3

Грузовик остановился возле огромного дома. Сидевшие в кузове мужчины, в их числе и я, ловко выпрыгнули оттуда на землю. На улице было очень темно. Не было видно даже Луны, будто она, испугавшись наших замыслов, поспешила спрятаться за тучку. Но нам темнота была только на руку, ведь то, что задумали мы не совершают при свете дня. Я и мои товарищи дружно выстроились по линейке, ожидая приказов командира. Я был горд за оказанное мне доверие, и стоял, выпятив грудь вперёд и крепко прижимая к себе до блеска начищенную винтовку. Сейчас появится командир и твёрдым голосом отдаст приказ. Я ждал этого с нетерпением. Моё сердце бешено билось, и казалось, вот-вот взорвётся. Я старался глубоко дышать носом, чтобы хоть немного унять эту дрожь нетерпения. Наше секретное задание было последней ступенью на пути создания идеального государства. И общества, тоже. После многочисленных потерь, горечи поражений и непереносимых трудностей мы готовы были к исполнению этой священной миссии. Никогда в жизни я так не волновался, как сейчас. Мне довелось принимать участие во многих военных операциях. Я мёрз холодными туманными ночами в окопах Галиции, бросался в штыковую атаку на германских солдат, но не чувствовал страха, такого как сейчас. Скорее, это можно было назвать благоговейным трепетом. Да, именно это я ощущал, стоя перед этим огромным домом, в который нам предстояло скоро войти. Я знал, что выйду оттуда совершенно другим человеком – героем, совершившим благое дело во славу Революции. Наконец, наш командир вышел из кабины грузовика, поправил свою фуражку и встал лицом к нам. Я знал, что сейчас будет произнесена воодушевляющая речь, от которой кровь начинает бурлить в венах. Командир, товарищ Юровский, начал говорить голосом настоящего оратора:
   - Товарищи! Вам выпала высокая честь быть сегодня здесь. Я надеюсь, все вы понимаете важность нашей миссии для будущего России. Мы навсегда избавим свою Родину от оков самодержавия и прекратим насилие, устроенное царями. Мы – спасители России. Народ рассчитывает на вас, и я знаю, что вы не подведёте его. Так дайте же, исполним то, ради чего мы появились на свет. За мной, товарищи!
   Впору было прокричать троекратное «Ура!», но мы не должны были нарушать тишину. Поэтому мы молча, вслед за командиром, вошли внутрь. Нас встретил лакей, худощавый мужчина лет пятидесяти. Сами же хозяева, или лучше сказать объекты нашего задания, поскольку этот дом не являлся их собственностью, мирно спали в своих комнатах. Товарищ Юровский приказал лакею разбудить их всех, включая детей, и попросить спуститься в подвал, где им будет сообщено важное известие. Тот поспешил исполнить это, а мы направились в подвал. Он оказался довольно обширным, так что наша команда из шести человек могла спокойно расположиться вдоль стены.
   Спустя несколько минут мы услышали шаги, а через минуту уже могли увидеть их. Царская семья. Глава семьи, и до недавнего времени глава государства, шёл первым. Он был одет в военную форму, что меня удивило, ведь я думал, что все цари неповоротливые лентяи и не могут одеться без помощи своих слуг. Сказывался опыт военной службы. На руках бывший император нёс своего единственного сына и наследника русского престола.
Вид у цесаревича был больной, а всё эта гемофилия. Следом шли супруга Николая Романова и четверо его дочерей. Их лица выражали какую-то глубокую печаль, будто они знали об уготованной им участи. Далее вошли слуги – тот самый лакей, врач Боткин, повар и комнатная девушка. Меня тронула эта скорбная процессия, так что в моей душе поселилось сомнение в правильности наших действий. Но потом я вспомнил мирную толпу людей, идущую подать петицию и расстрелянную по приказу императора. Во мне вновь закипела злоба.
   Николай попросил принести стул, так как цесаревич не в состоянии стоять на ногах. Товарищ Юровский кивнул одному из солдат, и тот поднялся наверх, через минуту вернувшись со стулом в руках. Бывший государь вежливо поблагодарил его.  В его словах и во взгляде не чувствовалось никакой ненависти к нам. Я взглянул на его детей. Совсем ещё молодые, старшей исполнилось только 22 года. Они же ни в чём не виноваты? Эти руки не убивали рабочих, крестьян. Не причинили они вреда и членам Уральского Совета рабочих, крестьянских и солдатских депутатов. Что плохого сделали они товарищу Ленину или товарищу Свердлову, что они обрекли их на страшную гибель? Во мне вновь проснулась жалость. Я отвернулся, чтобы скрыть бежавшую по щеке слезу, а потом быстро вытер её плечом, чтобы меня не заподозрили в сочувствии белым. Хотя в тот момент я действительно сочувствовал им. Ведь они сражаются за царя, за того, кому я сам присягал на верность. Нам пропагандировали веру в то, что самодержавие – зло, мешающее нормальному развитию страны, а сам император – глупый и жестокий человек, готовый утопить Россию в крови его поданных. Но вот он стоит перед нами: уставший, измученный лишениями и постоянным надзором пятидесятилетний мужчина. Разве он жестокий? Разве можно назвать его тираном и деспотом? Нет, нет и нет. В это трудное время, в которое нам довелось жить, во время кровопролитных войн и революций, стране нужен был сильный лидер. Николай Александрович же оказался мягкотелым правителем, не способным стабилизировать обстановку. Но разве это повод для убийства целой семьи? Нам было достаточно отречения его от трона, но Свердлов подписал приказ о расстреле. Это неправильно. Не подвиг мы совершим сейчас, но самое настоящее жестокое убийство. Я отдал бы всё сейчас за то, чтобы быть далеко отсюда, хоть на фронте, хоть в Сибири, но не здесь, не видеть их лиц.
   Я испугался. Я испугался, что и меня постигнет та же участь, если я выражу протест. Я утешал себя тем, что мне все равно ничего не удалось бы добиться. На самом деле же я просто оказался трусом, самым настоящим трусом. А потому, когда Юровский зачитал приказ о расстреле царской семьи, я вместе со всеми вскинул винтовку, и закрыв глаза, начал стрелять…
   Действительно, я вышел оттуда другим человеком. Я больше не верил в справедливость слов Ленина, не верил в лживые обещания большевиков о прекрасном будущем России. Я знал, что люди, которые обрекли несчастную семью на страшную гибель, никогда не смогут стать великими правителями. Я знал это, и тем не менее слепо следовал за ними, ведь в подвале Ипатьевского дома я потерял самое главное – надежду.