Антигоповской роман Rassolniki. Глава 27

Муха только что проснулась. Вылезла из прогнивших внутренностей деревянной балки, лежащей одним концом в узкой реке, подпрыгнула, словно проверила, в состоянии ли она летать. Посидела на какой то щепке ещё немного, пытаясь разлепить сонные глаза и вглядеться вдаль – нужно же понять, пришла ли весна, или ещё можно подремать – и полетела, на всякий случай пощупав крылом воду. От прикосновения муху обдало холодом, нет, не май в природе, хотя именно на этот месяц был заведён её, мухин, будильник. Ну да ладно – спать то уже не хотелось, холод разбудил окончательно.
И полетела муха над заплесневевшими волнами, над проталинами, пышущими жаром и шмелями – опять эти гады проснулись раньше, над разъезженными разъезжающимися сугробами, уже давно не белыми, над дорогой, прозрачной, в которой муха разглядела себя гораздо лучше, чем в реке, мутной, ещё окончательно не скинувшей себя ледяные коросты… Полетела муха как всегда в деревню, к людям, там и поесть можно найти, и порезвиться в чьей нибудь конюшне, да и вообще она же рождена для деревни, куда ей ещё лететь?
Вот уж и запах свежих бревён дурманит муху, совсем, значит, близко люди, вот и собаки залаяли… Что ж вы орёте как резанные? Ну, ничего, ничего – погоняю я вас ещё. А вот и дым, ох уж этот печной дым с запахом протухшей капусты, одним им можно наесться. Эх, деревня, эх, весна, здравствуй! Муха летала на уровне метров двух над землей, а была счастлива как на седьмом небе. Близко оно, счастье то!
И так проказница вдохновилась новой жизнью, что и не заметила, как ударилась о стекло. Удар был не хилый – бедняжка аж потеряла на мгновение сознание. Очнулась в чьих то волосах, но и оттуда её быстро смахнули, муха упала на бревно, ударилась. В нерешительности она подняла глаза на обидчика. Ждала, что сейчас он её прихлопнет. Но тот, и это чуткая муха поняла сразу, был далеко отсюда. От неё, мухи, от деревни и вообще от весны.
Где же был этот мужик, в чьих глазах плавало голубое майское небо, а в тех самых волосах, где муха уже побывала, ещё застряла кое где седая зима?
Мужчина мыслями был в это время в городе, до которого отсюда километров триста. Он вспоминал, как будто отсматривал кадры плёнки, шествие RASSOLNIK’ов, уже успевшее прогреметь на всю страну. Вот летят в него и в толпу парней за его спиной бутылки и окурки, вот мерцают и взвизгивают сирены, вот все в дыму, вот кому то он на бегу наступил на голову, кого то ударил, кто то врезал ему, вот площадь, заставленная омоновскими ПАЗиками и полицейскими машинами… Одна из них резко бьёт мигалками по глазам, к нему выбегают два человека в форме, хватают за воротник и тащат в машину, где, и он это заранее знал, уже ждала Оля. М да, хорошо разыграли задержание, никто не заметил подвоха.
RASSOLNIKI знали, что на шествии будет провокация, и Рублева обязательно задержат. Об этом Ведова заранее предупредили знакомые полицейские. Но не выйти вместе со всеми Рублев тогда не мог. Поэтому договорились с теми самыми сочувствующими знакомыми, что когда начнётся жесть – Рублёв выбежит на площадь, где его и подхватят, затащат в машину и вывезут из города. Одна была просьба у Рублёва – вывести его вместе с Ольгой. Без неё – как это часто бывает в первое время влюбленности – он не представлял своей жизни.
Для всех в городе он был задержанным. Политическим узником, конкурентом действующей власти, которая пошла на самые подлые меры по устранению соперника. И как не пытались менты оправдываться - мол, Рублёва в глаза не видели – кто ж им поверит! Общественники и журналисты такой шум подняли! Ведь Рублёв уважаемый журналист солидного издания, а не только кандидат в мэры! Власти скандала, конечно, испугались и вскоре выпустили из изоляторов многих повязанных во время шествия. Чтобы хоть как то отмыться.
Все произошедшее в тот день послужило таким пиаром Рублёву, что больше и не надо. Даже те, кто вообще ничего не знал о нём, кто и на выборы никогда не ходил – теперь следили за его судьбой. А раз кандидата в мэры незаконно удерживают в застенках, значит, есть чего бояться власти и есть, что скрывать!
Вот только самого Рублёва такой расклад не радовал. Он все чаще бродил по деревне, куда уехал вместе с Ольгой, в глубокой задумчивости.
