16. Как построить дом на пустыре

Как построить дом на пустыре в условиях острой нехватки материалов

I

В 1936 году английские власти Палестины построили неподалеку от городка Лидда аэродром на четыре взлетных полосы. Сделано это было для военных целей, и действительно пригодилось - в Лидде была организована промежуточная база Королевских ВВС для обслуживания дальних полетов, в основном между Европой и Ираном.

В мае 1948 Лидда вместе со своим аэродромом была занята частями Арабского Легиона Джона Глабба. Но ненадолго - в июле израильская армия провела на центральном фронте наступательную операцию, в ходе которой Легион был выбит со своих позиций, а городок поменял название. Теперь он именовался Лод, его аэродром с ноября снова начал действовать, и обслуживать как военные, так и гражданские самолеты. За какой-то месяц, с конца ноября и до конца декабря 1948 года, через него прошло около сорокa тысяч пассажиров.

Это было большим достижением, но и оно померкло по сравнению с результатами 1952-го года - аэропорт Лод служил “… воздушными воротами Израиля …” уже для 100 тысяч пассажиров в месяц.

Аэропорт в настоящее время обслуживает больше 14 миллионов человек в год. В общем-то, это и немудрено, потому что он расположен всего в 19 километрах от центра Тель-Авива, города бурно растущего и кипящего жизнью.

Да и в Иерусалим из него можно добраться без особенных проблем - шоссе, соединяющее Тель-Aвив с Иерусалимом, проходит неподалеку.

У аэропорта высокая репутация:  трижды подряд его признавали лучшим на Ближнем Востоке по удобству обслуживания пассажиров. Что же касается обеспечения безопасности, аэропорт в Лоде вообще считается лучшим в мире, равных у него нет.

К вышесказанному следует сделать прибавить, что с 1973 года аэропорт носит имя Давида Бен-Гуриона, “… первого премьер-министра Израиля, одного из творцов сионизма, выдающегося политического и государственного деятеля своей страны .…”.

Бен-Гурион эту честь заслужил.

C 14 мая 1948 "... национальный очаг еврейского народа ..." стал его Домом, a после окончания войны с соседями, весной 1949 наступила наконец возможность начать этот Дом обустраивать.

У Дома было много "архитекторов", начиная с Теодора Герцля. Было и много "каменщиков" - и тех, которые из болот и песков делали плодородные сады, и тех, которые закладывали новые города, вроде Петах-Тиквы или Тель-Авива.

Но стройке, конечно, был нужен и “прораб".

И по воле судьбы, и в результате собственной неуемной жажды власти, устранив всех соперников и вытоптав всю оппозицию, таким "прорабом" стал Давид Бен-Гурион. 

Проблемы, которые ему пришлось решать, оказались огромны.

II

Как только запрет на иммиграцию перестал действовать, в Израиль хлынул поток беженцев. Это было похоже на превращение засухи в наводнение - примерно за три года население страны удвоилось. Как это удвоение происходило, можно показать на примере Ирака: в марте 1950 года там был принят закон, согласно которому иракские евреи могли покинуть страну при условии отказа от иракского гражданства и всего своего имущества.

Еврейская община в Ираке насчитывала около 130 тысяч человек, и правительство в Багдаде рассчитывало, что уедет из них примерно пять-шесть процентов.
Действительность оказалась несколько иной.

В первый же день после вступления закона в силу число заявлений об отъезде превысило три тысячи, через пять недель перевалило за пятьдесят, а через три месяца уверенно пошло к сотне тысяч.

Это было бегство, в самом прямом смысле слова.

Поскольку ни о каком прямом транспортном сообщении c Израилем и речи быть не могло, то люди, получившие разрешение на эмиграцию, бросали все и пересекали границу с Ираном. Оттуда их переправляли в Израиль - когда морем, а когда воздухом, через аэропорт в Лоде, который в этот период работал с огромной нагрузкой.

Беженцы прибывали не только из Ирака, но и из Йемена, и примерно на таких же условиях - живыми, но ограбленными до нитки. К ним прибавлялись те, кто жил в Европе, в лагерях для перемещенных лиц, и те, кому повезло уехать из Польши или Румынии до того, как установившиеся там новые коммунистические режимы закрыли границы - и все эти потоки беженцев стекались в Израиль. 

