Злость

... вымышлены. ... случайны.

Началось все с того, что Дашка Маслова предпочла мне Миху Смирнова.
Не то чтобы она сильно меня волновала до этого, но после на какое-то время определенно стала девушкой моей мечты.

Миха же сделался бельмом на глазу, ну, или занозой, в…, ну, сами знаете где. И с тех пор я не упускал случая втянуть его в любой поединок. Одним своим видом он вызывал во мне глухое раздражение и злость. Дух соперничества.

Я с большим отрывом победил его в фотобатле «Кто круче?», но радости мне это не принесло, так как он тоже проголосовал за меня.
В боулинге мы выбили одинаковое количество страйков, и это раздражало.
В шахматы он меня обставил, и, дружески хлопнув по плечу, сказал:

- Соберись! Не о том думаешь.

И это была правда. Думал я совсем не о том.
Зато я сделал его в аэрохоккее. И на автоматах в стрелялки.
А вот на мотогонках он снова обошел меня с большим отрывом.

Злость закипала, душила, подкатываясь к горлу сухим колючим комком. И в глазах тоже было горячо и сухо, так, что все время хотелось щурится, сцепив зубы.

- На автоматах любой дурак может! – брякнул я со зла, - А в реале я тебя уделаю!

- ОК, - легко пожал плечами Миха, шутя принимая вызов.


… Мы как черти мчались по пустынному шоссе. Рев моторов в клочки разрывал ватную тишину предрассветных сумерек. Восхитительный, ласкающий душу звук!
Скорость, как ледяная вода смывала накопившуюся злобу, очищая кровь. Но дикий азарт толкал в спину и гнал к победе во что бы то ни стало, к победе любой ценой.
Любой?..

Впереди на дороге замаячили красные габариты. Машина летела на приличной скорости, но мы были быстрее.
Миха вырвался вперед и пошел на обгон, когда олень за рулем Мерседеса, вдруг, не глядя в зеркала начал перестраиваться.
Легкого толчка по касательной было достаточно.

В долю секунды я, пролетая мимо, успел заметить, как Миха, отчаянно пытаясь справиться с управлением, вылетел на встречку. Когда я разворачивался мимо меня, не останавливаясь, на всех парах пронесся злополучный Мерседес. Разумеется – тонированный.

…Нет. Машин на встречке не было.
Был покосившийся столб.
И куча железа под столбом, еще недавно бывшая михиным байком.
И Миха... - пугающе неподвижный,  в странной, неестественной позе он валялся на потемневшем мокром асфальте…


… В коридорах больницы были обшарпанные стены, выкрашенные жуткой масляной краской, а на полу старый линолеум с рисунком, похожим на запутанные нитки. Я выбрал одну нитку, и, не отрываясь следовал за ней глазами, пока не потерял из виду.
… Надо позвонить михиной маме... Черт! Как называется этот райцентр, где больница? И сколько тут до города?... Четко представилось перед глазами обеспокоенное тетьвалино лицо, но я, сцепив зубы отогнал это видение. …Нет. Не могу. Только не сейчас… Надо сосчитать до десяти, или лучше до ста...
Тикали часы. И снова и снова с тупым упорством находил я очередную нитку и следовал за ней, как будто там, на другом конце этой нитки, если я найду его этот конец  – все будет хорошо. И Миха будет живой и здоровый, пусть даже и в обнимку с Дашкой Масловой. И не будет этой тупой гонки, и этой долбаной аварии. И мы с ним, с Михой, рванем домой, обгоняя ветер, из этого безымянного райцентра с его обшарпанной больницей…

...Но конец не находился. И Миха не выходил из дверей реанимации. И с каждой минутой, с каждой бесконечной ниткой на линолеуме становилось все более и более понятно, что никуда мы с ним сегодня уже точно не рванем.

...Вот так, в гулкой тишине больничного коридора дикая, съедавшая меня последние недели яростная, отчаянная злость растворялась как в кислоте, уступая место совсем другому, перехватывающему дыхание и отчаянно щемящему чувству. Чувству, которому я, как ни старался, никак не мог найти подходящего названия.