Местные мужики, обычно весёлые и жаждущие поговорить, к нему боялись подойти, считая его очень странным. А он никого и ничего не замечал, он снова и снова проматывал в голове события последних месяцев и просчитывал варианты, как можно быстро слить и себя и RASSOLNIK’ов. Но, главное, он пытался понять, как лучше проиграть на выборах, чтобы ещё большего греха на душу не брать. Но чем больше он думал, тем больше скисали мозги, как будто дым из печей, которые топили прошлогодними дровами, проникал и окутывал его голову изнутри. А тут ещё Ведов вчера огорошил и совсем выбил его из колеи. И расстроил так, что на утро Ольга вскрикнула, увидев его волосы. Они целыми прядями побелели.
«И зачем ему это надо, как ему помешать? Придумал же тоже! – продолжал размышлять Рублёв, сидя на бревне под окном небольшого срубленного домика, – Надо было его с самого начала убить, сдать, слить в СМИ! И все бы пошло по другому!».
И не знал Александр, что больше его бесило в плане Ведова, который он вчера поведал по электронной почте: что он так по скотски подставляет одну из девушек из группировки, кого конкретно он, правда, так и не сказал, или то, что, если все удастся, то Рублёву светит значок мэра. Этот значок он ненавидел все больше, как призывник, не мечтающий, но годный в армию, ненавидит заранее погоны и военные звёздочки.
«Господи, куда же ты меня тянешь? – уже в тысячный раз задавал Рублёв этот вопрос небу, – ведь я хотел как лучше, хотел, чтоб RASSOLNIKI никогда не дошли до власти. А получается - я стал для них локомотивом, я привел их к цели быстрее, чем все думали! И я сам стал RASSOLNIKoм? Или не стал?! Для всех стал! Или я накручиваю? Что же сделать? Как выжить?».
Александр, доведённый своими мыслями до отчаяния, поедал мокрыми глазами небо, поля, растянувшиеся до этого неба, дома и все вокруг, на что падал взгляд.
Еще в первые дни своего приезда в деревню, то есть дней десять назад, Рублев сделал невероятное открытие – оказывается, земля действительно круглая. Только в деревне это по настоящему понимаешь, когда поворачиваешься, стоя на месте, и видишь, как вслед за взглядом округляется пространство: леса, поля, река, небо. В деревне между взглядом и горизонтом ничего нет, кроме пространства: ни домов, ни дорог, ни улиц… Вот и виден земной круг. Будто туловище твое – ножка циркуля, а взгляд – головка, и кто то невидимый чертит тобой круг. Так, наверное, и формируется мировоззрение. Так, наверное, и поняли древние, что земля без углов.
Как же был прекрасен по весне этот круглый кусок земли, который видел сейчас Рублёв! Эти мощные, залитые обильной зеленью леса, эти поля, только проснувшиеся и переливающиеся многочисленными ручейками, эти стаи звонкоголосых птиц, перелетающие с одного островка пожухшей прошлогодней травы и остатков снега, на другой. Эта меняющая цвета на солнце – от синего до черного – река, тоже полукруглая, омывающая ту часть горизонта, за которым не видно леса.
Как же сделать так, чтоб навсегда очертить себя этим неземным кругом, этим горизонтом, как очерчивают мелом себя от чертей?
– Любимый, – позвала Ольга Сашу. Но он не услышал ее.
– Саша, – повторила Ольга, когда уже подошла к нему и поцеловала в то место, где не так давно валялась муха.
– Саша, звонил Григорий Иванович, он ждёт тебя! – только сейчас Александр понял, что происходит и прекратил свой непроизвольный сеанс медитации, только не понял, что именно отключило его от созерцания и раздумий – то ли поцелуй Ольги, то ли кодовые слова «Григорий Иванович».
Вот уж действительно единственный подарок Бога ему здесь, если не считать Ольги. Григорий Иванович Ковалев – бывший преподаватель истории Рублева на журфаке. Сегодня утром они случайно встретились в деревенском магазине. Александр сразу узнал старого профессора, хотя тот поседел и опустил длинную белую бороду. Он уже был похож не на учёного, а на крестьянина, и только большие умные глаза выдавали в нем интеллигента.
Слухи, связанные с исчезновением Ковалева из научного мира, подтвердились. Выяснилось: Григорий Иванович пять лет назад оставил свою кафедру и перебрался в родную деревню, как он выразился, «к земельке» и уж совсем не «чаял здесь увидеть кого то из своих выпускников». Будучи тоже умилённым встречей, Саша сам не заметил, как прижался к плечу историка и попросил помочь ему. Чуткое преподавательское сердце поняло -  откладывать нельзя. И студент Рублёв был приглашён, как в шутку сказал профессор, «на консультацию».
– Приходи, Сашенька, приходи, чаю попьём, я сам завариваю. Приходи, поболтаем, слышал о тебе, читал даже пару раз! Ох, Александр, как я рад тебя видеть! Как рад! – и старик совсем не по стариковски потряс руку своего ученика, – я тебе позвоню! Ты у кого здесь? В двадцатом? На Заречной? Позвоню!
На том и расстались, а Рублёв в ожидании звонка снова ушёл в себя.

Читайте продолжение на https://www.facebook.com/rassolniki/