Их всех надо было каким-то образом кормить, лечить и учить.

III

Одной из самых острых оказалась проблема жилья.

Из положения выходили импровизируя - готовых решений не было. Людей распределяли по уже существующим сельскохозяйственным поселениям. Срочно устраивали и новые. Hа это надо было много труда, и много воды,  которую еще только предстояло добыть.

Новых иммигрантов селили в лагерях, палатки в которых делали из 4-х жердей и 5-и листов жести - 4 на стены и один - на крышу.

Из этих не слишком подходящих для строительства материалов израильскими были только жерди.

Жесть же была британской, с оставленных английской армией складов. И дело было отнюдь не в филантропии.  Просто практичные англичане,  покидая Палестину, посчитали, что эту жесть дешевле бросить, чем вывезти.

В Израиле ввиду общей нехватки продовольствия ввели карточную систему.  Это касалось не только продуктов.  Cкажем, купить обувь можно было только по специальному распределительному талону.

Ограничения касались не только новоприбывших, а вообще всех граждан. Их, в общем, несли безропотно.

Hовые иммигранты, прибывающие в Израиль из экзотических для ашкеназов земель, приносили в Израиль много нового, и вообще вызывали любопытство.

Например, Голда Меир в своей автобиографии отметила, как глубоко ее поразили дети беженцев из Йемена - они могли читать на иврите тексты под любым углом, хоть вверх ногами. Дело тут было в бедности - чтению учили по Библии, а поскольку книг было мало, то учеников усаживали в круг, Библию клали в середину, и так урок и шел.

Однако были и проблемы.

Ишув строился идеалистами как ковчег спасения, но новая волна иммиграции была "... волной беженцев ...", и люди в ней попадались всякие.

Марокканский еврей, поссорившись в очереди за распределяемой по карточкам мукой с болгарским евреем, отхватил ему ножом нос - эта история попала в газеты и имела общеизраильский резонанс.

Уровень жизни в новом Израиле по сравнению c довоенным периодoм упал втрое. Все торговые связи оказались оборванными.  Hапример, нефтепровод, который транспортировал нефть из Ирака в Хайфy, просто перeстал функционировать.

Израилю был объявлен экономический бойкот. Суэцкий канал был закрыт не только для израильских судов, но даже и для кораблей других стран с грузами для Израиля - что, вообще говоря, нарушало международную конвенцию.

Но про конвенцию как-то не вспоминали …

A доступ в Акабский залив к порту Эйлат был вообще блокирован египетской армией.

Арабские страны относились к своему новому соседу с такой враждебностью, что даже названия "Израиль" за ним не признавали - в ходу было выражение "… сионисткое образование …".

И совершенно отдельно стояла проблема безопасности.

IV

Вообще-то поначалу были надежды на некое взаимопонимание с королем Абдаллой. 23-го марта 1949 года его навестила израильская делeгация, в которую, кроме дипломатов, входили и такие видные военные, как Моше Даян и Игаль Ядин. Визит, конечно, держали в секрете, и проходил он не в Аммане, а в пустыне, неподалеку от Мертвого Моря, в местечке под названием Шунех (Shuneh ), где у короля была уединенная вилла.

Абдалле вручили подарок: роскошное штучное издание Библии, и даже с иллюстрациями, сделанными в цвете. Правда, поначалу вышла неловкость, потому что король открыл книга как раз на иллюстрации, показывающей карту древнего Израиля. Неловкость состояла в том, что на карте в числе “… городов царя Соломона …” был обозначен и Амман.

Положение спас Игаль Ядин - он выступил вперед и прочел старинную арабскую поэму, полную высокого чувства. Он прочел ее наизусть, на безукоризненном арабском - и король, человек образованный и воспитанный, жест оценил и ответил любезностью: одарил гостей розами из своего сада.

Но, к сожалению, это многообещающее начало развития не получило.

