этот негодяй просто решил отомстить мне, за то, что я изгнал его из Ангулема. Нельзя верить ни единому его слову, государь. А кто еще свидетельствует против меня?
— О, имя этого свидетеля перевесит сотню других! Это мой сын, принц Генрих!
— Как, ведь он же... Ведь он исчез?
— Да. Но перед этим он сообщил все сведения одному из моих подданных. И сведения эти доверены принцу вашим наемником — главарем банды преступников по имени Витторио Брюльи. Вам знаком этот человек?
— Государь, клянусь, первый раз слышу это имя!
— Перестаньте упорствовать! — король вскочил. Он был в ярости от столь наглого сопротивления. — Отдайте шпагу, немедленно!
Герцог окончательно потерял разум. Он понял, что все проиграно, что теперь его ждет только смертная казнь и на Бастилию даже нельзя надеяться. И тогда он выхватил шпагу и стремительно бросился на короля. Такого безумства не ожидал никто!
Стража не успела прикрыть короля собою. Но, когда клинок уже изготовился пронзить грудь, раздался громкий выстрел. В трех шагах от герцога стоял... шевалье де ла Фейн! В его руке вился дымком разряженный пистоль.

Герцог пошатнулся. Он хотел обернуться, посмотреть на того, кто принес ему смерть. Но пуля, попавшая в сердце, не дала такой возможности. Герцог выронил шпагу и упал к подножию трона, испустив дух...
Людовик молча перешагнул через неподвижное тело, подошел к шевалье и обнял его.
— Как вы оказались здесь? Вы же сейчас...
— Ваше Величество, обследовав побережье Алжира, Египта и Туниса, я оставил эскадру и прибыл сюда. Доложить о предварительных результатах.
Король отвечал:
— Сама судьба вела вас, сударь... Уберите! — велел он, подав знак, и слуги быстро вынесли прочь тело поверженного герцога.
Король проводил их глазами и повернулся к шевалье:
— Теперь все нити оборваны... Только герцог Ангулемский мог сообщить, кто изготовил ему орудие убийства. Я в замешательстве... Вот что... Отправляйтесь во Флоренцию, именно там находится неизвестный мастер. Разыщите его, сударь, и мы сможем пробудить принца.

Вокруг стояла мертвая тишина. Все были потрясены покушением на короля и свершившимся скорым судом. И в этой тишине послышались гулкие шаги. К королю направлялся церемониймейстер. Он поклонился и произнес:
— Ваше Величество! Посол Салех ад-Дин, прибывший от султана Марокко, просит аудиенции!..

