Грабёж средь бела дня

    Тата плохо переносила беременность - токсикоз мучил ужасно... Да ещё эти внезапные приступы жалости к самой себе:" Вот почему им - ничего, а нам все мучения?..." Сергей старался не раздражать жену и всячески баловать, но угодить ей было очень сложно, почти невозможно - что бы он ни предложил ей, она прижимала указательный и средний пальцы к горлу, закрывала глаза и делала качек головой вперёд, как бы показывая, что её сейчас вырвет. По правде сказать, часто это происходило на самом деле, и Тата опрометью бросалась в ванную комнату. Сергей слышал, как включался максимальный напор воды, слышал надрывные утробные звуки и чувствовал себя абсолютно беспомощным, всякий раз прикидывая в уме, через какое же время закончится весь этот ужас. Иногда он думал о своей маме. Понимание того, что когда-то и он дался ей так же, пробуждало в нём щемящее чувство вины, что теперь у него осталось совсем мало времени, чтобы разделить его с ней, ведь она уже давно жила совсем одна. Тата выходила из ванной вся красная, мокрая и обессиленная, и тогда он просто брал её холодные руки в свои и прикладывал их к своим губам.
   
    В придачу ко всему, на работе у Сергея грянули сокращения, и Сергей попал под общую гребёнку, не смотря на предстоящее отцовство. Положение на фирме было швах и увольняли, не смотря ни на профессионализм, ни на стаж, ни на отцовство - хоть действительное, хоть предстоящее. Он активно занимался поиском работы, но пока этот поиск результатов не давал. Это ещё больше усугубляло нервозность Таты и чувство неловкости и беспомощности самого Сергея.
   
    Когда деньги были совсем на исходе, Тата вынула из собрания сочинений Льва Николаевича припасенную тысячу и засобиралась в магазин за продуктами - холодильник при открывании высвечивал пустоту. Сергея не было дома с раннего утра, он уехал на очередное собеседование, и на улице, то усиливаясь, то затихая, шёл дождь . Тата достала из шкафа широченный плащ, отданный ей подругой на время беременности и прихватив зонт, выдвинулась в сторону остановки, решив съездить в магазин, в котором были приемлемые цены , и в котором у неё была скидочная карта. Переполненный троллейбус её не смутил - на улице вовсю хлестал косой дождь, и она, сложив зонт, повесила его себе на запястье, засунула обе руки в карманы и оттопырив их, чтобы защитить живот, стала пробивать себе дорогу в его душное чрево. Пока она продвигалась вовнутрь, широкие полы плаща неудобно обмотали её коконом и руки из кармана пришлось вынуть, чтобы не налегать уже достаточно большим животом на рядом стоящих мужчин. Уступить ей место было некому, и Тата безропотно сносила натиск вновь входящих. Когда же она почувствовала чью-то руку в области своего бедра, а ещё точнее, своего кармана, кровь прихлынула к её лицу, и она судорожно стала протискивать руку в недра своего необъятного плаща, отыскивая карман, чтобы удостовериться в целости и сохранности тысячной купюры. Наконец, с трудом отыскав и протиснув в него руку, она с ужасом обнаружила там ещё чью-то, явно мужскую руку, которая крепко сжимала её единственную последнюю тысячу. Гневно сверкнув глазами в сторону двух тесно прильнувших к ней мужчин и постаравшись по выражению их лиц определить, кто же из них грабитель, она изо всей силы вцепилась ногтями в эту руку и стала яростно разжимать всё более и более сжимающиеся в ответ на это пальцы. От натуги лицо её покраснело, и она стала издавать кряхтящие звуки. На неё уставились оба претендента на незавидную роль карманного воришки, но она вперила свой взгляд в того, кто судорожно сглотнул и этим выдал себя с головой. Тогда в действие был приведен известный всему миру взгляд кобры - раздутые ноздри, стиснутые зубы, покачивание туда-сюда на индийский манер головой и холодный непроницаемый взгляд с прищуром. "Я беременная..." - не сказала, а прошипела Тата, и через несколько мгновений карманная схватка была предрешена - зловещие щупальца врага ослабли, купюра перешла во вспотевшие руки победительницы, а враг, расталкивая руками преграды из людских спин и боков, позорно и скоропостижно ретировался с поля боя, выпрыгнув на ближайшей остановке.
   
    Тата самодовольно улыбнулась, похвалив себя за то, что не наделав слишком много шума, сама в одиночку справилась с грабителем. Вслед за сбежавшим грабителем вышла внушительная толпа пассажиров и Тате стало легче дышать. Её наконец заметили и предложили место, но на следующей остановке она выходила, и Тата только тряхнула головой в ответ.
   
    Наконец, выйдя из злополучного, бесконечно пшикающего троллейбуса, Тата наконец смогла разжать кулак. То, что она там увидела, поразило её подобно удару молнии - в раскрытой ладони красовалась смятая пятитысячная купюра. Тата, расширив глаза от ужаса, резко засунула руку в карман и вытащила оттуда свою аккуратно сложенную вчетверо тысячу.
   
    "Воровка...", - прошептала Тата, - Это я в его карман залезла..."