Заложники, Гл. 7

Гл. 7
Большую часть тарелок для поминок принесли Хуажевы. Тетя Зарема хотела зайти за ними на следующий день, забрав с собой только часть, но Саша решила помочь донести посуду и заодно проводить соседку. Прижав подбородком внушительные стопки оштампованных гостиничным клеймом тарелок, они без происшествий добрались до соседнего подъезда, но когда Саша возвращалась назад, ее нагнал Аскер.

- Мама велела довести тебя, – не моргнув глазом, соврал он и, наткнувшись на удивленный взгляд девушки, объяснил:
- Все-таки ночь. Сейчас время такое – неспокойное, даже во дворе может что угодно случиться.

Саша, памятуя предостережения матери, побаивалась Аскера больше, чем гипотетических разбойников. Однако парень вел себя сдержанно, не приставал – проводив до дверей и еще раз выразив сочувствие по поводу смерти Марии Степановны, ретировался без лишних слов.

Засыпая, Саша думала о нем и о Дима Завадском, в которого была влюблена с начальной школы, сравнивая соседа и бывшего одноклассника. Конечно, Завадский пока выигрывал по всем статьям, но Саша понимала, что он – недостижим, а Аскер был рядом – куда уж ближе, несколько шагов от подъезда до подъезда, и – девушка это чувствовала, - она ему нравилась. Потом спохватилась – сегодня бабушку похоронили, а она парней в голове перебирает – уткнулась лицом в подушку и расплакалась.

Аскер искал с ней встречи в каждую увольнительную, приручал к себе постепенно. Когда он поцеловал Сашу в первый раз, у нее все еще оставалось чувство тревоги, сдобренной щепоткой вины – перед матерью и перед братом, которые – она прекрасно знала – не одобрят ее романа с соседом. Однако для нее свидания с Аскером стали отдушиной, позволявшей на время забыть унылую сложную действительность. Да и встречаться ей было больше не с кем. До гибели родителей симпатичная темноволосая девушка нередко замечала интерес в глазах одноклассников, ее приглашали погулять, водили на танцы – если мама позволяла, но когда случилось несчастье, мальчики, да и девочки тоже, стали относиться к ней особенно – с сочувствием, пожалуй, излишне бережно, но этот статус романтичного настроя не предполагал. 

Ребята, не без помощи преподавателей, проводивших с подростками беседы на тему чуткости и уважения к чужой беде, решили, что Саше Потаповой – не до свиданий. А попросту – не знали, как себя с ней вести. Если просила о помощи или одолжении, что случалось крайне редко – никто не отказывал, однако лишний раз мальчишки старались с ней не общаться. И Саша волей-неволей начинала соответствовать приклеившемуся к ней ярлыку хрестоматийной несчастной сироты. Сначала это было не трудно – грустные мысли, печальные воспоминания не шли из головы, отражаясь на лице, то и дело искривляя линию губ перевернутым луком, сводя на переносице четкие темные бровки. Но время проходило, боль притуплялась, ей хотелось улыбаться, иногда – хохотать от души, но каждый раз, развеселившись, она натыкалась на чей-то удивленный или осуждающий взгляд, словно одноклассники недоумевали: «Как можно смеяться при таких обстоятельствах?»

Немного проще было с Анжелкой. Та, наделенная эмоциональной натурой и острым языком, сама любила повеселиться и Сашку заражала своим жизнелюбием. Правда это не мешало Анжелке присоединяться к школьным пересудам "за глаза", в которых частенько мусолилась тема «Бедных Потаповых». Один такой разговор Саша случайно подслушала. После первой порции заочной  жалости, приправленной охами-вздохами, Вика Рыбалка вставила, словно невзначай:
- Сашке, конечно, проще, чем Алексу, тот вон впахивает с утра до вечера, а ей что – сегодня в столовой над Петькиным анекдотом ржала – в другом конце зала было слышно.
- Ужас, - вздохнула Вера Петрановская, - если б с моими родителями такое случилось, я бы ни дня не жила.
- А что бы ты сделала? – спросила Анжелка, недолюбливающая Верку-отличницу.
- Не знаю, мало ли способов, - голос Верки звучал торжественно и печально, - отравилась бы. Или с крыши сбросилась. Такая трагедия…
- Ага, а за матерью кто бы ухаживал? - это Катька Филипчук.
- Не, с крыши - это уже слишком. Но уж точно я не ржала бы как конь, - опять встряла Рыбалка, видимо до глубины души оскорбленная недостойным поведением одноклассницы.

Саша ждала, что Анжелка, как лучшая подруга, заступится за нее. Но девочки уже перескочили к другой теме. 

Общение с Алексом – уставшим, издерганным, тоже не располагало к веселью. Саша ловила на себе его тяжелый взгляд каждый раз, когда, забывшись, смеялась над забавными ситуациями в телевизионной комедии или шутками радийного диджея. С тех пор, как погиб отец, она ни разу не видела Алекса искренне, открыто улыбающимся. И у Саши иногда появлялось ощущение, что ей незаслуженно оставили способность смеяться – обделив брата, как когда-то обделяли игрушками и лучшей одеждой – в ее пользу…

А с Аскером было легко. Единственный раз выразив соболезнование по поводу кончины бабушки, он больше не возвращался к происшедшему в их семье, говорил на отвлеченные темы – в основном об училище, рассыпал – по-кавказски щедро – комплименты, говорил, что обожает ее улыбку.

Они встречались тайно, стараясь не раздражать ни Алекса, ни родителей Аскера.  Но, живя в одном дворе, где у каждого окна и двери есть глаза и уши, трудно утаить даже кратковременные свидания. По осуждающим взглядам и туманным намекам Саша поняла, что брату все известно. Но в открытую он обвинил сестру лишь сегодня, словно выжидал, чтобы чувствительней задеть именно в преддверии выпускного – так казалось девушке.  А ведь Аскер обещался прийти на ее прощальный бал…