Глава сороковая

Тонкие ноги чистокровного арабского скакуна проваливались по щиколотки в песок. Измученное животное с трудом продвигалось вперед. Его маленький хозяин с друзьями были не в лучшем положении. Обессилев от жажды, все четверо измучились вконец.
Бесконечные барханы, по которым струится раскаленный воздух. Безжалостное солнце стремится испепелить все живое, что попадает под его лучи. Песок лежит по склонам ровными складочками, напоминая водную рябь — от чего становится еще тоскливей.
Душный западный ветер тащит мелкий песок. Мириады песчинок перекатываются, шуршат, проникают под одежду, липнут к телу, забивая каждую пору.
Сил на разговоры уже нет, все помыслы только об одном — пройти еще немного, добраться хоть куда-нибудь, где есть вода.
Хотелось сбросить тяжелые бурнусы, но мальчики понимали — так смерть наступит еще быстрей, тело просто сгорит, истратив последние капли влаги.
Кохейлан спотыкается все чаще, еще несколько миль и он падет. В его глазах уже видны белесые проблески смерти, но он еще борется с ней.
Генрих упрямо выдергивает ноги из песка и взбирается на очередную дюну, чтобы с ее вершины увидеть точно такую же. Уныние поселяется в его душе, но королевская кровь не дает расслабиться и потерять остаток надежды.
Погони не видно — должно быть, нукеры султана не могли и помыслить, что неразумные пленники отправятся на верную гибель — в сердце пустыни.
Даже у негритенка Мбасы поубавилось его обычной жизнерадостности. Темная кожа посерела, капельки пота смешались с пылью и песком. Дважды он совершал чудо: принимался разгребать песок и, что самое удивительное, находил комки влажной глины. Если подержать ее во рту, то жажда ненадолго утихала. Потом Мбаса предложил, по обычаям его племени, проткнуть жилу у коня и напиться крови. Но Генрих с негодованием отверг это нелепое предложение.
А на Жан-Мишеля и вовсе было жалко смотреть, он страдал больше всех...
Всего лишь вторые сутки мальчишки бредут по пустыне, и еще один день наверняка убьет их.
Дрожащее марево простиралось на многие мили вокруг, искажая действительность. И когда Генрих увидал впереди блестящую призрачную ленту, он не сразу в нее поверил. Присматривался, смахивал с ресниц сухую пыльную взвесь, вновь смотрел и смотрел. И лишь убедившись, что это не мираж, сказал чуть слышно:
— Смотрите, там... Впереди... Мы спасены...
Хриплым ржанием Кохейлан подтвердил его слова — чуткое животное устремилось к воде.
Сбрасывая на ходу опостылевшие, пропитанные потом и песком, одежды, мальчишки устремились в прохладные воды крошечного озерка. Оазис посреди пустыни — что может быть прекрасней и желанней!
Они принялись пить, опуская в живительную влагу распухшие и потрескавшиеся губы, и не могли напиться. Погрузившись в озеро чуть ли не с головой, мальчишки плескались, смывая пыль. Вдруг их кто-то хватает под бока и оттаскивает прочь! Кто посмел помешать несчастным утолять жажду, кто посмел презреть главный закон пустыни?
Словно пелена спала с глаз у незадачливых путешественников. Как же они умудрились проглядеть остановившийся на отдых целый караван! Более трех десятков верблюдов и втрое больше людей! Бедуины в белых одеяниях стояли под тенью пальм и их обожженные солнцем лица были полны сочувствия и внимания. Трое несчастных голых ребятишек были тут же окружены заботой и лаской. Распаковав один тюк, извлекли такие же белые одежды и укутали в них детей.
Генрих смотрел вокруг, встречая во взглядах лишь доброжелательность. Так почему же эти добрые на вид люди не дают ему напиться вволю?!
Разгадка не заставила себя ждать, но пришла совершенно неожиданно. Из-за спин бедуинов вышли совершенно другие люди, одетые по европейской моде. Один из них показался принцу странно знакомым. Мальчик пригляделся и... Едва не лишился чувств. Над ним склонилось бородатое лицо Витторио Брюльи! И что самое странное — Генрих обрадовался. Словно перед ним стоял не разбойник и убийца, а по меньшей мере ангел Господень! Принц и сам не понимал природу своих чувств, он лишь произнес:
— Это вы...
— Здравствуй, принц! Давненько мы не видались, а? Каким же это ветром тебя сюда занесло? Помнится, ты был на пути к своему батюшке? Я думал, ты давно куропаток стреляешь! Что же ты делаешь посреди этой пустыни?
— Это долгая история, сударь. Мы были в плену у султана Марокко, потом удалось устроить побег. Теперь пытаемся добраться к морю.
— Э, море совсем в другой стороне, детишки. Не ту дорожку вы выбрали. Да вам еще и повезло вдобавок — возьми вы чуть в сторону и прошли бы мимо этого оазиса.
Генрих вздрогнул, представив, как они падают на песок и медленно умирают в страшных мучениях. А Брюльи продолжил:
— Должно быть, тебя интересует, почему наши пути вновь скрестились? Это несложно — мы поступили на службу к королю алжирских пиратов — Сагриддину Али. Еще великий Хайраддин Барбаросса основал эту империю пиратского братства. Ты слыхал о нем, принц?
— Да, что-то припоминаю...
— «Припоминаю...» Да его слава гремела по всему Средиземноморью! От Греции до Гибралтара не было силы, способной сладить с ним. Даже под конец жизни он был все еще грозен и силен, как разъяренный лев! Но и наш нынешний хозяин никому не даст спуску, уж я в этом убедился.
— Почему же вы не на море, а здесь, среди песков? — не сдержался от иронического замечания Генрих.
— Ты еще посмейся надо мной, мальчишка! Забыл, как я чуть было не перерезал тебе глотку? Могу и повторить! Ладно, поживи пока. Так вот, наш путь лежит нынче в Судан. Закупим там рабов, сотни две-три, и будем сопровождать их дальше, в Каир. А там — на корабль и в Стамбул, на продажу. Вот и вся работенка, принц.
Генрих даже не удивился. Ну конечно, чем же еще мог заниматься этот сброд — только работорговлей...
— Но... Как же нам теперь быть? Мы не сможем одни пробираться через пустыню... Дайте нам хоть одного верблюда. А мой отец потом заплатит!
Бандит весело расхохотался
— Эй, малыш, ты за кого меня держишь? Чтобы я упустил такую добычу? Даже и не мечтай! Вы идете с нами, а потом, когда вернемся — король снова заплатит мне выкуп.
— Вы ведь уже получили, причем немало.
— Я открою тебе страшную тайну: у золота есть одно очень неприятное свойство. Его всегда не хватает!
Генрих понял, что настаивать бесполезно, все равно сила не на его стороне. И лишь грустно кивнул, соглашаясь. А в разговор вступил Жан-Мишель. Он задал вопрос, что давно крутился у него на языке:
— Скажите, сударь... А почему нам не дают воды? Мы ведь едва не умерли от жажды!
— Если бы вас не оттащили, то вода превратилась бы в яд! Разве вы не знали, что после сильной жажды обильное питье может погубить? Вон, даже ваш конь, и то все понял — сразу отошел прочь и дожидается, пока вода не пропитает внутренности. Вот тогда можно снова глотнуть немного. Поняли теперь?
Жан-Мишель кивнул.
— А сейчас идите в тень, вам подадут еду.
Мальчишки покорно побрели к финиковой пальме и упали обессилено у ее ствола. Бедуин поднес им сморщенные высушенные фрукты — те же финики и фиги. Но больше всего детей обрадовал кожаный мешок, наполненный прохладной свежей водой. Теперь им разрешали пить, сколько пожелают.
Брюльи принялся что-то горячо доказывать своим собратьям по кинжалу, но их взгляды не сулили ничего хорошего. Мрачные лица, укутанные бедуинскими шарфами, были искажены злобой и жаждой наживы. Но, по крайней мере, они не стали убивать мальчишек на месте, хоть наверняка такая забава пришлась бы кое-кому по вкусу.