Тому было много причин. Король Абдалла, по-видимому, был бы готов принять существующее положение дел и перейти к практическому сотрудничеству с еврейским государством, но все прочие арабские лидеры были резко против.

Поражение в войне воспринималось ими как нечто невыносимо позорное, настолько позорное, что это нельзя было ни признать, ни даже обсуждать.

Арабские страны Израиль не признали, eго границы демонстративно не охранялись - то есть не охранялись в том смысле, что на израильскую сторону без всяких проблем пропускались любые вооруженные группы, пограничники их не задерживали.

Таких групп хватало, потому что соседи Израиля проблемы с арабскими беженцами из Палестины не решили.

Более того, они решили ее не решать.

Возобновить открытую войну против Израиля считалось рискованным, но вот использовать "... разгневанных поселян, лишенных своей земли ...", было делом вполне возможным. Так и поступили.

И границы Израиля стали зоной войны.

V

При этом ситуация с оружием становилась просто катастрофической. Поставки из Чехословакии, казавшиеся столь надежными, иссякли в августе 1948. Никаких разъяснений по этому поводу не последовало, и пришлось срочно искать другие источники. 

Хорошим примером общего состояния дел с вооружениями могла бы послужить единственная израильская бронетанковая бригада - “7-я".

Проблема с этой частью состояла в том, что бронетанковой она только называлась, а на деле состояла из одного танкового и двух мотопехотных батальонов, посаженных на старенькие полугусеничные грузовики.

Была еще рота разведки на джипах с пулеметами.

Первая рота танкoвого батальона состояла из "Шерманов", которыми очень гордилась, потому что на них стояли хоть и старые, но зато одинаковые двигатели.

И пушки тоже были одинаковые. Правда, они совершенно не годились для борьбы с другими танками. Это были 75-мм крупповские гаубицы времен Первой мировой войны, списанные в Швейцарии как утиль, и найденные неким израильским закупщиком оружия, обладавшим орлиным взором.

Дело в том, что к пушкам этим имелись снаряды.

Вторая рота не могла похвастаться подобной эффективностью. Ее вооружение тоже составляли "Шерманы", но зато они могли бы составить музей - на роту приходилось 5 разных типов танкa, которые отличались и трансмиссией, и двигателями, и пушками.

Общим было только то, что к двигателям было очень мало запасных частей, а к пушкам - очень мало снарядов.

К одному из танков - английской модификации под названием "Firefly" - снарядов не было вообще.

Третья и четвертая рота имели только личный состав. Танков в них не было вообще - роты были созданы, так сказать, авансом, с расчетом на будущее.

И получалось, что на практике единственная бронетанковая бригада Израиля сводится к одному-единственному танковому батальону, который, в свою очередь, сводится к одной танковой роте, вооруженной пушками, непригодными к танковому бою.

Но еще хуже дело было с технической подготовкой.

Ни опытных танкистов, ни инструкторов не было. Бывший английский унтер-офицер Десмонд Рутледж был повышен в чинe до майора и назначен на должность "Главного Инструктора Танковой Школы".

Помимо некоторого опыта, майор обладал поистине неоценимым достоинством - он был единственным человеком, который мог свободно читать английские инструкции по техобслуживанию "Шермана". Остальные инструкторы английского не понимали.

Они, собственно, и друг друга-то понимали с трудом, потому что говорили все больше на чешском или на русском, a c начальством и со своими курсантами им надо было объясняться на иврите.

Правда, народ в танковой бригаде собрался толковый, учился изо всех сил, и какие-то сдвиги были. Hо танков-то не было. Как не было и самолетов, и пушек, и транспорта, и даже единой системы стрелкового оружия.

Прилагались поистине титанические усилия с целью хоть как-то стандартизировать его под единый патрон.

И стране, и армии остро требовались средства.

VI

В первые годы существования Израиля в стране сохранялись какие-то черты Британского Мандата, и к их числу относились полицейские звания - скажем, начальники окружных полицейских управлений все еще носили чин суперинтенданта.

Таким вот окружным суперинтендантом полиции и был Леви Авахами, на плечи которого в день 7-го января 1952 легла ответственность по охране порядка вокруг дома 24, по улице короля Джорджа V, в Иерусалиме. 

Это здание именовалось еще и Домом Фрумина, по имени первого владельца. Hо с марта 1950 года сюда были перенесены заседания Кнессета, и именно такое заседание суперинтендант Авахами и охранял.

Под его команду было выделено около 500 полицейских, улицы, ведущие к зданию, перегородили барьерами из колючей проволоки - и тем не менее суперинтендант не был уверен, что ему удастся удержать бушующие толпы демонстрантов.

В Кнессете тем временем Давид Бен-Гурион провозгласил намерение своего правительства подписать соглашение с Федеративной Республикой Германия о выплате как государству Израиль, так и ряду еврейских организаций компенсации за устройство в Израиле полумиллиона людей, уцелевших после Холокоста.

Эти фонды определялись из расчета в 3000 долларов на человека, должны были выплачиваться в течение 14 лет, и составить в итоге значительную сумму в полтора миллиарда долларов.

На трибуну один за одним поднимались депутаты оппозиции, которые громили правительство за решение “… принять деньги из рук убийц …”. Менахем Бегин сказал, что есть вещи похуже смерти - например, получить от палачей плату за пепел сожженных.

И добавил, что если в дни "Альталены" он дал своим сторонникам приказ "Назад!", то сейчас он сделает обратное, и даст им приказ "Вперед!", ибо нет позора хуже, чем продать убийцам близких память о них.

Тем временем худшие опасения Леви Авахами сбылись: толпа прорвала ограждение, в Доме Фрумина начали бить стекла. Там в зале заседаний тоже было полное столпотворение: депутаты от компартии Израиля кричали, что все это есть заговор с целью отбелить немцев от преступлений нацизма.
С сумятицей в зале суперинтендант поделать ничего не мог. Но в отношение слишком бурной демонстрации, прорвавшей все барьеры, какие-то средства у него все-таки были.

Он приказал пустить в ход слезоточивый газ.

VII

Толпу удалось унять только через пять часов, да и то только тогда, когда впридачу к слезоточивому газу добавили и пожарные шланги. Несколько сот человек были арестованы, пара сотен поранены, и 140 полицейских тоже получили травмы. Помяли даже нескольких депутатов Кнессета.

Понадобилась вся железная сила воли Давида Бен-Гуриона для того, чтобы соглашение с Германией было все-таки утверждено. Он сказал собранию, что деньги смыть кровь не могут, и мертвых не вернут - но на нем лежит забота о живых. И нельзя, чтобы убийцы еще и наследовали убитым - что было парафразой библейской цитаты:  слов пророка Элиягу, обращенных к нечестивому царю Ахаву:

“… убил, а еще и наследуешь? …”

В итоге предложение правительства прошло с большинством в 61 голос "за" и 50 - "против".

Кнессет также вынес постановление о приостановке действия депутатского мандата Менахема Бегина за его призывы к мятежу.

11-го сентября 1952 года соглашение между Израилем и ФРГ было официально подписано в Люксембурге. Стороны были  представлены канцлером ФРГ, Конрадом Аденауэром, и Моше Шаретом, министром иностранных дел Израиля.

Бен-Гурион на церемонию не поехал.

В начале декабря 1953 он подал в отставку с обоих своих постов - и премьер-министра, и министра обороны.

В письме к своему другу, президенту Израиля Бен-Цви, сменившему умершего Хаима Вейцмана, Бен-Гурион написал, что вот уж скоро года, как он чувствует, что не в силах больше нести тяжкое бремя власти. Он ссылался при этом не на период времени с мая 1948, а начинал свой отсчет с 1936-го. В тот год он возглавил Еврейское Агентство, неофициальное правительство ишува, и, по-видимому, к 1953 достиг какого-то предела, переходить который не захотел. 

Никаких уговоров остаться  Бен-Гурион не послушал, а просто 7-го декабря 1953 сдал дела Моше Шарету и уехал в кибуц Сдэ-Бокер, в северном Негеве.

Последний документ, который он подписал за день до отставки, был приказ о назначении генерала Моше Даяна начальником Генштаба.

***